Страница:
— Сэд! — скомандовала она. — Держи его!
Прыжок Бона был достоин оленя, но одно из свойств моего телосложения заключается в том, что я без труда способен запечатать практически любой дверной проем, за исключением разве что городских ворот. А зачем в нашем доме городские ворота? Короче, я крепко, но бережно обнял Бона, оторвав его ноги от земли, и прижал к своей груди, парализовав любое движение. Парень был способен лишь наблюдать круглыми от ужаса глазами, как Глори с неотвратимостью Старичка Контратия приближается к нему, а потом, насвистывая что-то беззаботное, начинает разматывать черный шарф.
Наконец почти невесомый, но плотный шелк упал на пол. Бон взвизгнул и зажмурился, Глори изумленно приподняла брови, Римбольд присвистнул, а я…. разумеется, ничего не увидел, поскольку держал парня затылком к себе. Поскольку ни жена, ни гном не спешили делиться со мной увиденным, пришлось поставить Бона на пол и, придерживая за плечо, чтобы не сбежал, развернуть к себе лицом.
Мама моя!
В межключичной впадине парня сиял… А-а, боги его знают, что это такое. Такая гладкая, выпуклая, округлая штука, больше всего напоминающая каштан. Вся беда в том, что штука эта не висела на цепочке или шнурке и не была вделана в ожерелье или шейную гривну.
Она росла прямо из кожи!
От изумления я даже выпустил плечо Бона. Правда, парень был настолько раздавлен всем происходящим, что даже не пытался бежать. Он просто сел на пол и закрыл лицо руками.
Не знаю, что почувствовали Глори и Римбольд, но мне стало стыдно.
Часа через два вымытый, накормленный несусветными деликатесами (я даже был не против смотаться за ними в город, а заодно расплатился с Черчем за пирожные) Бон сидел у камина, утонув по самые уши в моем любимом купальном халате, и прихлебывал горячий шоколад. Шея парня была вновь замотана пресловутым шарфиком, который Глори даже ухитрилась выстирать и высушить, пока его владелец отмокал в горячей воде. Мы втроем расселись полукругом лицом к Бону и терпеливо ждали. Наконец он отставил кружку в сторону, вздохнул и начал свой рассказ:
— Месяцев семь назад я был в Райвэлле. Скажу сразу: туда меня вытащило письмо от Робина. Парень многозначительно замолчал; мы так же многозначительно покивали. Робин, о котором упомянул Бон, — это наш босс Робин Бэд, глава КГБ. А КГБ расшифровывается как Комитет государственных безземельников и является самой таинственной и одной из самых богатых организаций нашего мира. Штаб-квартира Комитета находится в портовом городе-государстве Паррис на берегу океана по ту сторону Внутреннего моря, но его щупальца оплели большую часть мира и с каждым годом захватывают все новые и новые территории. На Комитет работает (и далеко не всегда зная об этом) уйма народа практически всех рас, ему принадлежат (неофициально, разумеется) земли и здания, рудники и шахты, предприятия и банки, флоты и армии.
Мы вступили в КГБ не совсем по своей воле. Если быть точным, нас к этому вынудили обстоятельства. Правда, за все прошедшее время мы ни разу не пожалели о своем решении. Никто из нас не занимался ничем предосудительным: ну, получали некие вещи или бумаги у одних лиц и передавали их другим, узнавали кое-какие сведения, закупали опытные образцы предметов и субстанций, зачастую зная лишь их названия, и тому подобное. Конечно, отдельные госструктуры могли бы расценить наши действия как промышленный шпионаж, но все было организовано настолько тонко, что не подкопаешься. Ну и наконец поручения Робина вносили в нашу жизнь некоторую новизну и необычность, а оплачивались всегда своевременно и крайне щедро.
— В письме говорилось, — продолжал тем временем Бон, — что через какое-то время в столице королевства появится некий Ен Рикс, вольный старатель. Он нарыл где-то в горах изрядно золотишка и, что куда важнее, попутно открыл месторождение очень перспективного щелочного элемента. Потом официально зарегистрировал его на свое имя, а теперь собирался продать концессию райвэллскому правящему дому. Разумеется, Робина, у которого на открытие Рикса были свои виды, такое положение дел не слишком устраивало. На наше счастье, старатель, как и большинство из их братии, по натуре оказался страшно азартным человеком. В письме же Робина помимо всего прочего оказалась хитрая магическая формула. Как только я произнес ее, то сразу стал обладателем полного досье на объект, собранного в Комитете, включая исчерпывающий словесный портрет, особенности характера, симпатии, антипатии и даже его детское прозвище. С такими данными мне осталось лишь прибыть в Райвэлл на пару деньков пораньше Ена и начать трудолюбиво обшаривать святилища Ссуфа.
Святилищами Ссуфа в народе зовутся игорные дома. Это логично, поскольку из всех богов именно Ссуф Игрок покровительствует всем, кому не прожить без удачи. А наш Бон — настоящий виртуоз игры. До того дня, когда он очень вовремя подвернулся нам с Глори в Хойре, незаконнорожденный потомок графа Геймса, как и множество его соотечественников, зарабатывал на жизнь как профессиональный игрок. Конечно, после официального включения паевого товарищества «Глори и Ко» в состав КГБ, а также прощального подарка моего тестя Бон играет уже не ради хлеба насущного, а просто для удовольствия, чтобы не потерять мастерство. Но Робин Бэд не был бы Робином Бэдом, если бы позволил любому таланту, тем более такому специфическому, оставаться в забвении, если его можно применить на пользу дела.
— Итак, после трех дней веселой расслабухи я нос к носу столкнулся с объектом на пороге самого шикарного святилища Ссуфа в городе — «Пурпурного грифона». Ен был уже слегка навеселе и целеустремленно двигался в направлении карточного зала. Я, само собой, потопал за ним следом. Потом элементарно вклинился в разговор достойного старателя с каким-то типом, расслышав имена «общих знакомых», немного поболтал о том о сем и в паре с Риксом сел играть в «короля и шута». Скажу не без гордости — в тот вечер мы разделали под орех всех противников! Причем мне пришлось пустить в ход все свое мастерство, чтобы и у противников, и у крупье в зале не возникло и тени сомнения, что здесь что-то не так. Мы загребли уйму денег, тут же, в ресторане, отметили славную победу и знакомство и ближе к утру были уже добрыми приятелями. Разумеется, Ен похвастался своими достижениями на ниве разведки полезных ископаемых и поведал мне о планируемом визите в Райвэллскую королевскую геологоразведочную компанию. Я как можно небрежнее выразил сомнение в том, что там достойного старателя не обдерут как липку, и поинтересовался, в какую сумму он бы оценил открытое месторождение. Услышав ответ, я понял, что, во-первых, Ен Рикс не совсем понимает, что же он открыл, и, во-вторых, он мой с потрохами. Короче, уже к вечеру я познакомил Рикса с «одним отличным малым», и счастливый старатель подписал купчую на концессию за сумму, в три раза большую ожидаемой… и примерно в четыреста с хвостиком раз меньшую, чем она стоит реально. Я же получил положенные двенадцать процентов от суммы сделки и личную благодарность от главы местного отделения Комитета за блестяще проведенную операцию.
