Страница:
Пока не прозвучал голос, она думала, что где-то над рукой должно быть лицо, и, услышав первые произнесенные слова, убедилась в своей правоте. В темноте невозможно было рассмотреть черты человеческого лица, но они были здесь, искаженные мукой и отчаянием.
— Лидиард! — звал голос — дрожащий, прерывистый шепот. — Лидиард! Возьми меня за руку! Лидиард, ради любви к Господу , помоги мне!
«Как плохо она знает его, — думала Нелл, — если считает, что подобный призыв сработает». Странно, откуда она узнала, что голос принадлежал женщине. Только это и в самом деле было так.
Рука ее отца продолжала поглаживать ее шею. Если он и узнал голос, то не подал виду.
Рука-тень уже исчезала, и пальцы отчаянно дергались в немом протесте. Как будто ее владельца утаскивали прочь.
Другая рука, крупнее и сильнее, начала появляться на месте исчезнувшей. Эта была спокойной, словно тени приглашали ее отца лишь обменяться рукопожатиями.
— Лидиард! — зазвучал новый голос, глубже и увереннее первого. — Я хочу, чтобы ты взял меня за руку. Бояться нечего. Как бы ты ни ненавидел меня, ты ведь знаешь, мы в этом деле заодно, и мы сильнее вместе, нежели поодиночке. Что-то работает против нас, не очень мудро, хотя определенная стратегия прослеживается, и хватает грубой силы. Пойдем же, пока не поздно. Возьми мою руку.
Когда прозвучали слова «как бы ты ни ненавидел меня», ее отец проявил реакцию. Его рука конвульсивно сжала плечо Нелл, ногти буквально впились в воротничок. Она моментально догадалась, что стоит за этими словами. Но отец не двигался, не отвечал, пока длилась странная речь. Комната продолжала темнеть. Окно превратилось в свинцово-серый прямоугольник, вырезанный в деревянной раме.
— Прочь! — прошипел Лидиард, когда тень закончила свой призыв. — Будь ты проклят, Харкендер, убирайся из моего дома!
— Лидиард! — слабо стонал другой голос, почти не различимый на расстоянии. — Ради милосердия! Ради милосердия!
Нелл ощутила, как тело отца дрогнуло, словно в язвительной усмешке — ибо он не рассмеялся вслух.
— Лидиард, пожалуйста, возьми мою руку, — вещал уверенный голос. — В этом есть крайняя необходимость, и прежняя вражда ничего не значит в сравнении с заданием, которое стоит перед нами.
«Пожалуйста» — лучше, чем «ради любви к Господу», — отметила про себя Нелл, но и оно не возымело действия.
— Лидиард! — слышался другой голос, издалека, словно с конца Вселенной. — Помоги нам! Помоги мне!
— Да гори вы оба в аду, — отрезал Лидиард, — я бы не подал вам воды, чтобы напиться.
«Боже! Он думает…»
— Ты не понимаешь.. — перебил его спокойный голос, но он уже начал исчезать, превращаться в ничто, и его длань растворялась во тьме. Неестественная тень тоже начала утекать. За окном заметно светлело.
Через полминуты Нелл снова разглядела плитки на каменном полу, и буфеты, и стопки тарелок и чашек на полках. Через каких-то полторы минуты все вернулось к своему прежнему виду.
Отец отпустил плечо Нелл и подошел к своему креслу.
— Призраки! — произнес он, усаживаясь. — Всего лишь призраки. Нет нужды бояться, Нелл.
— Фантомы живых существ, если ты хотел выразиться точнее, — отозвалась она, удивляясь, что голос звучит вполне нормально. «Тот, второй, не мог принадлежать моей матери, — сказала она себе. — Моя мать никогда бы не позвала его по фамилии и обратилась бы вместе с ним и ко мне».
— Пожалуй, не хотел, — ответил отец. — Пожалуй, я был неправ.
Ноги у Нелл затекли, и она спустила их с кресла, устраивая поудобнее на каменном полу. Он казался таким успокаивающе прочным.
— Если они вернутся к ночи, то будут более устрашающими, — заметила она.
— Призраки, которые являются снова и снова, начинают надоедать. Самые хитроумные из них устраивают шоу и рассеиваются в пространстве. — Подобно дочери, он избегал самых важных вопросов. Почему руки из тени тянулись к ним? Есть ли опасность, что они настоящие? Стоило ли Лидиарду, несмотря ни на что, взять руку своего врага?
— Ты более требователен, чем я думала, — будничным тоном произнесла Нелл, стараясь сохранять выдержку внучки сэра Эдварда Таллентайра и дочери Дэвида Лидиарда. — Есть ли среди движимых дьяволом кто-нибудь, кто не нуждался бы в твоей помощи?
— Хотелось бы мне знать, что за помощь от меня требуется, — горько заметил он. — Мне не известно, чем бы я мог помочь существам вроде Харкендера или Гекаты. Надеюсь, что Геката могла бы объяснить мне, что происходит, если только сама это понимает.
— Она это сделает, — заверила его Нелл. — Но, боюсь, ей известно меньше, чем ты предполагаешь, либо же она находится под ложным впечатлением, будто тебе известно больше.
— Если ей нужен совет, пусть лучше обратится к более надежным источникам. Но вдруг я удачливее, чем привык считать. Пожалуй, мой ангел-хранитель вкладывает в меня больше усилий, нежели я подозревал. Пожалуй, ты прибыла как раз вовремя. Может быть, твоим друзьям будет нелегко принять мое приглашение.
— Надеюсь, что нет, — отозвалась она. — Надеюсь, скоро они прибудут. «Если нас станут осаждать тени, — думала она, — лучше, когда нас здесь пятеро, а не двое. Если один и отправится в ад, то, по крайней мере, оставшийся не будет одинок». Она подумала, что отец, возможно, сожалеет, но по глазам поняла: ничуть. Если и беспокоится по поводу Гекаты и француза, то уж к обществу Мандорлы он вполне привык.
«А почему бы и нет? — размышляла она. — Почему нет, если вервольфы — куда честнее, чем многие люди, прячущие свою волчью натуру, пока залпы орудий и ярость насилия не помогут им выпустить ее на свободу?»
— Вероятно, они не сразу пошлют за нами, — сказала она Анатолю, словно решив подбодрить, когда они вышли на улицу. — Так что не бойся, мы не пропустим сообщение, даже если пропустим посланца. Владелец передаст нам, если что-то произойдет в наше отсутствие.
— Она говорила по-английски, видимо, потому что они находились в Англии, хотя во время путешествия общалась с ним по-французски.
