Старкова Елена. Поцелуй Морты

   – Это ты? – радостно крикнул он кому-то незримому.
   Нугзар остановился, будто врезавшись в стеклянную стену, но тут же сделал резкий выпад. Дима успел отскочить, невидимый клинок проткнул воздух в миллиметре от его лица. А на том месте, где он стоял, возникла похожая на голограмму фигура Родиона. Он издевательски подмигнул Нугзару и медленно, словно дым, растаял в полосе лунного света.
   Нугзар крикнул что-то грозное на незнакомом языке, взмахнул кистью свободной руки, словно стряхивая невидимые капли. В тот же миг Дима почувствовал, что его подхватил сильный порыв ветра и он летит в пустоту.
   «Я падаю», – отстраненно успел подумать он.
   Перед ним мелькали, как в ускоренной съемке, окна главного здания МГУ. Он весь сжался в предчувствии неминуемого удара о землю. И вдруг резкий, болезненный толчок в бок изменил траекторию его падения: он влетел в окно общежития, разбив при этом окно вдребезги, словно каскадер на съемках боевика.
   Секундой позже Дима чувствительно приложился головой о пол, к счастью, гораздо дальше, чем легли на него осколки разбитого окна. В глазах потемнело, а когда он пришел в себя, услышал странный скрип. Он лежал на полу, прижавшись к нему щекой, а прямо перед глазами стоял черный игрушечный джип. Дима перевернулся на спину, пытаясь определить источник непонятного звука, и увидел над собой качавшегося в петле паренька. Он сучил ногами, будто выискивая в пустоте под собой несуществующую опору. Красное от удушья лицо самоубийцы показалось Сидоркину удивительно знакомым.
   – Стас! – закричал он, вставая.
   Времени на раздумья не было. Дима, оглянувшись в поисках чего-то острого, схватил лежавший на полу осколок оконного стекла, влез на подвернувшийся стул и принялся резать веревку над головой повешенного. Стекло крошилось в руке, но уже через несколько мгновений веревка оборвалась под тяжестью тела.
   Раздался глухой рев – в комнату уже затекала и приближалась к ним Тьма, неотвратимая, как морской прилив. Дима закричал от страха и злости и, повинуясь интуиции, накинул веревочную петлю на зыбкое тело темной сущности. Едва успев подхватить Стаса, он бросился с ним на стену: та послушно распахнулась, и оба исчезли в открывшейся за ней черной пропасти…
 
   В ту же самую секунду дверь в комнату Стаса отворилась, а на пороге – все в том же черном спортивном костюме и бейсболке – появился Нугзар. Он сразу же понял, что птички упорхнули, и пришел в еще большую ярость. В середине комнаты, сбившись в тугой черный ком, недвижимо лежала Тьма, вокруг нее был обмотан обрывок веревки, на которой повесился Стас. Из разбитого окна в комнату дул сильный ветер, в воздухе кружился обрывок тетрадного листка. Нугзар протянул руку, и он послушно опустился к нему на ладонь. Это была предсмертная записка Стаса: больше так не могу, мама, прости!
   «Люди не придумали ничего глупее этих предсмертных записок…» – подумал Нугзар и разорвал бумагу на мелкие кусочки: они разлетелись по комнате, словно конфетти.
   Нугзар нагнулся над Тьмой, которая лежала неподвижно без единого звука, словно этот обрывок веревки лишил ее всех жизненных сил. И это было так на самом деле – веревка висельника очень могучий артефакт, за обладание которым колдуны готовы заплатить любые деньги. Проворчав какое-то ругательство себе под нос, Нугзар протянул ладони к лежавшей на полу Тьме и стал перебирать руками, словно вытягивая на себя что-то невидимое. Веревка зашевелилась, поднялась над Тьмой и взмыла в воздух. Вскоре петля упала на пол в шаге от Нугзара. Освобожденная Тьма сразу же затрепетала и растеклась по полу. Нугзар движением руки отпустил ее, Тьма просочилась под дверь и исчезла.
