— Проходи… — Один из секъюрити махнул мне рукой.
   Я поднялся на уже знакомый этаж, но нажимать на кнопку звонка, как все сотрудники, остерегся. Подождал, пока это сделают другие.
   Уже через пару минут открывающее устройство сработало, и я неожиданно убедился в том, что моего нового знакомца на посту нет.
   Вместо него дежурил тощий, унылого вида брюзга. Этот не сидел за столом, а следовательно, и не читал, и значит, был для меня менее удобен для налаживания контакта. Кроме того, я не заметил в нем никаких признаков ментовского. Обычный российский пенсионер — строитель или преподаватель…
   Задуманная мною операция автоматически отменялась…
   «А если он вообще всю эту неделю не появится…»
   На следующей недели секьюрити издательства был бы вообще мне без надобности…
   Подумав, я направился во второе крыло, по другую сторону холла…
   Но все было бесполезно.
   Я поднялся на следующий этаж, он тоже принадлежал книжникам. У каждой двери я ждал, пока кто-нибудь из сотрудников не проявит инициативу…
   И неожиданно удача!
   Мой знакомец оказался за последней, четвертой дверью.
   Тут было что-то вроде приемной главного редактора издательства. Просторное помещение. Офисная мебель. Диван для посетителей, компьютер, гирлянды искусственных цветов…
   Здоровяк сразу меня узнал, осветился всей своей золотой оковой во рту.
   — Заходи! — Кроме нас, в приемной никого не
   было. — Приступил к работе?
   — Пока нет. Кого-то ждут, кто решает… Как ты?
   Мы еще поговорили ни о чем, соблюдая ритуал.
   Ничего не значащий и ни к чему не обязывающий
   треп единственно и создает необходимую атмосферу теплоты и доверия между малознакомыми людьми.
   Речевой этикет…
   Улучив момент, я достал фото девушки.
   — Не видел со сегодня случайно?..
   На снимке они стояла у входа в церковь Воскресения Словущего ни Арбате.
   — Нет. А кто она?.. — охранник улыбнулся, снова показав при этом сразу все свои золотые фиксы. Я еще раз обратил внимание на его рыжъе — такое теперь редко увидишь. — Симпатяга…
   — Не знаю. Редактор? Корректор? Где-то у вас тут работает…
   — А как к тебе фотка попала?
   — Долго рассказывать…
   Он что-то заподозрил:
   — Уголовница?
   — Бракоразводный процесс…
   Охранник смекнул:
   — Ты не в частных детективах?
   — Угадал.
   Он уважительно взглянул на меня.
   — А как платят? — Как каждый мент, он надеялся рано или поздно тоже податься в частные сыщики. — А говоришь, к нам на работу… Дай-ка еще взгляну… — Он повертел фотографию в толстых коротких пальцах. — Сначала посмотрел: вроде не знаю. А теперь кажется, что видел… Может, наш автор. Их много сейчас молодых, хорошеньких. Хочешь, оставь? Я покажу, кое-кому…
   Было это рискованно. Но другого выхода я не видел.
   Это было менее опасно, чем обращаться к незнакомому редактору или в отдел кадров.
   — Позвони, если что будет… — Я записал на цветном бумажном квадратике, из тех, что постоянно таскал с собой, номер своего мобильного. — Но, смотри, никому!..
   — Да понимаю! Двадцать пять лет в конторе!..

ВТОРОЕ ПРЕДУПРЕЖДЕНИЕ

   Свой «жигуль» я нашел там, где его оставил. Привычно обошел вокруг. С колесами на этот раз все было в порядке. И со стеклами. Под днищем тоже рроде ничего подозрительного не было. Но то, что лежало сверху на капоте, на видном месте, заставило меня вздрогнуть.
   Впрочем, на капоте тоже не было ничего особенного.
   Длинный новый гвоздь. Точно такой, каким мне проткнули шину два дня назад.
   Я положил его в карман, сел за руль. Первые километры проехал по Ленинградке словно на автопилоте…
   «За мной следили!..»
   Постоянно или только эпизодически.
   Только один раз я заподозрил за собой хвост, возвращаясь в Химки.
   «Почему меня не пасли по дороге домой?! Может, им так же, как в прошлом городской милицейской наружке, нужно специальное разрешение на наблюдение за пределами Московской кольцевой?!»
