Стрельцова Маша. Смесь бульдога с носорогом

   Черт, как же я хотела посмотреть на того Диму! И ведь разминулись — то мы совсем чуть — чуть.
   Черт!
   Попался бы он мне — махом бы и дорогу к отцу забыл, и про любовь свою сверхпрочную. И часы б вернул.
   Внезапно я одумалась. Что со мной? Я ведь из — за этих баксов так скоро и облик человеческий потеряю. На собственного отца держу черные мысли только за то, что он нечаянно сделал мне помеху на пути к ним. Но горечь все же в душе осталась. Я не то что готова была найти эти баксы любой ценой — в руках я их еще не держала, и такая сумма мне до сих пор казалась несколько абстрактной. Но тем не менее я знала что я сделаю с ними, когда найду.
   Я куплю на них жизнь Ворона. Какая к черту Испания и смуглые члены! Я все — таки любила этого мерзавца и хотела разделить с ним долгую жизнь, дом и кучу ребятишек, а вовсе не его смерть.
   Оглядевшись, я поняла что в задумчивости дошагала до края деревни. За околицей начинался лес, в детстве я любила ходить сюда за земляникой. А еще я помнила, что там между двумя корабельными соснами были сделаны качели. Кто — то просто высоко — высоко на стволах намертво вбил штырями две толстые цепи и закрепил внизу меж ними широкую доску. Деревенская молодежь летними ночами постоянно собиралась здесь, жгли костры и качались на качелях. Ночной лес оглашался веселыми визгами, когда девчата усаживались по пять — шесть на доску и парни старались раскачать их посильнее.
   Однажды мы с Димкой перед самым отъездом пришли сюда вечером, и на удивление тут никого не было. Довольные, мы раскачивались, стараясь взлететь высоко — высоко, и дух захватывало, когда мы возносились выше березок, растущих рядом, а потом с головокружительной скоростью неслись к земле, чтобы снова испытать чувство полета, стремясь вверх. Если б рядом были взрослые, нам за такое бы точно накостыляли — это было небезопасно.
   А потом наступил момент, который я буду помнить всю жизнь. Качели в очередной раз вознесли нас на верхнюю точку, я визжала от ужаса, одновременно улыбаясь, и Димка крепко держал меня за руку. Слегка задержавшись, качели ринулись вниз, и тут я почувствовала, как опора под моими ногами проваливается куда — то вниз, и я падаю со страшной скоростью. Димка мгновенно, как котенка, схватил меня за шиворот, притянул к себе, и я успела схватиться за цепь с его стороны. Мимо со свистом что — то пролетело, я машинально присмотрелась — и похолодела — это продолжала свое движение по инерции вторая цепь, у которой теперь был закреплен только один конец. А мы стремительно продолжали нестись к земле.
   — Прыгай, — отчаянно крикнул Димка, таща меня за собой. И я послушно оторвала руку от спасительной, как мне казалось, цепи и прыгнула вслед за ним. Удар был настолько силен, что я потеряла сознание. Когда очнулась, то цепи все еще бешено метались между соснами, одна — сшибая свободным концом березки на пути, вторая — таща за собой закрепленный на ней конец доски.
   Димка лежал рядом, и лицо его было все в крови. Оказалось, он пропорол кое — где кожу сучками, я как могла, оттерла его лицо платочком и мы на подгибающихся ногах пошли в деревню. Происшедшее так и осталось тайной, мы никому не сказали. То что Димка пришел домой в подобном виде — никого не удивило, у него образ жизни был такой. А качели на следующей неделе починили.
