Страница:
Нора заглянула в гостиную и пошла наверх. А вдруг Дэйви поехал ее искать? Самым вероятным объяснением его отсутствия был вызов в полицейский участок, но в этом случае он оставил бы записку. Она посмотрела на место, где они обычно оставляли записки друг другу, — это была секция кухонного стола рядом с телефоном, стаканчиком с ручками и толстым блокнотом. На верхнем листочке было написано «грибы» и что-то еще — наверное, начало списка покупок. Нора подошла к другому месту, где могла быть записка, — столу в гостиной, однако там тоже не было ничего, кроме стопки журналов. Тогда она вернулась в кухню, еще раз обследовала рабочий и обеденный столы. Прошла в спальню — может, записка там? Ничего, кроме мятых простыней и одеял.
Почувствовав себя бесшабашной Норой, растворившейся в Нью-Йорке, она как раз направлялась в гостиную, когда зазвонил телефон.
Нора подняла трубку, надеясь вопреки сбежавшей себе услышать голос Дэйви.
— Я решилась и хочу, чтобы ты сделала то же самое, — произнес в трубке женский голос.
— Вы ошиблись номером...
— Не глупи, — сказала женщина, и только теперь Нора узнала голос своей свекрови. — Я хочу это сделать.
— Дэйви у вас?
— Никого тут нет. Я могу примчаться и отдать ее тебе прямо сейчас. Я так долго, так долго была с ней одна. Это очень важно, это просто необходимо, чтобы ты ее прочла! И я себе места не найду, пока не услышу твоего мнения.
— Вы хотите привезти свою книгу сюда? — удивилась Нора.
— Я хочу вырваться отсюда, — сказала Дэйзи. — Я не была на улице бог знает сколько! Я хочу увидеть улицы, я хочу увидеть мир! С тех пор как я решилась, я вся буквально пылаю от восторга!
— Я чувствую, — сказала Нора.
— Благословляю тебя за предложение, трижды благословляю тебя! Ты можешь привезти мне ее обратно во вторник или среду, когда мужчины уедут на работу.
— Вы собираетесь сесть за руль?
Дэйзи не выводила машину из гаража уже несколько десятков лет.
— Конечно, нет, — рассмеялась Дэйзи. — Меня привезет Джеффри. Не волнуйся, на Джеффри можно положиться целиком и полностью. Он как Кремль!
— Тогда вам лучше поторопиться, — сдалась Нора — Я не знаю, когда вернется Дэйви.
— Это так захватывающе,— пропела Дэйзи и повесила трубку.
Нора со стоном привалилась к стене. Дэйви не обязательно знать, что она видела книгу его матери. Акт передачи будет проведен словно под одеялом в темную ночь. Дэйзи отдаст ей рукопись, и через несколько дней Нора вернет ее. Ей даже не обязательно читать книгу: все, что от нее требуется, — это приободрить Дэйзи.
Нора выпрямилась и подошла к окну гостиной, стыдясь низости собственных мыслей.
Когда, по ее подсчетам, машина Дэйзи должна была свернуть на Крукид Майл-роуд, Нора вышла из дома и прошла к концу подъездной дорожки, куда почти одновременно с ней подрулил «мерседес». Дэйзи начала открывать дверь еще до того, как машина остановилась, и Нора сделала шаг назад. Дэйзи выскочила из машины и заключила ее в объятия.
— Мой дорогой гений! Мое спасение!
Дэйзи чуть отстранилась, исступленно глядя на Нору широко раскрытыми влажными глазами. Седые волосы ее были в полном беспорядке.
— Разве это не замечательно — такое озорство? — Она снова исступленно усмехнулась Норе, повернулась и с усилием подняла с заднего сиденья толстый кожаный чемоданчик, перетянутый ремнями.
— Вот. Отдаю это в твои волшебные руки.
Она протянула чемоданчик, как ценный приз, и Нора взяла его за ручку. Когда Дэйзи убрала руки, Нора чуть не уронила трофей — он весил не меньше двадцати-тридцати фунтов.
— Тяжелый, правда? — с гордостью поинтересовалась Дэйзи.
— Книга закончена? — спросила Нора.
— Это скажешь мне ты. Но конец близок, близок, он близок, и поэтому это была такая чудесная идея. Жду не дождусь услышать твое мнение. Боже правый! — Глаза ее округлились. — Знаешь что?
Нора подумала, что Дэйзи, вероятно, прочла в утренних газетах сообщения о Дике Дарте.
— Они построили эту омерзительную крепость на Поуст-роуд, прямо на том месте, где прежде стоял такой миленький домик.
— Да что вы! — подыграла Нора.
Дэйзи говорила о бетонно-блочном здании магазина, торгующего со скидкой, который уже около десяти лет занимал территорию площадью в два квартала на Поуст-роуд.
— Думаю, мне надо написать письмо с жалобой. А тем временем Джеффри расширит мой кругозор, повозив меня по городу, а ты сделаешь то же самое, сообщив мне свое мнение о книге. Пока я осматриваю окрестности, ты заглянешь в мой «бурлящий котел».
— Желаю приятно провести время, Дэйзи, — сказала Нора.
— Это тебе приятно провести время! — воскликнула Дэйзи. — А теперь, я думаю, нам с Джеффри пора отправляться. Я буду звонить сегодня вечером, чтобы услышать твои первые впечатления. Нам надо придумать пароль, чтобы удостовериться, что территория свободна. — Она закрыла глаза, затем открыла, и лицо ее просияло. — Придумала! Ты скажешь то же, что сказала мне, когда я звонила. Если Дэйви дома, скажешь, что я ошиблась номером. По-моему, замечательно, да? У меня талант на такие вещи. Наверное, я могла бы стать шпионкой. — Она забралась в машину и проворковала в открытое окно: — Жду не дождусь.
Нора наклонилась, чтобы взглянуть, как относится ко всему происходящему Джеффри. Лицо его было совершенно невозмутимо, глаза напоминали черные блестящие камушки. Он подался вперед и медленно проговорил:
— Миссис Ченсел, мне не хотелось бы показаться бесцеремонным, но если вам потребуется когда-нибудь моя помощь — позвоните. Моя фамилия Деодато, и в «Тополях» у меня есть собственный телефонный номер.
