Страница:
В какой то миг мне показалось, что ритуал слишком уж затягивается, и я глянул на часы. Нет, не на те, что были у меня на руке, а на хозяйские, песочные. В верхней половине колбы песка осталось две трети. Хотя при бодрствовании Жана песчинки падали вниз медленнее, чем при бодрствовании Поля, всё равно они падали. Время шло. И время поджимало.
Впрочем, претёмный своё дело знал.
Закончив читать второе заклинание, он стал совершать свободной рукой такое движение над образом Лериной души, будто выкручивает из патрона лампочку. И вот что интересно: вертел он пустоту, но вспотел так, будто вагон кирпичей в одиночку разгрузил. Прошло минуты две, не меньше, прежде чем, подчиняясь пассам великого мага, полез "червяк" наружу. Он выползал медленно, но он, сволочь, а выползал. А когда выбрался наружу полностью, дальше уже всё пошло гораздо быстрее. Через секунду образ страшного проклятия уже оказался на полу, под каблуком великого из великих. Носок ботинка туда-сюда, и всё – истошный поросячий взвизг и тонкая струйка вонючего дыма. Червяк издох. Проклятье было снято. Ну а розовый комочек претёмный осторожно донёс до окна и отпустил на волю. Улетев на небо, она стала там единственной звездой.
Когда всё было кончено и на сердце моём заметно полегчало, претёмный обратился ко мне:
– Ну, что ж, дракон, свою часть уговора я выполнил. Теперь очередь за тобой.
Слово своё надо держать всегда и при любых обстоятельствах. Иначе как? Иначе нельзя. Так что попросил я прощения у Великого Неизвестного и приступил:
– Слушай, великий из великих, драконий рецепт сепарации, слушай и запоминай. Прежде всего нужно раздеться донага и встать между трёх… в твоём случае, разумеется, между двух зеркал. После чего, отрешившись от всего суетного, следует прочитать заклинание, которое по форме и содержанию есть ничто иное, как обращение к собственному естеству. Тут, претёмный, суть вот в чём. Требуется испросить позволения принять вид, позволяющий жить и выжить в мире, в котором жить и выжить в ином виде нельзя. Если пожелаешь, я тебе могу выдать подстрочник нашего заклинания, но, думаю, для тебя, великого, сплести собственное особого труда не составить. Итак, произносим обращение и… И, собственно, на этом всё. С получением разрешения подготовка к сепарации заканчивается. Дальше нужно каким-нибудь стандартным заклинанием призвать любые три стихии. Мы вызываем воздух, воду и огонь. Разумеется, тебе будет достаточно вызвать две. Когда случится, нужно быстренько-быстренько снять с себя все степени защиты и стереть, если такие имеются, все круги отврата. Если нигде не ошибёшься, то стихии обязательно разорвут единое на части. Став тем, кем ты станешь, не зевай, сразу проходи сквозь зеркало, напротив которого стоишь. Как ты устроишь, чтобы Поль прошёл сквозь своё, не знаю. Полагаю, как-нибудь сообразишь. Это всё. Как воссоединиться, рассказать?
– Не надо, – мотнул головой претёмный. – Думаю, не понадобится. А вот насчёт зеркал хочу уточнить.
Упреждая понятный вопрос, я конкретизировал:
– Мы используем воздушное зеркало, огненное и водяное. – Потом сказал: – Какие тебе выбрать, решай сам. Тут я не подсказчик. И вот ещё что: нужна какая-нибудь посудина для сердца.
– Посудина?
– Ну да. Сердце ведь после ритуала будет жить от вас отдельно. Если, конечно, дело выгорит.
– Выгорит, – убеждёно сказал претёмный и попросил меня жестом отойти в сторону.
Однако, не желая больше ни секунды оставаться в логове Тёмных, я сказал:
– Пожалуй, я, претёмный, двину в обратный путь. Сепарация – штука интимная, зрелище не для чужих глаз. – Тут же попрощался кивком и сразу направился к двери. А когда дёрнул за ручку, обнаружил, что дверь заперта. Резко обернулся к коварному хозяину и осведомился: – В чём дело, претёмный? Как это понимать?
– Не уходи, дракон, – вроде как попросил, а на самом деле приказал великий из великих. – Подскажешь, если вдруг что-то сделаю не так. Дело для меня новое. Случиться может всякое.
