Стерхов Андрей. Атака неудачника

   Такая вот картинка.
   Я дал писателю в полной мере насладиться веющей от неё безысходностью, после чего сказал:
   – Искренне сочувствую вашему горю, но скажите, Семён Аркадьевич, с чего вы решили, что ваш дружный коллектив кто-то проклял?
   – Как с чего? – перевёл он взгляд с гравюры на меня. – Разве это не очевидно? Разве я не прав?
   – Не знаю, не уверен. Быть может, роковое переплетение обстоятельств.
   Писатель ахнул:
   – Шутите, господин частный сыщик?!
   – Вовсе нет, Семён Аркадьевич, вовсе нет. Серьёзно говорю. В наше сложное время в нашем затурканном мире случиться может всякое. Даже то, что в принципе случиться не может.
   – Ну, знаете ли! – вскинулся писатель. – Ни с того ни с сего трое сотрудников одного коллектива отписывают Леониду Андрееву, причём в один и тот же день. Вероятность такого совпадения – ноль. А то и меньше.
   Если человек, привыкший командовать, втемяшил себе что-то в голову, его не переубедишь. А если этот человек вдобавок ещё и ставит себя высоко над остальными, его совсем-совсем не переубедишь. Я и не стал. Себе дороже. С грохотом выбрался из-за стола и пошёл к окну разбираться с мухой, которая вконец уже достала меня своим надрывным жужжанием. А по ходу дела начал рассуждать:
   – Будь по-вашему, Семён Аркадьевич. Допустим, что самоубийства, если это, конечно, действительно самоубийства, что, между прочим, тоже ещё следует доказать, произошли под воздействием проклятия, а не по причине тяжких житейских обстоятельств или обломов на любовном фронте. Тогда такой вопрос: у вас есть предположение, кто заказчик? Догадываетесь, кому дорогу перешли? Да? Нет?
   – Так сразу и не скажешь, – провожая меня взглядом, пробормотал писатель.
   Я свернул жалюзи, с третьей попытки накрыл упрямую муху ладонью, потянул фрамугу и отпустил животину на волю. Лети, раз неймётся. Муха тут же рванула в моросящую гнусь. Дура неумная.
   Приведя окно в исходное состояние, я вернулся к столу и продолжил:
   – А, может, догадываетесь, за что вас заказали? Сами понимаете, Семён Аркадьевич: если знаешь за что, тогда можно вычислить и кто.
   – За что? – Холобыстин пожал плечами. – Да бог его знает, за что. Ума не приложу.
   – Может, дело в деньгах? – плюхнувшись в кресло, предположил я самое банальное. – Быть может, вы должны кому-нибудь круглую сумму? Или наоборот – вам должны? Знаете, как оно иной раз бывает: возникли небольшие разногласия, и пошло-поехало, и понеслась езда по кочкам.
   Господин Холобыстин вздрогнул, будто его кто укусил, но уже в следующий миг замахал на меня рукой:
   – Что вы, что вы, какие деньги! Какие суммы! Бюджет у нас копеечный. Еле-еле концы с концами сводим, можно сказать, нищенствуем. – Секунду-другую помолчал, затем добавил: – Но с другой стороны и больших долгов нет. Чего нет, того нет.
   Я посмотрел на его часы немереных каратов, перевёл взгляд на дорогие заморские боты, вспомнил о недавней поездке на родину Вильяма нашего Шекспира и подумал: ага, особенно вы, господин писатель, нищенствуете, просто нищебродствуете и работаете на голом энтузиазме.
   Оставил эти мысли при себе, вслух же заметил:
   – Должна, должна быть какая-то причина. Причём причина веская. Поверьте моему богатому в этих вопросах опыту: проклинать без веской причины никто никого не станет. И я объясню, почему. Потому что это слишком затратное и вредное для здоровья колдуна занятие. Одного – трудно, двоих – очень трудно, ну а сразу троих предать проклятию – тут можно запросто надорваться. И это, Семён Аркадьевич, не фигура речи. Так что, поверьте, обязательно должно быть нечто такое, ради чего неизвестный нам товарищ серьёзно потратился.