   У меня даже возникла вздорная мысль:
   «Не водит ли меня обычная ментовская служба?!»
   В любом случае несколько минут назад мне грубо дали понять, что моя роль в этой истории для кого-то никакая не тайна…
   В один прекрасный день, если понадобится, те же люди могут запросто сообщить обо мне девушке или тому же генералу Арзамасцеву…
   Дальнейшее все легко прогнозировалось.
   Исполнительному директору фонда не с руки будет предавать скандальную историю огласке, и он предпочтет собственное закрытое расследование — даст команду собственной Службе Безопасности фонда проверить элитные апартаменты девушки на вшивость.
   Специалист-профессионал сразу обнаружит, что комнаты и коридор в квартире нашпигованы подслушивающими и подсматривающими устройствами, как и здание, которое наши комитетчики в девяностые подставили американцам под новое посольство в Москве…
   Я представил шок, который вызовут результаты первого же запуска сканера…
   Дальнейшее будет зависеть от моего таинственного заказчика и главы фонда, точнее от того, какие пути они изберут, преследуя свои цели в схватке не на жизнь, а на смерть за овладение фондом…
   Ставка, судя по всему, была большой. Поэтому заказчик привлек второго сыщика или даже бригаду, чтобы следить за первым, то есть за мной…
   Загадка было в другом.
   Мне прокололи шину, а потом положили такой же гвоздь на капот.
   Меня намеренно предупредили о том, что за мной следят…
   Зачем?!
   Я на автопилоте проскочил чуть ли не до старого здания Академии МВД на Зои и Александра Космодемьянских. Прижался к тротуару. Мне следовало серьезно обо всем подумать.
   В сущности, этому могло быть только одно объяснение.
   Оба случая слежки за мной произошли, когда я появлялся в районе издательства «Тамплиеры», пытаясь больше узнать об объекте наблюдения, о девушке. Моему заказчику это не нравилось. По условиям договора я не имел права интересоваться объектом. Оба раза меня уличили в нарушении условия заказа и открыто предупредили.
   Но почему не наложил штраф? Не отказался вовсе от моих услуг?!
   По-видимому, этому тоже было одно логичное объяснение.
   «Коней на переправе не меняют! Вот оно!..»
   К концу срока наблюдения мой заказчик что-то готовил!
   Может, моими пленками хотят свалить Исполнительного директора фонда?..
   Дискредитировать и убрать так же, как когда — то министра юстиции, а потом и генерального прокурора…
   Но что произойдет в этом случае со мной по окончанию заказа? Оставят в стороне, дадут вернуться к прежним занятиям? Выдадут конторе?..
   Я мысленно обозрел выстроенную мною схему.
   Кроме версии борьбы внутри фонда за должность его главы, оставалась еще небольшая вероятность того, что в деле замешаны бандиты, из тех, что крышуют российский книжный бизнес. Недаром гвозди, которые я обнаруживал, каждый раз были связаны с поездкой в издательство «Тамплиеры»…
   Что ж! Если в дело втянута преступная группировка, тогда все проще!
   Мне не придется долгие месяцы томиться в следственном изоляторе в ожидании суда. Бандитам тоже ни к чему огласка — со мной рассчитаются одномоментно с помощью «Макарова» поздно вечером или рано утром прямо в Химках, поблизости от моего подъезда…
   Я включил зажигание, развернулся. Не спеша, снова выбрался на трассу.
   Все произойдет иначе еще в одном возможном варианте — если мой заказчик засветился и теперь за мной следят менты или ФСБ. Тогда все пойдет по другому сценарию.
   Расследование поведет московская милиция или Федеральная Служба Безопасности. Доказать, что именно я установил жучки в квартире элитного дома, будет непросто. Но не значит совершенно невозможно.
   Я не мог предусмотреть всего. Где-то наверняка остались отпечатки моих пальцев, кто-то из соседей мог запросто меня вспомнить…
   Да мало ли вариантов! Взять хотя бы мою встречу у армянского кафе с нынешним руководителем криминальной милиции в округе.
   Пашка Вагин меня видел!..
   Казалось бы, чистая случайность. Мало ли почему я мог оказаться, на Северо-Западе! Могли быть тысячи причин. Причем тут подслушка?!
   Однако это объяснение хорошо для любителя, но не для профессионала-розыскника!
