Страница:
справедливость этих нравоучений.
- У летчика Чэна психология неисправимого одиночки, - сказал он.
- Неисправимого?
- Мне так кажется.
- А летает он хорошо.
- Разве я это отрицаю?
- И если бы не этот "одиночка", то вы ходили бы теперь не с легкой
контузией, а было бы у вас настоящее решето вместо спины. Ведь пирата,
повисшего на вашем хвосте, именно Чэн снял!
- Позвольте узнать, - сказал Фу, - вы серьезно полагаете, будто я мог
бы изменить свое отношение к Чэну, если бы даже был совершенно уверен, что
именно он спас мне жизнь? Вы так думаете?.. Впрочем, дело не в этом... Я
полагал, что вы тоже понимаете: командованию нужен был новый "Икс". Какие же
тут могут быть разговоры! Если бы вы могли обеспечить исполнение задания,
умерев дважды, разве вы не пошли бы на это?.. Словно я вас не знаю... Да что
там: "вы, я"! Разве каждый из наших людей не отдал бы жизнь дважды и трижды
за исполнение боевого приказа?! Что тут говорить!.. А вы хотите, чтобы я за
то, что Чэн избавил меня от дырки в спине, простил ему нарушение этого
приказа... Извините, командир, но мне кажется, что вы говорите не то, что
думаете!
- Вот что я позволю себе сказать вам, товарищ Фу, - мягко проговорил
Лао Кэ. - Конечно, вы правы: каждый из нас даст себя разрезать на части,
если это будет условием исполнения воинского долга. Но вспомните, чему учит
нас партия о ценности человеческой жизни!
- На войне жизнь часто бывает ценою выполнения приказа, - горячо
возразил Фу, - и никому из нас не дано рассуждать, стоит ли данный приказ
моей жизни или нет.
Лао Кэ поднял руку, чтобы остановить Фу.
- Как вы думаете, - спросил он, - вышибая врага из-под хвоста вашего
самолета, Чэн рисковал жизнью или нет?
- Мне странно слышать такой вопрос! - Фу пожал плечами.
- Значит, спасая вашу жизнь, он готов был принести в жертву свою.
- Допустим. Что с того? Мотивы нарушения приказа меня не интересуют.
Неумение или нежелание справиться с самим собою...
- Если нежелание, я на вашей стороне! А если неумение, тогда как?..
Лао Кэ, повидимому, хотел сам себе и ответить, но ему помешал
раздавшийся у входа громкий голос Джойса.
- Разрешите войти? - И, получив разрешение, негр быстро заговорил: -
Инженер полка приказал обратиться к вам: можно принимать новый самолет для
летчика Чэна?
После минутного раздумья Лао Кэ вопросительно посмотрел на Фу, но тот
стоял, отвернувшись, словно разговор его не касался.
Командир сказал Джойсу:
- Свое решение я передам начальнику штаба.
- Хорошо! - упавшим голосом произнес Джойс. - Разрешите итти?
Лао Кэ отпустил его молчаливым кивком головы.
Едва Джойс вышел, Фу, резко повернувшись к командиру, быстро заговорил,
как если бы разговор их и не прерывался:
- Даже если оставить вопрос об этом "янки-Икс", хотя отбросить его
нельзя, и тогда Чэн виноват: он бросил строй вопреки моему приказу. Когда я
скомандовал "за мной", он счел мой приказ необязательным. Почему, я вас
спрашиваю?
- Прозевал ваш приказ.
- Ах, прозевал! Мы не на свадьбе гуляли, а дрались с врагом.
Лао Кэ покачал головой и сказал:
- Беру Чэна в свое звено.
Несколько мгновений Фу сидел неподвижно и молча глядел на командира,
потом отыскал свой упавший с кана шлем и, сердито надев его, так же молча
вышел.
Дождь все продолжался. Темные, плотные, как комья свалявшейся серой
ваты, облака тяжело ползли над самой землей. Они цеплялись за возвышенности,
задерживались, оплывали и проливались дождем.
Фу остановился. Ему хотелось спокойно подумать. Давно у него не было
такого сильного желания побыть одному. Казалось, даже собственное движение
мешало его думам. Понадобилось усилие воли, чтобы заставить себя взглянуть
на часы: скоро должен приехать Чэн. При воспоминании о нем в первый раз
пришла ясная мысль, что, по существу говоря, они ведь поменялись ролями со
своим бывшим учителем. И не рискует ли Фу сделать теперь то, что в свое
время сделал Чэн: списал из школы человека, из которого вышел и летчик и
командир. Не лучше ли было бы, если бы тогда, семь лет назад, Чэн терпеливо
изучил своего ученика Фу Би-чена. Инструктор не заставил бы учлета потерять
время, довел бы его переобучение до конца...
Фу стянул с головы шлем и подставил голову дождю. Но и влага не давала
прохлады. Казалось, даже дождь падает в этих местах подогретым. Вода стекала
за воротник куртки, теплая, противная, как пот. Фу жадно втянул воздух. И он
был парной, даже, кажется, пахнул гнилью.
Фу остановился: мимо него, разбрасывая грязь, проехал автомобиль. За
его стеклом Фу заметил Чэна.
Фу медленно зашагал к командирской пещере. Войдя к Лао Кэ, спросил:
- Позволите говорить откровенно?
- А разве между нами бывало иначе?
- Я знаю, моя обязанность переговорить сейчас с Чэном, но, если можете,
сделайте это вы...
Лао Кэ посмотрел на него с удивлением.
- А вы мне не расскажете, что у вас там накипело?
- Ничего особенного, - неохотно ответил Фу и, порывшись в кармане,
достал сигареты.
- Где же ваша откровенность?
Фу опустил сигареты в карман, так и не закурив.
- Помните, я вам когда-то рассказывал, как меня отчислили из школы, не
дав закончить переподготовку.
- Но ведь потом вы все же вернулись к полетам.
- Вернуться-то вернулся, но такие вещи не забываются... Инструктор,
настоявший на моем отчислении, - Чэн.
Оба помолчали.
Лао Кэ протянул руку:
- Давайте закурим.
Фу снова вынул сигареты. Оба не спеша закурили, словно это и было
единственным, ради чего они тут встретились.
- Перестаньте думать об этом Чэне, - сказал Лао Кэ. - Он будет летать в
моем звене.
- Вы должны понять, - возразил Фу: - для меня это не выход. Заняться
Чэном должен я сам.
Лао Кэ внимательно посмотрел на Фу и спросил:
- А переговорить с ним?
- Это другое дело. Вам он больше поверит. Вы ведь не были его учеником.
А сохранить его... нам действительно нужно.
Обнажая свои ровные зубы, Лао Кэ рассмеялся так просто и хорошо, как
смеялся всегда.
Фу дружески кивнул головой и поспешно вышел из пещеры, чтобы не
встретиться с Чэном.
