– Имя, – сказал Максим.
– Да, Ксения Авеличева…
Виктор с видимым отвращением закончил поглощать салат и отодвинул от себя тарелку, потом приложился к пиву.
– Темная история, гнусная. Я был бы рад, чтобы кто-нибудь другой занимался этой проклятой квартирой. Но наши отказываются взять ее на себя, особенно после того, как сложилась такая репутация. Все отшучиваются, но главное – все боятся. Я вот один и мучаюсь с ней.
– Что мать Мещеряковой рассказывала о своей последней постоялице?
– Я не особенно много выяснил. Внешне красивая девушка, спокойная, только странная какая-то, мало разговаривала, все читала книжки.
– Какие?
Лидин пожал плечами.
– Все ее вещи забрал отец, кажется, ее единственный родитель.
Максим продолжал делать пометки в блокноте. Ситуация мало-помалу обрастала подробностями. Сегодня день явно удался.
– Так, значит, у нее есть отец. Вам известно, где он живет и как его зовут.
– Известно. Авеличев Сергей Павлович.
Максим записал его адрес.
– Я ему звонил, но он отказался разговаривать. Сказал, что и так намучился со всем этим… в особенностью со своей дочуркой. Намекнул, что и знать ее не желает…
– Значит, и при жизни Ксении они были не в ладах?
– Получается, так.
– Откуда же у студентки очного отделения деньги, чтобы снимать квартиру, пусть даже у бабушки, которая наверняка цену не заламывала?
– Вот этого я не знаю. Я зашел в тупик, когда пробовал законтачить с ее отцом.
– Но ведь ваш шеф не поручал вам настолько глубокое расследование.
– Раз эта квартира на моем попечении, я хотел знать больше…
– Выходит, что-то нехорошее подозревает Мещерякова, – сказал Снегов, глядя в блокнот. – Отец Авеличевой ведет себя агрессивно, отсюда ясно, что он может что-то скрывать…
– Имеете в виду, причины всего? Думаете, ему известно… откуда все это пошло? – спросил Лидин.
– Я попробую сам добраться до него, вдруг получится… А какова ваша версия?
Агент допил пиво, тоскливо посмотрев на дно стакана.
– Я думаю, там что-то есть… Кто-то, что-то… Какое определение можно дать призраку? Дух самоубийцы продолжает жить в квартире и не хочет, чтобы туда вселялись другие… Почему? Боюсь, нам не понять. А что известно вам?
– Имя самоубийцы, род занятий… не очень много.
– Но почему вы пришли ко мне? Вы знали, о чем пойдет речь!
– Знал. Скажем так, одна моя знакомая случайно узнала об этом месте, ей известно о странностях – и она попросила меня кое-что выяснить…
Лидин улыбнулся.
– Вы не хотите говорить… Ну хорошо, я принимаю эту отговорку. Может, вы расскажете мне потом?
– Расскажу. Мне нужно обработать информацию и мало-мальски привести ее в систему.
– Кто-то еще умер? – спросил Лидин.
– В смысле?
– Я понимаю, что все не просто так. Когда вот такое случается… этому предшествует смерть. Смерть старухи, а перед этим смерть студентки.
Максим молчал. Этот разговор все больше казался ему тягостным, и надо было закончить его поскорей, но он не спешил, надеясь, что получит еще какую-нибудь информацию.
В проницательности Виктору Лидину не откажешь. За год он научился держать нос по ветру. Максим подумал, что лучше бы прямо сейчас все ему рассказать, но отказался от этой идеи. Рано.
– Погиб мой друг. Снегов вынул сигарету и стал вертеть ее в пальцах. – Это все, что я могу сказать, пока. У меня личная заинтересованность в этом деле.
– Как это произошло? – Лидин снова подался вперед.
– Подробности потом. Сейчас я все равно не смогу всего описать, еще не было похорон… Что вам еще известно? Вы сказали: «Кто-то еще умер?» Что это значит?
