Стрельцова Маша. Смесь бульдога с носорогом

   — В ванну надо, — глубокомысленно изрекла я, поглядев на покрытые копотью руки.
   — Могу спинку потереть, — небрежно бросил он.
   — Вы так любезны, — великосветски ответила я. — На самом деле, Митя, я чудом осталась жива. Я с Никанором встречалась.
   У меня была какая — то потребность ему все рассказать, поделиться. Пусть он поймет меня, погладит по головке, скажет что теперь все хорошо и поцелует меня.
   Ворон передвинул стул поближе ко мне, взял меня за руку и переспросил:
   — С Никанором?
   — Ага, — я всхлипнула. — Мало того что он сейчас труп, так он еще и сгоревший, знаешь как страшно было!
   — Бедная ты моя! — он порывисто обнял меня и я радостно уткнулась ему в грудь. — Тебе надо завязывать с этой работой.
   А я жмурилась от удовольствия, до того мне было хорошо — любимый меня обнимает. Любимому я не безразлична.
   — Тебе здесь нельзя находиться, — решительно произнес он, отстраняя меня, — поехали ко мне.
   Я кивнула, и мы пошли вниз. Я не сопротивлялась. Хочет меня вести в свой дом — да ради Бога. Хоть на Чукотку — только бы с ним. Ворон обращался со мной как с тяжелобольной. Или как с драгоценной вазой эпохи Минь — кому как больше нравится. Бережно поддерживая, он довел меня до машины, усадил.
   Секьюрити в его доме слегка недоуменно покосились на меня, явно не узнавая. Я слегка улыбнулась, наслаждаясь присутствием рядом любимого. В лифте я не выдержала, приподнялась на цыпочки и поцеловала его. На миг я ощутила, как он откликнулся, его губы впились в меня, и я радостно потянулась навстречу. Но в следующий миг он меня оттолкнул.
   — Не делай так больше. Никогда, ладно? — сухо попросил он меня.
   Я потерянно кивнула. Я бы поняла, если бы он был импотентом, но когда мы целовались — увы, всего два раза — его руки прижимали меня к себе настолько сильно, что я бедрами ощущала — не импотент. Ничего не изменилось. Он так и хранит верность этой своей половиночке.
   Двери лифта разъехались и мы молча вышли.
   — У тебя водка есть? — решительно спросила я. К черту его с его верностью, но я его сейчас соблазню. Напьюсь и соблазню! Будет хоть что вспомнить. К тому же у меня в сумочке есть виагра — глупый подарок-шутка Маруськи, озабоченной моим целомудрием. Против этого не устоит.
   — Есть, — он отпер дверь и пропустил меня вперед. — Ты же вроде не пьешь?
   — А я колдовать не собираюсь, — мрачно ответила я.
   — Правильно, вчера наколдовалась, — кивнул он. — Сейчас снимем твой стресс.
   — Хочу коктейль с мартини, не хочу водку, я передумала, — сказала я. — Есть мартини роза, лимон и сок синего винограда?
   Конечно, — кивнул он и достал требуемое.
   Я махом выпила первый коктейль тут же смешала следующий. Соблазнять парня — на это я в трезвом состоянии была неспособна. А соблазнить требовалось.
   Пили мы с ним часа два.
   — Маш, а мы ведь с тобой никогда так не сидели раньше, — протянул Ворон.
   — А не приглашал потому что, — хихикнула я, споласкивая бокалы и кидая на дно его бокала кусочек виагры. Стоя к нему спиной, я хорошенько растерла ее в порошок и смешала коктейли. Скоро надо будет соблазнять — эта таблетка уже заканчивалась.
   — Черт, с тобой так легко, как будто сто лет друг друга знаем! — расчувствовался Ворон.
   — Вот и замечательно, — снова хихикнула я. — Тогда на брудершафт.
   Ворон, бедный, ничего и не понял, а я уже махом выпила свой коктейль и целовала его. Медленно, томительно. Я была абсолютно трезва. И мне очень хотелось плакать. Оттого что приходится вот так, обманом, срывать его поцелуи. И если он и сейчас меня оттолкнет, я просто не переживу. Он не оттолкнул. Он не отрывая губ от меня мягко пересадил меня к себе на колени и крепко — крепко обнял. Теперь уже не я, он меня целовал, исступленно и жарко.
