Старкова Елена. Поцелуй Морты

   У Норы не было сил убирать со стола в магическом кабинете, да и зачем, если это может сделать Лерочка. А сама она чувствовала необъяснимую усталость: видимо, обряд забрал больше энергии, чем она рассчитывала. Снимая через голову черный балахон, Нора вышла в приемную, пошатываясь от слабости.
   Лерочка увидела ее лицо и вскрикнула, прижав в испуге руки к груди:
   – Нора Сигизмундовна, что с вами?
   Нора нервно обернулась и посмотрела в большое зеркало, висевшее на противоположной стене. Из-за зеркальной глади на нее смотрела древняя старуха с совершенно белыми волосами, тусклым взглядом и землистым, как старый картофельный клубень, лицом….
 
   Нугзар застелил стол на кухне куском белой клеенки и вытряхнул из миски на самую середину столешницы бесформенный ком влажной желтой глины. Сначала он тщательно, двумя руками, как заправский тестомес, хорошенько размял глину и придал ей форму почти правильного шара, затем расплющил шар ладонью и принялся лепить маску. Под его длинными пальцами по очереди возникли лоб, подбородок, щеки, прорези глазниц, но Нугзар хмурился, будто был очень недоволен своей работой, и продолжал обрабатывать маску уверенными, точными движениями.
   Глина… Самый древний материал, лучше которого нет для творчества, ведь и Господь создал первого человека именно из глины. И первая жена Адама, Лилит, в отличие от Евы, тоже была сотворена из глины, а не из ребра, как ее соперница. По поверью, среди женщин, населяющих Землю, есть потомки и Евы, и Лилит. Те, что покорно принимают главенство мужчины и во всем послушны мужу, – потомки Евы, потому что чувствуют себя без мужчины только частичкой человека, причем неполноценной частичкой. Оно и правильно – ребро, из которого была сотворена их праматерь, тянет их к мужчине.
   А вот гордые и непокорные, как необъезженные кобылицы, женщины – те, что прекрасно чувствуют себя в одиночестве и никогда не принимают мужчину всерьез, а уж тем более не могут представить его в роли господина, – произошли от Лилит. И почти все ведьмы имеют как раз такое происхождение…
   Маска, изменяясь под руками Нугзара, все больше и больше становилась похожей на Катю, но он не успокоился, пока не добился полного портретного сходства. Когда маска была готова, Нугзар взял тонкий кинжал, зажмурился от предвкушения боли и перерезал себе запястье. Кровь сразу же побежала широкой красной струей и закапала на стол, скатываясь с локтя. У Нугзара загорелись глаза, и он довольно засмеялся. В пустой квартире его смех прозвучал, как уханье филина.
   Окунув палец в лужицу собственной крови, Нугзар несколько раз обвел глазницы маски красным цветом. Полюбовался быстро темнеющими кругами, схватил черную шаль Норы и резким движением накрыл маску…
 
   Катя посмотрела в шар почти испуганно: она видела в нем лицо Нугзара, который был занят, судя по его сосредоточенному виду, чем-то очень важным. От напряжения у него на лбу и висках выступили капельки пота. Но что он делал, осталось для нее тайной.
   – Смотри не глазами, а душой, – посоветовала стоявшая рядом Наталья.
   Катя уставилась в шар, от напряжения ей стало дурно, воздуха не хватало, ее начало подташнивать. Катя уже хотела отвести взгляд, но тут в глубине шара "промелькнула какая-то тень, и вдруг снова проступило лицо смеющегося Нугзара. Катя ахнула от неожиданности. Изображение в шаре стало темнеть, пока не превратилось в абсолютную черноту, которая внезапно заполнила собой все пространство комнаты. Для Кати наступила непроницаемая темнота. Она вскрикнула, схватилась за лицо, потерла глаза и несколько раз моргнула. Ничего не изменилось, темнота и не думала отступать! Катя тихо, испуганным голосом позвала:
   – Мама!
