Ладно, надеюсь, я не надул в штаны у него на глазах. Максим стал разглядывать свое лицо вблизи, почти уткнувшись носом в зеркало. Могло быть и хуже. Опухлости не было, только подводил цвет – серо-розовый. Примерно такой же, как вчера у Кочнева. Максим взъерошил волосы, включил воду, отрегулировал до комнатной температуры.
Склонившись над раковиной, писатель замер. Какое-то странное воспоминание промелькнуло у него перед глазами. Максим моргнул, потряс головой и поморщился от боли, проснувшейся в висках, затылке и шее. Прохладная вода освежила кожу. Снегов тщательно умылся, смочил волосы и зачесал их назад. Немного получше.
Вытираясь, Максим пытался вспомнить, что произошло перед его отходом ко сну. Что-то здесь странное. Проснувшись, он обнаружил, что тумбочка придвинута к двери. Машинально, не глядя, Максим убрал ее с дороги и пошел в ванную. Зачем ему понадобилось тащить ее куда-то? От кого закрываться?
Надо прекращать пить в таком количестве, Максиму не нравились эти провалы в памяти. Он не хотел думать, что не помнит того, как, возможно, вел себя свинским образом. Хорошо еще, что все произошло дома, и он не был за рулем. Интересно, знает ли Кочнев о вчерашнем?..
Максим повесил полотенце на крючок, открыл дверь и вышел. Из кухни долетал запах яичницы с колбасой. Дмитрий, не дожидаясь хозяина, решил сварганить что-нибудь на завтрак. Писатель прислушался к своему желудку и нашел, что пара кусков еды там спокойно удержится.
Еще в квартире стоял густой запах пива. Пива, стоящего в открытых банках, и перегара вперемешку с табаком.
Какой кошмар! Нет, все – дома пьянки-гулянки прекращаются, решил Максим. Ему было стыдно прежде всего перед самим собой.
Дверь на балкон была раскрыта настежь, оттуда шел прохладный утренний воздух, пока безуспешно пытающийся бороться с густым амбре. Кочнев молодец, сообразил. Максим заглянул в большую комнату, испытав легкое неприятное дежа вю. Банки стояли аккуратно возле балконной двери, пепельница вымыта, диван, кресло и все остальное в приличном состоянии, нигде нет следов от падающего с сигарет пепла. Максим вообще не помнил окончания их посиделки, но, видимо, погром они так и не учинили. И на том спасибо – не стали вспоминать на пьяную голову старые студенческие времена.
Максим поежился от прохлады, но закрывать дверь пока не стал.
– Макс, очухался?
– Ага. – Снегов остановился на пороге кухни. Здесь тоже все было нормально, как вчера. Кочнев снял с газовой плиты большую сковородку и вывалил яичницу с кусками колбасы на плоскую тарелку.
– Подкрепиться надо, – сказа Кочнев.
– А как дела?
Максим сел на табурет возле стола, внезапно размечтавшись о том, чтобы снова завалиться спать. Отключить телефон к чертовой матери, задернуть шторы, пусть все горит синим пламенем. Он будет лечиться.
Писатель протер воспаленные глаза, а когда открыл их, увидел покрытую изморозью бутылку пива, которую протягивал ему Дмитрий.
– Ты сбрендил! Не надо!
– Выпей хоть половину – сразу в норму придешь. Я знаю, я в этом специалист, – сказал Кочнев, улыбаясь. Максим присмотрелся к его улыбке, и понял, что тот опять не спал ночью. Улыбка больше смахивала на нервный тик, а глаза нездорово поблескивали.
Снова пришло дежа вю, опять промелькнуло непонятное воспоминание. Что-то связанное с глазами Дмитрия… Да, по-моему, с ними все в порядке, только уставшие – тяжелые веки, покрасневшие белки. Да и лицо как воск, безжизненное какое-то.
Все эти детали пытались во что-то сложиться, но у них никак не получалось. Максим перевел взгляд обратно на пиво, вяло морщась.
– Пей, – сказал приятель. Приказал.
Максим взял банку кончиками пальцев, потом перехватил покрепче, чувствуя, что из-за влаги кожа скользит.