   Подумав, я шагнула в лесок и нашла качели. Все было как и прежде — выжженный круг земли для костра немного в стороне, две мощные цепи и вроде та же самая потемневшая от времени широкая доска на них. Я улеглась на ту досочку, скинула туфли и задрала босые ноги вверх, пересчитывая пятками звенья цепей. Прошло семнадцать лет с того момента, когда под нами лопнула цепь. Слава Богу, хоть жива осталась. Тут я скосила глаза вправо — так и есть! На вытоптанной лесной земле валялась непотушенная сигарета. «Парламент», между прочим! Я поморщилась от дыма и подумала — неплохо однако живут деревенские, раз такие сигареты себе позволяют. Потом встала и нехотя обулась и пошла в деревню. Мне не понравилось, что тут кто — то был перед самым моим приходом. И возможно, судя по тлеющей сигарете, был там и наблюдал мои выкрутасы. Ну да Бог с ним. Неспеша я двинулась по пыльной дороге обратно в дом. Тяжелый осадок от черных мыслей об отце если честно, здорово жег душу.
   Я шла, рассматривая знакомые с детства улочки, и радовалась, замечая какое — то изменение. Будь то новый забор или покрашенные в другой цвет ворота. За больницей, на пригорке, углядела молитвенный дом местных баптистов и внезапно вспомнила — а ведь десятину — то за Ворона я в церковь так и не отдала! Вот черт! С этим я никогда не затягивала, ну его, с высшими силами ссориться. Так что сегодня у местных праздник, благо я отложенные на это полторы сотни долларов при себе держала.
   Я быстренько взобралась на холмик, толкнула оградку и вошла в чистый, опрятный дворик. Дед Федор, сидевший на крылечке, увидел меня и здорово пригорюнился.
   — Приветствую! — радостно сказала ему я.
   — Здравствуй, — степенно ответил он мне.
   Странно, но и ведьм и у протестантов одна деталь общая — отлученных и прочих «не своих» приветствовать запрещено. Меня не отлучили от церкви по одной простой причине — местный пастор ни в какую не смог уговорить меня принять крещение. Я в этом смысле была упертая. В Библии сказано, что все крещеные составляют единое тело Церкви, и оттого грех одного падает на всех. Ибо если болит палец, то больно всему телу. Поразмыслив об этом, я решила что креститься мне пока рановато, от меня еще не дай боже всему телу тропическая лихорадка приключится. Пастор Тимофей же настаивал, страстно желая меня во что бы то ни стало окрестить, я уж грешным делом думала что с него из области начальство план требует. Однако однажды он все же признался. Мечтательно закатив глаза, пастор Тим сказал: «Загнать бы тебя, Мария, хворостиной в речку, окрестить! — тут он сделал сладострастную паузу, полностью отдавшись давним грезам и наконец с чувством закончил: — и тут же на берегу тебя наконец — то отлучить!!!» В общем, относились ко мне тут неплохо. Кто — то недолюбливал, считая отпетой еретичкой, однако я сама твердо считала что принадлежу к этой церкви — и точка. Дед Федор был из тех, кто не знал как ко мне относиться — вроде я и своя, а вроде — и еретичка. Я поглядела в его выцветшие голубые глаза и спросила:
   — Пастор — то тут?
   — Да вроде видел я его туточки, — раздумчиво ответил дед Федор. — Ты сходи, в хате посмотри.
   Из приоткрытого окошка раздался взрыв смеха.
   — Молодежка идет, что ли? — оживилась я.
   — Ну да, — кивнул дед.
   Молодежные собрания я любила, ребята в деревеньке подобрались на диво продвинутые и умненькие. А уж про их лидера, Павла, я наглядеться не могла. Парень был хорош собой, словно голливудская звезда, харизматичен, весел и вообще непонятно было чего он тут забыл. Однако христиане — это другой менталитет… Павел мог много добиться в жизни — однако предпочел быть священником и поднимать церковь в родной деревеньке.
   Однако на молодежку я не попала.
   Из дверей вышел пастор и заулыбался при виде меня:
   — О! Какие люди!!! Каким ветром?
   — Попутным! Десятину завезти и к вам на исповедь, — заулыбалась я в ответ. Пастору было лет сорок, однако он у нас был молодцом — строен, высок и фейсом очень даже ничего. Однако местные кумушки зря точили на него коготки — он ни на кого кроме как на свою жену Татьяну, располневшую после трех детей, и не смотрел.