— Действительно, сработано четко, — хором признали мы. — Но при чем тут…
— Я как раз к этому подхожу. Во время моего разговора с Еном тот упомянул о Заповедном лесе на востоке Райвэлла.
— Есть такой, — кивнул я. — Но, по-моему, хотя на картах он и входит в состав королевства, Его августейшее величество Недолёк Третий там власти не имеет.
— И да и нет, — хмыкнул Бон. — Де-юре лес — владения короны, но де-факто он сдан Зеленому ордену друидов в аренду на пятьдесят лет. И пока они не истекли, ни один чужак не имеет права пересекать границы леса без приглашения одного из его обитателей. Недолёк, разумеется, бесится, поскольку полученные за аренду денежки ныне покойный родитель потратил еще до его рождения, а лес — это уйма возможностей для обогащения, но кому охота прослыть на весь мир клятвопреступником и поссориться с Орденом? Правда, король неоднократно заявлял во всеуслышание, что через два года срок аренды истекает и если друиды захотят его продлить, то должны выложить за следующие пятьдесят лет как минимум четверть миллиона.
— Ого! — восхитился я. — Вот это называется «королевский аппетит»!
— Точно, — подтвердил наш друг. — Но жадность Недолека и бедственное положение друидов меня в данном случае не колышут. — Парень немного помолчал, подергал свой шарфик и неожиданно злобно заявил: — А впрочем, колышут! Надо посоветовать их величеству содрать с поганцев не четверть миллиона, а целый! Или даже — два!
— Все ясно! — всплеснула руками Глори. — Так это они?
— Не «они», а «он», — насупился Бон. — Глава Зеленого ордена Великий друид Мунин Дубадам!
Я непроизвольно схватился за голову. Что и говорить, наш Бон мастерски наживает себе опасных врагов. Конечно, друиды — ребята, в сущности, мирные, если их не обижать и бережно относиться к природе, но уж если разойдутся, то могут и Грыбочек напустить…
— И чем же ты так прогневил Великого друида, горе мое? — вздохнула Глори. — Ромашки без счета драл или букашек мучил?
Бон густо покраснел, потупил взор и пробурчал:
— Никого я не мучил! Да я и не знал, что она… Римбольд схватился за голову и простонал:
— Так, он уже заговариваться начал! Какая, во имя Пругга, «она»? Великий друид — мужчина, у них женщин в Орден вообще не принимают!
— Да при чем тут Мунин, тупица?! — разозлился Бон. — «Она» — это его племянница Барби!
Глори схватилась за голову:
— Ты что, не нашел ничего умнее, чем оскорбить племянницу Великого друида?
— Да никого я не оскорблял! Она первая! А Мунин, не разобравшись…
— Стоп, стоп, стоп! — замахал я руками, чувствуя, что теряю нить беседы, а сама беседа грозит перейти в ссору. — Все глубоко вдохнули, выдохнули и успокоились. Желающие могут выпить, а потом всех, кроме Бона, я попросил бы помолчать. У меня тоже куча вопросов, но если мы будем и дальше перекрикивать друг друга…
— Ты прав. — Против ожидания, Глори слегка потерлась носом о мое плечо и выжидающе уставилась на игрока.
— Лично я никого и не перекрикивал… — Римбольд, как обычно в подобных ситуациях, залюбовался своими башмаками.
— Продолжай, — кивнул я Бону.
— Спасибо, босс, — улыбнулся тот. Теперь это снова был наш старый приятель Бон Гейме — веселый и беззаботный, что бы ни случилось, парень и великолепный рассказчик. — Значит так. Ен Рикс поведал мне, что сам он, конечно, в Заповедном лесу не был, но не раз слышал об этом месте разные интересные слухи от вполне достойных доверия знакомых. В частности, молва трубила о том, что обитающие там дриады дадут сто очков вперед любой женщине, слово «мораль» не знают в принципе, и для такого симпатичного парня, как я, получить приглашение посетить лес труда не составит. Поелику язык у старателя к тому моменту уже заплетался вовсю, я воспринял его рассказ весьма скептически, о чем не преминул заявить. Рикс особо спорить не стал, но, когда мы уже собирались уходить, мне вдруг почудилось, что кто-то легонько прикоснулся к моему дублету. Ну, думаю, кошелек срезать хотели. Хвать — кошелек на месте, а под пальцами на мгновение — словно тончайшая паутинка, и еще почудилось: пахнуло какими-то тонкими и нежными цветочными духами да тихий смешок прозвучал. Рикс стоит, ухмыляется и намекает, что я уже до зеленых сильфид допился и ловить их пытаюсь. Но я-то сам прекрасно знаю, что перед выпивкой втихаря пилюлю нехмелина проглотил и теперь мне любой градус — до свечки… Ладно, думаю, померещилось.
Ан нет!
Через пару дней залезаю за какой-то надобностью в карман и обнаруживаю там записку. Маленький такой квадратик плотной бумаги, надушенный теми самыми духами, что я в ресторане унюхал. А на бумаге написано, что дриады из Заповедного леса — не сказки. И если, мол, ты парень не робкого десятка, то приходи как-нибудь вечерком на опушку и громко позови меня по имени. И подпись — «Барби».
Глори явно собралась выдать нечто язвительное, но встретилась с моим взглядом и промолчала, хотя и демонстративно возвела очи горе.
— Да, я туда поперся! — с вызовом заявил парень. — Любопытство заело. Честь по чести остановил Забияку на самой опушке и крикнул: «Эй, Барби! Я пришел». Стою дурак дураком, жду. Пять минут жду — никого, десять — никого. Ну, думаю, поиздевались надо мной. И только собрался уходить, как слышу за спиной: «Эй, красавчик! Ты куда?» Оборачиваюсь: стоит на полянке девушка. Такая… такая… — Бон изобразил в воздухе нечто, должное символизировать сногсшибательную фигуру, и мечтательно причмокнул. Римбольд ухмыльнулся, Глори выдала что-то из серии «все вы одинаковые!», а я понимающе (но так, чтобы жена, не дай боги, не заметила) кивнул.
— Вот так и познакомились, — продолжал рассказ наш игрок. — И хотя я провел в лесу всего три дня, мало мне не показалось. Малышка Барби оказалась такой неутомимой и изобретательной, что в итоге я фактически сбежал, сославшись на срочные дела.
Время шло, я мотался по всему материку, и постепенно Заповедный лес и страстная, дриада забылись. Но неделю назад мне пришлось вспомнить о них снова.