   – Я здесь, дочушка моя! – наклонилась к ней встревоженная Наталья.
   – Мама! Я ничего не вижу! – закричала с надрывом Катя.
 
   Смертельно уставшая Нора буквально вползла в квартиру на Котельнической набережной и увидела Нугзара, с беспечным видом развалившегося в кресле. Он был так преисполнен гордости и несказанно доволен собой, что даже не заметил, как плохо, как ужасно выглядит жена. А у нее не было сил, чтобы возмутиться.
   – Нугзар, Нугзар, я больше так не могу! – Она умоляюще протянула к нему руки. – Ну не сиди сиднем, сделай что-нибудь!
   – Как же ты отвратительно выглядишь, когда ноешь. Смотреть противно! – Нугзар вовсе не хотел поднимать скандал, уж больно это все напоминало банальную семейную сцену, но остановиться не мог – так раздражала его постаревшая Нора.
   – Знал бы ты, как ты мне надоел! – закричала она так пронзительно, что у Нугзара заломило в висках, и он злобно завопил в ответ:
   – Ну почему ты всегда все портишь, идиотка?
   – Я идиотка? – взвилась Нора, забыв о своем упадке сил. – Вот тогда и делай все сам! Только ведь ты ничего не умеешь, великий и ужасный Нугзар! Тебя пацан за пояс заткнул!
   – Ты хорошо подумала, прежде чем сказать это? – процедил сквозь зубы Нугзар, дрожа от ярости. – Я ведь могу и без тебя обойтись…
   – Уж и не знаю, как я это переживу! – издевательски хихикнула Нора. – Все, хватит с меня! Я от тебя ухожу!
   – Скатертью дорога! – вскочил с кресла Нугзар. – И предупреждаю, не становись у меня на пути, иначе я тебя уничтожу!
   – Пугай лучше крыс в подвале, только на это тебя и хватает. Без тебя обойдусь, неудачник!
   Нора выскочила на лестничную клетку и с грохотом захлопнула за собой дверь. Сердце у нее болезненно сжалось: вот как закончилась их совместная жизнь! Негодяй, он даже не подумал догнать и остановить ее, наверняка надеется, что она сама приползет обратно и будет просить прощения. Ну уж нет! Никогда и ни за что!
   Пусть хозяином Тьмы станет Нугзар, она не потеряет от этого ни крупицы своего темного дара. Все пойдет своим чередом, и Альтернатор, и Зрячая еще очень неопытны, слабы, уязвимы. Кто имеет преимущества в этом противостоянии? Только не они!
   С трудом передвигая ноги, Нора ковыляла вниз по ступенькам и думала, как тяжело быть старой: каждое движение дается с трудом и требует огромного напряжения сил. Ну ничего, сегодня ночью надо будет кое-что предпринять, и для этого у нее пока еще достаточно знаний и смелости…
 
   Время близилось к полуночи, и Дима снова блуждал в своих сновидениях. Они сменялись непрерывной чередой и не давали ему вернуться в реальность, удерживая, как привязанный к ногам тяжелый камень.
   Сейчас он видел себя на равнине Вечности. Шагах в пяти стояла прекрасная девушка с алебастрово-белой кожей и невиданно-синими глазами, похожая на Нору, как сестра, только с иссиня-черными волосами. Женщина улыбалась, на голову ее был накинут капюшон, а тело скрывал темно-фиолетовый балахон, достававший до самой земли. Ему так отчаянно хотелось поцеловать женщину, а дальше все равно, хоть смерть, хоть забвение и пустота.
   Как только Дима подумал об этом, она откинула капюшон и приблизилась на один шаг. Он протянул к ней руки и закрыл глаза в предвкушении невероятного поцелуя, но пауза затянулась, глаза распахнулись сами, и на Диминых губах застыл дикий крик. Перед ним стояла Смерть собственной персоной, оскал желтого черепа казался издевательским, а в глубоких глазницах победно сияли синие глаза. Повернувшись, Дима бросился вперед, не разбирая дороги, падал и вставал, обдирая в кровь ноги и руки, цепляясь за неподатливую жесткую землю.