   — Ну, заходи, чадо, — вздохнул пастор и посторонился, пропуская меня в дом. Войдя, я сразу повернула налево, там на подоконнике стоял деревянный ящик с надписью «Доброхотно дающему дает Бог». Ну я не то что доброхотно даю, да только куда денешься? У каждого своя крыша. Если, допустим, владелец ларька откажется отстегнуть крыше (кстати, криминалитет тоже берет десять процентов от прибыли, странное совпадение!) — то ларек у него сожгут. Господу же если не отстегнуть — так лучше сразу по себе панихиду заказывать — он обидчивый! В любом разе я затолкала в прорезь ящика пятнадцать стодолларовых бумажек, и мы с Тимом пошли наверх, нашли свободную комнатку и устроились на диванчике.
   — Нагрешила я сегодня, — с тяжким вздохом призналась я.
   — Рассказывай, — посерьезнел он.
   — Да на отца сегодня наорала, — с досадой сказала я. — Он у меня все так же пьет, зараза.
   — Какие бы не были родители — а почитать их надо, знаешь ведь?
   — Тим, ты вообще помнишь что я Библию чуть ли наизусть знаю? — раздраженно сказала я. Не надо мне нотаций, мне б грехи отпустить.
   — Знала, — выделил Тим последний слог. — Когда Библию в последний раз брала?
   Я пристыжено заткнулась. Этого я не помнила.
   — А насчет твоего отца я тебе скажу одно — один он тут так и будет пить. Почему ты его себе в город не возьмешь?
   — Тим, а то ты не в курсе, какая у меня работа? Крутики, бандиты…
   — В курсе, — неодобрительно сказал Тим. — Первый псалом помнишь?
   — «Блажен муж, не входящий в собрание нечестивых», — без запинки процитировала я. — Тим, только давай не будем к старой теме возвращаться, ладно? Я в курсе всего, что ты мне скажешь. У каждого свой путь, Тим. Все, что меня сейчас беспокоит — это висящий на мне грех недовольства папенькой.
   — А других грехов у тебя нет? — с неприкрытой иронией спросил он.
   — Есть, но это уже наше с Богом личное дело, — спокойно ответила я.
   — Помолимся, — сухо подвел итог Тим.
   Я согласно склонила голову…
   Потом, когда Тим меня провожал, он напомнил:
   — Мария, ты хоть добрые дела не забывай делать, чтобы хоть как — то компенсировать свои грехи.
   — Отличная мысль! — согласилась я и пошла дальше.
   Доброе дело себя ждать не заставило. Из церкви я решила сходить еще раз к бывшему Димкиному дому, да порасспрашивать, где он сейчас обитает. Я уже подходила к тому заколоченному домишке, как из особнячка вышла ветхая старушка с палочкой и простукивая перед собой дорогу, двинулась по своим делам.
   Я осмотрелась, села перед домиком на лавочке и стала ждать, пока кто — то появится, старушка скорей всего имени — то своего не помнит, какой из нее информатор. От нечего делать я принялась наблюдать за этим божьим одуванчиком. А одуванчик по миллиметру продвигался к своей неведомо мне цели, аккуратно переставляя сухонькие ножки и мелко простукивая палочкой место впереди себя прежде чем ступить.
   Откуда взялась та овчарка — я как—то и не заметила, настолько была увлечена наблюдением за старушкой. Но она встала перед ней молча, нехорошо на нее смотря, и желтая слюна падала с ее клыков.
   «Мама», — отчаянно подумала я, чувствуя беду, а ноги уже сами подняли меня и несли к старушке.
   — Стойте, — кричала я на ходу, но старушка как и не видя собаки продолжала путь перед собой. И когда мне оставалось совсем чуть — чуть, палочка старушки резко ударила по морде овчарки. Коротко и злобно взрыкнув, та в мгновение подмяла ее под себя. Я была уже рядом. В отчаянии я ухватилась обеими руками ей за холку, и, напрягая мышцы, дернула ее на себя. Собака, перелетев, упала на дорогу, но и я не удержалась на ногах. Тут же она вскочила и кинулась на меня. Недолго думая, я схватила крепкую бабулькину палку и принялась охаживать пса. Удары сыпались на него как горох, и наконец пес не выдержал. С воем он убежал вдоль по улице, а я обернулась к старушке и охнула. Благое дело оборачивалось большими проблемами. Старушку явно хватил инфаркт. Вот черт!
