Шторм Вячеслав. Женить нельзя помиловать

   Смиренно ожидающая Вашей милости
   С. Л. Б.».
 
   — Ну, и что ты думаешь насчет всего этого? — спросила Глори, когда я дочитал. В ответ я пожал плечами и поднялся:
   — Не сходив, не узнаешь. Признайся, тебе ведь до смерти любопытно, что случилось с этой Сэ-Эл-Бэ?
   — Плохо же ты меня знаешь! — фыркнула жена, также вставая. — Мне до смерти любопытно, каким боком я оказалась замешанной в ее дела…
 
   Гостиная была обставлена с образцовым вкусом. Служанка предложила нам располагаться на уютном и мягком даже на первый взгляд диванчике, вкатила низенький столик с напитками и фруктами и куда-то ушуршала. Есть мне не хотелось, поэтому я принялся рассматривать портреты в тяжелых золоченых рамах, украшающие стены. Первый и второй изображали дам в пышных туалетах. Несмотря на более чем сорокалетнюю разницу в возрасте, с первого взгляда было видно, что они состоят друг с другом в близком родстве. На третьем холсте красовался воинственного вида длинноволосый мужчина в архаичной броне эдак трехсотлетней давности. Правой рукой он сжимал топор, а левая покоилась на большом щите. Герб на этом щите заслуживал отдельного описания: серебряный осел, грозно оскалившись, сокрушал передними копытами основание черной башни. Ниже следовал девиз: «Не по ушам, но по делам!»
   — Это мой предок, знаменитый маршал Сирил ле Берж.
   В дверях стояла женщина. То есть по фигуре и голосу было понятно, что это женщина, причем молодая, а что до остального, то лицо незнакомки скрывала густая черная вуаль с прорезями для глаз, а тело — черный же плащ.
   — Я приветствую вас в своем доме, госпожа, сударь, — произнесла она, и я сразу же понял, что именно эта женщина исполняла песню, совсем недавно у фонтана привлекшую наше внимание.
   — Леди Сирина? — спросила Глори, вставая и делая шаг вперед.
   — Да, Ваше высочество, — прошептала хозяйка, неожиданно падая на колени и припадая к ее руке. — О, благодарю, благодарю вас за то, что вы откликнулись на мою мольбу!
   — Сейчас же встаньте! И давайте обойдемся без «высочеств». Меня зовут Глорианна, а это мой муж, Сэдрик… Сэдрик Райвэллский.
   Ох, предупреждать же надо! Хорошо, что в этот момент я не ел и не пил, иначе неминуемо поперхнулся бы и отправился в лучший мир куда раньше, чем планировал. Разумеется, Сосновая Долина, где я родился и вырос, входила в состав королевства Райвэлл, но всему же есть предел!
   Сирина подчинилась и присела передо мной в глубоком реверансе:
   — Для меня честь познакомиться с вами, лорд Сэдрик.
   — С кем? А… взаимно, леди Сирина… — О боги! Ну не привык я к тому, чтобы меня обзывали лордом! И кланяться не привык! Искренне надеюсь, что наше общение с этой светской львицей знакомством и ограничится и мне не придется поддерживать беседу. Иначе я буду мямлить, заикаться и по нескольку минут думать, к какому такому лорду обращаются.
   К счастью, Глори знала меня достаточно хорошо, чтобы сделать аналогичные выводы. Она доверительно подхватила ле Берж под локоток и зашептала ей в капюшон на уровне уха:
   — Знаете, Сирина… вы ведь позволите себя так называть?
   — Я буду счастлива, ле…
   — Чудесно. Так вот, мой супруг, невзирая на все свои достоинства, весьма скромен, поэтому в неофициальной обстановке предпочитает общаться без титулов и расшаркиваний. Кстати, меня также лучше называть просто по имени. Во Флоридоле я проездом и сугубо как частное лицо.
   — Я… я постараюсь…
   — Будем крайне признательны. А теперь давайте присядем, и вы спокойно расскажете нам, что за беда с вами произошла. Но для начала — как вы узнали, кто я такая?