Лидин вынул из пиджака платок, промокнул лоб.
– Извините. – Он встал и отправился за второй порцией пива. Писатель по-прежнему цедил «Балтику».
– Три месяца назад погиб мужчина, который побывал в той квартире, он тоже пытался ее снять. Я был с ним внутри… Я не надеялся, что получится, действовал механически. Он собирался дать ответ спустя неделю, так мы договорились, а потом я позвонил ему домой. Мне сказала его мать, что он умер.
Максим понадеялся, что полумрак в зале не позволит агенту разглядеть выражение его лица. Писатель очень старался быть спокойным.
– Он сгорел. Подробностей я не знаю. Может быть, несчастный случай. Какое это имеет отношение к квартире? Мне кажется, прямое. Я чувствую. Почему-то меня она ни разу не пыталась убить, однако постепенно делает из меня психа. Мне постоянно кажется, что за мной следят чьи-то глаза. Или кто-то подкрадывается сзади и хочет схватить. Бывает, я подпрыгиваю от каждого резкого звука, моя девушка уже начинает на меня подозрительно посматривать.
Еще одно звено в цепи. Клиент, сгоревший после посещения квартиры. Лидин прав, связь налицо. Отсчет жертв начался задолго до Кочнева и Дининого одноклассника. Догадки подтверждаются.
Максим закрыл блокнот и убрал его во внутренний карман.
– Я позвоню вам вечером и мы договоримся. Завтра мне нужно посмотреть на эту квартиру.
– Вы точно хотите? Там есть пара вещей, которые ускользнули от взглядов клиентов, я их никому не показывал, хотя… кто-то из них вступал с ними в контакт, пускай неосознанно. Я не слышал плача, стонов, не видел никаких призраков, но я в курсе некоторых секретов этой квартиры.
– Например?
– Увидите на месте – объяснить не смогу. Это что-то из области другой физики
Они обменялись визитками, чувствуя себя неловко. Обоим хотелось поскорее уйти.
– Если что-то еще вспомните, позвоните, – сказал писатель.
– Мы в неравном положении, – ответил Лидин. – Вы мне почти ничего не рассказали.
– В другой раз…
– Может, я неправильно сделал, когда решил пооткровенничать? – Глаза агента стали прозрачными, испуганными, словно у ребенка, впервые услышавшего раскат грома.
– Правильно, не беспокойтесь. Может, так вы спасете чью-нибудь жизнь.
– Вашу?
– Не знаю.
Максим попрощался и быстро вышел из кафе, не обращая внимания на усилившийся дождь. Пока он переходил через улицу, холодные струи били ему в лицо, вода текла за шиворот. Сейчас это Максиму даже нравилось. Сидя в полумраке он чувствовал, как приливает к голове кровь, как становится трудно дышать и возникает то самое ощущение слежки.
Может быть, это уловил и Лидин. Его лицо во время рассказа не походило на самоуверенную физиономию, виденную Снеговым в офисе. Агент по-настоящему боялся.
Ну что же, некоторые детали прояснились, появилась новая информация, которую нужно обмозговать. Следующий пункт плана – это Александр Елисеев. Его бывшая девушка была знакома с Авеличевой, значит, и он может знать некоторые детали.
Насчет денег, шедших на оплату квартиры, Максим думал так: возможно, у Ксении был спонсор и он же достаточно близкий человек, который без труда ссужал ей средства. Вероятней всего, это ее парень. Хорошо бы выйти на его след и поговорить с глазу на глаз, но никаких гарантий нет, что он согласится. Кому понравится вмешательство в личную жизнь после того, как ты потерял близкого человека?
Максим открыл машину и сел за руль. Руки дрожали, перед глазами все плыло.
Дворники заползали по ветровому стеклу, писатель сидел и смотрел на их успокаивающие равномерные движения. Промокший мир за стеклянным барьером казался каким-то сплющенным, уменьшенным до размеров спичечного коробка. Он казался ненастоящим.
Снегов потер глаза, включил зажигание. Дрожь в пальцах стала слабей.