Несмотря на сухую пору лета, рикша с трудом вытаскивал ноги из
чавкающей уличной грязи, покрывающей улицы предместья Тяньцзина. Узкий след,
прорезаемый в черном тесте грязи тонкими ободьями колес, долго не заплывал.
Паркер машинально следил за тем, как напрягаются мускулы на спине
рикши. Блуза китайца промокла от пота и облепила тело так, что оно казалось
политым темносинею краской.
Паркера заинтересовало лицо рикши. Американец никак не мог его
вспомнить, хотя Харада одалживал ему этого рикшу много раз. Американец с
неудовольствием отметил в себе эту новую черту: невнимательность. Он
безусловно распустился. Его глаз должен был чисто механически зафиксировать
лицо китайца. Пусть рикша всего только несовершенная лошадь, которой
нехватает двух ног, профессионально тренированная память разведчика обязана
была по первому требованию Паркера выдать статьи этой лошади. Да, он
непозволительно распускается! Годы? Едва ли. Скорее, разлагающее влияние
слишком большой уверенности, в которой пребывают здесь американцы даже
теперь, когда с каждым днем яснее становится, что удержаться в Китае им
удалось лишь ценою новых больших затрат и усилий.
Нужно подтянуться! Недоставало еще, чтобы он начал разъезжать на
автомобилях, как все эти развязные ребята из штаба Баркли. Нет, его правило
останется твердым: в каждой стране стараться жить так, как живет ее
собственное большинство. Разумеется, не то большинство, которое впрягается в
рикши, бродит по этим грязным улицам, задрав штаны до колен, и пожирает у
харчевен какую-то вонючую дрянь, завернутую в капустные листья. Нет, он не
собирается разыгрывать американо-китайского Лоуренса. Но нужно жить хотя бы
так, как живет китаец-купец, чиновник, офицер. Паркеру не следует выделяться
своими привычками и нравами белого человека. И очень жаль, что его костистая
физиономия, обтянутая багровой блестящей кожей, словно только что
пересаженной со спелого томата, не оставляла никаких иллюзий относительно
его национальной принадлежности - от него на целую милю разило англо-саксом.
Паркер знал, какую важную роль эта страна призвана сыграть в
американском наступлении на Советский Союз. Но он был реалист. Он понимал,
что здесь только снаружи все выглядит благополучно, и был уверен, что янки
придется много повозиться с желтыми, прежде чем удастся использовать их как
ударную силу против Советов. Сначала нужно навести порядок в собственном
хозяйстве старого разбойника Чан Кай-ши. Нужно дать ему в руки американскую
метлу и научить работать по-американски. Его война с красными давно
перестала быть частным делом "четырех семейств". Теперь в борьбе с
коммунистами в Китае заинтересована Америка. "Завоевать Китай руками самих
китайцев" - этот японский лозунг стал американским. Именно в этом
генеральная задача всех этих чанов, кунов, сунов, чэней и прочей падали.
Баркли на днях говорил, что за один январь текущего 1948 года Чан Кай-ши
передано сто тысяч тонн американского вооружения, находящегося на островах
Гуам и Сайпан. А материалы, предоставленные Штатами для арсеналов в Мукдене,
Чунцине, Ханькоу, Нанкине, Шанхае, Сучжоу, Пекине и Тяньцзине! Три с
половиной миллиона тонн оружия, переданного старому бандиту в предыдущем
году, вероятно, перешло в руки красных, а вторую половину Чан потерял в боях
с войсками Мао Цзе-дуна. Без малого шесть миллиардов долларов, которых уже
стоила Штатам война в Китае, кажутся Паркеру достаточным основанием для слов
Ведемейера: "Мы должны оказывать военную поддержку и вооруженную защиту
нашим экономическим инвестициям повсюду, где какие-либо силы угрожают тому,
что дорого нашему сердцу". Будь Паркер на месте тех, кто сидит там наверху,
в Вашингтоне, он задал бы хорошую трепку красным. Уж он не стал бы прятаться
за спину старого кретина Чана, а пустил бы в ход американских парней.
Городок-другой, где нет американских вложений, он угостил бы атомным
гостинцем. Знали бы китайцы, кого нужно слушаться! А то дело дошло до того,
что чанкайшисты начинают поучать янки: "Ключи ко всей американской политике
и к стратегическим планам Штатов лежат в оказании противодействия Советскому
Союзу. Поэтому американская политика во всех частях света должна
координироваться с этих позиций. А американцы рассматривают Китай как некий
иной мир, как какой-то частный вопрос. Между тем именно Китай является
центром построения антисоветского плацдарма в Азии!"
Каково! Будто янки сами не знают, что и как они должны координировать.
Хорош плацдарм, который расползается, как старая штанина! Негодяи из шайки
Чана умеют только прятать золото, попадающее к ним из кармана американцев, а
делать дело?.. Они, видите ли, надеются, что Соединенные Штаты "будут
энергично и полной мерой" помогать разгрому вооруженных сил китайских
коммунистов. Стюарт явно либеральничает. Разговаривать с чанкайшистской
шайкой нужно так, как говорил Ведемейер после своей поездки по Китаю:
"Милостивые государи, хорошее лекарство никогда не бывает сладким.
Потрудитесь браться за дело или..." У его слушателей глаза лезли на лоб от
желания доказать, что они готовы на все, лишь бы не это "или"... Пожалуй,
единственное толковое дело, проведенное Стюартом за последнее время, -
посылка Ли Цзун-женя на пост вице-президента вопреки желанию Чан Кай-ши.
Только напрасно в Америке полагают, что ставка на Ли Цзун-женя - игра на
новую лошадь. Старая лиса Ли Цзун-жень - это только новый хвост от той же
гоминдановской клячи. Едва ли она с этим хвостом побежит резвее, чем со
старым. Как бы там ни было, на американские денежки к нынешнему дню
вооружено около ста гоминдановских дивизий, а не меньше полусотни из них Чан
Кай-ши умудрился потерять в боях с красными. Туда же, к Мао Цзе-дуну и Чжу
Дэ, ушло и все американское вооружение этих дивизий.
Паркер не мог не понимать того, что было очевидно всем: китайский народ
против Чан Кай-ши и американцев, он за коммунистов; избежать гнева пятисот
миллионов китайцев можно, но для этого США пришлось бы повернуть курс своей
политики на сто восемьдесят градусов, то-есть плюнуть на все то, ради чего
янки сюда явились, признать, что коммунистическая партия во главе с Мао
Цзе-дуном есть единственный выразитель народной воли, отступиться от Чан
Кай-ши и немедленно убраться самим из Китая... Кто-то из американцев писал
на днях, что Китай - комбинация зон и баз различного стратегического
значения, необходимых американцам для того, чтобы господствовать в Желтом и
Японском морях, и что нет такой силы на свете, которая заставила бы Штаты
отказаться от создания таких баз в Китае и Корее. Подобный отказ был бы
равносилен отказу от окружения Советского Союза. Он был бы признанием того,
что Штаты должны снова стать тем, чем были полвека назад: лавочкой,
торгующей со своими соседями по западному полушарию...
