Стрельцова Маша. Смесь бульдога с носорогом

   — Маруська! — завопила я. А что мне оставалось делать? Торт уберег от замораживания только лицо, рукой — ногой я двинуть не могла, и сейчас меня Грицацуева безнаказанно и размажет по стенке.
   — Маруська! — завопила я еще громче, предчувствуя скорую смерть.
   Дверь распахнулась и подружка вылетела на лестничную площадку.
   — Ты чего? — буднично спросила она. — Ой, а это кто?
   Я посмотрела в направлении ее руки и истерично расхохоталась. Грицацуева, карга старая, аж инеем покрылась! И то верно — замороженный торт, прикоснувшись к ней, вернул ей часть своего же заклинания — а такое бьет гораздо сильнее.
   — Ох, Маруська, тащи из холодильника водку! — радостно заявила я.
   Маруська странно на меня посмотрела, но тем не менее в квартиру убежала, оставив распахнутой дверь.
   — Водки нет, — донесся через минуту ее голос, — мартини бьянко подойдет?
   — Подойдет! — крикнула я.
   — Тебе с апельсиновым или с яблочным соком сделать?
   — Чистое тащи, — возмутилась я. Кто ж фриз снимает слабеньким коктейльчиком?
   Маруська притащила бутылку, маленькую рюмочку и принялась меня отпаивать. Ну Грицацуева, ну сильна! Половина большой бутылки ушла, прежде чем я смогла пошевелиться!
   — А с этой кикиморой что делать? — осторожно спросила Маруська.
   Я подумала, потянулась всем телом и решила — в Каморку ее!
   Каморкой я называла маленькую комнатушку — не более четырнадцати квадратных метров — в центре моей квартиры. То есть — она была прямо посередине второго этажа, со всех сторон зажатая другими комнатами, никаких окон, естественно. Ранее в моей квартире жил музыкант и тут у него была маленькая, но навороченная звукозаписывающая студия. И там была, разумеется, отличная звукоизоляция.
   — Машка, ее б связать! — прошептала Маруська.
   — Здравая идея!
   И я осмотрелась. Комната, увы, была пуста. Я внимательно осмотрела Грицацуеву — но на ней было только пестрое летнее платье. Хоть бы поясок!
   — Ну так чем бум связывать? — опять спросила Маруська. Я посмотрела на нее и тут мне пришла гениальная идея! На Маруське были чулочки, белые, кружевные, сама их пару раз всего одела, жалко на Грицацуеву переводить, да что делать.
   — Скидывай! — радостно завопила я.
   — Да ты что? — обиделась Маруська. — Такую красоту на нее? Не дам!
   — Блин. Тогда сторожи, если что — бей по кумполу, — я вручила ей валявшуюся тут электрогитару и побежала в спальню.
   Там я достала из тумбочки наручники, широкий рулончик скотча и быстренько побежала обратно. Не дай боже наша подопечная отомрет от заклинания.
   — Не шевелилась? — озабоченно спросила я.
   — Нет вроде, — ответила та, держа гитару, словно звезда бейсбола — биту.
   — Тогда надевай на нее наручники, а я ей пока рот заклею, еще проклянет нас, как отомрет, — посоветовала я и вручила ей наручники.
   — Ооо, — протянула Маруська, — ничего у тебя вкусы. Это тебя ими? — осторожно спросила она, рассматривая наручники. А что их рассматривать. Широкие кольца обернуты шкурой леопарда, по краям стразы. Очень нужная в хозяйстве вещь. Пятьдесят баксов в секс шопе стоят.
   — Когда как, — пряча улыбку, ответила я.
   Ловко отмотала полоску клейкой ленты, налепила ее на губы Грицацуевой. Та насторожено при этом на меня смотрела. Заклинание фриза — странная вещь. Все мышцы как льдом сковывает, однако глаза все видят и выражают кучу эмоций, если в них смотреть. Я подумала, посмотрела на нее и, оторвав еще пару полос скотча, наклеила их поперек. Для надежности. И без того морщинисто — отвислая кожа некрасиво залегла плиссированными складками под клейкой лентой.