   Выслушав меня внимательно, писатель какое-то время молчал и нервно теребил шляпу. Потом вдруг оживился.
   – Знаете, господин частный сыщик, – перейдя на доверительный полушёпот, подался он к столу. – Я тут подумал, и вот что вам на этот счёт скажу. А ведь существуют могущественные силы, которым наш альманах, что та красная тряпка для разъярённого быка. Они-то как раз и могли всё это кровавое бесчинство организовать. С них станется.
   Говорил он с таким жаром, с такой внутренней убеждённостью, что я невольно заинтересовался:
   – Кого это вы, Семён Аркадьевич, имеете в виду?
   – Кого? А тех, господин частный сыщик, кому подлинный талант глаза колит. Вот кого. Тех, кто из-за своих меркантильных интересов мечтает заткнуть рот бескорыстным творцам, способным тонко чувствуют трагедию нашего времени и слышать биение подлинной жизни. Тех, кто в погоне за лёгкими деньгами пытается…
   Не нужно было иметь семь пядей во лбу, чтобы сообразить: сейчас начнёт придавать анафеме адептов массовой культуры. Слушать пустопорожнее бла-бла-бла мне не хотелось, и я прервал пафосное блеяние, задав прямой и чёткий вопрос:
   – Простите, Семён Аркадьевич, что перебиваю, но вы можете назвать конкретные имена?
   Он осёкся на полуслове, глянул на меня недобро и выговорил через губу:
   – Имя им легион. – После чего насупился, словно ребёнок, которому не дали рассказать стишок для Деда Мороза, чем лишили новогоднего подарка, и поставил вопрос ребром: – Так вы берётесь за это дело?
   Едва сдержав улыбку (надо же обидчивый какой), я уточнил:
   – А чего вы от меня, Семён Аркадьевич, собственно, хотите? Чтобы я нашёл заказчика и наказал убийцу? Этого?
   – Наказать – само собой, – старательно отводя взгляд, произнёс он. – Но, прежде всего, я хочу, чтобы вы сняли с нас проклятие. Я очень и очень переживаю за своих сотрудников. Очень я за них… Да и за себя, не буду скрывать, тоже переживаю. Жить-то хочется и планов громадьё.
   В эту минуту он, наверное, впервые за всё время визита стал походить на человека, который на самом деле переживает крупные неприятности. Теперь его можно было и пожалеть.
   – Планы – это хорошо, – сочувственно покивал я, – планы – это здорово.
   – Конечно, здорово. А тут, признаться, даже текучкой заниматься невмоготу, поскольку терзают дурные предчувствия. Ужасное, знаете ли, состояние, всё из рук валится. Поэтому такая просьба – снимите проклятие. Снимите, ради всех святых.
   – Вы думаете, мне это по силам?
   – Михаил Петрович сказал, что да.
   Я удивился и удивился изрядно:
   – Он что, на самом деле так сказал?
   – Ну да. Так и сказал.
   – Вы его, наверное, не правильно поняли. Увы и ах, но я не могу отменить проклятие. Даже ради всех святых. Не в моих силах.
   – Почему?
   – Потому что отменить его может только тот, кто наложил. Не я это придумал, таково положение вещей.
   – Как же так, – растерялся писатель. – Но Михаил Петрович, он же… Вот только вчера же… И теперь это как же… Точно не можете?
   – Точно, – подтвердил я, выдержал садистскую паузу и сказал, будто рассуждая вслух: – Другое дело, что могу попытаться найти проклявшего вас колдуна, если таковой, конечно, существует, и… И, скажем так, убедить его, чтоб пошёл на попятную.
   У писателя отлегло от сердца, он просветлел лицом.
   – А-а! Такая вот, значит, схема?
   – Да, вот такая вот.
   – Ну, хорошо, такая так такая. Так вы берётесь?
   Я подумал немного, кивнул:
   – Да. – И показал ему три пальца: – При соблюдении с вашей стороны трёх обязательных условий.
   Писатель вновь напрягся:
   – Это каких же?
   – Во-первых, – загнул я средний палец, – вы не задаёте лишних вопросов, вопросы буду задавать только я. Во-вторых, – загнул я безымянный, – что бы ни случилось в процессе расследования, все детали должны остаться в тайне. И, наконец, в третьих, у нас тут не Красный Крест, я не мать Тереза, поэтому вы оплатите работу согласно прейскуранту. Вот, собственно, и всё.