   Наша встреча с Пашкой сама по себе ничего не значит. Она лишь отложилась в его памяти. И будет храниться невостребованной. Но только до тех пор, пока не поступит материал о нарушении неприкосновенности частной жизни, тайном проникновении в чужое жилище и установлении записывающего устройства в квартире элитного дома, расположенного неподалеку от армянского кафе…
   И вот тогда наступит момент истины.
   Тайное становится явным совсем не потому, что возникают новые свидетели и обстоятельства! Что-то вдруг происходит в головах, и все вокруг внезапно понимают, чьих это рук дело.
   Господин подполковник немедленно вспомнит обо мне.
   Так же, как мне вчера мгновенно открылось, что кто-то откатил Вагину за его услуги, заказав столик в ночном шалмане, так и он, конечно, просек, что у меня стремное дело в его районе и что заказ этот непростой, поскольку я не хотел, чтобы охранник догадался о нашем с ним знакомстве.
   Пашка еще раньше прикинет, что в доме у девушки иоработал профи, частный детектив из бывших розыскников, каких сейчас в Москве навалом, и тут ему ничего не светит. Но во время сеансов прослушивания детектив этот, должно быть, находился вблизи объекта, а мог и ненадолго отдаляться, зайти, например, в близлежащее кафе…
   И тут, конечно, Пашка немедленно свяжет вместе свои рассуждения и эту нашу встречу в нескольких сотнях метров от места преступления…
   Подумаешь, тайны мадридского двора!..
   Сразу станет ясно, почему я оказался рядом с кафе и почему не хотел, чтобы охрана знала о моем знакомстве с начальником криминальной милиции…
   Вагин даст указание взять в кадрах архивную фотографию из моего личного дела — не глупец же он, чтобы воспользоваться той, где мы трое — он, Рембо и я! — и предъявит ее лицам кавказской национальности на автостоянке и тем, кто подрабатывает в кафе официантами. Его старший опер пригрозит им отменой московской регистрации, если… Но они и без того расскажут обо мне все, что помнят: как часто, когда и в какое время меня видели в кафе…
   Пашка быстро поймет, почему я всегда садился за один и тот же стол, отдергивал занавеску на окне, выходящем на элитное жилище потерпевшей…
   Конечно, Вагин не станет требовать моей крови. Корпоративная ментовская дружба не допускает этого…
   Но не все будет зависеть только от него.
   Потерпевшей стороне буду интересен не я — мой заказчик. На начальника криминальной милиции нажмут сверху. И когда он убедится в том, что я не могу ему в этом помочь, или если заказчик окажется милиции не по зубам, Вагин поневоле вынужден будет сдать меня.
   С чем я и мог себя поздравить…
   Неожиданно мне стало спокойнее. Я осознал всю сложность своего положения.
   «Надо сделать все, чтобы установить моего заказчика…»
   Действовать следовало решительно и как можно скорее — до конца срока заказа оставалось совсем немного.
   Мне требовалась помощь или, на худой конец, хороший совет, и я знал, где смогу его получить. Если, конечно, рискну впутать Рембо и «Лайнс» в свою авантюру…
   Глава Ассоциации ответил на этот вопрос сам. На мой мобильник поступил вызов — мне звонил Рембо:
   —Ты далеко?
   —Недалеко от «Сокола», на Ленинградке. Как на счет пообедать?
   —Таня передала мне… Давай. Я чувствую зверский голод, но в тринадцать у меня переговоры. Как в пятнадцать?
   —Заметано. Место ты знаешь.
   —Еще бы…

«ПЕТРОВКА?!»

   Конечно, Рембо его знал. В ресторане Центрального Дома литераторов, где мы, опера с Петровки, обмывали наши успехи и неудачи, включая и мои попытки сочинений и опубликования детективных рассказов.
   Но в первый раз мы собрались там в связи с моим счастливым спасением от воровского ножа…
   Это было в начале зимы, в такие лее морозные сутки, как сегодня.
   Тому предшествовала так называемая оперативнаякомбинация, едва не закончившаяся для меня неудачно.