   — Любимая, любимая… — шептал он, с щемящей нежностью целуя мою кожу. — Линочка моя….
   Я вздрогнула, как от удара.
   Не меня он целует, не меня.
   Краем глаза я посмотрела на три здоровых бутылки из — под мартини, которые он в одиночку и выпил, вздохнула и решила — ну и к черту. Даже лучше, что я его упоила до такого состояния, зато он будет со мной нежен. И достала из холодильника водку.
 
   Потом, ночью, лежа в спальне без сна я приподнялась на локте и долго смотрела на него в лунном свете. Он был так красив. Так я смотрела на него всю ночь, любуясь его точеными чертами и иногда нежно его целуя. Слушала его ровное дыхание, прижавшись щекой к груди. Все что было до него хотелось вычеркнуть. Всех парней, что были у меня до него — я так об этом жалела. А еще я страстно хотела, чтобы он был последним. Хотелось быть ему верной, пока смерть не разлучит нас.
   Под утро он внезапно открыл глаза от моего поцелуя и непонимающе с минуту смотрел на меня.
   — Что бы тут делаешь? — наконец жестко спросил он.
   — Догадайся, — хмыкнула я. — Трамвая жду.
   И потянулась обнаженным телом.
   — Ты меня… соблазнила? — неверяще спросил он.
   — Ага, — кивнула я. — я коварная куртизанка, а ты прям теленочек малый, которого обидели, насильно запихав ему в рот свежей травки.
   Мне не понравился его взгляд. Значит как секс делать — так с радостью…
   Он помолчал с минуту, уставившись потолок, после чего встал, достал из джинс сотку, бросил ее на стол и велел:
   — Закажи себе такси.
   И пошел из комнаты, так и не взглянув на меня.
   — Постойте! — возмутилась я.
   Он не обернулся.
   Кипя от злости, я оделась, зашла в ванную, умылась, расчесалась и пошла искать его.
   Он сидел на кухне, в одних джинсах и меланхолично пил кофе. В левой руке дымилась сигарета.
   «Черт возьми! Надо ему сказать чтобы он всегда ходил в одних джинсах!» — подумалось мне. Он был до ужаса сексуален в этом виде. Или у меня все еще гормоны в крови бродят?
   Я взяла чашку, налила кофе и села около него.
   — Еще тут? — равнодушно посмотрел он на меня.
   — Ага, — согласилась я. — Слушай, ну чего ты так остро это воспринимаешь?
   Он молча пил кофе и курил сигарету.
   — Или после красавицы Насти я вовсе не котируюсь?
   Сказала и поморщилась. Хотела произнести это легким, слегка циничным тоном, а получилось — жалко. Как скулеж собачонки, которую пнул любимый хозяин.
   — Настя — это так, просто секс, — пожал он плечами.
   — Ты все же спал с ней, — вырвалось у меня. Почему — то мне до последнего не хотелось в это верить. То что ей так легко досталось то, что я вырвала обманом. Я не ревновала — я завидовала.
   — Разумеется, — усмехнулся он.
   — Гад, — тоскливо сказала я.
   — За базаром следи, девочка, — посоветовал он мне.
   Мы помолчали.
   «Господи, — думала я, — я устала так жить, устала ждать от него милостей — улыбки, доброго слова. Я хочу чтобы он меня любил… Я хочу чтобы у него больше никогда никого не было… Пусть все изменится, Господи… Пожалуйста…»
   — Ты собирайся, мне по делам надо, — ворвался в мои мысли голос Димки.
   Я пошарила в кармане, положила на стол брошенную им сотку и попросила:
   — Отвези меня сам, а то ты меня в таком виде вчера вытащил что люди испугаются.
   Он оглядел мое платье для колдовства, больше напоминающее грязную ситцевую ночную рубашку и поморщился.
   — Хорошо, я отвезу тебя. Подожди, сейчас оденусь.