   И я загнул мизинец.
   Глядя на мой грозный кулак, господин Холобыстин заёрзал:
   – А можно узнать расценки?
   В этом непростом месте разговора с клиентом я всегда достаю верный кольт. Не ради дешёвых понтов, ради предания словам дополнительного веса. Дескать, смотрите, господин хороший, вот у меня боевое оружие, а это значит, что работа моя опасна. Опасная работа должна надлежащим образом оплачиваться. Либо так, либо никак.
   На этот раз хромированный агрегат, способный пустить под откос летящий вдаль бронепоезд, уже лежал на столе, правда, в разобранном виде. Я быстро, перекрыв все мыслимые нормативы, собрал его, передёрнул затвор, заслал в паз обойму, поставил на предохранитель и, аккуратно положив на стол, сообщил напряжённо следящему за моими манипуляциями писателю:
   – Я беру три тысячи в час плюс пятнадцать процентов от общей суммы контракта на накладные расходы. Рабочий мой день – в среднем десять часов. По вашему делу буду работать три дня. Больше – нет смысла.
   Господин Холобыстин задумался, поскрёб гладко выбритый подбородок, после чего поинтересовался:
   – А если раньше управитесь?
   – Верну деньги.
   – А как можно будет проверить?
   – Правильный вопрос, – ухмыльнулся я. – Ответ: никак. Захочу обмануть, обману. Но я не захочу. Принимаете условия?
   Писатель ответил не сразу, какое-то время молчал, мучительно перебирая варианты, но, в конце концов, решился:
   – Принимаю.
   Кто бы сомневался, самоуверенно подумал я. И стал ковать железо, пока горячо:
   – Тогда считайте. И как в подобных делах принято: вечером деньги – утром стулья.
   – Надо понимать, речь идёт о предоплате?
   – Так точно. И лучше наличными.
   Вот уж чего я никак не ожидал так это то, что расчёт произойдёт незамедлительно. Однако писатель, решив не откладывать своё спасение на неопределённое "потом", тут же засунул руку в портфель и выудил из него пухлый пакет.
   Товарищ пришёл хорошо подготовленным, поразился я. Крепко, видать, припекло.
   А он, понянчив деньги на ладони, сказал:
   – Тут пяти тысяч не хватает. Можно их чуть позже занести?
   – Можно, – великодушно разрешил я, но затем поразмыслил чуток и обрисовал иной вариант возмещения недостачи: – А давайте так сделаем. Я забуду про эти пять штук, а вы за это опубликуете в очередном номере подборку стихов моего брата. Как вам такое предложение?
   – У вас есть брат поэт? – скорее удивился, чем спросил Холобыстин.
   – В некотором смысле брат, – ответил я и, поправив очки, чтобы скрыть смущение, добавил: – И в некотором – поэт.
   Писатель подумал секунду и неожиданно легко согласился на эту бартерную сделку.
   – Ну что ж, давайте так и сделаем, – сказал он и протянул мне деньги. Однако взять я их не успел. В последний момент он вдруг одёрнул руку, положил пакет на стол, накрыл его ладонью и с какого-то перепуга стал кочевряжиться: – Знаете, господин частный сыщик, я вам, конечно, верю, и Михаилу Петровичу тоже верю, он дал гарантии, однако, учитывая все обстоятельства… Как бы это сказать? Хм… Не хотелось бы никого обижать, но…
   – Вы сомневаетесь в моих сверхъестественных способностях? – догадался я.
   – Не то чтобы совсем, однако…
   Я не дал ему договорить. Прикрыл глаза, подобрался весь, сконцентрировался, подхватил его сознание своим и, устраивая себе (а стало быть, теперь и ему) лёгкий морок, произнёс тихо и нараспев:
     Отпустим сознанье в приволье полёта
     И взглянем на то, что скрывает фасад.
     Давай за ворота
     До поворота
     Два шага вместе
     И тут же назад.
   Открыв глаза, обнаружил, что сижу на циновке.
   Огляделся.