Слуга покорный! На это не согласен даже он, Паркер: только-только
наладились тут его дела с поставками в Китай риса. Если рассказать об этом
какому-нибудь здравомыслящему парню, он, пожалуй, и не поверит, а между тем
это именно так: руками Чана американцам удалось почти уничтожить в Китае
рисосеяние. Китайцы могут выбирать: покупать рис в Штатах или подыхать с
голоду. Правда, у янки они покупают тоже не американский рис. Своего риса в
Америке нехватило бы и на половину поставок. Но до этого китайцам не должно
быть никакого дела. Пусть получают японский и корейский рис из рук янки и
гонят денежки...
Откинувшись на спинку колясочки, Паркер прикидывал в уме, что может ему
дать последний контракт. Эти размышления так увлекли его, что он едва не
проехал мимо лавки кондитера. Машинально заметив вывеску, Паркер спохватился
и ткнул рикшу палкой в спину:
- Стой, дуралей!
Когда рикша положил оглобли и обернулся, чтобы отстегнуть фартук
коляски, Паркер увидел, наконец, его лицо. Оно было широкое, скуластое,
покрытое густой осыпью рябин. Паркер мысленно рассмеялся над
несправедливостью к самому себе: конечно же, его взор многократно отмечал
эту физиономию, но чем он виноват, что лица всех китайцев сливались для
Паркера в одно?
Паркер вошел в кондитерскую Ван Сяна и едва не зажмурился.
Яркоапельсинная блестящая окраска стен, лоснящееся от жира, истекающего
сквозь все поры, широкое желтое лицо Ван Сяна, желтая глазурь на печеньях -
все это, подобно золотым рефлекторам, отражало яркий свет ламп.
Ван Сян дружески улыбался, а Паркер щурился, будто глядел на солнце.
- Прошу заходить. У нас всегда есть свежие ти-эн-ши.
Ван причмокнул языком, и у Паркера выделилась обильная слюна. Его
связывали с кондитером не только деловые отношения: Паркер был лакомкой и с
особенной охотой заглядывал на эту точку своей сети. Он всегда уходил от
Вана со свертками жирного, тающего во рту печенья.
Потягивая холодный лимонный сок, Паркер молча указывал на то печенье,
которое привлекало его сегодня. За месяц пребывания здесь он не перепробовал
еще всех изделий Ван Сяна.
Ван ловко поддевал пастью серебряного дракона приглянувшиеся американцу
печенья и клал в коробку, которую держал бой. Все трое при этом улыбались:
Ван Сян любезно-снисходительно, бой восторженно, Паркер плотоядно. И все
трое молчали.
Когда коробка была полна и бой ушел в заднюю комнату, чтобы завернуть
покупку, Ван Сян протянул Паркеру счет. Полковник, не глядя, сунул бумажку в
карман кителя. Его ничуть не удивило то, что счет оказался заготовленным
заранее.
Между ними не было сказано ни слова.
Только когда Паркер садился на рикшу, Ван Сян, кланяясь ему с голубого
порога, так же как при встрече, сказал:
- У нас всегда есть свежие ти-эн-ши.
Усевшись в коляске, Паркер проковырял дырочку в обертке и достал одно
печенье. Взгляд американца машинально отмечал движение мускулов на икрах
рикши, но его мысли были сосредоточены на маслянистом тесте, которое
разминалось по небу, как нежный крем.
Приятное ощущение во рту вернуло Паркера к приятным мыслям. Он ел и
думал о том, что, может быть, не так уж далек день, когда он вместо
очередного донесения пошлет в Вашингтон заявление об уходе со службы. Еще
две-три сделки с рисом - и он будет богат и независим.
До сих пор он ограничивался импортом риса, но теперь намерен расширить
свои операции и в обмен на ввезенный китайцам рис вывозить их опиум. Знающие
люди уверили его, что при некоторой ловкости опиум можно тут купить вдвое
дешевле, чем у англичан, вывозящих его из своих колоний. Правда, ввоз этого
зелья в Штаты запрещен законом, но Паркер уже знает путь, по которому
следует итти, чтобы не испытать затруднений. Все необходимые адреса у него в
кармане: англичанин - главный инспектор шанхайской таможни, инспектор
таможни в Сан-Франциско, скупщики контрабанды...
Сейчас он огорошит Баркли, разыгрывающего недотрогу: Паркеру сказали
наверняка, что генерал занимается опиумом. У него можно получить товар
дешевле, чем у кого бы то ни было другого, так как сам он черпает его из
запасов, конфискованных у китайцев. Интересно, какую цену назовет Баркли?
Или попытается корчить святую невинность?
Когда Паркер вошел в кабинет генерала Баркли, там шло заседание. Баркли
кивком указал ему свободное кресло. Паркер тихонько уселся и, казалось, весь
ушел в пережевывание своего печенья.
Коробка была почти пуста, когда офицеры, наконец, ушли.
Генерал сам затворил за ними дверь и остановился перед Паркером.
- У вас завелись от меня секреты...
Это было сказано так, что Паркер не сразу понял: вопрос это или
утверждение. Неужели старик пронюхал про его рисовые комбинации?.. Впрочем,
какое кому дело до его частной жизни!
Чтобы дать себе время подумать, Паркер стал не спеша щелчками сбивать с
рукава крошки печенья. Потом, не глядя на генерала, пустил пробный шар.
- Задание было так секретно, что... - он не договорил и выразительно
пожал плечами.
Генерал с досадой ударил костяшками пальцев по столу.
- К чертям, Паркер! Можете им сообщить, что в расположении моей
армии...
Паркер посмотрел на него исподлобья.
- В том-то и дело, сэр, что ваша армия тут ни при чем.
- Что вы болтаете! Не хотите же вы передавать китайским куклам то, что
скрываете от меня?
- Стань я докладывать свои дела вам, вы неизбежно должны были бы за них
и отвечать. Оставьте это нам.
- Пока вы не навяжете мне какого-нибудь сюрприза?
- Я не рождественский дед, сэр.
- Можете бросить игру в жмурки! Мои ребята уже донесли мне.
Баркли на минуту замолк, но, видя, что Паркер остался спокоен,
закончил:
- Вы отправили самолет в Монголию. Куда и зачем?
- Меня взгреют, если хозяева узнают, что я проговорился.
- Мне?
- Даже вам.
- Выкладывайте все начистоту или...
Паркер вопросительно посмотрел на генерала.
Тот снова стукнул пальцами по столу и решительно закончил:
- ...или я пошлю вас ко всем чертям!
- Разрешите мне так и донести?
- Хоть господу-богу.
- Слушаю, сэр.
- Без шума приехали, так же неслышно и уберетесь.
- Слушаю, сэр, - невозмутимо ответил Паркер.
