Степаненко Андрей. Избранник

   Народ заинтересованно подался вперед.
   — Вот я и подумал: наверное, вам это на руку, — так же тихо продолжил он. — И люди вас поближе увидят, поймут, что вы, в принципе, такие же, как они: два глаза, два уха...
   — Толковая мысль! — с облегчением отметила Неля и тут же повернулась к остальным: — Ну как, ребята, выйдем на субботник?!
   — Выйдем! — единодушно ухнули «ребята».
   «Ну вот, а я боялся...» — с облегчением выдохнул Сашка.
   Народ принялся бурно обсуждать, как побыстрее связаться с остальными, кто-то, по распоряжению Нели кинулся звонить в администрацию, чтобы узнать точное время выхода на это важное общественное мероприятие, а Сашка прошел на кухню. Ему было плохо.
   Сашке очень хотелось рассказать Неле, что какой-то очень и очень ей близкий человек стучит. Тот, кто знает и про ее ожоги на лице и руках, и про эту квартиру, и про Лося. Сашка вообще привык жить открыто. Но он понимал, какой страшной бедой для него лично может обернуться излишняя разговорчивость. А ему проблем и без того хватало.
   Сзади подошла и прижалась щекой к его плечу Неля.
   — Как хорошо, что ты вернулся...
   Сашка смущенно хмыкнул: ему так не казалось.
   — Сейчас Мишка приедет, — тихо сказала Неля. — Поговоришь с ним? А то вы как-то так на расстоянии и держитесь... а дело-то делать надо. И общину регистрировать, и храм ставить... В принципе, мы с ним договорились, но, раз ты вернулся, нам надо всем вместе... я так Мише и сказала...
   Сашка на какие-то секунды обмер, но как отказаться от этой встречи, не придумал.
   — Ладно, поговорю.
 
   К тому времени, как Мишка Лось приехал, Сашка вконец изнервничался. Он успел приготовить целую гирлянду вежливых аргументов и контраргументов, но он сам же понимал: всё это туфта, и там, где есть большие финансовые и политические интересы, его слово всё еще значит крайне мало. А если учесть предупреждение чекиста о том, что Лось — фигура сильная, может и под себя подмять, следовало признать: Сашкины шансы выдержать эту встречу более или менее ровно были исчезающе малы.
   Но избежать разговора уже не получалось, и, когда Лось всё-таки приехал, их обоих провели на кухню и плотно притворили дверь.
   — Чего там про меня мэр говорил? — с ходу, еще не поздоровавшись и явно демонстрируя свою осведомленность, поинтересовался Лось.
   Было видно, что его не так остро интересует этот вопрос, как Сашкина реакция на него.
   — Ничего хорошего, — честно сказал Сашка.
   — Небось про мафию да за прииск? — криво улыбнулся Лось.
   Сашка глянул на его холеное, красивое лицо, более чем приличную одежонку, вспомнил всё, что говорил чекист, и внутри у него аж полыхнуло. В конце концов, он ему улыбаться не обязан!
   — Ага, — кивнул Сашка. — А еще сказали, что ты в оконцовке бабки с этого поимеешь, а Нелли Тимуровне рано или поздно придется грехи замаливать. Где-нибудь в женской зоне...
   Лось бросил на него лютый взгляд, но мгновенно взял себя в руки.
   — Не трясись, паря, это всё пугалки для маленьких, — привычно улыбнулся он своей американской, в тридцать два зуба, улыбкой. — Ты ж нормальный пацан! Я это сразу понял, еще когда в первый раз тебя увидел.
   — А я и не трясусь, — покачал головой Сашка. — Это тебе в мэры выбраться надо, а меня другое мучает: как вот этих самых людей под ментов не подставить.
   — Да ничего такого не будет! — еще шире улыбнулся Лось. — Это мне надо переживать, а вам-то что? Вы просто избиратели! Обычные граждане.
   — В том-то и беда, что обычные, — согласился Сашка. — Поэтому ты по городу свободно ходишь, а я из ментовки не вылезаю.