   Сделав шаг к выходу, Нугзар задел ногой черную игрушечную машинку, та бесшумно покатилась по полу, перевернулась. Нугзар наклонился, чтобы подобрать игрушку. При этом она раскрылась, как слайдер. В углублении были видны остатки белого порошка. Он положил несколько крупинок на язык. Хм… А наркотики этот недоумок Стасик употреблял качественные…
 
   Провалившись в темную дыру за стеной комнаты, Стас и Дима почти сразу же оказались на бесконечной равнине Вечности. Кругом не было ни души. Оглядевшись, Дима занялся Стасиком. Он был такой исхудавший, что непонятно было, как ему вообще удавалось передвигаться – остались одни кости, обтянутые нездоровой сероватой кожей.
   Дима начал хлопать его по щекам, растирать ладони, трясти. Тот все никак не мог прийти в себя, и бледное до синевы лицо парня оставалось неподвижным, как у покойника.
   – Давай же, доходяга! Не умирай, прошу тебя! Эй, открой глаза! Стас, Стас!
   Диму охватило отчаяние. Изо всех сил он ударил, словно гвоздь забивал, Стаса по лицу кулаком, потом еще раз. Этот радикальный способ подействовал: парень зашевелился, застонал и распахнул серые глаза. Дима облегченно вздохнул:
   – Слава богу, ты жив!
   – Где я? – прохрипел спасенный. – Я на том свете, да?
   – Ты жив, только находишься в другом месте.
   – А-а! – обрадовался Стас. – Ты глюк?
   – Сам ты глюк! – оскорбился Дима. – Ты хоть меня узнал?
   – Ты Дима, – ответил паренек, хлопая белесыми, как у поросенка, ресницами. – Дима Сидоркин. А где мы все-таки?
   – Неважно! – махнул рукой Дима. – Главное, что ты жив… И учти, когда вернемся в реальность, больше никаких наркотиков. Никогда и ни под каким видом! Понял, чудило? Или опять помереть хочешь?
   – Понял, – кивнул Стас. – Ох, Димка, если бы ты знал, что со мной было…
   И он рассказал, что уже пару недель подряд ему снилась невероятно красивая белокурая женщина с голубыми, прозрачными, как лед, глазами и удивительно правильными чертами лица. Именно так Стас представлял себе валькирию. Только эта женщина был одета не как воительница – на ней был черный балахон до пят. Два раза он видел ее и днем, когда принимал дозу наркотика.
   Она неслышно подходила совсем близко, но оставалась на таком расстоянии, чтобы Стас не мог до нее дотянуться. Женщина улыбалась, и ее ноздри трепетали подобно собачьим, словно она к чему-то принюхивалась, к чему-то очень неприятному. При этом она протягивала ему длинную веревку и уговаривала повеситься, чтобы избавиться от зависимости.
   – Все очень просто, – говорила она при этом, – привяжи веревку за крюк в потолке, сунь голову в петлю, и все проблемы закончатся…
   В конце концов Стас не выдержал этого давления на психику…
   – Но самое странное знаешь что? – Он неуверенно посмотрел на Диму, сомневаясь, стоит ли об этом говорить.
   – Вали как есть…
   – Перед тем как повеситься, я вместе с этой женщиной видел… ты не поверишь! Нового препода, ну этого, Нугзара Виссарионовича!
   – Отчего же не поверить, очень даже поверю, – вздохнул Дима. – А теперь не задавай лишних вопросов и делай как я!
   Дима помог подопечному подняться на ноги, взял его за руку, и они спрыгнули по его команде в одну из раскопанных могил…
 
   Дима и Стас очутились на площади возле входа в общежитие МГУ, возникнув прямо из воздуха, но никто не обратил на них ни малейшего внимания, хотя вокруг толпилось множество полуодетых студентов: дело близилось к утру, на востоке уже забрезжили первые лучи восходящего солнца. Внимание толпы было приковано к белому фургону «скорой помощи».
