Стрельцова Маша. Смесь бульдога с носорогом

   — А ты как думаешь? — глухо спросил он.
   — Хорошо, — внезапно успокоившись, сказала я. — Я иду с тобой. Когда быть готовой?
   — К девяти вечера, дорогая. Вечернее платье и все такое — мы идем на вернисаж!
   — Ясно, — ответила я. — Но я буду с тобой только час — у меня дела.
 
   На остаток дня я заперлась в спальне и читала Библию ведьмы. Мне не понравилась мысль что Ворона убьют. Библию я нашла, так какого черта тянуть? Я наметила крайне простой план — сначала беседа с мертвым Никанором, потом забираю баксы, потом их с триумфом отдаю их Ворону. И мы с ним живем вместе, долго и счастливо. Черт его знает как так получилось, но он мне почему — то стал необходим как воздух. Все бы отдала, чтобы он был со мной. И в данном случае имелась конкретная цена — два миллиона долларов.
   Нашла я заклинание вызова покойного в этой Книге, прочитала и разочаровалась. Я — то представляла совсем по — другому — ночь, на кладбище разверзается могила и пред моими очами оттуда вылазит оживший Никанор. Увы, все было не так. Я еще на раз внимательно перечитала ритуал и принялась действовать. Первым делом я заехала на кладбище и положила в полиэтиленовый мешочек горстку земли с могилы Никанора. Потом поехала в церковь и купила там ровно сорок свечей. Сделав это, я направилась домой.
   — Слушай, ты что с бабкой — то сделала? — встретила меня Маруська с порога вопросом.
   — А что с ней? — спросила я, скидывая обувь.
   — Так она не просыпается и дышит как — то редко.
   — Да лишь бы не блажила, — отмахнулась я.
   — Клофелина что ли ей дала?
   — Клофелина, клофелина, — кивнула я. — Маруська, сегодня ты куда — нибудь уходи на ночь, нельзя тебе тут оставаться.
   — Поняла, — кивнула она. — Я тут оладушек напекла, пошли есть.
   — Нельзя, — покачала я головой, — мне колдовать сегодня, слава Богу что не завтракала.
   — Ясненько, — сникла Маруська.
   А я вооружилась плоскогубцами и принялась методично снимать картины, зеркала в прихожей и выдирать все гвозди на стенах.
   — Ты что делаешь? — всплеснула руками Маруська, увидев плоды моих рук.
   — Надо, Маруська, — спокойно отозвалась я, перенося картины и зеркала наверх. — Заключительная часть марлезонского балета. Баксы надо срочно найти.
   — Раз так — то конечно, молчу в тряпочку, — уважительно сказала она и начала обуваться.
   И она ушла. А я особо не загружаясь посмотрела на часы и не торопясь принялась готовиться к выходу в свет. Сделала тщательный макияж, распустила волосы и осталась вполне довольна. Третий сорт, знаете ли, не брак.
   Потом ближе к девяти я спустилась, нашла в дворницкой Натаху и спросила:
   — Стольник хочешь?
   — Давай, — согласилась она.
   — Но не просто так.
   — Женщин не обслуживаю, — отрезала она и с сожалением поглядела на купюру в моей руке.
   — Дура, — припечатала я. — Ты не в моем вкусе. Сейчас парень подъедет, посмотри в окошко, это Наськин кекс или нет? Ну как?
   — Так бы и сказала, не тянула кота за хвост! — фыркнула она и быстро выхватила сотку.
   — Что это у вас за хиппи — клуб? — спросила я, глядя на бисерную феньку на ее руке.
   Натахины ноздри внезапно расширились и она злобно спросила:
   — Хиппи клуб? А у кого ты еще видела такую же?
   — У Насти, — удивилась я ее реакции.
   — Вот тварь! — ненавидяще прошипела она.
   — Эй, да она же умерла, ты чего?
   — Ее счастье!
   Я внимательно посмотрела на нее и какая — то мысль мелькнула у меня в голове. Вот черт — да Наташка — то в бешенстве! Причем от ревности.