   Вслед ему летел веселый смех Смерти. Звонкий смех молодой, жизнерадостной женщины.
   – Ты пожалеешь, что отказался от моих объятий! – несся ее звонкий крик над равниной. – Но это твой выбор, человек!
   Дима изо всех сил оттолкнулся от земли и полетел так же легко, как в детских снах. Он летал над местами, невозможными на Земле, и жадно всматривался в невиданные пейзажи. Дима плыл подобно пушинке, реагируя на малейшее движение воздуха, и то взмывал вверх к серебристому небу, то опускался почти до самой земли. Ощущение легкости и свободы было таким острым, что все в нем ликовало, и душа пела песню восторга перед Всевышним.
 
   Катя, крепко обнимавшая Диму, спала очень глубоко, и в беспокойном ночном забытьи ей снилось, что она идет по краю обрыва с осыпающимися, страшными краями. Вокруг только голые острые скалы, и сильный ветер старается сбросить ее с узкой тропы. Катя поскользнулась, из-под ноги посыпались вниз с легким шорохом мелкие камушки Равновесие восстановить не удавалось, а тропинка начала рушиться и рассыпаться, выворачиваясь из-под нее, как живое существо. И Катя стала падать, судорожно хватаясь за острые камни и редкие пучки травы. Она неудержимо скользила в пропасть, не имея сил даже закричать. Над ней склонилась женская фигура в фиолетовом балахоне.
   – Держись! – крикнула ей Лена и протянула руку. Катя изо всех сил вцепилась в нее, но увидела, что сжимает легкие косточки скелета, которые моментально рассыпались, как мелкие фишки. Лена громко рассмеялась, а Катя с криком полетела в пропасть.
 
   Нора впервые оказалась в своем магическом салоне ночью. Сидя за столом, она следила за минутной стрелкой часов: время близилось к полуночи. Часы у Норы были замечательные – старинные, напольные, похожие на дорогой лакированный гроб, поставленный на попа. Любой любитель антиквариата отвалил бы за этот раритет кругленькую сумму, но Нора ни за что бы с ними не рассталась, уж больно хорош был бой у этих часов. Громкий, но мягкий и басовитый звук, словно бархатный. И вот теперь она не сводила с них глаз.
   Еще можно было повернуть назад, отменить страшный обряд и попробовать помириться с Нугзаром, но гордость не позволяла. Еще бы, он обошелся с ней, как с обыкновенной вздорной бабенкой, вздумавшей вдруг качать права, позабыв, что Нора не просто женщина, она могущественная ведьма, принявшая в себя силу двух колдунов – деда Данилы и собственной бабки.
   Нора положила на большой стол круглое зеркало и тщательно нанесла на него двенадцать крестов черной краской, превратив его в подобие циферблата. Вокруг зеркала застыли двенадцать черных свечей, освещая кресты и превращая зеркало в дьявольские часы. До полуночи оставались считаные минуты…
   Пройдя в глубь комнаты, Нора откинула в сторону тяжелый занавес, в воздухе запахло пылью. И немудрено: за все время существования этого салона ей ни разу не пришлось открыть потаенный алтарь, а секретарше Лерочке, которая одна имела доступ в магическую комнату, было запрещено приближаться к нему на расстояние менее трех шагов.
   Над небольшим алтарем, обтянутым черным плюшем, висела дивная картина, изображающая Лилит: она представала в облике ослепительно красивой смуглой брюнетки с длинными, до пят, распущенными волосами, словно накидкой окутывающими ее обнаженное тело. Черные глаза сверкали, как озерца растопленной смолы, освещенной пламенем факела и, казалось, заглядывали в самую душу. На лице Лилит было написано нетерпение, торжество и вожделение.
