Страница:
– Вот и правильно, – усмехнулся Майор. – На сердитых воду возят.
«Кажется, он читает мои мысли?» – удивился Дима.
– Ладно, – продолжал Майор, – мы слегка отклонились от темы нашей беседы. Прости, Альтернатор, что взялся тебя воспитывать, но вы мои дети, я переживаю за вас. – Он легким движением пригладил седые волосы. – И вот еще по поводу красоты смерти. Ты знаешь, в некоторых религиях утверждают, что смерть добра, смерть прекрасна, милосердна и прекращает мучения, на которые обрекает нас жизнь. Смерть – награда, и не все могут правильно заслужить ее. Я не согласен. Смерть – это смерть, и, как ни украшай ее, это либо погребальный костер, либо черви, пожирающие тело во гробе. Я считаю, что все дело в душе: она бессмертна и противостоит поцелуям Смерти.
Катя стояла на улице под зеленым светофором и смотрела на Диму, который шел к ней по нарисованной на мостовой зебре с другой стороны улицы. Она сразу приметила огромный букет алых роз, украшенный пышными белыми бантами, который он с торжественным видом нес в руках. Банты и ленты на букетах Катя считала самым настоящим кощунством, придающим праздничным цветам сходство с погребальными венками, и всегда безжалостно уничтожала упаковку. Она решила сделать вид, что не замечает Диму, чтобы не портить ему удовольствие от вручения подарка, и неторопливо пошла по тротуару в другую сторону.
Сегодня был день ее рождения. Некоторые люди не любят этот праздник и считают глупым отмечать еще один год, состаривший тело и приблизивший их к смерти, а Катя любила и всегда отмечала с большим удовольствием. А еще она просто обожала подарки. И не стыдилась в этом признаваться. Она была рада любому знаку внимания и не делила их на дорогие и дешевые.
Катя чувствовала, как Дима постепенно нагоняет ее, и не могла сдержать улыбку – так ей было хорошо. Нынешний день рождения был особенным – она знала, что у нее будет ребенок… Катя уже поделилась с матерью своей радостью и была очень довольна, что та восприняла Диму как своего. Наталья была почему-то уверена, что дочь родит ей внука. И Катя не сомневалась, что носит под сердцем именно мальчика.
Катя все время думала о ребенке, ей было интересно, слышит ли он ее ласковые слова, снятся ли ему сны? Она еще не придумала имя мальчику и, обращаясь к своему животу, называла его малышом. Разве это не счастье?
Наталья, наблюдая, как нежно поглаживает Катя свой живот, сказала, что она все делает правильно. Ребенок все чувствует и понимает, он знает, желанный ли он, любят ли друг друга родители…
Дети отнюдь не пассивные существа, они сами выбирают время рождения, сами выбирают себе родителей и проживают целую жизнь в материнской утробе. Сначала в бездумной дремоте клеточного существования, потом все больше узнавая о мире. Ребенок не заперт, как в заточении, он внимает эмоциям матери и учится любить. Но может научиться и ненавидеть, смотря кто и как его вынашивает. Нужно как можно больше общения с природой – пусть это будет даже растение в горшке, – чтобы питаться плодородием земли, ее мудростью и снисходительностью.
Мать во время беременности – самое уязвимое для колдовства и порчи существо, поэтому вдвойне нуждается в любви и защите, которая может предохранить дитя от любого негативного воздействия. Ребенок жаждет впечатлений и получает их, глядя на мир глазами своей матери. Недаром древние греки советовали беременным женщинам проводить как можно больше времени среди прекрасных статуй и других предметов искусства. Они считали, что все это положительно влияет на душу нерожденного еще ребенка и закладывает в его сущность доброту и тягу к гармонии.
Бывает, что ребенок ошибается, ведь он только человек, а не сверхъестественное существо. Ошибка в выборе родителей стоит ему дорого, он лишается жизни, его выскребает острой кюреткой недрогнувшая рука врача, или находится еще более варварский способ. Некоторые дети осознают свою ошибку уже в утробе и добровольно покидают ее, а бедные женщины придумывают тысячу одну объективную причину выкидыша.
Катя была готова к материнству и любила Диму все сильнее, к любви женщины присоединилась любовь к отцу своего ребенка. Как хотелось мирной простой человеческой жизни! Обыкновенных радостей…
Дима догнал Катю, забежал вперед и протянул ей букет.
– Катюша, поздравляю тебя с днем рождения, желаю побольше здоровья, счастья и перемен в личной жизни…
– В личной жизни? – рассмеялась Катя. – Я согласна!
– Катя, не смейся! – Дима стал серьезным и торжественным. – Я тебя люблю, сам удивляюсь, как люблю! Ты выйдешь за меня замуж? Правда, жених я сейчас незавидный…
– Считай, что уже вышла. А у меня для тебя сюрприз… – Катя прошептала что-то Диме на ухо.
– Катька! Правда? – Дима чуть не задохнулся от нахлынувших чувств и выглядел так странно, будто ненормальный, но, кажется, воспринял новость о малыше положительно. – Катька моя! – вдруг завопил Дима. – Я так рад, что просто слов нет!
Катя, отгородившись от прохожих пышным букетом, поцеловала Диму и окончательно успокоилась, почувствовав себя любимой, а малыша желанным. И готова была обнять и расцеловать весь белый свет!
В этот момент Дима увидел Шухрата, который переходил дорогу по зебре, сжимая в руке букет крупных садовых ромашек.
– Вон Кум идет! – сказал он Кате.
– Ага. Опять с рюкзаком. Что он его везде с собой таскает?
Шухрат в последнее время действительно просто не расставался с рюкзаком, в котором всегда лежал Коран. Такое вот непременное сочетание, чтобы ощущать себя более-менее уверенно.
– Дорогая Катенька! – сказал Шухрат, протягивая имениннице букет ромашек. – Поздравляю тебя! Цвети, как узбекский тюльпан в весенних горах, пусть твои годы будут долгими, как дороги в пустыне! Пусть дни твои будут сладкими, как мед, а любовь к тебе жаркой, как июльский день!
– Спасибо, Шухратик! – Катя приняла букет и небольшую коробку, перевязанную красной шелковой лентой. – Ты же не обидишься, если я подарок открою дома… Мама жутко не любит, когда опаздывают к столу…
Каково застолье, таков и дом – гласит русская народная поговорка. В семействе Семиглазовых к проведению праздников подходили основательно и любили их. И Наталья, и Майор умели превосходно готовить, каждое блюдо в их исполнении превращалось в маленький шедевр. А сегодня они постарались особенно.