Нора сделала шаг назад, и машина тронулась с места. Дэйзи обернулась, и Нора пыталась улыбаться ей в ответ до тех пор, пока лицо свекрови не превратилось в белый воздушный шарик, уносящийся по улице прочь.
34
35
36
Почувствовав себя бесшабашной Норой, растворившейся в Нью-Йорке, она как раз направлялась в гостиную, когда зазвонил телефон.
Нора подняла трубку, надеясь вопреки сбежавшей себе услышать голос Дэйви.
— Я решилась и хочу, чтобы ты сделала то же самое, — произнес в трубке женский голос.
— Вы ошиблись номером...
— Не глупи, — сказала женщина, и только теперь Нора узнала голос своей свекрови. — Я хочу это сделать.
— Дэйви у вас?
— Никого тут нет. Я могу примчаться и отдать ее тебе прямо сейчас. Я так долго, так долго была с ней одна. Это очень важно, это просто необходимо, чтобы ты ее прочла! И я себе места не найду, пока не услышу твоего мнения.
— Вы хотите привезти свою книгу сюда? — удивилась Нора.
— Я хочу вырваться отсюда, — сказала Дэйзи. — Я не была на улице бог знает сколько! Я хочу увидеть улицы, я хочу увидеть мир! С тех пор как я решилась, я вся буквально пылаю от восторга!
— Я чувствую, — сказала Нора.
— Благословляю тебя за предложение, трижды благословляю тебя! Ты можешь привезти мне ее обратно во вторник или среду, когда мужчины уедут на работу.
— Вы собираетесь сесть за руль?
Дэйзи не выводила машину из гаража уже несколько десятков лет.
— Конечно, нет, — рассмеялась Дэйзи. — Меня привезет Джеффри. Не волнуйся, на Джеффри можно положиться целиком и полностью. Он как Кремль!
— Тогда вам лучше поторопиться, — сдалась Нора — Я не знаю, когда вернется Дэйви.
— Это так захватывающе,— пропела Дэйзи и повесила трубку.
Нора со стоном привалилась к стене. Дэйви не обязательно знать, что она видела книгу его матери. Акт передачи будет проведен словно под одеялом в темную ночь. Дэйзи отдаст ей рукопись, и через несколько дней Нора вернет ее. Ей даже не обязательно читать книгу: все, что от нее требуется, — это приободрить Дэйзи.
Нора выпрямилась и подошла к окну гостиной, стыдясь низости собственных мыслей.
Когда, по ее подсчетам, машина Дэйзи должна была свернуть на Крукид Майл-роуд, Нора вышла из дома и прошла к концу подъездной дорожки, куда почти одновременно с ней подрулил «мерседес». Дэйзи начала открывать дверь еще до того, как машина остановилась, и Нора сделала шаг назад. Дэйзи выскочила из машины и заключила ее в объятия.
— Мой дорогой гений! Мое спасение!
Дэйзи чуть отстранилась, исступленно глядя на Нору широко раскрытыми влажными глазами. Седые волосы ее были в полном беспорядке.
— Разве это не замечательно — такое озорство? — Она снова исступленно усмехнулась Норе, повернулась и с усилием подняла с заднего сиденья толстый кожаный чемоданчик, перетянутый ремнями.
— Вот. Отдаю это в твои волшебные руки.
Она протянула чемоданчик, как ценный приз, и Нора взяла его за ручку. Когда Дэйзи убрала руки, Нора чуть не уронила трофей — он весил не меньше двадцати-тридцати фунтов.
— Тяжелый, правда? — с гордостью поинтересовалась Дэйзи.
— Книга закончена? — спросила Нора.
— Это скажешь мне ты. Но конец близок, близок, он близок, и поэтому это была такая чудесная идея. Жду не дождусь услышать твое мнение. Боже правый! — Глаза ее округлились. — Знаешь что?
Нора подумала, что Дэйзи, вероятно, прочла в утренних газетах сообщения о Дике Дарте.
— Они построили эту омерзительную крепость на Поуст-роуд, прямо на том месте, где прежде стоял такой миленький домик.
— Да что вы! — подыграла Нора.
Дэйзи говорила о бетонно-блочном здании магазина, торгующего со скидкой, который уже около десяти лет занимал территорию площадью в два квартала на Поуст-роуд.
— Думаю, мне надо написать письмо с жалобой. А тем временем Джеффри расширит мой кругозор, повозив меня по городу, а ты сделаешь то же самое, сообщив мне свое мнение о книге. Пока я осматриваю окрестности, ты заглянешь в мой «бурлящий котел».
— Желаю приятно провести время, Дэйзи, — сказала Нора.
— Это тебе приятно провести время! — воскликнула Дэйзи. — А теперь, я думаю, нам с Джеффри пора отправляться. Я буду звонить сегодня вечером, чтобы услышать твои первые впечатления. Нам надо придумать пароль, чтобы удостовериться, что территория свободна. — Она закрыла глаза, затем открыла, и лицо ее просияло. — Придумала! Ты скажешь то же, что сказала мне, когда я звонила. Если Дэйви дома, скажешь, что я ошиблась номером. По-моему, замечательно, да? У меня талант на такие вещи. Наверное, я могла бы стать шпионкой. — Она забралась в машину и проворковала в открытое окно: — Жду не дождусь.
Нора наклонилась, чтобы взглянуть, как относится ко всему происходящему Джеффри. Лицо его было совершенно невозмутимо, глаза напоминали черные блестящие камушки. Он подался вперед и медленно проговорил:
— Миссис Ченсел, мне не хотелось бы показаться бесцеремонным, но если вам потребуется когда-нибудь моя помощь — позвоните. Моя фамилия Деодато, и в «Тополях» у меня есть собственный телефонный номер.
Нора сделала шаг назад, и машина тронулась с места. Дэйзи обернулась, и Нора пыталась улыбаться ей в ответ до тех пор, пока лицо свекрови не превратилось в белый воздушный шарик, уносящийся по улице прочь.
34
Положив кожаный чемоданчик на диван, Нора расстегнула пряжки ремней. Изрядно потрепанному чемоданчику было лет сорок-пятьдесят, кое-где на коже темнели пятна. Когда Нора справилась наконец с молнией, крышка на несколько дюймов приоткрылась, и покоившаяся внутри масса бумаги приподнялась — будто вздохнула.