— Твои магические силы, похоже, слишком ослабли для колдуньи, — заметил он, тоже по-английски. — Почти так же, как твоя возможность помочь нам добраться сюда.
Она резко взглянула на него, но не стала повторять свою формулу относительно бездумного расходования магической энергии. Группка женщин, занятых болтовней у почтового ящика, некогда украшенного надписью с названием деревни, враз замолчали, когда они проходили мимо, и уставились на путников во все глаза.
— Нечто высосало из тебя силу, верно? — предположил Анатоль, стараясь, чтобы в голосе звучало сочувствие, а не радость.
— Можно сказать и так, — согласилась она, считая бесполезным отрицать. — Мир как будто начал яростно сопротивляться любому виду магических воздействий. Если с какими и стало легче — в порядке компенсации — так только с теми, которые я никогда не использовала. Пожалуй, я всегда оставалась слабее, чем думала, и то, что принимала за собственную силу, на самом деле — сила моего создателя.
— Так почему же твой создатель сейчас лишил тебя своей силы?
Она пожала плечами, показывая, что не в ее правилах обсуждать дела творца. Но Анатолю любопытство не давало покоя.
— Ты и я — лишь инструменты, — проговорил он. — И ты — даже больше, чем я. Так почему же существа, которые держат наши жизни и умы в качестве заложников желают нам слабости или позволяют нам ослабнуть?
— Разница между нами меньше, чем ты мог представить, — отозвалась она. — Твоя человеческая жизнь едва не подошла к концу, когда твой хранитель принял тебя под свою защиту, а я с момента своего создания — пленница моего творца. Но я прожила и человеческую жизнь — почти такую же, как твоя. Я обнаружила свою истинную сущность в момент рождения, но остаюсь, подобно тебе, наследницей своего немагического прошлого в той же мере, как и продуктом некоего сотворенного чуда. Я принадлежу себе точно так же, как и кошачьей лапе своего творца — со всеми своими идеями, мировоззрением и…
Она остановилась. Было ли это его собственной догадкой или магической вспышкой, Анатоль не знал, но вдруг понял, что знает ее следующие слова. — Твоими собственными мотивами, — закончил он за нее. — Но в этом-то и состоит наша трудность, верно? Мы не знаем, каковы наши мотивы и какими должны стать. Принимая во внимание, что мы существуем в результате страдания наших таинственных хранителей и не обладаем силой, чтобы выставить против них или отказаться выполнять их команды, поэтому невозможно строить собственные планы. Как мы можем знать, что разрешено делать, а что — запрещено?
— Мы не простые марионетки, — упрямо возразила Геката. — Мы вольны выбирать. Я не понимаю, почему вольны, но так оно и есть. Пожалуй, решись мы восстать и отказаться выполнять волю наших хранителей, нас просто исключат из игры — позволят умереть — но и в этом я не уверена. Подозреваю, что наши ангелы-хранители не знают точно, чего хотят от нас, и что мы можем сделать для них в дополнение к миссии, которую они на нас возложили. Дэвид Лидиард более разумен и знающ, чем мы с тобой, и менее одержимый, чем Джейсон Стерлинг, не такой надменный, как Джейкоб Харкендер; он лучше всех сумеет найти причину, чтобы справиться с ситуацией, чем любой из нас, включая даже самих ангелов. Будем на это надеяться.
— Что бы он ни сказал, факт остается фактом: нам не дано знать мотивов, которые мы сами могли бы выбрать и которые двигали бы нас вперед.
— Когда ты был простым человеком, ты находился в лучшем положении? — спросила Геката.
— Чаще всего, — ответил Анатоль. — Я был солдатом, играл свою роль в войне, и еще я был коммунистом, и играл свою роль в трансформации общества. Мои цели были мне понятны.
— Я была уродливой шлюхой, — просто сообщила она. — И у меня была очень маленькая роль в разных мерзких и зловещих драмах, не считая того, что меня использовали и унижали всевозможными способами. Мои цели были совершенно непонятны.
Они уже отошли далеко от деревенской изгороди, и Геката сошла с дороги на тропинку, ведущую в лес. Анатоль не знал, ведет ли тропа к коттеджу Лидиарду, или в обратную сторону, но это не казалось ему важным. Солнце ярко светило, хотя кучевые облака то и дело скрывали его лик, и температура воздуха оставалась вполне приемлемой, даже в тени деревьев. Многие из них выглядели очень старыми, буквально древними, их тяжелые ветви пригибались к земле под тяжестью собственной листвы и паразитирующих на них лиан. В основном, здесь росли дубы, как и положено в Англии, но встречались также буки и березы. Пригорки и поляны заросли травами и папоротниками, нависающими над тропой, но не скрывающими ее полностью.
Геката наслаждалась тишиной леса; лицо ее уже не казалось таким заурядным, но ведьму она тоже сейчас не напоминала. Вся ее внешность располагала к откровенности, и Анатоль решился на вопрос, который не осмеливался задать прежде. — Почему ты попросила меня пообещать выполнить твое желание, когда помогла бежать от Асмодея? Что за службу мог я выполнить для тебя?
Она не смотрела ему в глаза с момента, когда они покинули гостевой дом, но сейчас обернулась и встретилась с ним взглядом. Ее уродливость странным образом беспокоила Анатоля, ибо она знал: это всего лишь маска, за которой прячется иной лик. Она улыбнулась, едва заметно, но ее черты всегда делали любую улыбку ироничной и невеселой.
— Я хотела освободить тебя, — произнесла она, снова отворачиваясь и продолжая путь. — Я знала, что твой хранитель мог прийти тебе на выручку, если бы собрался, но мне показалось, жест вежливого дружелюбия никогда не будет лишним. Появилась возможность попросить о награде, и я попросила то, что ты мог обещать, не более. И я понятия не имела, какую службу ты можешь сослужить для меня, если я попрошу, но была счастлива получить твое обещание, просто так, на всякий случай. Разумеется, ничего не изменилось — я ожидаю, что твоя честь поможет тебе заплатить долг, если я попрошу.
— Пожалуй, я должен быть благодарен за то, что твои мотивы и цели столь туманны, — с сарказмом изрек он. — Пока тебе не известны держащие тебя узы, вряд ли ты станешь требовать от меня самопожертвования.
— Верно, — согласилась Геката. — Но я очень сильно желала бы обнаружить эту цель и смысл, ради которого стоило бы идти вперед. Я уж точно смогу спросить Дэвида Лидиарда, каковы его цели и как он пытается их достичь. Я уважаю его мнение.