   — А у тебя это откуда? — осторожно кивнула я на бисерный браслетик.
   — Любимый дал на память! — гордо ответила она.
   — Любимый мог дать на память любимой девушке чего и посолиднее копеечной феньки, — резонно заметила я.
   — Да много ты чего понимаешь! — фыркнула она. — Эта фенечка нас связывает!
   — Это как? — не поняла я.
   — Душевно, — пояснила она. — Ну, мы чувствуем теперь друг друга, как близнецы.
   Я слегка провела рукой по фенечке и заржала. Предприимчивый парень, кто бы он ни был, молодец! Фенька была увешана заклятьями, словно студент — несданными «хвостами». Приворожка, оморачивания, послушание — чего тут только не было! Такими фокусами у нас Оксанка занимается, но очень редко, говорит, много сил уходит. Ну и дерет бешеные деньги за это, понятно. Около двух тысяч гринами такой браслетик стоит, видать богатый поклонничек у нашей дворничихи.
   Тут зазвонил телефон.
   — Ты готова, дорогая? — спросил Ворон.
   — Конечно, — ответила я. — Ты далеко?
   — У твоего подъезда. Можно зайти?
   Я выглянула в окно и сказала:
   — Не стоит. Я сейчас спускаюсь, хорошо?
   — Ладно, — слегка разочарованно отозвался Ворон.
   — Натаха, иди сюда, — позвала я девчонку, — видишь кекса около джипа?
   Натаха посмотрела на Ворона и без колебания определила:
   — Он!
   Я внимательно следила за ней. Никакого волнения при встрече с любимым. Взгляд не задержался на Вороне дольше ни на секунду положенного. Или я дура, или я гениальная актриса, или я ошиблась и Ворона они не делили.
   — Спасибо, Наташ, — медленно проговорила я и пошла к любимому.
   Ворон был сногсшибательно красив. Черный смокинг и аромат моего любимого одеколона «XS» разили наповал. Я чопорно уселась на заднее сидение и спросила как можно беззаботнее:
   — Как дела?
   — Нормально, — в тон мне ответил он.
   Мы оба знали что это не так.
   По дороге мы болтали о каких — то пустяках, впрочем, и ехать было недолго — минут десять.
   Когда мы вошли, Санина дама с фотографии, вся с ног до головы в бриллиантах, поприветствовала нас кивком головы:
   — Я рада, что ты явился.
   «А я пустое место? » — закипая, подумала я.
   Ворон, однако и ухом не повел.
   — Галина, это Мария, — представил он меня ей.
   — Мария, это Галина, — представил он ее мне.
   А я стояла столбом — я уж и позабыть о ней успела — а вот надо же. Но вот фото, которое принес мне Саня за несколько минут до смерти — помню четко.
   Я светло улыбнулась даме, выражая восторг от встречи с ней, потому что мама учила меня быть вежливой, а она, мельком на меня взглянув, тут же подхватила Ворона под руку и потащила его вглубь зала.
   Я точно была тут пустым местом.
   — Послушай, — говорила она, — тот художник, которого ты прислал, произвел настоящий фурор. Ты его откуда взял?
   — Да случайно его работы увидел, решил что тебе подойдут брешь заполнить, — спокойно ответил Ворон.
   Я уныло плелась за ними и спрашивала, какого черта я тут делаю.
   — Подойдут? — воскликнула дама, — Да он тут лучший! Я сама — то в этом ничего не понимаю, но тут у нас парочка столичных критиков в полном восторге! Через две недели в Москве какая — то жутко престижная выставка, и твоего Куценко там хотят!
   — Рад, — коротко ответил Ворон.
   Дама же наконец остановилась перед полотном, на котором я по пояс высовывалась из окна средневекового замка, и косы мои спускались до земли, а в руке я держала белую розу. Этакая Рапунцель, черт возьми. Слава богу что Серега не изобразил себя, поднимающегося по этим косам в мою темницу, рыцарь хренов. Невинное выражение лица, которого у меня отродясь не было, здорово контрастировало с едва прикрытой грудью размера DD. Единственное, что меня утешало — я на картине была хороша, зараза, так что сходство ограничивалось лишь цветом волос.