На большой стол, накрытый белейшей скатертью с веселенькой каймой из красно-желтых маков, словно кто-то опрокинул рог изобилия. В ряд выстроились блюда с румяными пирогами и расстегаями. Жареная баранья ножка с печеными яблоками, тарелки с малосольными огурчиками и миски с маринованными и зажаренными в сметане грибами. А в духовке ожидал своей очереди гвоздь программы – запеченный молочный поросенок с гречневой кашей.
Майор постарался и выставил на стол разнообразные настойки и наливки собственного изготовления, а в старинном серебряном ведерке со льдом охлаждалось шампанское. Наталья убрала со стола вазы с цветами, чтобы букеты не мешали им видеть друг друга, и рекой потекли тосты. Каждый пожелал Кате здоровья и счастья. Дима объявил о скорой свадьбе, а покрасневшая Катя о том, что ждет ребенка. Маленькая Сашенька подошла к Кате и Диме, обняла их одновременно, пытаясь улыбнуться. Растроганный Майор расцеловался с женихом и поднял рюмочку за молодых. Праздник удался, и настроение у всех было просто превосходным.
Шухрат уверял, что наелся на полгода вперед, но Наталья продолжала настойчиво потчевать гостя: положила ему на тарелку изрядный кусок поросенка с аппетитной поджаристой корочкой. Майор слегка захмелел, и они с Натальей на два голоса спели несколько старинных казачьих песен, таких красивых и трагичных, что растрогались все.
Катя заварила чай, тонко порезала лимон и выставила вазочки с медом и вареньем. Наталья с загадочным лицом вышла на кухню, из дверного проема показалась ее рука, которая нащупала выключатель. Свет погас, и она торжественно внесла в комнату большущий торт, украшенный пылающими свечами. Гости зааплодировали и грянули дружное «ура!».
И вдруг что-то изменилось… За шумом не сразу стал слышен зов Тьмы, но этот жуткий вибрирующий звук нарастал, заставив насторожиться всех присутствующих. По комнате пронесся ледяной адский ветер, свет погас внезапно, словно его выключила невидимая рука. Наступила невероятно густая темень, не видно было ни фонарей за окнами, ни неба, освещенного луной. Дима почувствовал, что его локоть задела упругая страшная сила Тьмы, и крепко прижал к себе Катю, чтобы защитить ее и будущего ребенка ценой собственной жизни, если понадобится. А вокруг раздавались крики, хрип, стук падающих стульев, звон бьющейся вдребезги посуды, и воздух словно стал скользким, напитавшись страхом.
Внезапно наступила гулкая тишина: низкий звук, вызывающий дурноту и сердцебиение, просто исчез, как будто его и не было. Стало слышно учащенное дыхание людей, а потом раздалось кряхтение Майора, хруст осколков под его ногами, и сразу вспыхнул свет. Майор так и застыл у выключателя с поднятой рукой, словно изваяние. Он увидел Наталью, продолжавшую крепко сжимать в руках блюдо, с которого давно уже съехал на пол торт, украшавший теперь цветами из крема пестрый ковер на полу. Сашенька сидела под столом, зажмурившись и закрыв ладонями уши. Дима прижимал Катю к стене, защищая от опасности. Шухрат застыл в центре комнаты среди горы разбитой посуды. Он держал в вытянутых руках рюкзак наподобие щита.
– Неужели это была Тьма? – спросила с облегчением Наталья.
– Наконец-то я ее увидел, – сказал с довольным видом Майор, – сбылась мечта идиота…
Катя высвободилась из объятий Димы, подошла к Саше и погладила ее по голове:
– Ты испугалась? Нет? Умничка. Слава богу, эта тварь сама ушла!
– Это вряд ли, – возразил Дима, – скорее всего, ее что-то спугнуло…
– Наверное, я и спугнул, – предположил майор. – У меня в ладанке песок Синайской пустыни.
И только перепуганный Шухрат ничего не сказал, хотя был уверен в том, что злобная тварь испугалась Корана, который лежал у него в рюкзаке.
День рождения Кати закончился испорченным настроением и генеральной уборкой. Все устали и легли спать пораньше. Сашенька дождалась, пока все заснут, и тихонько выскользнула из постели. На цыпочках она пробралась к своему письменному столу и включила ноутбук. Пароль «Магического портала» она знала давно. Дед Коля, не умевший пользоваться компьютером, водил ее в гости к смешному лохматому человеку, который внес данные Сашеньки в базу «Магического портала».
Запомнить слово «Вечность», используемое магами в качестве пароля, не составляло никакого труда. Найти фото Нугзара тоже было не сложно, это было очень, очень старое изображение – дагеротип [5]девятнадцатого века. Нугзар был очень красив в черкеске с газырями и кинжалом на поясе.
И глаза его на снимке выглядели настолько живыми и молодыми, что Сашенька испытала неприятное чувство, будто колдун внимательно и недобро разглядывает ее.
Фото Саша распечатала на принтере, аккуратно взяла еще сырой листок и бесшумно прокралась на кухню, по памяти не ступая на те паркетины, которые скрипели, чтобы не побеспокоить никого из спящих. Не зажигая света, открыла дверцу микроволновки и положила фотографию на поддон. А потом включила печку и долго смотрела сквозь стекло, как вращается на круглой подставке фото и как его поверхность морщится и покрывается пузырями.
Нора примеряла у зеркала черную шаль, когда услышала страшный, нечеловеческий крик Нугзара, и поспешила в спальню. Он катался по полу, очевидно упав с кровати, потому что за ним тянулось покрывало золотисто-шоколадного шелка. Закрыв лицо руками, Нугзар кричал от боли и стучал по полу босыми ногами.
– Что случилось? – закричала Нора.
Она упала на колени рядом с ним, пытаясь оторвать его руки от красного, как кумач, лица.
Когда ей это удалось, она вскрикнула от неожиданности: все лицо Нугзара покрывали пузыри ожогов, которые шевелились, как живые, надуваясь и опадая. Узнать его было нельзя, широкие и изящно очерченные, как крылья ласточки, брови исчезли, спаленные невидимым огнем, густые ресницы запеклись на потемневших веках расплавленными, черными как смола комочками. Кожа на щеках полопалась, сквозь глубокие трещины проглядывало красное мясо, и вдобавок вокруг распространялся ужасный запах паленых волос.
Нугзар выл, не в силах произнести ни одного слова. Нора на мгновение растерялась, уж больно неожиданно все произошло, но быстро взяла себя в руки. Наведение порчи было на этот раз таким жестоким, что Нора разозлилась не на шутку. За кого, в конце концов, их с Нугзаром принимают эти Семиглазовы? За детей, которые не могут постоять за себя сами?