   — Да, бабушка, вам на круговую подтяжку срочно надо, — посетовала я.
   Грицацуева недоуменно на меня воззрилась.
   — Ну это, морщины убрать, операция такая, сейчас совсем недорого берут, — объяснила я ей по доброте душевной.
   Ведьма прожгла меня полным ненависти взглядом из — под пегой, в завитках химии челки. Мда… Мне если б сказали что я старая и морщинистая, я б тоже наверно не обрадовалась.
   — Я все, — раздался Маруськин голос. — Я еще и цепочку через батарею пропустила, не дернется.
   — Умница, дочка, — похвалила я. — Так что там насчет персикового пирога?
   — Готов, — отрапортовала та.
   — Ну тогда не томи, пошли на кухню, мне необходимо сладкое, стресс у меня, — и я не тратя времени понапрасну рысцой двинулась на кухню.
   — А что такое? — спросила Маруська, шагая позади меня.
   — Как это что? — на ходу всплеснула я руками. — В деревне меня Грицацуева пыталась убить, да и сегодня тоже, жигуленок чуть не сбил, а там еще папа часы пропил.
   — Как пропил? — вскрикнула Маруська.
   — Да вот так! Взял и пропил, папу моего не знаешь!
   — Козел! — припечатала Маруська.
   — Папа не козел, — обиделась я, — просто так получилось, не обзывайся.
   — Ладно, прости, — вздохнула та. — Руки помой сначала.
   Пока я мыла руки, и названивала вниз охране, чтобы убрали нашу площадку от остатков торта, Маруська нарезала пирог и подогрела утренний кофе. Наверно что — то есть в упорядоченной семейной жизни — приходишь домой — а там тебя кто — то ждет, для тебя лично пироги печет. Руки мыть заставляет.
   Я встряхнула головой. Чего эт за мысли ко мне в голову лезут? Я одинока, независима и мне это очень нравится. Вот так — то!
   — Ты долго? — спросила Маруська.
   — Все, иду, — откликнулась я и уселась за стол.
   — Ну, рассказывай, кого ты мне в дом — то приволокла? — выжидательно посмотрела она на меня.
   Я ухватила кусочек восхитительного персикового пирога, плеснула сливок в кофе, и, зажмурившись от удовольствия, откусила кусочек.
   Была б я мужиком, я б на Маруське однозначно женилась, пофиг что у нее ноги кривые и короткие! Зато как она готовит!!!
   — Ну? — подогнала меня подруга.
   — Это Грицацуева, — объяснила я и откусила еще кусочек. Ну точно женилась бы!
   — Кто такая?
   — Ведьма тоже, на днях меня чуть не убила. Представляешь??
   — Как так — чуть не убила? — поразилась Маруська. — Она ж старая и неповоротливая.
   — При чем тут это? Магией, — объяснила я, помахала пальчиками, стряхивая крошки и ухватила следующий кусочек.
   — Вот сволочь! — с чувством сказала подружка.
   — И не говори, — поддержала я. — Поехала в деревню по делам, а она меня там в засаде ждала. Еле отбилась, блин!
   — А сегодня — то ты ее где нашла?
   — Ты не поверишь, Марусь. Я ее у порога встретила. Иголки нам в дверь втыкала.
   — Вот ничего себе, — всплеснула руками та.
   — Сейчас поедим — и пойдем допрашивать, — постановила я.
   — Тогда я уже поела! — воскликнула Маруська. —Я, старушка, ни разу не видела как ведьм допрашивают! Жечь ее бум?
   Я подумала и с сожалением возразила:
   — Классная мысля, но прецедент создавать опасно. А то кто его знает, как жизнь повернется!
   — Как скажешь, — вздохнула подружка. — Пошли?
   — Ну пошли, — согласилась я, — только ты будешь держаться позади, чтобы она тебе ничего не сделала, ладно?
   — Ага, и гитару возьму, если что — буду бить по кумполу! — воодушевилась та.
