Страница:
Наконец отступник, уже облеченный властью посылать на смерть неофитов низших степеней вставал перед адскими вратами самой великой и потрясающей лжи, которую он теперь безо всякого колебания был готов принять за последнюю истину. Врата распахивались, и за ними неофит, ставший ныне иерархом, видел притягательную бездну. Вероятно, тут уж сам враг рода человеческого, являвшийся ему в образе невидимого имама, окончательно убеждал его, что на самом деле и Бога никакого тоже нет, а истинна лишь одна применимая к делу философия, единственно потребная для главной цели еретиков, а именно — утверждения своего непобедимого государства, в котором будут управлять ересиархи, а весь народ станет беспрекословно подчиняться им до такой степени самоотречения, что любой из подчиненных будет готов по мановению пальца своего господина броситься в самую глубокую пропасть.
Именно такой фокус показал однажды глава ассасинов Генриху Шампанскому, побывавшему у него в гостях. Прогуливаясь с Генрихом по крепостной стене своей горной цитадели, глава ассасинов буквально повел одним пальцем, и двое фанатично преданных своему предводителю юношей, которых называют фидаинами, без колебаний кинулись вниз и разбились насмерть об камни.
Таким образом основой ереси можно считать третье искушение, которым сатана пытался смутить Христа посреди пустыни, а именно искушением властью над царствами, коими повелевает темный дух. Становясь верными слугами нечистого, эти еретики как бы получали силу губить людей посредством двух других искушений, то есть прельщая их лживыми превращениями камней в хлеба и заставляя их без страха бросаться в пропасть, убеждая, что силою своего ангелоподобия не дадут преткнуться своим рабам о камни, а если кто-то и разобьет об землю свою плоть, то душа уж непременно взлетит до самого седьмого неба.
Надо признать, что дух этого опасного богохульства зародился в землях неверных не менее пяти веков тому назад, однако тот, кто довел ересь до совершенства, жил и собирал свою паству незадолго до тех дней, когда в Европе впервые прозвучала страстная проповедь Креста и цвет благородного воинства стал собираться в долгий и полный неописуемых опасностей путь во Святую Землю.
Будто бы враг рода человеческого торопился огранить свой черный камень и вставить его в оправу из праха земного ко вполне определенному сроку.
Основателем и главой секты ассасинов, собравшей в своем котле самый убийственный яд ереси, стал некий Хасан ас-Сабах, в молодости бывший товарищем многих визирей и поэтов и среди них — одного из самых славных и почитаемых стихослагателей Востока, Омара Хайяма. Собрав своих последователей в Египте, ас-Сабах добрался до пределов Персии и там в горных окраинах страны овладел, благодаря своей хитрости и коварству, несколькими неприступными крепостями. Затем посредством всяких мудрых речей и угроз ему удалось склонить на свою сторону жителей окрестных селений, так что вскоре он стал повелителем целого государства, отколовшегося от власти падишахов. Правители Персии, а затем, когда часть ассасинов засела в ливанских горах, и султаны Египта, неоднократно выступали с войсками для покорения опасных мятежников, не походы всякий раз кончались неудачей. Тому было две причины: природная неприступность захваченных еретиками цитаделей и фанатичная преданность своим главарям их защитников.
Хитроумный Хасан ас-Сабах измыслил против своих врагов еще одно орудие, куда более действенное и могучее, нежели любые стенобитные машины и котлы с кипящей смолой.
В стенах своих горных цитаделей ас-Сабах, или, как он стал себя величать, Старец Горы, развел чудесные, не виданные со времен райской жизни Адама, сады. Какие диковинные плоды можно было найти в тех средоточиях земного блаженства! Какие диковинные птицы были собраны здесь со всех концов света, дабы услаждать взоры и слух очарованных гостей! Самых красивых девушек-рабынь приобретал ас-Сабах на невольничьих рынках Басры, Дамаска и даже Флоренции, дабы они своими прелестями и ласками окончательно убеждали несчастных пленников чар, что волею всемогущего учителя те вознесены в теле прямо на седьмое небо, где обитают прекрасные гурии и где для новых гостей предназначены места и чины несуществующих ангелов!
Все в этих садах было предназначено для обмана, самого греховного со времен предательства Самсона Далилой. Старец Горы привлекал к себе крепких юношей из простонародья, в которых он замечал достаточное развитие ума и хитрости, потребной для намеченных целей. Коварными речами он убеждал их, что они стали на правильный путь в поисках истины, а затем отчасти с помощью магического внушения, а отчасти посредством курений гашиша погружал их в кратковременное беспамятство.
Тут я, конечно же, навострил уши, подобно зайцу, расслышавшему, что к нему тихо подкрадывается лисица.
Очнувшись, будущий ассасин обнаруживал, что уже вознесен в райские кущи, ибо ничего подобного на грешной земле он никогда не видал ни во сне, ни наяву. Надо к тому добавить, что ас-Сабах особенно предпочитал улавливать в свои сети молодых людей, проживавших в местах пустынных и неприглядных.
Не успевал пленник злого волшебства перевести дух и утолить первый приступ голода, какой всегда охватывает после опиумного или некого иного дурмана, как его окружали гурии такой неописуемой красоты и такие чудесные вина подносили они ему в драгоценных сосудах, что несчастный навсегда запоминал, чем отличается настоящий рай от жалкого прозябания на земле. Под чарующее пение птиц и райских дев, под нежные звуки зурн и чангов юношу увлекали в водоворот таких наслаждений, какие не снились даже султанам и падишахам.
Признаться, я даже немного успокоился, заметив, что в моей памяти нет и следа подобных видений, способных удерживать душу в вечной ловушке.
И вот когда перед глазами прилежного ученика ас-Сабаха появлялась самая прекрасная гурия и с улыбкой, которую можно сравнить только с лезвием самой дорогой индийской сабли, протягивала к своему избраннику нежные руки, именно в это самое мгновение тьма поглощала все чувства мнимого ангела и он падал с небес на землю, приходя в себя на безжизненных камнях и под палящим солнцем.