С криком негодования она сорвала со своих плеч черную шаль и набросила ее на Нугзара, словно тушила огонь. Раздалось шипение, будто на раскаленную каменку опрокинули ковш холодной воды, из-под шали вырвались клубы пара. Нугзар вскрикнул от боли и затих, лишившись одновременно и сил, и сознания.
Нора потянула на себя дымившуюся шаль, резко отшвырнула в угол. Нугзар тут же очнулся и, морщась от боли, сел, привалившись спиной к деревянной спинке кровати.
– Спасибо, Нора, – прохрипел он, ощупывая лицо дрожащими пальцами.
Ожоги исчезли, исцеленная кожа даже не потемнела и была бледной, но Нугзар сильно постарел… Выглядел он теперь, как собственная тень.
– О-о-о… На кого ты похож… – простонала Нора.
Но тут ее взгляд упал в зеркало на стене, и она увидела свое постаревшее отражение. Нора ахнула:
– А я? Я выгляжу на шестьдесят! Они нас прикончат!
– Но мы с тобой еще живы, – возразил он, поднимаясь с пола и усаживаясь на край кровати. – И мы еще сильны, Нора! Я знаю, что нужно сделать. Нам просто нужен очень мощный выброс энергии. Это остановит старение и вернет нам молодость. Но сначала, – лицо Нугзара потемнело от гнева и злости, – мы должны погасить Семиглазовым свет.
– Ты прав! – Нора опустилась на ковер и уселась у ног Нугзара, словно восточная женщина. – Зрячую нужно нейтрализовать в первую очередь.
– Я знаю, как это сделать. – Нугзар положил руку на голову Норы в жесте ободрения. – А ты займись Натальей…
Небольшой музей кукол на Покровке – странное, мистическое, волшебное место. Недаром в Средневековье мастеров-кукольников причисляли к колдунам, а на Руси запрещалось делать куклам лица: существовало поверье, будто если сделать кукле лицо, то в нее переселится чья-то неотпетая душа. Возможно, даже душа самовольно умершего человека, которая не оставит в покое хозяина куклы, испортит ему всю будущую жизнь, а то и приведет к гибели.
Кукла – очень важный элемент нашей жизни. Она сопровождает человека от рождения до самой смерти, и горе тому, кто усмотрит в ней просто игрушку для маленьких девочек. Правильней всего назвать куклу символом, ведь она может обозначать любого человека, нужно только наделить ее подходящими чертами. И в колдовстве кукла далеко не последний предмет…
Кукол в огромной, обращенной на улицу витрине музея было немного, но каждая была сделана вручную искусным мастером и выглядела как живая, начиная от примитивных тряпичных куколок, заканчивая шикарными барышнями с фарфоровыми головами и в париках из натуральных волос. Казалось, куклы только притворяются равнодушными, но стоит отвернуться, и они начнут перемигиваться и обсуждать недостатки прохожих – дюжина маленьких наблюдателей, молчаливых, но далеко не безучастных соглядатаев…
Нора сначала остановилась снаружи возле витрины музея, но смотрела она не столько на выставленных там кукол, сколько на собственное отражение. Да, выглядела она очень плохо, еще не глубокой старухой, но уже очень немолодой женщиной. Особенно ее убивали, наряду с морщинами на лбу и под глазами, волосы – из белокурых они стали серебристыми, и это старило ее еще больше.
А потом она заметила на витрине нечто, что заставило ее вздрогнуть еще раз. Нора с трудом отвела глаза от чисто вымытого стекла и вошла в музей. Навстречу поднялась со стула пожилая женщина с аккуратно зачесанными за уши седыми волосами и большими очками-линзами, криво сидевшими на носу, похожем на вытянутую картофелину. Ее невзрачный серый костюм удивительным образом контрастировал с яркими нарядами кукол. Причем сравнение было явно в пользу последних.
– Мне нужна вон та кубанская казачка с вашей витрины, видите, у нее метелка в руке, – сказала Нора безапелляционным тоном. – Сколько она стоит?
Смотрительница музея вздрогнула, но не столько из-за слов Норы, сколько из-за раздавшегося в ушах шепота. Она в растерянности оглянулась на полки с куклами, потому что ей показалось, что это они повторяют вразнобой: «Нет, нет, не отдавай, не отдавай…»
Десятки маленьких уст не умолкали ни на мгновение. Женщина перепугалась так, что у нее подкосились ноги, и она без сил опустилась на стул. Недаром сегодня с утра ее не отпускало предчувствие, словно должно произойти что-то плохое. Неужели она сходит с ума или куклы действительно заговорили? А посетительница-то какая странная! Глаза у нее голубые, казалось бы, самый добрый цвет, но взгляд грозный, даже можно сказать – страшный.
– Извините, экспонаты не продаются, – еле слышно произнесла смотрительница, откидываясь на спинку стула.
– Это не прихоть, – с высокомерным видом заявила Нора, – это вопрос жизни и смерти. Я заплачу любые деньги!
И снова в ушах служительницы раздался шепот кукол, они просили, они умоляли, они рыдали и наводили на нее еще больший страх. Женщине стало жутко, однако у нее не было сил даже крикнуть. Если бы это удалось, то прибежал бы охранник Петюня, который сейчас режется в карты с дежурным электриком Витькой в душной подсобке. Они ребята здоровые, живо бы вытолкали эту странную старушку.
– Даже не вздумай заорать и позвать на помощь Витю с Петей! – одернула ее Нора. – Иначе отсюда никто не выйдет живым.
Служительница принялась лепетать что-то об отчетности, об ответственности за сохранность кукол, постепенно затихая, и вдруг застыла, как кролик перед удавом, глядя Норе в глаза. И было от чего застыть… Голубые глаза Норы словно налились чернотой, взгляд стал свинцово-тяжелым и еще более страшным.
Женщина опустилась на четвереньки, потому что ноги не держали ее, и, подгоняемая мысленными приказами Норы, поползла к витрине, влезла в нее, роняя кукол и декоративные столбики, обтянутые кружевами. Она схватила ничем не примечательную куклу, на которую указала странная посетительница, и поползла обратно. Теперь ей слышался не шепот, а отчаянные крики кукол – крики, от которых мутился рассудок. Единственное, что удержало ее от спасительного обморока, – это мысль о запертом дома любимце – черном коте по имени Мандела.
«Если я сейчас умру, а могу умереть, я это чувствую, – подумала служительница музея, – то ему тоже конец, потому что он никому не нужен и его никто не хватится…»
Музейщица дрогнувшей рукой протянула Норе куклу и отползла назад. Нора спокойно положила добычу в сумку, не торопясь, пошла к выходу. Уже открыв дверь, она повернулась и сказала:
– Передай привет коту, Манделе, кажется? – и вышла, бросив на пол толстую пачку денег.
