Страница:
– Царь Цемир желает видеть царя Варлава, – крикнул Ворон, которому я поручил вести переговоры со стражей.
– Царь Варлав в отъезде, – рыкнули от порога донжона.
– Пусть свое слово скажет царица Леда.
Охрана совещалась недолго. Видимо, к царице был отправлен гонец, который, впрочем, отсутствовал недолго. Не прошло и пяти минут, как стража расступилась, пропуская нас внутрь главного здания. Не могу судить о том, кто построил этот замок, но он как две капли воды был похож на средневековые сооружения, намозолившие мне глаза за последнее время. Разве что внутренняя отделка замка досточтимого Варлава была пороскошнее, чем в жилищах апландских рыцарей и баронов. Сопровождаемые десятком мрачных стражников, мы поднялись по винтовой лестнице и очутились в огромном зале, свет в который попадал только через узкие оконца, похожие на бойницы. Наверно, из-за недостатка света я не сразу опознал в женщине, сидящей в похожем на трон кресле, свою бывшую любовницу. Все-таки Вацлав Карлович был неправ, решительно ничего в Людмиле не напоминало озерную красавицу Леду. Ну разве что обе были блондинками. Царица была не одна, здесь же находилась и ее сестра прекрасная Ворказа, которая уже успела перекрасить свои пышные волосы и теперь смотрелась жгучей брюнеткой. И, пока царь Цемир раскланивался с царицей, я успел перекинуться несколькими словами с Веркой.
– Им нужен ребенок Людмилы, – шепнула она мне. – Для жертвоприношения.
– Откуда ты знаешь?
– Мне Наташка сказала. Здесь вся система управления богами построена на крови жертв. А тут такой уникальный младенец, с помощью которого можно управлять сразу и морским богом, и подземным.
– Людмила знает об этом?
– В том-то и дело, что она не Людмила, а царица Леда. Память о нашем мире у нее начисто отшибли. Возможно, это проделки Варлава, возможно, Дракулы, а возможно, еще более могущественного существа. Меня Наташка послала, чтобы выкрасть ребенка, но я опоздала. Варлав меня опередил. Он был здесь еще утром, забрал ребенка и улетел в неизвестном направлении.
– Откуда взялась леди Моргана и что ты вообще о ней знаешь?
– Откуда она взялась, не знает даже Наташка. Но она дочь морского царя Форкия, в этом нет никаких сомнений. Ей понадобился несчастный менестрель, но жрица Светлана на всякий случай подменила его тобой. А дальше случилось то, что случилось.
– Значит, эта Моргана вполне может быть союзницей Дракулы.
– Наверное. Наташка считает, что она самая старшая из дочерей Форкия и Кето, а потому и самая могущественная.
– А как ты ощущаешь себя в роли Горгоны Медузы?
– У меня такое чувство, Чарнота, что я ею родилась. Так что не надо меня раздражать.
– А зачем Моргане де Перрон?
– Нынешний де Перрон ей абсолютно не нужен, но она рассчитывала добраться до его дедушки, а тот был даровитым отморозком, в смысле магом, и владел очень древним заклятием.
Мне почему-то казалось, что жертвоприношение младенца должно состояться где-то в районе разрушенной крепости Туле. Ведь неспроста же ее с таким остервенением штурмовали монстры Люцифера и Варлава. Конечно, прекрасные дамы могли и ошибаться относительно планов бывшего ведуна храма Йопитера, но в данном случае мне не оставалось ничего другого, как довериться Наташке с ее глубокими познаниями в обычаях древнего, давно уже сошедшего на нет мира.
– Петр Сергеевич, вы не в курсе, где Люцифер собирается праздновать победу над изменником Аталавом?
Царь Цемир, закончивший обмен любезностями с благородной Ледой, соизволил наконец обернуться ко мне:
– Вероятно, в Мерувиле.
– А где находится этот Мерувиль?
– Приблизительно в ста километрах от крепости Туле. Впрочем, я был там только однажды в сопровождении Дракунова, так что могу и ошибиться.
– Именно там состоялся Высший Совет, где были приняты судьбоносные для Атлантиды и Гипербореи решения?
– Да. Но я там натерпелся такого страха, что больше меня туда калачом не заманишь.
– Разве Люцифер не приглашал вас на предстоящее мероприятие?
– Приглашал, но я это приглашение решил проигнорировать.
– Вам придется лететь, царь Цемир.
– А вот это дудки, царевич Вадимир.
Наверное, во всем виноват был я, затеявший не к месту этот спор, но и Петр Сергеевич Смирнов мог бы не произносить столь громко мое имя. А имя сына Аталава действовало на обитателей этого замка как красная тряпка на быка. Первой вскочила на ноги царица Леда. Лицо ее исказилось от гнева, в устремленных на меня глазах не было ничего, кроме ярости.
– Как вы посмели переступить порог моего дома, царевич Вадимир?
Я не знаю, как складывались отношения этого гиперборейского донжуана и дочери морского царя Леды и были ли они похожи на мои отношения с Людмилой, но вины перед этой женщиной я не чувствовал. А потому и гнев ее счел неуместным. В конце концов, я ничего ей не обещал, а о рождении ребенка узнал случайно. И если Людмила скрыла от меня факт своей беременности, то сделала это, видимо, неспроста. Впрочем, Верка оказалась права, и сейчас я имел дело не с Людмилой, а с Ледой, которая прямо-таки горела желанием отомстить коварному сыну благородного Аталава. И надо сказать, что ей не пришлось подгонять отважных дружинников хитроумного царя Варлава, они прямо-таки зубами заскрежетали, узнав, что во вверенный их заботам замок проник опасный интриган и заговорщик. Мечи засверкали над моей несчастной головой, у меня не было выбора, и я обнажил свой волшебный меч Экскалибур, добытый, к слову сказать, с помощью той же Леды.
– Стойте, – крикнула дружинникам Леда. – Вам не одолеть внука Чернобога, вооруженного волшебным мечом. Я не хочу лишней крови. Пусть убирается вон из моего замка.
Возможно, подручные Варлава слышали о достоинствах моего Экскалибура, – во всяком случае, рычание смолкло, а мечи так и не были пущены в ход. Мне оставалось только поаплодировать мудрости царицы Леды, предотвратившей ненужное кровопролитие. Не знаю, удалось бы нам одолеть три десятка хорошо экипированных и обученных воинов, но жизни свои мы продали бы очень дорого, это точно.
– Волшебный меч в руках мерзавца – это страшное оружие. Но придет день, царевич Вадимир, когда ты горько пожалеешь, что прикоснулся к его рукояти.