   — О, это не составило труда. Как вы, должно быть, знаете, ваша и моя матери в юности были весьма дружны. У нас дома есть несколько портретов принцессы Эльзы, а вы с ней просто одно лицо. Надеюсь, ваша матушка в добром здравии?
   — Увы, она умерла двенадцать лет назад.
   — Простите. Леди Камилла тоже оставила меня в позапрошлом году. Вон тот портрет был закончен за несколько месяцев до ее кончины.
   — А кто эта юная красавица на соседнем? — не удержался от вопроса я.
   — Вы мне льстите, — прошептала Сирина, склонив голову, из-под вуали внезапно донеслись сдавленные всхлипывания.
   — Право же, нет нужды так реагировать. — Глори ласково обняла ле Берж за плечи. — В конце концов, мой муж не сказал ни слова лжи. Вы действительно очень красивы, Сирина.
   — Была-а! — простонала хозяйка и зарыдала в полный голос. А голос у нее, как я уже говорил, о-го-го! Мы беспомощно переглянулись.
   — Простите, простите меня! — немного успокоившись, произнесла ле Берж. — Я понимаю, как глупо и жалко должна выглядеть в ваших глазах, но поверьте: то, что случилось со мной, просто ужасно!
   — Вашей жизни что-то угрожает? — быстро спросил я, не дожидаясь новой порции слез. — По вашему виду я могу заключить, что даже в собственном доме вы не чувствуете себя в безопасности и вынуждены скрываться.
   — Как бы я хотела, чтобы все было так, как вы предположили! Но увы, Сэдрик: мой враг — это я сама, и угроза — тоже я. Ведь пузырек с настойкой из яда коралловой гадюки — достаточная угроза для жизни?
   — Еще бы! По прошествии двух минут после принятия вас не спасет даже полное переливание кро… что?!
   — Вы не ослышались. Если ваша супруга не захочет или не сможет мне помочь, завтра на закате я приму яд. Лучше смерть, чем позор!
   — Давайте по порядку, — попросила Глори. — Разумеется, я приложу все силы для того, чтобы предотвратить столь печальный исход.
   — Спасибо! — проникновенно шмыгнула носом наша хозяйка. — Видите ли, как и матушка, я служу во дворце и состою в свите Ее королевского высочества Тиннэ…
   Из дальнейшего рассказа Сирины я узнал, что у предыдущей правящей четы Тилианы были большие проблемы: из-за предсмертного проклятия какого-то вредного чернокнижника королева рожала одних только дочерей. И нарожала эдак с дюжину, если не поболе, благо средства позволяли, а супруг был совсем не против укрепить очередным династическим браком и без того процветающую внешнюю политику. В результате правящий дом Тилианы породнился практически со всеми ближними и дальними государствами, включая захудалый Гройдейл. Но вот когда стало ясно, что наследника королевство так и не дождется, младшую дочурку спешно попридержали в девицах, и король с наиболее приближенными советниками заперся в Большом Совешательном Зале, чтобы выбрать достойного зятя. Чтоб из хорошей семьи, без наследственных дефектов, не дурак, не урод и, по возможности, подальше от Тилианы.
   После трехдневных дебатов наиболее достойным был признан руанский принц Неодор. Его и женили на принцессе Тиннэ при условии, что он будет не королем, а всего лишь консортом и передаст власть своему сыну по достижении им совершеннолетия. Ныне до этого светлого дня осталось всего ничего — каких-нибудь года полтора. Судя по тому, что я слышал, инфант Унгдум уже приплясывает от нетерпения, а наиболее продвинутые придворные спешат заручиться его благосклонностью, для чего в глаза именуют «величеством». Понятное дело, что Неодора это не сильно радует, равно как и близкая перспектива из фактического правителя процветающего королевства превратиться просто в папу.