Служительница кое-как добралась до мягкого диванчика, предназначенного для посетителей, и с трудом вскарабкалась на него с ногами, тяжело дыша и прижимая руки к сердцу. Она чувствовала, что только что избежала большой опасности…
Войдя в свой магический салон с сумкой под мышкой, Нора велела Лерочке никого не принимать и переписать сегодняшних клиентов на другие дни. Вышколенная секретарша немедленно заперла входную дверь, опустила жалюзи, поскольку догадалась, что хозяйка сейчас будет заниматься чем-то чрезвычайно важным; затаилась, как мышка, не смея даже заварить себе чаю, чтобы не побеспокоить Нору случайным звуком. Нора прошла в магический кабинет, закрыла дверь, повернув ключ в замке на два оборота.
Она переоделась в черный балахон, поставила на стол большую китайскую чашу из бронзы, наполовину наполненную водой. В узорной плошке подожгла какое-то темное вещество, которое сразу же пошло дымом, наполняя комнату удушливо-сладким ароматом. Следом затеплила три толстые черные свечи. После этого села за стол и вынула из сумки куклу, поднесла ее поближе к пламени свечей, довольно усмехаясь: как раз то, что надо!
Кукла действительно была очень похожа на Наталью: и узлом каштановых волос, и чертами лица, и даже одеждой. Словно кубанская ведьма служила прототипом. Повертев куклу, Нора положила ее в черный бархатный мешочек. Затем сжала двумя руками, выталкивая наружу. В магических ритуалах вуду это символизировало рождение.
– Вдыхаю в тебя сущность! – Нора достала куклу из мешка и дунула ей в лицо: та закрыла и открыла глаза, даже выражение фарфорового лица изменилось, стало более осмысленным и даже испуганным.
Подхватив куклу двумя руками, Нора осторожно опустила ее в воду, как младенца во время крещения, и произнесла:
– Нарекаю тебя Натальей!
Нора вынула куклу из воды и надела ей на голову пластиковый пакет, туго-натуго обмотав шею красной шерстяной ниткой. Полюбовавшись на дело своих рук, Нора швырнула куклу в мусорную корзину под столом.
– Вот так! – с довольным видом сказала Нора. – А то развелось у нас колдуний, ни вздохнуть ни выдохнуть…
В это время в квартире Майора Наталья подстригала Сашеньке волосы. Все, за что ни бралась Наталья, она делала хорошо, поэтому сейчас на русой головке девочки красовалось короткое стильное каре. Наталья поднесла девочке зеркало. Сашенька, как всегда с мрачным лицом, осмотрела себя и молча кивнула в знак одобрения.
– Парикмахер из меня хоть куда! – с шутливой гордостью заявила Наталья. – Можно сказать, волшебных дел мастерица.
Она рассмеялась, но… смех ее тут же перешел в кашель, Наталья схватилась руками за горло. Глаза ее выкатились из орбит, лицо покраснело, на лбу и на шее выступили вены. Она зашаталась как пьяная, рухнула на колени, широко разевая рот и силясь сделать хоть один вдох, но ничего не получалось. Через полминуты взгляд ее стал терять осмысленное выражение, глаза покраснели из-за лопнувших сосудов, а затем и вовсе закатились под лоб, она рухнула на пол и потеряла сознание.
Саша резко бросилась к ней – стул, на котором девочка сидела, с грохотом покатился по полу. На шум в комнату вбежал Майор и сразу кинулся к сестре:
– Наташа, Наташенька! – Он принялся трясти ее за плечи, но та безвольно мотала головой, как тряпичная кукла.
Майор пытался делать какие-то пассы перед Натальиным лицом, было видно, что действует он наобум, потому что растерялся. Сашенька, прищурившись, вгляделась в Натальино лицо, потом подняла с пола ножницы, раскрыла и бросилась к ней, отпихивая свободной рукой деда. И острым лезвием ножниц с размаху полоснула по лицу тетки.
Кровь так и брызнула во все стороны, залив белую кофточку Натальи. Майор был в ужасе от поступка внучки, но в эту же секунду Наталье удалось сделать судорожный вдох, она закашлялась и села на полу, поджав под себя ноги. Несколько минут она жадно, с хрипом и стонами втягивала в себя воздух, потом дыхание почти восстановилось, и Майор помог ей подняться. Он бережно усадил ее на стул, принес стакан воды и заставил сделать пару глотков.
Наталье стало немного легче, но выглядела она просто ужасно – разорванный ворот кофточки залит кровью, покрасневшие глаза, багровая полоса на шее и глубокий порез наискось через все лицо. Сашенька села рядом с ней на пол и обняла Натальины колени, еле-еле сдерживая слезы. Майор был потрясен случившимся.
– Это становится смертельно опасным! – сказал он, расхаживая по комнате взад-вперед. – Давайте вернемся все вместе к нам в станицу, а? Пусть остаются тут Нугзар с Норой, омолаживаются сколько хотят, и бес с ними…
– Да разве они оставят нас теперь в покое? Из-под земли ведь достанут. Эх ты, старый трус! – Наталья в сердцах грохнула стаканом о пол так, что осколки брызнули в стороны.
– Да разве я за себя боюсь? – рассердился Майор. – Я за вас боюсь. За Сашеньку, за Катьку, за тебя. Вон как они тебя разукрасили!
Саша словно очнулась от этих слов и, вскочив с пола, положила руку Наталье на лицо. Порез стал на глазах затягиваться, меньше чем через минуту от него и следа не осталось.
– Нет, брат, – горько усмехнулась Наталья, целуя Сашеньку. – В нашем деле на полпути нельзя останавливаться. Ну ничего! – Она погрозила кулаком невидимому противнику. – Уж я-то знаю, куда вам побольнее угодить…
По просьбе Натальи Майор принес два клубка шерстяных ниток – белых и красных. Наталья села к столу, распустила волосы и положила клубки прямо перед собой.
– Выйду я не из ворот, а под тыном, – заговорила она, неотрывно глядя на клубки, – и пойду я заячьим следом, собачьим набегом в лес чернющий на болото гниюще. Поклонюсь бесам пониже, подойду поближе, попрошу смиренно: ой, вы, бесы, придите, нитки перепрядите, красное на белое замените, красоту у Норы истребите, молодость себе заберите!
Наталья медленно наматывала нить из красного клубка на белый. Красная нить моментально теряла свой цвет, едва соприкоснувшись с белым клубком, будто замерзала и покрывалась инеем. За пять минут Наталья перемотала весь клубок.