– Позволю себе напомнить, благородная царица, что получил я этот меч не без твоей помощи.
Бледные щеки Леды окрасились румянцем, похоже, она действительно помнила, при каких обстоятельствах нам удалось извлечь Экскалибур из холодных объятий голубого карбункула.
– Меч Экскалибур был вручен тебе, царевич Вадимир, сын Аталава, для борьбы с драконом, но ты пощадил чудовищное порождение Тьмы и даже вступил с ним сделку. Впрочем, в этом есть и моя вина, я слишком доверилась внуку Чернобога.
Надо самокритично признать, что в словах Леды далеко не все было неправдой. Меч от нее я действительно получил для борьбы с Ящером. И этого сукиного сына я одолел с помощью восставшего народа. Но убивать его не стал по той простой причине, что под устрашающей личиной скрывалась слишком ничтожная суть в лице агента Тайного общества почитателей Мерлина. Этот нелепый человечишка сам в определенной степени был жертвой обстоятельств. Возможно, кто-то сочтет мой гуманизм неуместным, но я не жалел, что сохранил жизнь ничтожеству по имени Агапид. Увы, мой благородный поступок не был оценен по достоинству царицей Ледой, которая, вероятно, целиком находилась под влиянием Варлава. В данном случае оправдываться было глупо, поэтому, отвесив хозяйке замка поклон и подмигнув Верке, я гордо удалился в сопровождении царя Цемира и верных дружинников. У меня были некоторые опасения по поводу приспешников Варлава, но, к счастью, все обошлось. Дурная слава царевича Вадимира и его волшебного меча Экскалибура в этих обстоятельствах сыграла нам на руку.
– Это из-за вас, Вацлав Карлович, я оказался в немилости у царицы Леды, – сказал я, усаживаясь на летающую телегу.
– Вы говорите о несчастном Агапиде? Но ведь вы убили Ящера, а пощадили всего лишь человека, пусть и не очень чистоплотного, косвенно повинного в смерти людей, но все-таки не законченного злодея.
– А где сейчас находится Агапид?
– Он пропал, – ответил за Вацлава Карловича Шварц. – Исчез бесследно на улицах Лондона. И все попытки нашего ордена узнать хоть что-то о его судьбе, были тщетны.
– Почему вы мне об этом не сказали? – резко повернулся к вампиру Крафт.
– На это у меня не было полномочий, – сухо отозвался Шварц.
Вообще-то, несмотря на скорбные обстоятельства, я имею в виду приобретенное с помощью Верки пристрастие к крови, Генрих Иоганнович вел себя выше всяких похвал. Во всяком случае, на людей не кидался и даже как будто не испытывал в этом особой потребности. Однако я не исключаю, что он успел утолить жажду во время трагических событий минувшей ночи.
– В Мерувиль, – приказал я Ворону.
– Не сносить вам головы, царевич Вадимир, – вздохнул наш храбрый пилот. – Вы только что чудом избежали гибели и тут же суете свой нос в пасть дракона. А пасть эта настолько велика, что без труда проглотит нас всех. Мерувиль – это оплот Люцифера, цитадель заговорщиков, погубивших вашего отца великого Аталава. Боюсь, что он будет не по зубам и самому Чернобогу, не говоря уже о его внуке.
– А дедушка жив? – полюбопытствовал с заднего сиденья Ираклий.
– Разумеется, – криво усмехнулся Ворон. – Боги, как известно, бессмертны, во всяком случае, до тех пор пока это угодно жрецам.
– Интересно было бы взглянуть.
Разумеется, эту фразу произнес не я. У меня не было ни малейшего желания общаться с монстрами, даже близкими мне по крови. Но у драматурга Моравы на этот счет было свое мнение. Он жаждал видеть бога, дабы почерпнуть от него поэтического вдохновения. Прямо скажем, неразумная претензия со стороны простого смертного. Ибо боги бывают гневливы, когда их беспокоят по пустякам.
– Ты неправ, чекист, – запротестовал Морава. – Речь для Велеса идет о жизни и смерти, насколько я понимаю. Так что самое время ему подсуетиться и помочь собственному внуку в противоборстве с нечистой силой. К тому же Чернобог наверняка обладает эксклюзивной информацией, и он вполне может ею с тобой поделиться.
– Что ты думаешь по этому поводу, Ворон?
– Это страшно, царевич Вадимир, страшнее, чем ты думаешь.
– Но возможно?
– Для этого тебе необходимо войти в храм Чернобога и произнести нужное заклятие.
Я чуть было не спросил Ворона, как произносится эта магическая формула, но вовремя спохватился. В конце концов, откуда обычный придворный может знать родовое заклятие, предназначенное для общения с дедушкой Велесом. Скорее это заклятие должен знать я, одно из его земных воплощений. Впрочем, за помощью к Чернобогу я решил обратиться только в крайнем случае, когда другого выхода не будет.
До Мерувиля путь был неблизкий, так что я успел вздремнуть, воспользовавшись тишиной, наступившей наконец на борту нашего деревянного лайнера. События последних дней плохо сказались на моем пока еще полном жизненных сил организме, и мне надо было как-то компенсировать чудовищный недосып, который образовался в результате бесконечных подвигов, как воинских, так и сексуальных, совершаемых мною в последние дни. Разбудили меня вопли восхищения, издаваемые Ираклием Моравой по поводу проплывающих под нашей летающей колымагой пейзажей. Должен сказать, что древняя Атлантида была воистину восхитительным по части ландшафта материком. Животный мир здесь тоже был весьма разнообразен. Я, например, был потрясен, увидев одетого в шубу мехом наверх африканского слона. К счастью, Ираклий мне вовремя подсказал, что в эту минуту мы наблюдаем за брачными играми мамонтов.
– А разве в Атлантиде водятся мамонты? – удивился Крафт.
– Мы пролетаем над Гипербореей, – покосился на неуча Ворон.
Я думаю, Ворон уже догадался, что окружающие царевича Вадимира люди имели смутное представление об Атлантиде, но, судя по всему, он считал их просто варварами, возможно даже обладающими большой магической силой, привлеченными сыном царя Аталава для темных дел. Видимо, босс Ворона действительно был законченным авантюристом и привык якшаться с сомнительными элементами, во всяком случае, подозрений мы у старого дворцового выжиги пока что не вызывали – ни своим внешним видом, ни глупыми вопросами.