Теперь домой.
Глава шестая
1
Вернувшись, Максим проверил электронную почту, найдя в ящике письмо из литагентства и парочку от приятелей-писателей.
Время было уже почти шесть вечера, но Снегов решил попробовать добраться до Елисеева. Для этого ему пришлось основательно покопаться в справочниках. Сначала в Интернете, потом в своем, книжном.
Телефоны 51 канала он нашел не сразу. Забравшись на сайт, Максим их первоначально пропустил.
Ответила женщина из редакционного отдела.
– Добрый вечер, извините, что беспокою. Как мне найти Александра Елисеева? Вы могли бы позвать его к телефону? Это возможно?
Наступила пауза, раздалось шелестение бумаг.
– А кто это?
– Мне нужно ему передать кое-что, я звоню по просьбе его старого знакомого, который по определенным причинам не может позвонить сам.
– Ага, – сказала женщина. Максим ждал. Видимо, пару секунд она говорила с кем-то в стороне.
– Алло?..
– Слушаю.
– Мне сказали, что Александр Вячеславович вернется минут через пятнадцать. Передать ему, что вы звонили?
– Да, пожалуйста, будьте добры.
– Я напишу записку.
– Отметьте, что это информация от Дмитрия Кочнева… Ко-чне-ва… Дмитрия. Очень важно. Запишите мой телефон. Пускай он позвонит. Я буду ждать. Запишите, как меня зовут, потому что, вероятно, он обо мне слышал. Максим Снегов. Да! Большое вам спасибо. Подчеркните, что это важно.
– Я поняла. До свиданья.
– Всего хорошего.
Неизвестно, сколько придется теперь ждать. Пятнадцать минут могут означать и тридцать, и сорок пять, или то, что его сегодня вообще не будет. Да и согласится ли он позвонить? Вилами на воде писано, как говорится.
Максим переоделся в сухое, умылся, сделал себе поесть, несмотря на отсутствие аппетита. Все то время, пока через почти полчаса не прозвонил телефон, Снегов вспоминал Дмитрия. Чувство было тяжелым. Казалось, многое осталось недосказанным, невыясненным. Может, поэтому Снегов медлил с чтением его записок – потому что боялся правды?
Определенно это была не точка в конце главной фразы его друга, а многоточие.
Максим подбежал к аппарату, рванул трубку.
– Алло!
– Это Елисеев Александр, здравствуйте.
Писатель вспомнил, что видел его несколько раз на 51 канале, как раз в утреннем эфире. Его хорошо поставленный тенор и длинные волосы, собранные в пучок.
– Добрый вечер, хорошо, что вы позвонили…
– Кто вы. Максим Снегов?
– Да.
– Кажется, Кочнев мне говорил, что вы писатель-фантаст?
– Да…
– Что-то срочное? Почему Дима сам не позвонил? У там у него дела?
– Видите ли, кое-что произошло. Поэтому я и звоню, потому что вы, видимо, не в курсе.
– В чем дело?
– Дмитрий умер. Вчера.
– Что-о?
– Произошел несчастный случай, дома. Я звоню, чтобы сообщить.
Елисеев помолчал.
– Вы там?
– Да…
– Мне нужно поговорить с вами, встретиться, желательно как можно быстрей. Вы можете сегодня?
– Боюсь… нет, вряд ли.
Максим почувствовал, что Елисеев вообще не собирается говорить на эту тему и готов положить трубку.
– Подождите! Мне надо поговорить про ту черную тетрадь. Помните ее? Толстую черную общую тетрадь.
– Помню.
– Вы дали ее Дмитрию где-то полмесяца назад, он хотел написать какую-то пьесу, вы подбросили ему материал.
– Ну да, было дело…
– Эта тетрадь сейчас у меня. Мне нужно кое-что у вас узнать. Пожалуйста, давайте назначим встречу.
– Даже не знаю, – сказал Елисеев.
