Страница:
Я прикрыла глаза и продолжила дальнейший анализ.
Так. «Родители » — вычеркиваем. Адресаты выбыли.
Что там дальше?
А дальше выплыл «Белый таракан». Который за десять лет скорей всего трансформировался, сменил хозяев и теперь там симпатичное турагенство или продуктовый магазинчик. Однако я могу и ошибаться.
Я завела машинку и поехала искать гаишников. На ловца, однако, зверь и сам бежит, и не успела я проехать и сотни метров, как меня остановили, содрали штраф за неправильный поворот и заодно объяснили как проехать к «Белому таракану». Оказывается, никакие кризисы ему не помешали, и забегаловка эта даже вроде процветала.
Заведение сие располагалось в центре города и занимало белый павильончик в углу площади перед помпезным сооружением с надписью «Арт — палас». Прошла по безукоризненно чистым серым плиткам к «Таракану» и посмотрела на дверь. На ней черным маркером было небрежно написано : с 8 до 5, без выходных.
«Странный у них режим», — пожала я плечами. Что это за хулиганистое заведение, которое открыто только днем? И дернула ручку двери. Потом еще, посильнее. Дверь стояла намертво.
Я интеллигентненько постучала в дверь.
Что за фигня? Мне никто не собирался открывать!
Внезапно я почувствовала, как к горлу подступают слезы. Черт возьми! У меня времени — раз — два и обчелся! Я не смогу ездить сюда как на работу! Я встала спиной к двери и изо всех сил заколотила каблуком в дверь, сосредоточившись на том, чтобы не зареветь.
«Это последняя ниточка, — твердила я себе, — последняя! Соберись, Магдалина. Ну же!»
— Кого черти принесли? — зло спросил мужской голос из-за двери, чем-то брякнув при этом.
— Свои, — так же зло ответила я.
— Свои дома сидят!
— Открывай, — истерично взвизгнула я.
— Тебе чё, срочно приперло?
— Срочнее некуда, — слегка всхлипывая, буркнула я.
— Ну так иди к задней двери, какого хрена сюда долбишься?
«Какие милые тут люди», — думала я, обходя павильончик.
Около задней двери меня ждал сюрприз в виде двойных дверей. Первая с внутренней стороны была отворена, а вторая представляла из себя сваренную из толстых прутьев решетку и мрачный мужик, стоящий за ней, отнюдь не собирался ее открывать.
— Че-то я тебя не помню, — подозрительно протянул он, смерив меня взглядом.
— Вспомнишь, — пообещала я.
— Ну, давай, — протянул он через решетку немытую лапу.
— Чего? — воззрилась я на него.
— Ты чё, дура? Деньги давай, — объяснил он мне.
— Чего? — протянула я, уставившись на него нехорошим взглядом.
— Слушай, в долг не дам. Или капусту гони, или вали на хрен.
Я осмотрела решетку, мужика и чуть не заржала. Наркомафия, блин! Однако если я не попаду внутрь, то мужик со мной разговаривать о деле не будет. Захлопнет дверь и все дела.
— А натурой если? — поинтересовалась я.
Мужик задумался, оглядел меня и велел :
— Куртку распахни-ка.
Я распахнула, мужик посмотрел и спросил:
— Че хочешь?
— Да герыча, как обычно, — пожала я плечами.
— За твою натуру — только одна дорожка, — ухмыльнулся он.
— А чем тебе натура моя не нравится? — возмутилась я, пристально следя, как мужик достает из спортивных штанов ключ и отворяет дверь.
— Да какая с вас, наркош, натура? — сплюнул он. — Одни кости торчат, я на мазь от синяков после тебя потрачу больше. Давай заходи.
Он провел меня по коридору, уставленному коробками в маленькую полутемную каморку.
— Раздевайся, и ложись, — кивнул он мне на продавленный топчан.
— Да ничего, я постою, — жестко ответила я.
Мужик подобрался, сощурил глаза и спросил:
— Ты че, наркоша, охренела таким тоном разговаривать?
— Базар фильтруй, — в тон ему ответила я. — Я те не наркоша, так со мной разговаривать. Мне от тебя информация нужна, и расходимся по-хорошему.
— Да ты что? — захохотал он. — А по-плохому ты меня, значит, замочишь?
— Ржать перестань, сядь и поговорим, — велела я. — Не бойся, я не из ментовки.
Мужику стало от моих слов совсем весело.
— Дура ты набитая, — сказал он, отсмеявшись. — Ментовка тут вся куплена, куда ж ты, цыпочка, залезла — то на свою голову? Сейчас я для начала тебя трахну, а там подумаем с ребятишками что с тобой делать.
И я с тоской поняла, какая я и в самом деле дура. Что я против этого мужика? Да он меня в два счета заломает. И никто не узнает, где могилка моя, я даже никому не сказала что в Екатеринград еду. Даже Сане.
— В окошко выгляни, — посоветовала я ему, храбрясь.
— И что я там увижу? Наряд ОМОНа? — мужик смотрел на меня с наглой уверенностью.
— БМВ ты там увидишь, и трех парней в ней, — спокойно ответила я. Стекла у меня наглухо затонированы, не побежит ведь он проверять. — Неужто ты решил, что я одна к вам в логово пойду?
— Те чё ваще надо? — снова завелся он, глазки его при этом беспокойно забегали.
— Мне надо всего лишь информацию. Совсем не по вашему бизнесу. Так что смысла твоих угроз я вообще не понимаю.
— И с какой стати я тебе чего-то должен говорить?
— Ты мне скажи лучше — десять лет назад ты тут работал?
— Хе! Да десять лет назад наша лавочка на Багулевского стояла, мы сюда пару лет всего как переехали, вспомнила бабка когда молодой была!
— Отлично, — спокойно ответила. — Я тебе показываю фотографию девушки, десять лет назад она тут тусовалась, а ты мне про нее рассказываешь. Я тебе за это сто баксов даю — и мы мирно разбегаемся.
Я выложила перед ним распечатанный лист с фотографиями Ларисы и рядом — сто долларов. Зеленая бумажка исчезла вмиг, а на фото он взглянул мельком и тут же сказал:
— Девку вроде припоминаю, но вот как зовут — хоть убей, не помню. Много их тогда, мокрощелок, тут бегало.
— Имя мне без надобности, — обрадовалась я. — Ты мне скажи, чего она тут делала.
— Эта сюда за звездой нашей, Олежкой, бегала. Ну покалывалась конечно, как без этого. Предки у нее вроде упакованные были, всегда при бабках девка была.
— Что за звезда Олежка? — немедленно уцепилась я.
— Да группа у них образовалась, «Бродячий пес», Олежка там лидером был. Вон плакатик висит, — ткнул он в стенку справа.