   Я быстренько перемыла посуду, подхватила мартини и мы отправились в Каморку. Грицацуева сидела, недобро на нас посматривая.
   — Леди, — произнесла я. — Сейчас мы вас совсем — чуть — чуть полечим, однако если я пожалею о своей доброте — имейте в виду — в гневе я неприятна. От вас требуется рассказать почему вы жаждете моей смерти. Надеюсь на понимание.
   И я, сняв ленты скотча, влила в нее рюмочку мартини. Очень маленькую рюмочку.
   — Можешь говорить? — вопросительно посмотрела я на нее.
   Та подумала и нехотя открыла рот.
   — Что валандаешься, все равно меня утром на помойку свезешь в мешке.
   — Ах мы решили поиграть в Зою Космодемьянскую? — подняла я бровь. — Маруся, моего благородного порыва не оценили. Будь добра, напиши ей табличку на шею «ОНА УБИВАЛА ДОБРЫХ ВЕДЬМ » и неси утюг. На помойку конечно не свезу, но помучаться придется.
   — Ага, — шагнула она к двери.
   — Ворон тебя заказал, — как — то устало произнесла ведьма. — Но я не хотела, Мария, твоей смерти.
   Вот ничего себе! Я неверяще посмотрела на нее — Ворону я нравлюсь, несмотря на все его нелестные высказывания, слепой надо быть, чтобы этого не почувствовать! В конце концов — он приворожен, не бог весть как, но на пару месяцев — результат гарантирован. К тому же у него сложная ситуация и я ему элементарно нужна, чтобы сохранить шкуру — товарищам типа Зыряна бить себя в грудь копытом и каяться «Ну не шмогла я, не шмогла!» — бесполезно.
   — Маруся, в прежнюю позицию, — велела я, и она тут же встала за Грицацуевой с гитарой в руках. — Расскажи подробнее, — посмотрела я на ведьму.
   — Он позавчера пришел ко мне и положил передо мной задаток за твою смерть, — монотонно начала Грицацуева.
   — А ты сразу и ухватилась, — кивнула я. — Сколько хоть дал?
   — Пять тысяч, но я от них отказалась. Сказала что у нас баксы так не зарабатываются, и если убью я тебя, следом за тобой в могилу сойду.
   — Верно, — кивнула я. Ведьму убивать — себе дороже, дух ее потом не успокоится, пока убийцу на тот свет за собой не утянет. А уж как там убитый и убиенный разбираться будут — никому не ведомо. — И как же он тебя уговорил ?
   — Мария, у тебя дети есть? — спросила вдруг Грицацуева.
   — Нет конечно, — пожала я плечами. — Я ж незамужем.
   — Тогда не знаю, поймешь ли, только не уговаривал он меня, — качнула она головой и слезинка скатилась по ее щеке. — Сын мой, 16 лет парню всего, у него залогом. Потому и пляшу под его дудку, ослушаться боюсь.
   — Вот тебе раз, — удивилась я. — А ты на Ворона магией — то не могла повлиять?
   — После твоих оберегов? — горько усмехнулась та.
   Я задумалась. Ситуация была отчасти комичной — я сама лично сделала Ворона неуязвимым. А мои охранки еще ни одна ведьма не пробила.
   — Послушай, Грицацуева, — начала я.
   — Как ты меня назвала?? — поразилась она.
   — Ну мы же не знакомились, это я тебя для себя так обозначила.
   — Я Клавдия Никитична, — вскинула она голову.
   — Еще одна, — бормотнула я озадаченно, вспомнив секретаршу Ворона. — Нет уж, раз так, то оставайся — ка ты лучше Грицацуевой. Так вот. Объясни, а почему ты со мной из вон рук плохо работала? Несерьезно меня заморозила в деревне, да и сегодня не прогадала, когда я точно буду отсутствовать и тебе не помешаю работать с моей дверью?
   Этот вопрос меня здорово мучил. То что Грицацуева воспылала ко мне симпатией и потому спустя рукава работала — я отмела сразу. Но тогда — почему?