   Он ушел, бросив недокуренную сигарету, а я сидела, подперев подбородок руками и размышляла. Вот тебе и ночь с любимым человеком. Помимо воли в голову лезли воспоминания о совершенных формах Насти. И о ее прехорошеньком личике. Повернувшись, я посмотрела в зеркальную дверцу шкафа, внимательно изучила отражение и со вздохом отвернулась. Моль пигментонедостаточная.
   Шансов ноль.
   Я протянула руку, взяла из пепельницы недокуренную Димкой сигарету и осторожно затянулась. Подержав дым во рту, выдохнула и затянулась снова, на этот раз уже увереннее. Мне нравилось касаться губами сигареты, которой касался губами любимый. Словно я прикасаюсь к его губам… Дым едким облачком завис где — то посередине шеи, и я отчаянно раскашлялась.
   — Не умеешь курить — не берись, — сказал появившийся в дверях Димка. — Пошли.
   Я затушила сигарету, встала и пошла за ним. Мы молчали.
   Сказать было нечего.
   Джип свой он оставил на месте, и повез меня на какой — то раздолбанной девятке — где он только ее взял. Словно подчеркивая, насколько он меня не уважает. Так же ни слова не говоря сел в нее, воткнул мобильник в подставку на панели, воткнул ключ, завел свой тарантас и поехал. Меня словно не существовало.
   Я ехала, медленно закипая.
   Ладно, я ему не нравлюсь. Но неужели нельзя было это как — то по другому показать? Поцивилизованней, черт возьми!!!
   Мы уже выехали со двора, как зазвонил его мобильник. Я взглянула на подсвеченное окошечко и черная злоба затопила меня — определитель вместо номера загрузил фотографию девушки, по виду — родной сестры Синди Кроуфорд.
   Значит, так?
   Я не думая быстрей молнии схватила трубку и сладким голосом произнесла:
   — Аллё!
   — Положи трубку! — каменным голосом сказал Ворон.
   — На дорогу смотри, — закрыв ладошкой динамик, прошипела я.
   — Это кто? — недоуменно спросила красотка в трубке.
   — А вам кого? — снова сладким голом произнесла я.
   — Мне Диму.
   — Дима рядом, но он занят, а это кто звонит? — моим голосом можно было мазать тосты вместо джема.
   — Марья, я не знаю что я с тобой сделаю, — сквозь зубы сказал Димка.
   «Главное что ты теперь мне ничего сделать не можешь», — холодно подумала я. Не бросит же он руль и не полезет отбирать у меня мобильник. Мы уже ехали по улице с плотным трафиком, ему не припарковаться, ни остановиться.
   — Это его подруга звонит, Марина! — прошипела в ярости девушка.
   — Слышь, Димочка, Марина какая — то звонит, ты такую знаешь? — в сторону сказала я. — А я невеста его, Марин. Так что лучше ты сюда больше не звони.
   — Убью! — ненавидяще сказал Ворон.
   — Невеста, тебя как зовут? — насмешливо спросила Марина.
   — Невесту, то есть меня, зовут Магдалиной Потёмкиной, — скучающе произнесла я. — Претензии принимаются по адрес…
   Я успела поймать дикий взгляд Ворона, машина крутанулась, что — то глухо стукнулось, она завертелась, на меня что — то надвинулось, кольнуло, словно тысячью игл, и я уснула.
   — Очнись, говорят тебе, ну же! — услышала я потом сквозь темноту. Тело словно положили на матрасик из торчащих гвоздей, очень уж больно было.
   — Ну же! — яростно кричал на меня Димка.
   Я открыла глаза и заплакала от боли.
   — Как тебя зовут??? — не обращая внимания кричал он.
   — Мне больно, Димочка.
   — КАК ТЕБЯ ЗОВУТ, ЧЕРТ ВОЗЬМИ!!!!
   — Марьей, неужто не знаешь.
   — А по паспорту???
   — Магдалина Константиновна Потёмкина, только я сейчас помру, отстань от меня.
   Он сел около меня, заревел и начал тыкать в сотовый.