   На блатной хате, куда я был введен под легендой,как залетный костромской вор, один из присутствовавших заподозрил во мне мента. Это был еще нестарый вор, несколько раз сидевший. В каждой зоне обычно есть такой, которому достаточно только раз взглянуть на кого-то, кто назвал себя вором, чтобы постановить безапелляционно: «Воры! Онне наш человек…»
   Случилось это под утро. На блатхате собралась небольшая, но теплая компания. Как только обвинение мне было предъявлено, братва мгновенно протрезвела. Забаррикадировали двери и окна. Бежать было некуда — квартира находилась на четвертом этаже…
   Мне тут же устроили экзамен по части знания костромской братвы.
   Этого я не боялся. Мои ответы были исчерпывающи: я знал ее всю. Таскал, задерживал, говорил по душам, сажал, снова встречал. Начал я со старого вора Фогеля, которого так и не смог посадить…
   Я спокойно перечислил с десяток заметных тамошних воров, их воровские клички, дела, срока, дружеские и интимные связи, предпочтения…
   Больше, чем я, бывший опер костромской уголовки, ученик тамошнего Шерлока Холмса — Григория Басаргина, на этой хате о тамошней братве никто не знал.
   — Все! Какие еще дела!
   В компании насчет меня не было единого мнения.
   И все же мой обвинитель пер на меня буром. Меня заставили выложить все из карманов, раздеться и один из воров помоложе ошмонал меня всего.
   МУРки — удостоверения МУРа — со мной, конечно, не было, как и любых других ксив. Отправляясь на задание, я все оставил в сейфе, а ключ передал своему старшему оперу. Им был Рембо.
   — Вот всё, воры. Смотрите…
   Меня тормознул номер телефона, записанный на клочке трамвайного билета.
   На Петровке в те дни шел ремонт и наших всех перевели в другое крыло, где помещалось оперативное управление. Номеров там я не знал…
   — Чей телефон?
   Я объяснил, что познакомился с девкой, в трамвае, там и записал.
   —Первые три цифры! Смотри! Это номер конторы…
   —Не знаю. Я не спрашивал, где она работает.
   —Значит, так, воры. Назад дороги нам нет. Только вперед… — Тут тоже боролись за поднятие собственного авторитета, и мой обвинитель не был исключением. — Мент сидел тут с нами и все накнокал… Если мы его отпустим, завтра всех повяжут…
   — А за базар ответишь? — Я вскинулся, с понта мог задушить его в своем праведном воровском гневе.
   — Отвечу!
   Нашлись и такие, что меня поддержали. Несколько молодых воров.
   — Кончай! Свой он. Не видишь?!
   Я запомнил каждого из них и мысленно поклялся, что, если выберусь живым и мне представится случай, обязательно отблагодарю — во что бы ты ни стало вытащу, освобожу, отпущу…
   — Воры! Вы свидетели…
   — Пусть кто-нибудь позвонит…
   Я сидел на стуле, раздетый донага, и безостановочно жевал орбит без сахара.
   Любая нестыковка грозила мне смертью — мои новые знакомые, не задумываясь, посадили бы меня на нож…
   Воры тут же постановили: одна из проституток наберет записанный на билете номер телефона и прокричит в трубку: «Петровка! Срочно выезжайте, тут разбой в подъезде…»
   Немедленно нашлась и девка, пожелавшая сыграть роль жертвы ночного разбоя: худая, рижского разлива рыжая сучка.
   — Дайте! Я!
   — Звони!
   В кабинете на Петровке, 38, в крыле, где раньше размещалось оперативное управление, к утру собрались коллеги.
   Я уже знал, что должно произойти дальше.
   Тот, кто снимет трубку, сразу назовет себя и добавит официальное:
   — Слушаю!
   На этот счет существовала то ли инструкция, то ли традиция. Некоторые особо прыткие из нас добавляли еще и свое лейтенантское или капитанское звание…
   Мою игру можно было считать проигранной.
   «Это всё! Мой бесславный конец…»
   Подробности происшедшего я узнал уже потом, когда унес ноги.
   К утру опера в кабинете расслабились, некоторые дремали. Среди них и Пашка Вагин тоже…
   Рембо — в то время уже добившийся определенной независимости, удачливый, старший опер, успел даже поправить настроение стаканом портвейна. С его ростом и весом это проходило вовсе незаметно для начальства и тех, кто его недостаточно знал.
   Мое счастье, что этой ночью ближе других к телефонному аппарату оказался именно он.
   Рембо снял трубку не сразу. Может, посчитал, что звонит начальство.
   —Алло! — Он с понта дремал.