   — Я не замужем, — продолжала тем временем Сирина, — хотя с самого первого выхода в свет не испытывала особого недостатка в кавалерах, многие из которых были бы совсем не против породниться с ле Бержами. Но флирт флиртом, а сердцу не прикажешь. И вот совсем недавно я без памяти влюбилась в одного человека. Он молод, красив, богат и принадлежит к очень знатному роду, а в скором времени возвысится еще больше. Я долго скрывала от него свои чувства, но однажды на балу не выдержала и открылась. Каковы же были мои изумление и восторг, когда мой избранник ответил мне взаимностью! Мы стали тайно встречаться, все было просто чудесно, и уже очень скоро я считала себя без пяти минут невестой. А потом… — И она вновь разрыдалась.
   Глори тяжело вздохнула, налила из хрустального графина стакан сока и протянула ле Берж. Неразборчиво поблагодарив, та отвернулась к стене, приподняла вуаль и торопливо осушила стакан до дна.
   — Спасибо.
   — На здоровье. И что же было потом?
   — А потом он решил представить меня своим родителям и в случае их согласия официально объявить о нашей помолвке. И вот позавчера во дворце ко мне подошла одна дама — ума не приложу, откуда она узнала о нас, — и завела разговор на тему грядущего знакомства. «Моя милая, — сказала она, — вы должны отдавать себе отчет в том, членом какого семейства планируете стать. И какие требования в этом семействе предъявляют к невестам. Их внешность должна быть безупречной, а ваши уши…»
   — А что такое с вашими ушами? — покосилась на портрет Глори. Сирина всплеснула руками:
   — Ах, не смотрите туда! Разумеется, ни один художник не осмелился бы изобразить их такими, какие они есть на самом деле. Впрочем, вы могли и не слышать легенду о Бедулоте Болотном и ягодах Мукры.
   — О ком, простите?
   — О, это давняя история. Мой великий предок, странствующий рыцарь Бедулот Болотный, в юности не слишком почтительно обошелся с могущественным гномом-магом. В отместку тот как-то раз угостил Бедулота заклятыми винными ягодами, от которых его уши стали… хм… несколько больших размеров, чем от рождения. Как ни бился несчастный рыцарь, к кому ни обращался за помощью — тщетно. Никто не мог снять заклятие. Ничего не попишешь — пришлось идти на поклон к проклятому гному. В первый и второй раз Мукра посмеялся над героем и прогнал его прочь, но Бедулот не унимался. На третий раз гном все-таки сжалился, но предупредил, что заклятие необратимо: избавившись от уродства сам, Бедулот обречет на него всех своих потомков до тех пор, пока его кровь в них будет достаточно сильна. Герой рассмеялся и заявил, что вряд ли обзаведется не только потомками, но и женой, поскольку жизнь странствующего рыцаря непредсказуема и полна опасностей. Мукра загадочно ухмыльнулся и скормил моему предку другую ягоду. Стоило Бедулоту проглотить ее, как огромные уши, причинявшие ему столько страданий, исчезли без следа.
   Поблагодарив гнома, рыцарь отправился на поиски новых приключений. Нанявшись в армию короля Тилианы Арктура, он проявил чудеса храбрости в войне с вторгшимися в королевство варварами. Благодарный король возвеличил доблестного воина, наградил землями и отдал ему в жены дочь своего родного брата. От таких предложений, понятное дело, не отказываются, к тому же Бедулот напрочь забыл о предостережении Мукры. Однако уже через девять месяцев (пришлось вспомнить. Первенец рыцаря, будущий маршал Сирил, родился с такими лопухами на голове, что будь здоров. Для него впоследствии даже пришлось заказывать шлем особой конструкции, поскольку в стандартный уши просто не помещались.
   — Бедная жена! — вздохнула Глори.
   — Ох, не говорите! Для нее проклятие Мукры и вовсе чуть не обернулось заточением в монастырь.
   — Не может быть!
   — Еще как может. Бедулот отправился на войну, а его женушка не нашла ничего умнее, чем завести любовника. И добро бы просто завести, но забеременеть и не успеть до возвращения законного супруга избавиться от плода.