— Это не обязательно сработает, — произнес второй женский голос, вклиниваясь в их разговор. — У меня были прежде ясные цели и страсть достичь их во имя великого смысла — но, как только я начала слушать Дэвида Лидиарда и научилась уважать его мнение, все для меня смешалось и утратило ясность.
Анатоль обернулся быстрее, чем Геката, чтобы увидеть говорившую. Он прикрыл ладонью глаза от яркого солнца. И увидел высокую женщину со светлыми, как серебро, волосами и фиолетовыми глазами, одетую в черный плащ — пожалуй, слишком теплый для нынешней погоды. На вид ей было лет сорок пять-пятьдесят, но для своего возраста она отличалась потрясающей красотой. Она остановился, как только разглядел ее. Геката тоже остановилась.
— Извините меня, — снова заговорила незнакомка. — Не думала, что подойду так тихо, что вы не услышите меня, ведь я обречена постоянно носить это неповоротливое тело. Даже странно, как это я вас обнаружила сейчас, когда ни чутье, ни инстинкты мне не помогают.
Анатоль гадал, кто бы это мог быть. Он прочел книгу, которую доставил в дом в Бромли-бай-Бау, и обнаружил в ней имя, которое вервольф Сири произнесла перед смертью. И не знал, насколько точна оказалась вспышка озарения, но в собственной интуиции не сомневался.
— Вы Мандорла Сулье? — спросил он.
Ее светлые брови поднялись в изумлении — или, скорее, в насмешливом изумлении.
— У вас явное преимущество передо мной, сэр, — протянула она. — Помню, Нелл называла вас по имени, но я успела позабыть его.
— Меня зовут Анатоль Домье, — жестко ответил он, чувствуя себя уязвленным ее бесцеремонностью. — Я встречался в Париже с одной из ваших сестер, хотя встреча получилась короткой.
Манеры высокой женщины мгновенно изменились. Она уже не забавлялась, как вначале, когда подслушала их с Гекатой разговор.
— С какой сестрой? — спросила она озадаченно.
— Ее звали Сири. Она попросила меня передать вам, если представится возможность, где лежит ее тело. Я в то время не понял, о чем речь, но сейчас понимаю. Ее смертельно ранили во время нападения на людей, которые преследовали меня, и она спасла меня от гибели. Я в долгу перед ней — как и перед Гекатой, а значит, и перед вами. Если я могу что-нибудь сделать для вас, сейчас или в будущем, только попросите, — произнося свою тираду, он глядел прямо перед собой.
Побледнев, женщина кивнула. — Вы должны точно описать мне, где я могу найти Сири. Сейчас я ничего не могу с этим сделать, но, может быть, наступит время, когда можно будет снова собрать стаю, я должна быть к этому готова. Эта цель, по крайней мере, всегда в моем сознании, как бы далеко ни улетали мои мысли.
— Ты пришла от Лидиарда? — спросила Геката вновьприбывшую.
— Да. Вы можете явиться в коттедж. И лучше сделать это поскорее.
— Почему? — спросил Анатоль.
— Разве вы не ощущаете разлитую в воздухе тревогу? В коттедже происходит то же самое, но, когда мы вместе, даже стены нам помогают. Надеюсь, мы можем стать союзниками, — произнося последние слова, она в упор смотрела на Гекату, словно бросая ей вызов.
— Надеюсь, что да, — тихо ответила та. — Но вначале вернемся в деревню. Наш багаж там, и багаж Нелл — тоже. Может, найдем там кого-нибудь, кто подвезет нас.
Анатоль полагал, что Мандорла на это улыбнется, приняв высказывание Гекаты как признание в слабости, но высокая женщина едва кивнула. Геката шагнула вперед — нет, только попыталась сделать это. И замерла, раздраженно задышав. Анатоль дернулся было взять ее за руку, занес ногу для шага — и тоже обнаружил, что его словно стреножило. Росший по левую сторону от дорожки папоротник каким-то невероятным образом обвился вокруг его ноги. Хватка казалась несильной, и Анатоль попытался вырваться, опершись на другую ногу, но это оказалось нелегко. Растение его не отпускало. Геката застряла точно так же, и только волчица-оборотень оставалась свободной, она уже спешила помочь.
Анатоль отвел ладонь, прикрывавшую глаза, и свет буквально ослепил его. Он не мог понять, действительно ли солнце светит так яростно. Он посмотрел под ноги: ничто не должно было доставлять беспокойства, если не считать странного поведения папоротника.
И тут раздался крик Гекаты, привлекший его внимание и заставивший поднять голову и взглянуть на небо. Прямо перед ними возник столб золотого огня.
Анатоль поднял обе руки, словно пытаясь отогнать от себя этот столб, но в его жесте не было никакого смысла. Странный свет уже окружил их, принеся с собой жар и живую золотистую ауру. В какой-то момент Анатолю показалось, что они попали в середину настоящего огня, и что он действительно обжигает, но ощущение, завладевшее им, было совершенно иным. Жар чувствовался как внутри, так и снаружи, и он не причинял боли и не сжигал , просто Анатоль как будто претерпевал метаморфозу, превращаясь в другое существо — чем-то напоминающее птицу или даже «ангела», если следовать традиционным изображениям, принятым в христианском искусстве. Его охватила идея, что сейчас он оставит свое неудобное и тяжелое тело позади и воспарит в залитые солнцем небеса. И он был уверен: это — лишь первая ступень, помогающая вырвать свое истинное «я» из обыденного тела и обрести свободу, какая прежде лишь мелькала в самых смелых и амбициозных из его снов.
Затем, без всякой паузы, он почувствовал чьи-то руки, обхватившие его за плечи, пытаясь удержать его внизу, сделать пленником. Он настойчиво вырывался, было нелегко, но все шло успешно: еще мгновение — и он вырвется из этих рук и взлетит, словно объятый светящимся газом. Увы, он не раскусил хитрости противника. Оказалось, он боролся с собственными руками, движимыми хитроумной магией, и эта магия пыталась одолеть другую.
Он упал, страдая от сознания, что его истинное «я» не должно было бы падать вместе с этим неуклюжим телом, сумей он все же проявить достаточно изобретательности и вырваться на свободу. Он злился, кипятился и все равно упал, с размаху ударившись спиной о твердую землю.
От удара у него перехватило дыхание, он ощутил сильную боль в груди, хватая ртом воздух. Боль снова напомнила о его несчастье — быть пленником тупой и слабой плоти. К тому времени, когда он сумел восстановить дыхание, Анатоль сумел вернуться к обычному своему состоянию и знал наверняка лишь одно — он счастливо отделался.
