Шпанов Николай. Заговорщики. Перед расплатой

вероятно, не так плохо. Как вы думаете, мисс Ада?
- Совершенно уверена: будет о чем вспомнить.
Как только японец ушел, Баркли поспешно сказал Мэй:
- События развиваются совсем не так, как нам хотелось бы. Тишина на
фронте - перед бурей. Пын Дэ-хуай готовит генеральный штурм Тайюани. Ни
минуты не сомневаюсь: это будет последний бой - крепость падет. Мы с Янем
улетаем завтра. Послезавтра вы открываете работу станции и тоже исчезаете,
предоставив действовать японцам.
- Но как же я "исчезну", если тут уже будут господствовать красные или,
в лучшем случае, произойдет ожесточенный бой?
- Я пришлю за вами самолет.
- Сможет ли он сесть и взлететь?
- Все подготовлено.
- Меня трогает ваша заботливость, сэр.
- Все будет хорошо.
- А японцы?
- Какое вам дело до них? Если красные их и повесят, большого горя мы не
испытаем. Лишь бы они успели сделать свое дело. Надеюсь, что вместе с
войсками Янь Ши-фана будут уничтожены и те три японские бригады, которые мы
для него сформировали. Да, так будет лучше всего. Если вы до отлета сумеете
обеспечить их заражение, я позабочусь об отдельном гонораре за это дело.
- Что скажут на это Морита и его люди?
- Они предоставлены Макарчером в мое полное распоряжение и обязаны
выполнить любой приказ. Да они и не станут церемониться с этими бригадами,
коль скоро дело требует их уничтожения.
- Хватит ли препарата?
- Материала, привезенного мною, хватит, чтобы умертвить половину Китая,
нужно только его умело использовать. У японцев есть опыт.
- Разве они уже проводили такие операции?
- И не один раз. Со временем, когда мы разовьем производство до нужных
масштабов, бактериологическое оружие станет основным в войне, какую мы будем
вести.
- С Формозы?
- Найдется достаточно общих границ: Корея, Индия, Вьетнам...
- Вы намерены уничтожать своих собственных покупателей?
- Что делать! - сокрушенно проговорил Баркли. - Если мы не хотим
потерять всю Азию, нужно временно пожертвовать частью. И лучше временно, чем
навсегда. Пройдет время, эпидемия в Китае будет ликвидирована. Подрастут
новые покупатели, которые будут помнить, к чему привела их родителей
строптивость.
Баркли еще некоторое время развивал эту мысль, потом передал Мэй ключ
от церкви:
- Думаю, что теперь вы самая могущественная женщина в мире: в этой руке
жизнь многих миллионов людей.
- Да, - в раздумье произнесла Мэй, - страшная ответственность... Самая
большая, какая когда-либо выпадала на мою долю... Вы не боитесь возложить ее
на меня?
- Лишь бы не боялись вы.
- Я-то в себе уверена.
- Думаю, что еще укреплю эту уверенность, сообщив, что на ваш счет в
Нью-Йорке уже внесено обусловленное вознаграждение.
- О, это далеко не последнее дело, - с усмешкой сказала Мэй и взглянула
на часы. - Пожалуй, пора переодеваться к ужину.

12

Цзинь Фын успела только подойти к окраине, когда раздался сигнал
полицейского часа. После этого сигнала никого из города и в город без
специального пропуска не пускали. Патруль стоял у того места разрушенной
стены, где раньше были ворота, и проверял пропуска. Справа и слева от
пролома в стене поле было огорожено несколькими рядами колючей проволоки.
Девочка в отчаянии остановилась: она опоздала в миссию!
Обдав Цзинь Фын пылью, по направлению к воротам промчался военный
грузовик. В отчаянии она взмахнула рукой и закричала.
Она была уверена, что шофер не слышит. А если случайно и услышал бы, то
ни за что бы не остановился. Но, к ее удивлению, грузовик заскрипел
тормозами. Из кабинки высунулся солдат. Когда Цзинь Фын, запыхавшись,
подбежала к грузовику, шофер сердито крикнул:
- Что случилось?