   Наступила полночь, и старинные часы стали отбивать время. Нора взяла молоток и с последним, двенадцатым ударом опустила его прямо в центр призрачных зеркальных часов, вложив в этот удар всю силу, которая еще оставалась в ее одряхлевшем теле. Зеркало разлетелось на множество мелких осколков, которые рассыпались по всей комнате, сверкая в лучах зажженных свечей, как бриллианты. Нора выдохнула.
   Нагнувшись, она выволокла из-под стола завязанный мешок, и сразу послышалось тоненькое, жалобное блеяние. Нора взяла тонкий, изогнутый кинжал, вспорола бок мешка и вытащила трогательного, как все малыши, крохотного ягненка-сосунка. Его каракулевая шубка была черной как уголь, только на беззащитном горлышке белело пятно.
   Нора подняла ягненка за задние ножки и переложила на алтарь. Несмотря на то что он был связан, малыш пытался вырваться, блея в смертельном ужасе, потаенным инстинктом понимая, что сейчас прервется его маленькая, такая короткая жизнь, которую ягненок еще и не успел понять, ведь она вся заключалась в черном, упругом вымени мамы, откуда лилось такое вкусное, такое сладкое молоко…
   Нора крепко схватила ягненка за нижнюю челюсть, рывком задрала ему голову, тонкая шейка выгнулась, как веточка. Она перерезала ему горло недрогнувшей рукой прямо посередине белого пятна. Кровь хлынула потоком, яркая, маслянистая, и оставалось только удивляться, как же много ее было в таком маленьком тельце…
   – О матерь ночи, Лилит! Прими невинную жертву, напитайся кровью агнца и дай мне свою служанку на краткое время! Заклинаю тебя, богиня Черной Луны! – Голос Норы был настойчив и торжественен, она склонилась перед алтарем, на котором еще подергивалось жалкое черное тело ягненка.
   На картине тоже произошли перемены – изображение Лилит с вожделением смотрело на алтарь абсолютно живыми глазами. Да и сама она из плоского изображения превратилась в реальное существо. Из прекрасных, полных и ярких губ показались длинные желтые клыки, как у крупной пантеры, а белки черных как смоль глаз покраснели, словно налились принесенной в жертву кровью ягненка.
   Из-за картины вышла Лена в своем обыкновенном обличье. Руки девушки были безвольно опущены, а глаза крепко закрыты, как во сне.
   – Благодарю тебя, богиня перекрестков и страшных снов! Твое могущество не знает предела!
   Изображение Лилит на картине сомкнуло веки, и в это же мгновение глаза Лены широко распахнулись, а в них запылал желтый, наводящий страх яркий огонь, словно светились в темноте глаза крупного ночного зверя.
   – Ты помнишь себя, Лена? Помнишь своего любимого? – Голос Норы подрагивал от волнения и радости, что обряд завершился без неожиданностей.
   Лицо суккуба исказила страшная гримаса нечеловеческой муки. Припав к полу, она низко, утробно и жалобно завыла, как побитая собака. Нора приблизилась к суккубу и положила руку на плечо:
   – Они обидели тебя, дорогая! – Нора словно пела голосом волшебной флейты. – Теперь у Димы будет ребенок, если ты не помешаешь свершиться этой несправедливости! Отправляйся к ней, отправляйся немедленно. Для тебя нет преград! Уничтожь ребенка, ввергни мать в пучину ужаса, а отца в бездну печали, и для тебя начнется новая жизнь. Иди и убей!
   Лена, вытянув перед собой руки с внезапно удлинившимися пальцами, вышла, как призрак, сквозь стену. А Нора задернула занавес перед алтарем и упала на пол, полностью обессиленная…
 
   Шухрат Кызылкумов очень сильно изменился за последнее время, и все, кто знал его достаточно близко, это заметили. Знаменитая добродушная улыбка больше не освещала его простое, смуглое лицо. Казалось, он похудел, потому что резче выступили все черты, впали щеки, губы прилипли к зубам, и ему порядком надоело отвечать на вопрос: «Ты не заболел?»