   — И что, он узнал о ее недостойном поведении?
   — Само собой. Да и как было не узнать, если у младенца, появившегося на свет, уши были самые что ни на есть обычные. Гнев Бедулота был страшен, и, не будь неверная супруга племянницей Арктура, — не миновать ей развода и монастыря. Чтобы только замять скандал, король самолично посвятил юного Сирила в рыцари и пожаловал ему герб, на котором родовой недостаток выглядел чуть ли не достоинством. Ко всему прочему, во всем, кроме ушей, юноша был диво как хорош, а уши он еще с детства привык ловко прикрывать длинными и густыми волосами, так что для несведущего почти ничем не отличался от прочих. Ну и самое главное: статью и рыцарской доблестью он пошел в папашу, а на поле боя величина ушей стоит отнюдь не на первом месте. И даже не на втором. Посему Сирил окончил жизнь маршалом, обласканным королем и придворными, причем последние едва ли не в поединках выясняли, кто из них более достоин породниться с героем. В финале выбор пал на вдового графа ле Бержа, который вместе с единственной дочерью передал Сирилу все свои земли и имя.
   Памятуя о судьбе свекрови, молодая супруга если и гуляла на сторону, то крайне осторожно, а попутно нарожала мужу уйму ушастых ребятишек. Но поскольку кровь Бедулота в них была уже не столь чиста, то и размер ушей заметно уступал «оригиналу». Так и пошло: каждое следующее поколение ле Бержей все больше и больше походило на обычных людей, и недалек тот день, когда проклятие Мукры окончательно сойдет на нет. Возможно, уже мои дети могли бы быть совершенно нормальными, но я…
   — Но вы?
   — Но я послушала даму… ах, зачем, зачем я это сделала?! Лишь потом я узнала, что дочь ее также имела виды на моего возлюбленного и наш «случайный» разговор был тщательно спланирован.
   — Но ведь вы сами говорили, что проклятие гномийского мага снять невозможно?
   — Именно это я и сказала коварной даме. А та рассмеялась и заявила, что во времена Бедулота не было волшебной чаши Неодора.
   — Вы имеете в виду принца-консорта? — удивилась Глори.
   — Да. В его личных покоях стоит тумба белого мрамора, на ней — большая золотая чаша с жидкостью, внешне неотличимой от воды. Но на самом деле это отнюдь не вода, а самые настоящие слезы Замученной Девственницы…
   — Что, опять? — не удержался я.
   Дело в том, что мы уже однажды сталкивались якобы со слезами богини целомудрия и распутства. Правда в тот раз они пролились на землю дождем из эйлонов, а в роли богини невольно выступил мой тесть, что-то напутав в заклинании Переноса. Вкратце поведав Сирине эту историю в надежде ее развеселить, я вызвал лишь новые всхлипывания:
   — Ах, Сэдрик! Содержимое той чаши — не подделка, и в этом я убедилась на собственном опыте. Любой, кто умоется слезами, тут же становится красавцем. Я собственными глазами видела, как рыцарь Ястребиное Копье, чье лицо было иссечено в битве, омыв его этими слезами, избавился не только от жутких шрамов, но и выпрямил перебитый в детстве нос. Были и другие случаи, когда принц-консорт награждал фиалом с чудесной жидкостью отличившихся придворных. Моя «доброжелательница» всего лишь «забыла» упомянуть, что слезы облагораживают лишь в том случае, если их наливает и подносит человеку лично владелец чаши, да еще после моления Девственнице. Если же нет, то угроза «Ты у меня слезами умоешься!» приобретает вполне конкретный смысл…
   Итак, я улучила момент, когда Неодор и моя госпожа отправились на охоту, прокралась в покои принца и наполнила из чаши небольшую бутылочку. Ах, как долго тянулся день! Бутылочка, спрятанная под платьем, жгла тело, как раскаленные уголья, в каждом взгляде мне чудилось молчаливое обвинение, и даже дворцовые статуи, казалось, кричат мне вслед: «Держи воровку!» Но все же день подошел к концу. Почти бегом я выскочила из дворца и понеслась домой. Прибежав, я закрылась в своей комнате, плотно занавесила шторы, вылила содержимое бутылочки в таз, умылась и…
   — Не подействовало? — сочувственно спросила Глори. Сирина с горестным всхлипом сбросила с головы капюшон, сорвала и отшвырнула прочь вуаль и обернулась к нам.