Цзинь Фын и сама не знала, что умеет так жалобно просить, как она
просила солдата взять ее с собой. Она с трепетом вглядывалась в лицо шофера,
и все ее существо замирало в ожидании того, что он ответит. От нескольких
слов, которые произнесет этот солдат, зависела ее судьба. Нет, не ее, а
судьба товарищей в миссии, судьба порученного ей важного задания. Девочка
видела, как губы шофера растянулись в улыбку и вместо окрика, которого она
ожидала, произнесли:
- Садись. Ты не так велика, чтобы перегрузить мою машину.
Не помня себя от радости, девочка залезла в кузов и в изнеможении
опустилась на наваленную там солому. Несколько придя в себя, она разгребла
солому и зарылась в нее. Ей стало душно, в лицо пахнуло терпкой прелью,
жесткие стебли больно кололи лицо. Но зато теперь-то Цзинь Фын была уверена,
что жандармы у переезда ее не заметят. И едва эта успокоенность коснулась ее
сознания, как сон накатился на нее темной, необозримой стеной.
Она очнулась оттого, что грузовик остановился. Сквозь скрывавшую Цзинь
Фын солому было слышно, как шофер пытался уверить жандармов, что они не
имеют права его задерживать, так как он едет по военной надобности. Он
ссылался на пропуск, выданный комендатурой, и грозил жандармам всякими
карами, ежели они его не пропустят. Но караул наполовину состоял из японцев;
они заявили, что на сегодняшний вечер, именно на этой заставе, отменены все
пропуска. По этому шоссе никого не велено пропускать. А если шофер будет еще
разговаривать, то они его арестуют, и пусть он сам тогда объясняется с
начальством. Цзинь Фын почувствовала, как грузовик повернул и покатил
обратно к городу. Она вылезла из-под соломы и постучала в оконце кабины.
Шофер оглянулся.
- Что тебе?
- Остановитесь, пожалуйста. Я вылезу.
- Что?
- Мне надо туда, - и она махнула в сторону переезда.
- Тебя не пустят.
- Мне надо.
- Живешь там?
- Живу, - солгала девочка.
- Все равно не пустят. Завтра пойдешь. А сейчас положу тебя спать. Не
так уж ты велика, чтобы места нехватило.
- Благодарю вас, но мне очень надо туда, - сказала она, вылезая из
кузова.
Еще несколько мгновений она постояла в нерешительности и пошла на юг.
Но только на этот раз она шла не к разрушенным воротам, где стоял караул, а
в обход, к развалинам стены.
- Проволока там, не перелезешь! - крикнул ей шофер, но она не ответила
и продолжала итти.
- Постой! - шофер нагнал ее и крепко схватил за плечо. Она хотела
вырваться, но он держал ее. - Ты и вправду хочешь туда итти?
Она подумала и сказала:
- У меня мать там.
- Через проволоку не пролезешь. А вот что... - он поколебался. - Тебя
одну они, может быть, и пустят вот с этим, - и он сунул ей в руку деньги. Ее
первым движением было вернуть их. Она не знала, кто этот человек. Раз он
служит у врагов, значит он дурной человек. Попросту говоря, изменник. И
деньги у него, значит, нехорошие. Нельзя их брать. Но тут же подумала, что
эти деньги - единственный шанс миновать заставу, добраться до миссии и
выполнить задание. Она взяла деньги.
- Спасибо...
Душа в ней пела от радости, что задание будет выполнено. Если она еще
не опоздала, товарищи в миссии не попадутся на уловку провокаторши, может
быть даже схватят ее и отомстят ей за убийство парашютистки.
Цзинь Фын забыла об усталости, о голоде. Забыла даже о том, что теперь
уже нет надежды помочь больному доктору Ли. Все заслонила радость
исполненного долга. Она побежала к воротам.
- Эй ты! - крикнул жандарм и толкнул ее прикладом в плечо. - Может
быть, и у тебя тоже есть специальный пропуск?
- Будьте так добры, возьмите его, - уверенно ответила девочка и
протянула ему деньги.
