Страница:
Если бы у меня был такой знак, я бы не колеблясь выкинула вслед за Джоном и Вишневского с Корабельниковым. И догнала бы Серегу.
Однако правильно говорят: ума нет — считай, калека. Я, как последняя идиотка улыбнулась Вишневскому и сказала максимально искренне:
— Я так рада что ты пришел!
Ничего более умного мне в голову не пришло. Однако он обрадовался и брякнул:
— А я если честно ехал и думал — стоит или нет, вдруг ты меня метлой попрешь отсюда!
— Ну, раз не поперла, то чем займемся?
Недостаток неуверенности так и брызжет. Явный интроверт. Впрочем, это черта всех физтехов, знакомых мне по аське. У всех проблемы с общением вообще и с девушками в частности. Объясняется это очень просто. В ранней юности, пока другие зажимали девчонок по углам клубов, это племя ботаников корпело над учебниками и компьютерами. И потому они просто не приобрели опыт общения. Сейчас, став постарше и осознав проблему, ринулись наверстывать, да только не скоро ведь сказка сказывается.
И мне от этих мыслей стало Вишневского элементарно жалко. Как хоть он бизнес — то ведет, христовый?
— Послушай, — сказал Саша, — у моего друга день рождения, может вместе съездим?
Сказал и с тревогой уставился на меня. По глазам было видно — он уже пожалел о сказанном, потому что заранее ждет, что я ему откажу.
— Мне переодеваться или так сойду? — вздохнула я. Послал же мне бог фикуса.
— Сойдешь! — обрадовался он. — Даже очень сойдешь! Вернее — ты вообще сегодня классно выглядишь!
Как я и думала, с открытыми ногами на лицо даже Вишневский не посмотрел.
Я сходила в спальню, достала из гардероба белую норку, капнула на запястья «Дольче виту», одела браслет с изумрудами и на этом мои приготовления оказались законченными.
— Я готова, — коротко объявила я, появляясь перед Саней. Он ни слова не сказал по поводу моих удивительно быстрых сборов для любой девчонки, ничего не сказал по поводу моих духов. Странный тип, что ни говори…
Уже перед лифтом меня скрутило. Словно железные раскаленные штыри коротко пронзили мое тело, я сбилась с шага и застыла, боясь вздохнуть.
— Что случилось? — спокойно осведомился Саша.
— Ты иди, — с трудом вздохнув сказала я. — Я тебя догоню, забыла дома кое-что.
Добравшись до кухни, я трясущимися руками схватила банку с отваром. Буквально через пару секунд меня отпустило, знакомое тепло разлилось по моему телу.
«Оксана — волшебница», — с благодарностью подумала я. Энглман меня предупреждал, что боли будут жуткие, и полностью их снять не удастся. Однако же Оксана блестяще с этим справилась.
Черт! Я буду не я, но достану ей тот перстень. Даже если мне его придется украсть. А ничего другого и не остается, по-видимому.
Вечеринка проходила в небольшом коттеджике из белого кирпича. Я осмотрела кучу машин около ограды — шестерки, девятки, все очень демократично, похоже, и это мне уже понравилось. Богатство ко мне пришло совсем недавно, свысока смотреть на людей я еще не научилась по молодости лет, поэтому в обществе спесивых отроков новых русских начинаю нервничать. А это чревато асоциальными поступками, мне же Вишневского подводить не хотелось, он и так на голову ушибленный.
В дверях нас никто не встретил, мы просто разделись, бросили верхнюю одежду на кучу курток и шуб и пошли на взрывы смеха.
В большой комнате народ сидел где попало — кто на стульях, кто на диванах, кое — кто устроился с бокалом прямо на полу. И все смотрели на высокого парня в центре. Жаль, что я не видела его лица — со спины он был очень ничего.
— И вот идет она, значится, по кладбищу, вся такая маленькая и несчастная, — продолжал парень, художественно нагнетая обстановку. — Дождь, слякоть, ночь! Ветер с деревьев рвет осеннюю листву, и тут прямо перед ней разверзается могила! Ну и оттуда, понятно, покойничек лезет! Страшный, полуразложившийся!
Парень художественно брякнулся и изобразил того самого покойничка.
— Девочка, девочка! — завыл он басом, — а ведь я тебя сейчас съем!!!
Тут же парень мгновенно присел, махом повязал на голову чью-то розовенькую кофточку на манер платка и тоненьким невинным голосом ответил за девочку:
— «Нет, страшный покойничек, ты меня не съешь!!! Это Я! Тебя! Съем!!!» И маленькая сиротка съела страшного покойничка…
Тут парень остановился, оглядел примолкшую аудиторию и закончил поучительным тоном:
— Вот так всегда в жизни, дети мои — добро побеждает зло!!!!
Не сдержавшись, я заржала вместе со всеми. Вечер обещал быть веселым.
— Я пойду, поздравлю Дэна, хорошо? — тронул меня за плечо Сашка.
— Что значит — я пойду? — удивилась я. — Мы вместе пойдем, неужто ты меня решил бросить среди незнакомых людей.
И я решительно схватила его за руку.
— А что я скажу ему, если он меня спросит, кто ты мне?
— Скажешь что я твоя девушка, — отмахнулась я.
— Оки, — кивнул он.
Довольно ловко мы протиснулись сквозь толпу, и наконец остановились около того самого парня — и опять он стоял ко мне спиной.
— Дэн, — дернул его Саня.
Он обернулся:
— О! Вишневский!!! — парень похоже искренне обрадовался моему недотепе. — А я думал ты уж не придешь! Где задержался-то?
— Да дела были, держи свой подарок, кстати, — кратко ответил Саня, вручая ему коробку.
А я стояла и тихо офигевала. Этот Дэн был уж очень похож на моего Димку. Тоже двухметровый брюнет, и харизма — этот сильнейший афродизиак — из него так и прет.
«Посмотри на меня», — молча велела я ему.
А он все болтал и болтал с Вишневским. Я не вслушивалась, о чем речь — я его просто рассматривала. Четкий, медальный профиль — как у Димки. Темные реснички такой длины, что я невольно позавидовала. У Димки такие же были. Мой взгляд с лица скользнул ниже.
Джинсы и джемпер особо не скрывали его фигуру.
Такая же как у Димки — красиво вылепленная, без перекачанных мышц и лишнего жира. Под одеждой наверняка теплое и упругое тело.
«Боже, надеюсь у него на груди нет волос», — думала я и тут наши глаза встретились.