Не дожидаясь ответа, да, видимо, особо в нём и не нуждаясь, он приступил к исполнению задуманного. Сдвинул, навалившись всем телом, тяжеленный стол в сторону, вышел на середину комнаты, поставил у ног вазу из-под фруктов и начал быстро раздеваться. Ему действительно следовало поторопиться – песка в часах осталось на несколько минут. Он это очень хорошо понимал. И, чтоб зря не тратить время, умудрился по ходу дела сотворить два зеркала, огненное и ледяное. Приметив, что отражаюсь сразу в обоих, я на всякий случай отошёл в сторону, к окну. И уже оттуда стал наблюдать за тем, что будет происходить дальше.
А претёмный между тем уже плёл-сплетал – птички так и вылетали стайками – первое заклинание. Видимо, сплёл он его удачно, поскольку уже через несколько секунд получил благословение. Это я понял по тому, как просветлело его лицо. А потом сразу, я даже глазом моргнуть не успел, его голое, дряблое, совсем не атлетическое тело закружило в мощном ледяном круговороте. И почти сразу его накрыло и огненным облаком. Дальше произошло, что и должно было произойти. Стихии пожрали друг друга, а попутно разорвали человека. Вырвали из единого существа две его противоположные сущности.
После того как пар осел, я увидел, что там, где раньше стоял один, теперь стоят спиной друг к другу двое. Сначала я не понял, кто из них кто. А потом, тот, который стоял напротив ледяного зеркала, развернулся и толкнул в спину ничего непонимающего второго. Это Жан толкнул Поля. Толкнул он его так сильно, что тот, не удержавшись на ногах, влетел в огонь и, прихватив своё отражение, пронёсся огненным метеором к одному из шкафов. Сам Жан времени даром не терял и чинно прошёл сквозь зеркало ледяное.
А потом случилось то, чего я никак предположить не мог. Удивительно быстро сообразив, что к чему, Поль – о, что за тошнотворные это были метаморфозы! – немедленно превратился во льва с плоской мордой, хвостом дельфина и короткими, как у пингвина, крыльями. Хлестнув хвостом по полу, он издал душераздирающий рёв и прыгнул через всю комнату в сторону Жана. Казалось претёмному уже не спастись, но он не сплоховал. Хотя и начал превращение на мгновенье позже, но к тому моменту, когда подлетел обращённый Поль, претёмный уже стал грузным химерическим созданием, похожим на бегемота с головой и хвостом крокодила. И в результате вышло так, что лев-урод угадил на спину уродского бегемота.
Не сумев взять Жана вероломностью, Поль решил взять его силой. Ещё раз злобно рыкнув, лев выгнулся всем телом, а потом вцепился зубами в холку бегемота и стал трепать что было силы. То ли жилу какую-то пытался перегрызть, то ли на бок повалить. А скорее всего – ярился безумно и безотчетно. Бегемотный крокодил на этот счёт оказался толковее. Подёргался влево и право, пытаясь скинуть противника со спины, а когда не вышло (тот засадил когти в его шкуру очень глубоко и держался крепко), просто хлестнул хвостом так, как лошадь в знойный день лупит по настырному слепню. Одного точного удара оказалось достаточно. Крылатый лев не охнул, не вскрикнул, а просто повалился на пол замертво с перебитым хребтом. Вот какова была сила удара, и вот насколько остро было заточено ребро изуверского крокодильего хвоста.
Ну а дальше… Дальше – всё понятно. Мёртвый лев так и остался мёртвым львом. А вот крокодилий бегемот очень скоро претерпел обратную трансформацию и стал человеком. Жаном Калишером. Только уже, конечно же, не совсем Жаном Калишером. И не совсем человеком. Разве можно назвать человеком того, чьё сердце пульсирует не в груди, а во фруктовой вазе? Пожалуй, нет. Это уже не человек. Это… Чёрт его знает кто. Но всё-таки что-то человеческое в нём ещё осталось. Иначе бы он не плакал. А он плакал. Стоял голый на четырёх ветрах, дрожал всем телом и плакал. Я не знаю, почему он плакал. Может, горевал оттого, что безвозвратно потерял часть себя. А может, наоборот – радовался тому, что освободился от ненавистного альтер эго, и плакал от счастья. Не знаю. Одно скажу – смотреть на это было неприятно. И я бочком так, бочком потянулся к двери.