– Я ничего пока не утверждаю, но… короче, я подозреваю, что Дмитрий погиб не без ее участия.
– Кого?
– Тетради!
– Бред, быть не может… – сказал Елисеев. – С ума сойти! А что вам надо от меня?
– Встречи. Завтра. Скажите, когда у вас будет свободный час.
Елисеев помолчал.
– Подождите… Объясните, что произошло-то!
– Только при встрече. Мне нужны сведения о хозяйке тетради, студентке, которая повесилась в прошлом году. Вы что-нибудь знаете?
– Мало знаю. Я дал Кочневу тетрадь потому что думал, что она ему пригодится. Из нее ведь можно было вытащить сюжет, идею для пьесы, мало ли какие еще подробности.
– Я понимаю, – сказал Максим, удивляясь тому, как вдруг разозлился. – Не в этом дело… Когда у вас будет свободное время?
– Не знаю. Так… Завтра. Между тремя и половиной пятого точно.
– Ладно, пусть так.
– А может, я расскажу вам по телефону?
– Нет, это не телефонный разговор.
Максим подумал, что мог бы настоять на встрече сегодня вечером, чтобы убить за день двух зайцев. Мысль соблазнительная, но так подстегивать события не обязательно. Еще много неясного, и Снегову надо поразмышлять над общим положением. Легкость, с которой расследование движется вперед, может быть обманчивой.
Елисеев подчинился жесткому тону, его голос упал. Максим представил себе виновато опущенную голову и плечи.
А вдруг Елисееву есть, что скрывать? Если он знал что-нибудь о действии тетради, то почему дал ее Кочневу? Вообще, этот тип может быть весьма интересен – Снегов чувствовал, что он знает много.
– Так где мы встретимся? – спросил писатель.
– В три пятнадцать в Литературном квартале, если вас устроит.
– Устроит. Я помню вас.
– Хорошо, буду возле эстрады.
– До встречи.
– До свидания.
После этого разговора Максим набрал сотовый Дины, и она сказала, что перезвонит ему домой. Рисковать попасть на кого-нибудь из родителей он не хотел. Так между ними было условлено.
– Как дела? – спросила девушка.
Максим рассказал ей обо всем, что произошло, чем вызвал у Дины легкий шок. Она, конечно, знала о квартире со слов матери, но к таким подробностям оказалась не готова.
– Так, значит, завтра в три пятнадцать я встречаюсь с Елисеевым. Нам надо побывать в квартире до или после? Что у тебя с уроками?
– Завтра я примерно до двух часов, не получится…
– Ага, значит, давай после. После Елисеева я тебе звякну, ладно?
– Ладно. – Дина кашлянула. – Значит, тот человек тоже сгорел? Кто хотел снять квартиру?
– Насколько Лидину известно…
– Да сколько же там вообще… мертвы? Кого еще привидение достало?
– Не знаю. У меня возникла идея, вернее, предположение одно. Если призрак убивает всех, кто ему мешает чем-то и кто находится рядом, то и отец Авеличевой, и ее парень, если он существовал в природе, и агент, и Мещерякова, которой сейчас квартира принадлежит, а также Елисеев и его девушка – тоже кандидаты в покойники. Извини, что пугаю, Дина, но и мы попали в эту компанию.
Дина замолчала, Максим ждал. Не надо, может, было так в лоб?
– Что-то у меня нет мыслей по этому поводу…
– Это гипотеза. Но есть нестыковки. Здесь мало логики, мы толком не знаем причин, почему призрак убивает людей. Лидин вот имеет с квартирой дело целый год – и до сих пор живой. Елисеев, рядом с которым тетрадь была довольно долго, цветет и пахнет. Пока мы не поймем логику этого кошмара, нам не остановить его…
– Остановить?
Максим вынужден был признаться себе, что думает некоторое время именно об этом. Остановить расползающиеся смерти, разгадать загадку.
Что нужно этому привидению? Найдя ответ на главный вопрос, они обезопасят не только себя, но и всех остальных.