Город Мерувиль с высоты птичьего полета смотрелся более чем внушительно. Он был расположен на высоком плато и обнесен по периметру каменной стеной. Мы довольно долго парили над ним в многочисленной компании таких же, как наша, летающих телег, и я смог довольно подробно изучить его планировку. В центре города возвышалась огромная ступенчатая пирамида. Ворон в ответ на вопрос любопытного Ираклия Моравы назвал эту пирамиду главным храмом, посвященным всем богам Атлантиды и Гипербореи. Справа и слева от пирамиды возвышались два величественных дворца. Один из них, если верить тому же Ворону, предназначался для Высшего Совета, а другой для Совета кланов. Перед главным храмом располагалась довольно приличных размеров площадь, подходящая для народных торжеств. Кроме того, город был густо застроен дворцами для жрецов, царей и вождей самых влиятельных кланов. Простолюдины в этот город допускались только по торжественным дням. А точнее, ночам, поскольку все религиозные церемонии проводились в Мерувиле именно в это время суток. Судя по наплыву паломников, которые запрудили городские окрестности, именно этой ночью готовилось нечто из ряда вон выходящее и предназначенное не только для знати, но и для народа.
Мы приземлились в двухстах метрах от города, распугав мирную группу поселян, которая устроила на берегу ручья небольшую пирушку. Впрочем, никто нам претензий не предъявлял, так как в глазах черни мы были солью атлантической или гиперборейской земли, ибо прибыли в Мерувиль не на своих двоих, а на летающей платформе. Следом за нами приземлилось еще несколько летающих корыт с господами не менее знатными, чем мы. Осторожный Ворон настоятельно посоветовал мне надвинуть шлем на лоб пониже, ибо среди вновь прибывших могут оказаться мои старые и недоброжелательно настроенные по отношению к сыну Аталава знакомые. Я совету внял и поплотнее завернулся в плащ, одолженный у царя Цемира и богато разукрашенный бычьими головами. Что же касается самого Петра Сергеевича, то он был немедленно опознан как царь Саматрии и получил все причитающиеся ему почести. Его приветствовали не только народные массы, но и вожди. Если простолюдинов в город пока не пускали, то знатным вельможам никто препятствий не чинил, чем мы немедленно и воспользовались.
Торжественной поступью мы поднялись по широкой лестнице на возвышенность и вступили в ворота славного города Мерувиля. В воротах нас придержали, но ненадолго. Громкое карканье Ворона по поводу невежества олухов, вздумавших причинять неудобства царю Саматрии Цемиру, подействовало отрезвляюще на ретивых служак, и они проводили нас подобострастными поклонами. Вступив в город, мы слегка растерялись, ибо понятия не имели, где здесь расположена гостиница. Впрочем, волновались мы напрасно, ибо у царя Саматрии в этом городе был роскошный дворец, где нас встретили с распростертыми объятиями. Про объятия, это я, конечно, в переносном смысле. Челом били. Это я уже в смысле прямом. Многочисленные рабы и приживалы буквально внесли на руках размякшего после долгого перелета царя Цемира под своды сулящего прохладу и покой роскошного дворца. Поскольку мы числились здесь особами более мелкого, чем Петр Сергеевич, ранга, то нам пришлось топать своими ножками. Возможно, истинный царевич Вадимир и устроил бы по этому поводу скандал неразумным саматрийцам, но я от природы человек скромный, а потому не стал терроризировать и без того напуганную приездом высокого начальства обслугу. Прежде чем садиться за пиршественный стол, мы предались омовению в бассейне с очень теплой и, кажется, даже проточной водой. Эта мыльня была столь роскошно отделана мрамором и золотом, что я не удержался и попенял хозяевам за чрезмерное расточительство. Петр Сергеевич на меня почему-то обиделся, хотя упрек-то предназначался явно не ему.
– Уж чья бы корова мычала, – пробурчал царь Цемир. – Между прочим, царевич Вадимир считается самым большим мотом на обоих материках Атлантиды, а о его тратах здесь ходят легенды.
Приняв к сведению сей прискорбный факт, я тем не менее не стал осуждать своего возможного предка, бремя которого мне выпало нести в легендарной стране Атлантиде по воле неведомых сил. В конце концов, роскошь засасывает, и неискушенному в жизненных реалиях молодому человеку трудно устоять перед соблазнами окружающего мира.
Пока мы пировали, сидя за столом, заваленным невиданными яствами, Ворон успел сбегать на разведку. По его словам, в городе готовилась невиданная по размаху религиозная мистерия с кровавыми жертвоприношениями. Похоже, верховный жрец Атлантиды и Гипербореи Люцифер решил продолжить начатую с таким успехом кампанию против потомков местных богов, расплодившихся безмерно. Этот сукин сын приказал объявить по всем городам и весям, что делается это исключительно по воле самих богов, которые жаждут собрать своих потомков на горе Меру, дабы крепко прижать их к груди и облагодетельствовать сверх всякой меры. По признанию Ворона, кандидатов в жертвы набралось более десятка, и среди них младенец, рожденный царицей Ледой от бога Велеса. По мнению жрецов, возвращение именно этого младенца в объятия чадолюбивого отца принесет невиданный рост благосостояния населению как Атлантиды, так и Гипербореи. Все-таки как просто у них здесь решались экономические проблемы.
– А когда состоятся жертвоприношения? – спросил я Ворона.
– Ночью на площади, перед храмом всех богов, при большом стечении народа.
– А где сейчас находятся потенциальные жертвы?
– Вероятно, в храме, под усиленной охраной стражи, сплошь состоящей из слуг самого Люцифера.
– Их можно подкупить?
– Вряд ли. Во-первых, их слишком много, а во-вторых, они все выходцы с окраин обитаемого мира, где не знают истинную цену денег.
– Нецивилизованные, значит, – сделал справедливый вывод Ираклий Морава.
– Я же говорю, варвары.
– А в храм можно попасть?
– Ворота храма будут закрыты до самого вечера. Туда не пускают даже царей и вождей, не говоря уже о простых смертных. Мерувиль под самую завязку заполнен тайными агентами Люцифера, которые хватают всех, кто вызывает хотя бы малейшее подозрение. До наступления темноты тебе на улице лучше не появляться, царевич Вадимир, ибо тебя в этом городе знает каждая собака.
– Но его ведь могут опознать и ночью, – забеспокоился Вацлав Карлович.
– Ночью все будут в масках, и жрецы, и цари, и вожди, и простолюдины, – пояснил Ворон. – Сегодня ведь ночь Великого Отца.
– А это еще кто такой? – удивился Ираклий.