Разумеется, милосердная рука учителя была приложена к его темени и он слышал голос Старца Горы, возвещавшего, что вступивший на путь ученик был удостоен лицезрения конечной цели своего путешествия и он сможет легко достичь ее, если отдаст свою волю в руки мудрого водителя.
Не нужно долго гадать над ответами очарованных юношей. Теперь они были готовы на все.
Так ас-Сабах добывал духовную руду и выковывал из нее самое устрашающее оружие против своих главных врагов — султанов, падишахов, эмиров, визирей, имамов, тех, которые хранили верность Единому Богу, хотя и представляемого мусульманами в еретическом виде.
Старец Горы учил беззаветно преданных ему юношей-фидаинов различным языкам и тому, как менять обличья, как, подобно камбале, становиться одной окраски с подводными камнями и песком, как среди христиан выглядеть праведным христианским монахом-странником, как среди парсов поклоняться огню, как в молитвах и духовном рвении превосходить самых ревностных шиитов и — многому другому, что могло пригодиться на пути не к раю, а к убийству, коварство которого должно потрясти весь мир и нагнать страху на всех, кто хотя бы в мыслях затевает распрю с таинственным и непобедимым Старцем.
«Ты без промедления вернешься в чертоги рая и встретишь прекрасную гурию, которая давно тоскует по тебе, — говорил ас-Сабах юноше, которого предназначал на заклание вместе с одним из своих знатных врагов. — Ты заслужишь это воздание, не доступное никому из простых смертных, как только прервешь жизнь этого нечестивца, порочащую небо и землю».
С этими словами ас-Сабах влагал в руки фидаина особый позолоченный кинжал, который можно было легко скрыть в поясе или где-нибудь на теле.
Невольно я задрал свой рукав и потрогал загадочную реликвию, однако рыцарь Эд де Морей покачал головой, давая понять, что она никак не может быть зловещим даром ас-Сабаха, и продолжал свой рассказ.
Вскоре на дорогах некого царства появлялся или странствующий ученик дервиша, или монах, или же в службах какого-нибудь эмира начинал прилежно трудиться новый помощник конюха, и тот помощник своим завидным усердием добивался в конце концов более высокого звания, приближавшего его к плоти господина. Некоторые из посланцев смерти, которых можно сравнить с кинжалом, брошенным твердой и не знающей промаха рукой, сами становились воинами ближнего телохранения своей жертвы. Многие месяцы и даже годы мог фидаин ожидать подходящего случая, чтобы не только исполнить волю своего повелителя, но и потрясти коварством содеянного все государство. Фидаин незаметно извлекал свое жало, либо когда сильный мира сего принимал гостей в своем дворце, либо когда молился в храме при великом стечении народа, который приходил в неописуемый ужас, становясь свидетелем убийства. Разумеется, и сам убийца в этом случае обычно становился жертвой разъяренных стражей, но смерть-то ведь и была главным предметом его земного вожделения и его прилежных земных трудов.
В самом средоточии безопасности и благополучия теряли свои жизни многие знатные и славные храбрецы, громогласно клеймившие дьявольское учение ассасинов и самого предводителя секты и собиравшие силы, чтобы раз и навсегда покончить в этим рассадником страшной духовной болезни. Позолоченный кинжал настигал их там, где они менее всего ожидали встретиться лицом к лицу со смертью.
Один из персидских правителей, подступивший со своим войском к стенам горной цитадели ас-Сабаха, называвшейся Аламутом, что значит «Гнездо Коршуна», проснулся поутру и в ужасе увидел два ассасинских кинжала, вонзенных в изголовье его ложа. Приколотое кинжалами послание гласило, что в войске правителя есть немало ассасинов, и если им будет дан с высот цитадели условный знак, то славный господин проснется на другой день с десятком кинжалов, торчащих у него между всеми ребрами. Правитель, напугавшись до смерти, повернул свое войско вспять и убрался восвояси.
Даже великий Саладин, направившись со своими славными воинами к крепостям, захваченным ассасинами в ливанских горах, — и тот не устоял перед темной магией зловещих шейхов. В пути по ночам его мучили такие ужасающие сны и подступало такое мучительное недомогание, что даже он, самый доблестный и благородный из всех сарацин, вынужден был смирить свой воинственный пыл и отказаться от войны с осиными гнездами.
Самой знатной жертвой ассасинов среди христиан стал Конрад Монферратский, считавшийся иерусалимским королем в изгнании, поскольку ко времени его мнимого правления Святой Город уже был захвачен войсками Саладина. Однако надо признать, что Конрад был по своему характеру столь жестоким и коварным человеком, что позолоченный кинжал, проливший его кровь, даже многими христианами был сочтен за сугубое воплощение воли Всевышнего.
Хасан ас-Сабах, будучи безбожником и обманывая свою паству, естественно был правителем весьма суеверным и старался упрочить свою силу различными магическими приемами. Захватывая средоточия земного могущества, неприступные цитадели, он лелеял надежду овладеть и самым средоточием вселенной, обладание которым обеспечило бы злодею, возмечтавшему о вселенском господстве, вечную и непреодолимую мощь. Таким средоточием Старец Горы считал вовсе не открытую для любого смертного Голгофу, которую избрал центром мира сам Всемогущий Господь, а храмовую гору Иерусалима, где некогда стоял храм Соломона, отринутый Богом, когда избранные им служители отвернулись от истинного Мессии. С тех пор покинутое Господом и некогда священное место стало вожделенной целью темных духов, которые словно бы возмечтали вновь, как и во времена ханаанской древности, возродить свои кровавые мистерии и обряды, посвященные людоеду Молоху.
Хасан ас-Сабах, никогда не покидавший потаенные комнаты и сады Аламута, скончался за несколько лет до того, как в Иерусалиме был основан Орден Рыцарей Храма, и власть над царством ассасинов перешла к его сыну Кэх Бузург Умиду, который со всех сторон выглядел не столь внушительно, сколь его отец, а потому с еще большим рвением стал замышлять, как бы овладеть скипетром Соломона. Тогда-то и появился перед дверями Ордена лже-монах с приношением в виде золотой головы идола.