   — Любит тебя кто — то сильно и прикрывает тебя это, как щитом, — обвиняющее произнесла ведьма. — А работала я на совесть, сына надо выручить хотя бы, я то что, моя жизнь пройдена, — махнула она рукой.
   — Вот видишь, какая я умная, что кучу мужиков напривораживала, — наставительно обратилась я к Маруське.
   — Да нет, тут как раз никаким приворотом не пахнет, настоящее, — отрезала Грицацуева.
   — Как не пахнет? — растерялась я.
   — На тебя посмотреть, так тебя будто без приворота и не любили, — буркнула Грицацуева.
   Я промолчала. Не любили потому что и в самом деле. Ни разу. Не было у меня не свиданий с мальчиками. Никто меня не провожал до дому, не приглашал в кино или на футбол. Все мои сверстницы давно уже замужем и растят детей. А я смирилась с тем что буду одна. Потому что привороженные — не вариант. Когда привораживаешь — отдаешь этому человеку все до капельки хорошее отношение, что есть у тебя в душе персонально к нему. Закон сохранения энергии, сэр. Из ничего — даже любовь не рождается. И уж там, в душе привораживаемого твои эмоции прорастают и растут буйным цветом. А сама я остаюсь ни с чем. Мне просто-напросто нечем любить тех, кого я приворожила.
   Кто ж меня так любит по настоящему, а я не знаю? А, к черту! Наверняка я поразила воображение какого нибудь маргинала, кто на такую обезьяну как я поведется.
   — Что ты, Мария, делать со мной будешь? — просительно взглянула на меня Грицацуева.
   — Отпустить — тебе придется меня по любому убить, — начала я размышлять вслух. — Не отпустить — значит надо с тобой что — то решать…
   — А Ворон другую наймет, — подала вдруг голос молчавшая до этого Маруська.
   — И то верно, — погрузилась я в неприятные размышления.
   — Надо с ним урегулировать как — то, — опять подала голос Маруська. — Съезди да трахни его хорошенько, что ли. Он тебе тут же все простит.
   — Думаешь? — протянула я.
   — Ага, — кивнула та. — И платье белое одень. Прикинься красивой невинной овечкой, помогает здорово.
   А еще немного подумала и пришла к выводу что в Маруськиных словах резон есть. Идти и напрямую выяснять, чего ему от меня надо — придется.
   — Хорошо, — кивнула я. — Этой — матрасик выдать, руки сковать, рот заклеить.
   — Не по-людски, — нахмурилась Маруська.
   — Если по-людски, то она тут же как я уйду колдовать начнет, хочешь с ней остаться тогда? — предложила я.
   — Нет, — быстро ответила Маруська. — Потом подумала и упрямо мотнула головой. — Не могу я так. Не по-людски!
   — Ладно, — кивнула я. — В крайнем случае — напои ее хорошенько мартини и сними скотч с губ. Колдовать она не сможет нетрезвая.
   — Вот это уже лучше! — обрадовалась сердобольная Маруська.
   Я вздохнула и пошла звонить Ворону.
   Сотовый он долго не брал. Наконец, раздался его сонный и недовольный голос :
   — Алло!
   — Привет, — я тяжким вздохом произнесла я. — Как дела?
   — Мария? — недоверчиво спросил он.
   — Мария, — призналась я, — ничего что я в такое время звоню?
   — Да нет конечно, — горячо заверил он меня. — У тебя проблемы?
   В голосе его явственно слышалась забота и желание оградить меня от всех невзгод.
   — Нет, вернее да, — призналась я. — Можно я к тебе приеду? Надо поговорить.
   — Конечно, приезжай, — сказал он и добавил, — ты на меня еще обижаешься? Я днем насчет внешности твоей проехался.
   — А тебе это важно? — снова тяжко вздохнула я.
   — Наверно.
   — Обижаюсь, — честно сказала я. — Мне не очень повезло с внешностью, Ворон, и я сама об этом знаю, наверно не надо меня все же тыкать в это.
   — Извини, я веду себя как мальчишка. Это сродни дерганию за косичку девчонок в школе, — вздохнул он и положил трубку.