– А потом поешь немного.
– Ага, – отозвался Максим, думая, что он самый несчастный человек на свете. Он приложил холодный алюминий ко лбу и сидел так целую минуту.
– Не удалось заснуть?
– Нет, – сказал Дмитрий весело. Он сел напротив, оторвал от яичницы половину и положил на тарелку. В его стакане тоже было пиво.
– И что же ты делал?
– Читал, в основном. Потом бродил просто так по квартире.
А я придвинул тумбочку к двери, подумал Максим. Да что такого-то? Ну бродит…
– Нашел старую газету, давай кроссворд разгадывать. – По крайней мере, Кочнев ел с аппетитом, что удивительно в его состоянии.
Максим открыл свою банку, сделал глоток, заставил себя проглотить обжигающее холодом пиво. Именно с такого все вчера и началось.
– Потом пробрался в твой кабинет, ты уж извини…
– Ерунда. Если ты только не забирался в мой роман… который не отредактирован.
– Нет, туда я не смотрел – знаю ведь, что дуракам полработы не показывают. Просто, покопался в твоих запасах литературных файлов – у тебя, оказывается, недурная библиотека собрана, думал, чего-нибудь почитать из драматургии… Освежить в памяти, что и как пишется там. Какие-то штучки даже придумал для пьесы.
Максим отправил в рот кусок яичницы, понимая, что начинает тяготиться обществом приятеля. С ним уже было неприятно находиться рядом, смотреть ему в глаза, испытывая неловкость, слушая хрипловатый голос, замечать, насколько сильно он изменился. Даже в сравнении со вчерашним днем.
Писатель жевал и не чувствовал вкуса, на языке еще был осадок от зубной пасты и того, что можно назвать смесью перекисшего пива с табаком.
Максим слушал голос приятеля и не мог поверить, что слышит именно его. Изменилась ритмика его обычно правильной поставленной речи, дикция потеряла чистоту, куда-то стали пропадать интонации. Впечатление было неприятное. Даже сильнее – перерождалась в отвращение.
Ну почему я должен так относиться к своему старому другу, ведь, по сути, от старых времен у меня только Дима и остался… Не поднимая глаз, Снегов отпил из банки.
– В Интернет я не лез, не беспокойся, все твои мегабайты целы, – рассмеялся Кочнев, поднимая руки, точно сдаваясь.
– Ладно, не проблема, – пробормотал Максим.
– Романчики твои посмотрел на полке… Обнаружил, что не все, которые ты мне свои дарил, я прочел до конца. Прошу прощения.
– Перестань извиняться, тошно, – сказал Снегов. – …Тебе ничего не привиделось в этот раз?
– Нет, ничего такого не было. Или не помню. – Актер посмотрел на холодильник. – Наверное, организм все-таки ищет средства защиты, мозг отгораживается, стирая какие-то временные куски из памяти… Может, чтобы защитить психику… Или…
Максим бесился от того, что не мог вспомнить вчерашний вечер целиком. В то же время он по-настоящему боялся это вспомнить… Кочнев говорит о мозге, который отгораживается – а вдруг его мозг тоже пытается защищаться?..
– Или что? – Снегов надеялся, что воспоминания приятеля помогут ему воссоздать в уме то, что ускользнуло и не хотело показываться на глаза.
– Я начинаю думать, что похож на заколдованного принца. Посмотрел в твоих книги. Там же полным-полно всякого чародейства… Это может быть неплохим объяснением…
Максим рассмеялся.
– Порча? Да такого не бывает!..
– Бывает. Не так, может, вульгарно все это объясняется, но ты не отрицай…
– Да не отрицаю я, просто не в этом дело. Не хватало еще, что бы ты к экстрасенсу поперся какому-нибудь! Совсем с ума съехал?..
– Я не сказал, что собираюсь. – Дмитрий уставился на него. Взгляд красных глаз из-под припухших век был весом в несколько десятков тонн. – Но я бы многое отдал, чтобы отхватить часок-другой, понимаешь?..
– Ты все-таки сходи к врачу, мало ли что, – сказал Максим. Со дна желудка поднялась изжога, он покривился.