Я подошла поближе. На листе бумаги с постными лицами стояло трое парней, в руках у каждого было по гитаре. Парень в центре я так понимаю и был искомым Олежкой. Ничего конечно пацанчик, для тех кому нравятся хрупкие юноши с крысиными мордочками. И плюс блондин. Я никогда не доверяла блондинам.
— И что, они встречаются до сих пор наверно? — небрежно спросила я.
— Чё? — удивился мужик. — Да я эту девку чё и запомнил — Олежка тогда от нее стрелялся по всем углам, уж сильно она его достала, совсем прохода не давала. Он ее трахнул пару раз, а она и обрадовалась. Потом правда ему братва раскатала про девичью психологию, и он ее знакомую трахнул, это ему и помогло. Девка тут долго не появлялась, потом пришла, еле на ногах стоит, вся в фингалах, а туда же — драться к нему полезла. Ну мы их разняли, и больше я ее и не видел.
— Совсем? — пала я духом.
— Совсем, — пожал он плечами.
— А подруг-друзей вы не вспомните ее? — спросила я уж совсем безнадежно.
— Какие подруги? — нахмурился он. — Тут какие бабы были — все из-за Олежки перегрызлись.
— Послушай, а тут народ из старожилов есть? — сказала я, отчаянно цепляясь за последнюю ниточку. — Поговорить бы с кем.
— Какой тебе народ? — хмуро сплюнул он под ноги. — Закрыто, один я тут, типа сторож.
— У вас же написано что с восьми открыто!
— Правильно, с восьми вечера до пяти утра, неужто неясно? Только тебе тут шляться нечего, у нас народ болтать не любит. Да и из стареньких я тут последний остался. Так что — сама понимаешь…
Последняя ниточка со звоном лопнула.
Путь мой обратно был безрадостен. «Вот тебе и удача», — думала я, едва следя из — за размышлений за дорогой. Куда теперь, а?
Зазвонил телефон.
Я взглянула на экранчик — там весело помаргивала фотография моей собственной двери с кривой надписью мелом, навеянной мультиками про Тома и Джерри — « HOME, Sweet Home!»
Ленка!
Я тут же поднесла трубку к уху, с безумной надеждой, что вот она, ниточка.
— Алло! — почти прокричала я.
— Эт я, Ленка, — сказала она.
— Да уж поняла, — с досадой перебила я ее. — Кто-то позвонил по объявлению?
— По объявлению? — слегка удивилась она, но тут же поправилась. — Я уж и забыла про него, молчит телефона! Я чего звоню — тут Денис тебя домогается.
— Блин, — застонала я. — Поставь телефон его в черный список, и дело с концом!
— Да я не умею, да и нехорошо это как-то, — заявила Ленка. — Парень со всей душой, я тут поговорила с ним…
— Я тебе объясню как занести номер в черный список, — перебила я ее.
— Ну и что? — хмыкнула она. — Он вообще-то сказал что сейчас приедет и будет тебя под дверью ждать. Чего делать?
— Гони в шею! — рявкнула я.
— Он что, тебя обидел?
— Да не, — опомнилась я. — Он хороший парень, только его внимание ко мне абсолютно не нужно и вообще, у меня парень есть.
— То есть гнать? — уточнила Ленка.
— Гнать, — вздохнула я. Жалко Дэна, ни за что ни про что такое отношение. Однако что делать — такое надо обламывать сразу же. Или не обламывать совсем.
— Ну смотри, — сказала Ленка. — Тебе еще какая-то тетка звонила, Оксаной звать, я ее на сотовый отослала.
— А, Оксана? Не сказала, чего хотела?
— Да вроде прийти хотела, — ответила подружка.
— Ну если придет — ее пускать без разговоров, она мне родней мамы!
— Ладно. Сама-то когда будешь?
— Саму до утра не жди, — улыбаясь, сказала я. Ночь я проведу у Сашки — однозначно!
— Тогда пока, не кашляй, — улыбнулась в трубку Ленка и отсоединилась.
А я продолжила размышлять.
Насчет самой Лоры все не увязывалось в стройный ряд. Практически все люди отзываются о ней как о хорошей девочке. Даже Цербериха — баба Маша упоминала что она была скромной и доброй. Причем скромность не мешала ей после университета спешить на работу в гостиницу, раздвигать ноги перед заезжими мужиками.
Единственные факты, которые увязались между собой, были следующие. Как Марина говорила, Лорка начала ярко краситься и бегать в «Таракан», — тут ежу понятно — Олег. Ему она хотела понравиться, ради него все это было. Потому и в один прекрасный момент, разочаровавшись в своем принце она умылась и заплела косы.
Ну а с деньгами, выкачиваемыми из Марины, и вовсе просто. Девочка в период тусовки в «Таракане» подсела на наркоту, а это дорогое удовольствие.
Ну и где же мне ее искать теперь, а?
В тоскливых размышлениях я доехала до своего города, и тут мне позвонила Оксана.
— Здравствуй, Мария, — озабоченно сказала она.
— Здравствуй, Оксаночка, — обрадовалась я ее звонку. — Ты там как?
— Да вот к тебе собралась, лекарство отвозить, звоню, а там у тебя девица какая-то трубку берет.
— Ага, Ленка это, подружка моя.
— Говорит что тебя дома днями — ночами нет, все носишься где-то. Как успехи-то?
И я с огромным стыдом поняла, что спрашивает она про кольцо. И что она думает, будто я все бросив его добываю.
— Я работаю, Оксан, над этим, — мучимая раскаянием, пробормотала я.
Оксана помолчала, после чего сказала.
— Мария, мне его завтра надо. Если не достанешь его, то мне просто не жить.
И такая тоска была в ее голосе, что я поняла — не врет.
— Оксана, утром оно будет у тебя. Слово ведьмы, — твердо ответила я.
И осеклась.
Ибо не могла я давать таких клятв.
Слово Ведьмы — суровая печать, не позволяющая болтунам направо-налево раздавать обещания. Невыполненная клятва, скрепленная Словом лишала человека не только чести, но и Силы, передавая ее обманутой стороне. Только вот свою Силу, дарующую непереносимую боль, я бы не пожелала никому.
Но только слов — не воробей.
И клятву я дала.
Не выполню — и завтра моей глючной, вызывающей адскую боль Силы у меня не будет. Завтра Оксана с утра пожелает себе, умываясь, удачи, уронит искорку этой Силы в воду, и она ее просто убьет. Она же уже стара, моя Оксаночка. Здоровье не то…
Оксана же, не заметив подвоха в моих словах, обрадовалась.