Он сел, свесив голову между колен, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Потом открыл глаза и попытался встать на ноги. Ничего не мешало ему больше. Геката тоже поднималась с земли, а Мандорла Сулье, подбоченясь, закрывала их от солнечного света.
— Что это было? — несчастным голосом спросил Анатоль. — Ведь, кажется, магия не может свободно проходить в мир?
— Она проходит с трудом, но это не совсем невозможно, — поправила его Геката. — У ангелов еще есть сила, если они хотят воспользоваться ею.
— Но ведь должны быть более простые способы уберечь нас, пока мы добираемся до коттеджа Лидиарда, — сказал он. — Магия и те, кто ее применяет, так непостоянны, и…
— В этом нет никакого противоречия, — благожелательно промолвила Геката. — Как ты сам говоришь, существуют тысячи способов вывести нас из строя. Нас никто не пытался убить.
— Я думаю, один из нас или все просто попали под прицел, — произнесла бледная женщина, стоя в ожидании. — Вопрос в том, кто из нас — подлинный объект нападения… или приглашения , если угодно? Не я, это уж точно!
— Верно, — с готовностью подхватила Геката. — Не ты. — Но она не стала развивать тему, была ли это она или Анатоль — или оба — целью вмешательства. Анатоль легко уловил ее мысль, прикрыв глаза ладонью и вглядываясь в небеса, ожидая нового возможного яростного всплеска небесного огня.
«Бедный священник, чью книгу я доставил в тот дом в Лондоне, наверное, подумал бы, что такая цель желанна, — решил он. — Он бы увидел в ней шанс для божественно сотворенной души освободиться от дьявольской тюрьмы плоти. Но у меня нет его веры в Небеса, как нет и иной причины надеяться на такое превращение».
Он пожелал снова ощутить вокруг себя стены, не потому что они давали безопасности, а просто — побыть в знакомом, человеческом месте. Мысли лились потоком: «Будут и другие знамения, другие вспышки пророчеств. Настоящее событие еще грядет, и оно будет жутким и вызывающим благоговейный трепет. Мы должны двигаться вперед, физически и психологически, чтобы прибыть к порогу события встревоженными и любопытными. Что-то ждет нас — более странное, чем конец света, более краткое».
Но он не мог сказать, было ли его ощущение порождением его собственных мыслей и воображения — или чьим-то управляемым всплеском озарения, которое пронзило его мозг, придя из иного мира, где Орлеанская Дева пребывает во славе, в окружении терпеливых голосов.
Он лежал так тихо, как мог, ибо каждое движение причиняло жуткую боль. Артрит снова терзал его тело, вызванный стрессом, и вторжение в дом теней, которые были, мягко говоря, нежелательны, спровоцировало сильнейшую атаку болезни, одолевшей предательскую плоть. Он не был удивлен внезапным ухудшением состояния, но все же сильно об этом сожалел, а кроме того, испытывал стыд оттого, что гости застанут его в таком состоянии. Правая рука вообще обездвижила, ее просто парализовало, и Дэвид не мог даже зажечь свечу у кровати. Он чувствовал себя опустошенным, лишенным всех сил, высохшим, как русло реки после засухи.
«Как унизительно стареть! — думал он. — Лучше уж оказаться пораженным молнией — или шагнуть навстречу теням, чем валяться, словно труп, ожидая помощи».
Вошла Нелл. Она не отличалась высоким ростом, но ей все же пришлось пригнуться, чтобы войти в низкий дверной проем. Она прикрыла за собой дверь.
— Тебе не стоит находиться здесь, — заговорила она. — Лучше уж спрятать здесь француза или ведьму, если ты слишком горд, чтобы доставить неудобство мне.
— Теперь уже слишком поздно, — сказал он ей, стремясь прервать жалобы. — Я просто не в состоянии двигаться, боль ужасная.
Он наблюдал, как она достает из коробка спичку и зажигает ее. Всматривался в сердце пламени, которое оживало на кончике фитиля свечи. Однако, когда свеча загорелась ровным светом, Лидиард отвернулся.
— Твои гости жаждут повидаться с тобой, — мягко произнесла дочь. — Хотя я и предупредила их, что ты не в состоянии принять их. Геката утверждает, что с радостью истратит оставшуюся у нее слабенькую магию на твое исцеление, но боится обещать выздоровление.
Дэвид не хотел, чтобы кто-нибудь видел его в нынешнем состоянии, но знал, что придется преодолеть собственное нежелание. Нельзя потакать своей слабости. Время поджимает.
— Первым я хочу видеть француза, — бесцветным голосом сообщил он. — Хочу услышать, что было в том послании, предположительно, от Саймона — это важнее, нежели любой физический дискомфорт. Геката может подойти позднее и сказать то, что ей нужно, а может быть, и потратить остатки своего душевного жара.
Нелл не спрашивала его суждений. И не рискнула предположить, не нужно ли ей остаться и послушать. Она двинулась к нему, но, видимо, знала, что любое прикосновение, даже ее, принесет больше страданий, чем пользы. Она придвинула стул к его кровати и послала отцу воздушный поцелуй, покидая комнату.
Он попытался слабо улыбнуться в ответ.
Лидиард лежал и прислушивался к звуку ее шагов, спускавшихся по лестнице. Не прошло и минуты, как их сменили другие — более тяжелые, поднимавшиеся к нему.
Вновь вошедший ударился головой о низкую притолоку, но не стал ругаться, а пытался нашарить дверь за спиной, чтобы закрыть ее. Потом подошел ближе, отыскал место, где можно было стоять во весь рост, не сгибаясь, и неловко поклонился, прежде чем усесться на приготовленный Нелл стул.
— Меня зовут Анатоль Домье, — представился молодой человек — еще раз, ибо их уже кратко познакомили при встрече. — В мае я находился в Шемин-де-Дам, когда немцы прорвали линию обороны. — Его английский, хотя и с небольшим акцентом, звучал безупречно.
— Понимаю, — слабым голосом произнес Дэвид. — Пожалуйста, продолжайте.
— Я был снайпером и не мог сразу же отступить, когда начался прорыв. Когда я спустился на землю, оказалось слишком поздно — боши уже заполнили все вокруг. Я пытался укрыться в воронке от снаряда, но меня трижды ранило, в ногу, грудь и голову. И умирал, когда что-то явилось меня спасти.
— Лидиард! — звал голос — дрожащий, прерывистый шепот. — Лидиард! Возьми меня за руку! Лидиард, ради любви к Господу , помоги мне!