– Покровитель всех кланов независимо от тотемной принадлежности.
Из дальнейших объяснений Ворона выяснилось, что ночь Великого Отца – это еще и праздник единения простонародья и элиты, когда все становятся равными под скрывающими лица масками и шкурами. Этакая своеобразная компенсация народу за его неспособность к оборотничеству. В эту ночь ему дается возможность почувствовать свою причастность как к родному тотему, так и к Отцу всей населяюшей Атлантиду и Гиперборею живности.
– А зачем знати надевать личины, – удивился Морава, – если они и без того оборотни.
– Метаморфозы в ночь Великого Отца строжайше запрещены, – пояснил неучу Ворон, – и всякий, кто осмелится нарушить этот запрет, будет немедленно казнен, каким бы рангом и заслугами он ни обладал.
– Сурово, но справедливо, – подытожил Ираклий.
– Это в тебе говорит комплекс простолюдина, неспособного к магическим превращениям, – уколол его Марк.
– От оборотня слышу.
Спор между деятелями искусства мог затянуться на весь вечер, а потому ввиду острой нехватки времени я его прекратил:
– Скажите, Петр Сергеевич, а вы тоже обрели здесь способность к метаморфозам?
– Это вы в каком смысле? – Щеки у Смирнова зарозовели, словно я уличил его в чем-то непристойном.
– Вы можете превратиться в быка?
– Разумеется, нет, – обиделся царь Цемир, – ибо тотемом саматрийского клана является не бык, а Минотавр, прямой потомок самого Зевса Громовержца. Я обладаю способностью к метаморфозам, но тело мое остается человеческим.
– Следовательно, и вы, и вся саматрийская знать пойдете под нож новоявленного реформатора Люцифера, – подвел я итог. – Вы о чем думали, Петр Сергеевич, когда голосовали за этот закон? Ведь вы прямой потомок бога.
– Нет уж, позвольте, – возмутился царь Цемир. – Вы просто не в курсе здешних порядков, господин Чарнота. Уже более тысячи лет прошло с тех пор, как Высший Совет вынес решение считать Минотавра представителем животного мира, ибо главным отличием человека от животного является все-таки не туловище, а голова. И тем же решением кентавры были уравнены в правах с атлантами и гипербореями. Правда, потом кентавров все равно истребили, но уже не решением Высшего Совета, а, так сказать, в рабочем порядке. Между прочим, в одном с нами положении находятся представители кланов Слона и Мамонта. Им тоже не хватает массы тела для полноценной метаморфозы, и у них меняется только голова.
– Откуда у вас такие сведения, Петр Сергеевич?
– От Варлава. Он мне все объяснил про здешние порядки и посоветовал не искушать судьбу. Все равно мой голос не мог ничего решить в судьбе обреченных, а своим упрямством я мог бы навлечь гнев Люцифера на несчастных сматрийцев, и без того потрепанных морскими разбойниками царя Форкия.
Видимо, Петра Сергеевича все-таки мучила совесть. Ибо чувствительный российский интеллигент не мог не понимать, что, поддержав Люцифера, он обрек на муки и смерть очень многих людей и, возможно, разрушил хрупкий баланс, на котором держались мир и согласие в Атлантиде и Гиперборее. Однако осуждать Смирнова за проявленную мягкотелость я не собирался. Ему этот мир был абсолютно чужим и непонятным, поэтому он и пошел по пути наименьшего сопротивления, вняв совету коварного Варлава. А уж этот негодяй абсолютно точно знал, что Люцифер не ограничится полумерами на избранном пути и пустит под нож всех оборотней Атлантиды и Гипербореи. Бывают, знаете, в истории человеческой цивилизации времена, когда отрываться от народа крайне опасно. Даже по чисто внешним признакам. Похоже, для элиты Атланты и Гипербореи наступил именно такой момент.
Поскольку ночью нам предстояли великие дела, я настоятельно порекомендовал своим соратникам выспаться, благо до полуночи было еще далеко, а сам занялся разработкой плана предстоящей кампании. Действовать я собирался решительно и бескомпромиссно, поскольку никаких иных путей решения проблемы в силу сложившихся обстоятельств у меня не оставалось. Технические детали плана я обсудил с Вороном. Дворцовый интриган долго чесал репу и с сомнением качал головой. По его мнению, мое предприятие было обречено на неудачу, ибо противостоять мне будет сам Люцифер, личность загадочная и могущественная. Про которого в узких и осведомленных кругах поговаривали, что он и сам не без греха, в смысле божественных предков. И даже очень не без греха. Кто знает, но, быть может, осознание собственной неполноценности и подвигло его на то, чтобы первым крикнуть: держи вора!
Ночь опустилась на Мерувиль внезапно, словно боги, обитающие в высоких сферах, то ли в горах, то ли на небесах, одним махом задернули штору. Справедливости ради следует заметить, что они оставили горящим ночник, я имею в виду луну, а также разукрасили свой черный занавес мириадами мигающих светлячков. Впрочем, горожане и гости священного города сами позаботились о том, чтобы не затеряться в темноте. В дополнение к ночному светилу они зажгли тысячи ламп и фонарей. Я затрудняюсь ответить, какими источниками энергии они пользовались, но освещенности Мерувиля мог бы позавидовать любой российский мегаполис, включая любимую столицу.
Перед главным храмом всех богов собралась огромная толпа, насчитывающая по меньшей мере тысяч пятьдесят. Ворон нас не обманул. Человеческих лиц мы в этой толпе не видели. Каждый из присутствующих счел долгом порадеть родному тотему и напялить на себя шкуру и личину, реалистично отражающие внешний вид мифологического прародителя. Мы тоже не ударили в грязь лицом и нацепили на головы довольно неудобные маски, увенчанные рогами. Царь Саматрии Цемир прицепил к своему костюму еще и хвост, но я этой важной деталью пренебрег, ибо считал, что моим планам бычий хвост будет помехой. Головы присутствующих, а точнее, их устрашающие рыла были обращены на дверь храма и на расположенный перед этой дверью на довольно высокой платформе огромный камень прямоугольной формы, расписанный иероглифами и прочими подобного рода знаками. Камень был полупрозрачным и светился изнутри красноватым светом. По словам Ворона, этот жертвенный алтарь был связан мистическим образом с Алатырь-камнем и черпал из него магическую энергию. Несмотря на огромное скопление народа, на площади царила почти мертвая тишина. Судя по всему, с дисциплиной в Атлантиде и Гиперборее все было в полном порядке, и простолюдины глубоко почитали как богов, так и обслуживающих их жрецов.