   Тут же, на пыльной дороге, я принялась накладывать чары. Бедный Тим наверно никак не подозревал, что благое дело, которое он мне посоветовал сделать, потребует применения магии — греха, между прочим!
   Как бы то ни было, а я стояла на коленях на пыльной дороге и вливала свою силу с заклинанием в старушку. О, черт, я в последнее время слишком много ее расходую!! Причем — по пустякам! Недовольная этим, я быстро закончила обряд, убедилась что лопнувший кровеносный сосуд сила залатала и сердце снова ее работает. Осмотрела ее, приподняла веко и увидела там пятнышко глаукомы. На другом зрачке было то же самое. После чего поднялась с колен, и обнаружила, что еще и джинсы мои безнадежно испорчены! Вот черт!
   Однако доброе дело следовало довести до конца. Я легко подняла старушку на руки и понесла ее в особнячок.
   — Дома есть кто? — громко крикнула я, входя во двор.
   Старушка вздрогнула и открыла глаза.
   — Доченька, одна я живу, — слабо сказала она. — Ключ под половичкой, открой, будь добра, не дойти уж мне сегодня никуда.
   Я так и сделала. Открыла дом, завела ее в него и спросила:
   — Бабуль, почки березы есть?
   — Есть! — закивала она.
   — Вы попейте, столовую ложку на стакан кипятка, хорошо? А я скоро заеду, и глазки ваши полечу.
   — Ой ну спасибо тебе, доченька, — умилилась старушка. — Сынок — то у меня хороший, дом мне вон какой построил, а приезжает редко, так ты уж заходи, очень буду рада. А глазки мои он самым лучшим докторам показывал, помирать мне слепой, я уж привыкла. Но ты ведь зайдешь еще?
   — Обязательно, — пообещала я и пошла из дома. Там я снова уселась на скамейку у ветхого домишки и терпеливо прождала несколько часов. За это время мимо прошло три пьяных мужика, молодая мамаша с чадом и мальчонка — пастушок. Про Димку никто не знал.
   Наконец я решила — чего я ради Ворона тут страдаю? Он там Настю трахает, а я ему баксы ищу. Да пропади все пропадом — я еду домой!
 
   А на обратном пути я почти весело поджидала знакомый поворот. Предчувствия меня не обманули — все три гаишника ждали меня, злобно улыбаясь.
   — Ну, сколько там на этот раз, Витек? — не отрывая от меня мстительного взора, спросил злой гаишник.
   — 102! — радостно оповестил он.
   — Документики ваши, — припечатал он.
   — Сертификатом обзавелись? — понимающе спросила я.
   — Да! — ликующе заявил третий гаишник, — специально за оригиналом ездил!
   — Ну давай, милок, его сюда, — улыбнулась я. Фигня какая, ну заплачу штраф, ничего страшного, зато сколько они за два дня от меня натерпелись — то, бедные?
   От нечего делать я внимательно принялась изучать документ.
   — Сто рублей с вас штрафа! — заявил в это время Витек. — Платить будем в кассу или как?
   — Или никак, — меланхолично заявила я, не отрывая глаз от сертификата.
   — То есть это как — никак? — дружно озадачились гаишники.
   Я поманила пальчиком ближайшего гаишника и ткнула длинным когтем в бумажку.
   — Что тут написано?
   — Действителен по пятнадцатое августа две тыщи третьего года, — слегка недоуменно прочитал он.
   — Сегодня шестнадцатое. Адью, — я решительно вернула бумагу и закрыла окошко.
   — Я не понял, а штраф? — безграничное изумление плескалось в глазах Витька.