   Как раз в этот момент из здания вышли двое дюжих санитаров в белых халатах с носилками, на которых лежал бледный, как покойник, Шпилевский. Сходство это усиливалось тем обстоятельством, что до половины он был накрыт белой, похожей на саван простыней. Глаза у него были закрыты, а одна рука безвольно свешивалась вниз. Рядом семенила с озабоченным видом толстая докторица в голубом халате, вооруженная чемоданчиком с медицинскими боеприпасами. Дима бросился к носилкам.
   – Гарик! Гарик, кто тебя так? – Он вернул руку Шпиля на носилки и потряс его на ходу за плечо: тот с видимым трудом разлепил тяжелые веки.
   – Лена, Лена… – прошептал едва слышно Шпиль, и глаза у него, как и полагается в таких случаях, закатились под лоб.
   – Отойдите, молодой человек, не мешайте! – строго сказала Диме утомленная своей гуманной миссией докторица.
   Санитары ловко погрузили носилки в машину. Дима тут же попытался напроситься в провожатые, но встретил суровый отпор со стороны практической медицины.
   – Вы родственник? – спросила врач. – Ах не родственник… Вот и не суйтесь куда не просят!
   – Скажите хотя бы, в какую больницу его повезете? – Дима схватил докторшу за рукав халата.
   – В Склиф, – ответила она, стряхнув Димину ладонь. – В реанимацию…
   Дверца захлопнулась, завыла сирена, машина отъехала от здания, быстро набирая скорость. Бледный от пережитого Стасик присел на ступеньки входа и махнул рукой: мол, иди, я посижу тут. Дима решил, что его миссия в отношении Стаса завершена, оставил его на паперти университета и бросился своим ходом на седьмой этаж – в комнату Шпиля с Шухратом.
   Дверь была не заперта, Дима вошел без стука и сразу наткнулся взглядом на Шухрата, творившего намаз на брошенном на пол красном коврике. На кровати лежал раскрытый Коран. Кум не обратил на Диму ни малейшего внимания, ткнулся в очередной раз лбом в коврик и замер в этой позе. Было очень неудобно отвлекать друга от молитвы, но прежде Дима не замечал за Шухратом такого рвения, тем более что добродушный узбек любил пофилософствовать на тему братства религий и взаимозаменяемости конфессий. И даже утверждал, правда не на трезвую голову, что Бог един и ему все равно, как его называют – Аллахом или Элохимом. И на каком языке молиться – тоже все равно, Бог, дескать, читает правду в душах человеков. Дима с ним никогда не спорил, потому что и сам придерживался тех же мыслей.
   Вдруг Шухрат с шумом вздохнул и тут же издал, выпрямляясь, такой горестный стон, будто озвучивал фильм ужаса на киностудии «Парамаунт-пикчерз».
   – Что случилось, Кум? – Дима подошел ближе и наклонился над ним. – Почему Шпиля «скорая» увезла?
   Шухрат полностью игнорировал вопрос и, скользнув по Диминому лицу невидящим взглядом, быстро-быстро забормотал слова молитвы. Это состояние невменяемости несказанно напугало Диму, потому что Кум выглядел, как сумасшедший: глаза безумные, зрачки расширены, а по щекам текут ручьями слезы. Дима схватил друга за плечо:
   – Ну не молчи! У тебя что, крыша поехала? Шухрат, очнись!
   – О-о-о! – только и выдавил из себя Кум, схватившись за голову.
   – Гарик что-то говорил о Лене! С ней все в порядке? – Дима вцепился в Шухрата и начал его трясти, потому что сам так разнервничался, что уже не мог держать себя в руках.
   – Лена на самом деле не Лена, а Умм аль-Лейл! – сказал Шухра, и зубы у него застучали от страха.
   Это имя ровным счетом ничего не сказало Диме, и он принялся уговаривать Шухрата сосредоточиться и объяснить, что случилось. Кум, изредка всхлипывая и вытирая кулаком слезы, рассказал, что проснулся среди ночи и увидел на соседней кровати Гарика, белого, словно снятое молоко.