– Царь Варлав в отъезде, – рыкнули от порога донжона.
– Пусть свое слово скажет царица Леда.
Охрана совещалась недолго. Видимо, к царице был отправлен гонец, который, впрочем, отсутствовал недолго. Не прошло и пяти минут, как стража расступилась, пропуская нас внутрь главного здания. Не могу судить о том, кто построил этот замок, но он как две капли воды был похож на средневековые сооружения, намозолившие мне глаза за последнее время. Разве что внутренняя отделка замка досточтимого Варлава была пороскошнее, чем в жилищах апландских рыцарей и баронов. Сопровождаемые десятком мрачных стражников, мы поднялись по винтовой лестнице и очутились в огромном зале, свет в который попадал только через узкие оконца, похожие на бойницы. Наверно, из-за недостатка света я не сразу опознал в женщине, сидящей в похожем на трон кресле, свою бывшую любовницу. Все-таки Вацлав Карлович был неправ, решительно ничего в Людмиле не напоминало озерную красавицу Леду. Ну разве что обе были блондинками. Царица была не одна, здесь же находилась и ее сестра прекрасная Ворказа, которая уже успела перекрасить свои пышные волосы и теперь смотрелась жгучей брюнеткой. И, пока царь Цемир раскланивался с царицей, я успел перекинуться несколькими словами с Веркой.
– Им нужен ребенок Людмилы, – шепнула она мне. – Для жертвоприношения.
– Откуда ты знаешь?
– Мне Наташка сказала. Здесь вся система управления богами построена на крови жертв. А тут такой уникальный младенец, с помощью которого можно управлять сразу и морским богом, и подземным.
– Людмила знает об этом?
– В том-то и дело, что она не Людмила, а царица Леда. Память о нашем мире у нее начисто отшибли. Возможно, это проделки Варлава, возможно, Дракулы, а возможно, еще более могущественного существа. Меня Наташка послала, чтобы выкрасть ребенка, но я опоздала. Варлав меня опередил. Он был здесь еще утром, забрал ребенка и улетел в неизвестном направлении.
– Откуда взялась леди Моргана и что ты вообще о ней знаешь?
– Откуда она взялась, не знает даже Наташка. Но она дочь морского царя Форкия, в этом нет никаких сомнений. Ей понадобился несчастный менестрель, но жрица Светлана на всякий случай подменила его тобой. А дальше случилось то, что случилось.
– Значит, эта Моргана вполне может быть союзницей Дракулы.
– Наверное. Наташка считает, что она самая старшая из дочерей Форкия и Кето, а потому и самая могущественная.
– А как ты ощущаешь себя в роли Горгоны Медузы?
– У меня такое чувство, Чарнота, что я ею родилась. Так что не надо меня раздражать.
– А зачем Моргане де Перрон?
– Нынешний де Перрон ей абсолютно не нужен, но она рассчитывала добраться до его дедушки, а тот был даровитым отморозком, в смысле магом, и владел очень древним заклятием.
Мне почему-то казалось, что жертвоприношение младенца должно состояться где-то в районе разрушенной крепости Туле. Ведь неспроста же ее с таким остервенением штурмовали монстры Люцифера и Варлава. Конечно, прекрасные дамы могли и ошибаться относительно планов бывшего ведуна храма Йопитера, но в данном случае мне не оставалось ничего другого, как довериться Наташке с ее глубокими познаниями в обычаях древнего, давно уже сошедшего на нет мира.
– Петр Сергеевич, вы не в курсе, где Люцифер собирается праздновать победу над изменником Аталавом?
Царь Цемир, закончивший обмен любезностями с благородной Ледой, соизволил наконец обернуться ко мне:
– Вероятно, в Мерувиле.
– А где находится этот Мерувиль?
– Приблизительно в ста километрах от крепости Туле. Впрочем, я был там только однажды в сопровождении Дракунова, так что могу и ошибиться.
– Именно там состоялся Высший Совет, где были приняты судьбоносные для Атлантиды и Гипербореи решения?
– Да. Но я там натерпелся такого страха, что больше меня туда калачом не заманишь.
– Разве Люцифер не приглашал вас на предстоящее мероприятие?
– Приглашал, но я это приглашение решил проигнорировать.
– Вам придется лететь, царь Цемир.
– А вот это дудки, царевич Вадимир.
Наверное, во всем виноват был я, затеявший не к месту этот спор, но и Петр Сергеевич Смирнов мог бы не произносить столь громко мое имя. А имя сына Аталава действовало на обитателей этого замка как красная тряпка на быка. Первой вскочила на ноги царица Леда. Лицо ее исказилось от гнева, в устремленных на меня глазах не было ничего, кроме ярости.
– Как вы посмели переступить порог моего дома, царевич Вадимир?
Я не знаю, как складывались отношения этого гиперборейского донжуана и дочери морского царя Леды и были ли они похожи на мои отношения с Людмилой, но вины перед этой женщиной я не чувствовал. А потому и гнев ее счел неуместным. В конце концов, я ничего ей не обещал, а о рождении ребенка узнал случайно. И если Людмила скрыла от меня факт своей беременности, то сделала это, видимо, неспроста. Впрочем, Верка оказалась права, и сейчас я имел дело не с Людмилой, а с Ледой, которая прямо-таки горела желанием отомстить коварному сыну благородного Аталава. И надо сказать, что ей не пришлось подгонять отважных дружинников хитроумного царя Варлава, они прямо-таки зубами заскрежетали, узнав, что во вверенный их заботам замок проник опасный интриган и заговорщик. Мечи засверкали над моей несчастной головой, у меня не было выбора, и я обнажил свой волшебный меч Экскалибур, добытый, к слову сказать, с помощью той же Леды.
– Стойте, – крикнула дружинникам Леда. – Вам не одолеть внука Чернобога, вооруженного волшебным мечом. Я не хочу лишней крови. Пусть убирается вон из моего замка.
Возможно, подручные Варлава слышали о достоинствах моего Экскалибура, – во всяком случае, рычание смолкло, а мечи так и не были пущены в ход. Мне оставалось только поаплодировать мудрости царицы Леды, предотвратившей ненужное кровопролитие. Не знаю, удалось бы нам одолеть три десятка хорошо экипированных и обученных воинов, но жизни свои мы продали бы очень дорого, это точно.
– Волшебный меч в руках мерзавца – это страшное оружие. Но придет день, царевич Вадимир, когда ты горько пожалеешь, что прикоснулся к его рукояти.