   — Какой штраф, если у вас документы просрочены, — буркнула я, отчаливая.
   — Ну я же вам говорил, я же говорил! — несся мне вслед плачущий голос Витька.
   На миг я поймала в зеркальце лица гаишников, смотрящих мне вслед.
   Видели бы вы их глаза!
 
   Домой я вернулась в четвертом часу ночи. Тихонечко открыла дверь и удивилась — из кухни доносился ласково — воркующий голос Ворона. «Он и Маруська???» — пронеслось у меня в голове, и я похолодела. Тихонько скинув туфельки, я на цыпочках молнией метнулась к кухне и застыла в дверях.
   Ворон, стоя на четвереньках ко мне спиной, приговаривал:
   — На, зайчик, скушай — ка муксунчика!
   Я замерла, в изумлении воззрившись на его оттопыренный зад. Очень привлекательный, между нами, зад.
   — Вот как мы кушаем — то хорошо! — сюсюкал парень, — еще муксунчик вот тебе!
   Я обошла его и увидела, как мой флегматичный Бакс с увлечением лопает рыбку с фарфорового блюдца, а Ворон на соседнем тщательно убирает кости из очередного кусочка.
   — Что тут происходит? — изумленно спросила я.
   — Привет, ты где шлялась до четырех утра? — нахмурился он, словно ревнивый муж, увидев меня. Бакс, предатель, даже на меня и не посмотрел.
   — По делам ездила, — ошеломленно ответила я. Ворон был ко всему и полураздетый — то есть на нем были одни джинсы! — А ты как здесь оказался?
   — Мне необходима твоя помощь, вот тебя и дожидаюсь, подружка твоя сказала что скоро будешь, извинилась и спать ушла, — объяснил Ворон. — Дай — как мне кусочек курочки из холодильника!
   — А это что?? — задала я идиотский вопрос, показывая рукой на Бакса.
   — Кота своего кормить иногда надо, — недовольно буркнул он.
   Я потерялась. Выглядело это как какой — то сюр.
   Я взяла из холодильника лоток с куриными грудками, вскрыла упаковку и, отрезав кусочек от одной, мелко его порезала.
   — Столько хватит? — спросила я у Ворона.
   — Будем надеяться. Кушай, зайчик! — парень высыпал кусочки перед котом и с увлечением наблюдал, как он их махом слопал
   — Что у тебя по баксам?
   — Глухо, — спокойно сказал он.
   — Послушай! — взорвалась я. — Какого черта ты такой спокойный!!! Осталась почти половина срока, а у нас еще конь не валялся! Почему ты кормишь моего котенка на моей кухне, а не рвешь и мечешь, и не рыщешь по всему городу?
   — Но ты же обещала что с тобой не пропадешь!
   И ухмыльнулся. Мерзавец меня цитировал!
   — Шутки шутками, но ведь тебя убьют если не найдешь!
   — Плакать будешь? — спросил он.
   — Буду, — честно ответила я.
   — Все будет нормально, Маш, — бросил он и снова повернулся к Баксу. Ага, знаю я вас. У вас до последней минуты все нормально, а потом на венки деньги трать…
   Я увидела стоящий на столике кувшинчик с молоком, налила себе стаканчик и, попивая, наблюдала за представившейся мной идиллией. Угомонился зайчик нескоро… Зайчик за милую душу сожрал и курочку, и муксунчик, и печеночку, попил молочка, закусил сливками, и наконец от Данона зайчик нос отворотил.
   — Будешь молоко? — спросила я поднявшегося Ворона.
   — Гадость какая. Пиво есть?
   — В холодильнике пошарь.
   Ворон залез в холодильник и, ворча, извлек оттуда бутылочку Миллера. И устроился около меня с Баксом на коленках. Кот, по сути еще котенок, ему еще года нет, от счастья мурлыкал, словно трактор «Беларусь».
   — Ты же любишь котят, что ж ты себе не заведешь? — поинтересовалась я.