У меня не было ни малейшего шанса. Он был выше меня, и потому осмотр должен был начинать сверху. До моего единственного достоинства — супердлинных ног он бы никогда не дошел.
Поэтому я протянула ему руку, вздохнула и сказала:
— Считай, что сейчас белый танец. Приглашаю.
Он в ответ протянул свою и сказал:
— Сейчас не белый. Поэтому приглашаю я.
И я радостно уткнулась ему в плечо, закрыла глаза и глупо улыбнулась. От него пахло не так как от Димки. Тот пах табаком, кофе и какой — то свежестью. От этого же разило обыкновенным Фаренгейтом и алкоголем. Однако мне не пришлось долго убеждать себя не обращать на это внимание. Я танцевала не с ним — с Димкой. Остро чувствовала его руки у себя на теле — честное слово, они прожигали меня сквозь ткань. Он обнимал меня ими, неприлично плотно прижимая к себе, а я таяла от этого, словно воск под пламенем.
— Тебя как зовут? — шепнул он мне, и его дыхание обожгло мою кожу.
— Магдалина, — из-за музыки мне пришлось подтянуться к нему поближе, он в этот момент неловко дернулся и мои губы скользнули по его шее.
И я окончательно пропала. Мне хотелось только одного — содрать с него одежду и иметь возможность скользить по его коже губами.
Мне хотелось чтобы он меня поцеловал.
Мне хотелось почувствовать тяжесть его тела на себе.
Медленная музыка закончилась.
— Спасибо за танец, — непослушными губами прошептала я, повернулась и пошла к столу. Если повезет — найду мартини.
— Магдалин, — кто — то тронул меня за плечо.
Я резко повернулась, по-идиотски улыбаясь — Дэн! И улыбка застыла на лице — Вишневский после Дэна был как-то совсем не очень.
— Магдалин, — повторил он, — ты чего меня бросила? Мне без тебя скучно.
— Сейчас развеселишься, — мрачно пообещала я. — Вот только хлопну пару — тройку чего — нибудь.
Мартини я не нашла.
«Ладно, — подумала я, смешивая водку с соком. — Фиг с вами, пеняйте на себя».
После третьего бокала Вишневский поерзал и осторожно спросил:
— Магдалиночка, может хватит?
— Что значит хватит? Если тебе не нравится, делай вид что ты не со мной, — предложила я лениво.
Он меня отвлекал. Я следила за Дэном. Он уже минут десять как делал вид что ничего не произошло.
Хотя — может для него и правда ничего не произошло? А я глупая идиотка.
— Хочешь — давай у меня вместе напьемся, а? — выдвинул Саня предложение.
— А здесь что тебе мешает? — я с трудом уже выносила его присутствие. Мне все труднее было помнить что он мне нужен и что его нельзя послать.
— Я за рулем, — пожал он плечами.
— Значит не мешай другим напиваться. Я такси вызову, когда домой захочу.
« Надеешься что такси не понадобится?» — вылез внутренний голос.
Я промолчала в ответ.
Да, я надеялась.
Вишневский встал и куда — то пошел. А на его месте непонятно как мигом оказался Дэн.
— Послушай, а ты что, с ним? — указал он куда — то в сторону ушедшего Вишневского.
— Нет, я сама по себе, — твердо ответила я.
Он нашел мою руку, сжал и спросил:
— Принести тебе коктейля?
— Может, лучше покажешь мне коллекцию картин на втором этаже? — помимо воли брякнул мой язык.
— Каких картин? — не понял он.
— Не обращай внимания, — улыбнулась я. — Старая английская уловка — джентльмены там под этим предлогом заманивают наивных леди в темные укромные уголки.
— Мне понравилось танцевать с тобой, — сказал он.
— Пригласить тебя еще раз? — тут же ухватилась я за эту идею.
— Я тебя сам приглашу. Подожди немного, ладно? — и он исчез, на прощание сжав мою руку.
«Господи, что я делаю?» — тоскливо думала я, сидя в одиночестве. Вишневский меня не простит. Но и то что между мной и Дэном секс абсолютно неизбежен — сомнения не вызывало. Нас тянуло со страшной силой друг ко другу, словно разные полюса магнита. Я теряла голову в его присутствии.
— Привет, — рядом со мной уселась Инка Ястрмбжевская, наша польская красавица — блондинка. — Чего — то давно тебя не видно было.
— Привет — привет! — улыбнулась я. — Хорошо жить стала, пару месяцев в Швейцарии провела.
— А! — нахмурила она безупречный лобик. — Что — то я слышала такое, типа у тебя там старичок — миллионер остался.
— Чего? — я чуть не подавилась коктейлем.
— Все говорят, — пожала она плечиком.
— В Москве говорят кур доят! — отрезала я.
«Ну, Глашка, попадись ты мне только!» — мрачно подумала я.
Тут с другого бока уселся Вишневский, протягивая мне коктейльчик. Господи, ну что ж он так не вовремя — то всегда! Басни о швейцарском миллионере он не должен был услышать.
Слава богу Инка уже переключилась.
— Ой, Маш, какой мне сегодня анекдот рассказали, я просто уржалась! В общем, поженились лиса с медведем, ну и лиса ему вскорости родила поросеночка. Пошел медведь с ней разводиться, а судья — мол, причины говорите, а то не разведу. Медведь и начал рассказывать — и рыжая она, и взял не девочкой замуж, и вообще она ему поросенка родила. Судья все это выслушал, и говорит лисе: мол, что вы, гражданочка, в оправдание скажете? А лиса и говорит: Мол, я во-первых не рыжая, а золотая, а какой золото без пробы? А что касается поросеночка, так все мужики свиньи, кого я родить ему должна была?
Я вежливо похихикала, этот анекдот я давным-давно в инете прочитала, но не расстраивать же человека!
Тут кто-то умный выключил и без того приглушенный свет, оставив только красную лампу, освещавшую полметра над полом. Рука Вишневского как-то очень по хозяйски обвилась вокруг талии, напоминая о нем.
— Пошли потанцуем? — предложила я ему. Все-таки совесть у меня иногда просыпается, а тут как по заказу — красивая и медленная мелодия. «Затопленный мир» Мадонны.
— Нет, я не умею, — сказал он. Тут ко мне приблизились ноги в синих джинсах, в полумраке я еле-еле различила лицо Дэна и он протянул мне руку.
И я с радостью ухватилась за нее, поднялась и пошла за ним, в тот же момент выкинув из головы абсолютно все. Инку, Вишневского, свои проблемы. И сама потянулась к его губам, все равно ведь никто не видит.