Здесь были тысячи страничек разных цветов и размеров. В основном это были стандартные листы белой бумаги для пишущей машинки, одни пожелтели от времени, другие были цвета слоновой кости, или серыми, или красноватыми, светло-голубыми, розовыми и так далее. Примерно треть рукописи составляли вырванные из блокнотов листки с эмблемами разных отелей и даже бланки счетов «Ченсел-Хауса», исписанные с обратной стороны, а также все сорта бумаги для заметок, украшенные логотипами, собачками и лошадками.
Куда бы запрятать это уродство? Должен влезть под кровать. Нора опустилась на колени, подсунула руки под дно чемодана, подняла его с дивана и попятилась. Она едва видела комнату из-за открытой крышки. От кучи бумаги и от кожи чемодана в ее руках чуть уловимо пахло пылью и нафталином.
Из чемодана выпал лист и, покружившись в воздухе, опустился на пол. Он оказался титульным, на котором так и не появилось окончательное название книги: за много лет Дэйзи перепробовала их множество — она просто вписывала сюда новые, не вычеркивая старые.
В спальне Нора осторожно пробралась к дивану, затем нагнулась и опустила чемодан на джинсы и блузку, которые как раз собиралась погладить. Задержав дыхание, она приподняла одной рукой чемодан, а другой вытащила из-под него блузку с одной стороны и джинсы с другой. Затем Нора присела рядом с чемоданом. Несколько секунд она смотрела на него, уже сожалея о том, что предложила Дэйзи прочитать ее необъятную эпопею, потом, обхватив его руками, опустила на пол. Да, пожалуй, под кровать он влезет.
Нора посмотрела на ярко освещенную солнцем двойную раму окна слева от себя. Она встала, задернула шторы, вернулась к кровати, посмотрела на неаккуратную стопку бумаги у своих ног, вздохнула, взяла пачку толщиной листов в шестьдесят-семьдесят, перевернула титульный — или не титульный — лист и стала читать посвящение. На пожелтевшей бумаге с гербом отеля «Сахара» в Лас-Вегасе было напечатано: «Единственному человеку, дарившему мне поддержку, так необходимую любому писателю; той единственной, которая всегда была мне единственным другом, и без чьей поддержки я давно бы оставила эту затею, — себе».
На следующей странице — на листе, который тоже был с эмблемой отеля «Сахара», — красовался эпиграф, позаимствованный якобы у Вольфа Дж. Флайвила: «Мир населен неблагодарными дебилами, ослами и теми, кто еще хуже».
Нора начала «приятно проводить время».
«Часть первая: Как мерзавцы пробирались к власти».
Она приступила к первой главе. Сквозь лабиринт бесконечных линий, перечеркивающих текст, стрелки к фразам на полях и перестановки слов Нора следила за темными делами Клементины и Эдельберта Пойзонов, обитавших в ветхом готическом особняке под названием «Плющ» в городке Уэстфолл. Клементина — художница, чья былая красота еще не померкла, несмотря на лишний вес, набранный ею за годы неудачного замужества, — немного пила, немного плакала, подумывала о самоубийстве и имела странноватые — ироничные и прохладные — отношения со своим сыном Эгбертом. Эдельберт нажил и потерял миллионы на том, что играл с еще большими миллионами, оставленными ему тираном-отцом, Арчибальдом Пойзоном, а также соблазнял официанток, секретарш, уборщиц и леди Эйвон. Когда он бывал дома, Эдельберт любил сидеть на прогнившей террасе, разглядывая в телескоп пролив Лонг-Айленд в надежде увидеть идущее на дно судно или тонущего купальщика. Эгберт был бесхребетным олухом и большую часть времени валялся в постели. В атмосфере старого особняка клубилась какая-то смутная, но грязная тайна, а может быть, и несколько смутных и грязных тайн.
Дойдя до конца первой главы, Нора подняла глаза и поняла, что читает уже около получаса. Дэйви все не было. Нора посмотрела в конец последней страницы.
«Ты прекрасно знаешь, что я никогда не хотел приручать Эгберта, — сказал Эдельберт».
Приручать? Эгберт действительно напоминал того, кого можно приручить. Например, бездомную собаку.
Зазвонил телефон. Надеясь услышать голос мужа, Нора сняла трубку:
— Алло?
— Чудненько, чудненько! Ты не сказала, что я ошиблась номером, значит, ты можешь говорить. — Язык Дэйзи чуть заплетался. — Ну, и каково первое впечатление?
— Я думаю, это интересно.
— Уф! Ты должна сказать что-то еще.
— Мне очень приятно читать, правда. Мне нравится Эдельберт и его телескоп.
— Элден мог часами разглядывать катера с девчонками без лифчиков на борту. А до какого места ты дошла?
— Доконца первой главы.
— Хм. — Дэйзи была явно разочарована. — А что тебе больше всего понравилось?
— Я думаю, стиль. Напоминает черный юмор... В духе Чарльза Адамса.
— Это потому что ты прочитала только первую главу, — сказала Дэйзи. — Потом там все несколько раз очень сильно меняется. Увидишь, тебя ждет масса приключений и сюрпризов. По крайней мере, я надеюсь на это. Ну, читай, читай дальше. А тебе действительно нравится?
— Очень.
— Ура! — воскликнула Дэйзи. — Ладно, не трать времени на разговор со мной и — вперед. — Она повесила трубку.
Нора вернулась к дивану и принялась за вторую главу.
Эдельберт стоял около высокой костлявой блондинки и подписывался фальшивым именем в книге регистрации посетителей отеля. В номере он велел женщине раздеться. «Милый, может быть, сначала выпьем?» — «Делай, как я говорю», — приказал Эдельберт. Женщина разделась и обняла его. Но Эдельберт оттолкнул ее. Женщина сказала, что думала, что они друзья. Эдельберт достал из кармана пиджака револьвер и выстрелил ей в лоб.
Нора снова перечитала эту строчку. «Эдельберт поднял револьвер, нажал на курок и влепил пулю в ее глупый лоб». Это была новая ипостась Эдельберта. Нора улыбнулась про себя идее Дэйзи превратить Элдена в убийцу. В лице блондинки Дэйзи убивала всех любовниц своего мужа.
Снова зазвонил телефон. Нора застонала и, взяв трубку, проговорила:
— Дэйзи, пожалуйста, ты не могла бы дать мне побольше времени?
— Кто такая Дэйзи? — спросил в ответ мужской голос.
— Извините, — сказала Нора. — Думала, звонит другой человек.