   А верхом на нем сидело чудовище. Было похоже, что оно состоит из глины – кожа неровная, вся в наростах, и к тому же терракотового цвета. Позвоночник вздыбился отвратительными шипами, кисти рук, обнимавших Шпиля, были непомерной длины, а пальцы заканчивались острыми когтями, как у хищной птицы. Уродливые груди, словно тряпки, мотались прямо перед лицом Гарика, но тот смотрел на них с нескрываемым восторгом. И вообще на лице у него было написано бесконечное обожание. Шухрат успел разглядеть, что лицо существа соединяет в себе женские черты и признаки рептилии, а круглые, полыхавшие желтым пламенем глаза могут принадлежать только жителю ада.
   Когда истекающий потом Шпиль совсем обессилел и в изнеможении откинулся на подушку, глаза у него закатились под лоб, и он отключился. Демоница потрепала его по щекам, подняла за волосы, потом отпустила с видимой досадой: Гарик был без сознания. Лилит слезла с него, подошла к окну и превратилась в Лену. Она легко, как будто ничего не весила, вскочила на подоконник, тряхнула своими длинными черными волосами, раскинула руки и выбросилась из окна, как парашютистка, только без парашюта. Мелькнул на фоне полной луны ее черный силуэт и растаял в темном небе.
   А Шухрат бросился к Шпилю, начал его тормошить, но тот не реагировал ни на слова, ни на пощечины, поэтому пришлось вызвать «скорую». Разумеется, Шухрат никому не сказал, что именно он видел этой ночью, потому что в психушку ему попасть совсем не хотелось.
   Сидоркин выслушал рассказ Шухрата с мрачным видом.
   – Умм аль-Лейл – это кто? – спросил он.
   – Это по-арабски, а еще ее называют Лилит…
   – Лилит, первая жена Адама? – Диме все еще не верилось, что этот мифический персонаж реально существует. – Я читал, что она мать демонов и к тому же суккуб, страшная адова тварь, овладевает мужчинами против их воли и убивает младенцев в утробе матери. Тот, кто коснется ее волос, навсегда теряет память…
   – Это страшный джинн. – Шухрата всего передернуло. – Врагу не пожелаю увидеть такое, сохрани Аллах мои дни на Земле!
   – И она трахнула Шпиля?
   – Шесть раз, – кивнул несколько раз Шухрат.
   – Что за бред! А почему она тебя не тронула? Шухрат вместо ответа развел руками…
 
   Михаил так сильно изменился, что порой пугал Люду чужим, ненавидящим, злобным взглядом. Она быстро поняла, что не стоит заводить речь о покупках и вообще о трате денег. Люда даже не знала теперь, где они лежат.
   – Меньше знаешь – лучше спишь, – безапелляционно заявил муж.
   Сегодня Михаил явился с работы в растрепанных чувствах. Ему объявили, что испытательный срок закончен, но выплатили ту же сумму. Он понимал, что надбавку надо ждать не раньше чем через две недели, но все равно был зол и разочарован. Люда подала на ужин картошку, жаренную на сале, и салат из капусты. Это его немного успокоило. Значит, начинает доходить, что деньги надо тратить с умом. Недавно попросила дать денег на покупку лифчика, мол, у нее все износились. Дура. Во-первых, не надо было стирать их чуть не каждый день, изводя стиральный порошок, во-вторых, на что там надевать этот лифчик? Смех один. Дома может и без лифчика походить. Когда он вполне обоснованно ей отказал, Люда расплакалась и вышла из комнаты. Потом, правда, успокоилась.
   После ужина они попили жидко заваренного чая, как теперь нравилось ему, и отправились к телевизору. Удобно устроившись на новом диване, Михаил немного расслабился. Люда молчала, но это совершенно не тяготило Мишу, наоборот, ему было гораздо комфортней, пока она держала рот закрытым.