Приехав в Хойру, я закинул нужному человеку пакет от Робина и получил письмо с приказом ровно через семь дней быть в Райской Дыре. Перспектива вновь увидеть вас и, если получится, даже поработать вместе меня немало вдохновила. Отлично, думаю, поболтаюсь по городу деньков пять, передохну — и двину. Щаз-з!
Той же ночью сплю я в гостинице и снится мне страшный сон. Будто лежу я в своей постели с открытыми глазами и в окно смотрю, а за окном ночь, луна, ветер и прочие атрибуты классического кошмара. Только мне не страшно ничуть, а наоборот, настроение до идиотизма бодрое и приподнятое. И тут на подоконник пикирует громадный черный ворон, чуть ли не с индюка размером. Сидит, на меня искоса смотрит и молчит. Потом слышу прямо внутри черепа: «Это ты, что ли, Бон Гейме?» «Ну я», — думаю. «Это хорошо…» Хлоп — и простыня, которой я накрывался, вмиг так хитро перекрутилась, что и руки, и ноги мои оказались намертво привязаны к кровати. А вместо ворона стоит в комнате толстый да бородатый дядька в плаще из птичьих перьев и смотрит на меня так, будто я у него собственноручно старушку-мать за двадцать орлинок топором порешил.
«Попался, — говорит, — мерзкий совратитель! Теперь не уйдешь!» Я гляжу на него квадратными глазами и спрашиваю: «Ты кто?» «Я, отвечает, Великий друид Мунин Дубадам, глава Зеленого ордена». — «Очень приятно. Теперь давай помедленнее и попонятнее насчет совратителя». Он ухмыляется: «Помнишь, мол, Заповедный лес да дриаду Барби, племянницу мою?» — «Так это твоя племянница? А то как же, помню. Славно зажигали!» Тот аж затрясся от воодушевления, бородой заколыхал: «Ага, — кричит, — не отпираешься, значит?!» Я плечами пожимаю, хотя получается не очень. Он понимает и дальше пытает: «А в курсе ли ты, что теперь, как честный человек, должен на ней жениться?» Мне смешно стало: «Ты, господин Мунин, не иначе как со своего дуба рухнул! Раньше надо было племяшку пасти! А сейчас, ежели всех таких честных собрать, что до меня у нее были и после меня будут, то их на дивизию хватит!» «Ох, дубадам — грозно говорит он. — Значит, не хочешь по-хорошему грех искупить?» «И не мечтай, папаша! — нагло отвечаю я. — И вообще, не пойман — не вор! А теперь развяжи меня и проваливай. Ночь на дворе, я спать хочу». «Уснешь, — говорит он, — ох, дубадам, уснешь!» Подходит ко мне и, бубня под нос, что-то кладет на грудь. Щекотно стало. А Мунин стоит и ручки потирает: «Проклюнулся, говорит, бешеный каштан! Теперь никуда ты от меня не денешься! Слушай, Бон Гейме: ровно через год принесешь мне яйцо феникса».
Я ему отвечаю: «Ага, уже бегу!» «И побежишь, — скалится Мунин, — когда время поджимать начнет. На четырех ногах поскачешь! Вытащить каштан могу только я. Ни маг, ни хирург тебе не помогут, а если только попытаются — бум! и нет у тебя головы». Я ему: «Ой, напугал! А ежели я на твой каштан наплюю да и буду себе жить-поживать?» «Не-а, — злорадно отвечает друид, — не выйдет. Потому как через год каштан дозреет и…» «Слышал уже. Бум и все остальное. Ну а если я тебе яйцо это притащу, то что буду с того иметь, кроме избавления от каштана?» Он кивает: «Известно что. Тогда мы честным пирком — да за свадебку! Верной — хе-хе! — жены не обещаю, но на приданое не поскуплюсь. И учти, зятек: кроме тебя и другие претенденты имеются, так что ты не тяни с поисками, не тяни…» Не успел я самым натуральным образом послать этого пернатого вымогателя куда подальше, как он опять обернулся вороном, каркнул что-то нелицеприятное и был таков.
Наутро просыпаюсь я в своей постели, укрытый все той же простыней. Ну, думаю, и приснится же такая чушь! Встаю, подхожу к окну и вдруг вижу — на подоконнике лежит здоровенное черное перо. Я бегом к зеркалу, а там… — И парень горестно щелкнул пальцем по своему шарфу. — Какой уж тут отдых, какой покой и нега! Пять дней я в библиотеках штаны протирал, информацию по бешеному каштану искал.
За всю прошедшую жизнь, наверное, столько книг не перелопатил!
— И что? — не утерпел Римбольд. Бон покачал головой:
— Дрянь дело. Все как Мунин и обещал: вынуть нельзя, вырезать нельзя, инкубационный период — ровно год, а потом — бум! А избавить от него может только друид, да не любой, а лишь тот, кто этот треклятый каштан сажал.
Мы немного помолчали, потом Глори решительно стукнула кулаком по подлокотнику кресла:
— Значит так! Пойду-ка я кое с кем посоветуюсь.
— Элейн? — догадался я.
— Угу. Не скучайте, я скоро.
Как оказалось, перед нашим отъездом из Спящих Дубрав магесса подарила Глори хрустальный шар, при помощи которого мы могли связаться с ней в любой точке мира. И вот теперь моя милая жена очень своевременно вспомнила об этом полезном предмете.
Пока Глори ходила в библиотеку, где спрятан шар, я напомнил Римбольду о деле, которое привело его к нам. Гном звонко шлепнул себя по лбу, обозвал тупицей и полез в свою дорожную сумку. Оттуда он извлек плотный конверт — из тех, в которых мы обычно получали задания от КГБ.
— Вот! — триумфально заявил он. — Мне, как и Бону, официально предписано прибыть в Райскую Дыру, передать это вам с Глори и дальше действовать в соответствии с изложенными тут инструкциями.
— Извините, я прослушала. Что ты должен нам передать?
Римбольд повторил.
— Какие новости? — поинтересовался я.
— Элейн очень занята, — заявила жена, вскрывая конверт. — Они там с папой занимаются то ли мантрой, то ли тантрой… короче, совершенствуют какую-то
«Цветочную сутру»… магический трактат, наверное… Дело шибко важное, ответственное, и, когда она освободится, Элейн не знает. Но когда-нибудь точно освободится, и уж тогда обязательно нас найдет, чтобы «надрать этому паршивцу Бону уши».
— Так, может, я… это… пойду пока, погуляю? — с надеждой предложил парень.
— Еще чего! Ты уже и без того… погулял на славу. Лучше слушай, что пишет наш драгоценный босс — Глори демонстративно откашлялась и начала читать:
«Привет, ребята! Искренне надеюсь, что вы все в сборе и в добром здравии! По моим каналам поступила информация, что где-то в Дальне-Руссианском Пределе появилось яйцо феникса. Я его хочу. Все предыдущие задания отменяются, немедленно приступайте к поискам. В конверте кроме письма — ясак КГБ. Предъявив его любому члену Комитета, вы можете требовать моим именем денег, оборудования и вообще любой помощи. В случае благоприятного исхода получите сто тысяч золотом каждый. Очень на вас рассчитываю. Ваш Робин Бэд».