— Я так и понял. Кто бы она ни была, надеюсь, она даст вам столько времени, сколько требуется.
— Холли! — узнала Нора — То есть я хотела сказать — шеф Фенн. Простите. Я рада, что вы позвонили. У вас наверняка какие-то новости.
— Зовите меня Холли, но звоню я потому, что у нас пока абсолютно никаких новостей. Мы наконец привезли с площадки для гольфа доктора миссис Вейл, он накачал ее успокоительным и отправил в больницу в Норуолк. Если верить ему, что-то вразумительное мы сможем услышать от Натали не раньше чем в понедельник утром. Так что на одну ночь можете расслабиться.
Нора поблагодарила его и добавила:
— Думаю, если я вас буду называть Холли, вам следует называть меня Норой.
— Уже начал, — ответил он. — Я позвоню в понедельник утром около девяти, самое позднее в десять.
Волна облегчения расслабила напряженные мышцы спины Норы. Холли Фенн считает ее невиновной в том, что случилось с Натали, это очевидно. Холли Фенн хочет разобраться.
Она вернулась к эпопее Дэйзи.
Эдельберт припарковал машину у своего разваливающегося дома и пошел вытаскивать из постели Эгберта. Эгберт встал с пола, куда скинул его отец, забрался обратно в кровать и накрылся одеялом с головой. Эдельберт спустился вниз и велел подобострастному дворецкому принести в библиотеку мартини в пропорции шесть к одному. К моменту, когда слуга вернулся с выпивкой, Эдельберт с головой ушел в чтение тома под названием «История семьи Пойзонов в Америке».
Началась новая глава, очевидно, из более ранней редакции романа. На пожелтевших страницах буквы то карабкались вверх, то уползали под строчку, все "е" кренились влево, а каждая "о" была пробита насквозь.
Эдельберт читал историю своего отца того периода, когда родился Эгберт. Втайне сочувствующий нацистам Арчибальд нажил миллионы, вкладывая деньги в германские концерны, производившие вооружение, и только обостряющиеся личные проблемы временно отвлекли его от потаенных попыток консолидации группы правых миллионеров в фашистское движение. Трижды перечитав несколько страниц, Нора поняла наконец, что Эдельберт и Клементина, видимо, произвели на свет внука, о котором так пылко мечтал Арчибальд. Но ребенок то ли умер, то ли они отдали его на усыновление. Длиннющие тирады Арчибальда, уговаривавшего их хоть как-то возместить эту потерю, ни к чему не привели. Убедившись, что приказы и ультиматумы не подействовали, Арчибальд уведомил сына, что исключит его из завещания, если он не произведет на свет наследника.
Все это было полускрыто под яростными взрывами восклицательных знаков, сложной и запутанной грамматикой и отсылающими назад предложениями. Фантазии Арчибальда по поводу американского фашизма клубились на множестве страниц описаниями нацистской формы и других регалий. И, окончательно запутав сюжет, появился даже Гитлер. Нора так и не поняла, был ли новый сын приручен, взят на усыновление или даже воскрешен.
Нора перевернула страницу, отпечатанную на бумаге с гербом отеля «Риц-Карлтон», и бегло просмотрела три абзаца, прежде чем в голове ее тревожным эхом вдруг отозвались первые два предложения. Она вернулась к первому абзацу, перечитала его, затем еще раз: «Туфли Эдельберта были в мелкой сетке трещин. Действительно, туфли Эдельберта не были туфлями привередливого человека, и эти складки, скрытые пятна и царапины отражали его характер».
— О боже! — воскликнула Нора. — Так это Дэйзи!
Здесь были тысячи страничек разных цветов и размеров. В основном это были стандартные листы белой бумаги для пишущей машинки, одни пожелтели от времени, другие были цвета слоновой кости, или серыми, или красноватыми, светло-голубыми, розовыми и так далее. Примерно треть рукописи составляли вырванные из блокнотов листки с эмблемами разных отелей и даже бланки счетов «Ченсел-Хауса», исписанные с обратной стороны, а также все сорта бумаги для заметок, украшенные логотипами, собачками и лошадками.
Куда бы запрятать это уродство? Должен влезть под кровать. Нора опустилась на колени, подсунула руки под дно чемодана, подняла его с дивана и попятилась. Она едва видела комнату из-за открытой крышки. От кучи бумаги и от кожи чемодана в ее руках чуть уловимо пахло пылью и нафталином.
Из чемодана выпал лист и, покружившись в воздухе, опустился на пол. Он оказался титульным, на котором так и не появилось окончательное название книги: за много лет Дэйзи перепробовала их множество — она просто вписывала сюда новые, не вычеркивая старые.
В спальне Нора осторожно пробралась к дивану, затем нагнулась и опустила чемодан на джинсы и блузку, которые как раз собиралась погладить. Задержав дыхание, она приподняла одной рукой чемодан, а другой вытащила из-под него блузку с одной стороны и джинсы с другой. Затем Нора присела рядом с чемоданом. Несколько секунд она смотрела на него, уже сожалея о том, что предложила Дэйзи прочитать ее необъятную эпопею, потом, обхватив его руками, опустила на пол. Да, пожалуй, под кровать он влезет.
Нора посмотрела на ярко освещенную солнцем двойную раму окна слева от себя. Она встала, задернула шторы, вернулась к кровати, посмотрела на неаккуратную стопку бумаги у своих ног, вздохнула, взяла пачку толщиной листов в шестьдесят-семьдесят, перевернула титульный — или не титульный — лист и стала читать посвящение. На пожелтевшей бумаге с гербом отеля «Сахара» в Лас-Вегасе было напечатано: «Единственному человеку, дарившему мне поддержку, так необходимую любому писателю; той единственной, которая всегда была мне единственным другом, и без чьей поддержки я давно бы оставила эту затею, — себе».
На следующей странице — на листе, который тоже был с эмблемой отеля «Сахара», — красовался эпиграф, позаимствованный якобы у Вольфа Дж. Флайвила: «Мир населен неблагодарными дебилами, ослами и теми, кто еще хуже».
Нора начала «приятно проводить время».
«Часть первая: Как мерзавцы пробирались к власти».