Я не его целовала. Я целовала Димку, отчаянно пытаясь воскресить в своей памяти его образ. Припадала к нему, краем сознания улавливая музыку, под которую мы танцевали.
И тут какой — то придурок включил верхний свет.
Мы мгновенно сдернули руки друг со друга, и я, разозлившись, схватила Дэна за руку и потащила его к выходу. На мгновение я перехватила внимательный взгляд Вишневского, но мне было уже все безразлично.
— Ты куда меня тащишь? — со смехом спросил меня Дэн, когда мы поднимались по лестнице.
— Коллекцию картин смотреть, — сосредоточенно ответила я.
Потом он уснул, а я провела остаток ночи, приподнявшись на локтях и жадно всматриваясь в его лицо. В неверном ночном свете, просачивающемся в арочное окно, он был копией Димки. А я смотрела и тихо плакала.
К рассвету я приняла решение.
Я не стану больше лечиться у Оксаны. Расторгаю договор — более я не нуждаюсь в ее лечении. Буду пить только обезболивающее, прописанное Энглманом, чтобы не страдать от боли.
По матери надо решать как можно скорее, не дай бог не успею я ту мерзавку поймать.
Также надо с умом распорядиться деньгами, чтобы мать не преподнесла церкви чрезмерно щедрый дар.
А после этого у меня состоится серьезная беседа с Богом. Обязательно надо покаяться. Димку — то Господь автоматом взял к себе — настоящая любовь — она все грехи покрывает. А за мной целый воз тянется — и прелюбодействие, и обман, и волшба, и мать особо не люблю. В общем практически все заповеди, только что осла чужого я не желала.
На все про все у меня оставалось три недели.
Run, Lola, run!
Я тихонько выскользнула из-под одеяла, оделась и пошла к двери. Потом, поколебавшись, вернулась, чтобы в последний раз посмотреть на Димку.
Рассветный луч как раз падал на его лицо. Гораздо моложе чем у Димки. Не такое идеально вылепленное как у Димки.
Неродное.
Несовершенный заменитель Димки, как сок из сухого порошка отличается от свежевыдавленного.
— Тебе тоже привет, Димочка, — прошептала я в пустоту.
Потом я повернулась и более не оглядываясь пошла из дома. В гостиной я на мгновение задержалась — на диванах вповалку спали вчерашние гости. Вишневского среди них не было.
Утреннее солнце неярко светило мне, легкий ветерок ласково ерошил волосы, а я шла, прислушиваясь к музыке у меня в душе. Я словно видела Димкины пальцы, неспешно перебирающие струны — только для меня. И я улыбалась — светло и тихо, не замечая ничего вокруг.
— Мы встретимся с тобой на небесах, — прошептала я и посмотрела ввысь. — Ты меня ждешь???
Когда я дошла до дома, мысли мои выкристаллизовались. Спала шелуха, засорявшая мои мозги, и теперь я четко знала что мне следует сделать.
Первым делом я позвонила Ленке Воробьевой, бывшей однокласснице.
— Заработать хочешь? — без предисловий спросила я. Ленка, тихая троечница, в институт так и не поступила, теперь служила парикмахером при городской бане, и всегда отчаянно нуждалась в заработке. Насколько я помнила со школьных времен, Ленка была исключительно добросовестным человеком.
— Конечно! — обрадовалась она. — А что делать?
— Возьми ненадолго с сегодняшнего дня больничный, посидишь у меня секретарем на телефоне?
— Ну я не знаю, — засомневалась она.
— Пятьдесят баксов в день! — уронила я.
— Бог мой! — встревожилась Ленка. — Поди чего-то криминальное? Мне проблемы не нужны, мне Лешку на ноги еще ставить. А то знаю я тебя.
— Никакого криминала, успокойся. Просто будешь сидеть на телефоне и регистрировать сообщения.
— Что-то мне не верится что ты считай за просто так мне в день месячную зарплату платить будешь, — упорствовала Ленка.
— Если хочешь, буду платить двадцать рублей, — пожала я плечами, — видишь ли, мне эти звонки крайне важны, потому я так и оценила эту работу.
— Да? Тогда конечно я согласна! — наконец-то улыбнулась она. — Тогда я Лешика сейчас матери сдам, пусть поводится, и звони как понадоблюсь, хорошо?
— Вот и договорились, — резюмировала я.
С первым пунктом покончено.
Далее я пошла в спальню, к компьюдеру, и развесила на электронных досках фото лже-Усольцевой с обещанием ста баксов за инфу о ней.
Как я однажды верно заметила, о дамочке мне известно только одно — ее лицо. Вот и будем ее искать по фейсу.
Потом я позвонила Оксане.
— Привет, — улыбнулась она в трубку, услышав мой голос.
— Оксана, я больше не буду покупать у тебя баночки, — не стала я тянуть кота за хвост.
— Но почему? — протянула она озадаченно — недовольным тоном. — Разве не помогает мое лекарство?
— Нет, все хорошо было, спасибо, но мне это все же не по средствам, — легко солгала я.
То что я собиралась сделать было сродни самоубийству. А это недостойно и некрасиво. Я вовсе не хотела, чтобы потом пошли по городу слухи, мол, Лисищщща от большой любви в могилу легла, вот народ-то оборжется. А матери еще тут жить.
Оксана помолчала и наконец сказала:
— Ты знаешь, давай так — ты мне достаешь кольцо, а я за это бесплатно тебя лечу.
— Нет, — коротко ответила я. — Нахлебницей у тебя быть не собираюсь.
— Послушай, — горячо заговорила Оксана, — я не знаю что на тебя нашло, но за последнее время мы здорово сдружились, так что хочешь не хочешь, но лечить я тебя буду. Буду приезжать и силком вливать в тебя мое пойло. Ты мне только кольцо достань, Машенька, уж очень оно мне нужно, ты даже не представляешь насколько. Маш, ты меня слышишь???
Я молчала, отчаянно пытаясь подобрать слова. Никогда бы не подумала, что Оксана — (Оксана! ) станет единственной, кому не все равно, помру я или нет. Серега вон, вечный воздыхатель, знает правду, и то носа не кажет. Видимо макет венка да речь на могилке продумывает.
Я молчала, чувствуя как соленые капельки обжигают мои щеки.
— Машенька, ты тут? — уже с тревогой спросила Оксана.
Я положила трубку. Я не хотела чтобы она услышала в моем голосе слезы.
Я стала часто реветь в последнее время. Я попыталась вспомнить, когда я ревела в последний раз до этих неприятностей. И не смогла.