Как вы думаете, что мы сделали, когда наша экс-принцесса замолчала?
Правильно. Дружно схватились за голову.
ГЛАВА III,
— Заголять и бегать! — огрызнулся Бон. — Разумеется, искать.
— Это понятно, — не отставал упрямый гном. — Но если найдем, то кто получит яйцо?
А правда — кто? С одной стороны, сто тысяч на брата — это круто даже по меркам КГБ, на чьи гонорары мы отродясь не жаловались. Но с другой — безголовому Бону ни к чему деньги в любом количестве.
— Мунин Дубадам, — отчеканила Глори, гипнотизируя Римбольда взглядом. Вот тут-то мы и узнали, что влияние моей жены на бородатого небезгранично. Или просто куча золота в сознании гнома задавила чувство локтя?
— Ну конечно! — с сарказмом воскликнул он. — Вы что думаете, Римбольду Каменному Кукишу больше делать нечего, как на старости лет прятаться по всему миру от КГБ?! И в итоге все равно загнуться в расцвете сил?!
— Так «на старости лет» или «в расцвете сил»? — попытался отшутиться я. Гном ожег меня взглядом:
— Хватит ерничать! Я говорю о серьезных вещах!
— А по-моему, ты просто захотел огрести кругленькую сумму, — нехорошо прищурилась Глори.
И тут Римбольда понесло.
— Да! — заорал он, вскакивая. — Да! Захотел! И что с того? Один раз я уже сыграл благородного дурачка в Ай-Ту-Дорре и спас этого типа от виселицы. Но я не собираюсь превращать это в тенденцию, слышите?! И если кое-кто получил в Спящих Дубравах уйму драгоценностей, а кое-кто полную сумку гальки…
— Из-за собственной жадности, между прочим, — не удержавшись, вставил я. Моя фраза оказалась той самой соломинкой, сломавшей хребет слонопотаму.
— Ах так? Ну, раз вы все такие бескорыстные и благородные, а я такой жадный и противный, то мне тут делать нечего!
Гном схватил свою сумку и выбежал вон прежде, чем мы успели его остановить.
В гостиной воцарилась гнетущая тишина.
— Что ж, — наконец проговорил Бон. — Как ни крути, бородатый во многом прав. Так что я тоже…
— Чего «тоже»? — с угрозой в голосе процедила Глори.
— Пойду.
— Куда? — не понял я.
— Не знаю. Яйцо искать.
— Так-так. Пойдешь, значит? Искать, значит? Бон вжался в кресло и, казалось, сам был не рад, что сказал это. Но Глори уже завелась:
— Значит так! Слушай меня, герой паршивый. Если какой-то мелкий, корыстолюбивый, бородатый мерзавец чересчур дрожит за свою безопасность и при этом берется делить шкуру неубитой архимыши, то я…
— Я не могу вам позволить..
— Молчать! Тебя никто не спрашивает. Это, во-первых. Во-вторых, с Робином можно попробовать договориться. В-третьих, если мы не найдем яйцо, нам ведь за это ничего не будет, так? А то, что мы его нашли и отдали кому-то другому, еще нужно доказать. И наконец в-четвертых. Кто сказал, что это клятое яйцо в мире одно-единственное?
— Никто, — кивнул парень, еще не отошедший от нагоняя. — Хотя сильно похоже на то. По крайней мере, то, что я сумел про него узнать…
— Нет, ты посмотри на него! — всплеснула руками моя жена. — Что-то узнал втихаря и сидит скрывает.
— Да ничего я не скрываю! Больно надо!
— Ну так колись! — У Глори, разумеется, и в мыслях не было, что минуту назад она сама приказала Бону замолчать.
И Бон начал колоться.
— Если коротко, то феникс — это такой петух, — начал он.
— Жареный? — не удержался я.
— Угу. Именно жареный. У него, видишь ли, особенность такая хитрая. Именно из-за оной его в народе именуют жар-птицей, хотя ежели по-научному, то это Гешх, или феникс обыкновенный. Та еще птаха, если разобраться. Во-первых, он бессмертный. Ва-аще. Во-вторых, раз в год он вспыхивает огнем, в котором даже алмазы плавятся (вот откуда название «жар-птица» пошло) и рассыпается кучей первосортного золотого песка. Поскольку птичка размером с горного орлеца, то и кучка немаленькая — килограммов на тридцать. В таковом состоянии птах пребывает три дня и три ночи, а потом опять возрождается краше прежнего. Только фокус в том, что для оного возрождения фениксу всех тридцати кило абсолютно не надобно — хватит и горстки граммов на сто. На размер и здоровье воскресшего птаха это никоим образом не влияет. Вот и получается, что хозяин феникса, если не станет чересчур жадничать, до конца дней своих будет в прямом смысле купаться в золоте.
— Но если он бессмертный, то зачем яйца?
— Ну, бессмертный — это с точки зрения времени. От старости феникс и впрямь не сдохнет. Но это не значит, что ему нельзя свернуть шею, ощипать, зажарить и слопать. И вкус, говорят, будет как все у того же петуха. Именно поэтому, кстати, ни один из владельцев феникса, зафиксированных в истории (а их было всего пятеро), и не озолотился до невменяемого состояния. Всегда находился какой-нибудь «доброжелатель», которому птичка спокойно спать мешала. Дольше всех жар-птица протянула у королевы Зензириты Салийской — ажио дюжину лет. Именно ей — птичке, я имею в виду, а не королеве — обязана своим возникновением империя Зензириты. Фишка в другом: яйцо феникса появляется примерно раз в сто лет неизвестно откуда и всегда в единственном экземпляре.
— А чем оно отличается от обычного куриного яйца? А то по незнанке приготовишь из него яичницу…
— Ну, узнать-то его нетрудно. Яичко, видите ли, золотое. И с яичницей, боюсь, ничего путного не выйдет… Ой, да что я вам рассказываю? Неужто детскую сказку о золотом яйце не помните?
Я шлепнул себя по лбу. А ведь и верно, есть такая сказка. Снесла, дескать, некая курочка яичко. Не простое — золотое. А старики-хозяева, не иначе как находясь в маразме, зачем-то решили его разбить. Только ничего из этого путного не вышло: дед бил-бил — руку сломал; бабка била-била — скалку измочалила, внучок их, кузнец деревенский, самым большим молотом шарашил — молот согнулся. А на клятом яичке — ни царапины. Тут архимышка мимо топала, сослепу хвостиком махнула, зар-раза, яичко и разбилось. А вместе с ним — большая часть избы. И остались тупые дед, бабка и внучок у разбитого яичка на развалинах. Да еще и со сломанными рукой, скалкой и молотом…
Прыжок Бона был достоин оленя, но одно из свойств моего телосложения заключается в том, что я без труда способен запечатать практически любой дверной проем, за исключением разве что городских ворот. А зачем в нашем доме городские ворота? Короче, я крепко, но бережно обнял Бона, оторвав его ноги от земли, и прижал к своей груди, парализовав любое движение. Парень был способен лишь наблюдать круглыми от ужаса глазами, как Глори с неотвратимостью Старичка Контратия приближается к нему, а потом, насвистывая что-то беззаботное, начинает разматывать черный шарф.