   Женский голос прокричал с надрывом:
   —Алло! Это Петровка? У нас тут разбой в подъезде!..
   Что подсказало Рембо заподозрить подвох? Смутила
   первая ее фраза? Или истеричный крик…
   А может, то, что для разбоя в подъезде рассвет — час неподходящий? Или то, что один из его оперев пока еще не вернулся с серьезного задания? И не звонил?..
   —Петровка?уже спокойнее крикнула девка.
   —Херовка! — Рембо бросил трубку.
   Через минуту тот же голос повторил атаку:
   —У нас разбой! Это Петровка?
   —Какая Петровка, сука? Дай поспать…

ДОМ РОСТОВЫХ

   Обычно пустой, запущенный двор здания писательских союзов, известного также как Дом Ростовых, — именно в нем Лев Толстой устроил первый бал своей Наташе — с памятником литературному гению посредине поразил непривычной деловой суетой.
   За время, что я не был на Поварской, многое вокруг изменилось.
   У флигеля высокой иностранной комиссии, формировавшей когда-то писательские группы для зарубежных поездок, толпились какие-то люди. Это не были «инженеры человеческих душ», как когда-то назвал их Сталин, для которых поездки за казенный счет были наградой за угодничество и лояльность.
   Пропущенные сквозь сито комиссии, они при первой же возможности катили по свету, беспрестанно жалуясь читателям на невыносимую тоску, которая охватывает их в первые же минуты после пересечения государственной границы социалистической родины.
   Сегодня во флигеле располагалось небольшое уютное кафе, названное «Толедо» на испанский вкус. За оградой из искусственных цветов виднелись сервированные столики. Посетителей внутри было мало. За крайним столиком двое кавказцев вместе с симпатичной официанткой лениво баловались пивом.
   Я заглянул, тут же вышел.
   Мне хотелось убедиться в том, что я ушел от наружного наблюдения и слежка мне больше не угрожает.
   У другого входа разгружали мини-автобус с бутылками айрана «Тан» — «Айран снимает похмельный синдром. Перед употреблением взболтать. Секрет кавказского долголетия».
   Кафе «Толедо» во дворе оказалось не единственным.
   По другую сторону памятника литературному классику виднелось еще несколько небольших уютных ресторанчиков и кафе. Новенький серебристый «Ниссан» ожидал кого-то у вывески «Армянская пицца». Рядом «Старый фаэтон» обещал разносолы армянской, русской и еврейской кухни, а чуть сбоку, на крыльце другого ресторана высилась опереточная фигура швейцара в цилиндре и во фраке с длиннющими фалдами.
   Никого подозрительного я не заметил.
   Вернувшись к Дому Ростовых, я потянул на себя сохранившуюся еще с прежних времен неказистую дверь и оказался в вестибюле здания писательских союзов, где еще десяток лет назад бушевали нешуточные страсти, за которыми, затаив дыхание, следила огромная читающая страна…
   Властители дум, чьи имена были у всех на слуху, входя, сбрасывали с плеч на руки услужливых швейцаров легкие заветные дубленки и поднимались по белой мраморной лестнице в кабинеты писательских начальников.
   Здесь была святая святых — главный штаб литературной номенклатуры, и первым среди них был совсем не писатель, а человек из наших.
   Обобщенный портрет последнего литературного начальника я как-то нашел в журнале. Известный поэт[2] написал о нем: «Прилежный завхоз и палач, в ЧК прослуживший и в МУРе, умел он сердечность сопрячь с презрением к литературе…»
   Пенсионного вида вахтер с кипятильником в граненом стакане кивнул, увидев мое целлофанированное удостоверение члена литературного клуба, и снова взялся за заварку.
   Я двинулся по второму этажу потемневшим от времени и затертости паркетом вдоль узкого коридора, давно некрашеные стены его были увешаны фотографиями именитых, и снова спустился, но уже по другой лестнице — черной. Короткий переход соединял входную дверь со стороны Поварской со зданием на Большой Никитской. Еще через несколько минут я был уже в ресторане Центрального Дома литераторов на другой улице, куда путь моим возможным преследователям был надежно перекрыт охраной…
   — Я не надолго…
   Рембо появился минут через десять. Первым делом взглянул на часы Через час с небольшим его ждали далеко отсюда, в другом конце Москвы…
   За столиком выяснилось, что мы попали на Праздник молодого французского вина, начавшийся еще в октябре.