Я считала себя сильной, уверенной, мудрой.
Я считала что мне все по плечу.
И вот итог.
Ну да, я и была сильной, играючи справляясь с проблемами в прошлом. Но у каждого есть свой порог прочности.
И я свой прошла…
— Господи, — размазывая слезы, безнадежно спросила я. — Ты же обещал, что тростника надломленного — не переломишь. Понятно, что все в твоей воле, и с твоего попустительства он надломан. Я даже понимаю что перевязать ты его не обещал. Но, Господи! Неужто ты не видишь, что мой тростник не то что надломан — он выдран с корнем и размочален. Я не могу больше, Господи… Ты дал мне ношу более чем я могу снести…
И тут волна боли захлестнула меня, выворачивая в судороге тело под немыслимыми углами.
Я кое — как свернулась калачиком, баюкая боль внутри, боясь вздохнуть, однако тут же пришел новый взрыв, и я закричала…
Я не думала, что боль будет такой. Она обходила всегда меня стороной, ее не допускали ко мне — сначала лекарства, а потом Оксанины отвары. Я была просто не готова к такому…
Усилием воли я поползла к дорожной сумке, нашла прописанные Энглманом анальгетики и принялась методично их глотать. На шестой капсуле я остановилась. Много нельзя.
Привалившись к стене, я по-волчьи выла, не в силах справиться, и ждала пока утихнет боль.
Я изо всех сил честно пыталась справиться с ней…
Издалека, сквозь марево боли раздалась трель дверного звонка. К черту. Я никому не открою.
Прошло минут десять, за это время закинула в себя еще пять капсул, а боль никак не отступала, пульсируя во мне. Я бы все на свете отдала, только чтобы от нее избавиться.
Таблетки не помогли…
Дверной звонок не умолкал, и каждая трель впивалась острыми иглами в мои оголенные нервы.
Если бы я была в состоянии встать, убила бы нежданного визитера.
С трудом я взяла пульт от телевизора, щелкнула на канал дверной видеокамеры и увидела Оксану, не отпускавшую руку с кнопки звонка.
Тело действовало быстрее меня. Только что неспособное ни на что, оно рвануло по лестнице вниз, с отчаянной надеждой, что она принесла лекарство.
— Привет, — сказала Оксана, с состраданием глядя на меня. — Плохо тебе?
Я кивнула, судорожно обняла себя за плечи, пытаясь унять дрожь и сползла вниз по стеночке.
— Сейчас — сейчас, моя милая, — засуетилась Оксана, расстегивая свою хозяйственную сумку и доставая оттуда заветную баночку. — На-ка, попей, все снимет.
Она приставила банку к моим губам, и я жадно припала к ней, как к источнику живой воды.
— Хватит, девонька, — Оксана убрала отвар и закрыла пластмассовой крышкой. — Сейчас полегчает, милая. Это что ж ты такое удумала — то, горюшко?
А я чувствовала, как уходит моя боль, словно по волшебству отступая из моего тела. Оксанино лекарство методично изгоняло ее из каждой клеточки моего тела, взамен оставляя бодрость и какую — то светлую эйфорию.
— Я тебя люблю, Оксан, — искренне сказала я наконец ожившими губами. — Дай тебе Бог здоровья!
— Да что ты, в самом деле, — смутилась она.
— Ты в который раз меня спасаешь, — я была переполнена благодарностью к ней. — Я все для тебя сделаю. Я тебе то кольцо достану!
— Точно?
— Клянусь! — твердо ответила я.
Неужто я могла ей отказать… Она единственная меня пожалела.
— Держись, Машенька, — ласково сказала Оксаночка. — Постарайся уж скорее найти перстень, послезавтра как-никак шабаш.
— Послезавтра??? — потрясенно переспросила я.
— Ну конечно, сегодня посмотри на луну, она уже почти полная.
— Так, — тупо переспросила я. — А если я не успею достать перстень?
— Ты меня просто этим убьешь, — помертвело лицо Оксаны от одной этой мысли.
— Ясно, — кивнула я. Будет ей перстень.
— Ты вот что, девонька, — Оксана выставила передо мной из сумки еще две банки. — Храни в холодильнике, ничего с отваром не сделается, а ты не забывай прикладываться почаще. Мне за них ты ничего не должна.
— Оксанка, у меня слов нет, — прошептала я. Для нее этот поступок был подвигом. Мало того что я в прошлом действительно причинила ей много горя, так она еще слыла в нашей среде жадноватой. И тем не менее она кудахчет надо мной, не требует денег за лекарство, несмотря на то что сама она в него явно немало вложила.
Я достану ей перстень!
— Ладно, Окси, ты иди, у меня сейчас дел много будет.
— Рвешься в бой? — улыбнулась она.
— Рвусь, — вздохнула я. Типа у меня есть выход.
Я ее проводила и набрала номер Ленки. Никто не ответил. Значит еще у матери.
Я бесцельно побродила по квартире, потом набрала в ванну воды и легла замачиваться в нее. Почему — то на душе после сегодняшнего секса остался неприятный осадок. Вчера — я была уверена что поступаю верно и иначе нельзя. Успокоила свою душеньку, сделала что хотела, но почему-то стало непривычно смотреть на себя в зеркало. На лбу словно были выведены данные — «Магда Шалавкина». Неприятно… После секса с Вишневским такого не было. Ну да Вишневский — он такой трогательный, как плюшевый медвежонок, старается, бедняга изо всех сил, что невозможно ему после секса доброе слово не сказать.
Я на миг перестала тереть спонджиком лодыжку. Вот черт! Вишневский же на меня сейчас злой как черт! Чего ж я наделала-то???
Я дотянулась до халата, вытащила из кармана сотовый и, порывшись в его памяти, набрала рабочий номер Вишневского.
Однако правильно говорят: ума нет — считай, калека. Я, как последняя идиотка улыбнулась Вишневскому и сказала максимально искренне:
— Я так рада что ты пришел!
Ничего более умного мне в голову не пришло. Однако он обрадовался и брякнул:
— А я если честно ехал и думал — стоит или нет, вдруг ты меня метлой попрешь отсюда!
— Ну, раз не поперла, то чем займемся?
Недостаток неуверенности так и брызжет. Явный интроверт. Впрочем, это черта всех физтехов, знакомых мне по аське. У всех проблемы с общением вообще и с девушками в частности. Объясняется это очень просто. В ранней юности, пока другие зажимали девчонок по углам клубов, это племя ботаников корпело над учебниками и компьютерами. И потому они просто не приобрели опыт общения. Сейчас, став постарше и осознав проблему, ринулись наверстывать, да только не скоро ведь сказка сказывается.