«Кажется, он читает мои мысли?» – удивился Дима.
– Ладно, – продолжал Майор, – мы слегка отклонились от темы нашей беседы. Прости, Альтернатор, что взялся тебя воспитывать, но вы мои дети, я переживаю за вас. – Он легким движением пригладил седые волосы. – И вот еще по поводу красоты смерти. Ты знаешь, в некоторых религиях утверждают, что смерть добра, смерть прекрасна, милосердна и прекращает мучения, на которые обрекает нас жизнь. Смерть – награда, и не все могут правильно заслужить ее. Я не согласен. Смерть – это смерть, и, как ни украшай ее, это либо погребальный костер, либо черви, пожирающие тело во гробе. Я считаю, что все дело в душе: она бессмертна и противостоит поцелуям Смерти.
Катя стояла на улице под зеленым светофором и смотрела на Диму, который шел к ней по нарисованной на мостовой зебре с другой стороны улицы. Она сразу приметила огромный букет алых роз, украшенный пышными белыми бантами, который он с торжественным видом нес в руках. Банты и ленты на букетах Катя считала самым настоящим кощунством, придающим праздничным цветам сходство с погребальными венками, и всегда безжалостно уничтожала упаковку. Она решила сделать вид, что не замечает Диму, чтобы не портить ему удовольствие от вручения подарка, и неторопливо пошла по тротуару в другую сторону.
Сегодня был день ее рождения. Некоторые люди не любят этот праздник и считают глупым отмечать еще один год, состаривший тело и приблизивший их к смерти, а Катя любила и всегда отмечала с большим удовольствием. А еще она просто обожала подарки. И не стыдилась в этом признаваться. Она была рада любому знаку внимания и не делила их на дорогие и дешевые.
Катя чувствовала, как Дима постепенно нагоняет ее, и не могла сдержать улыбку – так ей было хорошо. Нынешний день рождения был особенным – она знала, что у нее будет ребенок… Катя уже поделилась с матерью своей радостью и была очень довольна, что та восприняла Диму как своего. Наталья была почему-то уверена, что дочь родит ей внука. И Катя не сомневалась, что носит под сердцем именно мальчика.
Катя все время думала о ребенке, ей было интересно, слышит ли он ее ласковые слова, снятся ли ему сны? Она еще не придумала имя мальчику и, обращаясь к своему животу, называла его малышом. Разве это не счастье?
Наталья, наблюдая, как нежно поглаживает Катя свой живот, сказала, что она все делает правильно. Ребенок все чувствует и понимает, он знает, желанный ли он, любят ли друг друга родители…
Дети отнюдь не пассивные существа, они сами выбирают время рождения, сами выбирают себе родителей и проживают целую жизнь в материнской утробе. Сначала в бездумной дремоте клеточного существования, потом все больше узнавая о мире. Ребенок не заперт, как в заточении, он внимает эмоциям матери и учится любить. Но может научиться и ненавидеть, смотря кто и как его вынашивает. Нужно как можно больше общения с природой – пусть это будет даже растение в горшке, – чтобы питаться плодородием земли, ее мудростью и снисходительностью.
Мать во время беременности – самое уязвимое для колдовства и порчи существо, поэтому вдвойне нуждается в любви и защите, которая может предохранить дитя от любого негативного воздействия. Ребенок жаждет впечатлений и получает их, глядя на мир глазами своей матери. Недаром древние греки советовали беременным женщинам проводить как можно больше времени среди прекрасных статуй и других предметов искусства. Они считали, что все это положительно влияет на душу нерожденного еще ребенка и закладывает в его сущность доброту и тягу к гармонии.
Бывает, что ребенок ошибается, ведь он только человек, а не сверхъестественное существо. Ошибка в выборе родителей стоит ему дорого, он лишается жизни, его выскребает острой кюреткой недрогнувшая рука врача, или находится еще более варварский способ. Некоторые дети осознают свою ошибку уже в утробе и добровольно покидают ее, а бедные женщины придумывают тысячу одну объективную причину выкидыша.
Катя была готова к материнству и любила Диму все сильнее, к любви женщины присоединилась любовь к отцу своего ребенка. Как хотелось мирной простой человеческой жизни! Обыкновенных радостей…
Дима догнал Катю, забежал вперед и протянул ей букет.
– Катюша, поздравляю тебя с днем рождения, желаю побольше здоровья, счастья и перемен в личной жизни…
– В личной жизни? – рассмеялась Катя. – Я согласна!
– Катя, не смейся! – Дима стал серьезным и торжественным. – Я тебя люблю, сам удивляюсь, как люблю! Ты выйдешь за меня замуж? Правда, жених я сейчас незавидный…
– Считай, что уже вышла. А у меня для тебя сюрприз… – Катя прошептала что-то Диме на ухо.
– Катька! Правда? – Дима чуть не задохнулся от нахлынувших чувств и выглядел так странно, будто ненормальный, но, кажется, воспринял новость о малыше положительно. – Катька моя! – вдруг завопил Дима. – Я так рад, что просто слов нет!
Катя, отгородившись от прохожих пышным букетом, поцеловала Диму и окончательно успокоилась, почувствовав себя любимой, а малыша желанным. И готова была обнять и расцеловать весь белый свет!
В этот момент Дима увидел Шухрата, который переходил дорогу по зебре, сжимая в руке букет крупных садовых ромашек.
– Вон Кум идет! – сказал он Кате.
– Ага. Опять с рюкзаком. Что он его везде с собой таскает?
Шухрат в последнее время действительно просто не расставался с рюкзаком, в котором всегда лежал Коран. Такое вот непременное сочетание, чтобы ощущать себя более-менее уверенно.
– Дорогая Катенька! – сказал Шухрат, протягивая имениннице букет ромашек. – Поздравляю тебя! Цвети, как узбекский тюльпан в весенних горах, пусть твои годы будут долгими, как дороги в пустыне! Пусть дни твои будут сладкими, как мед, а любовь к тебе жаркой, как июльский день!
– Спасибо, Шухратик! – Катя приняла букет и небольшую коробку, перевязанную красной шелковой лентой. – Ты же не обидишься, если я подарок открою дома… Мама жутко не любит, когда опаздывают к столу…
Каково застолье, таков и дом – гласит русская народная поговорка. В семействе Семиглазовых к проведению праздников подходили основательно и любили их. И Наталья, и Майор умели превосходно готовить, каждое блюдо в их исполнении превращалось в маленький шедевр. А сегодня они постарались особенно.