Жандарм схватил бумажки и стал их пересчитывать в свете карманного
фонарика, а девочка успела уже перебежать за насыпь из мешков, когда дверь
караулки внезапно отворилась и упавшая оттуда полоса яркого света залила
жандарма с деньгами в руке и девочку.
В дверях караулки стоял японский офицер. Вероятно, он с первого взгляда
понял, что произошло, так как тут же крикнул солдату:
- Эй-эй, давай-ка сюда!
Оглянувшись, Цзинь Фын еще видела, как солдат взял под козырек и
протянул деньги офицеру. Но она не стала ждать, что будет дальше, и
пустилась во весь дух по дороге прочь от города.
Она уже не видела, как японец одним взглядом сосчитал добычу, как было
уже сунул ее в карман и как при этом взгляд его упал на что-то блеснувшее на
земле. Офицер поспешно нагнулся и поднял фонарик, оброненный девочкой.
- Если эта девчонка не будет задержана, вас всех расстреляют! - крикнул
японец сбежавшимся жандармам.
Тотчас ослепительный свет прожектора лег вдоль дороги. Цзинь Фын
бросилась в канаву и окунулась в воду так, что снаружи осталось только лицо.
Сверкающий белый луч ослепил ее на мгновение и пронесся дальше. Девочка
выпрямилась и села в канаве, так как чувствовала, что еще мгновение - и она
упадет в воду и захлебнется. И вдруг, прежде чем она успела опять окунуться
в воду, луч прожектора ударил ей в лицо. Девочка вскочила и бросилась в
поле. Трава хлестала ее по глазам. Она проваливалась в ямы, в канавы,
поднималась на корточки, ползла, бежала. Снова падала и снова бежала. В ней
жила уверенность, что жандармы за нею не угонятся. Она успеет скрыться вон в
тех кустах, что темным пятном выделяются на бугре. За кустами овраг, а там
снова густой кустарник. Только бы добраться до кустов на бугре! Девочка
бежала на эту темную полосу кустов и не видела ничего, кроме этого
спасительного пятна.
А жандармы и не думали ее преследовать. Справа и слева от девочки землю
взрыли пули. А вот захлопал и автомат японца, отрезая струею свинца путь к
кустарнику.
Цзинь Фын продолжала бежать. Падала, вскакивала и снова бежала. До тех
пор, пока толчок в плечо, такой сильный и жаркий, словно кто-то ударил
раскаленной кувалдой, не швырнул ее головой вперед. По инерции она
перевернулась раз или два и затихла. Несколько пуль цокнули в землю справа и
слева, и стрельба прекратилась. К девочке бежали жандармы. А японский офицер
стоял на шоссе с автоматом наготове.
Цзинь Фын пришла в себя и проползла еще несколько шагов, но силы
оставили ее, и она опять упала головой вперед, ударилась лицом о землю и
больше не шевелилась. Жандармы добежали до нее. Один взял ее за ноги, другой
- подмышки. Японец посветил фонарем. В ярком свете белело ее бескровное лицо
и смешно торчала вбок потемневшая от воды красная бумажка, которой были
обмотаны косички.
Когда Цзинь Фын положили на пол караулки, японец нагнулся к ней и,
увидев, что она открыла глаза, с размаху ударил ее по лицу. Но она не
почувствовала этого удара, другая, более страшная боль растекалась в ней от
раненого плеча. Сквозь багровое пламя, заполнившее ее мозг, она не видела
японца. Вместо японца перед нею стояло лицо ее командира - бледное, суровое
и ласковое. Такое, каким она видела его всегда.


В комнате становилось душно. Прохлада ночи, заполнявшая сад, не
проникала в окна, заслоненные стальными шторами.
Ма, как окаменелая, сидела с застывшим бледным лицом. На ней было
нарядное платье, прическа была сделана с обычной китайской тщательностью,
ногти судорожно сцепленных пальцев безукоризненно отполированы. Ничто в ее
внешности не позволило бы догадаться о сцене, происходившей час тому назад в
кухне.