   Ветхая лачуга. Бледное пятно света на полу. Оконце без стекла. На выцветшей и мятой шторке косая тень сломанной ветки.
   Чуть наклонившись вправо, я потянулся всем телом, и оконный проём тут же превратился в такую вот картину: безжизненная узловатая ветка на переднем плане, на среднем – песчаные дюны, на дальнем – где-то в полутора ри от хижины – тёмная полоса, разделяющая берег и море. Небо за окном казалось мёртвым, воздух – неподвижным, унылые, цвета прогорклого майонеза, облака стояли на месте.
   Нет, подумал я, должно быть не так.
   Сфокусировал взгляд на ветке, затем на облаках, потом снова на ветке, вновь на облаках и снова на ветке. Картинка стала пульсировать, пространство – дышать, мир, обретя ритм, очнулся. Вздрогнула ветка, каркнула невидимая в раме окна ворона, порыв ветра принёс запах мокрых рыбацких сетей.
   Вот.
   Оно.
   То, что нужно.
   Поднявшись с пола, я сунул руки в потрёпанные рукава кимоно, поёжился (промозгло было в хижине и по-осеннему сыро), просеменил к окну, а когда дошёл до него, увидел скрюченное, напоминающее иероглиф "тако" – "бумажный змей", сухое дерево.
   На кой ляд оно тут?
   Взмах ресниц, и просветы между лысыми ветвями залило тёмно-серым. Ещё один миг, и само дерево превратилось в серое, похожее на кляксу, пятно. Я улыбнулся, чихнул два раза, ещё раз чихнул, затем махнул рукой и повелел:
   – Лети.
   Дерево, ставшее по моей воле бесформенным нечто, будто ждало этого приказа. Вздрогнув, сорвалось с места и начало взлетать, оставляя за собой тонкую струйку-нить выцветшей туши. Поднялось выше. И выше. И выше. Добралось до бестолково, сразу в разные стороны, разбегающихся облаков. Поднялось ещё выше. Ещё. И вскоре исчезло, поглощённое невозможной высью.
   Воздушный змей, подумал я. Почти дракон.
   Опустив взгляд, глянул в упоительную даль, вздохнул восхищённо и решил немедля направиться к морю. Так захотелось. И та-а-ак захотелось. Но с прогулкой к морю, увы, ничего не вышло. Только сделал шаг к двери, пустяковое заклятие потеряло надо мной всякую власть, и я очнулся.
   Я – да, писатель – нет.
   Потехе час, решил я и, ударив рукоятью кольта по столу, отпустил сознание клиента на волю.
   – Что это было? – спросил он, обводя ошалелым взглядом кабинет. – Где я сейчас был? В Японии? Да?
   Не желая его разочаровывать, я промолчал. Хочет думать, что побывал в Японии, пусть так и думает. На самом деле, конечно, всё время сидел в кресле и никуда не отлучался. Я не идиот тратить тысячи и тысячи кроулей на реальное перемещение чужого сознания. С крайней Ночи Полёта прошло немного, я был при Силе, но это не повод разбазаривать Её по пустякам. Если можно кого-то в чём-то уверить дешёвым мороком, надо этим пользоваться. Как говорят в рекламе стирального порошка, зачем платить больше, если разницы нет.
   Прошла минута и ещё одна, прежде чем клиент наконец успокоился. Правда, после этого он впал в несколько меланхоличное состояние. Но тут уж ничего не поделаешь, с замороченными иногда так случается. Зато дальше пошло как по маслу. Поверив, что действительно умею нечто такое, что обычному человеку неподвластно, господин писатель вручил мне деньги. И, между прочим, правильно сделал. Не нужно бояться отдавать свои деньги тому, кому собрался доверить собственную жизнь.
   Закинув плотно набитый купюрами пакет в стол (не пересчитывая и выказывая тем самым клиенту своё полное по отношению к нему доверие), я задал ещё несколько уточняющих вопросов, записал нужные имена, координаты и номера телефонов. Напоследок мы с господином писателем договорились встретиться в пять часов вечера в помещении редакции. Вообще-то, я хотел сразу осмотреться на месте, но, к большому моему сожалению, он раньше пяти не мог.