Кэх Бузург Умид разослал своих людей по всем невольничьим рынкам Востока покупать крепких мальчиков, особенно если по виду они казались выходцами из благородных семей христианского мира, а если по всему было ясно, что в их жилах течет смесь восточных и западных кровей, то в этом случае не скупиться ни на какие средства вплоть до убийства купца и кражи столь ценного, в глазах повелителя ассасинов, товара.
Этих невольников, жертв сарацинских нашествий и пиратских нападений на суда и побережья Европы, второй шейх ассасинов содержал, как лучших птиц в золотых клетках. Им ни в чем не было отказа, они ели и пили на золоте и серебре, дни и ночи проводили в тех самых садах, куда иные, слепые исполнители воли «невидимого» имама, попадали на несколько мгновений, да и то одурманенные. Многим из них глава ассасинов давал прекрасное образование и превосходную воинскую выучку. Самые опытные ассасинские проповедники-даи вели с мальчиками, а затем с юношами долгие беседы, в которых использовали и убеждения рассудка, и приемы магического внушения. Так Кэх Бузург Умид создал новое преданное ему войско, которое было способно не только на молниеносные исполнения приговоров, но и на кропотливое, не требующее больших средств и передвижения войск завоевание государств, подобное внутреннему действию болезни вроде антонова огня.
Так были воспитаны и обучены эти отборные ассасины, до последней глубины своих сердец убежденные в том, что, исполняя волю невидимого имама, они становятся единственными хранителями высшей справедливости на земле и возводят земное царство правды, в котором все будут равны и счастливы под предводительством мудрейшего из мудрых, очередного Старца Горы. И были они к тому же убеждены, что для претворения праведных помыслов Старца нельзя брезговать никакими средствами, ибо низшую ложь грешных людей можно преодолеть только высшей, полезной для счастья и спокойствия ложью, подобно тому, как только высший из двух творцов может насытить низшего до такой степени, что низший из двух растворится в насыщающей его силе, вновь обращаясь в чистую волю высшего. Такова была их вывернутая наизнанку вера. Такова была их отринувшая Божью благодать философия. И трудно осуждать этих несчастных юношей в проникшем в их сердца богохульстве, ведь с малых лет они были пленниками тех, кого можно назвать воплотившимся духом пустыни.
Не ведающие страха, искусно владеющие любым оружием, и легко, как горсть песка — воду, впитывающие в себя любые обычаи и обряды, они быстро приживались и восходили по ступеням высоких званий и чинов как среди сарацин, так и среди рыцарей-крестоносцев.
Проникнув в Орден Рыцарей Храма, они вскоре стали самыми приближенными братьями Великого Магистра и снискали глубокое уважение даже в круге высших чинов Общества Сионской Общины, древнего союза, в который входят наиболее мудрые советники европейских королей, но о котором нельзя говорить более того, что уже сказано.
Кэх Бузург Умид повелел своим лазутчикам создать в Ордене свой, тайный внутренний круг посвященных, ведающих истину и способных привлечь из числа христианских рыцарей тех, в ком живет беспокойный дух сомнения. Этот круг лже-тамплиеров должен стать как бы мрачным противовесом, темной тенью для райского круга высших ассасинов, основанного в Аламуте. Для завоевания вселенной с помощью колдовских приемов новый «шейх уль-джебаль», то есть шейх горы, задумал создать свой рай и свой ад. На его карте место Соломонова храма должно было стать вратами в ад.
Именно по повелению своего тайного господина лжетамплиеры стали служить в самых сокровенных глубинах капелл черные мессы, производить самые чудовищные надругательства над святым Крестом, а золотая голова, конечно же, не имевшая ничего общего с образом святого Иоанна Крестителя, а прямо отражавшая черты Хасана ас-Сабаха, стала главным идолом ассасинов. Всех уловленных христиан, которые удостаивались кощунственной чести взойти, а вернее, спуститься во внутренний круг, первым делом заставляли поклониться этой голове, а затем поцеловать старшего из посланцев шейха горы прямо в срамное место.
Надо сказать, что всякие сношения с женщинами были запрещены тайным ассасинам под страхом мучительной смерти, поскольку, как думал шейх горы, только женщина способна выведать у мужчины самые сокровенные тайны, какую бы страшную клятву ни давал тот, дабы охранить их от мира. Так расцвел в тайном круге Ордена пышным цветом грех содомии.
Позднее, дабы укрепить возведенные столпы ада, третий шейх горы, из потомков ас-Сабаха, подбросил в Орден через своих людей искусно подделанную древнюю книгу, из которой якобы становилось ясным для всякого здравого ума, что Спаситель был обычным, грешным человеком и, попросту говоря, обманщиком. Случилось это новое, еще более гнусное нападение на первоначальный дух некогда славного Ордена во времена, когда Иерусалимом правил король Фульк Анжуйский.
Но и это не стало пределом нечестивых вожделений главарей ассасинской ереси. Спустя почти полвека, незадолго до падения Иерусалимского королевства франков, среди рыцарей Храма появился не кто иной, как пятый шейх горы, называвший себя Анаэлем. Власть над Аламутом и другими крепостями он передал своему брату, а сам задался целью через внутренний круг достичь высших званий в Ордене. Можно сказать, что среди плевел, разбросанных на пшеничном поле, на этот раз возрос самый опасный злак, ничем не отличавшийся от пшеничного и в каждом из своих многочисленных зерен содержавший смертельный яд разврата. Анаэлю удалось, хотя и не на долгий срок, стать Великим Магистром Ордена Храма, но его деяния могли стать настолько тлетворными для всего христианского мира, что терпение Всевышнего, по-видимому, иссякло, и лже-магистр исчез в горах под обвалом.
Разумеется, далеко не все рыцари-франки поддавались искушению войти в число посвященных внутреннего круга, якобы ведающих последние тайны мироздания, и далеко не все рыцари оставались безропотными овцами, которых подгоняли ударами палок воры, забравшиеся в овчарню. Многие противились кощунствам и восставали, но становились всего лишь гласом вопиющего в пустыне. В Париже и Риме верили не их словам, а доносам на этих рыцарей, всегда упреждавшим откровения последних. Сами рыцари вскорости пропадали бесследно, а их имена упоминались затем в мессах среди имен тех, кто сложил свои головы в сражениях с ассасинами. Подкупом и угрозами посвященные внутреннего круга, среди которых были и комтуры, и маршалы, и сенешали, сдерживали дух тех, кто упирался, невольно попав на порог преисподней.