   — Ты посмотри, какая красота! — воскликнула она. — Обязательно куплю эту картину!
   Ворон внимательно осмотрел картину, потом обернулся и сверился с оригиналом.
   — Талант! — наконец изрек он.
   — Посмотри, как его модель хороша, — разливалась соловьем дама. — Похожа на кого — то из знаменитых, не пойму на кого.
   — На Памелу Андерсон, — подсказал Ворон.
   — Совершенно верно! — подтвердила дама.
   Я побагровела и хорошенечко его пнула.
   — Дорогая? — поднял он бровь.
   Я молча показала ему кулак. Так надо мной издеваться!
   — Галина, — обратился он к ней, — ты нас извини, мы наверно походим и посмотрим другие работы.
   — Остальное — сущая мазня по сравнению с работами Куценко, поверь, — пренебрежительно ответила она.
   Мы отошли на пару метров, и я наконец спросила:
   — Это кто???
   — Моя сестра, — улыбнулся парень.
   — Ну и родственники у тебя, — приуныла я.
   — Да она нормальная, просто у нее стиль жизни такой, — объяснил Ворон, но в Галинину демократичность я абсолютно не верила. К тому же мне теперь было ясно, чего Никанор с ее фотографией ко мне пришел. Напару с братиком она его успокоила — то, это без вариантов. Но вот чего ей от него надо было? Не пойму, хоть убей.
   — Слушай, а она у тебя вообще кто? — спросила я.
   — Жена Добржевского, — ответил Ворон.
   О — о… Добржевский был нашим губернатором, Бог и царь на площади равной трем Франциям. По городу ползли о нем нехорошие слушки, однако он с блеском переизбрался на второй срок. Правда, несколько человек при этом похоронили, и все знали, кому они мешали, однако никто не посмел ткнуть пальцем и обвинить всесильного губернатора. Жену его и правда звали Галиной, это даже я, далекая от политики знала точно. И дама эта не сидела сложа руки — она была президентом банка.
   — Ничего себе у тебя родственники, — вырвалось у меня.
   — На самом деле Галка только в последние годы вознеслась, они со своим рано поженились, всего в жизни досыта хлебнули, — как — то оправдывающее сказал Ворон.
   — Я вижу как она… хлебает, — медленно проговорила я, вспоминая о Никаноре. Внезапно я поняла, что я так не разу и не задалась вопросом — а почему, собственно, убили Никанора? Я как аксиому приняла то, что Ворон его взорвал, чтобы получить его место. Только ведь он не мог знать наверняка, что оно ему достанется, это не от него зависело. Насколько я знаю, и без Ворона было два кандидата. Да, он сейчас у руля, но ему просто повезло! Вот черт! Так какого ж черта убили Саню?
   Тут мы увидели раскрасневшегося Серегу. Стоя перед моим портретом, (я в алом длинном платье, рубиновой диадеме, победный и ясный взор, грудь размера DD как всегда еле прикрыта, на руках — белоснежный крольчонок с рубиновым ожерельем на шейке) он беседовал с двумя пожилыми хмырями в очках.
   — У меня просто замечательная модель, — объяснял он. — Красавица редкая, она меня так вдохновляет!
   Тут он полуобернулся, увидел меня и воскликнул:
   — Да вот же она!
   Хмыри обернулись, посмотрели на меня, и я увидела, как они крайне недоуменно посмотрели на меня. Потом на портрет. Потом на меня. Вот черт… Ну не повезло мне со внешностью, и без вас знаю!
   — Пошли отсюда, — прошипела я Ворону, и красная как рак рванула в сторону.