Стеллы - Сяо Фын-ин - в комнате не было. Приехав, она сразу вызвала У
Вэя, приказала ему отнести ее вещи в комнаты, приготовленные для гостей, и
последовала за ним наверх. С тех пор ее никто не видел.
Скоро в столовой, казалось, уже не осталось кислорода.
- Я думаю, - сказал Баркли, - нам лучше перейти в сад.
Биб смешался. Он не решался сказать, что страх не позволяет агентам
даже на дюйм приподнять стальные шторы, а не то чтобы ночью высунуть нос из
дома. Вместо него ответила Мэй:
- Ответственность за вашу жизнь, сэр, лежит на мне, и ничто, - она
любезно улыбнулась Баркли: - даже ваше приказание, не заставит меня отворить
хотя бы одну дверь раньше завтрашнего утра.
- Но... - Баркли провел пальцем за воротом, - я задыхаюсь...
- Пройдемте в библиотеку, там не так жарко, - сказала Мэй и посмотрела
в сторону окаменевшей Ма: - А наша милая хозяйка тем временем распорядится
приготовлениями к ужину.
Не ожидая согласия Баркли, Мэй направилась к двери. За нею двинулись
все, кроме Ма, даже не поднявшей глаз.
Оставшись одна, она продолжала сохранять неподвижность. Мучительные
мысли раздирали ее мозг: как ловко обманула ее провокаторша Ада! После того,
что Ма слышала у двери, она может с уверенностью сказать: убив Анну, Ада
убила верного товарища. Трудная игра, которую Ма вела столько времени по
заданию штаба, требовавшего самой строгой конспирации и беспрекословного
подчинения, привела ее в ловушку. Виновата ли она в этом? Был ли у нее
другой выход? Ведь если бы она на иоту хуже играла роль предательницы, то ей
не поверили бы враги. Она играла честно, как могла. Ошибка совершена в
последний момент. Но разве Ма могла знать, что враги овладели паролем
уполномоченного партизанского штаба? Или и самое сообщение об этом пароле,
принесенное девочкой, было подстроено полицией? Значит, полиция знала и об
истинной роли Ма? Почему же ее еще не схватили? Чего они ждут?
Ма подняла голову и обвела взглядом двери, окна: ни одной лазейки.
Достаточно ей на один дюйм поднять любую из стальных штор, как тревожные
звонки по всему дому дадут знать агентам об ее попытке. Так что же остается,
что остается?..
Ма стиснула руки так, что хрустнули пальцы. Можно же так распуститься!
Как будто не ясно, что нужно делать. Раз провалилось ее так бережно
хранившееся инкогнито, если нельзя больше рассчитывать пленить палача Янь
Ши-фана, нужно его убить. Его, и Баркли, и Аду. А тогда... тогда пусть
кончают и с нею самой. Ма провела рукой по лицу. Так, именно так она и
поступит!..
Окончательно сбросив оцепенение, Ма нажала кнопку звонка и, не глядя на
вошедшую Тан Кэ, строго сказала:
- Подавайте закуски.
Ма поднялась к себе, вынула из туалета маленький пистолет и положила
его в сумочку. Когда она вернулась в столовую, стол был готов. Она окинула
его привычным взглядом, сделала несколько исправлений в сервировке и
отпустила горничных. Вдруг она услышала в отворенную дверь шаркающие шаги
Баркли. Это было для нее так неожиданно, что когда она действительно увидела
входящего генерала, пальцы ее судорожно сжали сумочку, словно он мог сквозь
замшу увидеть лежавшее там оружие.
- На нашу долю не так часто выпадает удовольствие провести спокойный
вечер... - с этими словами американец без стеснения оглядел китаянку с ног
до головы.
Он говорил что-то пошлое, но сознание Ма не воспринимало его слов. Ее
мозг был целиком занят одним неожиданным открытием: он не знает! Значит, Ада
еще не сказала ему, что Ма - Мария - подпольщица-партизанка! А может быть,
это только новая ловушка? Может быть, этот гнусный американец играет с нею,
как кошка... Впрочем... не все ли равно? Зачем бы он ни явился сюда, он
здесь, перед нею, не ожидающий того, что за спиною она открывает сумочку,
опускает в нее руку, нащупывает прохладную сталь пистолета, охватывает
пальцами его рукоятку, отводит кнопку предохранителя, медленно, осторожно
вынимает оружие из сумочки...