   Шухрат очень плохо спал. А если и удавалось забыться сном на сбитых от бессонницы простынях, то вскоре его словно подкидывало на кровати, и до самого рассвета он то плакал, то шептал суры Корана, то мысленно обращался к своему другу Гарику Шпилевскому.
   Его все время одолевал страх. Шухрату казалось, что он видит краем глаза какую-то тень, а когда резко оборачивался, тень исчезала. Еще было страшно посмотреть в зеркало, словно он ожидал увидеть в его серебристой глади что-то темное. Все ночи Шухрат жег свет, боясь остаться один на один с темнотой. Все время его преследовало гнетущее предчувствие чего-то нехорошего, что поселилось рядом и уже не оставит его добровольно.
   А сны! Ни одного нормального сна, пусть и неприятного, в последнее время! Наоборот, Шухрата преследовали кошмары из ночи в ночь, он просыпалcя в поту с рвущимся из груди сердцем и пересохшим горлом. Эта ночь была еще хуже предыдущих, миновала полночь, а он все не мог уснуть, лежал с широко открытыми глазами, таращась в потолок.
   Он думал о Гарике. Пережить такое, как он, и врагу не пожелаешь, вот ужас-то! Шухрата передернуло: он вспомнил вчерашний свой визит к Шпилю в институт Склифософского.
   Перед посещением он накупил чипсов, сырокопченой колбасы и сладостей, потому что Шпиль обожал все эти вредные продукты, и отправился навестить друга.
   Шухрат с опаской открыл дверь указанной палаты и, заглянув, ахнул: выглядел Шпиль, без преувеличения, просто ужасно – краше в гроб кладут. Он никогда не был атлетом, а сейчас потерял не меньше половины своего обычного веса. Цвет лица напоминал простоквашу, а руки, лежащие поверх простыни, – куриные лапки.
   – Шпиль, дружище, ты как? – Кум осторожно присел на краешек постели.
   – Как я рад тебя видеть… – прошептал еле слышно Гарик.
   Шухрат поставил на тумбочку передачу и посетовал, что спиртное не пропускают, а то бы он постарался, принес приятелю пива.
   – Не до пива, быть бы живу, – сказал Гарик тоном умудренного жизнью старца. – Я вот тут почти не сплю, все думаю… Какое чудо, что я не погиб. – По его щеке побежала слеза. – Ослаб я совсем…
   Впечатлительный и добрый по натуре Шухрат и сам чуть не разрыдался, глядя на друга.
   – Вот возьми хоть Библию, хоть Талмуд или Коран. Там почти одно и то же написано, – слегка оживился Гарик, – ну вот сам посуди… Загляни в любую из трех книг и увидишь, что зло всегда соотносится там с тьмой. Может, эта святая терминология имеет гораздо более глубокий смысл, чем мы привыкли думать? Смерть ассоциируется с тьмой, а тьма со смертью. Дьявола называют Князем Тьмы, думаешь, зря? Зло – отражение тьмы в человеческом сердце, значит, возможно, что тьма является материальным носителем злой энергии. Если постараться, то можно подвести научную концепцию под это определение.
   Шухрат молча достал из рюкзачка Коран и показал Гарику.
   – Вот-вот! – обрадовался Гарик. – Как только выйду отсюда, первым делом отправлюсь к раввину…
 
   Теперь, ложась спать в своей комнате общежития, Шухрат всегда клал рядом с собой Коран с таким расчетом, чтобы можно было его взять одним движением руки. Только уверенность, что святая книга однажды уберегла его от опасности, позволяла ему оставаться ночью одному. Особенно сейчас, когда многие студенты разъехались на каникулы и в здании воцарилась непривычная тишина. Уже почти засыпая, он вспомнил, как бабушка рассказывала ему старинную узбекскую легенду. Маленький Шухрат лежал тогда на большом айване, ^[6]застеленном огромным количеством ватных одеял – курпачи, с ворохом пестрых подушек в ситцевых цветастых наволочках.