   Люда пошла умываться перед сном, а Михаил пересчитывал свои сокровища, свои обожаемые Деньги, и так увлекся, что не заметил, как она увидела его тайник под тумбочкой. Наученная горьким опытом Люда отступила назад и сделала вид, что ничего не заметила. Когда же он успел так помешаться на деньгах? И как же резко изменился! Счастье оставило их дом, его заменили деньги. Деньги не как эквивалент достатка, а сами по себе, словно злобные живые существа, они крали у Люды мужа и делали ее глубоко несчастной.
   Лежа рядом с безмятежно похрапывающим Михаилом, она беззвучно плакала от разочарования и обиды. Слезы были мелкими и горькими, они разъедали глаза, а душа кричала от боли. Наплакавшись, Люда задремала. Проснулась она от звонка в дверь. Толкнула Мишу, но он только пробормотал что-то и повернулся на другой бок. Люда посмотрела на часы – батюшки, уже три ночи! – и, встревоженная, помчалась в прихожую. Это оказалась соседка напротив. Марина была с Людой в близких отношениях и очень ей нравилась, но сейчас она была на себя непохожа, иссиня-бледная и заплаканная.
   – Что случилось, Мариночка? – Люда сильно испугалась за подругу.
   – Папа! – отчаянно прорыдала Марина. – Папу сбила машина, много внутренних повреждений, разрывы органов. Боже мой! Что же мне делать? – Марину трясло нервной дрожью, как будто она сильно замерзла.
   – Он в больнице? – спросила Люда, сама чувствуя, что вопрос задала идиотский.
   – Да! Должны делать операцию, сейчас его готовят. – Марина горько заплакала. – Ужас, Люда, вот ведь ужас! Если я не привезу тысячу долларов, то операцию будут делать бесплатную, лапаротомией, а если привезу, тогда щадяще – лапароскопией, то есть без разреза. Он ведь совсем старенький и вряд ли выживет, если ему вспорют живот. Из-за моей нищеты он просто умрет, Людка! Как я потом смогу жить?!
   Марина изо всех сил сжала голову руками, как будто хотела раздавить себе череп. Лицо было таким безумным, что Люда испугалась.
   – Мариночка, успокойся, ну-ка пойдем на кухню. Сейчас что-нибудь придумаем. – На самом деле, Люда уже придумала и решилась. – Сиди тут тихонечко и не кричи! А то Мишу разбудишь, и я не сумею тебе помочь! – и прикрыла за собой дверь.
   Люда на цыпочках отправилась в спальню. Миша по-прежнему спокойно спал. Обливаясь от страха потом, оглядываясь на него и придерживая левую сторону груди, чтобы не выскочило колотящееся сердце, она обошла кровать, сняла с тумбочки лампу. Потом – как можно тише – приподняла тумбочку и сунула под нее руку. Там ничего не было, и Люда чуть не вскрикнула от неожиданности. Она замерла, немного успокоилась и повторила попытку. Под тумбочкой шла довольно широкая перекладина, которая крепила основание, на ней лежала пачка денег. Люда торопливо отсчитала нужную сумму, остальное, не глядя, сунула обратно, погасила ночник и вышла.
   – Вот, возьми, – протянула она Марине деньги, – вызывай такси и немедленно поезжай!
   Марина смотрела на спасительную пачку денег, не смея поверить. Схватила ее и заплакала от облегчения.
   – Ехать не надо, операцию начнут, как только я позвоню и дам ответ.
   Она сползла на колени, обхватила руками Люду и прижалась к ее ногам головой. Не успела Люда ее поднять, как Марина легко вскочила и побежала в прихожую. Хлопнула дверь, и почти сразу же на кухню вышел Михаил.
   – Что происходит? – недовольно спросил он. – Кто это был среди ночи? Что за мода такая?
   – Это Марина приходила, у нее страшное несчастье, Семен Львович попал под машину, – поспешно объяснила Люда.
   – Насмерть?