   — Дура, что ж ты раньше не сказала, какая же ты дура!!! Але, скорая? Это с Ленина, долго вы там тащиться будете? Да мне пофиг, у меня девушка сейчас умрет! Ваши бы слова… Линка, ну что ты такая дура, а? Трудно было сказать а? Я ж не думал… Ведьма Марья и все, никогда и в голову не приходило что полное имя Магдалина.
   Он ревел, большой и сильный, сидя около меня на асфальте, гладил меня по голове и ревел.
   — Ворон, ты чего? — я от удивления даже про боль забыла.
   — Разбились мы с тобой, — ревел он. — На мне — то не царапины, а вот ты плохая. Ну да ничего, сейчас скорая приедет, вылечим тебя и заживем с тобой! Линка, а ты меня совсем не помнишь?
   — Помню конечно. Ты Ворон. Ты чего ревешь — то?
   — Какой к черту Ворон! Ты помнишь как мы с тобой в кино ходили и на качелях катались? У меня шрамик на виске остался, помнишь, мы с них звезданулись, вот, смотри!
   Он суетливо повернул ко мне лицо — слева и правда белел шрамик.
   — Офигеть, — только и сказала я сквозь боль.
   — Линочка, а ты чего так изменилась? Ты бы не сказала, я бы и не признал, — улыбался он сквозь слезы.
   — Так я операцию сделала на глаза, и очки не ношу, ну и похудела, да волосы отросли. Эх ты!
   — Дурак был, — радостно кивал он головой. — Сейчас скорая приедет, Линочка, ты уж потерпи, родная.
   — Какая скорая? — тяжко вздохнула я. — Глупо — то как все получилось. У меня травмы, несовместимые с жизнью, я знаю, я же ведьма.
   — А раз ведьма — вылечи себя!
   — Не могу, — попыталась пожать я плечами. У меня перед глазами уже начали мелькать черные точки и я знала, что скоро отрублюсь. — Сейчас — не могу, ведьмы после секса или алкоголя не могут колдовать. Но ты не представляешь как мне хорошо оттого что ты меня одну всю жизнь любишь, без всякой магии.
   — Линочка, не умирай, пожалуйста, — плакал парень, — я о тебе так мечтал, я не смогу без тебя жить.
   — Сможешь, — шепнула я из последних сил, — бабушка умерла, и ее чары рассеялись. Ты свободен в выборе, уже давно свободен. Но все равно спасибо. Сегодня съезди ко мне домой найдешь там игрушку, большого голубого зайца, в нем Никанор деньги и спрятал. Они твои.
   — Не надо мне выбора и денег, ты обещала разделить со мной смерть, — донеслось до меня и сознание уплыло в сторону. Хотя я еще почувствовала, как любимый ложится рядом со мной, обнимает меня и целует.
   У зыбкой пелены на грани миров я увидела бабушку, и радостно побежала к ней.
   — Ты меня ждала? — спросила я. — Так хорошо умереть, мне перед смертью было очень больно.
   — Внученька, большая стала, — с нежностью бабушка посмотрела на меня. — Красавица!
   — Ну, бабуль, насчет красавицы ты немного загнула, — рассмеялась я. — Как тут?
   — Явишься, узнаешь, всему свой срок, — ласково сказала она и подтолкнула меня назад. — Иди отсель покуда, Магда.
   — Как это — иди отсель? — непонимающе сказала я. — Я же умерла.
   — Димка, охламон, за тебя умер, — вздохнула бабушка. — Сколько раз я его шпыняла, что не доведет его эта любовь до добра.
   — Как это — за меня?
   — Вы — половинки. Богу без разницы, какую именно часть от целого, правую или левую он получит. Ты иди, Магда, иди.
   Пока я молчала, переваривая, силуэт бабушки истончился и пропал. Я хмыкнула и побрела обратно. По пути я внимательно рассматривала все вокруг, но было ощущение, что я лечу в каком — то облаке. Навстречу мне брел Димка.
   Я обняла его, целуя и тоскливо шепча:
   — Димочка, ну зачем ты это сделал? Как же я без тебя буду жить — то теперь?
   — А как бы я без тебя жил? — тихо спросил он.
   — Ты большой и сильный, ты бы справился. А я еще маленькая и слабая. Ты обо мне подумал?
   — Я не оставлю тебя, — прошелестел он.