Вдруг крик испуга вырвался у Ма: запястье ее правой руки, держащей
пистолет, было до боли сжато чьими-то сильными пальцами... Любезно улыбаясь,
за спиною Ма стояла Мэй.
- Что случилось? - удивленно спросил ничего не заметивший Баркли.
- Я уже говорила вам, - с усмешкой ответила Мэй: - у нашей милой
хозяйки нервы не в порядке.
- В таком райском уголке, как эта миссия, можно иметь расстроенные
нервы? - Баркли рассмеялся. - Теперь я вижу, мисс Мария, вам нужен отдых. И
могу вас уверить: хотите вы или нет, вам придется им воспользоваться. - Он
обернулся к Мэй: - Поручаю ее вашему попечению. Надеюсь, вы найдете такое
надежное место, где наш верный друг сестра Мария сможет отдохнуть.
- В этом вы можете быть уверены, - сказала Мэй.
"Вот и все, - подумала Ма. - Вот и все".
А Мэй спокойно спросила:
- Пятнадцати минут вам достаточно, сэр, чтобы переодеться к ужину? - Не
ожидая ответа, отворила дверь кухни, жестом пригласив в нее Ма.
Ма послушно вышла и повязалась фартуком. Кушанья стояли в том виде, как
их, уходя к себе, оставила У Дэ. Действуя машинально, словно не сознание, а
какая-то посторонняя сила управляла ее руками, Ма принялась за работу. Она
не слышала, как за ее спиною затворилась дверь, как Мэй и Баркли вышли из
столовой.
Через несколько минут в комнате задребезжал телефонный звонок. Снова и
снова. Ма не слышала его. На звонки в столовую вошел Биб:
- Алло... Да, слушаю... Это я, Биб, сэр.
Краска сбегала с лица Биба по мере того, как он слушал. Потом выражение
растерянности сменилось у него маской испуга, рот полуоткрылся и растерянно
растопырились толстые пальцы свободной руки.
Никто не мог слышать того, что слышал агент:
"...Почему вы молчите, вы, идиот? Повторяю вам: настоящая Ада
перехвачена красной парашютисткой, спустившейся в окрестностях нашего
города. В трупе, найденном в овраге, опознали Аду".
- Но позвольте, сэр, - решился прошептать Биб, - эта особа явилась сюда
от вас...
"Боже мой, какой вы кретин! - кричала мембрана. - Это диверсантка, ее
нужно схватить, немедленно схватить! Что же вы молчите?.. О боже, вы сведете
меня с ума!.. Эй вы, сейчас же арестуйте ее!.. Я выезжаю сам... Не дайте ей
уйти!"
Биб, не дослушав, опрометью бросился к механизму, приводившему в
действие стальные шторы дверей, так как услышал тревожный звонок, говоривший
о том, что кто-то пытается поднять этот щит. И действительно, вбежав в холл,
Биб увидел, как двое скользнули в щель между полом и щитом. Один из них был
У Вэй - это Биб хорошо видел, вторая была женщина. Биб не разобрал, кто она,
только с уверенностью мог сказать: это не "Ада". Все остальное, по сравнению
со страхом упустить диверсантку, казалось ему таким малозначащим, что он не
стал раздумывать над этим случаем и поспешил повернуть рукоять механизма.
Стальные щиты со стуком стали на места.
Дверь порывисто распахнулась, и вошла оживленная, улыбающаяся Мэй:
- Ну, как ужин? - Тут она заметила Биба. Его вид поразил ее. - Вам
нехорошо?..
- ...О, напротив... - попытался он ответить как можно тверже, но это
ему плохо удалось.
- Сегодня вечер сюрпризов, - сказала Мэй. - Сейчас произойдет нечто...
- О да, - перебил он ее. - Сейчас произойдет нечто. Я поднесу вам такой
сюрприз, какого вы не ожидаете.
- Вот как? У вас для меня тоже кое-что есть?