Наконец почти невесомый, но плотный шелк упал на пол. Бон взвизгнул и зажмурился, Глори изумленно приподняла брови, Римбольд присвистнул, а я…. разумеется, ничего не увидел, поскольку держал парня затылком к себе. Поскольку ни жена, ни гном не спешили делиться со мной увиденным, пришлось поставить Бона на пол и, придерживая за плечо, чтобы не сбежал, развернуть к себе лицом.
Мама моя!
В межключичной впадине парня сиял… А-а, боги его знают, что это такое. Такая гладкая, выпуклая, округлая штука, больше всего напоминающая каштан. Вся беда в том, что штука эта не висела на цепочке или шнурке и не была вделана в ожерелье или шейную гривну.
Она росла прямо из кожи!
От изумления я даже выпустил плечо Бона. Правда, парень был настолько раздавлен всем происходящим, что даже не пытался бежать. Он просто сел на пол и закрыл лицо руками.
Не знаю, что почувствовали Глори и Римбольд, но мне стало стыдно.
Часа через два вымытый, накормленный несусветными деликатесами (я даже был не против смотаться за ними в город, а заодно расплатился с Черчем за пирожные) Бон сидел у камина, утонув по самые уши в моем любимом купальном халате, и прихлебывал горячий шоколад. Шея парня была вновь замотана пресловутым шарфиком, который Глори даже ухитрилась выстирать и высушить, пока его владелец отмокал в горячей воде. Мы втроем расселись полукругом лицом к Бону и терпеливо ждали. Наконец он отставил кружку в сторону, вздохнул и начал свой рассказ:
— Месяцев семь назад я был в Райвэлле. Скажу сразу: туда меня вытащило письмо от Робина. Парень многозначительно замолчал; мы так же многозначительно покивали. Робин, о котором упомянул Бон, — это наш босс Робин Бэд, глава КГБ. А КГБ расшифровывается как Комитет государственных безземельников и является самой таинственной и одной из самых богатых организаций нашего мира. Штаб-квартира Комитета находится в портовом городе-государстве Паррис на берегу океана по ту сторону Внутреннего моря, но его щупальца оплели большую часть мира и с каждым годом захватывают все новые и новые территории. На Комитет работает (и далеко не всегда зная об этом) уйма народа практически всех рас, ему принадлежат (неофициально, разумеется) земли и здания, рудники и шахты, предприятия и банки, флоты и армии.
Мы вступили в КГБ не совсем по своей воле. Если быть точным, нас к этому вынудили обстоятельства. Правда, за все прошедшее время мы ни разу не пожалели о своем решении. Никто из нас не занимался ничем предосудительным: ну, получали некие вещи или бумаги у одних лиц и передавали их другим, узнавали кое-какие сведения, закупали опытные образцы предметов и субстанций, зачастую зная лишь их названия, и тому подобное. Конечно, отдельные госструктуры могли бы расценить наши действия как промышленный шпионаж, но все было организовано настолько тонко, что не подкопаешься. Ну и наконец поручения Робина вносили в нашу жизнь некоторую новизну и необычность, а оплачивались всегда своевременно и крайне щедро.
— В письме говорилось, — продолжал тем временем Бон, — что через какое-то время в столице королевства появится некий Ен Рикс, вольный старатель. Он нарыл где-то в горах изрядно золотишка и, что куда важнее, попутно открыл месторождение очень перспективного щелочного элемента. Потом официально зарегистрировал его на свое имя, а теперь собирался продать концессию райвэллскому правящему дому. Разумеется, Робина, у которого на открытие Рикса были свои виды, такое положение дел не слишком устраивало. На наше счастье, старатель, как и большинство из их братии, по натуре оказался страшно азартным человеком. В письме же Робина помимо всего прочего оказалась хитрая магическая формула. Как только я произнес ее, то сразу стал обладателем полного досье на объект, собранного в Комитете, включая исчерпывающий словесный портрет, особенности характера, симпатии, антипатии и даже его детское прозвище. С такими данными мне осталось лишь прибыть в Райвэлл на пару деньков пораньше Ена и начать трудолюбиво обшаривать святилища Ссуфа.
Святилищами Ссуфа в народе зовутся игорные дома. Это логично, поскольку из всех богов именно Ссуф Игрок покровительствует всем, кому не прожить без удачи. А наш Бон — настоящий виртуоз игры. До того дня, когда он очень вовремя подвернулся нам с Глори в Хойре, незаконнорожденный потомок графа Геймса, как и множество его соотечественников, зарабатывал на жизнь как профессиональный игрок. Конечно, после официального включения паевого товарищества «Глори и Ко» в состав КГБ, а также прощального подарка моего тестя Бон играет уже не ради хлеба насущного, а просто для удовольствия, чтобы не потерять мастерство. Но Робин Бэд не был бы Робином Бэдом, если бы позволил любому таланту, тем более такому специфическому, оставаться в забвении, если его можно применить на пользу дела.
— Итак, после трех дней веселой расслабухи я нос к носу столкнулся с объектом на пороге самого шикарного святилища Ссуфа в городе — «Пурпурного грифона». Ен был уже слегка навеселе и целеустремленно двигался в направлении карточного зала. Я, само собой, потопал за ним следом. Потом элементарно вклинился в разговор достойного старателя с каким-то типом, расслышав имена «общих знакомых», немного поболтал о том о сем и в паре с Риксом сел играть в «короля и шута». Скажу не без гордости — в тот вечер мы разделали под орех всех противников! Причем мне пришлось пустить в ход все свое мастерство, чтобы и у противников, и у крупье в зале не возникло и тени сомнения, что здесь что-то не так. Мы загребли уйму денег, тут же, в ресторане, отметили славную победу и знакомство и ближе к утру были уже добрыми приятелями. Разумеется, Ен похвастался своими достижениями на ниве разведки полезных ископаемых и поведал мне о планируемом визите в Райвэллскую королевскую геологоразведочную компанию. Я как можно небрежнее выразил сомнение в том, что там достойного старателя не обдерут как липку, и поинтересовался, в какую сумму он бы оценил открытое месторождение. Услышав ответ, я понял, что, во-первых, Ен Рикс не совсем понимает, что же он открыл, и, во-вторых, он мой с потрохами. Короче, уже к вечеру я познакомил Рикса с «одним отличным малым», и счастливый старатель подписал купчую на концессию за сумму, в три раза большую ожидаемой… и примерно в четыреста с хвостиком раз меньшую, чем она стоит реально. Я же получил положенные двенадцать процентов от суммы сделки и личную благодарность от главы местного отделения Комитета за блестяще проведенную операцию.