   — А давай я лучше тебя заведу? — прямо в глаза посмотрел мне Ворон и я почему — то вздрогнула от накатившего ужаса.
   — Так я ж у тебя растолстею махом, если ты меня так же как Бакса кормить будешь! — фальшиво рассмеялась я.
   — Устраивает, — кивнул медленно Ворон, взглядом ощупывая меня.
   — Слушай, то ты меня гонишь, то предлагаешь черте что! — не выдержала я.
   — Любовь зла…, — мудро улыбнулся он. И потянулся ко мне. Медленно, очень медленно, на одно краткое мгновение его губы прикоснулись ко мне.
   С минуту я ошеломленно молчала, после чего зло спросила:
   — Настю так же целуешь??
   — Ревнуешь? — поднял бровь Ворон.
   И тут зайчик мяукнул. Мы на него дружно посмотрели. Зайчик подумал и мяукнул еще раз — гораздо жалобнее…
   — Что это с ним? — удивился Ворон.
   — А ты разве не знал что котят тискать нельзя после обеда? К тому ж ты силушку — то немерянную не рассчитываешь.
   Зайчик жалобно — жалобно посмотрел на меня и принялся безостановочно вопить.
   — Чего делать? — растерялся Ворон.
   Вот черт! А силу — то я всю на бабульку грохнула!!
   — Срочно к ветеринару!
   И мы понеслись. Я, в домашних тапочках на босу ногу, Ворон — в джинсах, и рубашке, так и не застегнутой впопыхах на обнаженном торсе. А что было делать? Зайчик явно вознамерился помереть.
   К ветеринару мы влетели, как будто черти за нами гнались. Несмотря на поздний час, у кабинета сидели пара женщин с кошками и здоровый мужик с ротвейлером. Зайчик, и так не замолкавший, взглянул на ротвейлера и вовсе завопил дурниной.
   — Что это с ним? — поразилась одна из тёток.
   — Помирает! — чуть не плача сообщила я.
   Очередь еще с минуту выслушивала зайчиковы вопли, и наконец женщины не выдержали:
   — Да проходите вы вперед, вон как кот мучается.
   — Да, — завозникал мужик, — все в очереди топчемся, с какой радости их пропускать — то!
   — Да вы что, мужчина, совсем у вас сердца нету, что ли, — накинулись на него тетки, — помрет же животина!
   — Ну если вам охота до полудня тут просидеть — да ради Бога! — пошел на попятную мужик.
   В это время открылась дверь кабинета и вышел интеллигентного вида мужик с обезьянкой на руках.
   — Следующий! — донеслось из — за двери.
   — Идите, идите, — замахали на нас женщины.
   Мы с Вороном дружно шагнули в кабинет.
   — Здравствуйте, — обратилась я к докторице. — У меня тут с котенком что — то случилось.
   Та взглянула на нас и приказала.
   — Кота — на столик, а мужу придется выйти.
   Ворон, поднявший бровь при слове «муж», молча нас покинул.
   Женщина забрала у меня Бакса и принялась осматривать. Когда она стала прощупывать ему животик, Баксовы вопли достигли ультразвука.
   — Ранее случались приступы? — спросила доктор.
   — Нет, — ответила я.
   — Чем кормили и когда в последний раз?
   — Да с полчаса назад, он съел муксунчик, курочку, печеночку, молочко и сливочки, — перечислила я, подумала и добавила, — а вот йогурт от Данон уже не стал.
   Ветеринарша с изумлением посмотрела на меня и принялась доставать из шкафчика какое — то кишкообразное приспособление.
   — Объелся ваш котенок. Будем делать промывание.
   О, черт! Давайте я лучше не буду описывать эту процедуру. Через несколько минут после ее начала я не вынесла и выскочила в коридор.
   — Ворон, иди и ассистируй, я не могу, мне его жалко!
   Тот не слова не говоря исчез в кабинете.
   — Помрет? — участливо спросил мужик.
   Я прислушалась к воплям из кабинета, прерываемым бульканьем, и честно ответила
   — Не знаю.