   Прямо над его головой шелестел разлапистыми листьями виноградник, и с лоз свисали огромные гроздья с узкими длинными ягодами под названием «дамские пальчики». Шухрат никак не хотел засыпать, и бабушка подсела к нему поближе и начала свой рассказ о Кора-Ит – черной огромной собаке, у которой обязательно есть свой хозяин. Живет Кора-Ит в глубоких темных пещерах, потому что не любит солнечный свет, но не боится его и сопровождает хозяина днем и ночью. А убивает эта собака совсем не зубами, она останавливает сердце человека страхом. Кора-Ит никогда не умирает совсем, оставаясь хоть чуточку живой.
   – Остается хоть чуточку живой… – Шухрат сейчас был абсолютно уверен, что бабушка рассказывала ему именно о Тьме.
   Значит, ее нельзя убить? Окончания легенды Шухрат не помнил, видимо, уснул тогда под мерную речь старой женщины. Он решил обязательно рассказать о Кора-Ит Диме с Катей, а заодно и передать им привет и благодарности от выздоравливающего Гарика.
 
   В гольяновской квартире Семиглазовых стояла тишина, прерываемая только тиканьем часов и художественным храпом Майора. В своей кроватке спала Сашенька в обнимку с черной плюшевой собачкой. Спали Катя с Димой, а вот Наталья так и лежала без сна. Она не включала свет, чтобы никого не побеспокоить, и погрузилась в воспоминания, да так глубоко, что не сразу уловила какое-то движение и скрежет. Потом отругала сама себя: у Кати с Димой дело молодое, ну не спят они, так не бежать же смотреть, чем занимаются…
   Но в душе уже проснулась тревога, и Наталья тихонько села на постели, прислушиваясь. Окно в большой комнате, где спали Дима с Катей, было слегка приоткрыто. Створка окна тихо скрипнула, когда окно открылось полностью. В комнату медленно вплыла Лена, так легко, словно совсем ничего не весила. Она остановилась посреди комнаты, вглядываясь в пространство своими жуткими желтыми глазами, горящими, будто огоньки свечей. Лена бесшумно приблизилась к дивану и склонилась над спящими. Катя крепко обнимала Диму!
   Этого зрелища Лена не могла вынести и нависла над счастливой соперницей, с ненавистью глядя на живот Кати, где уже зародилась жизнь! Там находится ребенок Димы… Уничтожить проклятый зародыш, и все встанет на свои места!
   Лена положила правую руку, на которой сразу уродливо удлинились пальцы, на Катин живот, а левую на лоб Димы. Дима сразу стал задыхаться и, не проснувшись окончательно, потерял сознание, а Катя закричала от боли и отбросила руку, убивающую ее ребенка.
   Лена зашипела от злости и попыталась поймать Катю раскинутыми в стороны страшными руками. В комнату вбежала Наталья и, не раздумывая, бросилась к Лене, закрывая от нее дочь своим телом.
   – Сгинь, пропади, нечистая сила! – закричала Наталья изо всех сил.
   Подоспевший Майор щелкнул выключателем люстры, и комнату залил яркий свет. Лена зашипела, как испаряющаяся вода на раскаленной сковороде, и медленно отступила к окну. Спина ее выгнулась уродливым горбом, из которого шипами торчали, как у ящера-стегозавра, острые треугольные позвонки, лицо вытянулось и превратилось в морду ящерицы, тело приобрело цвет необожженной глины, а глаза вспыхнули желтым, ярким огнем. Демоница закрыла лицо своими уродливыми ладонями с длинными пальцами, заканчивающимися изогнутыми птичьими когтями. При этом она глухо выла.