И мне от этих мыслей стало Вишневского элементарно жалко. Как хоть он бизнес — то ведет, христовый?
— Послушай, — сказал Саша, — у моего друга день рождения, может вместе съездим?
Сказал и с тревогой уставился на меня. По глазам было видно — он уже пожалел о сказанном, потому что заранее ждет, что я ему откажу.
— Мне переодеваться или так сойду? — вздохнула я. Послал же мне бог фикуса.
— Сойдешь! — обрадовался он. — Даже очень сойдешь! Вернее — ты вообще сегодня классно выглядишь!
Как я и думала, с открытыми ногами на лицо даже Вишневский не посмотрел.
Я сходила в спальню, достала из гардероба белую норку, капнула на запястья «Дольче виту», одела браслет с изумрудами и на этом мои приготовления оказались законченными.
— Я готова, — коротко объявила я, появляясь перед Саней. Он ни слова не сказал по поводу моих удивительно быстрых сборов для любой девчонки, ничего не сказал по поводу моих духов. Странный тип, что ни говори…
Уже перед лифтом меня скрутило. Словно железные раскаленные штыри коротко пронзили мое тело, я сбилась с шага и застыла, боясь вздохнуть.
— Что случилось? — спокойно осведомился Саша.
— Ты иди, — с трудом вздохнув сказала я. — Я тебя догоню, забыла дома кое-что.
Добравшись до кухни, я трясущимися руками схватила банку с отваром. Буквально через пару секунд меня отпустило, знакомое тепло разлилось по моему телу.
«Оксана — волшебница», — с благодарностью подумала я. Энглман меня предупреждал, что боли будут жуткие, и полностью их снять не удастся. Однако же Оксана блестяще с этим справилась.
Черт! Я буду не я, но достану ей тот перстень. Даже если мне его придется украсть. А ничего другого и не остается, по-видимому.
Вечеринка проходила в небольшом коттеджике из белого кирпича. Я осмотрела кучу машин около ограды — шестерки, девятки, все очень демократично, похоже, и это мне уже понравилось. Богатство ко мне пришло совсем недавно, свысока смотреть на людей я еще не научилась по молодости лет, поэтому в обществе спесивых отроков новых русских начинаю нервничать. А это чревато асоциальными поступками, мне же Вишневского подводить не хотелось, он и так на голову ушибленный.
В дверях нас никто не встретил, мы просто разделись, бросили верхнюю одежду на кучу курток и шуб и пошли на взрывы смеха.
В большой комнате народ сидел где попало — кто на стульях, кто на диванах, кое — кто устроился с бокалом прямо на полу. И все смотрели на высокого парня в центре. Жаль, что я не видела его лица — со спины он был очень ничего.
— И вот идет она, значится, по кладбищу, вся такая маленькая и несчастная, — продолжал парень, художественно нагнетая обстановку. — Дождь, слякоть, ночь! Ветер с деревьев рвет осеннюю листву, и тут прямо перед ней разверзается могила! Ну и оттуда, понятно, покойничек лезет! Страшный, полуразложившийся!
Парень художественно брякнулся и изобразил того самого покойничка.
— Девочка, девочка! — завыл он басом, — а ведь я тебя сейчас съем!!!
Тут же парень мгновенно присел, махом повязал на голову чью-то розовенькую кофточку на манер платка и тоненьким невинным голосом ответил за девочку:
— «Нет, страшный покойничек, ты меня не съешь!!! Это Я! Тебя! Съем!!!» И маленькая сиротка съела страшного покойничка…
Тут парень остановился, оглядел примолкшую аудиторию и закончил поучительным тоном:
— Вот так всегда в жизни, дети мои — добро побеждает зло!!!!
Не сдержавшись, я заржала вместе со всеми. Вечер обещал быть веселым.
— Я пойду, поздравлю Дэна, хорошо? — тронул меня за плечо Сашка.
— Что значит — я пойду? — удивилась я. — Мы вместе пойдем, неужто ты меня решил бросить среди незнакомых людей.
И я решительно схватила его за руку.
— А что я скажу ему, если он меня спросит, кто ты мне?
— Скажешь что я твоя девушка, — отмахнулась я.
— Оки, — кивнул он.
Довольно ловко мы протиснулись сквозь толпу, и наконец остановились около того самого парня — и опять он стоял ко мне спиной.
— Дэн, — дернул его Саня.
Он обернулся:
— О! Вишневский!!! — парень похоже искренне обрадовался моему недотепе. — А я думал ты уж не придешь! Где задержался-то?
— Да дела были, держи свой подарок, кстати, — кратко ответил Саня, вручая ему коробку.
А я стояла и тихо офигевала. Этот Дэн был уж очень похож на моего Димку. Тоже двухметровый брюнет, и харизма — этот сильнейший афродизиак — из него так и прет.
«Посмотри на меня», — молча велела я ему.
А он все болтал и болтал с Вишневским. Я не вслушивалась, о чем речь — я его просто рассматривала. Четкий, медальный профиль — как у Димки. Темные реснички такой длины, что я невольно позавидовала. У Димки такие же были. Мой взгляд с лица скользнул ниже.
Джинсы и джемпер особо не скрывали его фигуру.
Такая же как у Димки — красиво вылепленная, без перекачанных мышц и лишнего жира. Под одеждой наверняка теплое и упругое тело.
«Боже, надеюсь у него на груди нет волос», — думала я и тут наши глаза встретились.
У меня не было ни малейшего шанса. Он был выше меня, и потому осмотр должен был начинать сверху. До моего единственного достоинства — супердлинных ног он бы никогда не дошел.
Поэтому я протянула ему руку, вздохнула и сказала:
— Считай, что сейчас белый танец. Приглашаю.
Он в ответ протянул свою и сказал:
— Сейчас не белый. Поэтому приглашаю я.
И я радостно уткнулась ему в плечо, закрыла глаза и глупо улыбнулась. От него пахло не так как от Димки. Тот пах табаком, кофе и какой — то свежестью. От этого же разило обыкновенным Фаренгейтом и алкоголем. Однако мне не пришлось долго убеждать себя не обращать на это внимание. Я танцевала не с ним — с Димкой. Остро чувствовала его руки у себя на теле — честное слово, они прожигали меня сквозь ткань. Он обнимал меня ими, неприлично плотно прижимая к себе, а я таяла от этого, словно воск под пламенем.
— Тебя как зовут? — шепнул он мне, и его дыхание обожгло мою кожу.