   М-да… Какими бы ни были ее уши до рокового умывания, теперь с ними было все в порядке. Зато нос напоминал искривленный корень какого-то неведомого растения и, сгибаясь под прямым углом, нависал над верхней губой…
 
   Мы вышли из дома Сирины, заверив ее, что сделаем все от нас зависящее, дабы до завтрашнего заката солнца притащить ей фиал с волшебными слезами, налитыми собственноручно принцем-консортом. Именно мы, поскольку когда сделать это пообещала одна Глори, ле Берж тут же начала завывать, как двуручная пила за работой, и выла до тех пор, пока и я не дал слово. Не понимаю, какой от меня может быть толк в подобной авантюре, но чего не сделаешь, лишь бы тебя сквозь всхлипывания не величали сэром и милордом? Да еще попутно взывая к рыцарскому великодушию, какового у меня, в силу плебейского происхождения, отродясь не водилось!
   Вернувшись в гостиницу и не застав там ни Бона, ни Римбольда, мы стали держать совет вдвоем.
   — Ты догадался, кто такой таинственный возлюбленный этой дурочки? — вопросила Глори. В ответ я недоуменно развел руками:
   — Какой-то молодой хлыщ из обеспеченного и наверняка древнего рода. Раз уж там настолько щепетильно относятся к невестам, будто выбирают будущую королеву… Ой! Неужели ты хочешь сказать…
   — Какой ты у меня сообразительный! — взъерошила мне волосы жена. — Да, я почти уверена в том, что Сирина очаровала моего дражайшего кузена принца Унгдума. Помнишь, она обмолвилась о том, что ее милый, и без того знатный, скоро будет вознесен на небывалую высоту? А ведь Унгдум через год с небольшим официально взойдет на престол.
   — Тогда я не понимаю, в чем проблема, — пожал плечами я. — Если этот твой кузен действительно так влюблен, что готов связать с ней свою судьбу, то она могла просто послать ему письмо с этой пронырливой старушонкой или любым другим слугой. У принца явно больше возможностей выпросить у папы волшебные слезы, чем у двоюродной племянницы, которую тот знать не знает.
   — Я тоже об этом думала. Но ведь может статься, что они не ладят друг с другом. И, самое главное, бедняжка боится — совершенно справедливо, с моей точки зрения, — что ни Унгдум, ни Неодор не захотят выручать обворовавшую их особу. А если и захотят, то о свадьбе с принцем она может забыть навсегда.
   — По-моему, лучше быть живой старой девой, чем мертвой невестой инфанта.
   — Не сомневаюсь. Но не нам ее судить. И уж коли мы обещали помочь, то давай подумаем, под каким предлогом лучше выпросить у дядюшки Неодора немного волшебной водички? У меня есть одна идейка, но для ее осуществления тебе, бедняжка, придется еще немного побыть лордом Сэдриком.
   — Ох, только не это! — схватился за голову я. — Одно дело — эта девица, которая настолько подавлена, что не совсем адекватно воспринимает окружающую ее действительность, и совсем другое — королевский дворец! Они же меня враз раскусят!
   — Не раскусят. Райвэлл от Тилианы довольно далеко, и какие манеры у тамошнего дворянства, тут представляют весьма смутно. В крайнем случае решат, что ты просто дурно воспитан. Обещаю, что не стану чересчур сильно за тебя краснеть. Постарайся только не слишком вживаться в роль и не вызывать любого придворного хлыща на дуэль за косой взгляд.
   — Еще чего не хватало!.. Постой, так ты это что, серьезно?