На этот раз она оказалось не заперта, я благополучно выбрался на лестницу и стал спускаться, мучительно соображая по пути, почему так получается, что всякая промежуточная победа Добра является ступенью к окончательному торжеству Зла. Ответа так и не нашёл, зато когда миновал второй ярус, вдруг с ужасом обнаружил, что не спускаюсь, а поднимаюсь. Да-да, поднимаюсь. Иду вверх по лестнице, ведущей вниз. И пока пытался понять, что это означает, вновь оказался перед дверью в обитель претёмного усмирителя. Очень мне не хотелось открывать эту дверь. Совсем не хотелось. Но я её открыл. Вопреки своей воле. И вопреки же своей воле, прошёл внутрь.
Претёмный усмиритель уже не плакал. Кутаясь в балахон, он стоял у своего любимого окна спиной к двери.
– Отпустил, а потом передумал? – спросил я прямо с порога голосом полным упрёка.
Он помолчал, потом сказал, не оборачиваясь:
– За мелкими птицами устает следить взгляд. Ввинчиваются в небо и пропадают. Не уследишь.
– Это мне всё равно. Скажи лучше, зачем вернул?
– Видишь ли, дракон… – Претёмный медленно повернулся ко мне. – Видишь ли… Вот, что я тебе хочу сказать. Мир, который держится на этически двусмысленных принципах, крайне…
– Да-да, слышал уже. Мир такой крайне суров. А ещё я слышал, что угроза должна быть ликвидирована любой ценой? Не так ли?
– Вот именно.
– И в чём угроза?
– В тебе, дракон. Даже так: ты и есть угроза.
Я нервно хохотнул:
– И кому же это я угрожаю? Тебе, что ли, претёмный?
– Нет, не мне, – мотнул он головой, – но константности нашего колдовского мира.
– Ах, вот как. Понятно. Я не в тебя стреляю, а во вредное нашему делу донесение. Так, претёмный? Боишься, что тайной твоей шантажировать тебя буду? Напрасно. Впрочем, переубеждать не буду. Сдаётся, напрасный труд.
Выплеснув всё это с обидой, я устало плюхнулся в кресло, вытащил сигареты и закурил.
Претёмный тем временем подошёл к столу, взял с него свой магический жезл, увенчанный засушенной лапой какого-то зверька, и произнёс сочувственно:
– Зря ты, дракон, ввязался в эту историю. Зря. И мне искренне жаль тебя. Поверь.
– А ты меня, дядя, не жалей, – выпустив порцию дыма, попросил я. – Ты себя пожалей. Я умру с честью, а ты как был сукой, так сукой и останешься. Думаешь, я не понимаю, что идея Атаки – это твоя идея? Понимаю. Прекрасно понимаю. Откуда Поль мог узнать, где находится Тайник? Только от тебя. Ты подсказал. Подсказал, науськал и подставил. Вёл игру и выиграл. Никого не пожалел, ни чужих, ни своих. Мало того…
– Хватит! – не выдержал претёмный, тотчас взмахнул жезлом и, выпустив на волю несколько волшебных птиц, наслал на меня убийственный поток Силы.
Я был к этому готов. Я был к этому готов с той самой секунды, как только вошёл сюда. Я был готов к этому настолько, что уже давным-давно сжимал в левой руке бляху Варвары. Осталось только, с благодарностью вспоминая милого агента карагота, произнести подсказанное управляющее заклятие и сотворить из высвобожденной тёмной Силы какую-нибудь крепкую броню.
Я успел и произнести, и сотворить.
Откинув сигарету в сторону, произнёс:
– Mea maxima menda.
И сотворил вокруг себя Зеркальную Сферу.
Что было сразу после этого, помню смутно. А несколько мгновений – так жёстко накрыло грохотом и сиянием – просто напрочь выпали из жизни. Одно только знаю точно: светился почему-то звук, а громыхал свет. Ну а потом, когда уже отпустило, нашёл я себя всё в той же комнате, только уже сплошь усыпанной осколками Зеркальной Сферы. И в каждом из этих тысяч, тысяч и тысяч осколков махал руками, к чему взывал и о чём-то молил некогда такой величественный, а сейчас такой ничтожный Жан Калишер. Бывший претёмный усмиритель. Отставной глава Великого круга пятиконечного трона. Отныне – раб разбитой Сферы.