 
   Я открыла глаза и поморщилась от боли. Прислушалась себе — внутренние разрывы почти заросли, кости же лишь чуть — чуть срослись. Крепко обнимая меня, рядом лежал Димка. И извернулась в его объятиях, прижала ухо к его сердцу.
   — Тук… тук…
   Медленно выбило оно.
   — Туук…… Туууук….
   Я зажмурилась, пытаясь сдержать рыдания.
   — Туууук…………
   Сердце в последний раз стукнуло и остановилось.
   Я положила его голову себе на колени и взахлеб рыдала, гладя его волосы.
   …Ворон, стоящий на четвереньках и кормящий зайчика.
   …Я помнила, какое невинное выражение лица было у него, когда Серега упомянул о фотографиях, по которым он пишет с меня портреты.
   …Ворон, всегда отдававший мне свои бутерброды в школе.
   … Как мучительно — нежно он целовал меня несколько часов назад, и я таяла в его объятиях.
   Память услужливо подсовывала мне картинки, и тогда я горько улыбалась. Он меня любил всю жизнь, вопреки всем приворотам и отворотам, а я этого не знала. Какой нелепый мир…
   Господь исполнил мою молитву.
   Димка меня любит.
   И у него никогда больше не будет никого.
   … Стекло треснуло и брызнуло во все стороны крошечными осколками. Не склеить…
   Меня кто — то тронул за плечо. Я резко обернулась. Полная тетка в белом халате с чемоданчиком требовательно спросила:
   — Кто пострадавший?
   — Пошла на…, — четко сказала я. — Он умер.
   Тетка убралась.
   Я сидела на асфальте около покореженной девятки, гладила кончиками пальцев Димочкино лицо и рыдала. В паре метров на тротуаре уже собралась толпа зевак, жарко обсуждавших происходившее.
   — Кто там помер — то, не пойму?
   — Смотрю, а девятка кааак выскочит на встречную — и под джип тут же!
   — Да сначала парень убивался по девке, точно помню.
   — Пьяный на девятке ехал, понятно. Как таким права дают, такой джип попортил.
   — А чего сейчас он лежит?
   — А спроси…
   — Так там кто помер — то?
   Чуть позже приехали гаишники. Краем глаза я замечала, как громко кричит владелец джипа, в который мы врезались, как размахивает руками и тычет в насмерть «поцеловавшиеся» машины.
   Мне было все пофиг, я тоскливо выла, прижавшись щекой к Димкиной. Меня дергали, чего — то от меня хотели, я сквозь зубы коротко посылала. Это было мое последнее свидание. От меня отстали.
   Я смотрела сквозь мокрые ресницы как крупные отчаянные слезы — мои — катятся по Димкиной щеке, скатываясь на грязный асфальт дороги. Казалось, что это он и плачет. На миг мелькнула безумная мечта, и я быстро прильнула к его еще теплым губам. Чуда не произошло. Димка ушел, ушел от меня, совсем.
   Вскоре тетка с санитарами все же отодрала меня от Димки и его унесли. Меня попытались допросить, но я была невменяемая. В конце концов гаишники сжалились надо мной и отвезли меня домой.
   Я молча доехала до дому и так же молча вышла. Благодарить гаишников за то что они меня не бросили и довезли сил не было.
   — Маняша, — раздался тонкий голос.
   Я с трудом повернулась и увидела Натаху и Николяшу, идущих от соседнего подъезда.
   — Что с вами, Маняша?
   — Пошел в …, урод, — бесцветно сказала я.
   На автопилоте, почти теряя сознание от боли — физической и душевной я поднялась к себе в квартиру, правда у подъезда встретила Августу Никифоровну. Та посмотрела на меня диким взглядом, но ничего не сказала.
   Дома я пошла в ванную, умыться. Там стояло большое, в мой рост зеркало, я равнодушно отметила, что я вся в крови, волосы висят красными сосульками, платье порвано. Умывшись, я пошла на кухню. За клофелином. Жить мне не хотелось.
   — Скоро мы будем вместе! — улыбнулась я разбитыми губами и крикнула в пустоту: — Ты меня слышишь?!!