— Ох, Марьюшка, ты просто камень с души мне сняла! Не буду тогда мешаться, побегу тебе лекарство завезу. Ты его пьешь, не забываешь?
— Дай тебе Бог здоровья за доброту тебе! — с чувством сказала я, донельзя растроганная. И — мне показалось или действительно? — но крошечная искорка сорвалась с мизинца и ее унесло в приоткрытое окно вверх. В небеса.
После разговора с Оксаной я прикинула по времени и позвонила Вишневскому.
— Привет, — обрадовался он.
— Привет, — улыбнулась безотчетно я. — Я часа через два-два с половиной я в городе буду, встретимся?
— Дорогу ко мне помнишь?
— Конечно, — еще б не помнить! Он через два дома от дяди Мони жил!
— Ну тогда жду.
— Скажи хорошее, — вдруг потребовала я, улыбаясь до ушей. Мне просто не хотелось с ним прощаться на самом деле.
— Ты хорошая, — в тон ответил он.
— А еще? — капризно надулась я.
— Мне с тобой хорошо. А что ты хочешь услышать? — голос его был ласков, словно солнышко в весенний день, и я с секунду боролась с собой.
Я хотела чтобы он мне сказал «Я тебя люблю».
— Ладно, до встречи, — буркнула я и положила трубку.
«Это просто эгоистичные комплексы ребенка, которого не долюбили в детстве. Вследствие этого теперь у тебя возникает желание нравиться парням, чтобы они своим восхищением компенсировали тебе дефицит тепла. Однако не следует забывать …», — вещал внутренний голос в моей голове.
«Заткнись, а», — с досадой сказала я ему и стала получше следить да дорогой — я уже была близка к городу и трафик стал гораздо оживленнее.
«Юпитер, ты сердишься… », — коротко хохотнул голос на прощание.
А я с тоской думала о том, что мне абсолютно не хочется выманивать у Вишневского кольцо. Я не знала как я это сделаю, но сердце холодело от дурного предчувствия, что ему это не понравится.
В городе я заехала в маленький ресторанчик выпить кофе — желудок противно сжало, и я только сейчас вспомнила, что я себя, бедную, целый день не кормила. Между тем на город уже опустился вечер и в ресторанчике на столиках горели свечки, поставленные на пузатые бутылки.
— Кофе со сливками, и в нормальную кружку, а не в наперсток, — продиктовала я официантке. — И пирожных пару штучек не забудьте.
Народу было немного, в зале не зажигали люстры, и пламя свечей да косые полоски света из приоткрытых дверей выхватывали из сумрака фигурки официантов, гостей, рисуя причудливые тени.
Зажглась еще одна свечка, осветив на мгновение фигуру парня со спины, и сердце дало сбой. Парень же переставил подсвечник на край рояля и откинул крышку. Я с первых же нот угадала мелодию. «Лунная соната». Квинтэссенция нежности и печали. Когда ничего поправить нельзя, но и разлюбить — свыше сил.
Я не отрываясь глядела на руки музыканта, порхавшие над клавишами — неспешно, любовно оглаживающие их. Загорелые, темные кисти на фоне ослепительно белых манжет, выглядывающих из—под смокинга.
На темную челку, падавшую вниз.
На чеканный, медальный профиль, полускрытый сумраком.
— Димочка, — непроизвольно прошептала я.
Я ловила каждое движение, боясь вздохнуть и прогнать наваждение. Я синхронно наклоняла голову вслед за ним, любуясь и запрещая себе неверить. Сказки — они случаются. И он встанет, подойдет ко мне и обнимет, — сильно — сильно, словно пытаясь два кусочка пластилина слепить в один. И я скажу : «Любимый, где тебя так долго носило?» А он…
Музыкант закончил сонату и потянулся к нотам, лежащим сбоку. И свеча на одно долгое мгновение высветило его лицо.
Не Димкино.
Наваждение кончилось…
Мой отрешенный взгляд заметил кофе с пирожными около меня (и когда успели принести?), я встала, положила на стол деньги и пошла к выходу. Я шла, кое — как удерживая пелену слез в глазах, не дать им пролиться на людях.
Я села в машину и долго тупо смотрела на вечерний город за окном, пытаясь успокоиться. Потом смахнула слезы и поехала в студию ногтей, чтобы сделать себе потрясающий прозрачный маникюр со стразами и росписью. Я собиралась таким нехитрым приемом привлечь внимание Вишневского к украшающему правую руку кольцу. Мне не было его жалко больше. Мне неважно было, что он потом подумает.
Жить — это так утомительно.
Я хотела покоя.
Вечного покоя.
Я допускала мысль, что там, за гранью, не будет Димки. Однако я точно знала, что там не будет и проблем, навалившихся на меня. Мне двадцать восемь, совсем немного по сути, я еще маленькая и глупая, и не мне играть в эти взрослые игры. И я хотела одного — воткнуть совочек в песочницу завершающим жестом, и уйти от нее подальше.
Играйте дальше сами.
А я безумно устала жить.
— Где была? — тоном ревнивого мужа спросил Вишневский с порога, хмуро глядя из-под очков.
— Дела, — спокойно ответила я.
Он дал мне снять сапожки и куртку, после чего обнял и попытался поцеловать. Я едва заметно поморщилась.
— Ты чего? — слегка отодвинулся Вишневский и внимательно посмотрел мне в глаза.
— Я устала и хочу есть, — спокойно солгала я. Кстати не так уж и солгала. Но в любом случае я не желала его нежностей. Я желала от него только кольцо. Я хотела скорее закончить со всем этим и убраться к Димочке.
— Тогда беги в спальню, а я сейчас туда поесть принесу, хорошо?
«Надо же, позаботился!», — хмуро подумала я.
«Лучше бы кольцо отдал по-хорошему», — поддакнул голос.
— Ладно, — сказала я вслух.
В спальне я стащила с себя джинсы, блузку и натянула первую попавшуюся рубашку Вишневского. Получился этакий мини — халатик. После чего осмотрела комнату. Нет, тут кольцо он держать бы не стал. Хотя кто его знает, этот парень явно со странностями. На всякий случай я заглянула в прикроватные тумбочки, забитые журналами с голыми красотками, вытащила их, быстренько сложила аккуратной стопочкой и засунула обратно. Если что — скажу что убраться решила, пусть обрадуется, что я такая хозяйственная.
Кольца под журналами не было.
Я конечно не надеялась на успех, но, черт возьми, от такого лоха как Вишневский вполне можно ожидать, что он сунет кольцо под подушку.
Потемкин вон бриллианты в кармане халата носил вперемежку с семечками — так что это национальный обычай.
И я с чистой совестью перетряхнула кровать, сунулась в гардероб и мгновенно провернула операцию «Уборка» и там. Пусто.