   Вот черт! За косичку меня дергал только Димка, когда она немного отросла к одиннадцати годам. И я понимала — это все его невысказанные мечты и желания, как мне об этом рассказать, он просто не знал, и потому страдали мои волосы. Дергая меня за косичку, Димка рассказывал мне, как он мечтает сходить со мной в кино, посидеть на берегу нашей речки, что ему хорошо около меня. Я это понимала, и не обижалась на него.
   Вряд ли Ворон имел это же в виду. Как можно любить человека, и в то же время хотеть его смерти — я решительно не понимала.
   Но тем не менее воспоминание о Димке меня взбодрило, и я почувствовала себя гораздо увереннее.
 
   За следующие полчаса я успела одеть белое открытое платье, распустить волосы, сделать макияж и побрызгаться из баночки заготовленной водой с заклинанием красоты. Повертелась перед зеркалом и пошла на тестирование к Маруське — она в Каморке спаивала Грицацуеву.
   — Супер, — пораженно вздохнула Маруська. — Ты как это делаешь?
   — Да я краситься просто умею, — самодовольно отозвалась я. — Ну и гламарией облилась немного.
   — А ты чего тогда всегда страшненькой — то ходишь?
   Я посмотрела на нее, во все глаза рассматривающую меня, вздохнула и честно призналась :
   — Лень мне каждый день красоту наводить. Я ж блондинка, пигмента нет, вот и получается, что я не страшная, а просто бесцветная. С макияжем — то я о-го-го! Ты мне просто скажи — я трону его сердце? Мне нужно сейчас пробудить в нем нежность, а не страсть. Получится?
   — Такой — получится, — серьезно заверила меня Маруська, чокнувшись с Грицацуевой. — С Богом.
   И я пошла.
   Пацаны на лавочке все как один замолкли, увидев меня. Ночь на двор, чего людям не спится? Я скромно опустила очи долу и проплыла к своей машине. Нежная, беззащитная овечка — только этот имидж мог сейчас сработать. Ворон привороженный. Он должен меня захотеть охранить и защитить.
   Не зря я мучалась со своей гламарией! Ох не зря! Все эти русские заговоры, «что б понравиться», — полная туфта, эффект небольшой и чисто психологический, а если глаза закрыть, так половина дурнушек и без гламарии окажутся чертовски привлекательными! Да вот только всем вокруг глаза не завяжешь. Я что сделала — первым делом приготовила основу — родниковая чистейшая вода, ну и так, немного ее приправила. Масло ландыша, в аромате которого сплелись, словно любовники в жарком объятии цикламал и буржонал. На что ведутся глупые сперматозоиды, ускоряя свое движение. Сандал, притягивающий своим неприкрытым эротизмом, теплым и чарующим, заставляющий бурлить кровь в жилах и мечтать о несбыточном. Пачули, обволакивающий запах пачули проникает в душу, разъедает все выстроенные кордоны и иланг — иланг после такой атаки проникает людям прямо в сердце — что бы легко войти в распахнутые ворота выбросившей белый флаг крепости. Заполировала я эту адскую смесь заклинанием оморачивания, обычно использовавшийся для того, чтобы заставить парня жениться на определенной девушке. Вышло, как ни странно, просто чудесно. И несмотря на то что я деру по пятьсот зеленых за пол-литровую банку, обычную плебейскую банку из — под кабачковой икры, до краев залитой гламарией, желающих ее купить не переводится. За все это время претензии предъявила только одна дама, которая почему — то решила что сей ценный продукт надо употреблять внутрь, еле успокоила ее муженька.