   Лось призадумался.
   — Я тебя понимаю, Сашок, — печально вздохнул он. — Я потому и адвоката для тебя путевого посоветовал, чтоб вытащил быстро. Я же эту ментовскую породу знаю как облупленных. Для них живой человек — тьфу! Грязь под ногами!
   Зашла Неля. Она скользнула взглядом по мужикам, тут же выпроводила сунувшего было нос на кухню Олега и плотно затворила за собой дверь.
   Сашка молчал.
   — Я чего и хочу, — против воли начал горячиться Лось, — чтобы весь прииск, чисто конкретно, народным стал! Реально! Чтобы вся эта мафия наверху место свое знала! Я тебе конкретно говорю, Сашок, это такие козлы! Для них народ — быдло! Да что я тебе объясняю? Ты и сам сколько из-за них выстрадал!
   Сашка слушал. Собственно, всё, что говорил его оппонент, было чистой правдой: и про козлов, и про мафию, и про ментов — абсолютно всё. Но кое-что Лось недоговаривал.
   Он недоговаривал то, о чем открыто сказал мэр: маленький, изолированный городок с единственным градообразующим предприятием просто обречен на абсолютную власть — кто бы к ней ни пришел. И только, наверное, эти простые души, поддавшись обаянию незаурядной личности Лося, способны закрыть глаза на то, во что способна вылиться власть «черной масти», если она абсолютна. А уж то, что Нелю и ее наивных соратников просто используют... это и к бабке не ходи — как на ладони видно!
   Сашка дождался, когда монолог будет завершен, спрятал подрагивающие руки в карманы и, глядя Лосю прямо в глаза, тихо произнес:
   — Я не хочу, чтобы мои люди имели дело с тобой. Ни сейчас, ни потом.
   Лось оторопел.
   — Че-го-о? — сам себе не веря, моргнул он. — Я распинался-распинался, думал, ты нормальный пацан, расклад просекаешь. А тут — на тебе! Приехали! Ты извини, может, я тупой? Может, я чего не догоняю?
   — У меня другой расклад выходит, — с трудом унимая нервную дрожь, пожал плечами Сашка. — А дорожки у нас всегда будут разные.
   Лось криво улыбнулся и с явным усилием взял себя в руки.
   — Не-е, я всё понял: это ты не догоняешь, пацан. У нас с Евгением Севастьяновичем договор был. Конкретный. Мужской! И я свое реально выполнил. А ты, такой весь из себя, объявился и сразу пробросить меня решил?
   «Черт! — судорожно соображал Сашка. — И что теперь делать?» Он уже видел, что взял на себя больше, чем в состоянии вытянуть. Но отступать было поздно.
   Лось вдруг окончательно успокоился и сделал малопонятный жест кистью.
   — Так дела не делают, сынок.
   — Пойдем, Миша, — взяла его под руку Неля. — Потом...
   Лось осуждающе покачал головой и позволил увести себя к выходу. А Сашка медленно осел на табурет — ноги не держали.
   Хлопнула входная дверь, и в кухню скользнула Неля. Она стремительно села напротив и заглянула Сашке в глаза:
   — Ты не прав.
   — Я — Наследник?
   — Да.
   — Значит, я прав.
   Сашка пер напролом. Он понимал, что не сумел выиграть личную встречу с Лосем, и чувствовал, что пересказывать Неле компромат на Лося тоже бесполезно: сто пудов, что ей всё это уже говорили — и муж, и даже единоверцы. А значит, ситуацию надо разворачивать силком. Иначе те трое просто его посадят.
   — Да, ты Наследник, — согласилась Неля. — Более того, ты — Избранник Силы. Это редкая честь. Но ты еще не стал одним из нас. Ты еще не человек шестой расы.
   — То есть?
   — Ты так и не принял данную тебе Силу.
   — Как не принял? — не понял Сашка. — Вон Олег сказал, я уже шестнадцать человек излечил!