Тогда я пошла в соседнюю комнату и остановилась в растерянности. Я с ужасом осматривала книжные стеллажи, занимавшие всю стену. Если бы я хотела в этом доме что — то спрятать — я бы не колеблясь засунула это за книги. Их было неисчислимое множество, и стояли они, плотно пригнанные друг к другу. Вишневский не поймет, если я начну их вытаскивать, протирать и ставить обратно, тут отмазка «Уборка» не прокатит.
Ну что ж, по-хорошему не вышло.
Я решительно повернулась и пошла на кухню.
— Классно смотришься в моей рубашке, — одобрил Вишневский. Он, оказывается, старательно делал бутерброды с сыром, чего еще от него ждать? Не утку же по—пекински.
Я налила в кружки чай, цапнула бутербродик и принялась рассеянно его жевать, держа мизинцем пластики сыра, так и норовившие соскользнуть и брякнуться на пол.
— О чем задумалась? — спросил Саня.
Я посмотрела на него, такого лохматенького, очкастенького и простодушного, и на мгновение меня кольнула совесть.
«Цыц», — холодно велела я ей, дожевала бутерброд и спросила:
— Знаешь, ты меня в ту ночь у меня дома здорово заинтриговал.
— Да? И чем? — обрадовался Саня, видимо услышав кодовое слово «ночь». В его глазах тут же отобразились все ассоциации, связанные с этим.
— Помнишь ты меня про кольцо спрашивал? — спокойно опустила я его с небес на землю, беря следующий бутербродик. — Я хочу посмотреть на него.
В Санином взгляде мелькнуло нечто, что я не смогла понять. Наверно, разочарование. Извини, детка, твои сексуальные таланты меня интересуют сейчас в последнюю очередь.
— Какое кольцо? — переспросил он. Я взглянула ему прямо в глаза и слегка усмехнулась. Он отлично знал про какое именно кольцо я говорю.
— Аналог вот этого, — предъявила я правую руку.
— Красивые руки, — сказал он, глядя на нее.
— Ты уже говорил, — улыбнулась я краешками губ.
— Давай я тебе еще чаю налью, — схватил он мою кружку и отвернулся к чайнику.
Мне это переставало нравиться. Почему он вдруг закрылся???
Я получила свою кружку назад и спросила, небрежно глядя в глаза:
— Так что, Сань, насчет колечка — то? Уж очень хочется посмотреть на него.
— Точно хочется? — не опуская глаз, серьезно спросил он.
— К чему вопросы? — пожала я плечами.
— Хорошо, пошли, — спокойно кивнул он и поднялся из-за стола.
Я тут же бросила свой бутерброд и пошла за ним.
Он привел меня в библиотеку. Молча подошел к массивному столу, открыл верхний ящик и, порывшись, достал колечко.
— Смотри, — протянул он его мне.
Я офигела.
Так просто?
Не сейф, не банковская ячейка — просто ящик стола? Даже никакой коробочки, просто валяется там — и все!
В этот момент я окончательно уверилась в том, что Вишневский — лох непуганый, каких поискать. Таких как он в Красную Книгу надо заносить и охранять законом от таких как я. А ведь я — самый безобидный экземпляр из семейства хищников, завтракающих такими вот Вишневскими.
Отойдя от потрясения, я поднесла колечко к глазам и в очередной раз поразилась — выглядело оно абсолютно идентичным моему кольцу.
«Меняешь кольца — и привет», — жарко задышал в спину внутренний голос.
Если бы все так просто…
Одно кольцо — просто украшение. Второе — магический артефакт. Оксана не дура, да и я не собираюсь ей такой подлостью на ее доброту отплатить. Она одна меня пожалела…
— Тут еще сертификаты на кольцо, — вырвал меня из размышлений Вишневский и шлепнул об стол прозрачной папочкой с бумажными листами внутри. — На арабском, русском и на английском.
— Да не, зачем они мне, — медленно сказала я, оглаживая пальчиками кольцо Клеопатры. — У меня дома такие же лежат.
Последнюю реплику я брякнула, вовремя вспомнив о рассказанной сказке насчет моего кольца Вишневскому.
— Одень его, — сказал Саня.
— Не стоит, — тут же положила я кольцо на стол и придвинула к нему. Если во мне еще бродят остатки Силы, переданной Книгой, она опознает артефакт на пальце и тут же начнет его инсталляцию в систему, прописывая в регистр. И кольцо начнет сливаться с моей Силой, активизируя ее — и усиливая. Если я ту, предыдущую боль непонятно как пережила — усиленная даже в два раза меня убьет.
Вишневский взял мою ладошку и приложил своё кольцо к моему.
— Похожи, правда? — прошептала я.
— Ага, — усмехнулся он и я словно в замедленной съемке увидела, как он, улыбаясь, надевает кольцо на мой мизинец. Вернее, он это сделал мгновенно, но мой ужас позволил мне вычленить каждое его движение, и я видела, как серебряный кружочек летит вдоль моего пальца, стремясь к основанию. К соприкосновению с кожей — всем ободком, без зазоров. И тогда моя Сила вскочит, как заслышавшая чужие шаги цепная собака.
— Ты что, дурак? — неестественно тонко завизжала я, выдергивая руку в последний момент.
— Что с тобой? — недоуменно спросил он, и тут я его ударила.
«Скотина тупая, козел, motherfacker, merde», — с ненавистью думала я, снова занося руку для удара. Он же меня чуть не убил!!!
Вишневский перехватил мою руку, потянул на себя и я не удержавшись брякнулась к нему на колени. Он обнял меня, качая как маленького ребенка, гася своим телом дрожь, колотившую меня.
— Прости, — шепнул он. — Пошли спать?
— Пошли, — согласилась я, внезапно успокоившись. Что с него взять? Он ведь не знал.
И мы пошли. А перед этим я настояла, чтобы мы зашли на кухню и выпили немножко чая. И в чашечку Вишневского я бросила крохотный кружочек клофелина.
Потом я долго лежала, пялясь в темноту, вслушиваясь в посапывание Вишневского у себя под боком. Спал он сном младенца, как и положено после клофелина.
А я думала, планируя завтрашний день.
Отдам кольцо Оксане, на шабаш я конечно же не пойду, что я там забыла, надо думать как эту паразитку Воронову отыскать. Надо позарез выручить мать. И еще — обязательно заехать на прием к старичку — онкологу, нашему местному светилу. Пусть пропишет мне обезболивающее помощнее, иначе мне с Оксаниных отварчиков не соскочить, еще не дай бог выздоровею.
Так. «Родители » — вычеркиваем. Адресаты выбыли.
Что там дальше?