И все же противление никогда не затухало, несмотря на то, что его пламя заливал неиссякаемый золотой ручей, исток которого нужно было искать в далеких персидских горах.
Однажды — это случилось также незадолго до падения франкского королевства в Палестине — некому тамплиеру из верных было указано во сне, что из глубин Востока, из самого средоточия ереси явится посланник, который принесет священное оружие, именуемое Ударом Истины. На деревянных ножнах оружия будет вырезан изначальный знак Ордена: восьмиконечный крест, от которого новые предводители Ордена уже отказались, заменив его тавром, что мог обозначать как дорожный посох древних патриархов, так и простую букву «Т», замыкавшую Орден в цитадели собственной греховной гордыни. Как и всякий знак в учении ассасинов, тавр на плащах мог истолковываться с любой стороны.
Предание, с которым впоследствии безуспешно боролись облюбовавшие Орден ассасины, гласит, что тому тамплиеру, удостоенному сонного видения, было также открыто время, когда среди самих братьев Ордена тайно появится Великий Мститель и этот Великий Мститель будет в силах изгнать злого духа, вселившегося в чистый дом веры.
Одним из доблестных людей, бережно скрывших это предание в своем сердце, стал граф Робер де Ту. Он не был тамплиером, когда, приняв Крест, отправился в третий поход христианского воинства во Святую Землю. Увы, этот поход из-за распрей его предводителей кончился неудачей. В битве при Арсуфе, защищая славного английского короля Ричарда Первого, носившего прозвище Львиное Сердце, и получив ранение в руку, граф был пленен сарацинами и отвезен в Иерусалим, где немало времени провел в темнице аль-Баррак. В ее стенах содержали всех знатных христиан, за которых Саладин надеялся получить выкуп. Не имея особого богатства и знатных родственников, граф вполне мог рассчитывать на пожизненное заточение, однако Саладин почитал храбрых врагов и разрешил графу свободно жить в Иерусалиме. Он даже повелел графу обучать арабских писцов франкской грамоте и тем самым честно зарабатывать на лепешки.
Однажды на рынке графу повстречался человек, громко заговоривший с ним на франкском языке о достоинствах форели, копченой на коричных углях, а затем шепнувший графу на ухо, что является тамплиером и послан в Иерусалим с тайной миссией. О существе своей миссии он ничего не рассказал графу, однако, уже выйдя на улицу, поведал ему, что между делом занимается сбором сведений о благородных пленниках.
В самых цветистых выражениях незнакомец хвалил доблесть графа, о которой был наслышан, а затем прямо заявил графу, что имеет право выкупить его из плена за любые деньги на том условии, что граф вступит в Орден Храма.
«Именно таких храбрых и честных людей, как вы, граф, только и не хватает в Ордене», — признался незнакомец.
Робер де Ту видел, какую замечательную храбрость выказали тамплиеры в битве при Арсуфе, сражавшиеся, как сыновья одного отца, и потому почти не колеблясь принял условия нового благодетеля.
Оказавшись на свободе, в родной Франции, куда после падения Иерусалима, переместился Великий Капитул Ордена, граф Робер де Ту, верный своему обещанию, прошел по всем ступеням посвящений, многое узнал и многое затаил в своем сердце.
В году одна тысяча двести четвертом он стал одним из первых, кто ворвался в осажденный крестоносным войском Константинополь. Там, в столице христианских схизматиков, с ним случилось нечто, на первый взгляд удивительное. Он освободил из греческого плена прекрасную сельджукскую принцессу, всем сердцем полюбил ее, и вскоре она зачала от него сына.
Узнав о таком грехе, Верховный Капитул наложил на графа строгую епитимью, на которую тот ответил прямой дерзостью и, не раскрывая публично никаких темных тайн Ордена, отправил в Капитул вполне безумное послание, в коем объявлял об учреждении своего собственного Ордена Храма, во главе которого станет он сам, женатый тамплиер. Верховный Капитул не нашел в этом послании ничего, кроме горячечного бреда победителя, который, сокрушив самый великий из всех земных городов, возомнил о себе невесть что и именно по этой причине не представляет никакой опасности. Особого удивления у адептов внутреннего круга не вызвало даже то, что храброго графа поддержали еще три десятка отступников из числа отборного орденского воинства.
Граф Робер не раскрывал тайн внутреннего круга, и этого было вполне достаточно, чтобы Цербер продолжал спокойно дремать. К тому же сам граф и некоторые из его соратников нарушили обеты орденской нищеты и целомудрия, и даже если бы вдруг покусились на главный обет, молчание, то уже ничего не стоило обвинить их в корыстной клевете. Граф намеренно притворялся взбалмошным юнцом, опьяненным победой и богатой добычей, пил и ел за троих и задирал всех рыцарей нефранков, которые встречались ему на улицах.
Все же Орден приложил кое-какие усилия к тому, чтобы остановить ренегатов, но стычка у городских ворот, называемых в Константинополе Золотыми, завершилась не в пользу Верховного Капитула. Донесение комтура о подвигах и безобразиях графа, отправленное из столицы греков, умолчало о действительных силах, которые помогли отступникам пробиться через плотные цепи войск, выставленные новым императором. Комтур сослался на сочувствие воинов Креста к мятежному графу, что отчасти совпадало с истиной. Однако франкский император Константинополя намеренно выставил против тамплиеров подчиненные ему отряды немецких и итальянских рыцарей, которых нельзя было упрекнуть в любви к своим франкским «братьям по Кресту». Комтур, которому был отдан приказ Капитула арестовать графа и его сообщников, не нашел в себе силы признаться, что в решающее мгновение откуда не возьмись, подобно налетевшему рою пчел, на крышах и в проулках появились простолюдины числом не менее полусотни, оказавшиеся весьма искусными пращниками и метателями тяжелых цепей, легко сбрасывавших с коней латных всадников.