А Баркли крикнул:
- Притом сегодня же!.. Мой характер вы знаете.
- Видите ли... план носит у нас условное название: "Будда". Он очень
прост: когда придет приказ, я должен послать в эфир музыкальную программу
"Джонни хочет веселиться".
Баркли сидел за столом, сложив руки на груди, и следил за каждым
движением губ Паркера. Когда тот замолчал, у Баркли вырвалось нетерпеливо:
- Ну, ну?!
- По первому сигналу мой человек в Монголии выкладывает знаки для
посадки самолета. Пункт заметен по очень характерным развалинам монастыря...
- И Паркер в общих чертах изложил суть поручения, возложенного на Хараду и
Бельца.
- В какой стадии все это дело? - спросил Баркли.
- Человек в Монголию отправлен. Его повез Бельц.
- Немец?
- Да.
- Он уже вернулся?
- Нет.
- Значит... авария?.. Не думаете же вы, что присутствие немца - залог
успеха операции?
Теперь в голосе Баркли зазвучала нескрываемая насмешка. Паркеру даже
показалось, что Баркли рад его неудаче. Поэтому он сказал с особенной
небрежностью, которую мог себе позволить человек независимого положения:
- В таких случаях осечек не дают, сэр.
- У нас с вами разное понятие об осечках, Паркер.
Словно поясняя то, что генерал должен был бы понять сам, Паркер сказал:
- Если у них произошла вынужденная посадка или что-нибудь в этом роде,
немец не попадет к монголам живым.
- Вы слишком высокого мнения о немцах, Паркер, - возразил генерал. -
Бельц не станет пускать себе пулю в лоб.
- Зато с ним есть другой человек, который...
- Кого повез Бельц?!
- Вполне опытного японца.
- Безрассудно было рисковать им, спаривая его с немцем.
- Не мог же я доверить такое дело китайскому летчику, сэр. В глазах
каждого из них мне чудится насмешка.
- Сказали бы мне во-время, и я дал бы вам сколько угодно японских
пилотов.
- В жизни не встречал японца - хорошего летчика, - усмехнулся Паркер.
- Наши учебные центры уже дали мне партию вполне доброкачественного
товара. Одна Иокосука тренирует больше летчиков, чем сами японцы были бы
способны выпустить из всех своих школ.
- Все это мусор, сэр.
- Честное слово, Паркер, это такой народ, что я спокойно доверил бы им
любую операцию. - Генерал улыбнулся и поспешно добавил: - Конечно, не такую,
которую я поручил бы нашему парню, но все же.
- Вот именно: "все же".
- Не пройдет и двух-трех лет, как мы создадим отличный летный корпус из
этих обезьян.
- Через два года тут все будет кончено. Чан сам отрубит головы всем
китайцам.
Баркли расхохотался:
- Это действительно то, о чем мечтает старый мошенник: отрубить головы
всем, кроме самого себя.
- Нет, он согласен сделать исключение для очаровательнейшей Сун
Мэй-лин.
- Иначе он никогда не почувствует себя спокойно. Но, к сожалению, вы
заблуждаетесь: суматохи здесь хватит еще надолго. Во всяком случае, мы
сумеем сплавить сюда все, что не израсходовали в войне, - до последнего
патрона и до последней банки колбасы. Будет куда девать и японских
летчиков... Найдется дело.
- Жизнь научила меня не верить ни одному желтому человеку: китайцы,
японцы, малайцы - они все стоят друг друга.
- Они годятся на то, чтобы бросить их в мясорубку под командованием
наших собственных ребят.
- Боюсь, что среди наших ребят тоже появятся скоро слишком
"сознательные", которые не будут годиться для настоящего дела.
- Однако мы отвлеклись, - прервал его Баркли. - Покажите мне место
высадки.
Паркер подошел к карте и долго водил по ней пальцем.
- Можно сломать язык с этим названием, - пробормотал он. Наконец его
палец остановился: - Вот здесь: Араджаргалантахит.
Генерал через его плечо обвел название карандашом.
- А как насчет "Джонни" и прочего?
Паркер пожал плечами.
- Это уже вне нас, сэр.
Генерал пристально посмотрел на полковника.
- Не хитрите, Паркер.
- Честное слово...
- А как вы будете знать, долетел ли этот ваш?..
- Харада?
- Да.
- Оба его голубя уже пришли - значит, он на месте.
- Вы не дали ему передатчика?
- Лама с передатчиком!.. Достаточно того, что у него есть приемник,
чтобы поймать мою увеселительную программу.
Генерал несколько раз прошелся по комнате.
- Хорошо. Докладывайте мне о ходе этого дела.
- Непременно, сэр.
- В любое время: днем и ночью. Только бы китайцы пошли на эту удочку.
Важно, чтобы Янь Ши-фан получил повод ворваться в Монголию и выйти в тыл
Линь Бяо. А в остальном мы ему поможем.
- Мне тоже так кажется.
- Вы правильно делали, Паркер, что скрывали это даже от меня. - И вдруг
подозрительно, исподлобья посмотрел на Паркера. - Этот план - все, что вы
делали у меня за спиной? - И, словно машинально, повторил: - "Джонни хочет
веселиться". Ну что же, Джонни и повеселится...
- Но, честное слово, если хоть одна душа будет знать то, что я сейчас
сказал... - жалобно проговорил Паркер.
Генерал остановил его движением руки:
- Есть вещи, которые никогда не станут достоянием даже самого
кропотливого историка.
Паркер знал это не хуже генерала. Именно поэтому он, внимательно
просмотрев по возвращении домой счет кондитера, свернул его трубочкой и
держал над огнем свечи до тех пор, пока от бумажки не остались только черные
хлопья. Но и на них Паркер дунул так, что они разлетелись в разные стороны.
Чэна наполняло чувством удовлетворения то, что, испытав аварию,
вынудившую его к прыжку из самолета, он все же отправился не в госпиталь, а
в полк. К тому же восторженное внимание, проявленное к нему пехотинцами при
посадке, укрепляло его уверенность, что и дома, в полку, он явится героем
дня. Может быть, ему будут даже завидовать: не каждому удается за день сбить
трех врагов! Правда, он потерял свою машину, но ведь ее ценою он спас от
верной гибели заместителя командира и его самолет. Таким образом, баланс как
будто сведен. Ему и в голову не приходило, что его могут считать виновником
срыва боевого задания, что, вырвавшись из строя, он нарушил все планы Фу в
дальнейшем бою.
По возвращении в полк, выслушивая Лао Кэ, Чэн не мог отделаться от
мысли, что к нему придираются незаслуженно, пока командир терпеливо не
доказал ему, что он действительно виноват.
Чэн сидел перед командиром, понуро опустив голову. Когда Лао Кэ кончил
говорить, наступило томительное молчание.