– Может быть, кто-нибудь из театра постарался, – проговорил, словно не слыша, Кочнев. – Только у кого ума хватило на это?..
– Перестань. Алла знает, какие у тебя сейчас проблемы?
– Нет, я не звонил.
– Зря.
– Плевать она на меня хотела, другие заботы… да ну, и думать про нее не хочу.
– Как знаешь. – Писатель проглотил остатки яичницы, чувству себя до крайности усталым. Похмелье старательно разрушало его глубоко эшелонированную оборону.
Я хочу писать, писать, больше ничего… мне не надо этих проблем. Снегов усмехнулся. При всем желании он не мог бы сейчас сесть за компьютер для того, чтобы слепить хотя бы небольшой рассказик. От терпеть не мог безделья, но внутренние ритмы не обманешь. Организм будет способен приступить к чему-то новому не раньше чем через двадцать дней. Так сложилось давным-давно.
Чем же заняться? Спать? И все? Максим встал и положил грязную тарелку в раковину. Дмитрий тоже поднялся, пригладил волосы. Тут он вспомнил о своем виртуальном собеседнике, с которым переписывался уже месяца четыре или пять. Вот с кем можно пообщаться. Надо написать письмецо.
– Я пойду, пора и честь знать… Может, забегу сегодня в пару мест.
– Уже?
– У тебя такой вид, что ты сейчас дашь дуба от недосыпа. А у меня дела найдутся. Отдыхай – заслужил.
Максим был рад тому, что приятель наконец уходит. Сам бы он не смог, пожалуй, намекнуть ему, что пора расходиться. Похоже, Дмитрий чувствовал свою ненужность – и Снегову было немного стыдно, будто он как-то усугубляет его состояние. И ничего поделать с эти не мог.
Кочнев сходил за тетрадью в большую комнату. Максим поглядел на нее почти что с отвращением. Ну, дневник принадлежал самоубийце, понятно. Что из того? Пятен крови, кусков мозга нет, да и откуда им взяться? Но в целом Максим брезговал брать эту штуковину в руки.
– Смотри, что здесь есть. – Дмитрий раскрыл тетрадь и показал на внутреннюю сторону обложки после последней страницы.
Под полосками скотча, заклеенные со всех сторон, были волосы. Прядка длиной сантиметра четыре. Максим удивленно поморгал.
– Русые, – сказал он, не думая.
– Под ними написано: «Кусочек меня. Когда волосы будут совсем седые, я буду на них смотреть. Вспоминать, что не всегда была старухой. 20 сентября 2003 года».
– Убери, сдалась тебе эта мерзость…
Дмитрий засмеялся и спрятал тетрадь во внутренний карман куртки.
– Представь, да, она в могиле уже сгнила, а волосы здесь. Может, в них есть живые клетки.
– Ты псих, никак больше скажешь, – улыбнулся Максим. – Зациклился…
Кочнев подошел к порогу открытой двери и обернулся, опуская взгляд. Потоптался, почесывая кончик носа, – знак, что он смущен.
– Слушай, я чего приходил-то вчера. Ссуди мне деньжат, а, очень надо. Сколько можешь… Сам понимаешь… я совсем никак, на мели…
Максим уже думал об этом и посчитал, что приятель то ли не решается, то ли необходимость в деньгах отпала. Писатель ободряюще улыбнулся.
– Не вопрос. – Снегов направился в кабинет, чтобы залезть в кубышку, где хранил текущие капиталы. Он считал, что так успокоит свою совесть.
Скорее всего, они будут пропиты, подумал писатель. Максим ничуть не сомневался, что делает правильно, идя приятелю навстречу. Но это меня не касается… В конце концов пусть живет своей жизнью.
– Но только месяц придется подождать, скорее всего, раньше не получится, – сказал Кочнев вослед.
Максим махнул рукой.
– Забудь. Назад не возьму. Мы же друзья.
Кочнев засмеялся. Звук из его горла вышел скрипучим, неприятным, как скрежет ногтей по классной доске. Максим вздрогнул.