   Пузырек с клофелином я нашла на столе. Он стоял, прижимая лист бумаги. Я машинально его взяла, прочитала. Непонимающе посмотрела на него и еще раз перечитала.

   Машка, любимая моя!
   Я знаю, ты меня проклянешь, за то что я сделала, но все равно прошу — прости меня, свою непутевую Маруську. Я ведь вернулась, после того как ты с Вороном уехала, потому что каблук на туфле сломала. Решила тихонько переночевать в дальней комнатке, и тебе не мешать. Слышала я все, о чем говорилось. До утра вот мучалась сомнениями, а сейчас решилась. Выпотрошила я твоего зайца, Магдалиночка. Я ведь ничего в жизни хорошего не видела, муж урод и бабка шизофреничка, всю кровь выпили. Денег нет и не предвидится, муж у меня только мазней заниматься горазд. Да тебе не понять, ты вон в баксах купаешься. А я хочу хоть немного пожить как белый человек. А в милицию ты на меня все равно заявить не сможешь — откуда баксы, что скажешь? Не я эти деньги взяла, бедность моя проклятая.
   Не поминай лихом.
   Маруся.

   «Я же говорил, перепрячь баксы!» — отрешенно сказал внутренний голос.
   Я пожала плечами — кому теперь эти деньги нужны? Часы вот Маруська взяла зря — на них же охранка, сгниет. Потом я решительно открыла пузырек и вытряхнула на ладонь таблетки. Одинокий белый кругляшок выкатился на ладонь.
   «Я за тебя умер», — словно послышался укоризненный Димкин голос.
   — Поняла, Дим, — серьезно ответила я и, налив стакан воды, выпила эту единственную таблетку. Потом добрела до кровати и получила то, что мне было необходимо — черное, без сновидений забытье.
 
   Я тяжело выздоравливала. Иногда, выплывая из спасительной бессознательности, я видела перед собой полузабытое лицо бабушки и хныкая, жаловалась ей на то, что у меня все болит. Та ласково обтирала мне лоб холодным полотенцем и пела песенки, убаюкивая, потом поила бульончиками и какими — то отварами, пахнущими солнечными лугами. Я покорно все пила, пока снова не проваливалась в черноту. «Бабушка, — постоянно спрашивала я, — а Димку ты не видишь?» Она качала головой и я радовалась — значит, это я умерла, а не он, раз я общаюсь с покойной бабулей.
   А однажды я проснулась совсем.
   Осмысленно оглядела свою спальню, первым делом сунула руку под подушку и облегченно вздохнула, нащупав толстенный том Библии Ведьмы. Я встала, покачиваясь, накинула халат и пошла вниз. Зверски хотелось пить. В кухне я расслышала голоса и нахмурилась. Кто бы это мог быть? За маленьким столиком для завтрака у окна сидели баба Грапа и Грицацуева, замолчавшие с моим появлением.
   — Встала, ты смотрит-ко! — всплеснула руками старушка.
   — А вы как тут оказались? — непонимающе спросила я.
   — Я тебя попроведовать зашла, — ответила Грицацуева, — Агрипина уж сильно за тебя переживала.
   — А я как знала, что встанешь — засуетилась баба Грапа, — шанежек испекла.
   Черт, выходит это сумасшедшая Маруськина бабушка меня выхаживала. Хотя мое лечение ей явно пошло впрок — выглядела она абсолютно нормальной и по — домашнему уютной. Меня усадили за стол и поставили передо мной поднос с горой шанежек.
   — Это вы за мной ухаживали? — спросила я ее.
   — Ну а кто ж еще за тобой присмотрит, — кивнула старушка.
   — И сколько вы за мной … присматривали? — осторожно спросила я.
   — Да почитай пару недель, — ответила та.
   Я прикрыла глаза, собираясь с мыслями.
   — Ворона… похоронили? — глухо спросила я у Грицацуевой.
   — Давно уж, — кивнула она.
   Я закрыла глаза. Все, пути назад нет. Безумная надежда, что мне это приснилось, рассыпалась мелким песком.
   — Ты чего это, милая? — раздался испуганный голос бабы Грапы.