– Позволю себе напомнить, благородная царица, что получил я этот меч не без твоей помощи.
Бледные щеки Леды окрасились румянцем, похоже, она действительно помнила, при каких обстоятельствах нам удалось извлечь Экскалибур из холодных объятий голубого карбункула.
– Меч Экскалибур был вручен тебе, царевич Вадимир, сын Аталава, для борьбы с драконом, но ты пощадил чудовищное порождение Тьмы и даже вступил с ним сделку. Впрочем, в этом есть и моя вина, я слишком доверилась внуку Чернобога.
Надо самокритично признать, что в словах Леды далеко не все было неправдой. Меч от нее я действительно получил для борьбы с Ящером. И этого сукиного сына я одолел с помощью восставшего народа. Но убивать его не стал по той простой причине, что под устрашающей личиной скрывалась слишком ничтожная суть в лице агента Тайного общества почитателей Мерлина. Этот нелепый человечишка сам в определенной степени был жертвой обстоятельств. Возможно, кто-то сочтет мой гуманизм неуместным, но я не жалел, что сохранил жизнь ничтожеству по имени Агапид. Увы, мой благородный поступок не был оценен по достоинству царицей Ледой, которая, вероятно, целиком находилась под влиянием Варлава. В данном случае оправдываться было глупо, поэтому, отвесив хозяйке замка поклон и подмигнув Верке, я гордо удалился в сопровождении царя Цемира и верных дружинников. У меня были некоторые опасения по поводу приспешников Варлава, но, к счастью, все обошлось. Дурная слава царевича Вадимира и его волшебного меча Экскалибура в этих обстоятельствах сыграла нам на руку.
– Это из-за вас, Вацлав Карлович, я оказался в немилости у царицы Леды, – сказал я, усаживаясь на летающую телегу.
– Вы говорите о несчастном Агапиде? Но ведь вы убили Ящера, а пощадили всего лишь человека, пусть и не очень чистоплотного, косвенно повинного в смерти людей, но все-таки не законченного злодея.
– А где сейчас находится Агапид?
– Он пропал, – ответил за Вацлава Карловича Шварц. – Исчез бесследно на улицах Лондона. И все попытки нашего ордена узнать хоть что-то о его судьбе, были тщетны.
– Почему вы мне об этом не сказали? – резко повернулся к вампиру Крафт.
– На это у меня не было полномочий, – сухо отозвался Шварц.
Вообще-то, несмотря на скорбные обстоятельства, я имею в виду приобретенное с помощью Верки пристрастие к крови, Генрих Иоганнович вел себя выше всяких похвал. Во всяком случае, на людей не кидался и даже как будто не испытывал в этом особой потребности. Однако я не исключаю, что он успел утолить жажду во время трагических событий минувшей ночи.
– В Мерувиль, – приказал я Ворону.
– Не сносить вам головы, царевич Вадимир, – вздохнул наш храбрый пилот. – Вы только что чудом избежали гибели и тут же суете свой нос в пасть дракона. А пасть эта настолько велика, что без труда проглотит нас всех. Мерувиль – это оплот Люцифера, цитадель заговорщиков, погубивших вашего отца великого Аталава. Боюсь, что он будет не по зубам и самому Чернобогу, не говоря уже о его внуке.
– А дедушка жив? – полюбопытствовал с заднего сиденья Ираклий.
– Разумеется, – криво усмехнулся Ворон. – Боги, как известно, бессмертны, во всяком случае, до тех пор пока это угодно жрецам.
– Интересно было бы взглянуть.
Разумеется, эту фразу произнес не я. У меня не было ни малейшего желания общаться с монстрами, даже близкими мне по крови. Но у драматурга Моравы на этот счет было свое мнение. Он жаждал видеть бога, дабы почерпнуть от него поэтического вдохновения. Прямо скажем, неразумная претензия со стороны простого смертного. Ибо боги бывают гневливы, когда их беспокоят по пустякам.
– Ты неправ, чекист, – запротестовал Морава. – Речь для Велеса идет о жизни и смерти, насколько я понимаю. Так что самое время ему подсуетиться и помочь собственному внуку в противоборстве с нечистой силой. К тому же Чернобог наверняка обладает эксклюзивной информацией, и он вполне может ею с тобой поделиться.
– Что ты думаешь по этому поводу, Ворон?
– Это страшно, царевич Вадимир, страшнее, чем ты думаешь.
– Но возможно?
– Для этого тебе необходимо войти в храм Чернобога и произнести нужное заклятие.
Я чуть было не спросил Ворона, как произносится эта магическая формула, но вовремя спохватился. В конце концов, откуда обычный придворный может знать родовое заклятие, предназначенное для общения с дедушкой Велесом. Скорее это заклятие должен знать я, одно из его земных воплощений. Впрочем, за помощью к Чернобогу я решил обратиться только в крайнем случае, когда другого выхода не будет.
До Мерувиля путь был неблизкий, так что я успел вздремнуть, воспользовавшись тишиной, наступившей наконец на борту нашего деревянного лайнера. События последних дней плохо сказались на моем пока еще полном жизненных сил организме, и мне надо было как-то компенсировать чудовищный недосып, который образовался в результате бесконечных подвигов, как воинских, так и сексуальных, совершаемых мною в последние дни. Разбудили меня вопли восхищения, издаваемые Ираклием Моравой по поводу проплывающих под нашей летающей колымагой пейзажей. Должен сказать, что древняя Атлантида была воистину восхитительным по части ландшафта материком. Животный мир здесь тоже был весьма разнообразен. Я, например, был потрясен, увидев одетого в шубу мехом наверх африканского слона. К счастью, Ираклий мне вовремя подсказал, что в эту минуту мы наблюдаем за брачными играми мамонтов.
– А разве в Атлантиде водятся мамонты? – удивился Крафт.
– Мы пролетаем над Гипербореей, – покосился на неуча Ворон.
Я думаю, Ворон уже догадался, что окружающие царевича Вадимира люди имели смутное представление об Атлантиде, но, судя по всему, он считал их просто варварами, возможно даже обладающими большой магической силой, привлеченными сыном царя Аталава для темных дел. Видимо, босс Ворона действительно был законченным авантюристом и привык якшаться с сомнительными элементами, во всяком случае, подозрений мы у старого дворцового выжиги пока что не вызывали – ни своим внешним видом, ни глупыми вопросами.