Она приступила к первой главе. Сквозь лабиринт бесконечных линий, перечеркивающих текст, стрелки к фразам на полях и перестановки слов Нора следила за темными делами Клементины и Эдельберта Пойзонов, обитавших в ветхом готическом особняке под названием «Плющ» в городке Уэстфолл. Клементина — художница, чья былая красота еще не померкла, несмотря на лишний вес, набранный ею за годы неудачного замужества, — немного пила, немного плакала, подумывала о самоубийстве и имела странноватые — ироничные и прохладные — отношения со своим сыном Эгбертом. Эдельберт нажил и потерял миллионы на том, что играл с еще большими миллионами, оставленными ему тираном-отцом, Арчибальдом Пойзоном, а также соблазнял официанток, секретарш, уборщиц и леди Эйвон. Когда он бывал дома, Эдельберт любил сидеть на прогнившей террасе, разглядывая в телескоп пролив Лонг-Айленд в надежде увидеть идущее на дно судно или тонущего купальщика. Эгберт был бесхребетным олухом и большую часть времени валялся в постели. В атмосфере старого особняка клубилась какая-то смутная, но грязная тайна, а может быть, и несколько смутных и грязных тайн.
Дойдя до конца первой главы, Нора подняла глаза и поняла, что читает уже около получаса. Дэйви все не было. Нора посмотрела в конец последней страницы.
«Ты прекрасно знаешь, что я никогда не хотел приручать Эгберта, — сказал Эдельберт».
Приручать? Эгберт действительно напоминал того, кого можно приручить. Например, бездомную собаку.
Зазвонил телефон. Надеясь услышать голос мужа, Нора сняла трубку:
— Алло?
— Чудненько, чудненько! Ты не сказала, что я ошиблась номером, значит, ты можешь говорить. — Язык Дэйзи чуть заплетался. — Ну, и каково первое впечатление?
— Я думаю, это интересно.
— Уф! Ты должна сказать что-то еще.
— Мне очень приятно читать, правда. Мне нравится Эдельберт и его телескоп.
— Элден мог часами разглядывать катера с девчонками без лифчиков на борту. А до какого места ты дошла?
— Доконца первой главы.
— Хм. — Дэйзи была явно разочарована. — А что тебе больше всего понравилось?
— Я думаю, стиль. Напоминает черный юмор... В духе Чарльза Адамса.
— Это потому что ты прочитала только первую главу, — сказала Дэйзи. — Потом там все несколько раз очень сильно меняется. Увидишь, тебя ждет масса приключений и сюрпризов. По крайней мере, я надеюсь на это. Ну, читай, читай дальше. А тебе действительно нравится?
— Очень.
— Ура! — воскликнула Дэйзи. — Ладно, не трать времени на разговор со мной и — вперед. — Она повесила трубку.
Нора вернулась к дивану и принялась за вторую главу.
Эдельберт стоял около высокой костлявой блондинки и подписывался фальшивым именем в книге регистрации посетителей отеля. В номере он велел женщине раздеться. «Милый, может быть, сначала выпьем?» — «Делай, как я говорю», — приказал Эдельберт. Женщина разделась и обняла его. Но Эдельберт оттолкнул ее. Женщина сказала, что думала, что они друзья. Эдельберт достал из кармана пиджака револьвер и выстрелил ей в лоб.
Нора снова перечитала эту строчку. «Эдельберт поднял револьвер, нажал на курок и влепил пулю в ее глупый лоб». Это была новая ипостась Эдельберта. Нора улыбнулась про себя идее Дэйзи превратить Элдена в убийцу. В лице блондинки Дэйзи убивала всех любовниц своего мужа.
Снова зазвонил телефон. Нора застонала и, взяв трубку, проговорила:
— Дэйзи, пожалуйста, ты не могла бы дать мне побольше времени?
— Кто такая Дэйзи? — спросил в ответ мужской голос.
— Извините, — сказала Нора. — Думала, звонит другой человек.
— Я так и понял. Кто бы она ни была, надеюсь, она даст вам столько времени, сколько требуется.
— Холли! — узнала Нора — То есть я хотела сказать — шеф Фенн. Простите. Я рада, что вы позвонили. У вас наверняка какие-то новости.
— Зовите меня Холли, но звоню я потому, что у нас пока абсолютно никаких новостей. Мы наконец привезли с площадки для гольфа доктора миссис Вейл, он накачал ее успокоительным и отправил в больницу в Норуолк. Если верить ему, что-то вразумительное мы сможем услышать от Натали не раньше чем в понедельник утром. Так что на одну ночь можете расслабиться.
Нора поблагодарила его и добавила:
— Думаю, если я вас буду называть Холли, вам следует называть меня Норой.
— Уже начал, — ответил он. — Я позвоню в понедельник утром около девяти, самое позднее в десять.
Волна облегчения расслабила напряженные мышцы спины Норы. Холли Фенн считает ее невиновной в том, что случилось с Натали, это очевидно. Холли Фенн хочет разобраться.
Она вернулась к эпопее Дэйзи.
Эдельберт припарковал машину у своего разваливающегося дома и пошел вытаскивать из постели Эгберта. Эгберт встал с пола, куда скинул его отец, забрался обратно в кровать и накрылся одеялом с головой. Эдельберт спустился вниз и велел подобострастному дворецкому принести в библиотеку мартини в пропорции шесть к одному. К моменту, когда слуга вернулся с выпивкой, Эдельберт с головой ушел в чтение тома под названием «История семьи Пойзонов в Америке».
Началась новая глава, очевидно, из более ранней редакции романа. На пожелтевших страницах буквы то карабкались вверх, то уползали под строчку, все "е" кренились влево, а каждая "о" была пробита насквозь.
Эдельберт читал историю своего отца того периода, когда родился Эгберт. Втайне сочувствующий нацистам Арчибальд нажил миллионы, вкладывая деньги в германские концерны, производившие вооружение, и только обостряющиеся личные проблемы временно отвлекли его от потаенных попыток консолидации группы правых миллионеров в фашистское движение. Трижды перечитав несколько страниц, Нора поняла наконец, что Эдельберт и Клементина, видимо, произвели на свет внука, о котором так пылко мечтал Арчибальд. Но ребенок то ли умер, то ли они отдали его на усыновление. Длиннющие тирады Арчибальда, уговаривавшего их хоть как-то возместить эту потерю, ни к чему не привели. Убедившись, что приказы и ультиматумы не подействовали, Арчибальд уведомил сына, что исключит его из завещания, если он не произведет на свет наследника.