Будь эта подробность боя известна верховным лжетамплиерам внутреннего круга, дорога графа Робера несомненно была бы обременена новыми, куда более опасными ловушками. Однако повергнутые наземь и опозоренные рыцари сумели скрыть причину своей неудачи даже от императора, твердя в один голос, что подверглись внезапному нападению каких-то франкских воинов, которых поначалу приняли за своих союзников.
Именно такой фокус показал однажды глава ассасинов Генриху Шампанскому, побывавшему у него в гостях. Прогуливаясь с Генрихом по крепостной стене своей горной цитадели, глава ассасинов буквально повел одним пальцем, и двое фанатично преданных своему предводителю юношей, которых называют фидаинами, без колебаний кинулись вниз и разбились насмерть об камни.
Таким образом основой ереси можно считать третье искушение, которым сатана пытался смутить Христа посреди пустыни, а именно искушением властью над царствами, коими повелевает темный дух. Становясь верными слугами нечистого, эти еретики как бы получали силу губить людей посредством двух других искушений, то есть прельщая их лживыми превращениями камней в хлеба и заставляя их без страха бросаться в пропасть, убеждая, что силою своего ангелоподобия не дадут преткнуться своим рабам о камни, а если кто-то и разобьет об землю свою плоть, то душа уж непременно взлетит до самого седьмого неба.
Надо признать, что дух этого опасного богохульства зародился в землях неверных не менее пяти веков тому назад, однако тот, кто довел ересь до совершенства, жил и собирал свою паству незадолго до тех дней, когда в Европе впервые прозвучала страстная проповедь Креста и цвет благородного воинства стал собираться в долгий и полный неописуемых опасностей путь во Святую Землю.
Будто бы враг рода человеческого торопился огранить свой черный камень и вставить его в оправу из праха земного ко вполне определенному сроку.
Основателем и главой секты ассасинов, собравшей в своем котле самый убийственный яд ереси, стал некий Хасан ас-Сабах, в молодости бывший товарищем многих визирей и поэтов и среди них — одного из самых славных и почитаемых стихослагателей Востока, Омара Хайяма. Собрав своих последователей в Египте, ас-Сабах добрался до пределов Персии и там в горных окраинах страны овладел, благодаря своей хитрости и коварству, несколькими неприступными крепостями. Затем посредством всяких мудрых речей и угроз ему удалось склонить на свою сторону жителей окрестных селений, так что вскоре он стал повелителем целого государства, отколовшегося от власти падишахов. Правители Персии, а затем, когда часть ассасинов засела в ливанских горах, и султаны Египта, неоднократно выступали с войсками для покорения опасных мятежников, не походы всякий раз кончались неудачей. Тому было две причины: природная неприступность захваченных еретиками цитаделей и фанатичная преданность своим главарям их защитников.
Хитроумный Хасан ас-Сабах измыслил против своих врагов еще одно орудие, куда более действенное и могучее, нежели любые стенобитные машины и котлы с кипящей смолой.
В стенах своих горных цитаделей ас-Сабах, или, как он стал себя величать, Старец Горы, развел чудесные, не виданные со времен райской жизни Адама, сады. Какие диковинные плоды можно было найти в тех средоточиях земного блаженства! Какие диковинные птицы были собраны здесь со всех концов света, дабы услаждать взоры и слух очарованных гостей! Самых красивых девушек-рабынь приобретал ас-Сабах на невольничьих рынках Басры, Дамаска и даже Флоренции, дабы они своими прелестями и ласками окончательно убеждали несчастных пленников чар, что волею всемогущего учителя те вознесены в теле прямо на седьмое небо, где обитают прекрасные гурии и где для новых гостей предназначены места и чины несуществующих ангелов!
Все в этих садах было предназначено для обмана, самого греховного со времен предательства Самсона Далилой. Старец Горы привлекал к себе крепких юношей из простонародья, в которых он замечал достаточное развитие ума и хитрости, потребной для намеченных целей. Коварными речами он убеждал их, что они стали на правильный путь в поисках истины, а затем отчасти с помощью магического внушения, а отчасти посредством курений гашиша погружал их в кратковременное беспамятство.
Тут я, конечно же, навострил уши, подобно зайцу, расслышавшему, что к нему тихо подкрадывается лисица.
Очнувшись, будущий ассасин обнаруживал, что уже вознесен в райские кущи, ибо ничего подобного на грешной земле он никогда не видал ни во сне, ни наяву. Надо к тому добавить, что ас-Сабах особенно предпочитал улавливать в свои сети молодых людей, проживавших в местах пустынных и неприглядных.
Не успевал пленник злого волшебства перевести дух и утолить первый приступ голода, какой всегда охватывает после опиумного или некого иного дурмана, как его окружали гурии такой неописуемой красоты и такие чудесные вина подносили они ему в драгоценных сосудах, что несчастный навсегда запоминал, чем отличается настоящий рай от жалкого прозябания на земле. Под чарующее пение птиц и райских дев, под нежные звуки зурн и чангов юношу увлекали в водоворот таких наслаждений, какие не снились даже султанам и падишахам.
Признаться, я даже немного успокоился, заметив, что в моей памяти нет и следа подобных видений, способных удерживать душу в вечной ловушке.
И вот когда перед глазами прилежного ученика ас-Сабаха появлялась самая прекрасная гурия и с улыбкой, которую можно сравнить только с лезвием самой дорогой индийской сабли, протягивала к своему избраннику нежные руки, именно в это самое мгновение тьма поглощала все чувства мнимого ангела и он падал с небес на землю, приходя в себя на безжизненных камнях и под палящим солнцем.
Разумеется, милосердная рука учителя была приложена к его темени и он слышал голос Старца Горы, возвещавшего, что вступивший на путь ученик был удостоен лицезрения конечной цели своего путешествия и он сможет легко достичь ее, если отдаст свою волю в руки мудрого водителя.
Не нужно долго гадать над ответами очарованных юношей. Теперь они были готовы на все.
Так ас-Сабах добывал духовную руду и выковывал из нее самое устрашающее оружие против своих главных врагов — султанов, падишахов, эмиров, визирей, имамов, тех, которые хранили верность Единому Богу, хотя и представляемого мусульманами в еретическом виде.