Я не поленился и подобрал один осколок. Глянул на яростно жестикулирующего страдальца и сказал ему:
– Не шут совал, сам попал. – И уже бросив осколок на пол, добавил с презрением: – Неудачник.
Пошёл на выход, однако через три шага вспомнил о Послушном кубике, который, оказывается, вовсе никакой не Послушный кубик, а некий таинственный маргалдос. Ну а как вспомнил, так сразу его услугами и воспользовался. Заказал четвёрку, произнёс, что положено, подкинул, поймал и сам не понял, как оказался в Пределах. Всё произошло так быстро, что умом охватить не сумел. Вот только ещё стоял у двери в чужой башне, а вот уже стою перед дверью в собственную квартиру.
Звонить не стал, полез за ключами, но только их вытащил, замок щёлкнул и дверь открылась.
– Никак, почуял? – спросил я у Ашгарра, переступив порог.
– Почуял, – ответил поэт. – И как ты пришёл. И всё, что было до этого.
Всё его лицо было обезображено глубокими царапинами. Некоторые из них он уже аккуратно замазал йодом, а некоторые ещё нет. Похоже, я застал его в самом разгаре нанесения макияжа. Обведя рукой овал своего лица, я уточнил:
– Это тебя Лера так уделала?
– Ну не сам же я себя, – хмыкнул поэт.
– Как она сейчас?
– Сейчас нормально.
– А было как?
– Лучше, Хонгль, не спрашивай.
После этих слов он исчез в ванной, откуда доносился звук бьющей о раковину струи, а я, скинув куртку и ботинки, прошёл в его комнату.
Лера сидела на кровати и пила из моей кружки с трещиной в виде буквы "Л" что-то пахнущее мёдом, чабрецом и мятой. Выглядела девушка измученной, она заметно осунулась, лицо её было бледным, вокруг глаз темнели круги. Однако, увидев меня, она хорошо улыбнулась и воскликнула радостно:
– Ой, шеф!
– Как ты тут? – спросил я, присев рядом.
– Теперь хорошо. А ещё недавно плохо было. Ох, как же мне было, плохо, шеф. Так плохо, как никогда плохо не было. Артём Владимирович сказал, что меня отравили. Это правда?
– Да, детка, это правда.
– А кто это сделал?
– Нехороший один человек.
Девушку тотчас вскинулась:
– Когда? Как? За что? Что я ему такого сделала?
– Успокойся, детка, – погладил я её по руке. – Забудь об этой истории, как о страшном сне. Всё уже позади. Ты здорова. Забудь.
Он понимающе кивнула, помолчала немного, потом поставила кружку на тумбу и произнесла мечтательно:
– Артём Владимирович сказал, что за каждым плохим человеком однажды прилетит такой дракон, который есть ангел возмездия. Вот бы и вправду так было.
– Так оно так и есть, детка, – покивал я. – Так оно и есть. Прилетит. За каждым. Обязательно. Рано или поздно.
Лера улыбнулась:
– Вы, шеф, так говорите, как будто драконы на самом деле существуют.
– Сомневаешься?
– Немножко.
– Тогда я тебе, детка, вот что скажу. Может, существуют драконы, а может, и нет. Но лучше всё-таки жить так, как будто они существует. Потому что, если вдруг окажется, что драконов на самом деле нет, то ничего не потеряешь. А если они на самом деле есть, то тем более ничего не потеряешь. Просто проживёшь праведную жизнь. Разве это плохо?
– Это хорошо, – кивнула Лера, потом посмотрела на меня как-то по-особенному, так, как никогда раньше не смотрела, и упрекнула: – Вас так долго не было, шеф. А я ждала вас. Всё ждала и ждала. А вы всё не приходили и не приходили. А мне был так плохо без вас. А вы… А я… Почему, шеф? Ну почему?
– Так получилось, детка, – смущённо сказал я. – Извини.
– Теперь уже никуда не уйдёте? – помолчав, спросила она.
– Нет, детка, никуда.
– И всегда будете рядом?