Все это было полускрыто под яростными взрывами восклицательных знаков, сложной и запутанной грамматикой и отсылающими назад предложениями. Фантазии Арчибальда по поводу американского фашизма клубились на множестве страниц описаниями нацистской формы и других регалий. И, окончательно запутав сюжет, появился даже Гитлер. Нора так и не поняла, был ли новый сын приручен, взят на усыновление или даже воскрешен.
Нора перевернула страницу, отпечатанную на бумаге с гербом отеля «Риц-Карлтон», и бегло просмотрела три абзаца, прежде чем в голове ее тревожным эхом вдруг отозвались первые два предложения. Она вернулась к первому абзацу, перечитала его, затем еще раз: «Туфли Эдельберта были в мелкой сетке трещин. Действительно, туфли Эдельберта не были туфлями привередливого человека, и эти складки, скрытые пятна и царапины отражали его характер».
— О боже! — воскликнула Нора. — Так это Дэйзи!
35
Пораженная, она подняла глаза от рукописи. Мало того что Клайд Морнинг и Марлетта Титайм были одним и тем же лицом, — оказывается, этим самым лицом была Дэйзи Ченсел! После того как первые авторы «Черного дрозда» покинули «Ченсел-Хаус», Элден заменил их своей женой, и она поставила на поток романы ужасов, постепенно развивая в себе склонность ко всему мрачному и пугающему. Никто никогда не видел и не слышал двух самых старых и преданных авторов «Черного дрозда», потому что их не существовало в природе. «Призрак» был похоронен на полке, потому что Дэйзи утратила интерес к своей деятельности и писала его, будучи пьяной, либо усталой, либо пьяной и усталой одновременно. Эллен никогда не возродит «Черного дрозда». Тут Дэйви был прав, хотя и не понимал, почему именно.
Интересно, подумала Нора, как он отреагирует, если она поделится с ним своим открытием. И тут же поняла, что не решится на это. Она в точности могла предсказать его реакцию: минут двадцать Дэйви будет кипеть и возмущаться, а потом спустится вниз и спрячется в музыке Пуччини. И вновь две разные Норы ожили в ее теле, которое поднялось и прошло на кухню, чтобы сделать себе сэндвич с ветчиной. Психика Дэйзи была настолько расшатанной, что трудно было предугадать, как она отреагирует на то, что ее псевдонимы раскрыты, — будет в ярости или, наоборот, в восторге. Нора вернулась с сэндвичем в спальню и вдруг поняла, что Дэйви нет уже несколько часов. Что ж, по крайней мере, он наверняка не в больнице, не воркует над Натали Вейл. Нора решила сделать в точности то же самое, что тогда на шоссе, — отложить решение и подождать, пока оно придет само. Правильный выбор продиктует ей поведение Дэйзи.
Нора откусила кусок сэндвича и стала перелистывать страницы, пытаясь понять, к чему же ведет написанная Дэйзи история.
Час спустя она решила, что если история и ведет к чему-то, то движется она в направлении, понятном лишь одной Дэйзи. Сцены заканчивались, а потом, словно их забыли убрать из черновика, с небольшими вариациями повторялись. Тон повествования менялся от сухого к истеричному и обратно. Иногда какую-нибудь вполне стройную по смыслу часть прерывали несколько написанных от руки пассажей с совершенно бессвязными словами и фразами. Некоторые сцены обрывались на середине предложения, словно Дэйзи собиралась дописать их позже, да позабыла. В книге не было и намека хоть на какой-то, пусть самый обыкновенный, сюжет. Одна из глав состояла всего лишь из одной фразы: «Автору хочется выпить еще немного и лечь спать. Советую и вам, идиоты, сделать то же самое».
В конце концов Нору замутило от бесконечных поисков и копания во всяких стрелочках, сносках и вымаранных кусках. Она решила подсмотреть, чем же все это кончилось, и вытянула из стопки последние тридцать страниц. Они были аккуратно отпечатаны на белой бумаге без исправлений, вставок и каких-либо пометок. Откинувшись на спинку дивана, Нора продолжала читать, и вскоре снова почувствовала себя так, будто запуталась в колючей проволоке.
финалом книги Дэйзи стал спор между Клементиной и Эдельбертом, напряженность которого нарастала в течение долгих лет их брака. На некоторых страницах им было по двадцать лет, на других — по сорок, пятьдесят, шестьдесят. Место спора тоже переносилось из разных комнат их дома в купе поезда, обеденные залы и на открытые террасы отелей европейских городов. То они лениво прохаживались по травке в лондонском парке, то подкреплялись в баре на Третьей авеню в два часа ночи. Чего так и не поняла Нора, так это сути и причины спора.
Клементина изрыгала обвинения, а Эдельберт отвечал ей ничего не значащими репликами, касавшимися в основном музыки. «Я поддерживала на плаву твое дело, ублюдок, а вместо благодарности получила от тебя удар в зубы». На что Эдельберт отвечал, что никогда особо не любил Хэнка Уильямса[13]. «Вся твоя жизнь, как и жизнь нашего сына, основана на лжи». — «Дешевая музыка звучит хорошо только по радио в машине». — «Ты не просто проходимец, ты проходимец, измазанный кровью». — «Большинство людей предпочтут симфонии бейсбольный матч и будут правы». Каждая фраза была пропитана желчью, злостью и горечью, вызванными предметом, явно хорошо знакомым Клементине и Эдельберту, но недоступным для понимания Норы.
В последнем абзаце автор уводил внимание читателя от главных действующих лиц к описанию террасы какого-то ресторана в Итальянских Альпах. На столах искрились бокалы, а на розовых скатертях рядом с белыми тарелками нарядно выстроились и сверкали серебром приборы. Слепили снегом вершины темных гор над террасой. Где-то вдали пела птица, и над дальним столиком поднималось и растворялось в воздухе белое облачко сигаретного дыма.
"«Проходимец», — сказала Клементина, а глупое солнце, за неимением выбора, заливало светом этот отравленный[14] мир".
Нора положила поверх стопки последнюю страницу, и тут раздался звук, которого сейчас она страшилась больше всего, — телефонный звонок.