   Каблук внезапно подвернулся и я, на виду у всего зала весьма неэстетично шлепнулась, нелепо взмахнув руками. И уже в полете встретившись взглядом с безмятежными глазами нарисованного крольчонка, меня озарило…
 
   Домой я ворвалась буквально через десять минут после своего позорного падения. Как смерч я пронеслась по лестнице в гостиную, схватила скромно притулившегося в углу голубого игрушечного зайца и принялась изучать на нем швы. Изучив его вдоль и поперек, я поняла — зайку этого никто не вспарывал, не начинял и не зашивал по-новой. Вот черт!! Но не могла ж я ошибиться…
   Я схватила с полки ножницы, с намерением растерзать игрушку на мелкие тряпочки, когда меня вторично за сей вечер осенило. Я сунула руку глубоко в улыбающийся рот зайцы и с трепетом что — то нащупала в районе желудка. Мгновение — и с некоторыми проблемами вытащила пластиковый пакет, набитый восхитительно — тугими пачками долларов.
   «Ай, молодца», — мелькнуло у меня в голове.
   Я села на кресло, прижимая к себе этот пакет. С ума сойти — два миллиона баксов… Я вытащила одну пачку из пакета, достала купюру и повертела ее так и эдак. Как ни крути, а баксы сильно смахивали на настоящие. И тут мой параноидальный характер себя проявил во всей красе.
   «Сопрут их у тебя», — истерично вопил внутренний голос.
   «Да кто знает — то?» — резонно возражала я, невольно начиная просчитывать вероятность этого.
   «Да все! — визжал голос. — Ты ж Ворону гадала и русским языком объявила — баксы — в зайце, бери кто хочешь!!!»
   «Так про гадание-то один Ворон знает, а он даже если и догадается — так деньги все равно его!» — парировала я.
   «А если Настя подслушивала?»
   «Настю убили!»
   «А ты откуда знаешь что она никому не рассказала, а? Не забывай, что и у стен есть уши! И вообще, хата у тебя богатая, вдруг кто залезет на дурнину!»
   «Никто ко мне не полезет!» — все слабее и слабее отбивалась я. Абсурдно, но я и сама теперь непонятно чего опасалась.
   «Нэ спор со мной, жэнчына!» — вдруг грозно рявкнул голос почему — то с грузинским акцентом.
   Я спорить не стала. Надоел мне этот голос хуже горькой редьки — как он меня тогда с гаишниками — то подставил? «Бомбы в одну и ту же воронку не падают», как же! Встала, сложила баксы в зайца и задумчиво проследовала в ванную — надо было тщательно вымыться перед обрядом. До полуночи оставалось не так уж много времени, мне было страшно, но я сама принесла к себе в дом земли с могилы Никанора. Выхода не было — все восторги завтра, а сейчас мне надо было завершить вызов. Иначе моему домику никакие кресты на дверях и настойки чеснока не помогут, мерзавец Никанор будет беспроблемно приходить по ночам в гости. Причем не в виде невинного бестелесного привидения — а как и полагается, разлагающимся и жаждущим крови мертвяком.
   Завтра я с утра вызову Ворона и торжественно вручу деньги. А сегодня надо подчистить торчащие хвосты.
   Так, за размышлениями, я тщательно вымылась хозяйственным мылом, мертвецы не любят парфюмированных мыл и гелей для душа, вытерлась и накинула на обнаженное тело простое светлое платье из ситца, в котором я обычно колдовала. Распустила волосы и сняла все заколки. Проходя мимо Каморки, я нарисовала на двери печать Соломона, и сверху — знак, отпугивающий нечисть. Деть мне бабку было некуда, а нелюдь мой дом сегодня посетит. Если со мной что случится — то так хотя бы бабкой не закусят. Потом позвала Бакса, открыла дверь и велела:
   — Иди отсюда, дорогой, завтра придешь, сегодня помешать мне можешь.