Может быть, самонадеянно звучит, Максим отдавал себе отчет. Но на карте больше, чем обыкновенное любопытство. Убийственный механизм работает и набирает силу – вот что Снегову было известно доподлинно.
– Боюсь, нам придется. Хотя бы чтобы не сгореть таким же образом…
Дина на другом конце провода закрыла глаза и повернулась лицом в сторону окна. Она знала, что сейчас происходит за ее спиной.
– Надо вступить с ним в контакт. Как? Не знаю пока…
Женщина приближается к Дине, босые ноги сплющивают ворс. Дина дрожит, пот выступает у нее над верхней губой. Она открывает глаза, глядя на струи дождя, текущие по стеклу.
Женщина расставляет руки в стороны, точно собирается обнять Дину.
– Но вместе что-нибудь придумаем. Сориентируемся на месте, в квартире…
– Да, – отвечает Дина тихо.
– Что?
– Если что-то еще произойдет, я тебе расскажу завтра, – сказала она.
Но расскажет ли? И как такое можно описать?
Женщина помещает руки у Дины над головой. Одиночные волоски поднимаются под воздействием статического электричества.
Дине хочется кричать. Она слышит еле различимый шепот: «Оглянись». Он повторяется настойчиво, сопротивляться ему очень трудно.
Дина покрывается потом и сползает в обморок.
«Оглянись!»
Слабость в ногах.
– …Что-то со связью не то? – громко произносит ей в ухо Максим.
Дина приходит в себя.
Какой-то громкий звук с кухни, где хозяйничает мать, заставляет женщину отступить. Она открывает дверь и выходит. Дина поворачивается. Дверь заперта, никто к ней не прикасался, задвижка находится в прежнем положении.
– Нет, все нормально, – сказала Дина. – Меня здесь отвлекали просто. Значит, завтра?
– Завтра. Я буду звонить после того, как поговорю с Елисеевым. Запомнила?
– Конечно.
– Ну… – Максим сделал паузу, а Дина подумала, что он заподозрил неладное. – Я все-таки за тебя опасаюсь – ты живешь рядом с тем проклятым местом… Осторожней там.
Дина улыбнулась. Хоть эта забота и была скорее формальной, но было приятно сознавать, что Снегову не все равно.
– Я чувствую себя отлично и осторожна. Мне как-то привычней с этим контактировать, чем тебе.
– Ну ладно, пока, не буду отвлекать.
Максим закурил, вспоминая подробности разговора. Кажется, Дина соврала, что ее отвлекают, – в противном случае Снегов услышал бы посторонние голоса, отца или матери. В трубке же было тихо, за исключением ее тяжелого дыхания и еще чего-то, напоминающего негромкий свист. Нет, не свист, скорее шепот.
Писатель поводил кончиком сигареты по краю керамической пепельницы. Что же там происходило? Он попробовал себе это представить. Неужели призрак?
Дина утверждает, что нечто уже пыталось добраться до нее, проникало в комнату, что к ней прикасались невидимые пальцы. И еще ужасная дурнота, тяжесть, страх, заставляющий цепенеть.
Максим торопливо затянулся. Почему Дина ничего не сказала? Если оно было там, то зачем скрывать?
Писатель считал, что если они равноправны в этом странном проекте, то необходима полная откровенность. Скрывая факты посещения, она, возможно, лишает их обоих возможности зацепиться за важную ниточку.
Хорошо сказано, но его совесть тоже нечиста. Кое-какие детали своей собственной истории он утаил, не считая, что они достойны внимания, или же из-за тайного стыда. Да и сейчас Максим не может быть уверен, что его предположение насчет Дины верно…
Ладно, пора кончать с параноидальными идеями и посмотреть на вещи здраво.
Насколько возможно.
Максим раздавил окурок и решил заняться тетрадью и записями Кочнева.
2
Тетрадных листов, в которых Кочнев писал свои заметки, было девять, неаккуратно вырванных откуда-то, смятых по краям. Не всегда можно было разобрать слова, настолько мелким и убористым оказался почерк.