На большой стол, накрытый белейшей скатертью с веселенькой каймой из красно-желтых маков, словно кто-то опрокинул рог изобилия. В ряд выстроились блюда с румяными пирогами и расстегаями. Жареная баранья ножка с печеными яблоками, тарелки с малосольными огурчиками и миски с маринованными и зажаренными в сметане грибами. А в духовке ожидал своей очереди гвоздь программы – запеченный молочный поросенок с гречневой кашей.
Майор постарался и выставил на стол разнообразные настойки и наливки собственного изготовления, а в старинном серебряном ведерке со льдом охлаждалось шампанское. Наталья убрала со стола вазы с цветами, чтобы букеты не мешали им видеть друг друга, и рекой потекли тосты. Каждый пожелал Кате здоровья и счастья. Дима объявил о скорой свадьбе, а покрасневшая Катя о том, что ждет ребенка. Маленькая Сашенька подошла к Кате и Диме, обняла их одновременно, пытаясь улыбнуться. Растроганный Майор расцеловался с женихом и поднял рюмочку за молодых. Праздник удался, и настроение у всех было просто превосходным.
Шухрат уверял, что наелся на полгода вперед, но Наталья продолжала настойчиво потчевать гостя: положила ему на тарелку изрядный кусок поросенка с аппетитной поджаристой корочкой. Майор слегка захмелел, и они с Натальей на два голоса спели несколько старинных казачьих песен, таких красивых и трагичных, что растрогались все.
Катя заварила чай, тонко порезала лимон и выставила вазочки с медом и вареньем. Наталья с загадочным лицом вышла на кухню, из дверного проема показалась ее рука, которая нащупала выключатель. Свет погас, и она торжественно внесла в комнату большущий торт, украшенный пылающими свечами. Гости зааплодировали и грянули дружное «ура!».
И вдруг что-то изменилось… За шумом не сразу стал слышен зов Тьмы, но этот жуткий вибрирующий звук нарастал, заставив насторожиться всех присутствующих. По комнате пронесся ледяной адский ветер, свет погас внезапно, словно его выключила невидимая рука. Наступила невероятно густая темень, не видно было ни фонарей за окнами, ни неба, освещенного луной. Дима почувствовал, что его локоть задела упругая страшная сила Тьмы, и крепко прижал к себе Катю, чтобы защитить ее и будущего ребенка ценой собственной жизни, если понадобится. А вокруг раздавались крики, хрип, стук падающих стульев, звон бьющейся вдребезги посуды, и воздух словно стал скользким, напитавшись страхом.
Внезапно наступила гулкая тишина: низкий звук, вызывающий дурноту и сердцебиение, просто исчез, как будто его и не было. Стало слышно учащенное дыхание людей, а потом раздалось кряхтение Майора, хруст осколков под его ногами, и сразу вспыхнул свет. Майор так и застыл у выключателя с поднятой рукой, словно изваяние. Он увидел Наталью, продолжавшую крепко сжимать в руках блюдо, с которого давно уже съехал на пол торт, украшавший теперь цветами из крема пестрый ковер на полу. Сашенька сидела под столом, зажмурившись и закрыв ладонями уши. Дима прижимал Катю к стене, защищая от опасности. Шухрат застыл в центре комнаты среди горы разбитой посуды. Он держал в вытянутых руках рюкзак наподобие щита.
– Неужели это была Тьма? – спросила с облегчением Наталья.
– Наконец-то я ее увидел, – сказал с довольным видом Майор, – сбылась мечта идиота…
Катя высвободилась из объятий Димы, подошла к Саше и погладила ее по голове:
– Ты испугалась? Нет? Умничка. Слава богу, эта тварь сама ушла!
– Это вряд ли, – возразил Дима, – скорее всего, ее что-то спугнуло…
– Наверное, я и спугнул, – предположил майор. – У меня в ладанке песок Синайской пустыни.
И только перепуганный Шухрат ничего не сказал, хотя был уверен в том, что злобная тварь испугалась Корана, который лежал у него в рюкзаке.
День рождения Кати закончился испорченным настроением и генеральной уборкой. Все устали и легли спать пораньше. Сашенька дождалась, пока все заснут, и тихонько выскользнула из постели. На цыпочках она пробралась к своему письменному столу и включила ноутбук. Пароль «Магического портала» она знала давно. Дед Коля, не умевший пользоваться компьютером, водил ее в гости к смешному лохматому человеку, который внес данные Сашеньки в базу «Магического портала».
Запомнить слово «Вечность», используемое магами в качестве пароля, не составляло никакого труда. Найти фото Нугзара тоже было не сложно, это было очень, очень старое изображение – дагеротип [5]девятнадцатого века. Нугзар был очень красив в черкеске с газырями и кинжалом на поясе.
И глаза его на снимке выглядели настолько живыми и молодыми, что Сашенька испытала неприятное чувство, будто колдун внимательно и недобро разглядывает ее.
Фото Саша распечатала на принтере, аккуратно взяла еще сырой листок и бесшумно прокралась на кухню, по памяти не ступая на те паркетины, которые скрипели, чтобы не побеспокоить никого из спящих. Не зажигая света, открыла дверцу микроволновки и положила фотографию на поддон. А потом включила печку и долго смотрела сквозь стекло, как вращается на круглой подставке фото и как его поверхность морщится и покрывается пузырями.
Нора примеряла у зеркала черную шаль, когда услышала страшный, нечеловеческий крик Нугзара, и поспешила в спальню. Он катался по полу, очевидно упав с кровати, потому что за ним тянулось покрывало золотисто-шоколадного шелка. Закрыв лицо руками, Нугзар кричал от боли и стучал по полу босыми ногами.
– Что случилось? – закричала Нора.
Она упала на колени рядом с ним, пытаясь оторвать его руки от красного, как кумач, лица.
Когда ей это удалось, она вскрикнула от неожиданности: все лицо Нугзара покрывали пузыри ожогов, которые шевелились, как живые, надуваясь и опадая. Узнать его было нельзя, широкие и изящно очерченные, как крылья ласточки, брови исчезли, спаленные невидимым огнем, густые ресницы запеклись на потемневших веках расплавленными, черными как смола комочками. Кожа на щеках полопалась, сквозь глубокие трещины проглядывало красное мясо, и вдобавок вокруг распространялся ужасный запах паленых волос.
Нугзар выл, не в силах произнести ни одного слова. Нора на мгновение растерялась, уж больно неожиданно все произошло, но быстро взяла себя в руки. Наведение порчи было на этот раз таким жестоким, что Нора разозлилась не на шутку. За кого, в конце концов, их с Нугзаром принимают эти Семиглазовы? За детей, которые не могут постоять за себя сами?