   – Слава богу, нет, есть надежда на операцию. – Люда не могла унять дрожь.
   – Это не наше дело. – Михаил развернулся и ушел в спальню.
   Не успела Люда вздохнуть, как он вылетел обратно на кухню. Глядя на нее безумными глазами, спросил трагическим шепотом:
   – Как ты посмела взять мои деньги?
   – Миша! Надо было им помочь! Понимаешь, если бы Марина не нашла денег, то… – Договорить она не успела, страшный удар вырвал пол из-под ее ног и взорвался в голове сверкающими вспышками.
   – Сволочь! – заорал Михаил. – Я убью тебя!
   Посыпались удары, один другого беспощадней. Люда с криком упала на пол, а он принялся избивать ее ногами.
   Внезапно свет погас, и Люда почувствовала, что избиение прекратилось. Через мгновение снова посветлело. Люда с изумлением огляделась по сторонам: вокруг расстилалась бесконечная равнина, похожая на математически расчисленное кладбище. Посреди разделяющей равнину на две половины дороги, уходящей вдаль, стоял высокий рыжий парень с длинными, до плеч, волосами. Он крепко держал Мишу обеими руками и не давал двинуться с места, несмотря на все его сопротивление.
   – Спокойно, друг, спокойно, – повторял парень, – не дергайся! Скажи спасибо, что я тебя остановил, потому что ты чуть было не убил жену! Мы не дали тебе этого сделать. Очнись и вспомни, что и как было до того момента, как ты пришел к колдунье делать приманку для денег. Вспомни.
   Михаил опомнился, у него словно пелена спала с глаз. Ему вспомнилось, как Людочка изнемогала от безденежья, от жизни впроголодь. В этом был виноват только он, Михаил, не умевший заработать в этом равнодушном мире наживы и погони за прибылью. Он пошел к Норе ради жены, чтобы исправить положение, и деньги стали искать его сами, буквально падая под ноги.
   – Вспоминай дальше! – сурово приказал парень.
   А дальше был, оказывается, кошмар. Как же Людочка сумела это все от него вынести? Любящая и несчастная, заброшенная им ради обладания бумажками!
   Михаила ломало, из глаз текли слезы, самого его била крупная дрожь, напоминавшая конвульсии. Больше всего он походил на больного эпилепсией во время припадка, и Диме стоило большого труда держать его.
   Вскоре Михаил совершенно обессилел. Осознание своей вины придавило его, и раскаяние хлынуло, как освобожденный поток воды.
   – Людочка! Прости меня, идиота! – покаянно сказал он. – Я люблю тебя! Прости, не знаю, что это на меня нашло…
 
   Нугзар сидел за пустым и чисто вытертым кухонным столом с таким злобным лицом, что Нора все не решалась с ним заговорить, прекрасно понимая, что их снова постигла неудача. Он вообще редко сидел на кухне, предпочитая обедать и ужинать в гостиной, и никогда не выпил на кухне даже чашку чая. А сейчас, размышляя с отсутствующим видом над очередным провалом, Нугзар небрежными, механическими движениями руки катал по светлой столешнице черную игрушечную машинку Стаса. Лицо у него было озабоченное, хмурое, черные брови сошлись у переносицы, а глаза угрюмо сверкали.
   – Так, значит, и висельник у тебя сорвался… – Нора все-таки не смогла промолчать, съязвила.
   Нугзар не стал рассказывать Норе о том, что проклятый мальчишка-Альтернатор не только умудрился спасти никчемную жизнь наркомана, но еще и сумел обездвижить Тьму. Откуда тому стало известно, что веревка висельника способна укротить грозную сущность? Для Нугзара, во всяком случае, это была новость. Но даже если Альтернатор действовал по наитию, сути вопроса это не меняло. Он с каждым днем становился все более опасным противником, непреклонным в своем противостоянии.