Город Мерувиль с высоты птичьего полета смотрелся более чем внушительно. Он был расположен на высоком плато и обнесен по периметру каменной стеной. Мы довольно долго парили над ним в многочисленной компании таких же, как наша, летающих телег, и я смог довольно подробно изучить его планировку. В центре города возвышалась огромная ступенчатая пирамида. Ворон в ответ на вопрос любопытного Ираклия Моравы назвал эту пирамиду главным храмом, посвященным всем богам Атлантиды и Гипербореи. Справа и слева от пирамиды возвышались два величественных дворца. Один из них, если верить тому же Ворону, предназначался для Высшего Совета, а другой для Совета кланов. Перед главным храмом располагалась довольно приличных размеров площадь, подходящая для народных торжеств. Кроме того, город был густо застроен дворцами для жрецов, царей и вождей самых влиятельных кланов. Простолюдины в этот город допускались только по торжественным дням. А точнее, ночам, поскольку все религиозные церемонии проводились в Мерувиле именно в это время суток. Судя по наплыву паломников, которые запрудили городские окрестности, именно этой ночью готовилось нечто из ряда вон выходящее и предназначенное не только для знати, но и для народа.
Мы приземлились в двухстах метрах от города, распугав мирную группу поселян, которая устроила на берегу ручья небольшую пирушку. Впрочем, никто нам претензий не предъявлял, так как в глазах черни мы были солью атлантической или гиперборейской земли, ибо прибыли в Мерувиль не на своих двоих, а на летающей платформе. Следом за нами приземлилось еще несколько летающих корыт с господами не менее знатными, чем мы. Осторожный Ворон настоятельно посоветовал мне надвинуть шлем на лоб пониже, ибо среди вновь прибывших могут оказаться мои старые и недоброжелательно настроенные по отношению к сыну Аталава знакомые. Я совету внял и поплотнее завернулся в плащ, одолженный у царя Цемира и богато разукрашенный бычьими головами. Что же касается самого Петра Сергеевича, то он был немедленно опознан как царь Саматрии и получил все причитающиеся ему почести. Его приветствовали не только народные массы, но и вожди. Если простолюдинов в город пока не пускали, то знатным вельможам никто препятствий не чинил, чем мы немедленно и воспользовались.
Торжественной поступью мы поднялись по широкой лестнице на возвышенность и вступили в ворота славного города Мерувиля. В воротах нас придержали, но ненадолго. Громкое карканье Ворона по поводу невежества олухов, вздумавших причинять неудобства царю Саматрии Цемиру, подействовало отрезвляюще на ретивых служак, и они проводили нас подобострастными поклонами. Вступив в город, мы слегка растерялись, ибо понятия не имели, где здесь расположена гостиница. Впрочем, волновались мы напрасно, ибо у царя Саматрии в этом городе был роскошный дворец, где нас встретили с распростертыми объятиями. Про объятия, это я, конечно, в переносном смысле. Челом били. Это я уже в смысле прямом. Многочисленные рабы и приживалы буквально внесли на руках размякшего после долгого перелета царя Цемира под своды сулящего прохладу и покой роскошного дворца. Поскольку мы числились здесь особами более мелкого, чем Петр Сергеевич, ранга, то нам пришлось топать своими ножками. Возможно, истинный царевич Вадимир и устроил бы по этому поводу скандал неразумным саматрийцам, но я от природы человек скромный, а потому не стал терроризировать и без того напуганную приездом высокого начальства обслугу. Прежде чем садиться за пиршественный стол, мы предались омовению в бассейне с очень теплой и, кажется, даже проточной водой. Эта мыльня была столь роскошно отделана мрамором и золотом, что я не удержался и попенял хозяевам за чрезмерное расточительство. Петр Сергеевич на меня почему-то обиделся, хотя упрек-то предназначался явно не ему.
– Уж чья бы корова мычала, – пробурчал царь Цемир. – Между прочим, царевич Вадимир считается самым большим мотом на обоих материках Атлантиды, а о его тратах здесь ходят легенды.
Приняв к сведению сей прискорбный факт, я тем не менее не стал осуждать своего возможного предка, бремя которого мне выпало нести в легендарной стране Атлантиде по воле неведомых сил. В конце концов, роскошь засасывает, и неискушенному в жизненных реалиях молодому человеку трудно устоять перед соблазнами окружающего мира.
Пока мы пировали, сидя за столом, заваленным невиданными яствами, Ворон успел сбегать на разведку. По его словам, в городе готовилась невиданная по размаху религиозная мистерия с кровавыми жертвоприношениями. Похоже, верховный жрец Атлантиды и Гипербореи Люцифер решил продолжить начатую с таким успехом кампанию против потомков местных богов, расплодившихся безмерно. Этот сукин сын приказал объявить по всем городам и весям, что делается это исключительно по воле самих богов, которые жаждут собрать своих потомков на горе Меру, дабы крепко прижать их к груди и облагодетельствовать сверх всякой меры. По признанию Ворона, кандидатов в жертвы набралось более десятка, и среди них младенец, рожденный царицей Ледой от бога Велеса. По мнению жрецов, возвращение именно этого младенца в объятия чадолюбивого отца принесет невиданный рост благосостояния населению как Атлантиды, так и Гипербореи. Все-таки как просто у них здесь решались экономические проблемы.
– А когда состоятся жертвоприношения? – спросил я Ворона.
– Ночью на площади, перед храмом всех богов, при большом стечении народа.
– А где сейчас находятся потенциальные жертвы?
– Вероятно, в храме, под усиленной охраной стражи, сплошь состоящей из слуг самого Люцифера.
– Их можно подкупить?
– Вряд ли. Во-первых, их слишком много, а во-вторых, они все выходцы с окраин обитаемого мира, где не знают истинную цену денег.
– Нецивилизованные, значит, – сделал справедливый вывод Ираклий Морава.
– Я же говорю, варвары.
– А в храм можно попасть?
– Ворота храма будут закрыты до самого вечера. Туда не пускают даже царей и вождей, не говоря уже о простых смертных. Мерувиль под самую завязку заполнен тайными агентами Люцифера, которые хватают всех, кто вызывает хотя бы малейшее подозрение. До наступления темноты тебе на улице лучше не появляться, царевич Вадимир, ибо тебя в этом городе знает каждая собака.
– Но его ведь могут опознать и ночью, – забеспокоился Вацлав Карлович.
– Ночью все будут в масках, и жрецы, и цари, и вожди, и простолюдины, – пояснил Ворон. – Сегодня ведь ночь Великого Отца.
– А это еще кто такой? – удивился Ираклий.
– Покровитель всех кланов независимо от тотемной принадлежности.