— Магдалина, — из-за музыки мне пришлось подтянуться к нему поближе, он в этот момент неловко дернулся и мои губы скользнули по его шее.
И я окончательно пропала. Мне хотелось только одного — содрать с него одежду и иметь возможность скользить по его коже губами.
Мне хотелось чтобы он меня поцеловал.
Мне хотелось почувствовать тяжесть его тела на себе.
Медленная музыка закончилась.
— Спасибо за танец, — непослушными губами прошептала я, повернулась и пошла к столу. Если повезет — найду мартини.
— Магдалин, — кто — то тронул меня за плечо.
Я резко повернулась, по-идиотски улыбаясь — Дэн! И улыбка застыла на лице — Вишневский после Дэна был как-то совсем не очень.
— Магдалин, — повторил он, — ты чего меня бросила? Мне без тебя скучно.
— Сейчас развеселишься, — мрачно пообещала я. — Вот только хлопну пару — тройку чего — нибудь.
Мартини я не нашла.
«Ладно, — подумала я, смешивая водку с соком. — Фиг с вами, пеняйте на себя».
После третьего бокала Вишневский поерзал и осторожно спросил:
— Магдалиночка, может хватит?
— Что значит хватит? Если тебе не нравится, делай вид что ты не со мной, — предложила я лениво.
Он меня отвлекал. Я следила за Дэном. Он уже минут десять как делал вид что ничего не произошло.
Хотя — может для него и правда ничего не произошло? А я глупая идиотка.
— Хочешь — давай у меня вместе напьемся, а? — выдвинул Саня предложение.
— А здесь что тебе мешает? — я с трудом уже выносила его присутствие. Мне все труднее было помнить что он мне нужен и что его нельзя послать.
— Я за рулем, — пожал он плечами.
— Значит не мешай другим напиваться. Я такси вызову, когда домой захочу.
« Надеешься что такси не понадобится?» — вылез внутренний голос.
Я промолчала в ответ.
Да, я надеялась.
Вишневский встал и куда — то пошел. А на его месте непонятно как мигом оказался Дэн.
— Послушай, а ты что, с ним? — указал он куда — то в сторону ушедшего Вишневского.
— Нет, я сама по себе, — твердо ответила я.
Он нашел мою руку, сжал и спросил:
— Принести тебе коктейля?
— Может, лучше покажешь мне коллекцию картин на втором этаже? — помимо воли брякнул мой язык.
— Каких картин? — не понял он.
— Не обращай внимания, — улыбнулась я. — Старая английская уловка — джентльмены там под этим предлогом заманивают наивных леди в темные укромные уголки.
— Мне понравилось танцевать с тобой, — сказал он.
— Пригласить тебя еще раз? — тут же ухватилась я за эту идею.
— Я тебя сам приглашу. Подожди немного, ладно? — и он исчез, на прощание сжав мою руку.
«Господи, что я делаю?» — тоскливо думала я, сидя в одиночестве. Вишневский меня не простит. Но и то что между мной и Дэном секс абсолютно неизбежен — сомнения не вызывало. Нас тянуло со страшной силой друг ко другу, словно разные полюса магнита. Я теряла голову в его присутствии.
— Привет, — рядом со мной уселась Инка Ястрмбжевская, наша польская красавица — блондинка. — Чего — то давно тебя не видно было.
— Привет — привет! — улыбнулась я. — Хорошо жить стала, пару месяцев в Швейцарии провела.
— А! — нахмурила она безупречный лобик. — Что — то я слышала такое, типа у тебя там старичок — миллионер остался.
— Чего? — я чуть не подавилась коктейлем.
— Все говорят, — пожала она плечиком.
— В Москве говорят кур доят! — отрезала я.
«Ну, Глашка, попадись ты мне только!» — мрачно подумала я.
Тут с другого бока уселся Вишневский, протягивая мне коктейльчик. Господи, ну что ж он так не вовремя — то всегда! Басни о швейцарском миллионере он не должен был услышать.
Слава богу Инка уже переключилась.
— Ой, Маш, какой мне сегодня анекдот рассказали, я просто уржалась! В общем, поженились лиса с медведем, ну и лиса ему вскорости родила поросеночка. Пошел медведь с ней разводиться, а судья — мол, причины говорите, а то не разведу. Медведь и начал рассказывать — и рыжая она, и взял не девочкой замуж, и вообще она ему поросенка родила. Судья все это выслушал, и говорит лисе: мол, что вы, гражданочка, в оправдание скажете? А лиса и говорит: Мол, я во-первых не рыжая, а золотая, а какой золото без пробы? А что касается поросеночка, так все мужики свиньи, кого я родить ему должна была?
Я вежливо похихикала, этот анекдот я давным-давно в инете прочитала, но не расстраивать же человека!
Тут кто-то умный выключил и без того приглушенный свет, оставив только красную лампу, освещавшую полметра над полом. Рука Вишневского как-то очень по хозяйски обвилась вокруг талии, напоминая о нем.
— Пошли потанцуем? — предложила я ему. Все-таки совесть у меня иногда просыпается, а тут как по заказу — красивая и медленная мелодия. «Затопленный мир» Мадонны.
— Нет, я не умею, — сказал он. Тут ко мне приблизились ноги в синих джинсах, в полумраке я еле-еле различила лицо Дэна и он протянул мне руку.
И я с радостью ухватилась за нее, поднялась и пошла за ним, в тот же момент выкинув из головы абсолютно все. Инку, Вишневского, свои проблемы. И сама потянулась к его губам, все равно ведь никто не видит.
Я не его целовала. Я целовала Димку, отчаянно пытаясь воскресить в своей памяти его образ. Припадала к нему, краем сознания улавливая музыку, под которую мы танцевали.
Я не возмутилась, когда его ладони поползли вверх по ногам — под коротенькое платье, с нетерпением ожидая, когда кончатся чулочки и я обнаженной кожей почувствую его.
Face
of
you …
Я впечатывала себя в его тело, раздражаясь от барьера одежд. В какой — то момент я не выдержала и наплевав на все пробралась под его джемпер и ладошки наконец ощутили гладкую и теплую кожу груди.
My substitute
for love…
«Я его хочу. Жутко», — мрачно осознавала я, чувствуя что меня словно засасывает в огромную черную воронку, из которой мне — не выбраться.
My substitute
for love…
И тут какой — то придурок включил верхний свет.
Мы мгновенно сдернули руки друг со друга, и я, разозлившись, схватила Дэна за руку и потащила его к выходу. На мгновение я перехватила внимательный взгляд Вишневского, но мне было уже все безразлично.