Интересно, подумала Нора, как он отреагирует, если она поделится с ним своим открытием. И тут же поняла, что не решится на это. Она в точности могла предсказать его реакцию: минут двадцать Дэйви будет кипеть и возмущаться, а потом спустится вниз и спрячется в музыке Пуччини. И вновь две разные Норы ожили в ее теле, которое поднялось и прошло на кухню, чтобы сделать себе сэндвич с ветчиной. Психика Дэйзи была настолько расшатанной, что трудно было предугадать, как она отреагирует на то, что ее псевдонимы раскрыты, — будет в ярости или, наоборот, в восторге. Нора вернулась с сэндвичем в спальню и вдруг поняла, что Дэйви нет уже несколько часов. Что ж, по крайней мере, он наверняка не в больнице, не воркует над Натали Вейл. Нора решила сделать в точности то же самое, что тогда на шоссе, — отложить решение и подождать, пока оно придет само. Правильный выбор продиктует ей поведение Дэйзи.
Нора откусила кусок сэндвича и стала перелистывать страницы, пытаясь понять, к чему же ведет написанная Дэйзи история.
Час спустя она решила, что если история и ведет к чему-то, то движется она в направлении, понятном лишь одной Дэйзи. Сцены заканчивались, а потом, словно их забыли убрать из черновика, с небольшими вариациями повторялись. Тон повествования менялся от сухого к истеричному и обратно. Иногда какую-нибудь вполне стройную по смыслу часть прерывали несколько написанных от руки пассажей с совершенно бессвязными словами и фразами. Некоторые сцены обрывались на середине предложения, словно Дэйзи собиралась дописать их позже, да позабыла. В книге не было и намека хоть на какой-то, пусть самый обыкновенный, сюжет. Одна из глав состояла всего лишь из одной фразы: «Автору хочется выпить еще немного и лечь спать. Советую и вам, идиоты, сделать то же самое».
В конце концов Нору замутило от бесконечных поисков и копания во всяких стрелочках, сносках и вымаранных кусках. Она решила подсмотреть, чем же все это кончилось, и вытянула из стопки последние тридцать страниц. Они были аккуратно отпечатаны на белой бумаге без исправлений, вставок и каких-либо пометок. Откинувшись на спинку дивана, Нора продолжала читать, и вскоре снова почувствовала себя так, будто запуталась в колючей проволоке.
финалом книги Дэйзи стал спор между Клементиной и Эдельбертом, напряженность которого нарастала в течение долгих лет их брака. На некоторых страницах им было по двадцать лет, на других — по сорок, пятьдесят, шестьдесят. Место спора тоже переносилось из разных комнат их дома в купе поезда, обеденные залы и на открытые террасы отелей европейских городов. То они лениво прохаживались по травке в лондонском парке, то подкреплялись в баре на Третьей авеню в два часа ночи. Чего так и не поняла Нора, так это сути и причины спора.
Клементина изрыгала обвинения, а Эдельберт отвечал ей ничего не значащими репликами, касавшимися в основном музыки. «Я поддерживала на плаву твое дело, ублюдок, а вместо благодарности получила от тебя удар в зубы». На что Эдельберт отвечал, что никогда особо не любил Хэнка Уильямса[13]. «Вся твоя жизнь, как и жизнь нашего сына, основана на лжи». — «Дешевая музыка звучит хорошо только по радио в машине». — «Ты не просто проходимец, ты проходимец, измазанный кровью». — «Большинство людей предпочтут симфонии бейсбольный матч и будут правы». Каждая фраза была пропитана желчью, злостью и горечью, вызванными предметом, явно хорошо знакомым Клементине и Эдельберту, но недоступным для понимания Норы.
В последнем абзаце автор уводил внимание читателя от главных действующих лиц к описанию террасы какого-то ресторана в Итальянских Альпах. На столах искрились бокалы, а на розовых скатертях рядом с белыми тарелками нарядно выстроились и сверкали серебром приборы. Слепили снегом вершины темных гор над террасой. Где-то вдали пела птица, и над дальним столиком поднималось и растворялось в воздухе белое облачко сигаретного дыма.
"«Проходимец», — сказала Клементина, а глупое солнце, за неимением выбора, заливало светом этот отравленный[14] мир".
Нора положила поверх стопки последнюю страницу, и тут раздался звук, которого сейчас она страшилась больше всего, — телефонный звонок.
36
— Слава богу, я не услышала самую гадкую на свете фразу: «Вы не туда попали». Разве я не была умницей? Разве я не была самой терпеливой малышкой на этом свете? Я горжусь собой, очень-очень! Я ходила кругами вокруг телефона, брала трубку, а потом клала ее обратно, несколько раз я набирала первые три цифры твоего номера, но потом все равно опускала эту проклятую трубку. Я обещала тебе несколько часов мира и отдохновения от маленькой Дэйзи, и вот — по моим подсчетам прошло три часа двадцать две минуты... Так что же ты думаешь по поводу всего этого? Скажи мне, скорее скажи мне, моя дорогая, моя бесценная Нора, пожалуйста, скажи что-нибудь!
— Здравствуйте, Дэйзи, — сказала Нора.
— Я знаю, я слишком взволнована, чтобы заткнуться самой и дать сказать хоть слово тебе. До какого места ты дошла? Что ты думаешь? Тебе ведь нравится, правда?
— Это действительно нечто, — сказала Нора.
— Еще бы! Продолжай!
— Я никогда не читала ничего подобного.
— Ты уже прочитала все? Ты не могла, ты, наверное, перескакивала.
— Нет, не перескакивала, — соврала Нора. — Это не та книга, в которой можно пропускать куски.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Во-первых, сюжет такой напряженный, насыщенный. — Дэйзи удовлетворенно хмыкнула на другом конце провода, и Нора продолжала: — Надо быть очень внимательной, когда читаешь.
— Надеюсь, что это так. Но продолжай же, Нора, говори со мной.
— Это настоящее произведение.
— Какое произведение? Выражайся точнее. Сбивающее с толку? Раздражающее?
— Очень насыщенное.
— По-моему, ты повторяешься. Какое именно насыщенное произведение?
— Ну, интеллектуальное. — Нора будто пробиралась ощупью.
— Интеллектуальное?
— Когда читаешь, приходится напряженно думать.
— О'кей, но ты говоришь все время одно и то же. Несколько минут назад, говоря о том, что это не та книга, в которой можно пропускать куски, ты сказала «во-первых». Значит, должно быть и «во-вторых».
Нора силилась вспомнить, что собиралась сказать дальше.