   Бакс, недовольно моргнув, задрал черный хвост трубой и не торопясь вышел на лестничную площадку. Я оставила дверь приоткрытой и принялась готовиться. Следующие два часа я кипятила золу, раскидывала ключи по паркету холла, нашла в фотоальбоме Никаноровскую фотографию и долго смотрела, запоминая его черты. Потом взяла Книгу и устроилась на кухне, наизусть заучивая ритуал. То что я сейчас делаю, было крайне опасным. Некромантов в мире — по пальцам пересчитать можно было. И не потому, что их услуги никому не требуются — требуются, еще как требуются. Многие с удовольствием заплатят кругленькую сумму за возможность спросить у покойного дедушки, куда он, подлец этакий, все же сунул фамильные бриллианты во время революции. Просто некромант — он как сапер. Ошибается всего один раз в жизни.
   Причем Книга предупреждает — что покойники обладают своей, слабенькой, но дьявольской магией. Вроде так просто — не тяни руки к ним — а почти все начинающие некроманты тянут руки и открывают круг. Так просто скинуть хлеба и прервать ритуал. Но отчего же тогда некроманты гибнут один за другим? Нелюди, они оморачивают людей. Затуманивают разум, по злобе желая умертвить того, кто их потревожил.
   Я еще на раз наизусть произнесла слова заклинания. Не ошиблась. На двадцать раз повторила — нельзя тянуть к покойному руки и просить остаться. Задавит тут же.
   Вскинув руку, я посмотрела на часы. Пять минут двенадцатого. Еще есть время не раз повторить заклинание. Малейшая ошибка недопустима. И я опять уткнулась в Книгу.
   «.. От венка, что на лбу, от цветов, что в гробу », — монотонно талдычила я то, что и так знала наизусть. Но я не хотела умереть во цвете лет, и потому я прилежно повторяла строки заклинания.
   «.. с глаз пятаки упадут, и холодные ноги придут… ».
   ЧЕГО?? Я заглянула в Книгу, сверилась и похолодела. Союза «и » там не было! Вот черт! Так и копыта отбросить недолго! И я снова принялась учить заклинание, чтобы каждая буковка и запятая не были искажены, когда придется выкликать Никанора.
   Наконец без пятнадцати двенадцать я очертила в просторной прихожей круг углем, поставила стул для себя и рядом — стул с двумя стаканами, в которых плескалась родниковая вода и двумя хлебами. Это — на случай если пойдет все не так, следовало успеть скинуть хлеба со стула. Зажгла сорок свечей, и расставила их по очерченному кругу. Вот и вся моя защита на сегодня. Спохватившись, сняла часы — Санин подарок, кстати, и положила их на столик. Никаких украшений и предметов кроме платья на мне быть не должно было. Быстро заплела тонкую косу из нескольких волосков, шепча заклинание, удаляющее страх. Ибо я смертельно боялась, если честно. Потом достала пакетик с могильной землей, села и крепко задумалась.
   Книга предупреждала, что может случиться беда. Человек, которого вызывают, уже не тот что при жизни, все его симпатии и чувства умерли. Единственная эмоция — злость на то, что его подняли от вечного сна. Покойники, судя по откровениям Книги, были злобной нежитью. Правильно сделанный ритуал вызова поднимал их и заставлял прийти, они стремились отвечать на вопросы кратко и по существу, после чего они снова торопились в свои могилы. Однако если некромант хоть в чем — то давал им лазейку в своей обороне — покойник этим тут же пользовался с дьявольской проворностью и хитростью. Причем если оборона мага была сильна, покойнички, особо не мудрствуя, эти лазейки создавали сами. В лучшем случае некромант терял рассудок. Но чаще — его хоронили…
   Я все это взвесила, однако делать было нечего. Кладбищенская земля красноречиво лежала в блюдце на столе, требуя моего действий. Лучше один раз перетерпеть, чем потом каждую ночь отбиваться от мертвяка. И понятно, что однажды не отобьюсь. Я открыла дверь своей квартиры пошире, погасила электрический свет, оставив только пламя свеч освещать прихожую. Потом вздохнула, решительно шагнула в круг и зачерпнула с блюдца могильной земли.
   — Вызываю и выкликаю из могилы земной, из доски гробовой… — тихо шепнула я земле на моих ладонях. От нее неприятно тянуло сыростью и гнилью.