   Еще минут через 15 Ворон вынес еще вопящего, но уже заметно похудевшего зайчика и мы, под сочувственные взгляды очереди поехали домой.
   — Нафиг ты его обкормил, — ругалась я в машине.
   — Так я ж хотел как лучше, — оправдывался парень.
   — Чуть котенка не угробил мне!
   — Ну не ругайся, Мария, я сам чуть не помер от страха
   — За Бакса? — помягчела я.
   — Не, боялся что ты меня убьешь, — признался парень.
   Я скосила глаза на него, иронично осмотрела крепкую двухметровую фигуру и хмыкнула:
   — Тебя убьешь…
   — Хочешь попробовать? — ухмыльнулся он.
   Я въехала в свой двор, как обычно бросила машину у заборчика — в гараж заезжать сплошной геморрой, и, выходя из машины, бросила:
   — Послушай, ты часом не садомазохист?
   — С чего ты взяла? — удивился он, выбираясь из машины. Припухший Бакс на его руках с диким видом озирал окрестности
   — Да замашки у тебя какие — то странные.
   — Нормальные замашки, — пожал плечами Ворон.
   Я посмотрела на алеющее рассветное небо, вскинула руку с болтающимися часами на узком запястье. Шестой час утра.
   — Слушай, а тебе чего от меня надо было, что ты среди ночи явился? Я тебе не назначала вроде? — я устала и хотела спать. А потому была стервозной.
   — Да я мимо ехал, смотрю — свет горит, решил заехать. Твоя подруга открыла и сказала что ты с минуты на минуту будешь. Ну я и решил подождать.
   — В ее постели? — уточнила ревниво я.
   — С чего ты взяла? — недоуменно вытаращился он.
   — Ты был полуголый!!! — негодующе возопила я.
   Он внезапно рассмеялся, притянул меня в себе и расцеловал.
   — Машка, мы пока не женаты для семейных сцен, — ласково шепнул он. — Я сок на рубашку пролил, прошлось снять.
   Я счастливо вздохнула и обняла его покрепче. Все было предельно просто. Он меня любит — это было понятно. И его «пока » внушало определенные надежды.
   — Спать хочешь? — спросил он меня.
   — Угу, — промычала я, абсолютно счастливая в его объятиях.
   — Тогда держи своего зайчика, — сунул он мне Бакса. — Извини, что ты сегодня из — за меня не выспалась.
   Я стояла и смотрела как Ворон усаживается в свой лексус и думала о том, что я взрослая женщина, мне двадцать восемь лет, и ничего страшного не будет, если я попрошу его остаться со мной.
   — Я завтра позвоню, — помахал мне Ворон, заводя машину.
   — Постой! — приказала я.
   Ворон вопросительно на меня посмотрел. Я вздохнула, залезла к нему в машину и решительно сказала:
   — Послушай, нам надо поговорить. Ты знаешь, что ты мне нравишься, очень. Я тебе тоже нравлюсь. Так какого черта???
   — Это все что тебя интересует в шесть утра? — резко спросил он.
   — Это — меня в любое время интересует, — твердо ответила я.
   — У нас ничего не выйдет, — в тон произнес он.
   — Почему?
   — На мне заклятье, — невнятно пробормотал он.
   — Заклятье? Очень интересно, а я как раз специалист по снятию их!!! Что за заклятье?
   — Меня однажды приворожили, — нехотя начал рассказывать парень, — и эта девочка меня бросила. Я очень страдал, пока одна колдунья не сжалилась и не сняла приворот. И поставила на меня заклятие — что я полюблю только свою половиночку. Родную мне во всем. Которая не бросит. А остальные мне противны, как жабы, особенно кто ко мне клеится. А я не хочу так с тобой. Ты хорошая, Машка.
   Я молчала. Ощущение было такое, как будто я пропустила сильнейший удар под дых.
   — А откуда ты знаешь, что я — не половиночка? — наконец с трудом спросила я. — Ты знаешь, я так как к тебе ни к кому не относилась.