А дальше выплыл «Белый таракан». Который за десять лет скорей всего трансформировался, сменил хозяев и теперь там симпатичное турагенство или продуктовый магазинчик. Однако я могу и ошибаться.
Я завела машинку и поехала искать гаишников. На ловца, однако, зверь и сам бежит, и не успела я проехать и сотни метров, как меня остановили, содрали штраф за неправильный поворот и заодно объяснили как проехать к «Белому таракану». Оказывается, никакие кризисы ему не помешали, и забегаловка эта даже вроде процветала.
Заведение сие располагалось в центре города и занимало белый павильончик в углу площади перед помпезным сооружением с надписью «Арт — палас». Прошла по безукоризненно чистым серым плиткам к «Таракану» и посмотрела на дверь. На ней черным маркером было небрежно написано : с 8 до 5, без выходных.
«Странный у них режим», — пожала я плечами. Что это за хулиганистое заведение, которое открыто только днем? И дернула ручку двери. Потом еще, посильнее. Дверь стояла намертво.
Я интеллигентненько постучала в дверь.
Что за фигня? Мне никто не собирался открывать!
Внезапно я почувствовала, как к горлу подступают слезы. Черт возьми! У меня времени — раз — два и обчелся! Я не смогу ездить сюда как на работу! Я встала спиной к двери и изо всех сил заколотила каблуком в дверь, сосредоточившись на том, чтобы не зареветь.
«Это последняя ниточка, — твердила я себе, — последняя! Соберись, Магдалина. Ну же!»
— Кого черти принесли? — зло спросил мужской голос из-за двери, чем-то брякнув при этом.
— Свои, — так же зло ответила я.
— Свои дома сидят!
— Открывай, — истерично взвизгнула я.
— Тебе чё, срочно приперло?
— Срочнее некуда, — слегка всхлипывая, буркнула я.
— Ну так иди к задней двери, какого хрена сюда долбишься?
«Какие милые тут люди», — думала я, обходя павильончик.
Около задней двери меня ждал сюрприз в виде двойных дверей. Первая с внутренней стороны была отворена, а вторая представляла из себя сваренную из толстых прутьев решетку и мрачный мужик, стоящий за ней, отнюдь не собирался ее открывать.
— Че-то я тебя не помню, — подозрительно протянул он, смерив меня взглядом.
— Вспомнишь, — пообещала я.
— Ну, давай, — протянул он через решетку немытую лапу.
— Чего? — воззрилась я на него.
— Ты чё, дура? Деньги давай, — объяснил он мне.
— Чего? — протянула я, уставившись на него нехорошим взглядом.
— Слушай, в долг не дам. Или капусту гони, или вали на хрен.
Я осмотрела решетку, мужика и чуть не заржала. Наркомафия, блин! Однако если я не попаду внутрь, то мужик со мной разговаривать о деле не будет. Захлопнет дверь и все дела.
— А натурой если? — поинтересовалась я.
Мужик задумался, оглядел меня и велел :
— Куртку распахни-ка.
Я распахнула, мужик посмотрел и спросил:
— Че хочешь?
— Да герыча, как обычно, — пожала я плечами.
— За твою натуру — только одна дорожка, — ухмыльнулся он.
— А чем тебе натура моя не нравится? — возмутилась я, пристально следя, как мужик достает из спортивных штанов ключ и отворяет дверь.
— Да какая с вас, наркош, натура? — сплюнул он. — Одни кости торчат, я на мазь от синяков после тебя потрачу больше. Давай заходи.
Он провел меня по коридору, уставленному коробками в маленькую полутемную каморку.
— Раздевайся, и ложись, — кивнул он мне на продавленный топчан.
— Да ничего, я постою, — жестко ответила я.
Мужик подобрался, сощурил глаза и спросил:
— Ты че, наркоша, охренела таким тоном разговаривать?
— Базар фильтруй, — в тон ему ответила я. — Я те не наркоша, так со мной разговаривать. Мне от тебя информация нужна, и расходимся по-хорошему.
— Да ты что? — захохотал он. — А по-плохому ты меня, значит, замочишь?
— Ржать перестань, сядь и поговорим, — велела я. — Не бойся, я не из ментовки.
Мужику стало от моих слов совсем весело.
— Дура ты набитая, — сказал он, отсмеявшись. — Ментовка тут вся куплена, куда ж ты, цыпочка, залезла — то на свою голову? Сейчас я для начала тебя трахну, а там подумаем с ребятишками что с тобой делать.
И я с тоской поняла, какая я и в самом деле дура. Что я против этого мужика? Да он меня в два счета заломает. И никто не узнает, где могилка моя, я даже никому не сказала что в Екатеринград еду. Даже Сане.
— В окошко выгляни, — посоветовала я ему, храбрясь.
— И что я там увижу? Наряд ОМОНа? — мужик смотрел на меня с наглой уверенностью.
— БМВ ты там увидишь, и трех парней в ней, — спокойно ответила я. Стекла у меня наглухо затонированы, не побежит ведь он проверять. — Неужто ты решил, что я одна к вам в логово пойду?
— Те чё ваще надо? — снова завелся он, глазки его при этом беспокойно забегали.
— Мне надо всего лишь информацию. Совсем не по вашему бизнесу. Так что смысла твоих угроз я вообще не понимаю.
— И с какой стати я тебе чего-то должен говорить?
— Ты мне скажи лучше — десять лет назад ты тут работал?
— Хе! Да десять лет назад наша лавочка на Багулевского стояла, мы сюда пару лет всего как переехали, вспомнила бабка когда молодой была!
— Отлично, — спокойно ответила. — Я тебе показываю фотографию девушки, десять лет назад она тут тусовалась, а ты мне про нее рассказываешь. Я тебе за это сто баксов даю — и мы мирно разбегаемся.
Я выложила перед ним распечатанный лист с фотографиями Ларисы и рядом — сто долларов. Зеленая бумажка исчезла вмиг, а на фото он взглянул мельком и тут же сказал:
— Девку вроде припоминаю, но вот как зовут — хоть убей, не помню. Много их тогда, мокрощелок, тут бегало.
— Имя мне без надобности, — обрадовалась я. — Ты мне скажи, чего она тут делала.
— Эта сюда за звездой нашей, Олежкой, бегала. Ну покалывалась конечно, как без этого. Предки у нее вроде упакованные были, всегда при бабках девка была.
— Что за звезда Олежка? — немедленно уцепилась я.
— Да группа у них образовалась, «Бродячий пес», Олежка там лидером был. Вон плакатик висит, — ткнул он в стенку справа.