Старец Горы учил беззаветно преданных ему юношей-фидаинов различным языкам и тому, как менять обличья, как, подобно камбале, становиться одной окраски с подводными камнями и песком, как среди христиан выглядеть праведным христианским монахом-странником, как среди парсов поклоняться огню, как в молитвах и духовном рвении превосходить самых ревностных шиитов и — многому другому, что могло пригодиться на пути не к раю, а к убийству, коварство которого должно потрясти весь мир и нагнать страху на всех, кто хотя бы в мыслях затевает распрю с таинственным и непобедимым Старцем.
«Ты без промедления вернешься в чертоги рая и встретишь прекрасную гурию, которая давно тоскует по тебе, — говорил ас-Сабах юноше, которого предназначал на заклание вместе с одним из своих знатных врагов. — Ты заслужишь это воздание, не доступное никому из простых смертных, как только прервешь жизнь этого нечестивца, порочащую небо и землю».
С этими словами ас-Сабах влагал в руки фидаина особый позолоченный кинжал, который можно было легко скрыть в поясе или где-нибудь на теле.
Невольно я задрал свой рукав и потрогал загадочную реликвию, однако рыцарь Эд де Морей покачал головой, давая понять, что она никак не может быть зловещим даром ас-Сабаха, и продолжал свой рассказ.
Вскоре на дорогах некого царства появлялся или странствующий ученик дервиша, или монах, или же в службах какого-нибудь эмира начинал прилежно трудиться новый помощник конюха, и тот помощник своим завидным усердием добивался в конце концов более высокого звания, приближавшего его к плоти господина. Некоторые из посланцев смерти, которых можно сравнить с кинжалом, брошенным твердой и не знающей промаха рукой, сами становились воинами ближнего телохранения своей жертвы. Многие месяцы и даже годы мог фидаин ожидать подходящего случая, чтобы не только исполнить волю своего повелителя, но и потрясти коварством содеянного все государство. Фидаин незаметно извлекал свое жало, либо когда сильный мира сего принимал гостей в своем дворце, либо когда молился в храме при великом стечении народа, который приходил в неописуемый ужас, становясь свидетелем убийства. Разумеется, и сам убийца в этом случае обычно становился жертвой разъяренных стражей, но смерть-то ведь и была главным предметом его земного вожделения и его прилежных земных трудов.
В самом средоточии безопасности и благополучия теряли свои жизни многие знатные и славные храбрецы, громогласно клеймившие дьявольское учение ассасинов и самого предводителя секты и собиравшие силы, чтобы раз и навсегда покончить в этим рассадником страшной духовной болезни. Позолоченный кинжал настигал их там, где они менее всего ожидали встретиться лицом к лицу со смертью.
Один из персидских правителей, подступивший со своим войском к стенам горной цитадели ас-Сабаха, называвшейся Аламутом, что значит «Гнездо Коршуна», проснулся поутру и в ужасе увидел два ассасинских кинжала, вонзенных в изголовье его ложа. Приколотое кинжалами послание гласило, что в войске правителя есть немало ассасинов, и если им будет дан с высот цитадели условный знак, то славный господин проснется на другой день с десятком кинжалов, торчащих у него между всеми ребрами. Правитель, напугавшись до смерти, повернул свое войско вспять и убрался восвояси.
Даже великий Саладин, направившись со своими славными воинами к крепостям, захваченным ассасинами в ливанских горах, — и тот не устоял перед темной магией зловещих шейхов. В пути по ночам его мучили такие ужасающие сны и подступало такое мучительное недомогание, что даже он, самый доблестный и благородный из всех сарацин, вынужден был смирить свой воинственный пыл и отказаться от войны с осиными гнездами.
Самой знатной жертвой ассасинов среди христиан стал Конрад Монферратский, считавшийся иерусалимским королем в изгнании, поскольку ко времени его мнимого правления Святой Город уже был захвачен войсками Саладина. Однако надо признать, что Конрад был по своему характеру столь жестоким и коварным человеком, что позолоченный кинжал, проливший его кровь, даже многими христианами был сочтен за сугубое воплощение воли Всевышнего.
Хасан ас-Сабах, будучи безбожником и обманывая свою паству, естественно был правителем весьма суеверным и старался упрочить свою силу различными магическими приемами. Захватывая средоточия земного могущества, неприступные цитадели, он лелеял надежду овладеть и самым средоточием вселенной, обладание которым обеспечило бы злодею, возмечтавшему о вселенском господстве, вечную и непреодолимую мощь. Таким средоточием Старец Горы считал вовсе не открытую для любого смертного Голгофу, которую избрал центром мира сам Всемогущий Господь, а храмовую гору Иерусалима, где некогда стоял храм Соломона, отринутый Богом, когда избранные им служители отвернулись от истинного Мессии. С тех пор покинутое Господом и некогда священное место стало вожделенной целью темных духов, которые словно бы возмечтали вновь, как и во времена ханаанской древности, возродить свои кровавые мистерии и обряды, посвященные людоеду Молоху.
Хасан ас-Сабах, никогда не покидавший потаенные комнаты и сады Аламута, скончался за несколько лет до того, как в Иерусалиме был основан Орден Рыцарей Храма, и власть над царством ассасинов перешла к его сыну Кэх Бузург Умиду, который со всех сторон выглядел не столь внушительно, сколь его отец, а потому с еще большим рвением стал замышлять, как бы овладеть скипетром Соломона. Тогда-то и появился перед дверями Ордена лже-монах с приношением в виде золотой головы идола.
Кэх Бузург Умид разослал своих людей по всем невольничьим рынкам Востока покупать крепких мальчиков, особенно если по виду они казались выходцами из благородных семей христианского мира, а если по всему было ясно, что в их жилах течет смесь восточных и западных кровей, то в этом случае не скупиться ни на какие средства вплоть до убийства купца и кражи столь ценного, в глазах повелителя ассасинов, товара.