Так уж этот мир странно устроен, что люди лгут, чтобы скрыть правду, а драконы лгут, чтобы правду сказать. Я не человек. Я дракон. И я солгал:
– Да, детка. Всегда.
Впрочем, претёмный своё дело знал.
Закончив читать второе заклинание, он стал совершать свободной рукой такое движение над образом Лериной души, будто выкручивает из патрона лампочку. И вот что интересно: вертел он пустоту, но вспотел так, будто вагон кирпичей в одиночку разгрузил. Прошло минуты две, не меньше, прежде чем, подчиняясь пассам великого мага, полез "червяк" наружу. Он выползал медленно, но он, сволочь, а выползал. А когда выбрался наружу полностью, дальше уже всё пошло гораздо быстрее. Через секунду образ страшного проклятия уже оказался на полу, под каблуком великого из великих. Носок ботинка туда-сюда, и всё – истошный поросячий взвизг и тонкая струйка вонючего дыма. Червяк издох. Проклятье было снято. Ну а розовый комочек претёмный осторожно донёс до окна и отпустил на волю. Улетев на небо, она стала там единственной звездой.
Когда всё было кончено и на сердце моём заметно полегчало, претёмный обратился ко мне:
– Ну, что ж, дракон, свою часть уговора я выполнил. Теперь очередь за тобой.
Слово своё надо держать всегда и при любых обстоятельствах. Иначе как? Иначе нельзя. Так что попросил я прощения у Великого Неизвестного и приступил:
– Слушай, великий из великих, драконий рецепт сепарации, слушай и запоминай. Прежде всего нужно раздеться донага и встать между трёх… в твоём случае, разумеется, между двух зеркал. После чего, отрешившись от всего суетного, следует прочитать заклинание, которое по форме и содержанию есть ничто иное, как обращение к собственному естеству. Тут, претёмный, суть вот в чём. Требуется испросить позволения принять вид, позволяющий жить и выжить в мире, в котором жить и выжить в ином виде нельзя. Если пожелаешь, я тебе могу выдать подстрочник нашего заклинания, но, думаю, для тебя, великого, сплести собственное особого труда не составить. Итак, произносим обращение и… И, собственно, на этом всё. С получением разрешения подготовка к сепарации заканчивается. Дальше нужно каким-нибудь стандартным заклинанием призвать любые три стихии. Мы вызываем воздух, воду и огонь. Разумеется, тебе будет достаточно вызвать две. Когда случится, нужно быстренько-быстренько снять с себя все степени защиты и стереть, если такие имеются, все круги отврата. Если нигде не ошибёшься, то стихии обязательно разорвут единое на части. Став тем, кем ты станешь, не зевай, сразу проходи сквозь зеркало, напротив которого стоишь. Как ты устроишь, чтобы Поль прошёл сквозь своё, не знаю. Полагаю, как-нибудь сообразишь. Это всё. Как воссоединиться, рассказать?
– Не надо, – мотнул головой претёмный. – Думаю, не понадобится. А вот насчёт зеркал хочу уточнить.
Упреждая понятный вопрос, я конкретизировал:
– Мы используем воздушное зеркало, огненное и водяное. – Потом сказал: – Какие тебе выбрать, решай сам. Тут я не подсказчик. И вот ещё что: нужна какая-нибудь посудина для сердца.
– Посудина?
– Ну да. Сердце ведь после ритуала будет жить от вас отдельно. Если, конечно, дело выгорит.
– Выгорит, – убеждёно сказал претёмный и попросил меня жестом отойти в сторону.
Однако, не желая больше ни секунды оставаться в логове Тёмных, я сказал:
– Пожалуй, я, претёмный, двину в обратный путь. Сепарация – штука интимная, зрелище не для чужих глаз. – Тут же попрощался кивком и сразу направился к двери. А когда дёрнул за ручку, обнаружил, что дверь заперта. Резко обернулся к коварному хозяину и осведомился: – В чём дело, претёмный? Как это понимать?
– Не уходи, дракон, – вроде как попросил, а на самом деле приказал великий из великих. – Подскажешь, если вдруг что-то сделаю не так. Дело для меня новое. Случиться может всякое.