   — Но сейчас в тебе говорит страх, а не Сила, — заглянула ему в глаза Неля. — А человек шестой расы не боится.
   Сашка упрямо поджал губы, и увидевшая это Неля кинулась объяснять. Она говорила и говорила, пытаясь донести до него смысл принятия Силы, но Сашка лишь качал головой. Ибо не это было для него главным, и что бы там ни говорила ему Неля, Сашка в зону не хотел, а значит, должен был настаивать на своем.
   — Смотри, — оборвала его размышления Неля и продемонстрировала ему кухонный нож. — Смотри сюда, я сказала!
   — Ну и что?
   Неля закатала рукав свитера, и Сашка отметил, что и здесь никаких следов ожогов уже нет — даже красноты.
   Неля отвела нож в сторону и одним ударом вбила его в руку чуть повыше запястья.
   Сашка отпрянул.
   — Сила позволяет мне не бояться, — спокойно произнесла Неля. — Поэтому мой разум чист.
   Она выдернула нож, и прямо из раны ударил фонтан.
   В считанные секунды кровь залила кухонный шкаф, стол, пол, всё! В глазах у Сашки поплыло.
   — Смотри дальше! — приказала Неля, и его сознание стремительно прояснилось.
   Она провела рукой над ритмично плюющейся кровью раной, и всё прекратилось.
   — А теперь еще...
   Неля помассировала руку, еще и еще, встала, повернулась к раковине, открыла воду и смыла остатки крови.
   — Видишь?
   Сашка смотрел на ее чистую, гладкую руку и чувствовал себя баран бараном: ни пореза, ни фига. А Неля взяла из раковины серую кухонную тряпку и начала деловито промокать растекшиеся по всему столу красные лужи.
   — Мишка был послан Евгению Севастьяновичу самой Силой; он — часть великого замысла Силы, и он будет с нами. Чего бы ты ни боялся. И когда ты примешь Силу, ты всё увидишь сам.
   Сашка перевел дыхание.
   — И что теперь? Мое слово ничего не значит?
   — Повтори, — протянула ему нож Неля.
   Он глянул на нож, затем на Нелю, затем снова на нож и снова на Нелю и тихо, истерично рассмеялся.
 
   Сашка ушел почти сразу. Добрался до дядькиной квартиры, вошел, печально оглядел затоптанный милицейскими ботинками пол и двинулся в зал. Окно, через которое он вывалился, спасаясь от Бугрова, кто-то уже заколотил фанерой, отчего квартира сразу приобрела какой-то «блокадный» вид.
   «Ромео, блин...» — вспомнил он слова водителя, язвительно усмехнулся и провел рукой вдоль фанерного листа: из щелей нещадно дуло.
   «Жив останусь, застеклю, — пообещал он себе, — а пока — ну их всех в баню! Устал».
 
   Весь остаток дня он просидел в изрядно выстуженной дядькиной квартире. Он не знал, что теперь делать, а потому категорически не хотел возвращаться мыслями к своему сегодняшнему провалу и занимался чем угодно, но не анализом ситуации.
   Он пощелкал пультом телевизора, но на всех без исключения каналах шла рябь, как во время технического перерыва, и он запоздало вспомнил, что с вышкой какие-то проблемы, а значит, «кина не будет».
   В квартире становилось все холоднее, и он принялся вспоминать, как на планерке говорили об уже идущем в город мазуте для ТЭЦ и о том, что городских запасов на трое суток, а мазут, по самым оптимистичным прогнозам, прибудет через трое с половиной.
   Он позвонил Маргарите, но трубку никто не брал. Он включил радио, но там говорили только о предстоящем завтра субботнике на аэродроме и призывали горожан проявить сознательность.
   И тогда он плюнул на всё, оделся и вышел на улицу. В городе гремела бравурная музыка, повсюду висели плакаты, и Сашка внимательно читал их и чувствовал себя невольной жертвой коллективной машины времени.
   «Все на субботник!» — призывали его на каждом углу.