«Как плохо она знает его, — думала Нелл, — если считает, что подобный призыв сработает». Странно, откуда она узнала, что голос принадлежал женщине. Только это и в самом деле было так.
Рука ее отца продолжала поглаживать ее шею. Если он и узнал голос, то не подал виду.
Рука-тень уже исчезала, и пальцы отчаянно дергались в немом протесте. Как будто ее владельца утаскивали прочь.
Другая рука, крупнее и сильнее, начала появляться на месте исчезнувшей. Эта была спокойной, словно тени приглашали ее отца лишь обменяться рукопожатиями.
— Лидиард! — зазвучал новый голос, глубже и увереннее первого. — Я хочу, чтобы ты взял меня за руку. Бояться нечего. Как бы ты ни ненавидел меня, ты ведь знаешь, мы в этом деле заодно, и мы сильнее вместе, нежели поодиночке. Что-то работает против нас, не очень мудро, хотя определенная стратегия прослеживается, и хватает грубой силы. Пойдем же, пока не поздно. Возьми мою руку.
Когда прозвучали слова «как бы ты ни ненавидел меня», ее отец проявил реакцию. Его рука конвульсивно сжала плечо Нелл, ногти буквально впились в воротничок. Она моментально догадалась, что стоит за этими словами. Но отец не двигался, не отвечал, пока длилась странная речь. Комната продолжала темнеть. Окно превратилось в свинцово-серый прямоугольник, вырезанный в деревянной раме.
— Прочь! — прошипел Лидиард, когда тень закончила свой призыв. — Будь ты проклят, Харкендер, убирайся из моего дома!
— Лидиард! — слабо стонал другой голос, почти не различимый на расстоянии. — Ради милосердия! Ради милосердия!
Нелл ощутила, как тело отца дрогнуло, словно в язвительной усмешке — ибо он не рассмеялся вслух.
— Лидиард, пожалуйста, возьми мою руку, — вещал уверенный голос. — В этом есть крайняя необходимость, и прежняя вражда ничего не значит в сравнении с заданием, которое стоит перед нами.
«Пожалуйста» — лучше, чем «ради любви к Господу», — отметила про себя Нелл, но и оно не возымело действия.
— Лидиард! — слышался другой голос, издалека, словно с конца Вселенной. — Помоги нам! Помоги мне!
— Да гори вы оба в аду, — отрезал Лидиард, — я бы не подал вам воды, чтобы напиться.
«Боже! Он думает…»
— Ты не понимаешь.. — перебил его спокойный голос, но он уже начал исчезать, превращаться в ничто, и его длань растворялась во тьме. Неестественная тень тоже начала утекать. За окном заметно светлело.
Через полминуты Нелл снова разглядела плитки на каменном полу, и буфеты, и стопки тарелок и чашек на полках. Через каких-то полторы минуты все вернулось к своему прежнему виду.
Отец отпустил плечо Нелл и подошел к своему креслу.
— Призраки! — произнес он, усаживаясь. — Всего лишь призраки. Нет нужды бояться, Нелл.
— Фантомы живых существ, если ты хотел выразиться точнее, — отозвалась она, удивляясь, что голос звучит вполне нормально. «Тот, второй, не мог принадлежать моей матери, — сказала она себе. — Моя мать никогда бы не позвала его по фамилии и обратилась бы вместе с ним и ко мне».
— Пожалуй, не хотел, — ответил отец. — Пожалуй, я был неправ.
Ноги у Нелл затекли, и она спустила их с кресла, устраивая поудобнее на каменном полу. Он казался таким успокаивающе прочным.
— Если они вернутся к ночи, то будут более устрашающими, — заметила она.
— Призраки, которые являются снова и снова, начинают надоедать. Самые хитроумные из них устраивают шоу и рассеиваются в пространстве. — Подобно дочери, он избегал самых важных вопросов. Почему руки из тени тянулись к ним? Есть ли опасность, что они настоящие? Стоило ли Лидиарду, несмотря ни на что, взять руку своего врага?
— Ты более требователен, чем я думала, — будничным тоном произнесла Нелл, стараясь сохранять выдержку внучки сэра Эдварда Таллентайра и дочери Дэвида Лидиарда. — Есть ли среди движимых дьяволом кто-нибудь, кто не нуждался бы в твоей помощи?
— Хотелось бы мне знать, что за помощь от меня требуется, — горько заметил он. — Мне не известно, чем бы я мог помочь существам вроде Харкендера или Гекаты. Надеюсь, что Геката могла бы объяснить мне, что происходит, если только сама это понимает.
— Она это сделает, — заверила его Нелл. — Но, боюсь, ей известно меньше, чем ты предполагаешь, либо же она находится под ложным впечатлением, будто тебе известно больше.
— Если ей нужен совет, пусть лучше обратится к более надежным источникам. Но вдруг я удачливее, чем привык считать. Пожалуй, мой ангел-хранитель вкладывает в меня больше усилий, нежели я подозревал. Пожалуй, ты прибыла как раз вовремя. Может быть, твоим друзьям будет нелегко принять мое приглашение.
— Надеюсь, что нет, — отозвалась она. — Надеюсь, скоро они прибудут. «Если нас станут осаждать тени, — думала она, — лучше, когда нас здесь пятеро, а не двое. Если один и отправится в ад, то, по крайней мере, оставшийся не будет одинок». Она подумала, что отец, возможно, сожалеет, но по глазам поняла: ничуть. Если и беспокоится по поводу Гекаты и француза, то уж к обществу Мандорлы он вполне привык.
«А почему бы и нет? — размышляла она. — Почему нет, если вервольфы — куда честнее, чем многие люди, прячущие свою волчью натуру, пока залпы орудий и ярость насилия не помогут им выпустить ее на свободу?»
10.
Анатоль с радостью отдохнул бы в доме для гостей, но Геката предпочла прогуляться, и он решил: лучше держаться рядом с ней.— Вероятно, они не сразу пошлют за нами, — сказала она Анатолю, словно решив подбодрить, когда они вышли на улицу. — Так что не бойся, мы не пропустим сообщение, даже если пропустим посланца. Владелец передаст нам, если что-то произойдет в наше отсутствие.
— Она говорила по-английски, видимо, потому что они находились в Англии, хотя во время путешествия общалась с ним по-французски.
— Твои магические силы, похоже, слишком ослабли для колдуньи, — заметил он, тоже по-английски. — Почти так же, как твоя возможность помочь нам добраться сюда.