Этих невольников, жертв сарацинских нашествий и пиратских нападений на суда и побережья Европы, второй шейх ассасинов содержал, как лучших птиц в золотых клетках. Им ни в чем не было отказа, они ели и пили на золоте и серебре, дни и ночи проводили в тех самых садах, куда иные, слепые исполнители воли «невидимого» имама, попадали на несколько мгновений, да и то одурманенные. Многим из них глава ассасинов давал прекрасное образование и превосходную воинскую выучку. Самые опытные ассасинские проповедники-даи вели с мальчиками, а затем с юношами долгие беседы, в которых использовали и убеждения рассудка, и приемы магического внушения. Так Кэх Бузург Умид создал новое преданное ему войско, которое было способно не только на молниеносные исполнения приговоров, но и на кропотливое, не требующее больших средств и передвижения войск завоевание государств, подобное внутреннему действию болезни вроде антонова огня.
Так были воспитаны и обучены эти отборные ассасины, до последней глубины своих сердец убежденные в том, что, исполняя волю невидимого имама, они становятся единственными хранителями высшей справедливости на земле и возводят земное царство правды, в котором все будут равны и счастливы под предводительством мудрейшего из мудрых, очередного Старца Горы. И были они к тому же убеждены, что для претворения праведных помыслов Старца нельзя брезговать никакими средствами, ибо низшую ложь грешных людей можно преодолеть только высшей, полезной для счастья и спокойствия ложью, подобно тому, как только высший из двух творцов может насытить низшего до такой степени, что низший из двух растворится в насыщающей его силе, вновь обращаясь в чистую волю высшего. Такова была их вывернутая наизнанку вера. Такова была их отринувшая Божью благодать философия. И трудно осуждать этих несчастных юношей в проникшем в их сердца богохульстве, ведь с малых лет они были пленниками тех, кого можно назвать воплотившимся духом пустыни.
Не ведающие страха, искусно владеющие любым оружием, и легко, как горсть песка — воду, впитывающие в себя любые обычаи и обряды, они быстро приживались и восходили по ступеням высоких званий и чинов как среди сарацин, так и среди рыцарей-крестоносцев.
Проникнув в Орден Рыцарей Храма, они вскоре стали самыми приближенными братьями Великого Магистра и снискали глубокое уважение даже в круге высших чинов Общества Сионской Общины, древнего союза, в который входят наиболее мудрые советники европейских королей, но о котором нельзя говорить более того, что уже сказано.
Кэх Бузург Умид повелел своим лазутчикам создать в Ордене свой, тайный внутренний круг посвященных, ведающих истину и способных привлечь из числа христианских рыцарей тех, в ком живет беспокойный дух сомнения. Этот круг лже-тамплиеров должен стать как бы мрачным противовесом, темной тенью для райского круга высших ассасинов, основанного в Аламуте. Для завоевания вселенной с помощью колдовских приемов новый «шейх уль-джебаль», то есть шейх горы, задумал создать свой рай и свой ад. На его карте место Соломонова храма должно было стать вратами в ад.
Именно по повелению своего тайного господина лжетамплиеры стали служить в самых сокровенных глубинах капелл черные мессы, производить самые чудовищные надругательства над святым Крестом, а золотая голова, конечно же, не имевшая ничего общего с образом святого Иоанна Крестителя, а прямо отражавшая черты Хасана ас-Сабаха, стала главным идолом ассасинов. Всех уловленных христиан, которые удостаивались кощунственной чести взойти, а вернее, спуститься во внутренний круг, первым делом заставляли поклониться этой голове, а затем поцеловать старшего из посланцев шейха горы прямо в срамное место.
Надо сказать, что всякие сношения с женщинами были запрещены тайным ассасинам под страхом мучительной смерти, поскольку, как думал шейх горы, только женщина способна выведать у мужчины самые сокровенные тайны, какую бы страшную клятву ни давал тот, дабы охранить их от мира. Так расцвел в тайном круге Ордена пышным цветом грех содомии.
Позднее, дабы укрепить возведенные столпы ада, третий шейх горы, из потомков ас-Сабаха, подбросил в Орден через своих людей искусно подделанную древнюю книгу, из которой якобы становилось ясным для всякого здравого ума, что Спаситель был обычным, грешным человеком и, попросту говоря, обманщиком. Случилось это новое, еще более гнусное нападение на первоначальный дух некогда славного Ордена во времена, когда Иерусалимом правил король Фульк Анжуйский.
Но и это не стало пределом нечестивых вожделений главарей ассасинской ереси. Спустя почти полвека, незадолго до падения Иерусалимского королевства франков, среди рыцарей Храма появился не кто иной, как пятый шейх горы, называвший себя Анаэлем. Власть над Аламутом и другими крепостями он передал своему брату, а сам задался целью через внутренний круг достичь высших званий в Ордене. Можно сказать, что среди плевел, разбросанных на пшеничном поле, на этот раз возрос самый опасный злак, ничем не отличавшийся от пшеничного и в каждом из своих многочисленных зерен содержавший смертельный яд разврата. Анаэлю удалось, хотя и не на долгий срок, стать Великим Магистром Ордена Храма, но его деяния могли стать настолько тлетворными для всего христианского мира, что терпение Всевышнего, по-видимому, иссякло, и лже-магистр исчез в горах под обвалом.
Разумеется, далеко не все рыцари-франки поддавались искушению войти в число посвященных внутреннего круга, якобы ведающих последние тайны мироздания, и далеко не все рыцари оставались безропотными овцами, которых подгоняли ударами палок воры, забравшиеся в овчарню. Многие противились кощунствам и восставали, но становились всего лишь гласом вопиющего в пустыне. В Париже и Риме верили не их словам, а доносам на этих рыцарей, всегда упреждавшим откровения последних. Сами рыцари вскорости пропадали бесследно, а их имена упоминались затем в мессах среди имен тех, кто сложил свои головы в сражениях с ассасинами. Подкупом и угрозами посвященные внутреннего круга, среди которых были и комтуры, и маршалы, и сенешали, сдерживали дух тех, кто упирался, невольно попав на порог преисподней.
И все же противление никогда не затухало, несмотря на то, что его пламя заливал неиссякаемый золотой ручей, исток которого нужно было искать в далеких персидских горах.