   «Чистый город — чистая Родина!» — провозглашало огромное полотнище над дорогой, и Сашка вспомнил первый сектантский субботник в сквере: главная их идея была бессовестно украдена и переведена на более доступный для горожан язык. У общинников второй частью слогана было «чистое сердце».
   «Выборы — почетная обязанность северян!» — по-военному безапелляционно утверждал третий шедевр административной мысли.
   Понятно, что, не виси над городом реальная угроза чрезвычайного положения, во всём этом плакатном ренессансе просто не возникло б необходимости. Но угроза была, и власти стремительно переходили на прямое «добровольно-принудительное» управление.
 
   К вечеру температура порядком упала, и Сашка не без отвращения вернулся в пустую и еще более выстуженную квартиру. Он отыскал старое ватное одеяло, кое-как прибил его к раме поверх фанеры и завалился спать. А на следующее утро, когда за окнами протяжно заревели автомобильные сигналы, Сашка открыл глаза, вспомнил всё, что ему говорили в мэрии, сорвался с постели, быстро оделся, нашел дядькину куртку, попроще, и выскочил на улицу. Хочешь не хочешь, а ситуацию следовало возвращать под свой контроль. И поскольку он и понятия не имел, каким транспортом будут добираться до аэродрома сектанты, то решил ехать туда сам и найти всех их на месте.
   — На субботник? — подбежал он к одному из практически перегородивших дорогу автобусов.
   — А куда же еще, юноша?! — весело ответили ему изнутри. — Давайте к нам!
   Он запрыгнул и вскоре понял, что это врачи из местной больницы. Ибо кто-то уже достал спирт, и народ вовсю тянулся к маленьким стаканчикам толстого зеленого стекла. В общем, всё как положено. А потом настывший автобус хлопнул дверьми, дернулся и на предельной, откровенно хулиганской скорости помчался через весь город. Спустя каких-нибудь пять-шесть минут десант уже высаживался на полосе, разбирал инструмент и бодро рассредоточивался по участкам.
   Врачи приехали в числе первых, и полоса пока была практически пустой. Сашка сначала скидывал снег в кучи, затем отвозил его на удобной четырехколесной тачке за край полосы и, понимая, что общинники рано или поздно появятся, поглядывал по сторонам. А потом, когда они появились, замер. Огромная колонна, человек в триста, двигалась по полосе и оставляла у каждой отдельной группы по пять-шесть своих человек.
   Нелины, а по большому счету его люди, пришли со своими лопатами и сразу же молча становились к работе. И у каждого на груди красовался пришитый нитками матерчатый квадрат с перечеркнутым черной полосой изображением омерзительного голубого хомяка, а на спине — такой же квадрат с нарисованным красной краской изображением могучего лесного лося
   — Мама родная... — прошептал Сашка.
   Он уже представлял себе, чем для него может обернуться эта «пиаровская акция», и невероятно жалел, что не сумел развернуть ситуацию в свою пользу еще вчера, прямо на кухне. Потому что изменить ее сейчас, когда сотни людей уже сделали свой выбор, было намного сложнее. Он жадно присмотрелся к общинникам, но Нели среди них не увидел, — говорить здесь было не с кем.
   «Блин! Как я вчера на эту дешевку купился?! — вспомнил он фонтан крови из Нелиной руки. — Ну, Неля! Ну, блин, артистка!»
   — Вы ведь Александр Никитин? — тронули его за плечо.
   Сашка обернулся. Из-за стекол очков на него смотрели увеличенные диоптриями внимательные глаза.
   — Точно, — убито кивнул он.
   — А почему вы не с ними? — кивнул в сторону общинников мужчина.
   — ?
   — Я видел вас вместе с Евгением Севастьяновичем, — пояснил мужчина. — Моя фамилия Рейнхард. Владимир Карлович Рейнхард.
   Сашке это ничего не говорило.
   — Я местный патологоанатом.
   — Александр, — буркнул Сашка.