Я подошла поближе. На листе бумаги с постными лицами стояло трое парней, в руках у каждого было по гитаре. Парень в центре я так понимаю и был искомым Олежкой. Ничего конечно пацанчик, для тех кому нравятся хрупкие юноши с крысиными мордочками. И плюс блондин. Я никогда не доверяла блондинам.
— И что, они встречаются до сих пор наверно? — небрежно спросила я.
— Чё? — удивился мужик. — Да я эту девку чё и запомнил — Олежка тогда от нее стрелялся по всем углам, уж сильно она его достала, совсем прохода не давала. Он ее трахнул пару раз, а она и обрадовалась. Потом правда ему братва раскатала про девичью психологию, и он ее знакомую трахнул, это ему и помогло. Девка тут долго не появлялась, потом пришла, еле на ногах стоит, вся в фингалах, а туда же — драться к нему полезла. Ну мы их разняли, и больше я ее и не видел.
— Совсем? — пала я духом.
— Совсем, — пожал он плечами.
— А подруг-друзей вы не вспомните ее? — спросила я уж совсем безнадежно.
— Какие подруги? — нахмурился он. — Тут какие бабы были — все из-за Олежки перегрызлись.
— Послушай, а тут народ из старожилов есть? — сказала я, отчаянно цепляясь за последнюю ниточку. — Поговорить бы с кем.
— Какой тебе народ? — хмуро сплюнул он под ноги. — Закрыто, один я тут, типа сторож.
— У вас же написано что с восьми открыто!
— Правильно, с восьми вечера до пяти утра, неужто неясно? Только тебе тут шляться нечего, у нас народ болтать не любит. Да и из стареньких я тут последний остался. Так что — сама понимаешь…
Последняя ниточка со звоном лопнула.
Путь мой обратно был безрадостен. «Вот тебе и удача», — думала я, едва следя из — за размышлений за дорогой. Куда теперь, а?
Зазвонил телефон.
Я взглянула на экранчик — там весело помаргивала фотография моей собственной двери с кривой надписью мелом, навеянной мультиками про Тома и Джерри — « HOME, Sweet Home!»
Ленка!
Я тут же поднесла трубку к уху, с безумной надеждой, что вот она, ниточка.
— Алло! — почти прокричала я.
— Эт я, Ленка, — сказала она.
— Да уж поняла, — с досадой перебила я ее. — Кто-то позвонил по объявлению?
— По объявлению? — слегка удивилась она, но тут же поправилась. — Я уж и забыла про него, молчит телефона! Я чего звоню — тут Денис тебя домогается.
— Блин, — застонала я. — Поставь телефон его в черный список, и дело с концом!
— Да я не умею, да и нехорошо это как-то, — заявила Ленка. — Парень со всей душой, я тут поговорила с ним…
— Я тебе объясню как занести номер в черный список, — перебила я ее.
— Ну и что? — хмыкнула она. — Он вообще-то сказал что сейчас приедет и будет тебя под дверью ждать. Чего делать?
— Гони в шею! — рявкнула я.
— Он что, тебя обидел?
— Да не, — опомнилась я. — Он хороший парень, только его внимание ко мне абсолютно не нужно и вообще, у меня парень есть.
— То есть гнать? — уточнила Ленка.
— Гнать, — вздохнула я. Жалко Дэна, ни за что ни про что такое отношение. Однако что делать — такое надо обламывать сразу же. Или не обламывать совсем.
— Ну смотри, — сказала Ленка. — Тебе еще какая-то тетка звонила, Оксаной звать, я ее на сотовый отослала.
— А, Оксана? Не сказала, чего хотела?
— Да вроде прийти хотела, — ответила подружка.
— Ну если придет — ее пускать без разговоров, она мне родней мамы!
— Ладно. Сама-то когда будешь?
— Саму до утра не жди, — улыбаясь, сказала я. Ночь я проведу у Сашки — однозначно!
— Тогда пока, не кашляй, — улыбнулась в трубку Ленка и отсоединилась.
А я продолжила размышлять.
Насчет самой Лоры все не увязывалось в стройный ряд. Практически все люди отзываются о ней как о хорошей девочке. Даже Цербериха — баба Маша упоминала что она была скромной и доброй. Причем скромность не мешала ей после университета спешить на работу в гостиницу, раздвигать ноги перед заезжими мужиками.
Единственные факты, которые увязались между собой, были следующие. Как Марина говорила, Лорка начала ярко краситься и бегать в «Таракан», — тут ежу понятно — Олег. Ему она хотела понравиться, ради него все это было. Потому и в один прекрасный момент, разочаровавшись в своем принце она умылась и заплела косы.
Ну а с деньгами, выкачиваемыми из Марины, и вовсе просто. Девочка в период тусовки в «Таракане» подсела на наркоту, а это дорогое удовольствие.
Ну и где же мне ее искать теперь, а?
В тоскливых размышлениях я доехала до своего города, и тут мне позвонила Оксана.
— Здравствуй, Мария, — озабоченно сказала она.
— Здравствуй, Оксаночка, — обрадовалась я ее звонку. — Ты там как?
— Да вот к тебе собралась, лекарство отвозить, звоню, а там у тебя девица какая-то трубку берет.
— Ага, Ленка это, подружка моя.
— Говорит что тебя дома днями — ночами нет, все носишься где-то. Как успехи-то?
И я с огромным стыдом поняла, что спрашивает она про кольцо. И что она думает, будто я все бросив его добываю.
— Я работаю, Оксан, над этим, — мучимая раскаянием, пробормотала я.
Оксана помолчала, после чего сказала.
— Мария, мне его завтра надо. Если не достанешь его, то мне просто не жить.
И такая тоска была в ее голосе, что я поняла — не врет.
— Оксана, утром оно будет у тебя. Слово ведьмы, — твердо ответила я.
И осеклась.
Ибо не могла я давать таких клятв.
Слово Ведьмы — суровая печать, не позволяющая болтунам направо-налево раздавать обещания. Невыполненная клятва, скрепленная Словом лишала человека не только чести, но и Силы, передавая ее обманутой стороне. Только вот свою Силу, дарующую непереносимую боль, я бы не пожелала никому.
Но только слов — не воробей.
И клятву я дала.
Не выполню — и завтра моей глючной, вызывающей адскую боль Силы у меня не будет. Завтра Оксана с утра пожелает себе, умываясь, удачи, уронит искорку этой Силы в воду, и она ее просто убьет. Она же уже стара, моя Оксаночка. Здоровье не то…
Оксана же, не заметив подвоха в моих словах, обрадовалась.
— Ох, Марьюшка, ты просто камень с души мне сняла! Не буду тогда мешаться, побегу тебе лекарство завезу. Ты его пьешь, не забываешь?