— Ты куда меня тащишь? — со смехом спросил меня Дэн, когда мы поднимались по лестнице.
— Коллекцию картин смотреть, — сосредоточенно ответила я.
Потом я долго терзала его на огромной кровати, временами смахивая слезы. Я не позволила ему зажечь свет, я не позволяла ему говорить, я закрывая ему рот поцелуями — потому что это был не Димкин голос. Изо всех сил я держалась за свои иллюзии. Я отчаянно и безнадежно ласкала его тело, в глубине души понимая что все это — substitute. И что Димку не вернешь…
Could I wait
for
you?
My substitute for love…
My substitute for love….
Потом он уснул, а я провела остаток ночи, приподнявшись на локтях и жадно всматриваясь в его лицо. В неверном ночном свете, просачивающемся в арочное окно, он был копией Димки. А я смотрела и тихо плакала.
К рассвету я приняла решение.
Я не стану больше лечиться у Оксаны. Расторгаю договор — более я не нуждаюсь в ее лечении. Буду пить только обезболивающее, прописанное Энглманом, чтобы не страдать от боли.
По матери надо решать как можно скорее, не дай бог не успею я ту мерзавку поймать.
Также надо с умом распорядиться деньгами, чтобы мать не преподнесла церкви чрезмерно щедрый дар.
А после этого у меня состоится серьезная беседа с Богом. Обязательно надо покаяться. Димку — то Господь автоматом взял к себе — настоящая любовь — она все грехи покрывает. А за мной целый воз тянется — и прелюбодействие, и обман, и волшба, и мать особо не люблю. В общем практически все заповеди, только что осла чужого я не желала.
На все про все у меня оставалось три недели.
Run, Lola, run!
Я тихонько выскользнула из-под одеяла, оделась и пошла к двери. Потом, поколебавшись, вернулась, чтобы в последний раз посмотреть на Димку.
Рассветный луч как раз падал на его лицо. Гораздо моложе чем у Димки. Не такое идеально вылепленное как у Димки.
Неродное.
Несовершенный заменитель Димки, как сок из сухого порошка отличается от свежевыдавленного.
Краем уха я уловила тихую мелодию и пошла на ее зов в соседнюю комнату. На огромном плазменном экране телевизора шел клип по MTV, и парня, который пел эту песню, звали Димой. И пел он — о смерти, которая навсегда. И о любви, которая — превыше.
Я с этим умиранием сживаюсь…
На двух недостижимых полюсах
Расселись черный дрозд и белый аист —
Мы встретимся с тобой на небесах…
— Тебе тоже привет, Димочка, — прошептала я в пустоту.
Потом я повернулась и более не оглядываясь пошла из дома. В гостиной я на мгновение задержалась — на диванах вповалку спали вчерашние гости. Вишневского среди них не было.
Утреннее солнце неярко светило мне, легкий ветерок ласково ерошил волосы, а я шла, прислушиваясь к музыке у меня в душе. Я словно видела Димкины пальцы, неспешно перебирающие струны — только для меня. И я улыбалась — светло и тихо, не замечая ничего вокруг.
Светловолосая малышка, которую мама куда — то вела, встретилась со мной глазами, уставилась огромными глазищами, и робко улыбнулась в ответ. У меня никогда такой не будет…
На двух недостижимых полюсах
Расселись черный дрозд и белый аист —
Но встретимся с тобой на небесах…
— Мы встретимся с тобой на небесах, — прошептала я и посмотрела ввысь. — Ты меня ждешь???
Когда я дошла до дома, мысли мои выкристаллизовались. Спала шелуха, засорявшая мои мозги, и теперь я четко знала что мне следует сделать.
Первым делом я позвонила Ленке Воробьевой, бывшей однокласснице.
— Заработать хочешь? — без предисловий спросила я. Ленка, тихая троечница, в институт так и не поступила, теперь служила парикмахером при городской бане, и всегда отчаянно нуждалась в заработке. Насколько я помнила со школьных времен, Ленка была исключительно добросовестным человеком.
— Конечно! — обрадовалась она. — А что делать?
— Возьми ненадолго с сегодняшнего дня больничный, посидишь у меня секретарем на телефоне?
— Ну я не знаю, — засомневалась она.
— Пятьдесят баксов в день! — уронила я.
— Бог мой! — встревожилась Ленка. — Поди чего-то криминальное? Мне проблемы не нужны, мне Лешку на ноги еще ставить. А то знаю я тебя.
— Никакого криминала, успокойся. Просто будешь сидеть на телефоне и регистрировать сообщения.
— Что-то мне не верится что ты считай за просто так мне в день месячную зарплату платить будешь, — упорствовала Ленка.
— Если хочешь, буду платить двадцать рублей, — пожала я плечами, — видишь ли, мне эти звонки крайне важны, потому я так и оценила эту работу.
— Да? Тогда конечно я согласна! — наконец-то улыбнулась она. — Тогда я Лешика сейчас матери сдам, пусть поводится, и звони как понадоблюсь, хорошо?
— Вот и договорились, — резюмировала я.
С первым пунктом покончено.
Далее я пошла в спальню, к компьюдеру, и развесила на электронных досках фото лже-Усольцевой с обещанием ста баксов за инфу о ней.
Как я однажды верно заметила, о дамочке мне известно только одно — ее лицо. Вот и будем ее искать по фейсу.
Потом я позвонила Оксане.
— Привет, — улыбнулась она в трубку, услышав мой голос.
— Оксана, я больше не буду покупать у тебя баночки, — не стала я тянуть кота за хвост.
— Но почему? — протянула она озадаченно — недовольным тоном. — Разве не помогает мое лекарство?
— Нет, все хорошо было, спасибо, но мне это все же не по средствам, — легко солгала я.
То что я собиралась сделать было сродни самоубийству. А это недостойно и некрасиво. Я вовсе не хотела, чтобы потом пошли по городу слухи, мол, Лисищщща от большой любви в могилу легла, вот народ-то оборжется. А матери еще тут жить.
Оксана помолчала и наконец сказала:
— Ты знаешь, давай так — ты мне достаешь кольцо, а я за это бесплатно тебя лечу.
— Нет, — коротко ответила я. — Нахлебницей у тебя быть не собираюсь.
— Послушай, — горячо заговорила Оксана, — я не знаю что на тебя нашло, но за последнее время мы здорово сдружились, так что хочешь не хочешь, но лечить я тебя буду. Буду приезжать и силком вливать в тебя мое пойло. Ты мне только кольцо достань, Машенька, уж очень оно мне нужно, ты даже не представляешь насколько. Маш, ты меня слышишь???