Первая запись относилась к 21 августа – прошло три дня после того, как тетрадь попала Кочневу в руки. Своеобразная точка отсчета.
Дмитрий никогда раньше не вел дневников, Максим знал, что раньше он относился к этой идее скептически. К такому шагу его подвигли плохие сны – иного объяснения писатель не видел.
Снегов начал читать. Чтобы не сидеть в тишине и придумывать себе невесть что, Максим включил музыкальный центр. На компакт-диске была инструментальная эстрадная музыка – лучшее средство создать звуковой фон и разогнать неприятную тишину в квартире.
...…Всю ночь снилась разная дрянь, удивительная дрянь, никто не поверит, если услышит! Вроде бы я сразу заснул, как лег, но было чувство, словно валялся в кровати перед этим часа три…
Так, версия о снах подтверждается. Кочнев поражен и напуган – это видно по интонации.
...Потом чувствую, что сплю, глаза закрыты. Тут же другое приходит – боюсь открыть глаза и все тут, боюсь до того, что мочевой пузырь готов лопнуть. Это уж вообще, господа, сумасшествие! Свихнулся, сбрендил, чердак сорвало! С чего бы?
Видимо, Дмитрий возвращался к записям в течении какого-то времени несколько раз. Следующий кусок начинался через пустую строку.
...Вспомнил: мне снилось, что кто-то рядом с кроватью стоит. А я и не мог открыть глаза, потому что ясно его чувствовал. Что это? И не могу точно сказать – спал или нет. ВСЕ-ТАКИ спал или нет?..
Ну и чувство ужаса! В принципе, я даже не знал, что такое может испытывать взрослый человек! Не могу описать… Я все-таки открыл глаза и точно уже не спал. В комнате никого, но появился какой-то странный запах. Нет, не запах. Ореол чьего-то присутствия. Случается это, когда человек находится рядом какое-то время, а потом уходит и оставляет невидимую, но ощутимую частичку себя… Кто у меня тут был?
Я проверил все замки на входной двери. Глупость, конечно, но мало ли – кто-то мог открыть ее и спокойно прогуливаться, пока я дрых. Замок плевый на железной двери, а на деревянной и вовсе.
Конечно, ничего нет… Не знаю, для чего я пишу все эти откровения. Для кого? Потом все равно изорву и выброшу. Ну, проще говоря, никого постороннего у меня дома ночью не было.
Значит, мне все приглючилось. Не знаю уж, может быть, на почве недавнего запоя.
Мораль такова: надо что-то с этим делать, бросать, завязывать к чертовой матери.
Или к психиатру сходить!
22 августа. Максим проглядел следующий листок.
...Короче, все повторилось, как в прошлую ночь. То же самое, один в один. Надо, видимо, забаррикадировать дверь изнутри, посмотреть, может, чего изменится. Устал, не выспался, глаза слипаются… Кто-то бродит у меня по квартире…
Следующий отрывок, вероятно, был написан вечером.
...Директор как с цепи сорвался – сегодня повесил на меня всех собак. Будто, кроме меня никто в театре не бухает, включая него самого, да у него на физии все написано крупными буквами. Совсем оборзел, мужик. Так и хотелось морду ему расквасить – и с удовольствием бы так и сделал… Чуть он мне в лицо не плюнул. Народ был рядом, значит, он просто постеснялся. Все стояли и смотрели молча. Пинайте Кочнева! Что еще делать? Кого-то же надо, правильно? Всю жизнь я козел отпущения!..