- Кое-что!..
Биб лихорадочно обдумывал, что следует сделать. Без участия Кароля он
не решался приступить к делу. Разве мог он один арестовать эту страшную
женщину?
Агент незаметно пятился. Ему оставалось до двери всего несколько шагов,
когда в комнату вошла Ма.
- Ужин го... - при виде лица Биба слова замерли у нее на губах.
Он встретил ее торопливым вопросом:
- У вас есть оружие?
Это удивило ее не больше, чем если бы он просто предложил ей поднять
руки. Она покорно ответила:
- Нет.
Но то, что произошло дальше, перевернуло все ее представление о
происходящем. Биб шагнул к ней и протянул ей пистолет.
- Вот... Держите ее под дулом пистолета, - он указал на Мэй, - не
спускайте с нее глаз, при первом движении стреляйте. Стреляйте без
колебаний!
Удивление помешало Ма что-нибудь ответить.
- Я сейчас же вернусь, - бросил Биб и исчез за дверью.
Ма понимала одно: под дулом ее пистолета стоит провокатор; Биб, как и
Баркли, еще ничего не знает о ней самой, о Марии - Ма. Если она убьет сейчас
Аду, то никто ничего и не узнает...
Если бы не необычайное спокойствие Мэй и прямой взгляд, устремленный на
Ма, та, наверно, спустила бы курок. Но выдержка Мэй сбила Ма с толку...
В комнату вбежали горничные. Не громко, но так, что все могли отчетливо
слышать, Мэй сказала:
- Светлая жизнь вернется. Мы сумеем ее завоевать. Не правда ли?
Она улыбнулась при виде растерянности, которую не в силах были скрыть
девушки.
- Не верьте ей, она агент врагов! - крикнула Ма.
- Если бы это было так, вы уже были бы в наручниках, - невозмутимо
сказала Мэй.
А Ма истерически кричала:
- Это она убила Анну! Она сказала, что Анна предательница.
- Я в ваших руках, вы всегда успеете меня убить, - все так же спокойно
проговорила Мэй. - А пока я скажу: это был суровый экзамен для товарища Ма
Ню. У нас появилось подозрение, что из маскировки под предательницу ее
деятельность перешла в настоящее предательство. Давая ей задание убить
"провокаторшу", я хотела знать правду: если Ма Ню наш человек, она
согласится убить Анну; если же она не захочет выполнить приказ, значит
она...
- Вы могли! - воскликнула Ма.
- Эта работа требует жестокой проверки.
- И все-таки вы ее убили! - крикнула Ма.
Прежде чем Мэй успела ответить, дверь отворилась - в ней стояла У Дэ. У
нее был заспанный вид. Не понимая, что происходит, она в беспокойстве
спросила:
- Опоздала с ужином? - Заметив Мэй, улыбнулась: - Спасибо за лекарство;
головная боль совсем прошла.
- Оставайтесь здесь! - приказала Мэй девушкам. - С минуту на минуту
должны спуститься эти дураки Биб и Кароль, и, может быть, с ними сойдут
"высокие гости" - наши пленники. Ваша задача - не дать им поднять шум. На
каждую из вас по агенту - это вам по силам. Нам с У Дэ остаются генералы.
"Гости" должны быть взяты живыми, а с теми можете не церемониться.
У Дэ молча готовила веревку.


Между тем в комнате наверху Баркли с недоверием слушал сообщение
запыхавшегося, бледного Биба.
- Давайте сюда второго идиота! - приказал он.
Биб опрометью бросился прочь и через минуту вернулся с Каролем. Тогда
Баркли направился к комнате Янь Ши-фана, без предупреждения толкнул дверь
ногою и тут же убедился, что комната пуста.
- Он, наверно, у этой маленькой китаянки Стеллы, сэр! - крикнул Кароль
и толкнул было дверь в комнату Сяо Фын-ин. Но эта дверь оказалась запертой.
Агенты забарабанили в нее кулаками. За нею царило молчание.
- Вышибайте! - приказал Баркли.
Агенты навалились на дверь и через минуту все трое были в комнате.