— Дай тебе Бог здоровья за доброту тебе! — с чувством сказала я, донельзя растроганная. И — мне показалось или действительно? — но крошечная искорка сорвалась с мизинца и ее унесло в приоткрытое окно вверх. В небеса.
После разговора с Оксаной я прикинула по времени и позвонила Вишневскому.
— Привет, — обрадовался он.
— Привет, — улыбнулась безотчетно я. — Я часа через два-два с половиной я в городе буду, встретимся?
— Дорогу ко мне помнишь?
— Конечно, — еще б не помнить! Он через два дома от дяди Мони жил!
— Ну тогда жду.
— Скажи хорошее, — вдруг потребовала я, улыбаясь до ушей. Мне просто не хотелось с ним прощаться на самом деле.
— Ты хорошая, — в тон ответил он.
— А еще? — капризно надулась я.
— Мне с тобой хорошо. А что ты хочешь услышать? — голос его был ласков, словно солнышко в весенний день, и я с секунду боролась с собой.
Я хотела чтобы он мне сказал «Я тебя люблю».
— Ладно, до встречи, — буркнула я и положила трубку.
«Это просто эгоистичные комплексы ребенка, которого не долюбили в детстве. Вследствие этого теперь у тебя возникает желание нравиться парням, чтобы они своим восхищением компенсировали тебе дефицит тепла. Однако не следует забывать …», — вещал внутренний голос в моей голове.
«Заткнись, а», — с досадой сказала я ему и стала получше следить да дорогой — я уже была близка к городу и трафик стал гораздо оживленнее.
«Юпитер, ты сердишься… », — коротко хохотнул голос на прощание.
А я с тоской думала о том, что мне абсолютно не хочется выманивать у Вишневского кольцо. Я не знала как я это сделаю, но сердце холодело от дурного предчувствия, что ему это не понравится.
В городе я заехала в маленький ресторанчик выпить кофе — желудок противно сжало, и я только сейчас вспомнила, что я себя, бедную, целый день не кормила. Между тем на город уже опустился вечер и в ресторанчике на столиках горели свечки, поставленные на пузатые бутылки.
— Кофе со сливками, и в нормальную кружку, а не в наперсток, — продиктовала я официантке. — И пирожных пару штучек не забудьте.
Народу было немного, в зале не зажигали люстры, и пламя свечей да косые полоски света из приоткрытых дверей выхватывали из сумрака фигурки официантов, гостей, рисуя причудливые тени.
Зажглась еще одна свечка, осветив на мгновение фигуру парня со спины, и сердце дало сбой. Парень же переставил подсвечник на край рояля и откинул крышку. Я с первых же нот угадала мелодию. «Лунная соната». Квинтэссенция нежности и печали. Когда ничего поправить нельзя, но и разлюбить — свыше сил.
Я не отрываясь глядела на руки музыканта, порхавшие над клавишами — неспешно, любовно оглаживающие их. Загорелые, темные кисти на фоне ослепительно белых манжет, выглядывающих из—под смокинга.
На темную челку, падавшую вниз.
На чеканный, медальный профиль, полускрытый сумраком.
— Димочка, — непроизвольно прошептала я.
Я ловила каждое движение, боясь вздохнуть и прогнать наваждение. Я синхронно наклоняла голову вслед за ним, любуясь и запрещая себе неверить. Сказки — они случаются. И он встанет, подойдет ко мне и обнимет, — сильно — сильно, словно пытаясь два кусочка пластилина слепить в один. И я скажу : «Любимый, где тебя так долго носило?» А он…
Музыкант закончил сонату и потянулся к нотам, лежащим сбоку. И свеча на одно долгое мгновение высветило его лицо.
Не Димкино.
Наваждение кончилось…
Мой отрешенный взгляд заметил кофе с пирожными около меня (и когда успели принести?), я встала, положила на стол деньги и пошла к выходу. Я шла, кое — как удерживая пелену слез в глазах, не дать им пролиться на людях.
«Димочка…», — беззвучно плакала я.
На двух недостижимых полюсах…
Любимый…
расселись черный дрозд и белый аист —
Больше у меня не было сомнений. Не было ни страха, ни упрека в моем сердце. Следовало поскорее закончить с делами.
Мы встретимся с тобой на небесах!
Я села в машину и долго тупо смотрела на вечерний город за окном, пытаясь успокоиться. Потом смахнула слезы и поехала в студию ногтей, чтобы сделать себе потрясающий прозрачный маникюр со стразами и росписью. Я собиралась таким нехитрым приемом привлечь внимание Вишневского к украшающему правую руку кольцу. Мне не было его жалко больше. Мне неважно было, что он потом подумает.
Жить — это так утомительно.
Я хотела покоя.
Вечного покоя.
Я допускала мысль, что там, за гранью, не будет Димки. Однако я точно знала, что там не будет и проблем, навалившихся на меня. Мне двадцать восемь, совсем немного по сути, я еще маленькая и глупая, и не мне играть в эти взрослые игры. И я хотела одного — воткнуть совочек в песочницу завершающим жестом, и уйти от нее подальше.
Играйте дальше сами.
А я безумно устала жить.
— Где была? — тоном ревнивого мужа спросил Вишневский с порога, хмуро глядя из-под очков.
— Дела, — спокойно ответила я.
Он дал мне снять сапожки и куртку, после чего обнял и попытался поцеловать. Я едва заметно поморщилась.
— Ты чего? — слегка отодвинулся Вишневский и внимательно посмотрел мне в глаза.
— Я устала и хочу есть, — спокойно солгала я. Кстати не так уж и солгала. Но в любом случае я не желала его нежностей. Я желала от него только кольцо. Я хотела скорее закончить со всем этим и убраться к Димочке.
— Тогда беги в спальню, а я сейчас туда поесть принесу, хорошо?
«Надо же, позаботился!», — хмуро подумала я.
«Лучше бы кольцо отдал по-хорошему», — поддакнул голос.
— Ладно, — сказала я вслух.
В спальне я стащила с себя джинсы, блузку и натянула первую попавшуюся рубашку Вишневского. Получился этакий мини — халатик. После чего осмотрела комнату. Нет, тут кольцо он держать бы не стал. Хотя кто его знает, этот парень явно со странностями. На всякий случай я заглянула в прикроватные тумбочки, забитые журналами с голыми красотками, вытащила их, быстренько сложила аккуратной стопочкой и засунула обратно. Если что — скажу что убраться решила, пусть обрадуется, что я такая хозяйственная.
Кольца под журналами не было.
Я конечно не надеялась на успех, но, черт возьми, от такого лоха как Вишневский вполне можно ожидать, что он сунет кольцо под подушку.
Потемкин вон бриллианты в кармане халата носил вперемежку с семечками — так что это национальный обычай.