— Очевидно, я имела в виду состояние рукописи. — На другом конце провода повисла напряженная тишина. — Ну, все эти изменения, выкинутые куски.
— Господи, да конечно, всю рукопись надо перепечатать, но ты ведь так хотела увидеть ее, помнишь? Вот я и дала тебе ее такой как есть, это же очевидно. В изданном виде ее каждый может прочитать. Но дело не в этом: я так хочу знать твое мнение, а ты уклоняешься и говоришь о чем-то совершенно не относящемся к делу.
— Извините. Я только хотела сказать, что в таком виде рукопись нельзя прочесть быстро.
— Да, ты достаточно ясно высказалась по этому пустяковому поводу, так что теперь давай отложим его в сторону. Сейчас я спокойно сяду и начну впитывать твои наблюдения. Говори.
— Некоторые части очень смешные, — сказала Нора.
— Молодец, молодец. Я действительно хотела, чтобы некоторые части были экстатически смешными. Не все, конечно.
— Разумеется, нет. Книга просто полна гнева.
— Надо думать. Нескончаемый гнев. Грр!
— Мне кажется, вы очень рисковали.
— Ты заметила это? Умница! Благослови боже твою светлую головку. Скажи что-нибудь еще.
— Мне показалось, что вы экспериментируете.
— Экспериментирую? Что конкретно тебя заставило подумать, что я экспериментирую?
— Ну, то, как вы повторяете некоторые сцены. А другие обрываете, и они остаются незавершенными.
— Ты говоришь о том, что некоторые моменты повторяются после того, как уже произошли, но повторяются по-иному, так что открывается их истинное значение? А в других случаях, поскольку и читателю с одной извилиной будет ясно, что произойдет дальше, нет смысла дописывать сцену до конца. Бог мой, это ведь роман, а не периодическая пресса.
— Да, вы правы. Это изумительный роман, Дэйзи.
— Тогда скажи мне, что в нем изумительного. Нора, будто вновь, ощупью, попробовала самые нейтральные слова, которыми можно было охарактеризовать книгу Дэйзи.
— Он такой откровенный, такой смелый.
— Но почему ты так думаешь?! — Дэйзи уже кричала.
— Ну... Во многих книгах действие начинается в одном месте, а потом тебе просто рассказывают историю, и все. А вы, по-моему, не захотели идти прямой дорогой.
— Я шла дорогой прямой, как бельевая веревка! И если ты этого не заметила, то вообще ничего не поняла.
— Здравствуйте, Дэйзи, — сказала Нора.
— Я знаю, я слишком взволнована, чтобы заткнуться самой и дать сказать хоть слово тебе. До какого места ты дошла? Что ты думаешь? Тебе ведь нравится, правда?
— Это действительно нечто, — сказала Нора.
— Еще бы! Продолжай!
— Я никогда не читала ничего подобного.
— Ты уже прочитала все? Ты не могла, ты, наверное, перескакивала.
— Нет, не перескакивала, — соврала Нора. — Это не та книга, в которой можно пропускать куски.
— Что ты хочешь этим сказать?
— Во-первых, сюжет такой напряженный, насыщенный. — Дэйзи удовлетворенно хмыкнула на другом конце провода, и Нора продолжала: — Надо быть очень внимательной, когда читаешь.
— Надеюсь, что это так. Но продолжай же, Нора, говори со мной.
— Это настоящее произведение.
— Какое произведение? Выражайся точнее. Сбивающее с толку? Раздражающее?
— Очень насыщенное.
— По-моему, ты повторяешься. Какое именно насыщенное произведение?
— Ну, интеллектуальное. — Нора будто пробиралась ощупью.
— Интеллектуальное?
— Когда читаешь, приходится напряженно думать.
— О'кей, но ты говоришь все время одно и то же. Несколько минут назад, говоря о том, что это не та книга, в которой можно пропускать куски, ты сказала «во-первых». Значит, должно быть и «во-вторых».
Нора силилась вспомнить, что собиралась сказать дальше.
— Очевидно, я имела в виду состояние рукописи. — На другом конце провода повисла напряженная тишина. — Ну, все эти изменения, выкинутые куски.
— Господи, да конечно, всю рукопись надо перепечатать, но ты ведь так хотела увидеть ее, помнишь? Вот я и дала тебе ее такой как есть, это же очевидно. В изданном виде ее каждый может прочитать. Но дело не в этом: я так хочу знать твое мнение, а ты уклоняешься и говоришь о чем-то совершенно не относящемся к делу.
— Извините. Я только хотела сказать, что в таком виде рукопись нельзя прочесть быстро.
— Да, ты достаточно ясно высказалась по этому пустяковому поводу, так что теперь давай отложим его в сторону. Сейчас я спокойно сяду и начну впитывать твои наблюдения. Говори.
— Некоторые части очень смешные, — сказала Нора.
— Молодец, молодец. Я действительно хотела, чтобы некоторые части были экстатически смешными. Не все, конечно.
— Разумеется, нет. Книга просто полна гнева.
— Надо думать. Нескончаемый гнев. Грр!
— Мне кажется, вы очень рисковали.
— Ты заметила это? Умница! Благослови боже твою светлую головку. Скажи что-нибудь еще.
— Мне показалось, что вы экспериментируете.
— Экспериментирую? Что конкретно тебя заставило подумать, что я экспериментирую?
— Ну, то, как вы повторяете некоторые сцены. А другие обрываете, и они остаются незавершенными.
— Ты говоришь о том, что некоторые моменты повторяются после того, как уже произошли, но повторяются по-иному, так что открывается их истинное значение? А в других случаях, поскольку и читателю с одной извилиной будет ясно, что произойдет дальше, нет смысла дописывать сцену до конца. Бог мой, это ведь роман, а не периодическая пресса.
— Да, вы правы. Это изумительный роман, Дэйзи.
— Тогда скажи мне, что в нем изумительного. Нора, будто вновь, ощупью, попробовала самые нейтральные слова, которыми можно было охарактеризовать книгу Дэйзи.
— Он такой откровенный, такой смелый.
— Но почему ты так думаешь?! — Дэйзи уже кричала.
— Ну... Во многих книгах действие начинается в одном месте, а потом тебе просто рассказывают историю, и все. А вы, по-моему, не захотели идти прямой дорогой.
— Я шла дорогой прямой, как бельевая веревка! И если ты этого не заметила, то вообще ничего не поняла.