Из дальнейших объяснений Ворона выяснилось, что ночь Великого Отца – это еще и праздник единения простонародья и элиты, когда все становятся равными под скрывающими лица масками и шкурами. Этакая своеобразная компенсация народу за его неспособность к оборотничеству. В эту ночь ему дается возможность почувствовать свою причастность как к родному тотему, так и к Отцу всей населяюшей Атлантиду и Гиперборею живности.
– А зачем знати надевать личины, – удивился Морава, – если они и без того оборотни.
– Метаморфозы в ночь Великого Отца строжайше запрещены, – пояснил неучу Ворон, – и всякий, кто осмелится нарушить этот запрет, будет немедленно казнен, каким бы рангом и заслугами он ни обладал.
– Сурово, но справедливо, – подытожил Ираклий.
– Это в тебе говорит комплекс простолюдина, неспособного к магическим превращениям, – уколол его Марк.
– От оборотня слышу.
Спор между деятелями искусства мог затянуться на весь вечер, а потому ввиду острой нехватки времени я его прекратил:
– Скажите, Петр Сергеевич, а вы тоже обрели здесь способность к метаморфозам?
– Это вы в каком смысле? – Щеки у Смирнова зарозовели, словно я уличил его в чем-то непристойном.
– Вы можете превратиться в быка?
– Разумеется, нет, – обиделся царь Цемир, – ибо тотемом саматрийского клана является не бык, а Минотавр, прямой потомок самого Зевса Громовержца. Я обладаю способностью к метаморфозам, но тело мое остается человеческим.
– Следовательно, и вы, и вся саматрийская знать пойдете под нож новоявленного реформатора Люцифера, – подвел я итог. – Вы о чем думали, Петр Сергеевич, когда голосовали за этот закон? Ведь вы прямой потомок бога.
– Нет уж, позвольте, – возмутился царь Цемир. – Вы просто не в курсе здешних порядков, господин Чарнота. Уже более тысячи лет прошло с тех пор, как Высший Совет вынес решение считать Минотавра представителем животного мира, ибо главным отличием человека от животного является все-таки не туловище, а голова. И тем же решением кентавры были уравнены в правах с атлантами и гипербореями. Правда, потом кентавров все равно истребили, но уже не решением Высшего Совета, а, так сказать, в рабочем порядке. Между прочим, в одном с нами положении находятся представители кланов Слона и Мамонта. Им тоже не хватает массы тела для полноценной метаморфозы, и у них меняется только голова.
– Откуда у вас такие сведения, Петр Сергеевич?
– От Варлава. Он мне все объяснил про здешние порядки и посоветовал не искушать судьбу. Все равно мой голос не мог ничего решить в судьбе обреченных, а своим упрямством я мог бы навлечь гнев Люцифера на несчастных сматрийцев, и без того потрепанных морскими разбойниками царя Форкия.
Видимо, Петра Сергеевича все-таки мучила совесть. Ибо чувствительный российский интеллигент не мог не понимать, что, поддержав Люцифера, он обрек на муки и смерть очень многих людей и, возможно, разрушил хрупкий баланс, на котором держались мир и согласие в Атлантиде и Гиперборее. Однако осуждать Смирнова за проявленную мягкотелость я не собирался. Ему этот мир был абсолютно чужим и непонятным, поэтому он и пошел по пути наименьшего сопротивления, вняв совету коварного Варлава. А уж этот негодяй абсолютно точно знал, что Люцифер не ограничится полумерами на избранном пути и пустит под нож всех оборотней Атлантиды и Гипербореи. Бывают, знаете, в истории человеческой цивилизации времена, когда отрываться от народа крайне опасно. Даже по чисто внешним признакам. Похоже, для элиты Атланты и Гипербореи наступил именно такой момент.
Поскольку ночью нам предстояли великие дела, я настоятельно порекомендовал своим соратникам выспаться, благо до полуночи было еще далеко, а сам занялся разработкой плана предстоящей кампании. Действовать я собирался решительно и бескомпромиссно, поскольку никаких иных путей решения проблемы в силу сложившихся обстоятельств у меня не оставалось. Технические детали плана я обсудил с Вороном. Дворцовый интриган долго чесал репу и с сомнением качал головой. По его мнению, мое предприятие было обречено на неудачу, ибо противостоять мне будет сам Люцифер, личность загадочная и могущественная. Про которого в узких и осведомленных кругах поговаривали, что он и сам не без греха, в смысле божественных предков. И даже очень не без греха. Кто знает, но, быть может, осознание собственной неполноценности и подвигло его на то, чтобы первым крикнуть: держи вора!
Ночь опустилась на Мерувиль внезапно, словно боги, обитающие в высоких сферах, то ли в горах, то ли на небесах, одним махом задернули штору. Справедливости ради следует заметить, что они оставили горящим ночник, я имею в виду луну, а также разукрасили свой черный занавес мириадами мигающих светлячков. Впрочем, горожане и гости священного города сами позаботились о том, чтобы не затеряться в темноте. В дополнение к ночному светилу они зажгли тысячи ламп и фонарей. Я затрудняюсь ответить, какими источниками энергии они пользовались, но освещенности Мерувиля мог бы позавидовать любой российский мегаполис, включая любимую столицу.
Перед главным храмом всех богов собралась огромная толпа, насчитывающая по меньшей мере тысяч пятьдесят. Ворон нас не обманул. Человеческих лиц мы в этой толпе не видели. Каждый из присутствующих счел долгом порадеть родному тотему и напялить на себя шкуру и личину, реалистично отражающие внешний вид мифологического прародителя. Мы тоже не ударили в грязь лицом и нацепили на головы довольно неудобные маски, увенчанные рогами. Царь Саматрии Цемир прицепил к своему костюму еще и хвост, но я этой важной деталью пренебрег, ибо считал, что моим планам бычий хвост будет помехой. Головы присутствующих, а точнее, их устрашающие рыла были обращены на дверь храма и на расположенный перед этой дверью на довольно высокой платформе огромный камень прямоугольной формы, расписанный иероглифами и прочими подобного рода знаками. Камень был полупрозрачным и светился изнутри красноватым светом. По словам Ворона, этот жертвенный алтарь был связан мистическим образом с Алатырь-камнем и черпал из него магическую энергию. Несмотря на огромное скопление народа, на площади царила почти мертвая тишина. Судя по всему, с дисциплиной в Атлантиде и Гиперборее все было в полном порядке, и простолюдины глубоко почитали как богов, так и обслуживающих их жрецов.