Я молчала, отчаянно пытаясь подобрать слова. Никогда бы не подумала, что Оксана — (Оксана! ) станет единственной, кому не все равно, помру я или нет. Серега вон, вечный воздыхатель, знает правду, и то носа не кажет. Видимо макет венка да речь на могилке продумывает.
Я молчала, чувствуя как соленые капельки обжигают мои щеки.
— Машенька, ты тут? — уже с тревогой спросила Оксана.
Я положила трубку. Я не хотела чтобы она услышала в моем голосе слезы.
Я стала часто реветь в последнее время. Я попыталась вспомнить, когда я ревела в последний раз до этих неприятностей. И не смогла.
Я считала себя сильной, уверенной, мудрой.
Я считала что мне все по плечу.
И вот итог.
Ну да, я и была сильной, играючи справляясь с проблемами в прошлом. Но у каждого есть свой порог прочности.
И я свой прошла…
— Господи, — размазывая слезы, безнадежно спросила я. — Ты же обещал, что тростника надломленного — не переломишь. Понятно, что все в твоей воле, и с твоего попустительства он надломан. Я даже понимаю что перевязать ты его не обещал. Но, Господи! Неужто ты не видишь, что мой тростник не то что надломан — он выдран с корнем и размочален. Я не могу больше, Господи… Ты дал мне ношу более чем я могу снести…
И тут волна боли захлестнула меня, выворачивая в судороге тело под немыслимыми углами.
Я кое — как свернулась калачиком, баюкая боль внутри, боясь вздохнуть, однако тут же пришел новый взрыв, и я закричала…
Я не думала, что боль будет такой. Она обходила всегда меня стороной, ее не допускали ко мне — сначала лекарства, а потом Оксанины отвары. Я была просто не готова к такому…
Усилием воли я поползла к дорожной сумке, нашла прописанные Энглманом анальгетики и принялась методично их глотать. На шестой капсуле я остановилась. Много нельзя.
Привалившись к стене, я по-волчьи выла, не в силах справиться, и ждала пока утихнет боль.
Я изо всех сил честно пыталась справиться с ней…
Издалека, сквозь марево боли раздалась трель дверного звонка. К черту. Я никому не открою.
Прошло минут десять, за это время закинула в себя еще пять капсул, а боль никак не отступала, пульсируя во мне. Я бы все на свете отдала, только чтобы от нее избавиться.
Таблетки не помогли…
Дверной звонок не умолкал, и каждая трель впивалась острыми иглами в мои оголенные нервы.
Если бы я была в состоянии встать, убила бы нежданного визитера.
С трудом я взяла пульт от телевизора, щелкнула на канал дверной видеокамеры и увидела Оксану, не отпускавшую руку с кнопки звонка.
Тело действовало быстрее меня. Только что неспособное ни на что, оно рвануло по лестнице вниз, с отчаянной надеждой, что она принесла лекарство.
— Привет, — сказала Оксана, с состраданием глядя на меня. — Плохо тебе?
Я кивнула, судорожно обняла себя за плечи, пытаясь унять дрожь и сползла вниз по стеночке.
— Сейчас — сейчас, моя милая, — засуетилась Оксана, расстегивая свою хозяйственную сумку и доставая оттуда заветную баночку. — На-ка, попей, все снимет.
Она приставила банку к моим губам, и я жадно припала к ней, как к источнику живой воды.
— Хватит, девонька, — Оксана убрала отвар и закрыла пластмассовой крышкой. — Сейчас полегчает, милая. Это что ж ты такое удумала — то, горюшко?
А я чувствовала, как уходит моя боль, словно по волшебству отступая из моего тела. Оксанино лекарство методично изгоняло ее из каждой клеточки моего тела, взамен оставляя бодрость и какую — то светлую эйфорию.
— Я тебя люблю, Оксан, — искренне сказала я наконец ожившими губами. — Дай тебе Бог здоровья!
— Да что ты, в самом деле, — смутилась она.
— Ты в который раз меня спасаешь, — я была переполнена благодарностью к ней. — Я все для тебя сделаю. Я тебе то кольцо достану!
— Точно?
— Клянусь! — твердо ответила я.
Неужто я могла ей отказать… Она единственная меня пожалела.
— Держись, Машенька, — ласково сказала Оксаночка. — Постарайся уж скорее найти перстень, послезавтра как-никак шабаш.
— Послезавтра??? — потрясенно переспросила я.
— Ну конечно, сегодня посмотри на луну, она уже почти полная.
— Так, — тупо переспросила я. — А если я не успею достать перстень?
— Ты меня просто этим убьешь, — помертвело лицо Оксаны от одной этой мысли.
— Ясно, — кивнула я. Будет ей перстень.
— Ты вот что, девонька, — Оксана выставила передо мной из сумки еще две банки. — Храни в холодильнике, ничего с отваром не сделается, а ты не забывай прикладываться почаще. Мне за них ты ничего не должна.
— Оксанка, у меня слов нет, — прошептала я. Для нее этот поступок был подвигом. Мало того что я в прошлом действительно причинила ей много горя, так она еще слыла в нашей среде жадноватой. И тем не менее она кудахчет надо мной, не требует денег за лекарство, несмотря на то что сама она в него явно немало вложила.
Я достану ей перстень!
— Ладно, Окси, ты иди, у меня сейчас дел много будет.
— Рвешься в бой? — улыбнулась она.
— Рвусь, — вздохнула я. Типа у меня есть выход.
Я ее проводила и набрала номер Ленки. Никто не ответил. Значит еще у матери.
Я бесцельно побродила по квартире, потом набрала в ванну воды и легла замачиваться в нее. Почему — то на душе после сегодняшнего секса остался неприятный осадок. Вчера — я была уверена что поступаю верно и иначе нельзя. Успокоила свою душеньку, сделала что хотела, но почему-то стало непривычно смотреть на себя в зеркало. На лбу словно были выведены данные — «Магда Шалавкина». Неприятно… После секса с Вишневским такого не было. Ну да Вишневский — он такой трогательный, как плюшевый медвежонок, старается, бедняга изо всех сил, что невозможно ему после секса доброе слово не сказать.
Я на миг перестала тереть спонджиком лодыжку. Вот черт! Вишневский же на меня сейчас злой как черт! Чего ж я наделала-то???
Я дотянулась до халата, вытащила из кармана сотовый и, порывшись в его памяти, набрала рабочий номер Вишневского.