   — Очень приятно, Александр, — принял рукопожатие врач. — Так почему вы не с ними?
   — А разве я похож на психа? — вопросом на вопрос хмуро ответил Сашка.
   — А вы думаете, что все они психи? — улыбнулся Рейнхард.
   — А разве не видно, что это психоз, да еще и наркотический?!
   Рейнхард заинтересованно хмыкнул:
   — А при чем здесь наркотики?
   — Зрачок расширен, — коротко ответил Сашка. — И вообще реакции неадекватные.
   Врач рассмеялся:
   — Молодой человек! Им вовсе нет необходимости что-то принимать внутрь. Да будет вам известно, что состояние психоза неизбежно сопровождается биохимическими изменениями в организме!
   — Это я понимаю! Но не настолько же!
   — А насколько? — хитро сощурился врач. Сашка не знал, что ответить.
   — Они же у вас постятся?
   — Я не знаю... — неуверенно протянул Сашка.
   — И молятся, поди, сутками... Да тут у кого угодно крыша поедет, извините, конечно, за вульгаризм! Вы знаете, сколько человек может не спать без опасений психических сдвигов?
   — Дня три-четыре?
   — Двое суток! А если они еще и постятся? Вы представляете себе, в каком режиме у них организм работает?
   — Я не специалист, — пожал Сашка плечами.
   — Здесь никаких наркотиков не надо, — победоносно завершил врач, — я вас заверяю! Всё просто: стимулируем железы голодом, бессонницей и многосуточными молитвами, а получаем измененное сознание!
   Сашка подавленно слушал. Да, картина была достаточно полной. Но был в ней один изъян — Федор Иванович. Он мог немного недоедать, хотя при такой комплекции — вряд ли. Возможно, слегка недосыпал. Но не настолько же, чтобы съезжала крыша! И кроме того, Сашка был абсолютно уверен: подполковник Бугров сутками не молился, а зрачки — те же, на всю радужку.
   Сашку тронули за плечо, и он обернулся. Прямо за его спиной стоял милиционер.
   — Вы Никитин?
   — Да, а что?
   — Вот, — протянул ему рацию милиционер. — С вами поговорить хотят.
   Сашка осторожно взял рацию в руки.
   — Вот сюда нажмите... — Сашка нажал.
   — Какого х... вы там делаете?! — заорало устройство связи. — Что это за нашивки у ваших сектантов?!
   — Я не понял, кто это? — оторопел Сашка.
   — Кто-кто?! — рявкнула рация. — Конь в пальто! Хомяков говорит! Мэр, мать твою! Мы с тобой как договаривались?! Помнишь?!
   — Помню.
   — Ну, так работай, молокосос! Чтоб через полчаса этого г... не было!
   Рация захрипела и отключилась, и Сашка протянул ее обратно и повернулся к врачу:
   — Простите, Владимир... э-э...
   — Карлович.
   — Простите, Владимир Карлович, но мне пора. — Врач понимающе кивнул, хотя что он мог понять, было неясно.
   Сашка вздохнул, набрался отваги и подошел к ближайшей группке общинников.
   — Здорово, ребята.
   — Здравствуйте, Учитель, — дружно поклонились «ребята», и Сашка воровато оглянулся — не видел ли кто этого кошмара.
   — Снимайте-ка эту лабуду, — ткнул он пальцем в мерзкого голубого хомяка на груди у ближайшего к нему сектанта.
   Бедолаги растерялись.
   — Но матушка Неля сказала... — начал один.
   — С матушкой я уж как-нибудь сам разберусь, — оборвал его Сашка. — Снимайте-снимайте.
   Мужики послушно сорвали с себя пришитые нитками агитки, начали поворачиваться друг к другу спинами, чтобы снять и те, что на спине, и Сашка удовлетворенно кивнул и пошел к следующей группе. Уже увереннее приказал сделать то же самое, направился к третьей группе, четвертой... а по пути к пятой его остановили.
   — Ну-ка, зема, притормози!