   – Я на вас надеюсь, – сказал он, поднимаясь из кресла. – Вы уж постарайтесь.
   Обойдя стол, я вытащил из кармана и протянул новоиспечённому клиенту не требующий авторизации перстень-оберег самого общего действия:
   – Наденьте, пожалуйста, Семён Аркадьевич, вот это вот колечко и ни при каких обстоятельствах его не снимайте. До поры до времени оно будет вас охранять. А что касается меня, будьте уверены, сделаю всё, что в моих силах.
   Приняв кольцо, господин Холобыстин счёл нужным поблагодарить меня. Чуть поклонился и сказал:
   – Спасибо, господин частный сыщик.
   – Пока ещё не за что, – отмахнулся я.
   – Взялись за дело, уже хорошо.
   – Как не взяться? Именно такими вот делами, позвольте напомнить, я на хлеб и зарабатываю.
   – Понимаю. И всё же.
   С этими словами он осторожно-осторожно, явно волнуясь, натянул кольцо на безымянный палец. Кольцо село как влитое. Ещё бы оно волшебное не село. Волшебное, оно любому впору.
   Разобравшись с охранительным подарком, господин Холобыстин приложил к груди свою пижонскую шляпу и отвесил ещё один полупоклон. Я же, стряхнув с его плеча несуществующую дождевую каплю, сказал на прощание:
   – Такая просьба у меня к вам, уважаемый Семён Аркадьевич. Всё-таки попытайтесь вспомнить, кому насолили. Не умозрительные поползновения клевретов массовой культуры имею в виду, а конкретных из плоти и крови недругов. Если вспомните, сразу звоните. День, ночь – всё равно.
   Он пробурчал:
   – Да, хорошо.
   На том и расстались.
   Я проводил его до двери, подождал, пока оставит офис, и попросил Леру:
   – Зайди ко мне.
   – Ага, шеф, – кивнула она, на секунду подняв взгляд от клавиатуры. – Только вот добью до точки.
   И снова – щёлк, щёлк, щёлк.
   Для меня не было секретом, чем она занимается. Знамо дело, рожает очередную курсовую работу по какому-нибудь там судопроизводству или гражданскому праву. Моя верная помощница, помимо того, что умница, спортсменка, просто красавица и великий специалист по склеиванию рваных купюр скотчем, ещё и заочница юрфака. Я не против, я за, и поощряю это дело как могу. И уж тем более не наезжаю по поводу того, что она закрывает "хвосты" в служебное время.
   – Как тебе клиент? – спросил я, когда Лера наконец появилась в кабинете (прошло всего ничего – семь минут).
   – Солидный чел, – оценила она. – Только с парфюмом у него явно перебор.
   – Чтоб знала: берём в работу.
   – Дела пошли в гору?
   – Побежали.
   – Это хорошо, – искренне обрадовалась Лера. – Это просто замечательно. А что у него, шеф? Жена изменяет или любовница? Или чего похуже?
   – Возникли неурядицы с партнёром по бизнесу, – соврал я на голубом глазу. – Наша задача: обнулить накал и не допустить смертоубийства.
   – А он кто по жизни? Банкир? Да?
   – Банкир? Почему банкир? Нет, не банкир он, издатель. Журнал издаёт.
   – Вот как?! – На лице девушки появилась мечтательная улыбка. – Журнал – это сильно. Журнал – это круто. А вам, шеф, с этим делом сложно будет?
   Я повертел в руке невидимое яблоко:
   – Да так.
   Моя славная помощница никакая не посвящённая, поэтому постоянно дурю ей голову и использую втёмную. Вот станет она, синеокая моя краля, постарше, затащу в койку (всё идёт к тому), сделаю ведьмой, тогда глаза ей на всё и раскрою, тогда и выложу всю подноготную. Если до того времени, конечно, не умыкнёт её какой-нибудь залётный рыцарь в сияющих доспехах. Как по мне, так лучше пусть умыкнёт. Честно говоря, не хочу девчонке жизнь ломать. Хотя, разумеется, облизываюсь. А кто бы на моём месте не облизывался? У неё ведь и там, и там, и там всё по высшему разряду. Джулия Робертс отдыхает, Дженнифер Лопес нервничает.