Не дожидаясь ответа, да, видимо, особо в нём и не нуждаясь, он приступил к исполнению задуманного. Сдвинул, навалившись всем телом, тяжеленный стол в сторону, вышел на середину комнаты, поставил у ног вазу из-под фруктов и начал быстро раздеваться. Ему действительно следовало поторопиться – песка в часах осталось на несколько минут. Он это очень хорошо понимал. И, чтоб зря не тратить время, умудрился по ходу дела сотворить два зеркала, огненное и ледяное. Приметив, что отражаюсь сразу в обоих, я на всякий случай отошёл в сторону, к окну. И уже оттуда стал наблюдать за тем, что будет происходить дальше.
А претёмный между тем уже плёл-сплетал – птички так и вылетали стайками – первое заклинание. Видимо, сплёл он его удачно, поскольку уже через несколько секунд получил благословение. Это я понял по тому, как просветлело его лицо. А потом сразу, я даже глазом моргнуть не успел, его голое, дряблое, совсем не атлетическое тело закружило в мощном ледяном круговороте. И почти сразу его накрыло и огненным облаком. Дальше произошло, что и должно было произойти. Стихии пожрали друг друга, а попутно разорвали человека. Вырвали из единого существа две его противоположные сущности.
После того как пар осел, я увидел, что там, где раньше стоял один, теперь стоят спиной друг к другу двое. Сначала я не понял, кто из них кто. А потом, тот, который стоял напротив ледяного зеркала, развернулся и толкнул в спину ничего непонимающего второго. Это Жан толкнул Поля. Толкнул он его так сильно, что тот, не удержавшись на ногах, влетел в огонь и, прихватив своё отражение, пронёсся огненным метеором к одному из шкафов. Сам Жан времени даром не терял и чинно прошёл сквозь зеркало ледяное.
А потом случилось то, чего я никак предположить не мог. Удивительно быстро сообразив, что к чему, Поль – о, что за тошнотворные это были метаморфозы! – немедленно превратился во льва с плоской мордой, хвостом дельфина и короткими, как у пингвина, крыльями. Хлестнув хвостом по полу, он издал душераздирающий рёв и прыгнул через всю комнату в сторону Жана. Казалось претёмному уже не спастись, но он не сплоховал. Хотя и начал превращение на мгновенье позже, но к тому моменту, когда подлетел обращённый Поль, претёмный уже стал грузным химерическим созданием, похожим на бегемота с головой и хвостом крокодила. И в результате вышло так, что лев-урод угадил на спину уродского бегемота.
Не сумев взять Жана вероломностью, Поль решил взять его силой. Ещё раз злобно рыкнув, лев выгнулся всем телом, а потом вцепился зубами в холку бегемота и стал трепать что было силы. То ли жилу какую-то пытался перегрызть, то ли на бок повалить. А скорее всего – ярился безумно и безотчетно. Бегемотный крокодил на этот счёт оказался толковее. Подёргался влево и право, пытаясь скинуть противника со спины, а когда не вышло (тот засадил когти в его шкуру очень глубоко и держался крепко), просто хлестнул хвостом так, как лошадь в знойный день лупит по настырному слепню. Одного точного удара оказалось достаточно. Крылатый лев не охнул, не вскрикнул, а просто повалился на пол замертво с перебитым хребтом. Вот какова была сила удара, и вот насколько остро было заточено ребро изуверского крокодильего хвоста.
Ну а дальше… Дальше – всё понятно. Мёртвый лев так и остался мёртвым львом. А вот крокодилий бегемот очень скоро претерпел обратную трансформацию и стал человеком. Жаном Калишером. Только уже, конечно же, не совсем Жаном Калишером. И не совсем человеком. Разве можно назвать человеком того, чьё сердце пульсирует не в груди, а во фруктовой вазе? Пожалуй, нет. Это уже не человек. Это… Чёрт его знает кто. Но всё-таки что-то человеческое в нём ещё осталось. Иначе бы он не плакал. А он плакал. Стоял голый на четырёх ветрах, дрожал всем телом и плакал. Я не знаю, почему он плакал. Может, горевал оттого, что безвозвратно потерял часть себя. А может, наоборот – радовался тому, что освободился от ненавистного альтер эго, и плакал от счастья. Не знаю. Одно скажу – смотреть на это было неприятно. И я бочком так, бочком потянулся к двери.