   Сашка присмотрелся. У здоровенной кучи снега стояли два замерзших мордатых братка.
   — Сюда иди! — с вызовом в голосе подозвал его тот, что выглядел килограммов на сто.
   — Ну, — осторожно подошел Сашка. — Чего надо?
   — Шуруй отсюда, земляк, пока цел, — шмыгнул носом здоровяк. — А то реально запчастей недосчитаешься.
   Сашка тоскливо осмотрелся: вокруг ни ментов, никого. Правда, чуть подальше скребла фанерными лопатами взлетную полосу пятерка общинников, но Сашка понимал: силы всё одно неравны.
   — И чтоб я тебя здесь больше не видел! — пригрозил браток и снова шмыгнул носом. — Ты понял?
   Сашка недовольно покачал головой. Не то чтобы он их так уж сильно испугался, но угроза была вполне реалистичной.
   «Может, ментов на помощь позвать? Они с братвой разберутся, а я со своими...»
   — Че, глухой? — с угрозой поинтересовался второй браток — со злыми зелеными глазами. — Ты понял, че тебе сказали? Или тебе помочь?
   Сашка застыл на месте; он так и не мог решить, что теперь делать. Братки переглянулись, быстро сократили дистанцию до нуля, подхватили Сашку под руки и потащили к автобусной остановке.
   «Надо было давить на Нелю вчера до конца, — понял он, — а теперь попробуй все это разверни!»
 
   В город он добрался на случайно подвернувшейся машине. Вышел в районе центральной площади, двинулся в направлении горотдела. И мысли у него были самые невеселые.
   До этого случая Сашка как-то не слишком серьезно относился к возможности пересечения с братвой. Но теперь всё выглядело иначе. Потому как что бы там ни говорили мэр и Бугров, как бы ни угрожали они гипотетическим уголовным преследованием и судом, а братва могла его наказать сразу и вполне конкретно. И, положа руку на сердце, нарываться на неприятности не хотелось.
   Сашка спустился по улице вниз и остановился у местного культурного центра сталинской постройки — с колоннами, пилястрами и со старомодной вывеской «Дом горняка» под самой крышей.
   Щиты справа от него пестрели обещанием рассказать всю правду, как она есть, причем немедленно, и Сашка хмыкнул: это были предвыборные плакаты того самого Михаила Ивановича Лосева, чья братва только что шуганула его со взлетной полосы.
   «А дай-ка я на него в деле посмотрю, — подумал Сашка, — время у меня еще есть», — и прытко взбежал вверх по ступенькам.
 
   Уже на входе его встретили улыбками два крепких паренька в светло-серых костюмах.
   — Проходи, товарищ, — нараспев произнес один, но прозвучало это как «заваливай, братишка».
   — Спасибо, — вежливо улыбнулся Сашка. Начало было красноречивым и многообещающим.
   Не раздеваясь, он прошел в концертный зал Дома горняка и поощрительно хмыкнул: шоу было поставлено великолепно. Вдоль рядов ходили голоногие девчонки с подносами, уставленными бесплатной колой. А сам Лось, по-свойски сидящий на столе прямо над рампой, отвечал на записки из зала — легко, просто и с глубоким чувством внутреннего достоинства.
   — Меня тут спросили, когда мы будем по-человечески жить, — широко улыбался Лось.
   Зал захихикал.
   — Вот видите, уже смешно, — улыбнулся Лось и терпеливо, несуетно дождался, когда зал утихнет. — Но я отвечу. Когда начальство хапать перестанет.
   Зал фразу оценил.
   — А то у нас ведь как: сегодня он директор прииска, а завтра крупный питерский коммерсант, — развел руками Лось. — А откуда бабки взял, никого как бы и не интересует. Верно?
   — Ве-ерно! — громыхнули вразнобой ряды.