   Прежде чем поставить задачу, я перегнулся через стол и протянул Лере альманах, оставленный Холобыстиным.
   – Что это? – машинально приняв журнал, справилась она.
   – Это тот самый журнал, который издаёт наш клиент.
   – Ой, а я подумала, он глянец издаёт.
   – Зря.
   – Что "зря"?
   – Зря подумала.
   – Точно, шеф, – слёту согласилась Лера, – офисным креветкам думать вредно. А блондинке так ещё и не к лицу. – И наиграно хохотнув, вслух прочитала название журнала: – "Сибирские зори".
   – Слушай задачу, – переходя на деловой тон, начал я. – Пошарь в Сети, узнай про это духоподъёмное издание всё, что можно узнать. Угу?
   – Хорошо, шеф. Это всё?
   – Нет, не всё.
   Я вытащил пакет Холобыстина, вынул все деньги, половину скинул назад в ящик, вторую вернул в пакет и сказал Лере, которая всё это время не спускала с меня глаз:
   – Оплати счета, разберись с расходными материалами, что останется – твоё.
   – Шеф, можно я новый чайник в офис куплю?
   – Валяй, – разрешил я и набавил ещё две штуки.
   Забирая пакет со стола, Лера случайно столкнула лежащий на краю фолиант – старинную книгу в потёртом кожаном переплёте.
   – Давай круши, давай ломай, – проворчал я в шутку. – Оно же не своё, оно же колхозное.
   – Послушайте, шеф, – сказала Лера, поднимая тяжеленный том с ковра, – давно хотела спросить, а что это у вас за книга такая странная?
   Призвав на помощь все свои актёрские способности, я скорчил гримасу удивления:
   – Почему "странная"? Нормальная. Просто очень древняя. Вообще-то это трактат о сущности Дао. Как "Дао дэ цзин", только более, на мой взгляд, продвинутый
   – Но тут же вообще ничего не написано? – здесь же все листы чистые. Пожёванные, но чистые. – Лера положила книгу на стол и пролистнула тонкие, почти прозрачные, листы бамбуковой бумаги. – Пусто, как в новой записной книжке. Старой, но новой. В смысле ещё не начатой. Что это за фигня такая? А, шеф? Что за глюк? Молоком, что ли, написано? Да? Или чернилами невидимыми?
   – Не стрекочи, – поморщился я. – Говорю же, эта книга о Дао. Если и возможно написать книгу об истинном Дао, то она должна быть именно такой. Ведь Дао, которое можно выразить словами, не есть истинное Дао.
   – Вот как! Честно? Итц кул. Пожалуй, тогда и я, конченая блондинка, смогла бы написать подобную книгу. Запросто. За один вечер, и не напрягаясь.
   – Вот это навряд ли, – засомневался я. – Думаю, по молодости лет ты не нашла бы нужные слова.
   Лера удивилась:
   – Какие слова? О чём вы, шеф? Смотрите, тут же ни одного слова вообще нет. Ни словечка. Ни буковки.
   – Почему же нет? Слова как раз есть, просто они… Просто они не написаны. Понимаешь, Лера, тут фишка вот в чём. Чтобы таким вот образом не написать ни единого слова, надо для начала их познать. И только тогда, познав и сознательно отказавшись от них, можно сочинить великую книгу.
   – Не поняла. В чём разница? Ну познал ты слова, не познал, результат-то один и тот же: пустые жёлтые листы.
   – Э-э, не скажи, – покачал я головой. – И то, и то – да, пустота, но это разная пустота. Ты говоришь об уцзи, о беспредельности…
   Лера округлила глаза:
   – Я говорю?!
   – Ну, имеешь в виду. Подразумеваешь. Так вот. Беспредельность-уцзи, тождественная санскритской пустоте-шуньяте, – это, спору нет, солидный итог творческого акта. Но чтобы сочинить великую книгу, требуется осуществить внутренний переход от уцзи к другой пустоте, к пустоте с большой буквы, к Тайцзи, к Великому Пределу. Лишь достигнув Великого Предела, пустота обретает содержание, то есть интенцию к действию. Понимаешь, о чём я?