   Охрана дома Ворона пропустила меня беспрепятственно. То ли он их предупредил, то ли они просто на меня засмотрелись. Второй вариант мне неожиданно понравился и я робким взглядом лани посмотрела на охрану из — под ресниц, не прерывая шага. Я однозначно произвела впечатление. У меня даже слегка закружилась голова — настолько неожиданно приятно оказалось быть поразительно красивой и нравиться. Бог мой! А может права Маруська и макияж с чарами нужно накладывать почаще? Заготовить впрок трехлитровую банку лично для себя — на пару месяцев хватит. Мысль меня вдохновила, однако пока я поднималась на лифте, скептически хмыкнула. Я стану предметом насмешек всех ведьм в округе, скажут мол, Машка совсем голову потеряла. И правда это выглядело как — то смешно — ходить постоянно под гламарией.
   Двери лифта распахнулись. Подперев стенку плечом, напротив стоял Ворон, босой, слегка взлохмаченный, в длинном махровом халате.
   — У охраны глаза при виде тебя на лоб наверно вылезли, — ласково улыбнулся он, увидев меня.
   — Вылезли, — подтвердила я и мы рассмеялись.
   — Пойдем? — он вопросительно кивнул на дверь квартиры.
   — Приглашаешь? — далее взмах ресницами, нежный взгляд.
   — Приглашаю, Мария. Ты у меня еще ни разу не была.
   Он подошел, взял меня за руку и внезапно приложил мою ладошку тыльной стороной к своей щеке. Ладошка моя пахла ванилью, сандалом, пачулями и перцем, и Ворон слегка прикрыл глаза, вдыхая дурманящий аромат. «Ангел» от Мюглера поверх гламарии — я собиралась бить наверняка. Аромат раскаленной адской страсти и неземной невинности — в одном флаконе. Плюс заклинание оморачивания, не забывайте. Медленно, словно нехотя он провел моей рукой по щеке и коснулся губами моих пальчиков. Это было какое — то наваждение. Он легко касался губами моей ладошки, и от каждого прикосновения меня словно током дергало.
   «Возьми себя в руки, — возмутился внутренний голос, — ты чего раскисла, это он должен раскиснуть, а ты его — ловко подсечь».
   «Не могу, » — отрешенно отозвалась я.
   В мою смятенную душу вплелся отрывок далекого разговора.
   « — Зря ты этого балбеса приворожила, — бабушка ругала меня за Димку. — Мала еще, чтобы понять, твой это человек или нет. Всю жизнь парню испохабишь, кому это надо.
   — Да он нормальный, бабуль, вот вырастем, и окажется, что он как раз мой человек. Узнаем друг друга получше как раз к тому времени.
   — Дура ты, Магдалинка, — в сердцах бросила бабка. — Хоть полжизни ты с человеком проведи, но если тебя сразу в сердце не кольнуло да душа не потянулась, не прибавится любви меж вами. За своей половинкой на край света пойдешь, ни на кого больше не посмотришь и жить только ради него будешь. Так ли тебе мил твой Димка?
   Я подумала тогда — мы с Димкой на северном полюсе — край света по географии был там, я точно помнила, вокруг нас некормленые белые медведи а я — о, ужас! — в домашнем халатике и тапочках.
   — Мама! — я передернула плечами. — Бабуль, а как его узнать, того человека?
   — Сердце не обманет, иглой каленой вонзится в тебя это знание, внученька. Оно подскажет, слушай его».
   Внутренний голос что — то еще лепетал, ругался, плакал, увещевал, но я ничего не слышала за звуком дыхания Ворона, которое я ощущала на своей ладошке.
   Сердце — оно кольнуло.
   Сердце — дало сбой.
   Подсказало…
   Стало до жути обидно за то, что был у меня Букинский, Никанор и несколько последствий нетрезвых вечеринок. Хотелось стереть их из памяти, хотелось, чтобы никогда не было их в моей жизни — с их прикосновениями и обладанием моим телом.
   В какой — то момент я перестала себя контролировать, медленно, словно во сне подняла вторую руку и провела по его груди, раздвигая складки халата. Ворон глухо застонал. Мне понравилось. Это было такое… удовольствие — чувствовать под его ладошкой теплую, загорелую кожу. Бог мой… Он еще толком ко мне и не прикоснулся — а я уже умирала от желания обладать им.
   Так вот ты какая, половинка моя…
   — Поцелуй меня, — прошептала я, скользя по коже ладошками за спину, и припадая к нему всем телом.