На этот раз она оказалось не заперта, я благополучно выбрался на лестницу и стал спускаться, мучительно соображая по пути, почему так получается, что всякая промежуточная победа Добра является ступенью к окончательному торжеству Зла. Ответа так и не нашёл, зато когда миновал второй ярус, вдруг с ужасом обнаружил, что не спускаюсь, а поднимаюсь. Да-да, поднимаюсь. Иду вверх по лестнице, ведущей вниз. И пока пытался понять, что это означает, вновь оказался перед дверью в обитель претёмного усмирителя. Очень мне не хотелось открывать эту дверь. Совсем не хотелось. Но я её открыл. Вопреки своей воле. И вопреки же своей воле, прошёл внутрь.
Претёмный усмиритель уже не плакал. Кутаясь в балахон, он стоял у своего любимого окна спиной к двери.
– Отпустил, а потом передумал? – спросил я прямо с порога голосом полным упрёка.
Он помолчал, потом сказал, не оборачиваясь:
– За мелкими птицами устает следить взгляд. Ввинчиваются в небо и пропадают. Не уследишь.
– Это мне всё равно. Скажи лучше, зачем вернул?
– Видишь ли, дракон… – Претёмный медленно повернулся ко мне. – Видишь ли… Вот, что я тебе хочу сказать. Мир, который держится на этически двусмысленных принципах, крайне…
– Да-да, слышал уже. Мир такой крайне суров. А ещё я слышал, что угроза должна быть ликвидирована любой ценой? Не так ли?
– Вот именно.
– И в чём угроза?
– В тебе, дракон. Даже так: ты и есть угроза.
Я нервно хохотнул:
– И кому же это я угрожаю? Тебе, что ли, претёмный?
– Нет, не мне, – мотнул он головой, – но константности нашего колдовского мира.
– Ах, вот как. Понятно. Я не в тебя стреляю, а во вредное нашему делу донесение. Так, претёмный? Боишься, что тайной твоей шантажировать тебя буду? Напрасно. Впрочем, переубеждать не буду. Сдаётся, напрасный труд.
Выплеснув всё это с обидой, я устало плюхнулся в кресло, вытащил сигареты и закурил.
Претёмный тем временем подошёл к столу, взял с него свой магический жезл, увенчанный засушенной лапой какого-то зверька, и произнёс сочувственно:
– Зря ты, дракон, ввязался в эту историю. Зря. И мне искренне жаль тебя. Поверь.
– А ты меня, дядя, не жалей, – выпустив порцию дыма, попросил я. – Ты себя пожалей. Я умру с честью, а ты как был сукой, так сукой и останешься. Думаешь, я не понимаю, что идея Атаки – это твоя идея? Понимаю. Прекрасно понимаю. Откуда Поль мог узнать, где находится Тайник? Только от тебя. Ты подсказал. Подсказал, науськал и подставил. Вёл игру и выиграл. Никого не пожалел, ни чужих, ни своих. Мало того…
– Хватит! – не выдержал претёмный, тотчас взмахнул жезлом и, выпустив на волю несколько волшебных птиц, наслал на меня убийственный поток Силы.
Я был к этому готов. Я был к этому готов с той самой секунды, как только вошёл сюда. Я был готов к этому настолько, что уже давным-давно сжимал в левой руке бляху Варвары. Осталось только, с благодарностью вспоминая милого агента карагота, произнести подсказанное управляющее заклятие и сотворить из высвобожденной тёмной Силы какую-нибудь крепкую броню.
Я успел и произнести, и сотворить.
Откинув сигарету в сторону, произнёс:
– Mea maxima menda.
И сотворил вокруг себя Зеркальную Сферу.
Что было сразу после этого, помню смутно. А несколько мгновений – так жёстко накрыло грохотом и сиянием – просто напрочь выпали из жизни. Одно только знаю точно: светился почему-то звук, а громыхал свет. Ну а потом, когда уже отпустило, нашёл я себя всё в той же комнате, только уже сплошь усыпанной осколками Зеркальной Сферы. И в каждом из этих тысяч, тысяч и тысяч осколков махал руками, к чему взывал и о чём-то молил некогда такой величественный, а сейчас такой ничтожный Жан Калишер. Бывший претёмный усмиритель. Отставной глава Великого круга пятиконечного трона. Отныне – раб разбитой Сферы.