Тетрадь сегодня читал. Странное впечатление. Писал человек своей рукой, а теперь его нету. Но не в этом дело даже. Кажется, страницы живут, пульсируют… И чувство, будто чужое письмо читаешь. Так нельзя делать! Чувство – ну, неловкость прежде всего испытываешь, а потом стыд вперемешку с каким-то страхом. Вот заглянул, например, случайно в ванную, где женщина моется. Ну, примерно то же самое. Как прикажете реагировать на сентенции по поводу болезненных месячных? А ведь когда девчонка это писала, она не думала, что какой-нибудь обормот вроде меня сунет нос в ее личную жизнь… Представляю, какую истерику она бы закатила…
Максим оторвал взгляд от строчек и посмотрел на задернутые шторы. Последняя фраза подбросила ему интересную идею.
Дневник попал к чужим людям. Этого бы никогда не случилось, останься хозяйка тетради в живых. Логично? Более чем. Может статься, что именно это обстоятельство вызвало призрак к жизни и толкнуло его на путь мщения.
Привидение хочет, чтобы эти записи исчезли раз и навсегда. Чем не версия?
Максим устроился поудобней, чтобы читать дальше. Что-то больно просто, однако над этим стоит подумать.
Дальше запись 24 августа. Снегов читал только выборочные отрывки, которые казались ему наиболее значимыми в свете сегодняшней ситуации.
...Да, похоже, все ополчились против меня. Чую, пахнет бурей. Ничего не могу понять. Может, сглазили?
Порывался позвонить Алле. Передумал. Не могу – стыдно. Ходил к знакомым занимать деньги, ни черта нет, сижу на мели. У Валерии уже просить не в состоянии, не помню, сколько я ей вообще должен… Грузчиком пойти, что ли?..
Максим прочел эти строчки еще раз. Что же этот сукин сын не пришел к нему раньше? Дотянул до последнего, когда уже выглядел так, что краше в гроб кладут.
Если бы хоть тремя днями раньше явился, они бы, глядишь, придумали способ разгрести эту кучу дерьма.
Неужели Кочнев думал, что Снегов последний, к кому стоит обращаться за помощью? Хорошенькое дельце. Или это от того, что Дмитрий не хотел его беспокоить, то ли, что разуверился в их отношениях. Видимо, Педагогический порядком позабылся.
Время идет, вот что. В этом вся проблема, подумал Максим, ощущая на своих плечах ни с чем не сравнимое давление. Его нельзя ни с чем спутать – так давят годы.
...Болит голова, в глазах резь какая-то. Похоже на мигрень. Перед глазами прыгают цветные пятна. Головокружение еще привязалось. Думал, что в трамвае грохнусь в проходе. Кошмар!.. Что со мной?
Пьесу сегодня писал. Трудно идет, не могу придумать стержневую тему, то, на чем все держится. А значит, конфликта нет. А какая пьеса без конфликта?
Оказывается, дневник не такая плохая идея. Как с психологом говоришь (или психиатром). Надо было раньше начать. Сейчас бы мои мемуары были бы не тоньше, чем у той красотки, что удавилась…
Так, что у нас было ночью, надо вспомнить.
Я лег, какое-то время не мог уснуть, было дико жарко, я вспотел как свинья. В какой-то момент провалился в сон, а потом… Приснились пальцы, длинные такие, а подушечки на них были черно-синие. Измазанные как будто пастой из шариковой ручки. Понятия не имею, что это может значить. Скорее всего просто негатив, накопившийся в подсознании. Видимо, это я сильно устал за последнее время.
Максим потер усталые глаза, в голове появилась тяжесть. Напряженный был день, усталость сказывалась на его восприятии, и из-за этого путались мысли. Снегов заставил себя сосредоточиться, хотя это и было не менее трудно, чем оторвать от пола за один раз сто двадцать килограмм.
Получается, что кошмары появились у Кочнева сразу и моментально сказались на его физическом состоянии. Ситуацию усугубил недавний запой, с последствиями которого организм еще не справился. Отсюда неадекватное поведение, замеченное в театре. Кочнев не мог посмотреть на себя со стороны и сделать выводы, зато пишет о последствиях. На него кричит директор театра, он же, насколько Максиму известно, главреж и худрук. У них с Кочневым было не очень теплые отношения с самого начала, но в этот раз, похоже, начальственное терпение иссякло.