Наконец командир сказал:
- Для вас, летчик Чэн, было бы лучше, если бы вы не были так уверены в
- У летчика Чэна психология неисправимого одиночки, - сказал он.
- Неисправимого?
- Мне так кажется.
- А летает он хорошо.
- Разве я это отрицаю?
- И если бы не этот "одиночка", то вы ходили бы теперь не с легкой
контузией, а было бы у вас настоящее решето вместо спины. Ведь пирата,
повисшего на вашем хвосте, именно Чэн снял!
- Позвольте узнать, - сказал Фу, - вы серьезно полагаете, будто я мог
бы изменить свое отношение к Чэну, если бы даже был совершенно уверен, что
именно он спас мне жизнь? Вы так думаете?.. Впрочем, дело не в этом... Я
полагал, что вы тоже понимаете: командованию нужен был новый "Икс". Какие же
тут могут быть разговоры! Если бы вы могли обеспечить исполнение задания,
умерев дважды, разве вы не пошли бы на это?.. Словно я вас не знаю... Да что
там: "вы, я"! Разве каждый из наших людей не отдал бы жизнь дважды и трижды
за исполнение боевого приказа?! Что тут говорить!.. А вы хотите, чтобы я за
то, что Чэн избавил меня от дырки в спине, простил ему нарушение этого
приказа... Извините, командир, но мне кажется, что вы говорите не то, что
думаете!
- Вот что я позволю себе сказать вам, товарищ Фу, - мягко проговорил
Лао Кэ. - Конечно, вы правы: каждый из нас даст себя разрезать на части,
если это будет условием исполнения воинского долга. Но вспомните, чему учит
нас партия о ценности человеческой жизни!
- На войне жизнь часто бывает ценою выполнения приказа, - горячо
возразил Фу, - и никому из нас не дано рассуждать, стоит ли данный приказ
моей жизни или нет.
Лао Кэ поднял руку, чтобы остановить Фу.
- Как вы думаете, - спросил он, - вышибая врага из-под хвоста вашего
самолета, Чэн рисковал жизнью или нет?
- Мне странно слышать такой вопрос! - Фу пожал плечами.
- Значит, спасая вашу жизнь, он готов был принести в жертву свою.
- Допустим. Что с того? Мотивы нарушения приказа меня не интересуют.
Неумение или нежелание справиться с самим собою...
- Если нежелание, я на вашей стороне! А если неумение, тогда как?..
Лао Кэ, повидимому, хотел сам себе и ответить, но ему помешал
раздавшийся у входа громкий голос Джойса.
- Разрешите войти? - И, получив разрешение, негр быстро заговорил: -
Инженер полка приказал обратиться к вам: можно принимать новый самолет для
летчика Чэна?
После минутного раздумья Лао Кэ вопросительно посмотрел на Фу, но тот
стоял, отвернувшись, словно разговор его не касался.
Командир сказал Джойсу:
- Свое решение я передам начальнику штаба.
- Хорошо! - упавшим голосом произнес Джойс. - Разрешите итти?
Лао Кэ отпустил его молчаливым кивком головы.
Едва Джойс вышел, Фу, резко повернувшись к командиру, быстро заговорил,
как если бы разговор их и не прерывался:
- Даже если оставить вопрос об этом "янки-Икс", хотя отбросить его
нельзя, и тогда Чэн виноват: он бросил строй вопреки моему приказу. Когда я
скомандовал "за мной", он счел мой приказ необязательным. Почему, я вас
спрашиваю?
- Прозевал ваш приказ.
- Ах, прозевал! Мы не на свадьбе гуляли, а дрались с врагом.
Лао Кэ покачал головой и сказал:
- Беру Чэна в свое звено.
Несколько мгновений Фу сидел неподвижно и молча глядел на командира,
потом отыскал свой упавший с кана шлем и, сердито надев его, так же молча
вышел.
Дождь все продолжался. Темные, плотные, как комья свалявшейся серой
ваты, облака тяжело ползли над самой землей. Они цеплялись за возвышенности,
задерживались, оплывали и проливались дождем.
Фу остановился. Ему хотелось спокойно подумать. Давно у него не было
такого сильного желания побыть одному. Казалось, даже собственное движение
мешало его думам. Понадобилось усилие воли, чтобы заставить себя взглянуть
на часы: скоро должен приехать Чэн. При воспоминании о нем в первый раз
пришла ясная мысль, что, по существу говоря, они ведь поменялись ролями со
своим бывшим учителем. И не рискует ли Фу сделать теперь то, что в свое
время сделал Чэн: списал из школы человека, из которого вышел и летчик и
командир. Не лучше ли было бы, если бы тогда, семь лет назад, Чэн терпеливо
изучил своего ученика Фу Би-чена. Инструктор не заставил бы учлета потерять
время, довел бы его переобучение до конца...
Фу стянул с головы шлем и подставил голову дождю. Но и влага не давала
прохлады. Казалось, даже дождь падает в этих местах подогретым. Вода стекала
за воротник куртки, теплая, противная, как пот. Фу жадно втянул воздух. И он
был парной, даже, кажется, пахнул гнилью.
Фу остановился: мимо него, разбрасывая грязь, проехал автомобиль. За
его стеклом Фу заметил Чэна.
Фу медленно зашагал к командирской пещере. Войдя к Лао Кэ, спросил:
- Позволите говорить откровенно?
- А разве между нами бывало иначе?
- Я знаю, моя обязанность переговорить сейчас с Чэном, но, если можете,
сделайте это вы...
Лао Кэ посмотрел на него с удивлением.
- А вы мне не расскажете, что у вас там накипело?
- Ничего особенного, - неохотно ответил Фу и, порывшись в кармане,
достал сигареты.
- Где же ваша откровенность?
Фу опустил сигареты в карман, так и не закурив.
- Помните, я вам когда-то рассказывал, как меня отчислили из школы, не
дав закончить переподготовку.
- Но ведь потом вы все же вернулись к полетам.
- Вернуться-то вернулся, но такие вещи не забываются... Инструктор,
настоявший на моем отчислении, - Чэн.
Оба помолчали.
Лао Кэ протянул руку:
- Давайте закурим.
Фу снова вынул сигареты. Оба не спеша закурили, словно это и было
единственным, ради чего они тут встретились.
- Перестаньте думать об этом Чэне, - сказал Лао Кэ. - Он будет летать в
моем звене.
- Вы должны понять, - возразил Фу: - для меня это не выход. Заняться
Чэном должен я сам.
Лао Кэ внимательно посмотрел на Фу и спросил:
- А переговорить с ним?
- Это другое дело. Вам он больше поверит. Вы ведь не были его учеником.
А сохранить его... нам действительно нужно.
Обнажая свои ровные зубы, Лао Кэ рассмеялся так просто и хорошо, как
смеялся всегда.
Фу дружески кивнул головой и поспешно вышел из пещеры, чтобы не
встретиться с Чэном.