   — От пелен савана, от гвоздей с крышки гроба, от цветов, что в гробу, от венка, что на лбу …
   Сила моя растеклась маревом около меня, подрагивая в пламени свечи. Время замедлило свой ход. Или мне казалось?
   — … от монет откупных, от червей земляных, от веревок с рук, от веревок с ног…
   Сила моя закрутилась вихрем и внезапно, сорвавшись, скользнула в приоткрытую дверь.
   — … от иконки на груди, от последнего пути, от посмертной свечи…
   Время практически остановилось. Вихрь силы, вырвавшийся за дверь, не отделился совсем, тоненькая ниточка тянулась за ним от облака силы, очерченном сорока свечами.
   — С глаз пятаки упадут, холодные ноги придут по моему выкрику, по моему вызову. К кругу зову — зазываю, с кладбища приглашаю!!!
   Мой голос с шепота поднялся до крика, я громко и уверенно вызывала покойника. Не может мне Саня ничего плохого сделать, не может!
   — Иди ко мне, раб Божий Александр! — приказала я. Я была полна силой до краев, она комом стояла у меня в горле. Я чувствовала себя — ВПРАВЕ. Вправе творить то, что творю.
   — Гроб без окон и гроб без дверей, среди людей и среди нелюдей! Сюда, сюда, я жду тебя!!! Отпустите его, силы сна, хоть на полчаса, хоть на минуточку. Слово и дело…
   Аминь, — уверенно закончила я и победно улыбнулась. У меня все получилось, я знала это.
   Я села на свободный стул в круге и принялась спокойно ждать. Сила свернулась у моих ног, словно золотистый пушистый котенок, и слабо мерцала в сиянии свеч.
   Так прошло часа полтора. Марево силы в круге вдруг развернулось до потолка, вспыхнуло багровым отсветом и я услышала медленные, шаркающие шаги по лестнице.
   «Черт, он что, с кладбища сюда добирался?», — в изумлении подумала я. В моем понимании после заклинания он должен был явиться сей же час в образе какого — то духа. На порог упала сначала тень, потом показались ноги в черных брюках и лаково сияющих ботинках, впрочем, основательно измазанных землей. Ноги, тяжело ступая, словно каждый шаг давался с превеликим трудом, дошли до края очерченного круга и, потоптавшись, остановились. Неприятный запах тления подсказал мне что это именно то, о чем я подумала. В двух шагах от меня стоял труп.
   — Что звала? — раздался глухой голос Никанора.
   Я через силу подняла глаза и обомлела. Весь в кладбищенской земле, кожа почти вся сгорела, кость правой скулы просвечивает. От страха я потеряла дар речи.
   — Спросить, — едва вымолвила я.
   — Хорошо, я знаю, — пошевелились обгорелые мертвые губы. — Сильно мне тяжело, не перебивай меня. Деньги у тебя дома, в игрушечном голубом зайце, что я тебе подарил. Дома я их хранить не мог, и решил, что если удачно все будет — потом заберу. Но теперь они твои. В банке Галины их не храни. Дмитрия остерегайся, иначе завтра рядом со мной ляжешь. А в доме твоем сейчас посторонний человек, опасайся.
   «Баба Грапа, и без тебя знаю», — ворчливо подумала я.
   — Постой, — велела я, — а почему ты их дома хранить не мог?
   — Деньги хранились в банке Галины, и она их никак не хотела отдавать, говорила, что все деньги в деле, крутятся, и такой суммы наличкой нет. Оттягивала передачу средств более полугода, обещала неслыханные проценты. Братву я привлекать не мог к этому, так как прокручивал я эти деньги от всех тайком, проценты шли только мне. Потом я сложил в уме факты и понял, что они со дня на день уезжают за границу и ищи — свищи их вместе с деньгами. Я свои деньги взял обманом, за это и поплатился.
   «Вон оно что!» — присвистнула я. Теперь было понятно, чего он ко мне с фотографией банкирши явился и Ворона, ее брата, подставил.