   — Разумеется, — невозмутимо кивнула негодяйка.
   — Да посмотри ты на меня! Какой я, к бесу, лорд?! Глори критически оглядела меня со всех сторон и поцокала языком:
   — Да, не очень…
   — Вот видишь! — с огромным облегчением вздохнул я. Как оказалось, преждевременно.
   — …но мы это исправим! — оптимистически закончила моя вредная супруга, вставая. — Сиди здесь, никуда не уходи и привыкай к тому, что ты — лорд. Зеркало тут большое, так что можешь потренироваться в поклонах. Я скоро вернусь. Где у нас там ясак КГБ?
 
   Вернувшийся часа через полтора Римбольд не иначе как подумал, что у меня съехала крыша. Я важно расхаживал по комнате взад-вперед, положив руку на эфес и кидая по сторонам горделивые взоры, время от времени то склоняясь в поцелуе к воображаемой ручке, то отвешивая полный достоинства (как я надеялся) поклон. Поклонившись в очередной раз, я встретился глазами с нашим гномом. Он стоял на пороге комнаты, боясь пошевелиться, и на его физиономии был написан явный ужас.
   — Готовлюсь к своему первому выходу в свет, — как ни в чем не бывало пояснил я. Бородатый осторожно кивнул и попятился.
   — О, Римбольд!
   — А! — подскочил на месте гном, так неожиданно прозвучал у него за спиной голос вернувшейся Глори.
   — Как чудесно, что ты появился! — Моя принцесса схватила обалдевшего гнома за плечо и потащила его в комнату. — Мне срочно требуется твое профессиональное мастерство.
   — Мое что?
   — Ну ты же, если мне не изменяет память, придворный парикмахер?
   — Да.
   — Великолепно! Тогда мой руки, готовь инструменты и приступим. Времени в обрез! Карета ждет у дверей! — С этими словами она бросила на стол два здоровенных свертка.
   — К-какая карета? — хором вопросили мы с Римбольд ом.
   — Самая обыкновенная, — не моргнув глазом, ответствовала Глори. — Дерево, бархат, позолота. Плюс четверка настоящих белых лошадей… Во имя всего святого, мальчики! Хватит на меня таращиться! Времени действительно не так уж много — через два часа у нас с Сэдом свидание с Его королевским высочеством принцем-консортом Неодором.
   По прошествии часа я тупо пялился в зеркало и гадал, откуда у того странного типа, который глядел на меня, мои глаза. Кроме цвета и формы глаз, тип нисколько не походил на моего хорошего знакомого Сэда, да и те я с трудом спас от линз карего цвета. Глори, разумеется, ворчала, но я уперся рогом — и она сдалась. Зато во всем остальном они с гномом, быстро вошедшим во вкус, поиздевались надо мной на славу.
   На подбородок мне прилепили бородку клинышком, а под нос — тоненькую ниточку усов, по-дурацки закрученных кверху. И бородка, и усы были пепельного цвета (последний писк моды, по заверению Глори, — и отчаянный писк, исторгнутый мною). Мою буйную темно-русую шевелюру обкорнали «под горшок», выкрасили под цвет бородки и натянули набекрень жутко узкий и неудобный берет с усыпанной жемчугами брошью и пышным пером белой цапли, спускающимся на плечо. Но берет — это еще цветочки! Вся остальная одежда — начиная от жилета, настолько густо вышитого драгоценными и полудрагоценными камнями, что в нем можно было смело встречать прямой секущий удар двуручника, и заканчивая лосинами в обтяжку, у которых штанины были разного цвета, — являла собой просто верх неудобства и глупости. В довершение всего следовали полкило колец, цепочек, запонок и прочей драгоценной дребедени, включая цельнозолотой наборный пояс на бедрах, к которому с одной стороны был привешен такой же вычурный и омерзительно короткий кинжал (абсолютно тупой, чтоб я сдох!), а с другой — кошелек.
   Обнадеживало одно — в эдаком виде меня уж точно никто не узнает. А если гном когда-нибудь проговорится, то я сверну ему шею!