   – Из земли сотворена, уйди в землю, сгинь в земле! Именем ангелов небесных, пропади, нечистый дух! – подняла руки Наталья и махнула открытыми ладонями в сторону суккуба, словно обрушивая на него всю свою силу, – демона отбросило к окну. – Среди живых тебе не бывать, пира не пировать, человеком не стать! Огненный бес-соблазнитель, убивец детей малых в материнской утробе, вернись в землю! Там тебе место! – Голос Натальи бил, стегал и толкал Лилит, которая сначала пыталась сопротивляться, отмахиваясь когтистыми лапами, а потом прыгнула в окно и рассыпалась в воздухе на сотни маленьких огоньков. Достигнув земли, огоньки погасли, исчезли, не оставив после себя следа.
   Теперь семья Семиглазовых бодрствовала в полном составе. Устроили бледную и измученную от боли Катю на постели под присмотром Димы и, по настоянию Майора, напоили ее молоком с медом. Отправив Сашеньку за компьютер, Наталья утащила брата на кухню и плотно закрыла за собой дверь.
   – Ребенка уберегли, это, конечно, главное сейчас. Но я не могу смириться со слепотой Катюши. Уж если Сашенька не смогла ей помочь, даже не знаю, кто сможет! Неужели она слепой останется на всю жизнь? Вот ведь девочки наши бедные-несчастные – немая да слепая… – И Наталья, уже не в силах сдерживаться, разрыдалась, уткнувшись головой в плечо Майора.
   – Ну что ты каркаешь? Слепая, слепая… – очень похоже передразнил сестру Майор. – Найдем выход из положения!
   – Мама, ты плачешь? – крикнула Катя из комнаты. – Я все слышу!
 
   Нора так и просидела всю ночь за столом магического кабинета, ожидая возвращения Лены, но она так и не появилась.
   «Под землю она провалилась, что ли?» – раздраженно подумала Нора, не подозревая, насколько близка к истине.
   Из-за долгого ожидания в одной позе у нее затекла спина и болели ноги, а поясница была словно окована свинцом. Как тяжело и страшно быть старой! Пальцы у нее на руках уродливо искривились, а суставы во всем теле скрипели, как несмазанные петли. Нора умела заговаривать любую боль, но боялась это сделать для себя, потому что тогда она бы перестала контролировать сам процесс старения.
   Она вышла в приемную, подошла к телефону и, на секунду задумавшись, набрала наобум подходящий номер телефона. Ей ответил сонный женский голос. Нора улыбнулась и кашлянула.
   – Здравствуйте, – произнесла она бархатным контральто, – вас беспокоит любимая женщина вашего мужа. Его ведь нет дома в столь поздний час, не так ли? Наверное, вы думаете, что у него аврал на работе, но это неправда. Он не мог решиться поговорить с вами сам и попросил об этом меня. Да вы и сами, наверное, хорошо все знаете и понимаете, так ведь? – И живительные для нее боль, отчаяние, обида взбодрили и на короткое время облегчили состояние Норы. Какое ей было дело до того, что муж этой женщины был верен даже в мыслях. Пусть разбираются теперь, все равно ничего хорошего из таких разборок не выходит, и останется тяжкий осадок в любом случае, и выразится он в подозрениях, в недоверии. А там и до развода недалеко…
   Улыбаясь, Нора подошла к зеркалу и заглянула в серебристую глубину, надеясь, что хотя бы одна морщинка на ее лице исчезла, но это было не так. По-прежнему из зеркала на нее смотрела старуха. Она сняла с искривленной артритом ноги изящную туфельку и с криком ненависти запустила ее в зеркало…
 
   Не обладая большим мужеством, Шухрат проникся уважением к смелому замыслу Майора – тот решил приручить Тьму, вырвав ее силой из сферы влияния Нугзара. Интуиция подсказывала узбеку, что делать этого не следует, потому что Кора-Ит – черная собака, просто так не сменит хозяина, по крайней мере до тех пор, пока тот жив. Хоть она и Тьма, но все же отчасти собака, существо верное по своей природе. Шухрату самому казалось странным, что он ввязался в такое предприятие, но отказать Майору не смог. Тот был настроен крайне решительно, и отпускать его одного Шухрату показалось нечестным.