   Потом подняла глаза и обмерла. У него опять были глаза зверя. Он медленно сжал в своей лапище мою руку, которую ласкал, и неимоверная боль обрушилась на меня. Мои пальцы словно дробились под его сжатием, и я застонала, заплакала от этой боли, уткнулась ему плечо, целуя обнаженную кожу. Я не вырывалась — я делила с ним мою боль, прижимаясь к нему всем телом, впечатываясь в его тело своим.
   — Что… что ты делаешь? — наконец глухо произнес он.
   — Я тебя, кажется, люблю, — беспомощно сказала я сквозь слезы.
   Ворон яростно посмотрел на меня и непроизвольно усилил нажим, и мы оба вскрикнули от синхронной пронзившей боли.
   — Перестань, ты сломаешь себе и мне руку, — выдохнула я.
   — Что ты делаешь? — закричал он.
   — Я тебя люблю, — преодолевая боль сказала я, — и ты меня тоже. А любящие делят все пополам, и боль тоже.
   — Ты врешь! — перекосился он. — Я — тебя — не — люблю!!!
   Я промолчала, лишь вскрикнув от новой острой вспышки боли.
   — Вот видишь…
   И тиски на моей ладошке разжались. Ворон нежно — нежно коснулся пальчиков губами, слегка дуя на них.
   — Что еще делят? — требовательно спросил он, ненавидяще глядя на меня. — Говори сразу, чтобы я знал. Счет в банке, квартиру, что ты еще со мной делить собралась???
   — Все…
   — А ты разве не знаешь, что я смертник? — издевательски сказал он. — Детка, если так, то через две недельки ты умрешь, вместе со мной!
   — Это очевидно, — устало сказала я.
   Ворон внимательно посмотрел и внезапно распахнул дверь.
   — Разделишь мой дом?
   — Конечно, — сквозь слезы кивнула я. — Я буду твоей гостьей сегодня.
   — А навсегда никто и не зовет.
   — Где у тебя кухня? — Я сделала вид что не расслышала и храбро шагнула через порог его квартиры.
   — Пойдем, я тебе покажу, — он взял меня за руку и отвел на кухню.
   Я оглядела большую и светлую кухню, села за стол и попросила:
   — Свари мне кофе. В джезве. Умеешь?
   — Леди, — поднял он бровь. — Это вообще единственное, что я умею готовить.
   — Только мне слабенький, светло — коричневый и соли пару крупинок, — предупредила я.
   — Извращенка, — покачал головой Ворон, и принялся за дело.
   А я сидела, положив локти на холодную мраморную столешницу и рассматривала его. На него было приятно смотреть, странно что я раньше этого не замечала. Он был высокий — даже выше меня, по виду — старше меня лет на семь — восемь, а еще у него был потрясающий профиль — четкий, очень красиво выписанный. С такого профили надо было чеканить древние монеты. Мои уголовники по большей части красотой не блистали, но Ворона можно было спокойно снимать в рекламе Мальборо. Черные густые волосы сзади были коротко подстрижены, спереди падали до бровей. Единственно что его портило — прядь седых волос в челке. На виске я углядела белый шрамик, выделявшийся на загорелой коже, и меня это почему — то умилило. А еще я вспоминала, как он обнаженный лежал у меня в комнате. Я хотела вернуть тот момент, сидела на Вороновой кухне в двух метрах от него и жалела о той бездарно проведенной ночи. Уж теперь бы я не растерялась, я бы поцеловала каждый кусочек невыразимо притягательной смуглой кожи, я бы вырвала стон из этого самоуверенного безупречного тела, и проснулась бы на его плече наутро, в кольце его рук. Неосознанно я потянулась к своей руке и коснулась губами кожи, там, где касались ее губы Ворона.
   — Мария? — тихо позвал он.
   И я встрепенулась. Неверяще посмотрела свою руку. Что со мной?? Он привороженный !! Он не мог, просто не мог всколыхнуть во мне весь этот эротический бред. Но тем не менее…