С криком негодования она сорвала со своих плеч черную шаль и набросила ее на Нугзара, словно тушила огонь. Раздалось шипение, будто на раскаленную каменку опрокинули ковш холодной воды, из-под шали вырвались клубы пара. Нугзар вскрикнул от боли и затих, лишившись одновременно и сил, и сознания.
Нора потянула на себя дымившуюся шаль, резко отшвырнула в угол. Нугзар тут же очнулся и, морщась от боли, сел, привалившись спиной к деревянной спинке кровати.
– Спасибо, Нора, – прохрипел он, ощупывая лицо дрожащими пальцами.
Ожоги исчезли, исцеленная кожа даже не потемнела и была бледной, но Нугзар сильно постарел… Выглядел он теперь, как собственная тень.
– О-о-о… На кого ты похож… – простонала Нора.
Но тут ее взгляд упал в зеркало на стене, и она увидела свое постаревшее отражение. Нора ахнула:
– А я? Я выгляжу на шестьдесят! Они нас прикончат!
– Но мы с тобой еще живы, – возразил он, поднимаясь с пола и усаживаясь на край кровати. – И мы еще сильны, Нора! Я знаю, что нужно сделать. Нам просто нужен очень мощный выброс энергии. Это остановит старение и вернет нам молодость. Но сначала, – лицо Нугзара потемнело от гнева и злости, – мы должны погасить Семиглазовым свет.
– Ты прав! – Нора опустилась на ковер и уселась у ног Нугзара, словно восточная женщина. – Зрячую нужно нейтрализовать в первую очередь.
– Я знаю, как это сделать. – Нугзар положил руку на голову Норы в жесте ободрения. – А ты займись Натальей…
Небольшой музей кукол на Покровке – странное, мистическое, волшебное место. Недаром в Средневековье мастеров-кукольников причисляли к колдунам, а на Руси запрещалось делать куклам лица: существовало поверье, будто если сделать кукле лицо, то в нее переселится чья-то неотпетая душа. Возможно, даже душа самовольно умершего человека, которая не оставит в покое хозяина куклы, испортит ему всю будущую жизнь, а то и приведет к гибели.
Кукла – очень важный элемент нашей жизни. Она сопровождает человека от рождения до самой смерти, и горе тому, кто усмотрит в ней просто игрушку для маленьких девочек. Правильней всего назвать куклу символом, ведь она может обозначать любого человека, нужно только наделить ее подходящими чертами. И в колдовстве кукла далеко не последний предмет…
Кукол в огромной, обращенной на улицу витрине музея было немного, но каждая была сделана вручную искусным мастером и выглядела как живая, начиная от примитивных тряпичных куколок, заканчивая шикарными барышнями с фарфоровыми головами и в париках из натуральных волос. Казалось, куклы только притворяются равнодушными, но стоит отвернуться, и они начнут перемигиваться и обсуждать недостатки прохожих – дюжина маленьких наблюдателей, молчаливых, но далеко не безучастных соглядатаев…
Нора сначала остановилась снаружи возле витрины музея, но смотрела она не столько на выставленных там кукол, сколько на собственное отражение. Да, выглядела она очень плохо, еще не глубокой старухой, но уже очень немолодой женщиной. Особенно ее убивали, наряду с морщинами на лбу и под глазами, волосы – из белокурых они стали серебристыми, и это старило ее еще больше.
А потом она заметила на витрине нечто, что заставило ее вздрогнуть еще раз. Нора с трудом отвела глаза от чисто вымытого стекла и вошла в музей. Навстречу поднялась со стула пожилая женщина с аккуратно зачесанными за уши седыми волосами и большими очками-линзами, криво сидевшими на носу, похожем на вытянутую картофелину. Ее невзрачный серый костюм удивительным образом контрастировал с яркими нарядами кукол. Причем сравнение было явно в пользу последних.
– Мне нужна вон та кубанская казачка с вашей витрины, видите, у нее метелка в руке, – сказала Нора безапелляционным тоном. – Сколько она стоит?
Смотрительница музея вздрогнула, но не столько из-за слов Норы, сколько из-за раздавшегося в ушах шепота. Она в растерянности оглянулась на полки с куклами, потому что ей показалось, что это они повторяют вразнобой: «Нет, нет, не отдавай, не отдавай…»
Десятки маленьких уст не умолкали ни на мгновение. Женщина перепугалась так, что у нее подкосились ноги, и она без сил опустилась на стул. Недаром сегодня с утра ее не отпускало предчувствие, словно должно произойти что-то плохое. Неужели она сходит с ума или куклы действительно заговорили? А посетительница-то какая странная! Глаза у нее голубые, казалось бы, самый добрый цвет, но взгляд грозный, даже можно сказать – страшный.
– Извините, экспонаты не продаются, – еле слышно произнесла смотрительница, откидываясь на спинку стула.
– Это не прихоть, – с высокомерным видом заявила Нора, – это вопрос жизни и смерти. Я заплачу любые деньги!
И снова в ушах служительницы раздался шепот кукол, они просили, они умоляли, они рыдали и наводили на нее еще больший страх. Женщине стало жутко, однако у нее не было сил даже крикнуть. Если бы это удалось, то прибежал бы охранник Петюня, который сейчас режется в карты с дежурным электриком Витькой в душной подсобке. Они ребята здоровые, живо бы вытолкали эту странную старушку.
– Даже не вздумай заорать и позвать на помощь Витю с Петей! – одернула ее Нора. – Иначе отсюда никто не выйдет живым.
Служительница принялась лепетать что-то об отчетности, об ответственности за сохранность кукол, постепенно затихая, и вдруг застыла, как кролик перед удавом, глядя Норе в глаза. И было от чего застыть… Голубые глаза Норы словно налились чернотой, взгляд стал свинцово-тяжелым и еще более страшным.
Женщина опустилась на четвереньки, потому что ноги не держали ее, и, подгоняемая мысленными приказами Норы, поползла к витрине, влезла в нее, роняя кукол и декоративные столбики, обтянутые кружевами. Она схватила ничем не примечательную куклу, на которую указала странная посетительница, и поползла обратно. Теперь ей слышался не шепот, а отчаянные крики кукол – крики, от которых мутился рассудок. Единственное, что удержало ее от спасительного обморока, – это мысль о запертом дома любимце – черном коте по имени Мандела.
«Если я сейчас умру, а могу умереть, я это чувствую, – подумала служительница музея, – то ему тоже конец, потому что он никому не нужен и его никто не хватится…»
Музейщица дрогнувшей рукой протянула Норе куклу и отползла назад. Нора спокойно положила добычу в сумку, не торопясь, пошла к выходу. Уже открыв дверь, она повернулась и сказала:
– Передай привет коту, Манделе, кажется? – и вышла, бросив на пол толстую пачку денег.