Однажды — это случилось также незадолго до падения франкского королевства в Палестине — некому тамплиеру из верных было указано во сне, что из глубин Востока, из самого средоточия ереси явится посланник, который принесет священное оружие, именуемое Ударом Истины. На деревянных ножнах оружия будет вырезан изначальный знак Ордена: восьмиконечный крест, от которого новые предводители Ордена уже отказались, заменив его тавром, что мог обозначать как дорожный посох древних патриархов, так и простую букву «Т», замыкавшую Орден в цитадели собственной греховной гордыни. Как и всякий знак в учении ассасинов, тавр на плащах мог истолковываться с любой стороны.
Предание, с которым впоследствии безуспешно боролись облюбовавшие Орден ассасины, гласит, что тому тамплиеру, удостоенному сонного видения, было также открыто время, когда среди самих братьев Ордена тайно появится Великий Мститель и этот Великий Мститель будет в силах изгнать злого духа, вселившегося в чистый дом веры.
Одним из доблестных людей, бережно скрывших это предание в своем сердце, стал граф Робер де Ту. Он не был тамплиером, когда, приняв Крест, отправился в третий поход христианского воинства во Святую Землю. Увы, этот поход из-за распрей его предводителей кончился неудачей. В битве при Арсуфе, защищая славного английского короля Ричарда Первого, носившего прозвище Львиное Сердце, и получив ранение в руку, граф был пленен сарацинами и отвезен в Иерусалим, где немало времени провел в темнице аль-Баррак. В ее стенах содержали всех знатных христиан, за которых Саладин надеялся получить выкуп. Не имея особого богатства и знатных родственников, граф вполне мог рассчитывать на пожизненное заточение, однако Саладин почитал храбрых врагов и разрешил графу свободно жить в Иерусалиме. Он даже повелел графу обучать арабских писцов франкской грамоте и тем самым честно зарабатывать на лепешки.
Однажды на рынке графу повстречался человек, громко заговоривший с ним на франкском языке о достоинствах форели, копченой на коричных углях, а затем шепнувший графу на ухо, что является тамплиером и послан в Иерусалим с тайной миссией. О существе своей миссии он ничего не рассказал графу, однако, уже выйдя на улицу, поведал ему, что между делом занимается сбором сведений о благородных пленниках.
В самых цветистых выражениях незнакомец хвалил доблесть графа, о которой был наслышан, а затем прямо заявил графу, что имеет право выкупить его из плена за любые деньги на том условии, что граф вступит в Орден Храма.
«Именно таких храбрых и честных людей, как вы, граф, только и не хватает в Ордене», — признался незнакомец.
Робер де Ту видел, какую замечательную храбрость выказали тамплиеры в битве при Арсуфе, сражавшиеся, как сыновья одного отца, и потому почти не колеблясь принял условия нового благодетеля.
Оказавшись на свободе, в родной Франции, куда после падения Иерусалима, переместился Великий Капитул Ордена, граф Робер де Ту, верный своему обещанию, прошел по всем ступеням посвящений, многое узнал и многое затаил в своем сердце.
В году одна тысяча двести четвертом он стал одним из первых, кто ворвался в осажденный крестоносным войском Константинополь. Там, в столице христианских схизматиков, с ним случилось нечто, на первый взгляд удивительное. Он освободил из греческого плена прекрасную сельджукскую принцессу, всем сердцем полюбил ее, и вскоре она зачала от него сына.
Узнав о таком грехе, Верховный Капитул наложил на графа строгую епитимью, на которую тот ответил прямой дерзостью и, не раскрывая публично никаких темных тайн Ордена, отправил в Капитул вполне безумное послание, в коем объявлял об учреждении своего собственного Ордена Храма, во главе которого станет он сам, женатый тамплиер. Верховный Капитул не нашел в этом послании ничего, кроме горячечного бреда победителя, который, сокрушив самый великий из всех земных городов, возомнил о себе невесть что и именно по этой причине не представляет никакой опасности. Особого удивления у адептов внутреннего круга не вызвало даже то, что храброго графа поддержали еще три десятка отступников из числа отборного орденского воинства.
Граф Робер не раскрывал тайн внутреннего круга, и этого было вполне достаточно, чтобы Цербер продолжал спокойно дремать. К тому же сам граф и некоторые из его соратников нарушили обеты орденской нищеты и целомудрия, и даже если бы вдруг покусились на главный обет, молчание, то уже ничего не стоило обвинить их в корыстной клевете. Граф намеренно притворялся взбалмошным юнцом, опьяненным победой и богатой добычей, пил и ел за троих и задирал всех рыцарей нефранков, которые встречались ему на улицах.
Все же Орден приложил кое-какие усилия к тому, чтобы остановить ренегатов, но стычка у городских ворот, называемых в Константинополе Золотыми, завершилась не в пользу Верховного Капитула. Донесение комтура о подвигах и безобразиях графа, отправленное из столицы греков, умолчало о действительных силах, которые помогли отступникам пробиться через плотные цепи войск, выставленные новым императором. Комтур сослался на сочувствие воинов Креста к мятежному графу, что отчасти совпадало с истиной. Однако франкский император Константинополя намеренно выставил против тамплиеров подчиненные ему отряды немецких и итальянских рыцарей, которых нельзя было упрекнуть в любви к своим франкским «братьям по Кресту». Комтур, которому был отдан приказ Капитула арестовать графа и его сообщников, не нашел в себе силы признаться, что в решающее мгновение откуда не возьмись, подобно налетевшему рою пчел, на крышах и в проулках появились простолюдины числом не менее полусотни, оказавшиеся весьма искусными пращниками и метателями тяжелых цепей, легко сбрасывавших с коней латных всадников.
Будь эта подробность боя известна верховным лжетамплиерам внутреннего круга, дорога графа Робера несомненно была бы обременена новыми, куда более опасными ловушками. Однако повергнутые наземь и опозоренные рыцари сумели скрыть причину своей неудачи даже от императора, твердя в один голос, что подверглись внезапному нападению каких-то франкских воинов, которых поначалу приняли за своих союзников.