И я с чистой совестью перетряхнула кровать, сунулась в гардероб и мгновенно провернула операцию «Уборка» и там. Пусто.
Тогда я пошла в соседнюю комнату и остановилась в растерянности. Я с ужасом осматривала книжные стеллажи, занимавшие всю стену. Если бы я хотела в этом доме что — то спрятать — я бы не колеблясь засунула это за книги. Их было неисчислимое множество, и стояли они, плотно пригнанные друг к другу. Вишневский не поймет, если я начну их вытаскивать, протирать и ставить обратно, тут отмазка «Уборка» не прокатит.
Ну что ж, по-хорошему не вышло.
Я решительно повернулась и пошла на кухню.
— Классно смотришься в моей рубашке, — одобрил Вишневский. Он, оказывается, старательно делал бутерброды с сыром, чего еще от него ждать? Не утку же по—пекински.
Я налила в кружки чай, цапнула бутербродик и принялась рассеянно его жевать, держа мизинцем пластики сыра, так и норовившие соскользнуть и брякнуться на пол.
— О чем задумалась? — спросил Саня.
Я посмотрела на него, такого лохматенького, очкастенького и простодушного, и на мгновение меня кольнула совесть.
«Цыц», — холодно велела я ей, дожевала бутерброд и спросила:
— Знаешь, ты меня в ту ночь у меня дома здорово заинтриговал.
— Да? И чем? — обрадовался Саня, видимо услышав кодовое слово «ночь». В его глазах тут же отобразились все ассоциации, связанные с этим.
— Помнишь ты меня про кольцо спрашивал? — спокойно опустила я его с небес на землю, беря следующий бутербродик. — Я хочу посмотреть на него.
В Санином взгляде мелькнуло нечто, что я не смогла понять. Наверно, разочарование. Извини, детка, твои сексуальные таланты меня интересуют сейчас в последнюю очередь.
— Какое кольцо? — переспросил он. Я взглянула ему прямо в глаза и слегка усмехнулась. Он отлично знал про какое именно кольцо я говорю.
— Аналог вот этого, — предъявила я правую руку.
— Красивые руки, — сказал он, глядя на нее.
— Ты уже говорил, — улыбнулась я краешками губ.
— Давай я тебе еще чаю налью, — схватил он мою кружку и отвернулся к чайнику.
Мне это переставало нравиться. Почему он вдруг закрылся???
Я получила свою кружку назад и спросила, небрежно глядя в глаза:
— Так что, Сань, насчет колечка — то? Уж очень хочется посмотреть на него.
— Точно хочется? — не опуская глаз, серьезно спросил он.
— К чему вопросы? — пожала я плечами.
— Хорошо, пошли, — спокойно кивнул он и поднялся из-за стола.
Я тут же бросила свой бутерброд и пошла за ним.
Он привел меня в библиотеку. Молча подошел к массивному столу, открыл верхний ящик и, порывшись, достал колечко.
— Смотри, — протянул он его мне.
Я офигела.
Так просто?
Не сейф, не банковская ячейка — просто ящик стола? Даже никакой коробочки, просто валяется там — и все!
В этот момент я окончательно уверилась в том, что Вишневский — лох непуганый, каких поискать. Таких как он в Красную Книгу надо заносить и охранять законом от таких как я. А ведь я — самый безобидный экземпляр из семейства хищников, завтракающих такими вот Вишневскими.
Отойдя от потрясения, я поднесла колечко к глазам и в очередной раз поразилась — выглядело оно абсолютно идентичным моему кольцу.
«Меняешь кольца — и привет», — жарко задышал в спину внутренний голос.
Если бы все так просто…
Одно кольцо — просто украшение. Второе — магический артефакт. Оксана не дура, да и я не собираюсь ей такой подлостью на ее доброту отплатить. Она одна меня пожалела…
— Тут еще сертификаты на кольцо, — вырвал меня из размышлений Вишневский и шлепнул об стол прозрачной папочкой с бумажными листами внутри. — На арабском, русском и на английском.
— Да не, зачем они мне, — медленно сказала я, оглаживая пальчиками кольцо Клеопатры. — У меня дома такие же лежат.
Последнюю реплику я брякнула, вовремя вспомнив о рассказанной сказке насчет моего кольца Вишневскому.
— Одень его, — сказал Саня.
— Не стоит, — тут же положила я кольцо на стол и придвинула к нему. Если во мне еще бродят остатки Силы, переданной Книгой, она опознает артефакт на пальце и тут же начнет его инсталляцию в систему, прописывая в регистр. И кольцо начнет сливаться с моей Силой, активизируя ее — и усиливая. Если я ту, предыдущую боль непонятно как пережила — усиленная даже в два раза меня убьет.
Вишневский взял мою ладошку и приложил своё кольцо к моему.
— Похожи, правда? — прошептала я.
— Ага, — усмехнулся он и я словно в замедленной съемке увидела, как он, улыбаясь, надевает кольцо на мой мизинец. Вернее, он это сделал мгновенно, но мой ужас позволил мне вычленить каждое его движение, и я видела, как серебряный кружочек летит вдоль моего пальца, стремясь к основанию. К соприкосновению с кожей — всем ободком, без зазоров. И тогда моя Сила вскочит, как заслышавшая чужие шаги цепная собака.
— Ты что, дурак? — неестественно тонко завизжала я, выдергивая руку в последний момент.
— Что с тобой? — недоуменно спросил он, и тут я его ударила.
«Скотина тупая, козел, motherfacker, merde», — с ненавистью думала я, снова занося руку для удара. Он же меня чуть не убил!!!
Вишневский перехватил мою руку, потянул на себя и я не удержавшись брякнулась к нему на колени. Он обнял меня, качая как маленького ребенка, гася своим телом дрожь, колотившую меня.
— Прости, — шепнул он. — Пошли спать?
— Пошли, — согласилась я, внезапно успокоившись. Что с него взять? Он ведь не знал.
И мы пошли. А перед этим я настояла, чтобы мы зашли на кухню и выпили немножко чая. И в чашечку Вишневского я бросила крохотный кружочек клофелина.
Потом я долго лежала, пялясь в темноту, вслушиваясь в посапывание Вишневского у себя под боком. Спал он сном младенца, как и положено после клофелина.
А я думала, планируя завтрашний день.
Отдам кольцо Оксане, на шабаш я конечно же не пойду, что я там забыла, надо думать как эту паразитку Воронову отыскать. Надо позарез выручить мать. И еще — обязательно заехать на прием к старичку — онкологу, нашему местному светилу. Пусть пропишет мне обезболивающее помощнее, иначе мне с Оксаниных отварчиков не соскочить, еще не дай бог выздоровею.