   Сашка наблюдал. То, что «подтанцовка» была рассыпана по всему залу, было очевидно. То там, то сям кто-нибудь выкрикивал выгодные Лосю вопросы, а в нужный момент создавал атмосферу одобрения или порицания. Но всё было сыграно с таким вкусом, таким артистизмом, что любо-дорого посмотреть!
   — А потом некоторые удивляются, куда золото девается, — мягко улыбнулся Лось.
   Зал одобрительно загудел.
   — Вот с полгода назад Кешу Брегмана шлепнули... помните такого?
   Сашка превратился в слух.
   — Понятно, что Федор Иванович волну гонит, клянется убийц из-под земли достать... а про то сказать забыл, что у Кеши и виза в Израиль давно заготовлена была, и счет в швейцарском банке нехилый... я вообще удивляюсь, как он столько прожил!
   Зал захохотал. Этот парень явно знал, что следует говорить. По крайней мере, народ на каждое его слово реагировал необычайно живо.
   Сашка просидел еще около часа, внимательно наблюдая за тем, как ладно, как профессионально работает кандидат в мэры, и начал помаленьку осознавать, что здесь есть что-то еще. Кроме профессионализма. Несмотря на всю красоту и слаженность действа, что-то тревожное сквозило в зале, но что именно, он всё никак не мог уловить.
   Он осторожно переместился в первые ряды, но так, чтобы не попасться на глаза Лосю, вальяжно положил руку на спинку соседнего кресла и обернулся.
   — Е-мое!
   Прямо за ним, буквально через три-четыре ряда сидели возбужденные девицы, и глаза у них были те самые, знакомые до боли!
   «Что это?! Кола? — начал судорожно соображать он. — Может быть, он им что-то подсыпает?»
   Сашка начал всматриваться в остальных и увидел: не срастается. Девчонки сидели почти в самом центре ряда, а разносчицы сновали только вдоль проходов. Это был явный организационный прокол, но до середины рядов кола просто не доходила! Он тихо поднялся и, стараясь не привлекать к себе внимания, переместился на несколько рядов назад и тут же обнаружил еще одного мужика с точно такими же зрачками — и снова в центре ряда...
   «Мама родная! Это что же получается?»
   Эти люди вряд ли были членами его общины: общинники сейчас упорно соскребали снег со взлетной полосы. Но все эти, в зале, определенно были слегка не в себе. Они бурно реагировали на каждую шутку Лосева, яростно аплодировали наиболее удачным из них, но источника этих восторгов Сашка не видел. Реакция зала была абсолютно неадекватной. Так, словно по рядам носили не колу, а что-то куда как более горячительное.
   Он поднялся и тихонько пошел к выходу.
   — Голосуйте за Михаила Иваныча, — радужно улыбнулись ему напоследок закамуфлированные то ли под баптистов, то ли под адвентистов — в галстуках и костюмах — братки. — Вместе в будущее.
   — Обязательно, — криво улыбнулся им Сашка. — Всенепременно.
   Он прошел вниз по улице еще с десяток маленьких кварталов, вышел к мосту через речку и оперся о перила, наблюдая, как несутся по каменистому руслу ленные буруны.
   — Чушь! — одернул он себя. — Ну, полная же чушь! Ну, не может ведь весь город наркоманить!
   Сашка уже начал бояться своей собственной подозрительности. Старательно вентилируя легкие, он отправился вдоль русла Шаманки, обошел почти полгорода по периметру и остановился возле маленького, чуть выше окружающих его двухэтажных бараков, храма. На паперти сидел бородатый нищий с пластиковой баночкой из-под майонеза в грязных руках.
   «А что, если это и впрямь спонтанная массовая „просветленность“, — на какой-то миг сдал Сашка назад, — и дядька прав?» Он помнил эти рассказы о совершенно безумных монахах, которые тем не менее по всем религиозным канонам считались просветленными. Как этот юродивый на паперти.
   Сашка сунул нищему червонец, вошел в храм, с извинениями протиснулся мимо вставшей в проходе и не решающейся подойти к иконам поближе бабке, как его одернули:
   — Куда прешься?