Служительница кое-как добралась до мягкого диванчика, предназначенного для посетителей, и с трудом вскарабкалась на него с ногами, тяжело дыша и прижимая руки к сердцу. Она чувствовала, что только что избежала большой опасности…
Войдя в свой магический салон с сумкой под мышкой, Нора велела Лерочке никого не принимать и переписать сегодняшних клиентов на другие дни. Вышколенная секретарша немедленно заперла входную дверь, опустила жалюзи, поскольку догадалась, что хозяйка сейчас будет заниматься чем-то чрезвычайно важным; затаилась, как мышка, не смея даже заварить себе чаю, чтобы не побеспокоить Нору случайным звуком. Нора прошла в магический кабинет, закрыла дверь, повернув ключ в замке на два оборота.
Она переоделась в черный балахон, поставила на стол большую китайскую чашу из бронзы, наполовину наполненную водой. В узорной плошке подожгла какое-то темное вещество, которое сразу же пошло дымом, наполняя комнату удушливо-сладким ароматом. Следом затеплила три толстые черные свечи. После этого села за стол и вынула из сумки куклу, поднесла ее поближе к пламени свечей, довольно усмехаясь: как раз то, что надо!
Кукла действительно была очень похожа на Наталью: и узлом каштановых волос, и чертами лица, и даже одеждой. Словно кубанская ведьма служила прототипом. Повертев куклу, Нора положила ее в черный бархатный мешочек. Затем сжала двумя руками, выталкивая наружу. В магических ритуалах вуду это символизировало рождение.
– Вдыхаю в тебя сущность! – Нора достала куклу из мешка и дунула ей в лицо: та закрыла и открыла глаза, даже выражение фарфорового лица изменилось, стало более осмысленным и даже испуганным.
Подхватив куклу двумя руками, Нора осторожно опустила ее в воду, как младенца во время крещения, и произнесла:
– Нарекаю тебя Натальей!
Нора вынула куклу из воды и надела ей на голову пластиковый пакет, туго-натуго обмотав шею красной шерстяной ниткой. Полюбовавшись на дело своих рук, Нора швырнула куклу в мусорную корзину под столом.
– Вот так! – с довольным видом сказала Нора. – А то развелось у нас колдуний, ни вздохнуть ни выдохнуть…
В это время в квартире Майора Наталья подстригала Сашеньке волосы. Все, за что ни бралась Наталья, она делала хорошо, поэтому сейчас на русой головке девочки красовалось короткое стильное каре. Наталья поднесла девочке зеркало. Сашенька, как всегда с мрачным лицом, осмотрела себя и молча кивнула в знак одобрения.
– Парикмахер из меня хоть куда! – с шутливой гордостью заявила Наталья. – Можно сказать, волшебных дел мастерица.
Она рассмеялась, но… смех ее тут же перешел в кашель, Наталья схватилась руками за горло. Глаза ее выкатились из орбит, лицо покраснело, на лбу и на шее выступили вены. Она зашаталась как пьяная, рухнула на колени, широко разевая рот и силясь сделать хоть один вдох, но ничего не получалось. Через полминуты взгляд ее стал терять осмысленное выражение, глаза покраснели из-за лопнувших сосудов, а затем и вовсе закатились под лоб, она рухнула на пол и потеряла сознание.
Саша резко бросилась к ней – стул, на котором девочка сидела, с грохотом покатился по полу. На шум в комнату вбежал Майор и сразу кинулся к сестре:
– Наташа, Наташенька! – Он принялся трясти ее за плечи, но та безвольно мотала головой, как тряпичная кукла.
Майор пытался делать какие-то пассы перед Натальиным лицом, было видно, что действует он наобум, потому что растерялся. Сашенька, прищурившись, вгляделась в Натальино лицо, потом подняла с пола ножницы, раскрыла и бросилась к ней, отпихивая свободной рукой деда. И острым лезвием ножниц с размаху полоснула по лицу тетки.
Кровь так и брызнула во все стороны, залив белую кофточку Натальи. Майор был в ужасе от поступка внучки, но в эту же секунду Наталье удалось сделать судорожный вдох, она закашлялась и села на полу, поджав под себя ноги. Несколько минут она жадно, с хрипом и стонами втягивала в себя воздух, потом дыхание почти восстановилось, и Майор помог ей подняться. Он бережно усадил ее на стул, принес стакан воды и заставил сделать пару глотков.
Наталье стало немного легче, но выглядела она просто ужасно – разорванный ворот кофточки залит кровью, покрасневшие глаза, багровая полоса на шее и глубокий порез наискось через все лицо. Сашенька села рядом с ней на пол и обняла Натальины колени, еле-еле сдерживая слезы. Майор был потрясен случившимся.
– Это становится смертельно опасным! – сказал он, расхаживая по комнате взад-вперед. – Давайте вернемся все вместе к нам в станицу, а? Пусть остаются тут Нугзар с Норой, омолаживаются сколько хотят, и бес с ними…
– Да разве они оставят нас теперь в покое? Из-под земли ведь достанут. Эх ты, старый трус! – Наталья в сердцах грохнула стаканом о пол так, что осколки брызнули в стороны.
– Да разве я за себя боюсь? – рассердился Майор. – Я за вас боюсь. За Сашеньку, за Катьку, за тебя. Вон как они тебя разукрасили!
Саша словно очнулась от этих слов и, вскочив с пола, положила руку Наталье на лицо. Порез стал на глазах затягиваться, меньше чем через минуту от него и следа не осталось.
– Нет, брат, – горько усмехнулась Наталья, целуя Сашеньку. – В нашем деле на полпути нельзя останавливаться. Ну ничего! – Она погрозила кулаком невидимому противнику. – Уж я-то знаю, куда вам побольнее угодить…
По просьбе Натальи Майор принес два клубка шерстяных ниток – белых и красных. Наталья села к столу, распустила волосы и положила клубки прямо перед собой.
– Выйду я не из ворот, а под тыном, – заговорила она, неотрывно глядя на клубки, – и пойду я заячьим следом, собачьим набегом в лес чернющий на болото гниюще. Поклонюсь бесам пониже, подойду поближе, попрошу смиренно: ой, вы, бесы, придите, нитки перепрядите, красное на белое замените, красоту у Норы истребите, молодость себе заберите!
Наталья медленно наматывала нить из красного клубка на белый. Красная нить моментально теряла свой цвет, едва соприкоснувшись с белым клубком, будто замерзала и покрывалась инеем. За пять минут Наталья перемотала весь клубок.