Она резко взглянула на него, но не стала повторять свою формулу относительно бездумного расходования магической энергии. Группка женщин, занятых болтовней у почтового ящика, некогда украшенного надписью с названием деревни, враз замолчали, когда они проходили мимо, и уставились на путников во все глаза.
— Нечто высосало из тебя силу, верно? — предположил Анатоль, стараясь, чтобы в голосе звучало сочувствие, а не радость.
— Можно сказать и так, — согласилась она, считая бесполезным отрицать. — Мир как будто начал яростно сопротивляться любому виду магических воздействий. Если с какими и стало легче — в порядке компенсации — так только с теми, которые я никогда не использовала. Пожалуй, я всегда оставалась слабее, чем думала, и то, что принимала за собственную силу, на самом деле — сила моего создателя.
— Так почему же твой создатель сейчас лишил тебя своей силы?
Она пожала плечами, показывая, что не в ее правилах обсуждать дела творца. Но Анатолю любопытство не давало покоя.
— Ты и я — лишь инструменты, — проговорил он. — И ты — даже больше, чем я. Так почему же существа, которые держат наши жизни и умы в качестве заложников желают нам слабости или позволяют нам ослабнуть?
— Разница между нами меньше, чем ты мог представить, — отозвалась она. — Твоя человеческая жизнь едва не подошла к концу, когда твой хранитель принял тебя под свою защиту, а я с момента своего создания — пленница моего творца. Но я прожила и человеческую жизнь — почти такую же, как твоя. Я обнаружила свою истинную сущность в момент рождения, но остаюсь, подобно тебе, наследницей своего немагического прошлого в той же мере, как и продуктом некоего сотворенного чуда. Я принадлежу себе точно так же, как и кошачьей лапе своего творца — со всеми своими идеями, мировоззрением и…
Она остановилась. Было ли это его собственной догадкой или магической вспышкой, Анатоль не знал, но вдруг понял, что знает ее следующие слова. — Твоими собственными мотивами, — закончил он за нее. — Но в этом-то и состоит наша трудность, верно? Мы не знаем, каковы наши мотивы и какими должны стать. Принимая во внимание, что мы существуем в результате страдания наших таинственных хранителей и не обладаем силой, чтобы выставить против них или отказаться выполнять их команды, поэтому невозможно строить собственные планы. Как мы можем знать, что разрешено делать, а что — запрещено?
— Мы не простые марионетки, — упрямо возразила Геката. — Мы вольны выбирать. Я не понимаю, почему вольны, но так оно и есть. Пожалуй, решись мы восстать и отказаться выполнять волю наших хранителей, нас просто исключат из игры — позволят умереть — но и в этом я не уверена. Подозреваю, что наши ангелы-хранители не знают точно, чего хотят от нас, и что мы можем сделать для них в дополнение к миссии, которую они на нас возложили. Дэвид Лидиард более разумен и знающ, чем мы с тобой, и менее одержимый, чем Джейсон Стерлинг, не такой надменный, как Джейкоб Харкендер; он лучше всех сумеет найти причину, чтобы справиться с ситуацией, чем любой из нас, включая даже самих ангелов. Будем на это надеяться.
— Что бы он ни сказал, факт остается фактом: нам не дано знать мотивов, которые мы сами могли бы выбрать и которые двигали бы нас вперед.
— Когда ты был простым человеком, ты находился в лучшем положении? — спросила Геката.
— Чаще всего, — ответил Анатоль. — Я был солдатом, играл свою роль в войне, и еще я был коммунистом, и играл свою роль в трансформации общества. Мои цели были мне понятны.
— Я была уродливой шлюхой, — просто сообщила она. — И у меня была очень маленькая роль в разных мерзких и зловещих драмах, не считая того, что меня использовали и унижали всевозможными способами. Мои цели были совершенно непонятны.
Они уже отошли далеко от деревенской изгороди, и Геката сошла с дороги на тропинку, ведущую в лес. Анатоль не знал, ведет ли тропа к коттеджу Лидиарду, или в обратную сторону, но это не казалось ему важным. Солнце ярко светило, хотя кучевые облака то и дело скрывали его лик, и температура воздуха оставалась вполне приемлемой, даже в тени деревьев. Многие из них выглядели очень старыми, буквально древними, их тяжелые ветви пригибались к земле под тяжестью собственной листвы и паразитирующих на них лиан. В основном, здесь росли дубы, как и положено в Англии, но встречались также буки и березы. Пригорки и поляны заросли травами и папоротниками, нависающими над тропой, но не скрывающими ее полностью.
Геката наслаждалась тишиной леса; лицо ее уже не казалось таким заурядным, но ведьму она тоже сейчас не напоминала. Вся ее внешность располагала к откровенности, и Анатоль решился на вопрос, который не осмеливался задать прежде. — Почему ты попросила меня пообещать выполнить твое желание, когда помогла бежать от Асмодея? Что за службу мог я выполнить для тебя?
Она не смотрела ему в глаза с момента, когда они покинули гостевой дом, но сейчас обернулась и встретилась с ним взглядом. Ее уродливость странным образом беспокоила Анатоля, ибо она знал: это всего лишь маска, за которой прячется иной лик. Она улыбнулась, едва заметно, но ее черты всегда делали любую улыбку ироничной и невеселой.
— Я хотела освободить тебя, — произнесла она, снова отворачиваясь и продолжая путь. — Я знала, что твой хранитель мог прийти тебе на выручку, если бы собрался, но мне показалось, жест вежливого дружелюбия никогда не будет лишним. Появилась возможность попросить о награде, и я попросила то, что ты мог обещать, не более. И я понятия не имела, какую службу ты можешь сослужить для меня, если я попрошу, но была счастлива получить твое обещание, просто так, на всякий случай. Разумеется, ничего не изменилось — я ожидаю, что твоя честь поможет тебе заплатить долг, если я попрошу.
— Пожалуй, я должен быть благодарен за то, что твои мотивы и цели столь туманны, — с сарказмом изрек он. — Пока тебе не известны держащие тебя узы, вряд ли ты станешь требовать от меня самопожертвования.
— Верно, — согласилась Геката. — Но я очень сильно желала бы обнаружить эту цель и смысл, ради которого стоило бы идти вперед. Я уж точно смогу спросить Дэвида Лидиарда, каковы его цели и как он пытается их достичь. Я уважаю его мнение.
— Это не обязательно сработает, — произнес второй женский голос, вклиниваясь в их разговор. — У меня были прежде ясные цели и страсть достичь их во имя великого смысла — но, как только я начала слушать Дэвида Лидиарда и научилась уважать его мнение, все для меня смешалось и утратило ясность.