Несмотря на сухую пору лета, рикша с трудом вытаскивал ноги из
чавкающей уличной грязи, покрывающей улицы предместья Тяньцзина. Узкий след,
прорезаемый в черном тесте грязи тонкими ободьями колес, долго не заплывал.
Паркер машинально следил за тем, как напрягаются мускулы на спине
рикши. Блуза китайца промокла от пота и облепила тело так, что оно казалось
политым темносинею краской.
Паркера заинтересовало лицо рикши. Американец никак не мог его
вспомнить, хотя Харада одалживал ему этого рикшу много раз. Американец с
неудовольствием отметил в себе эту новую черту: невнимательность. Он
безусловно распустился. Его глаз должен был чисто механически зафиксировать
лицо китайца. Пусть рикша всего только несовершенная лошадь, которой
нехватает двух ног, профессионально тренированная память разведчика обязана
была по первому требованию Паркера выдать статьи этой лошади. Да, он
непозволительно распускается! Годы? Едва ли. Скорее, разлагающее влияние
слишком большой уверенности, в которой пребывают здесь американцы даже
теперь, когда с каждым днем яснее становится, что удержаться в Китае им
удалось лишь ценою новых больших затрат и усилий.
Нужно подтянуться! Недоставало еще, чтобы он начал разъезжать на
автомобилях, как все эти развязные ребята из штаба Баркли. Нет, его правило
останется твердым: в каждой стране стараться жить так, как живет ее
собственное большинство. Разумеется, не то большинство, которое впрягается в
рикши, бродит по этим грязным улицам, задрав штаны до колен, и пожирает у
харчевен какую-то вонючую дрянь, завернутую в капустные листья. Нет, он не
собирается разыгрывать американо-китайского Лоуренса. Но нужно жить хотя бы
так, как живет китаец-купец, чиновник, офицер. Паркеру не следует выделяться
своими привычками и нравами белого человека. И очень жаль, что его костистая
физиономия, обтянутая багровой блестящей кожей, словно только что
пересаженной со спелого томата, не оставляла никаких иллюзий относительно
его национальной принадлежности - от него на целую милю разило англо-саксом.
Паркер знал, какую важную роль эта страна призвана сыграть в
американском наступлении на Советский Союз. Но он был реалист. Он понимал,
что здесь только снаружи все выглядит благополучно, и был уверен, что янки
придется много повозиться с желтыми, прежде чем удастся использовать их как
ударную силу против Советов. Сначала нужно навести порядок в собственном
хозяйстве старого разбойника Чан Кай-ши. Нужно дать ему в руки американскую
метлу и научить работать по-американски. Его война с красными давно
перестала быть частным делом "четырех семейств". Теперь в борьбе с
коммунистами в Китае заинтересована Америка. "Завоевать Китай руками самих
китайцев" - этот японский лозунг стал американским. Именно в этом
генеральная задача всех этих чанов, кунов, сунов, чэней и прочей падали.
Баркли на днях говорил, что за один январь текущего 1948 года Чан Кай-ши
передано сто тысяч тонн американского вооружения, находящегося на островах
Гуам и Сайпан. А материалы, предоставленные Штатами для арсеналов в Мукдене,
Чунцине, Ханькоу, Нанкине, Шанхае, Сучжоу, Пекине и Тяньцзине! Три с
половиной миллиона тонн оружия, переданного старому бандиту в предыдущем
году, вероятно, перешло в руки красных, а вторую половину Чан потерял в боях
с войсками Мао Цзе-дуна. Без малого шесть миллиардов долларов, которых уже
стоила Штатам война в Китае, кажутся Паркеру достаточным основанием для слов
Ведемейера: "Мы должны оказывать военную поддержку и вооруженную защиту
нашим экономическим инвестициям повсюду, где какие-либо силы угрожают тому,
что дорого нашему сердцу". Будь Паркер на месте тех, кто сидит там наверху,
в Вашингтоне, он задал бы хорошую трепку красным. Уж он не стал бы прятаться
за спину старого кретина Чана, а пустил бы в ход американских парней.
Городок-другой, где нет американских вложений, он угостил бы атомным
гостинцем. Знали бы китайцы, кого нужно слушаться! А то дело дошло до того,
что чанкайшисты начинают поучать янки: "Ключи ко всей американской политике
и к стратегическим планам Штатов лежат в оказании противодействия Советскому
Союзу. Поэтому американская политика во всех частях света должна
координироваться с этих позиций. А американцы рассматривают Китай как некий
иной мир, как какой-то частный вопрос. Между тем именно Китай является
центром построения антисоветского плацдарма в Азии!"
Каково! Будто янки сами не знают, что и как они должны координировать.
Хорош плацдарм, который расползается, как старая штанина! Негодяи из шайки
Чана умеют только прятать золото, попадающее к ним из кармана американцев, а
делать дело?.. Они, видите ли, надеются, что Соединенные Штаты "будут
энергично и полной мерой" помогать разгрому вооруженных сил китайских
коммунистов. Стюарт явно либеральничает. Разговаривать с чанкайшистской
шайкой нужно так, как говорил Ведемейер после своей поездки по Китаю:
"Милостивые государи, хорошее лекарство никогда не бывает сладким.
Потрудитесь браться за дело или..." У его слушателей глаза лезли на лоб от
желания доказать, что они готовы на все, лишь бы не это "или"... Пожалуй,
единственное толковое дело, проведенное Стюартом за последнее время, -
посылка Ли Цзун-женя на пост вице-президента вопреки желанию Чан Кай-ши.
Только напрасно в Америке полагают, что ставка на Ли Цзун-женя - игра на
новую лошадь. Старая лиса Ли Цзун-жень - это только новый хвост от той же
гоминдановской клячи. Едва ли она с этим хвостом побежит резвее, чем со
старым. Как бы там ни было, на американские денежки к нынешнему дню
вооружено около ста гоминдановских дивизий, а не меньше полусотни из них Чан
Кай-ши умудрился потерять в боях с красными. Туда же, к Мао Цзе-дуну и Чжу
Дэ, ушло и все американское вооружение этих дивизий.
Паркер не мог не понимать того, что было очевидно всем: китайский народ
против Чан Кай-ши и американцев, он за коммунистов; избежать гнева пятисот
миллионов китайцев можно, но для этого США пришлось бы повернуть курс своей
политики на сто восемьдесят градусов, то-есть плюнуть на все то, ради чего
янки сюда явились, признать, что коммунистическая партия во главе с Мао
Цзе-дуном есть единственный выразитель народной воли, отступиться от Чан
Кай-ши и немедленно убраться самим из Китая... Кто-то из американцев писал
на днях, что Китай - комбинация зон и баз различного стратегического
значения, необходимых американцам для того, чтобы господствовать в Желтом и
Японском морях, и что нет такой силы на свете, которая заставила бы Штаты
отказаться от создания таких баз в Китае и Корее. Подобный отказ был бы
равносилен отказу от окружения Советского Союза. Он был бы признанием того,
что Штаты должны снова стать тем, чем были полвека назад: лавочкой,
торгующей со своими соседями по западному полушарию...