   Мстительность Нугзара была легендой среди коллег-магов, и с ним старались не связываться лишний раз, чтобы не подставить себя под удар. Он никогда и ничего не прощал, и теперь Диме угрожала нешуточная опасность – Нугзар решил, что устранить соперника физически будет правильным решением. Конечно, по такому важному вопросу надо было бы посоветоваться с Норой, но она стала такой невыносимой в последнее время… А еще Нугзара страшно раздражало, что Нора теперь предпочитала не уступать ему, как обычно бывало раньше, а на все имела собственное мнение.
   Нугзар, давая выход раздражению, неожиданно подбросил черный игрушечный джип вверх, поймал и резким движением швырнул в раковину с грязной посудой, залитой водой. Жалобно зазвенело разбитое кофейное блюдце…
 
   Дима в это время сидел за рулем своего «ха-пятого»: спешил в Гольяново, чтобы рассказать Семиглазовым о последних событиях в общежитии МГУ, о Куме и Шпиле. Он как раз въехал на Лужнецкий мост через Москву-реку. Машину он водил очень хорошо, ощущая себя с ней единым целым, ведь первый раз за руль отец посадил Диму, когда ему было всего-навсего четыре года. Но сейчас он чувствовал какое-то смутное беспокойство, потому что джип вел себя странно, не так, как всегда.
   Дима решил остановиться сразу же после моста, чтобы не нарушать правила и не нарываться на бдительных гаишников, ведь с деньгами у него сейчас было совсем туго, а нужно еще вернуть долг доброму старикану-дворецкому. На самой середине моста машину Димы неожиданно подрезала новенькая, с иголочки «калина» ярко-красного цвета.
   Дима чертыхнулся и нажал на тормоз, но ничего не произошло, педаль просто ушла в пол, а джип продолжал катиться вперед. Он попытался уклониться от удара о парапет, но руль прокручивался, как на игрушечной машинке, и джип стал совершенно неуправляемым. Машину понесло на ограждение, и Дима зажмурился, ожидая удара, но джип неожиданно взмыл, словно подброшенный невидимой рукой, над перилами моста и полетел вниз навстречу воде…
 
   Алексей Сеич работал в доме Сидоркиных очень давно. Он поступил на службу к Родиону, когда тот только собирался жениться на очаровательной Танечке. И проникся к их замечательной паре просто отцовскими чувствами. Дворецкий быстро изучил привычки и причуды хозяев, никогда им не досаждал, а, наоборот, всегда был чрезвычайно полезен и стал совершенно незаменимым в их семье.
   Вскоре родился Димка, и жизнь дома завертелась вокруг него. Танечка и помыслить не могла, чтобы за ее драгоценным ребенком ухаживала какая-нибудь посторонняя, пусть даже очень хорошая женщина. Она сама купала мальчика, кормила, укладывала спать. Родион все время беспокоился, что она переутомится, но Танечка только смеялась и отправлялась гулять с маленьким Димкой в сад, где проводила по нескольку часов в день.
   Она умерла, когда Диме исполнилось двенадцать, и, казалось, знала, что так случится. Поэтому с неохотой ездила на обследования, на которые ее таскал обеспокоенный ухудшением здоровья любимой жены Родион. Светила медицины не находили ничего особенного и никак не могли поставить диагноз, хотя она сдавала все мыслимые анализы и прошла все, от кардиограммы до томографии. Танечка просто тихо угасала, не жалуясь и не сетуя на судьбу. Родион был в отчаянии, он вывез жену за границу, но западные медики тоже ничего не прояснили.
   – Такое впечатление, что у вашей супруги просто закончились жизненные силы, – сказал ему пожилой немецкий профессор, похожий больше на пастора, чем на врача.
   И вот одним солнечным весенним утром, радостным и наполненным щебетом птиц из распахнутого окна, Танечки не стало. Родион почернел от горя, но он был сильным человеком, поэтому прикладываться к бутылке, чтобы растворить в ней свою печаль, не стал. У него был Димка, он занялся воспитанием сына и продолжал создавать бизнес-империю Сидоркиных, чтобы оставить после себя достойное наследство.