— Действительно, сработано четко, — хором признали мы. — Но при чем тут…
— Я как раз к этому подхожу. Во время моего разговора с Еном тот упомянул о Заповедном лесе на востоке Райвэлла.
— Есть такой, — кивнул я. — Но, по-моему, хотя на картах он и входит в состав королевства, Его августейшее величество Недолёк Третий там власти не имеет.
— И да и нет, — хмыкнул Бон. — Де-юре лес — владения короны, но де-факто он сдан Зеленому ордену друидов в аренду на пятьдесят лет. И пока они не истекли, ни один чужак не имеет права пересекать границы леса без приглашения одного из его обитателей. Недолёк, разумеется, бесится, поскольку полученные за аренду денежки ныне покойный родитель потратил еще до его рождения, а лес — это уйма возможностей для обогащения, но кому охота прослыть на весь мир клятвопреступником и поссориться с Орденом? Правда, король неоднократно заявлял во всеуслышание, что через два года срок аренды истекает и если друиды захотят его продлить, то должны выложить за следующие пятьдесят лет как минимум четверть миллиона.
— Ого! — восхитился я. — Вот это называется «королевский аппетит»!
— Точно, — подтвердил наш друг. — Но жадность Недолека и бедственное положение друидов меня в данном случае не колышут. — Парень немного помолчал, подергал свой шарфик и неожиданно злобно заявил: — А впрочем, колышут! Надо посоветовать их величеству содрать с поганцев не четверть миллиона, а целый! Или даже — два!
— Все ясно! — всплеснула руками Глори. — Так это они?
— Не «они», а «он», — насупился Бон. — Глава Зеленого ордена Великий друид Мунин Дубадам!
Я непроизвольно схватился за голову. Что и говорить, наш Бон мастерски наживает себе опасных врагов. Конечно, друиды — ребята, в сущности, мирные, если их не обижать и бережно относиться к природе, но уж если разойдутся, то могут и Грыбочек напустить…
— И чем же ты так прогневил Великого друида, горе мое? — вздохнула Глори. — Ромашки без счета драл или букашек мучил?
Бон густо покраснел, потупил взор и пробурчал:
— Никого я не мучил! Да я и не знал, что она… Римбольд схватился за голову и простонал:
— Так, он уже заговариваться начал! Какая, во имя Пругга, «она»? Великий друид — мужчина, у них женщин в Орден вообще не принимают!
— Да при чем тут Мунин, тупица?! — разозлился Бон. — «Она» — это его племянница Барби!
Глори схватилась за голову:
— Ты что, не нашел ничего умнее, чем оскорбить племянницу Великого друида?
— Да никого я не оскорблял! Она первая! А Мунин, не разобравшись…
— Стоп, стоп, стоп! — замахал я руками, чувствуя, что теряю нить беседы, а сама беседа грозит перейти в ссору. — Все глубоко вдохнули, выдохнули и успокоились. Желающие могут выпить, а потом всех, кроме Бона, я попросил бы помолчать. У меня тоже куча вопросов, но если мы будем и дальше перекрикивать друг друга…
— Ты прав. — Против ожидания, Глори слегка потерлась носом о мое плечо и выжидающе уставилась на игрока.
— Лично я никого и не перекрикивал… — Римбольд, как обычно в подобных ситуациях, залюбовался своими башмаками.
— Продолжай, — кивнул я Бону.
— Спасибо, босс, — улыбнулся тот. Теперь это снова был наш старый приятель Бон Гейме — веселый и беззаботный, что бы ни случилось, парень и великолепный рассказчик. — Значит так. Ен Рикс поведал мне, что сам он, конечно, в Заповедном лесу не был, но не раз слышал об этом месте разные интересные слухи от вполне достойных доверия знакомых. В частности, молва трубила о том, что обитающие там дриады дадут сто очков вперед любой женщине, слово «мораль» не знают в принципе, и для такого симпатичного парня, как я, получить приглашение посетить лес труда не составит. Поелику язык у старателя к тому моменту уже заплетался вовсю, я воспринял его рассказ весьма скептически, о чем не преминул заявить. Рикс особо спорить не стал, но, когда мы уже собирались уходить, мне вдруг почудилось, что кто-то легонько прикоснулся к моему дублету. Ну, думаю, кошелек срезать хотели. Хвать — кошелек на месте, а под пальцами на мгновение — словно тончайшая паутинка, и еще почудилось: пахнуло какими-то тонкими и нежными цветочными духами да тихий смешок прозвучал. Рикс стоит, ухмыляется и намекает, что я уже до зеленых сильфид допился и ловить их пытаюсь. Но я-то сам прекрасно знаю, что перед выпивкой втихаря пилюлю нехмелина проглотил и теперь мне любой градус — до свечки… Ладно, думаю, померещилось.
Ан нет!
Через пару дней залезаю за какой-то надобностью в карман и обнаруживаю там записку. Маленький такой квадратик плотной бумаги, надушенный теми самыми духами, что я в ресторане унюхал. А на бумаге написано, что дриады из Заповедного леса — не сказки. И если, мол, ты парень не робкого десятка, то приходи как-нибудь вечерком на опушку и громко позови меня по имени. И подпись — «Барби».
Глори явно собралась выдать нечто язвительное, но встретилась с моим взглядом и промолчала, хотя и демонстративно возвела очи горе.
— Да, я туда поперся! — с вызовом заявил парень. — Любопытство заело. Честь по чести остановил Забияку на самой опушке и крикнул: «Эй, Барби! Я пришел». Стою дурак дураком, жду. Пять минут жду — никого, десять — никого. Ну, думаю, поиздевались надо мной. И только собрался уходить, как слышу за спиной: «Эй, красавчик! Ты куда?» Оборачиваюсь: стоит на полянке девушка. Такая… такая… — Бон изобразил в воздухе нечто, должное символизировать сногсшибательную фигуру, и мечтательно причмокнул. Римбольд ухмыльнулся, Глори выдала что-то из серии «все вы одинаковые!», а я понимающе (но так, чтобы жена, не дай боги, не заметила) кивнул.
— Вот так и познакомились, — продолжал рассказ наш игрок. — И хотя я провел в лесу всего три дня, мало мне не показалось. Малышка Барби оказалась такой неутомимой и изобретательной, что в итоге я фактически сбежал, сославшись на срочные дела.
Время шло, я мотался по всему материку, и постепенно Заповедный лес и страстная, дриада забылись. Но неделю назад мне пришлось вспомнить о них снова.
Приехав в Хойру, я закинул нужному человеку пакет от Робина и получил письмо с приказом ровно через семь дней быть в Райской Дыре. Перспектива вновь увидеть вас и, если получится, даже поработать вместе меня немало вдохновила. Отлично, думаю, поболтаюсь по городу деньков пять, передохну — и двину. Щаз-з!