Слуга покорный! На это не согласен даже он, Паркер: только-только
наладились тут его дела с поставками в Китай риса. Если рассказать об этом
какому-нибудь здравомыслящему парню, он, пожалуй, и не поверит, а между тем
это именно так: руками Чана американцам удалось почти уничтожить в Китае
рисосеяние. Китайцы могут выбирать: покупать рис в Штатах или подыхать с
голоду. Правда, у янки они покупают тоже не американский рис. Своего риса в
Америке нехватило бы и на половину поставок. Но до этого китайцам не должно
быть никакого дела. Пусть получают японский и корейский рис из рук янки и
гонят денежки...
Откинувшись на спинку колясочки, Паркер прикидывал в уме, что может ему
дать последний контракт. Эти размышления так увлекли его, что он едва не
проехал мимо лавки кондитера. Машинально заметив вывеску, Паркер спохватился
и ткнул рикшу палкой в спину:
- Стой, дуралей!
Когда рикша положил оглобли и обернулся, чтобы отстегнуть фартук
коляски, Паркер увидел, наконец, его лицо. Оно было широкое, скуластое,
покрытое густой осыпью рябин. Паркер мысленно рассмеялся над
несправедливостью к самому себе: конечно же, его взор многократно отмечал
эту физиономию, но чем он виноват, что лица всех китайцев сливались для
Паркера в одно?
Паркер вошел в кондитерскую Ван Сяна и едва не зажмурился.
Яркоапельсинная блестящая окраска стен, лоснящееся от жира, истекающего
сквозь все поры, широкое желтое лицо Ван Сяна, желтая глазурь на печеньях -
все это, подобно золотым рефлекторам, отражало яркий свет ламп.
Ван Сян дружески улыбался, а Паркер щурился, будто глядел на солнце.
- Прошу заходить. У нас всегда есть свежие ти-эн-ши.
Ван причмокнул языком, и у Паркера выделилась обильная слюна. Его
связывали с кондитером не только деловые отношения: Паркер был лакомкой и с
особенной охотой заглядывал на эту точку своей сети. Он всегда уходил от
Вана со свертками жирного, тающего во рту печенья.
Потягивая холодный лимонный сок, Паркер молча указывал на то печенье,
которое привлекало его сегодня. За месяц пребывания здесь он не перепробовал
еще всех изделий Ван Сяна.
Ван ловко поддевал пастью серебряного дракона приглянувшиеся американцу
печенья и клал в коробку, которую держал бой. Все трое при этом улыбались:
Ван Сян любезно-снисходительно, бой восторженно, Паркер плотоядно. И все
трое молчали.
Когда коробка была полна и бой ушел в заднюю комнату, чтобы завернуть
покупку, Ван Сян протянул Паркеру счет. Полковник, не глядя, сунул бумажку в
карман кителя. Его ничуть не удивило то, что счет оказался заготовленным
заранее.
Между ними не было сказано ни слова.
Только когда Паркер садился на рикшу, Ван Сян, кланяясь ему с голубого
порога, так же как при встрече, сказал:
- У нас всегда есть свежие ти-эн-ши.
Усевшись в коляске, Паркер проковырял дырочку в обертке и достал одно
печенье. Взгляд американца машинально отмечал движение мускулов на икрах
рикши, но его мысли были сосредоточены на маслянистом тесте, которое
разминалось по небу, как нежный крем.
Приятное ощущение во рту вернуло Паркера к приятным мыслям. Он ел и
думал о том, что, может быть, не так уж далек день, когда он вместо
очередного донесения пошлет в Вашингтон заявление об уходе со службы. Еще
две-три сделки с рисом - и он будет богат и независим.
До сих пор он ограничивался импортом риса, но теперь намерен расширить
свои операции и в обмен на ввезенный китайцам рис вывозить их опиум. Знающие
люди уверили его, что при некоторой ловкости опиум можно тут купить вдвое
дешевле, чем у англичан, вывозящих его из своих колоний. Правда, ввоз этого
зелья в Штаты запрещен законом, но Паркер уже знает путь, по которому
следует итти, чтобы не испытать затруднений. Все необходимые адреса у него в
кармане: англичанин - главный инспектор шанхайской таможни, инспектор
таможни в Сан-Франциско, скупщики контрабанды...
Сейчас он огорошит Баркли, разыгрывающего недотрогу: Паркеру сказали
наверняка, что генерал занимается опиумом. У него можно получить товар
дешевле, чем у кого бы то ни было другого, так как сам он черпает его из
запасов, конфискованных у китайцев. Интересно, какую цену назовет Баркли?
Или попытается корчить святую невинность?
Когда Паркер вошел в кабинет генерала Баркли, там шло заседание. Баркли
кивком указал ему свободное кресло. Паркер тихонько уселся и, казалось, весь
ушел в пережевывание своего печенья.
Коробка была почти пуста, когда офицеры, наконец, ушли.
Генерал сам затворил за ними дверь и остановился перед Паркером.
- У вас завелись от меня секреты...
Это было сказано так, что Паркер не сразу понял: вопрос это или
утверждение. Неужели старик пронюхал про его рисовые комбинации?.. Впрочем,
какое кому дело до его частной жизни!
Чтобы дать себе время подумать, Паркер стал не спеша щелчками сбивать с
рукава крошки печенья. Потом, не глядя на генерала, пустил пробный шар.
- Задание было так секретно, что... - он не договорил и выразительно
пожал плечами.
Генерал с досадой ударил костяшками пальцев по столу.
- К чертям, Паркер! Можете им сообщить, что в расположении моей
армии...
Паркер посмотрел на него исподлобья.
- В том-то и дело, сэр, что ваша армия тут ни при чем.
- Что вы болтаете! Не хотите же вы передавать китайским куклам то, что
скрываете от меня?
- Стань я докладывать свои дела вам, вы неизбежно должны были бы за них
и отвечать. Оставьте это нам.
- Пока вы не навяжете мне какого-нибудь сюрприза?
- Я не рождественский дед, сэр.
- Можете бросить игру в жмурки! Мои ребята уже донесли мне.
Баркли на минуту замолк, но, видя, что Паркер остался спокоен,
закончил:
- Вы отправили самолет в Монголию. Куда и зачем?
- Меня взгреют, если хозяева узнают, что я проговорился.
- Мне?
- Даже вам.
- Выкладывайте все начистоту или...
Паркер вопросительно посмотрел на генерала.
Тот снова стукнул пальцами по столу и решительно закончил:
- ...или я пошлю вас ко всем чертям!
- Разрешите мне так и донести?
- Хоть господу-богу.
- Слушаю, сэр.
- Без шума приехали, так же неслышно и уберетесь.
- Слушаю, сэр, - невозмутимо ответил Паркер.