Анатоль обернулся быстрее, чем Геката, чтобы увидеть говорившую. Он прикрыл ладонью глаза от яркого солнца. И увидел высокую женщину со светлыми, как серебро, волосами и фиолетовыми глазами, одетую в черный плащ — пожалуй, слишком теплый для нынешней погоды. На вид ей было лет сорок пять-пятьдесят, но для своего возраста она отличалась потрясающей красотой. Она остановился, как только разглядел ее. Геката тоже остановилась.
— Извините меня, — снова заговорила незнакомка. — Не думала, что подойду так тихо, что вы не услышите меня, ведь я обречена постоянно носить это неповоротливое тело. Даже странно, как это я вас обнаружила сейчас, когда ни чутье, ни инстинкты мне не помогают.
Анатоль гадал, кто бы это мог быть. Он прочел книгу, которую доставил в дом в Бромли-бай-Бау, и обнаружил в ней имя, которое вервольф Сири произнесла перед смертью. И не знал, насколько точна оказалась вспышка озарения, но в собственной интуиции не сомневался.
— Вы Мандорла Сулье? — спросил он.
Ее светлые брови поднялись в изумлении — или, скорее, в насмешливом изумлении.
— У вас явное преимущество передо мной, сэр, — протянула она. — Помню, Нелл называла вас по имени, но я успела позабыть его.
— Меня зовут Анатоль Домье, — жестко ответил он, чувствуя себя уязвленным ее бесцеремонностью. — Я встречался в Париже с одной из ваших сестер, хотя встреча получилась короткой.
Манеры высокой женщины мгновенно изменились. Она уже не забавлялась, как вначале, когда подслушала их с Гекатой разговор.
— С какой сестрой? — спросила она озадаченно.
— Ее звали Сири. Она попросила меня передать вам, если представится возможность, где лежит ее тело. Я в то время не понял, о чем речь, но сейчас понимаю. Ее смертельно ранили во время нападения на людей, которые преследовали меня, и она спасла меня от гибели. Я в долгу перед ней — как и перед Гекатой, а значит, и перед вами. Если я могу что-нибудь сделать для вас, сейчас или в будущем, только попросите, — произнося свою тираду, он глядел прямо перед собой.
Побледнев, женщина кивнула. — Вы должны точно описать мне, где я могу найти Сири. Сейчас я ничего не могу с этим сделать, но, может быть, наступит время, когда можно будет снова собрать стаю, я должна быть к этому готова. Эта цель, по крайней мере, всегда в моем сознании, как бы далеко ни улетали мои мысли.
— Ты пришла от Лидиарда? — спросила Геката вновьприбывшую.
— Да. Вы можете явиться в коттедж. И лучше сделать это поскорее.
— Почему? — спросил Анатоль.
— Разве вы не ощущаете разлитую в воздухе тревогу? В коттедже происходит то же самое, но, когда мы вместе, даже стены нам помогают. Надеюсь, мы можем стать союзниками, — произнося последние слова, она в упор смотрела на Гекату, словно бросая ей вызов.
— Надеюсь, что да, — тихо ответила та. — Но вначале вернемся в деревню. Наш багаж там, и багаж Нелл — тоже. Может, найдем там кого-нибудь, кто подвезет нас.
Анатоль полагал, что Мандорла на это улыбнется, приняв высказывание Гекаты как признание в слабости, но высокая женщина едва кивнула. Геката шагнула вперед — нет, только попыталась сделать это. И замерла, раздраженно задышав. Анатоль дернулся было взять ее за руку, занес ногу для шага — и тоже обнаружил, что его словно стреножило. Росший по левую сторону от дорожки папоротник каким-то невероятным образом обвился вокруг его ноги. Хватка казалась несильной, и Анатоль попытался вырваться, опершись на другую ногу, но это оказалось нелегко. Растение его не отпускало. Геката застряла точно так же, и только волчица-оборотень оставалась свободной, она уже спешила помочь.
Анатоль отвел ладонь, прикрывавшую глаза, и свет буквально ослепил его. Он не мог понять, действительно ли солнце светит так яростно. Он посмотрел под ноги: ничто не должно было доставлять беспокойства, если не считать странного поведения папоротника.
И тут раздался крик Гекаты, привлекший его внимание и заставивший поднять голову и взглянуть на небо. Прямо перед ними возник столб золотого огня.
Анатоль поднял обе руки, словно пытаясь отогнать от себя этот столб, но в его жесте не было никакого смысла. Странный свет уже окружил их, принеся с собой жар и живую золотистую ауру. В какой-то момент Анатолю показалось, что они попали в середину настоящего огня, и что он действительно обжигает, но ощущение, завладевшее им, было совершенно иным. Жар чувствовался как внутри, так и снаружи, и он не причинял боли и не сжигал , просто Анатоль как будто претерпевал метаморфозу, превращаясь в другое существо — чем-то напоминающее птицу или даже «ангела», если следовать традиционным изображениям, принятым в христианском искусстве. Его охватила идея, что сейчас он оставит свое неудобное и тяжелое тело позади и воспарит в залитые солнцем небеса. И он был уверен: это — лишь первая ступень, помогающая вырвать свое истинное «я» из обыденного тела и обрести свободу, какая прежде лишь мелькала в самых смелых и амбициозных из его снов.
Затем, без всякой паузы, он почувствовал чьи-то руки, обхватившие его за плечи, пытаясь удержать его внизу, сделать пленником. Он настойчиво вырывался, было нелегко, но все шло успешно: еще мгновение — и он вырвется из этих рук и взлетит, словно объятый светящимся газом. Увы, он не раскусил хитрости противника. Оказалось, он боролся с собственными руками, движимыми хитроумной магией, и эта магия пыталась одолеть другую.
Он упал, страдая от сознания, что его истинное «я» не должно было бы падать вместе с этим неуклюжим телом, сумей он все же проявить достаточно изобретательности и вырваться на свободу. Он злился, кипятился и все равно упал, с размаху ударившись спиной о твердую землю.
От удара у него перехватило дыхание, он ощутил сильную боль в груди, хватая ртом воздух. Боль снова напомнила о его несчастье — быть пленником тупой и слабой плоти. К тому времени, когда он сумел восстановить дыхание, Анатоль сумел вернуться к обычному своему состоянию и знал наверняка лишь одно — он счастливо отделался.
Он сел, свесив голову между колен, закрыл глаза и сделал несколько глубоких вдохов. Потом открыл глаза и попытался встать на ноги. Ничего не мешало ему больше. Геката тоже поднималась с земли, а Мандорла Сулье, подбоченясь, закрывала их от солнечного света.