   — Так тебя убил не Ворон? — удивилась я.
   — Галина, из—за денег тех. А теперь не держи, тяжко мне.
   Сказав это, он развернулся и пошел обратно.
   Я смотрела, как он уходит, и невольно в памяти калейдоскопом пронеслись картинки. Вот Саня, ласковый и добрый, учит меня кататься на роликах. Саня, на всех вечеринках сидящий около меня как приклеенный. Вспомнилось все хорошее, все цветы и подарки которые он мне подарил. Все его признания… Жгучая тоска по прошлому, которое уже не вернуть, обожгла слезами щеки.
   — Сашенька! — вскрикнула я вслед, простирая руки. — Сашенька, ты куда? Снова на кладбище, да? Ты же уже живой, не надо!
   Я что — то лепетала ему в спину, это был тот единственный шанс, который выпал мне, чтобы изменить то, что нельзя уже изменить. С тоской я звала его и понимала — он вернется, и все будет хорошо. Только сейчас я осознала, насколько он мне был дорог, и насколько я его не ценила.
   — Сашенька, вернись, пожалуйста, — рыдала я.
   Никанор обернулся, дьявольская торжествующая улыбка зазмеилась на его устах, и он резко распахнул глаза. Я взглянула и почувствовала, как пол уходит у меня из — под ног. Ни радужки, ни зрачков у него не было. Пустые белые глаза внимательно посмотрели на меня и Никанор уверенно шагнул в запретный прежде круг. С меня как пелена спала.
   «Так вот она какая, магия мертвых», — успела подумать я, проваливаясь от ужаса в обморок.
 
   — Ну, жива? — кто — то сильно тряс меня за плечи.
   Я с трудом открыла глаза и непонимающе уставилась на Ворона.
   — Ты откуда здесь взялся? — медленно спросила я.
   — Да я так, мимо ехал, — ответил он. — А у тебя ожоги, — произнес он. — У тебя тут как баллон с газом взорвался.
   Я огляделась. Стены прихожей и правда выгорели, отличные шелковые обои, стоят столько, что проще удавиться, чем еще раз разориться на такие же при ремонте. Жестко подавив набежавшую слезу и перевела взгляд на Ворона
   — Ты Никанора не видел? — тревожно поинтересовалась я.
   Ворон недоуменно на меня посмотрел и спросил:
   — Какого Никанора?
   — Ну Сашку!
   Парень присел около меня на корточки, погладил по голове и преувеличенно — заботливо сказал:
   — Ты вставай, Марья, а я сейчас кофейку сварю, ладно?
   Я молча кивнула, и он ушел.
   А я кряхтя, как старая бабка, потихоньку встала с пола и оглядела прихожую.
   Около меня лежал на боку опрокинутый стул, и хлеба валялись на полу. Значит мне, дурочке, неслыханно повезло. Сама — то я ни в жисть бы про них не вспомнила, чтобы прекратить ритуал, а когда лишилась чувств от ужаса, видимо нечаянно хлеба и скинула. Я сразу повеселела, забыла про обои и продолжила осмотр.
   Около круга из огарков высилась горка пепла. Я пригляделась — черт возьми, из — под него торчал сгоревший ботинок! Никаноровский, видать.
   Я кряхтя и держась за поясницу прошлепала на кухню, взяла веник, совочек и смела остатки от моего обожателя в пластиковый мешок для мусора. После чего не мучаясь угрызениями совести спустила его в мусоропровод.
   «Это не Саня», — твердо сказала я себе. Саня никогда бы не попытался меня убить.
   Потом опять пошла на кухню, села и задумчиво спросила :
   — Ворон, Ворон, а как тебя зовут?
   Он не торопясь налил мне в большую кружку кофе из джезвы, поставил передо мной и спокойно ответил:
   — Митя. Устраивает?
   — Дункан Маклауд звучит круче, — буркнула я.
   — У тебя тут что творилось? Допрыгалась? — недовольно спросил он.
   — Да, поколдовала чуток, — бросила я.
   — Что сейчас делать собираешься?