   В меню значилась телятина «Орлов», перепела «Голицыно», лосось «Царь Николай», а также жареные телячьи гланды с рагу из белых грибов с соусом, коктейль из крабов и креветок «Мари Роуз» и другие не менее затейливо приготовленные и названные блюда. Сегодня здесь знакомили с традиционной русской кухней, присущей богатым домам прошлого.
   Я заказал бутылку божоли, жюльены, малосольной маринованной семги, миноги, красной икры…
   Рембо, прошедший в последние годы под руководством молодой жены что-то вроде курса подбора вина и закусок, несколько раз порывался меня поправить, но, в конце концов, махнул рукой. На минуту мы почувствовали себя, как прежде, ментами, просочившимися в писательский дом, чтобы обсудить предстоящее задержание или реализацию…
   Вышколенный официант тут же принял у нас заказ.
   Как не спешили, с минуту-другую поговорили о даче. Все сотрудники фирмы жили на одном большом дачном участке, купленном «Лайнсом», читай, Рембо. Все, кроме меня. Я же не изменял родному Расторгуеву.
   Рембо много раз уговаривал меня взять соседний с ним участок. Сейчас продолжился старый разговор:
   —Стали бы соседями…
   —Самый момент…
   —Баню тебе ставить не нужно, она у нас уже есть…
   Разговор о даче и бане был тоже только разминкой. В конце ее Рембо спросил:
   —Когда ты освобождаешься от заказа? По-моему, через несколько дней…
   —Формально в следующую пятницу…
   —Отлично. С понедельника я отдаю тебя приказом…
   —Что так?
   —Не искать же мне нового сотрудника…
   —Живая работа?
   —Да, у одного клиента неприятность со страховкой. Ты не против?
   —Что ж! — Страховые дела извечно были честным
   хлебом частного детектива.
   За последние недели я успел оценить, насколько спокойнее работать по привычным заказам. На этом разминка закончилась.
   —Что произошло? — спросил Рембо.
   —Похоже, что я собираю компроматы на одного солидного человека… Ты его знаешь. Глава Фонда Изучения Проблем Региональной Миграции. Он приезжал к нам за кейсом…
   Рембо вспомнил его сразу:
   — Арзамасцев…
   — Девушка, за которой я хожу, его любовница…
   —Да-а…
   —Позвольте!.. — К столику подошли официанты, теперь их было уже двое.
   Принялись сервировать стол.
   Мы получили время подумать и осмотреться.
   О бывшем дворянском особняке, который до революции занимала Московская масонская ложа, ходило много легенд. Герой одной из наиболее известных был давно забытый бывший первый секретарь Союза писателей, только что назначенный лично Сталиным на высокую должность, приехавший, чтобы ознакомиться с обстановкой.
   То, чему он стал свидетелем, его совершенно потрясло. Несколько интеллигентного вида подпитых мужчин при всеобщем ликовании несли из Дубового зала на плечах огромное блюдо, в котором возлежал еще более подпитый весьма солидный мужик.
   Первый же человек, к кому герой обратился за справкой, немедленно просветил его. Оказалось, друзья и почитатели одного из ведущих корифеев отечественной литературы — тоже известные советские писатели — отмечают юбилей своего именитого собрата. ..
   Услышав фамилию пьяного юбиляра, вновь назначенный первый немедленно ретировался и на другой же день напросился на прием к Сталину:
   — Это невозможно! Боюсь не оправдать ваше доверие… — Он рассказал Отцу Народов об увиденном. — Это никакие не писатели. Только пьяницы и дебоширы…
   На что Сталин будто бы ответил:
   — Какие есть. Других писателей у меня нет…
   За последнее десятилетие тут тоже все изменилось.
   Именно здесь, в Дубовом зале, где мы раньше всегда собирались, дух перемен был заметен в первую очередь. Чопорность богатого элитарного ресторана сменила прежнюю демократическую атмосферу и богемность, царившие здесь прежде…
   В стенах, где в разное время сиживали известные классики советской литературы, теперь чаще, чем творцов, тут можно было встретить бизнесменов средней руки, а также наших коллег из Служб Безопасности банков и крупных московских фирм.
   В новом своем обличье, соответствующем вкусам его нынешних посетителей, ресторан обслуживал новых русских и их состоятельных гостей.