Той же ночью сплю я в гостинице и снится мне страшный сон. Будто лежу я в своей постели с открытыми глазами и в окно смотрю, а за окном ночь, луна, ветер и прочие атрибуты классического кошмара. Только мне не страшно ничуть, а наоборот, настроение до идиотизма бодрое и приподнятое. И тут на подоконник пикирует громадный черный ворон, чуть ли не с индюка размером. Сидит, на меня искоса смотрит и молчит. Потом слышу прямо внутри черепа: «Это ты, что ли, Бон Гейме?» «Ну я», — думаю. «Это хорошо…» Хлоп — и простыня, которой я накрывался, вмиг так хитро перекрутилась, что и руки, и ноги мои оказались намертво привязаны к кровати. А вместо ворона стоит в комнате толстый да бородатый дядька в плаще из птичьих перьев и смотрит на меня так, будто я у него собственноручно старушку-мать за двадцать орлинок топором порешил.
«Попался, — говорит, — мерзкий совратитель! Теперь не уйдешь!» Я гляжу на него квадратными глазами и спрашиваю: «Ты кто?» «Я, отвечает, Великий друид Мунин Дубадам, глава Зеленого ордена». — «Очень приятно. Теперь давай помедленнее и попонятнее насчет совратителя». Он ухмыляется: «Помнишь, мол, Заповедный лес да дриаду Барби, племянницу мою?» — «Так это твоя племянница? А то как же, помню. Славно зажигали!» Тот аж затрясся от воодушевления, бородой заколыхал: «Ага, — кричит, — не отпираешься, значит?!» Я плечами пожимаю, хотя получается не очень. Он понимает и дальше пытает: «А в курсе ли ты, что теперь, как честный человек, должен на ней жениться?» Мне смешно стало: «Ты, господин Мунин, не иначе как со своего дуба рухнул! Раньше надо было племяшку пасти! А сейчас, ежели всех таких честных собрать, что до меня у нее были и после меня будут, то их на дивизию хватит!» «Ох, дубадам — грозно говорит он. — Значит, не хочешь по-хорошему грех искупить?» «И не мечтай, папаша! — нагло отвечаю я. — И вообще, не пойман — не вор! А теперь развяжи меня и проваливай. Ночь на дворе, я спать хочу». «Уснешь, — говорит он, — ох, дубадам, уснешь!» Подходит ко мне и, бубня под нос, что-то кладет на грудь. Щекотно стало. А Мунин стоит и ручки потирает: «Проклюнулся, говорит, бешеный каштан! Теперь никуда ты от меня не денешься! Слушай, Бон Гейме: ровно через год принесешь мне яйцо феникса».
Я ему отвечаю: «Ага, уже бегу!» «И побежишь, — скалится Мунин, — когда время поджимать начнет. На четырех ногах поскачешь! Вытащить каштан могу только я. Ни маг, ни хирург тебе не помогут, а если только попытаются — бум! и нет у тебя головы». Я ему: «Ой, напугал! А ежели я на твой каштан наплюю да и буду себе жить-поживать?» «Не-а, — злорадно отвечает друид, — не выйдет. Потому как через год каштан дозреет и…» «Слышал уже. Бум и все остальное. Ну а если я тебе яйцо это притащу, то что буду с того иметь, кроме избавления от каштана?» Он кивает: «Известно что. Тогда мы честным пирком — да за свадебку! Верной — хе-хе! — жены не обещаю, но на приданое не поскуплюсь. И учти, зятек: кроме тебя и другие претенденты имеются, так что ты не тяни с поисками, не тяни…» Не успел я самым натуральным образом послать этого пернатого вымогателя куда подальше, как он опять обернулся вороном, каркнул что-то нелицеприятное и был таков.
Наутро просыпаюсь я в своей постели, укрытый все той же простыней. Ну, думаю, и приснится же такая чушь! Встаю, подхожу к окну и вдруг вижу — на подоконнике лежит здоровенное черное перо. Я бегом к зеркалу, а там… — И парень горестно щелкнул пальцем по своему шарфу. — Какой уж тут отдых, какой покой и нега! Пять дней я в библиотеках штаны протирал, информацию по бешеному каштану искал.
За всю прошедшую жизнь, наверное, столько книг не перелопатил!
— И что? — не утерпел Римбольд. Бон покачал головой:
— Дрянь дело. Все как Мунин и обещал: вынуть нельзя, вырезать нельзя, инкубационный период — ровно год, а потом — бум! А избавить от него может только друид, да не любой, а лишь тот, кто этот треклятый каштан сажал.
Мы немного помолчали, потом Глори решительно стукнула кулаком по подлокотнику кресла:
— Значит так! Пойду-ка я кое с кем посоветуюсь.
— Элейн? — догадался я.
— Угу. Не скучайте, я скоро.
Как оказалось, перед нашим отъездом из Спящих Дубрав магесса подарила Глори хрустальный шар, при помощи которого мы могли связаться с ней в любой точке мира. И вот теперь моя милая жена очень своевременно вспомнила об этом полезном предмете.
Пока Глори ходила в библиотеку, где спрятан шар, я напомнил Римбольду о деле, которое привело его к нам. Гном звонко шлепнул себя по лбу, обозвал тупицей и полез в свою дорожную сумку. Оттуда он извлек плотный конверт — из тех, в которых мы обычно получали задания от КГБ.
— Вот! — триумфально заявил он. — Мне, как и Бону, официально предписано прибыть в Райскую Дыру, передать это вам с Глори и дальше действовать в соответствии с изложенными тут инструкциями.
— Извините, я прослушала. Что ты должен нам передать?
Римбольд повторил.
— Какие новости? — поинтересовался я.
— Элейн очень занята, — заявила жена, вскрывая конверт. — Они там с папой занимаются то ли мантрой, то ли тантрой… короче, совершенствуют какую-то
«Цветочную сутру»… магический трактат, наверное… Дело шибко важное, ответственное, и, когда она освободится, Элейн не знает. Но когда-нибудь точно освободится, и уж тогда обязательно нас найдет, чтобы «надрать этому паршивцу Бону уши».
— Так, может, я… это… пойду пока, погуляю? — с надеждой предложил парень.
— Еще чего! Ты уже и без того… погулял на славу. Лучше слушай, что пишет наш драгоценный босс — Глори демонстративно откашлялась и начала читать:
«Привет, ребята! Искренне надеюсь, что вы все в сборе и в добром здравии! По моим каналам поступила информация, что где-то в Дальне-Руссианском Пределе появилось яйцо феникса. Я его хочу. Все предыдущие задания отменяются, немедленно приступайте к поискам. В конверте кроме письма — ясак КГБ. Предъявив его любому члену Комитета, вы можете требовать моим именем денег, оборудования и вообще любой помощи. В случае благоприятного исхода получите сто тысяч золотом каждый. Очень на вас рассчитываю. Ваш Робин Бэд».