Я не поленился и подобрал один осколок. Глянул на яростно жестикулирующего страдальца и сказал ему:
– Не шут совал, сам попал. – И уже бросив осколок на пол, добавил с презрением: – Неудачник.
Пошёл на выход, однако через три шага вспомнил о Послушном кубике, который, оказывается, вовсе никакой не Послушный кубик, а некий таинственный маргалдос. Ну а как вспомнил, так сразу его услугами и воспользовался. Заказал четвёрку, произнёс, что положено, подкинул, поймал и сам не понял, как оказался в Пределах. Всё произошло так быстро, что умом охватить не сумел. Вот только ещё стоял у двери в чужой башне, а вот уже стою перед дверью в собственную квартиру.
Звонить не стал, полез за ключами, но только их вытащил, замок щёлкнул и дверь открылась.
– Никак, почуял? – спросил я у Ашгарра, переступив порог.
– Почуял, – ответил поэт. – И как ты пришёл. И всё, что было до этого.
Всё его лицо было обезображено глубокими царапинами. Некоторые из них он уже аккуратно замазал йодом, а некоторые ещё нет. Похоже, я застал его в самом разгаре нанесения макияжа. Обведя рукой овал своего лица, я уточнил:
– Это тебя Лера так уделала?
– Ну не сам же я себя, – хмыкнул поэт.
– Как она сейчас?
– Сейчас нормально.
– А было как?
– Лучше, Хонгль, не спрашивай.
После этих слов он исчез в ванной, откуда доносился звук бьющей о раковину струи, а я, скинув куртку и ботинки, прошёл в его комнату.
Лера сидела на кровати и пила из моей кружки с трещиной в виде буквы "Л" что-то пахнущее мёдом, чабрецом и мятой. Выглядела девушка измученной, она заметно осунулась, лицо её было бледным, вокруг глаз темнели круги. Однако, увидев меня, она хорошо улыбнулась и воскликнула радостно:
– Ой, шеф!
– Как ты тут? – спросил я, присев рядом.
– Теперь хорошо. А ещё недавно плохо было. Ох, как же мне было, плохо, шеф. Так плохо, как никогда плохо не было. Артём Владимирович сказал, что меня отравили. Это правда?
– Да, детка, это правда.
– А кто это сделал?
– Нехороший один человек.
Девушку тотчас вскинулась:
– Когда? Как? За что? Что я ему такого сделала?
– Успокойся, детка, – погладил я её по руке. – Забудь об этой истории, как о страшном сне. Всё уже позади. Ты здорова. Забудь.
Он понимающе кивнула, помолчала немного, потом поставила кружку на тумбу и произнесла мечтательно:
– Артём Владимирович сказал, что за каждым плохим человеком однажды прилетит такой дракон, который есть ангел возмездия. Вот бы и вправду так было.
– Так оно так и есть, детка, – покивал я. – Так оно и есть. Прилетит. За каждым. Обязательно. Рано или поздно.
Лера улыбнулась:
– Вы, шеф, так говорите, как будто драконы на самом деле существуют.
– Сомневаешься?
– Немножко.
– Тогда я тебе, детка, вот что скажу. Может, существуют драконы, а может, и нет. Но лучше всё-таки жить так, как будто они существует. Потому что, если вдруг окажется, что драконов на самом деле нет, то ничего не потеряешь. А если они на самом деле есть, то тем более ничего не потеряешь. Просто проживёшь праведную жизнь. Разве это плохо?
– Это хорошо, – кивнула Лера, потом посмотрела на меня как-то по-особенному, так, как никогда раньше не смотрела, и упрекнула: – Вас так долго не было, шеф. А я ждала вас. Всё ждала и ждала. А вы всё не приходили и не приходили. А мне был так плохо без вас. А вы… А я… Почему, шеф? Ну почему?
– Так получилось, детка, – смущённо сказал я. – Извини.
– Теперь уже никуда не уйдёте? – помолчав, спросила она.
– Нет, детка, никуда.
– И всегда будете рядом?
Так уж этот мир странно устроен, что люди лгут, чтобы скрыть правду, а драконы лгут, чтобы правду сказать. Я не человек. Я дракон. И я солгал:
– Да, детка. Всегда.