А Баркли крикнул:
- Притом сегодня же!.. Мой характер вы знаете.
- Видите ли... план носит у нас условное название: "Будда". Он очень
прост: когда придет приказ, я должен послать в эфир музыкальную программу
"Джонни хочет веселиться".
Баркли сидел за столом, сложив руки на груди, и следил за каждым
движением губ Паркера. Когда тот замолчал, у Баркли вырвалось нетерпеливо:
- Ну, ну?!
- По первому сигналу мой человек в Монголии выкладывает знаки для
посадки самолета. Пункт заметен по очень характерным развалинам монастыря...
- И Паркер в общих чертах изложил суть поручения, возложенного на Хараду и
Бельца.
- В какой стадии все это дело? - спросил Баркли.
- Человек в Монголию отправлен. Его повез Бельц.
- Немец?
- Да.
- Он уже вернулся?
- Нет.
- Значит... авария?.. Не думаете же вы, что присутствие немца - залог
успеха операции?
Теперь в голосе Баркли зазвучала нескрываемая насмешка. Паркеру даже
показалось, что Баркли рад его неудаче. Поэтому он сказал с особенной
небрежностью, которую мог себе позволить человек независимого положения:
- В таких случаях осечек не дают, сэр.
- У нас с вами разное понятие об осечках, Паркер.
Словно поясняя то, что генерал должен был бы понять сам, Паркер сказал:
- Если у них произошла вынужденная посадка или что-нибудь в этом роде,
немец не попадет к монголам живым.
- Вы слишком высокого мнения о немцах, Паркер, - возразил генерал. -
Бельц не станет пускать себе пулю в лоб.
- Зато с ним есть другой человек, который...
- Кого повез Бельц?!
- Вполне опытного японца.
- Безрассудно было рисковать им, спаривая его с немцем.
- Не мог же я доверить такое дело китайскому летчику, сэр. В глазах
каждого из них мне чудится насмешка.
- Сказали бы мне во-время, и я дал бы вам сколько угодно японских
пилотов.
- В жизни не встречал японца - хорошего летчика, - усмехнулся Паркер.
- Наши учебные центры уже дали мне партию вполне доброкачественного
товара. Одна Иокосука тренирует больше летчиков, чем сами японцы были бы
способны выпустить из всех своих школ.
- Все это мусор, сэр.
- Честное слово, Паркер, это такой народ, что я спокойно доверил бы им
любую операцию. - Генерал улыбнулся и поспешно добавил: - Конечно, не такую,
которую я поручил бы нашему парню, но все же.
- Вот именно: "все же".
- Не пройдет и двух-трех лет, как мы создадим отличный летный корпус из
этих обезьян.
- Через два года тут все будет кончено. Чан сам отрубит головы всем
китайцам.
Баркли расхохотался:
- Это действительно то, о чем мечтает старый мошенник: отрубить головы
всем, кроме самого себя.
- Нет, он согласен сделать исключение для очаровательнейшей Сун
Мэй-лин.
- Иначе он никогда не почувствует себя спокойно. Но, к сожалению, вы
заблуждаетесь: суматохи здесь хватит еще надолго. Во всяком случае, мы
сумеем сплавить сюда все, что не израсходовали в войне, - до последнего
патрона и до последней банки колбасы. Будет куда девать и японских
летчиков... Найдется дело.
- Жизнь научила меня не верить ни одному желтому человеку: китайцы,
японцы, малайцы - они все стоят друг друга.
- Они годятся на то, чтобы бросить их в мясорубку под командованием
наших собственных ребят.
- Боюсь, что среди наших ребят тоже появятся скоро слишком
"сознательные", которые не будут годиться для настоящего дела.
- Однако мы отвлеклись, - прервал его Баркли. - Покажите мне место
высадки.
Паркер подошел к карте и долго водил по ней пальцем.
- Можно сломать язык с этим названием, - пробормотал он. Наконец его
палец остановился: - Вот здесь: Араджаргалантахит.
Генерал через его плечо обвел название карандашом.
- А как насчет "Джонни" и прочего?
Паркер пожал плечами.
- Это уже вне нас, сэр.
Генерал пристально посмотрел на полковника.
- Не хитрите, Паркер.
- Честное слово...
- А как вы будете знать, долетел ли этот ваш?..
- Харада?
- Да.
- Оба его голубя уже пришли - значит, он на месте.
- Вы не дали ему передатчика?
- Лама с передатчиком!.. Достаточно того, что у него есть приемник,
чтобы поймать мою увеселительную программу.
Генерал несколько раз прошелся по комнате.
- Хорошо. Докладывайте мне о ходе этого дела.
- Непременно, сэр.
- В любое время: днем и ночью. Только бы китайцы пошли на эту удочку.
Важно, чтобы Янь Ши-фан получил повод ворваться в Монголию и выйти в тыл
Линь Бяо. А в остальном мы ему поможем.
- Мне тоже так кажется.
- Вы правильно делали, Паркер, что скрывали это даже от меня. - И вдруг
подозрительно, исподлобья посмотрел на Паркера. - Этот план - все, что вы
делали у меня за спиной? - И, словно машинально, повторил: - "Джонни хочет
веселиться". Ну что же, Джонни и повеселится...
- Но, честное слово, если хоть одна душа будет знать то, что я сейчас
сказал... - жалобно проговорил Паркер.
Генерал остановил его движением руки:
- Есть вещи, которые никогда не станут достоянием даже самого
кропотливого историка.
Паркер знал это не хуже генерала. Именно поэтому он, внимательно
просмотрев по возвращении домой счет кондитера, свернул его трубочкой и
держал над огнем свечи до тех пор, пока от бумажки не остались только черные
хлопья. Но и на них Паркер дунул так, что они разлетелись в разные стороны.
Чэна наполняло чувством удовлетворения то, что, испытав аварию,
вынудившую его к прыжку из самолета, он все же отправился не в госпиталь, а
в полк. К тому же восторженное внимание, проявленное к нему пехотинцами при
посадке, укрепляло его уверенность, что и дома, в полку, он явится героем
дня. Может быть, ему будут даже завидовать: не каждому удается за день сбить
трех врагов! Правда, он потерял свою машину, но ведь ее ценою он спас от
верной гибели заместителя командира и его самолет. Таким образом, баланс как
будто сведен. Ему и в голову не приходило, что его могут считать виновником
срыва боевого задания, что, вырвавшись из строя, он нарушил все планы Фу в
дальнейшем бою.
По возвращении в полк, выслушивая Лао Кэ, Чэн не мог отделаться от
мысли, что к нему придираются незаслуженно, пока командир терпеливо не
доказал ему, что он действительно виноват.
Чэн сидел перед командиром, понуро опустив голову. Когда Лао Кэ кончил
говорить, наступило томительное молчание.
Наконец командир сказал:
- Для вас, летчик Чэн, было бы лучше, если бы вы не были так уверены в