Перед ними, развалясь в кресле, сидел Янь Ши-фан. Казалось, шум не нарушил
безмятежного сна китайца: веки его оставались опушенными, руки спокойно
лежали на подлокотниках. Баркли потряс его за плечо, и голова китайца
безжизненно свалилась на плечо.
- Где эта тварь? - в бешенстве заорал Баркли на агентов. - Я вас
спрашиваю: где Стелла?
Отвесив пощечину растерянно мигающему Бибу, Баркли бросился к лестнице
и, прыгая сразу через три ступеньки, сбежал в столовую. Прямо напротив него
спокойно стояла Мэй.
- Взять! - крикнул Баркли.
Биб растерянно топтался. Кароль, широко растопырив руки, двинулся к
Мэй. Мэй не стала ждать, пока он обойдет стол, и крикнула:
- Товарищи, ко мне!
Девушки вбежали с пистолетами наготове и сразу направили их на агентов.
Те покорно подняли руки и замерли там, где были. Баркли же ответил выстрелом
в Мэй. Бросившаяся вперед Го Лин прикрыла ее своим телом и упала, раненная в
грудь. В следующее мгновение метко пущенная рукою Мэй тарелка угодила Баркли
в голову. Он выронил оружие и через минуту лежал связанный. Агенты, стоявшие
теперь под дулами двух пистолетов, наведенных на них одною Тан Кэ, не делали
попыток прийти ему на помощь. Так же безропотно они дали себя связать.

13

Только бы не заплакать, только бы не заплакать! Больше Цзинь Фын не
думала ни о чем. Ни на что другое в сознании уже и не оставалось места.
Когда офицер ударил ее по первому пальцу, все клетки ее маленького существа
настолько переполнились болью, что казалось, ничего страшнее уже не могло
быть. Она закричала, но из-под ее крепко сжатых век не скатилось ни
слезинки. Потом ей разбили второй палец, третий, четвертый... Японец ударял
молотком спокойно, словно делал какое-то повседневное, совсем обыкновенное
дело. И так же спокойно рыжий американец наблюдал за этим делом, приготовив
бумагу, чтобы записать показания девочки. Скоро ее маленькие загорелые руки
стали огромными и синими, как у утопленника. И все же она ничего не ответила
на вопросы переводчика. Американец хотел знать, с какими поручениями
партизан ходила Цзинь Фын. К кому, куда, когда? И еще он хотел знать, где
находятся в городе выходы из подземных галлерей. Но Цзинь Фын словно и не
слышала его вопросов, только думала: не плакать, не плакать. Потом ее били
головой об стол и спиной о стену. Когда Цзинь Фын теряла сознание, ее
поливали водой, втыкали ей иголку шприца с какою-то жидкостью, от которой
девочка приходила в себя, пока опять не теряла сознания. И так продолжалось,
пока комната, где ее пытали, не залилась ярким-ярким светом и в комнату не
ворвались "Красные кроты": и командир с рукой, висящей на перевязи, и
маленький начальник штаба, и высокий рябой начальник разведки, и радист.
Цзинь Фын так ясно видела все морщинки на лице радиста со въевшейся в них
копотью! И все партизаны стреляли в японца и американца, и на всех них были
новые ватники, а поверх ватников - крест-накрест пулеметные ленты. Совсем
как нарисовано на плакате, висевшем над ее местом на кане в подземелье
штаба. Партизаны стреляли, а японец и рыжий американский офицер подняли руки
и упали на колени. А когда командир "кротов" увидел Цзинь Фын, прикрученную
ремнями к широкому деревянному столу, он бросился к ней и одним ударом ножа
пересек путы. И ей стало так хорошо-хорошо, как будто она сделалась
легкой-легкой и понеслась куда-то. Она успела прошептать склонившемуся к ней
командиру, что никого не выдала и ничего не сказала врагам. И что она не
плакала, честное слово, не плакала. Ведь "Красные кроты" не плачут
никогда!..
И Цзинь Фын уснула. Последнее, что она видела: командир опустил на нее
жаркое шелковое полотнище большого-большого красного знамени, закрывшее от