   – Смутно, – призналась Лера.
   – Как бы тебе тогда… – Я поскрёб затылок. – Вот представь, что ты целишься в птицу из незаряженного ружья.
   – В какую птицу?
   – Не важно. Ну, в чайку, например.
   – В чайку не хочу.
   – Хорошо, не в чайку – в баклана. Баклан пойдёт?
   – Пойдёт.
   – Ну вот, значит, целишься ты, в баклана из незаряженного ружья, естественно, не стреляешь, поскольку нечем, и баклан улетает. Представила?
   – Ага.
   – А теперь представь, что твоё ружьё заряжено. Ты снова целишься в баклана, не стреляешь и он благополучно улетает по своим делам. Чувствуешь разницу? Чувствуешь: когда ты не выстрелила из заряженного ружья, и в тебе самой, и в основах мироздания произошли некие едва заметные, едва уловимые, но всё же изменения? Чувствуешь?
   Лера честно задумалась и честно ответила:
   – Вообще-то, да. Чувствую что-то такое, шеф. Вот тут…
   И она положила ладонь на живот.
   – Ну, и прекрасно, – похвалил я. – Эта вот разница и есть…
   – Великая пустота?
   Я усмехнулся:
   – Нет, что ты. Это только холодок от её невидимой тени, которая коснулась своим краешком твоего… – Я посмотрел на плоский живот Леры. – Твоего юного сердца.
   – Ясненько, – кивнула девушка и отвела глаза.
   – Не ври, – сказал я. – Ничего тебе, подруга, не ясно. – Подбодрил улыбкой и поинтересовался: – Скажи, ты слышала такое выражение – "читать между строк"?
   – Слышала, конечно. А что?
   – Ничего. Просто советую понимать буквально. Потому как именно там, в пустоте междустрочий, и надо искать истину. А в слова вникать, смысла нет. Глупо это – вникать в слова, раз мысль в процессе высказывания успевает выродиться в ложь. Ты со мной согласна?
   Моя помощница в ответ лишь пожала плечами, тогда я показал на книгу и подвёл черту под темой:
   – Если научишься читать между строк, сумеешь когда-нибудь прочитать и этот трактат.
   После этих моих слов, Лера некоторое время молча смотрела в окно, а потом в ней проснулся будущий юрист.
   – Шеф, – сказала она, – но ведь высказанная мысль о том, что высказанная мысль есть ложь, тоже ложь. Ведь так?
   – Разумеется, – согласился я.
   – Тогда по формальной логике получается, что высказанная мысль всё же может быть истинной?
   – Получается.
   – Ну и?
   – И тут мы, детка, начинаем блуждать в Лабиринте Без Входа И Выхода, – признал я и поднял руки, дескать, всё, сдаюсь.
   – Что это ещё за лабиринт такой?
   – О! Это, Лера, замечательный лабиринт. В него нельзя попасть, но если вдруг случайно попадёшь, никогда не выйдешь. А если по какому-нибудь недоразумению выйдешь, обнаружишь, что вышел вовсе не ты.
   – Да ну вас, шеф! – возмутилась вконец заблудившаяся Лера. – Вы казуист и путаник.
   Я хохотнул:
   – Тем, собственно, и интересен.
   На самом деле книга, который так заинтересовал мою помощницу и от которой я так старательно пытался её отвадить пустопорожней болтовнёй, ни что иное, как старый-престарый драконий гримуар. Достался он мне в наследство от достопочтенного Вахма-Пишрра-Экъхольга, предыдущего хранителя Вещи Без Названия. Много чего в этой книге содержится интересного по вопросам практической магии, но прочесть её может только обладатель Взгляда, то есть маг выше среднего ранга. Вот станет Лера ведьмой, достигнет возраста бабы-яги, нахватается всякого разного, тогда и прочтёт, если захочет. И вообще, много чего она сможет сделать, став опытной ведьмой. И избу на скаку остановить сможет, и в горящего коня войти. Только всё же, всё же, всё же, упаси её, Сила, стать ведьмой. Нет, лучше так: дай мне, Сила, силы не сделать её ведьмой. Да, так, пожалуй, будет лучше. И для неё, и для меня.