Как вы думаете, что мы сделали, когда наша экс-принцесса замолчала?
Правильно. Дружно схватились за голову.
ГЛАВА III,
в которой мы сначала ругаемся, потом рассказываем сказки и начинаем собираться в дальнюю дорогу
— Что будем делать? — задал риторический вопрос Римбольд.— Заголять и бегать! — огрызнулся Бон. — Разумеется, искать.
— Это понятно, — не отставал упрямый гном. — Но если найдем, то кто получит яйцо?
А правда — кто? С одной стороны, сто тысяч на брата — это круто даже по меркам КГБ, на чьи гонорары мы отродясь не жаловались. Но с другой — безголовому Бону ни к чему деньги в любом количестве.
— Мунин Дубадам, — отчеканила Глори, гипнотизируя Римбольда взглядом. Вот тут-то мы и узнали, что влияние моей жены на бородатого небезгранично. Или просто куча золота в сознании гнома задавила чувство локтя?
— Ну конечно! — с сарказмом воскликнул он. — Вы что думаете, Римбольду Каменному Кукишу больше делать нечего, как на старости лет прятаться по всему миру от КГБ?! И в итоге все равно загнуться в расцвете сил?!
— Так «на старости лет» или «в расцвете сил»? — попытался отшутиться я. Гном ожег меня взглядом:
— Хватит ерничать! Я говорю о серьезных вещах!
— А по-моему, ты просто захотел огрести кругленькую сумму, — нехорошо прищурилась Глори.
И тут Римбольда понесло.
— Да! — заорал он, вскакивая. — Да! Захотел! И что с того? Один раз я уже сыграл благородного дурачка в Ай-Ту-Дорре и спас этого типа от виселицы. Но я не собираюсь превращать это в тенденцию, слышите?! И если кое-кто получил в Спящих Дубравах уйму драгоценностей, а кое-кто полную сумку гальки…
— Из-за собственной жадности, между прочим, — не удержавшись, вставил я. Моя фраза оказалась той самой соломинкой, сломавшей хребет слонопотаму.
— Ах так? Ну, раз вы все такие бескорыстные и благородные, а я такой жадный и противный, то мне тут делать нечего!
Гном схватил свою сумку и выбежал вон прежде, чем мы успели его остановить.
В гостиной воцарилась гнетущая тишина.
— Что ж, — наконец проговорил Бон. — Как ни крути, бородатый во многом прав. Так что я тоже…
— Чего «тоже»? — с угрозой в голосе процедила Глори.
— Пойду.
— Куда? — не понял я.
— Не знаю. Яйцо искать.
— Так-так. Пойдешь, значит? Искать, значит? Бон вжался в кресло и, казалось, сам был не рад, что сказал это. Но Глори уже завелась:
— Значит так! Слушай меня, герой паршивый. Если какой-то мелкий, корыстолюбивый, бородатый мерзавец чересчур дрожит за свою безопасность и при этом берется делить шкуру неубитой архимыши, то я…
— Я не могу вам позволить..
— Молчать! Тебя никто не спрашивает. Это, во-первых. Во-вторых, с Робином можно попробовать договориться. В-третьих, если мы не найдем яйцо, нам ведь за это ничего не будет, так? А то, что мы его нашли и отдали кому-то другому, еще нужно доказать. И наконец в-четвертых. Кто сказал, что это клятое яйцо в мире одно-единственное?
— Никто, — кивнул парень, еще не отошедший от нагоняя. — Хотя сильно похоже на то. По крайней мере, то, что я сумел про него узнать…
— Нет, ты посмотри на него! — всплеснула руками моя жена. — Что-то узнал втихаря и сидит скрывает.
— Да ничего я не скрываю! Больно надо!
— Ну так колись! — У Глори, разумеется, и в мыслях не было, что минуту назад она сама приказала Бону замолчать.
И Бон начал колоться.
— Если коротко, то феникс — это такой петух, — начал он.
— Жареный? — не удержался я.
— Угу. Именно жареный. У него, видишь ли, особенность такая хитрая. Именно из-за оной его в народе именуют жар-птицей, хотя ежели по-научному, то это Гешх, или феникс обыкновенный. Та еще птаха, если разобраться. Во-первых, он бессмертный. Ва-аще. Во-вторых, раз в год он вспыхивает огнем, в котором даже алмазы плавятся (вот откуда название «жар-птица» пошло) и рассыпается кучей первосортного золотого песка. Поскольку птичка размером с горного орлеца, то и кучка немаленькая — килограммов на тридцать. В таковом состоянии птах пребывает три дня и три ночи, а потом опять возрождается краше прежнего. Только фокус в том, что для оного возрождения фениксу всех тридцати кило абсолютно не надобно — хватит и горстки граммов на сто. На размер и здоровье воскресшего птаха это никоим образом не влияет. Вот и получается, что хозяин феникса, если не станет чересчур жадничать, до конца дней своих будет в прямом смысле купаться в золоте.
— Но если он бессмертный, то зачем яйца?
— Ну, бессмертный — это с точки зрения времени. От старости феникс и впрямь не сдохнет. Но это не значит, что ему нельзя свернуть шею, ощипать, зажарить и слопать. И вкус, говорят, будет как все у того же петуха. Именно поэтому, кстати, ни один из владельцев феникса, зафиксированных в истории (а их было всего пятеро), и не озолотился до невменяемого состояния. Всегда находился какой-нибудь «доброжелатель», которому птичка спокойно спать мешала. Дольше всех жар-птица протянула у королевы Зензириты Салийской — ажио дюжину лет. Именно ей — птичке, я имею в виду, а не королеве — обязана своим возникновением империя Зензириты. Фишка в другом: яйцо феникса появляется примерно раз в сто лет неизвестно откуда и всегда в единственном экземпляре.
— А чем оно отличается от обычного куриного яйца? А то по незнанке приготовишь из него яичницу…
— Ну, узнать-то его нетрудно. Яичко, видите ли, золотое. И с яичницей, боюсь, ничего путного не выйдет… Ой, да что я вам рассказываю? Неужто детскую сказку о золотом яйце не помните?
Я шлепнул себя по лбу. А ведь и верно, есть такая сказка. Снесла, дескать, некая курочка яичко. Не простое — золотое. А старики-хозяева, не иначе как находясь в маразме, зачем-то решили его разбить. Только ничего из этого путного не вышло: дед бил-бил — руку сломал; бабка била-била — скалку измочалила, внучок их, кузнец деревенский, самым большим молотом шарашил — молот согнулся. А на клятом яичке — ни царапины. Тут архимышка мимо топала, сослепу хвостиком махнула, зар-раза, яичко и разбилось. А вместе с ним — большая часть избы. И остались тупые дед, бабка и внучок у разбитого яичка на развалинах. Да еще и со сломанными рукой, скалкой и молотом…