   Я собралась с силами и проговорила:
   — А Маруська, внучка ваша, где?
   — А вот спроси ее, лахудру, — ответила та. — Оставила мужу записку, что б не искал, а третьего дня бумаги с разводом пришли.
   — Серега как это воспринял?
   — Да никак, ему сейчас некогда, он почитай все картины продал, по выставкам мотается да новые пишет. Меня не гонит, слава богу, хотя кто я ему теперь, сердешному? Квартиру ниже тебя этажом купил, вот я и заскакиваю к тебе, присматриваю.
   — Спасибо, — искренне ответила я. До меня дошло, что я могла запросто загнуться — две недели одной и почти в коме — это вам не баран чихал.
   В дверь позвонили.
   — Я открою, — вскочила баба Грапа. Что-то уж больно по-хозяйски она тут ведет себя, отметила я про себя. Но это, как ни странно, мне понравилось. Моему дому, оказалось, очень не хватало уютной заботливой бабушки.
   На кухню зашел энергичный, перемазанный красками Серега.
   — О, модель моя очнулась! — неподдельно обрадовался он.
   — Очнулась, — кивнула я.
   Окинула взглядом Серегу, заметила часы Лонжин и мокасины от Гуччи и внутренне улыбнулась — дурочка Маруська, ей всего-то пару дней до честного богатства дотерпеть оставалось. — А у тебя говорят дела отлично идут?
   — Ага, мы теперь почти родственники, под тобой живу, — засветился он. — Теперь можешь меня безнаказанно затопить.
   — Рада, Сереженька, твоим успехам, — искренно и тепло сказала я.
   — Да что ты, — засмущался он, — это ведь все ты.
   Ответить я не успела.
   В дверь попинали.
   — Я открою, — вскочила я и побежала к двери, надеясь непонятно на что.
   За дверью стоял Зырян.
   — Заходи, — разочарованно посторонилась я.
   — Привет, — кивнул он, — выйди, поговорить надо.
   Мы спустились вниз и сели в его машину.
   — Послушай, ты с Вороном была на момент его смерти, ты часом не в курсе за общак-то?
   Я с минуту помолчала, пытаясь справиться с нахлынувшими слезами.
   Димочка, любимый…
   — В курсе, — наконец кивнула я.
   — Да ты что? — поразился он. — Ну, рассказывай тогда.
   — Деньги эти лежали в банке у Галины Добржевской, — бесстрастно начала я, — Никанор, покойничек, решил преумножить их процентами. Когда же он собрался их забрать, Галина начала юлить и оттягивать срок выплаты, а потом его убили.
   — То есть деньги у Галины? — нахмурился Зырян.
   — Да, она их так и не отдала, — кивнула я с честным видом.
   — То-то она и удрала, паскуда, — злобно стукнул Зырян по рулю. — Ну ничего, на каждую хитрую гайку есть свой винт с крутой резьбой.
   Я промолчала. Я просто хотела наказать Галину за Сашку. Отвести разборки от себя. Осветлить память Димки.
   — Ворон знал об этом? — встрепенулся Зырян, словно прочитав мои мысли.
   — Нет, — твердо ответила я. — Саня ко мне гадать пришел, и я ему сказала что его врагиня оставит его с носом и сбежит в другую страну. А когда он от меня вышел, его во дворе моем и взорвали.
   — Ну точно! — с видом озаренного гениальной мыслью воскликнул Зырян. — А что ж ты раньше молчала? — недовольно спросил он.
   — Никто не спрашивал, — пожала я плечами.
   Сидевшие у подъезда бабульки, когда я возвращалась, остановили меня.
   — Маша, что по дворничихе-то будем делать?
   — А что по дворничихе? — равнодушно спросила я.
   — Так нету дворничихи — то! В ЖЭК идти, что ли?
   — В ЖЭК, — так же равнодушно кивнула я. Я бы согласилась с ними, даже если бы они сказали что за дворничихой надо идти в Зимбабве. — А что с Натахой, прежней? Уволилась?
   — Свят-свят! — перекрестились они. — Убили же ее, вчера похоронили. Менты говорят, двадцатая с чем — то жертва какого — то маньяка!