— Что это было? — несчастным голосом спросил Анатоль. — Ведь, кажется, магия не может свободно проходить в мир?
— Она проходит с трудом, но это не совсем невозможно, — поправила его Геката. — У ангелов еще есть сила, если они хотят воспользоваться ею.
— Но ведь должны быть более простые способы уберечь нас, пока мы добираемся до коттеджа Лидиарда, — сказал он. — Магия и те, кто ее применяет, так непостоянны, и…
— В этом нет никакого противоречия, — благожелательно промолвила Геката. — Как ты сам говоришь, существуют тысячи способов вывести нас из строя. Нас никто не пытался убить.
— Я думаю, один из нас или все просто попали под прицел, — произнесла бледная женщина, стоя в ожидании. — Вопрос в том, кто из нас — подлинный объект нападения… или приглашения , если угодно? Не я, это уж точно!
— Верно, — с готовностью подхватила Геката. — Не ты. — Но она не стала развивать тему, была ли это она или Анатоль — или оба — целью вмешательства. Анатоль легко уловил ее мысль, прикрыв глаза ладонью и вглядываясь в небеса, ожидая нового возможного яростного всплеска небесного огня.
«Бедный священник, чью книгу я доставил в тот дом в Лондоне, наверное, подумал бы, что такая цель желанна, — решил он. — Он бы увидел в ней шанс для божественно сотворенной души освободиться от дьявольской тюрьмы плоти. Но у меня нет его веры в Небеса, как нет и иной причины надеяться на такое превращение».
Он пожелал снова ощутить вокруг себя стены, не потому что они давали безопасности, а просто — побыть в знакомом, человеческом месте. Мысли лились потоком: «Будут и другие знамения, другие вспышки пророчеств. Настоящее событие еще грядет, и оно будет жутким и вызывающим благоговейный трепет. Мы должны двигаться вперед, физически и психологически, чтобы прибыть к порогу события встревоженными и любопытными. Что-то ждет нас — более странное, чем конец света, более краткое».
Но он не мог сказать, было ли его ощущение порождением его собственных мыслей и воображения — или чьим-то управляемым всплеском озарения, которое пронзило его мозг, придя из иного мира, где Орлеанская Дева пребывает во славе, в окружении терпеливых голосов.
11.
Дэвид неподвижно лежал на узкой кровати под наклонным скатом потолка в мансарде, уставившись в круглое окошко, сквозь которое едва пробивался скудный сероватый свет. Он не спал обычно в этой комнате, но лучшую кровать отдали Нелл, и он предоставил Мандорле самой размещать остальных.Он лежал так тихо, как мог, ибо каждое движение причиняло жуткую боль. Артрит снова терзал его тело, вызванный стрессом, и вторжение в дом теней, которые были, мягко говоря, нежелательны, спровоцировало сильнейшую атаку болезни, одолевшей предательскую плоть. Он не был удивлен внезапным ухудшением состояния, но все же сильно об этом сожалел, а кроме того, испытывал стыд оттого, что гости застанут его в таком состоянии. Правая рука вообще обездвижила, ее просто парализовало, и Дэвид не мог даже зажечь свечу у кровати. Он чувствовал себя опустошенным, лишенным всех сил, высохшим, как русло реки после засухи.
«Как унизительно стареть! — думал он. — Лучше уж оказаться пораженным молнией — или шагнуть навстречу теням, чем валяться, словно труп, ожидая помощи».
Вошла Нелл. Она не отличалась высоким ростом, но ей все же пришлось пригнуться, чтобы войти в низкий дверной проем. Она прикрыла за собой дверь.
— Тебе не стоит находиться здесь, — заговорила она. — Лучше уж спрятать здесь француза или ведьму, если ты слишком горд, чтобы доставить неудобство мне.
— Теперь уже слишком поздно, — сказал он ей, стремясь прервать жалобы. — Я просто не в состоянии двигаться, боль ужасная.
Он наблюдал, как она достает из коробка спичку и зажигает ее. Всматривался в сердце пламени, которое оживало на кончике фитиля свечи. Однако, когда свеча загорелась ровным светом, Лидиард отвернулся.
— Твои гости жаждут повидаться с тобой, — мягко произнесла дочь. — Хотя я и предупредила их, что ты не в состоянии принять их. Геката утверждает, что с радостью истратит оставшуюся у нее слабенькую магию на твое исцеление, но боится обещать выздоровление.
Дэвид не хотел, чтобы кто-нибудь видел его в нынешнем состоянии, но знал, что придется преодолеть собственное нежелание. Нельзя потакать своей слабости. Время поджимает.
— Первым я хочу видеть француза, — бесцветным голосом сообщил он. — Хочу услышать, что было в том послании, предположительно, от Саймона — это важнее, нежели любой физический дискомфорт. Геката может подойти позднее и сказать то, что ей нужно, а может быть, и потратить остатки своего душевного жара.
Нелл не спрашивала его суждений. И не рискнула предположить, не нужно ли ей остаться и послушать. Она двинулась к нему, но, видимо, знала, что любое прикосновение, даже ее, принесет больше страданий, чем пользы. Она придвинула стул к его кровати и послала отцу воздушный поцелуй, покидая комнату.
Он попытался слабо улыбнуться в ответ.
Лидиард лежал и прислушивался к звуку ее шагов, спускавшихся по лестнице. Не прошло и минуты, как их сменили другие — более тяжелые, поднимавшиеся к нему.
Вновь вошедший ударился головой о низкую притолоку, но не стал ругаться, а пытался нашарить дверь за спиной, чтобы закрыть ее. Потом подошел ближе, отыскал место, где можно было стоять во весь рост, не сгибаясь, и неловко поклонился, прежде чем усесться на приготовленный Нелл стул.
— Меня зовут Анатоль Домье, — представился молодой человек — еще раз, ибо их уже кратко познакомили при встрече. — В мае я находился в Шемин-де-Дам, когда немцы прорвали линию обороны. — Его английский, хотя и с небольшим акцентом, звучал безупречно.
— Понимаю, — слабым голосом произнес Дэвид. — Пожалуйста, продолжайте.
— Я был снайпером и не мог сразу же отступить, когда начался прорыв. Когда я спустился на землю, оказалось слишком поздно — боши уже заполнили все вокруг. Я пытался укрыться в воронке от снаряда, но меня трижды ранило, в ногу, грудь и голову. И умирал, когда что-то явилось меня спасти.