   К моему удивлению, Глори, над прической которой как раз колдовал вышеупомянутый гном, вооруженный расческой и щипцами для завивки, оглядела меня с явным одобрением.
   — Очень мило. Пожалуй, я передумала, милый. Я не стану за тебя краснеть.
   — Зато я стану! — прорычал я, пытаясь хоть немного ослабить немилосердно сжимающий горло воротник кружевной сорочки.
   — И ты не станешь, — «обнадежила» меня нахалка. — Потому что сейчас Римбольд закончит и я возьмусь за твое лицо.
   — А что такое с моим лицом? — испуганно отшатнулся я.
   — Ничего особенного. Нужно всего лишь чуть подкрасить губы, чуть удлинить веки, а все остальное — к разговору о покраснении — густо напудрить. Благородная бледность сейчас в моде. А пока давай повторим, что ты скажешь моим августейшим родственничкам… Короче, когда еще через полчаса мы вдвоем катили в действительно ожидавшей у дверей карете по направлению к королевскому дворцу, я находился в состоянии, близком к паническому. Слегка радовало одно: Глори, затянутая в корсет, была более всего озабочена собственным дыханием, и на подкалывания в мой адрес у нее просто не было сил. Впрочем, справедливости ради стоит признать: роскошное платье было моей супруге весьма к лицу. Я поделился с ней этим тонким наблюдением и предложил по возвращении в Дыру прикупить нечто похожее. В ответ мне продемонстрировали кулак и зловещим хрипом пообещали жестоко изувечить следующим после «этой дряни Сирины ле Берж»!
 
   — Дорогая племянница! Мы так рады приветствовать вас и вашего уважаемого супруга в этом доме! — Его королевское высочество принц-консорт был сама любезность, а его речи настолько медоточивы, что я сильно удивился отсутствию в тронном зале пчел.
   — Спасибо, милый дядюшка! — в тон Неодору пропела Глори, которая совершенно освоилась уже через десять минут пребывания во дворце. К тому же она ухитрилась так расстегнуть один крючок корсажа, что это не было заметно, а дышать стало ощутимо легче. — Я так давно не была на родине, не видела вас, тетушку Тиннэ и кузена…
   — Да, да, — тут же закивал принц, совершенно игнорируя тот факт, что видит эту молодую особу впервые в жизни. — Мы же родственники, поэтому должны поддерживать отношения. Как поживает наш дорогой кузен и твой отец, король Лейпольдт?
   — О, превосходно! Он передавал вам наилучшие пожелания.
   — И ты передай ему от нас пожелания долгих лет жизни и процветания его державе.
   — Не премину.
   — Скажи, племянница, твой отец так и не дал народу Гройдейла новой королевы после смерти моей дорогой сестры? — подала голос Тиннэ.
   — Ах, не знаю! От владений моего супруга до Гройдейла такой долгий путь… Кажется, нет. А впрочем, какие его годы…
   — Да, действительно, — непонятно почему приосанился Неодор. — Если человек — настоящий мужчина, а мой дорогой кузен Лейпольдт, несомненно, относится именно к таковым, то это — навсегда, и годы для него ничего не значат!
   По дороге во дворец Глори просветила меня насчет одной слабости принца-консорта. Так и не став королем, он испытывал перед всеми венценосными особами, тем паче — по рождению, невольный трепет. Посему отдаленным родством даже с монархом крохотного и бедного Гройдейла, равного по площади от силы пятой части Тилианы, он весьма гордился, при всяком удобном случае пел ему дифирамбы и обзывал дорогим кузеном. Да и вообще, я успел заметить, что власть имущие, общаясь друг с другом, явно тяготеют к обращению «дорогой, дорогая». Профессиональное, должно быть, ведь любой правитель — прежде всего торговец. Он всегда готов уступить кому угодно себя, свою страну, природные ресурсы, народ, друзей, детей и родственников, но заранее намекает, что отнюдь не задаром.