Глава вторая
1
Солнце вышло из-за туч, осветив брусчатку на Площади Пятого года. Чисто вымытые под дождем камни заблестели полированными боками. Дина, сидевшая в трамвае у окна, почувствовала на правой щеке тепло солнечных лучей. Блики заиграли на стеклах едущих параллельно трамваю машин. Из заднего окна одной из легковушек высунулась лохматая собачья морда. Кажется, миттельшнауцер. Псина оглядывалась по сторонам. Облизнула нос.
Дина улыбнулась, коснувшись стекла кончиками пальцев, и тут к ней пришла идея выйти на ближайшей остановке и прогуляться. И хандру как рукой сняло.
Ее не удивляла смена настроений. После мрачной сосредоточенности она внезапно почувствовала душевный подъему.
Дождевые тучи, кажется, рассеялись окончательно, серые обрывки у горизонта городу ничем не угрожали. Скорее всего, причина в именно погоде.
Сидеть в душном вагоне вовсе необязательно. В ее распоряжении уйма времени, домашнее задание не отнимет больше получаса, о нем можно вообще не думать – все-таки еще только четвертое сентября и многие предметы еще не начались. Лучше всего сейчас повалять дурака, насладиться хорошей погодой.
Сквозь маску осени проглянуло лето. Пока оно не ушло окончательно до следующего года, надо пользоваться моментом. Солнечный свет отлично борется с депрессией – доказано на личном опыте.
Дина поднялась со своего места, осмотрела полупустой трамвай, покачивающийся, точно корабль на волнах. Грохот колес по рельсам, конечно, водил на нет эту ассоциацию, но никто его не замечал.
Женщина-кондуктор сидит возле средних дверей с закрытыми глазами. Дина пробирается к выходу, хотя до остановки еще далеко. Позади остается здание городской администрации, перекресток, консерватория и колледж.
Трамвай мчится через плотину. Вода в Исети искрит, струи фонтана распадаются в воздухе на миллионы капель. Днем вдоль воды прогуливается мало народа, к вечеру их количество увеличится многократно. Пойти туда Дина не пойдет, однако думать об этом приятно. Как будто действительно лето продолжается и до занятий в школе еще миллион лет свободы.
Трамвай ненадолго останавливается на перекрестке, и идет к остановке, Дина провожает глазами большие афиши кинотеатра «Салют». Эти фильмы она смотреть не собирается, слишком далеки они от того, что нравится ей. Дело не в жанре или стоимости билетов, просто Дина привыкла идти наперекор тому, что приходится по вкусу другим. Лучший способ отвратить ее от чего-либо – это рассказать о том, в каком все восторге. Если нравится всем, пожалуйста, увольте. Дина лучше останется в стороне.
Не очень-то и правильно, думала она. Здесь есть какой-то дурацкий снобизм… Текущие из небытия в небытие мысли не очень-то и приятны, но их появление логично сейчас, в начале последнего года. Дина вспоминает школьные случаи, удивляясь тому, как ей удалось не превратиться в изгоя. В то вечно забитое существо, так часто встречающееся в школьных коридорах. Подобные типы обычно сидят в самом углу, и вокруг них образуется чумная зона. Свое презрение к ним одноклассники выражают по-разному. Это может быть и откровенная травля, и бесконечный бойкот. Похоронное молчание. Все вокруг делают вид, что изгоя не существует на свете. Сверстники смотрят сквозь такого человека, а тем временем он понемногу сходит с ума внутри той раковины, которую ему выдали в пользование. Дина видела этих людей-призраков. Она всегда боялась, что станет одной из них, однако ей повезло занять выгодную нишу. Дина не относилась к «элите» класса, но ей далеко было и до низов. Удачная стратегия по сохранению отношений с заправилами помогла Дине сохранить статус-кво независимого человека. Даже когда классы переформировывались за два года до того, ей удалось остаться на нужном уровне. Ее слушали, если она говорила, она была обычной девчонкой среди двенадцати других в своем классе. О лучшем Дина не мечтала и не испытывала необходимости быть в центре внимания. Отношения с костяком 11 «Г» были нормальным, проблем с общением не возникало. Возможно, дело в том, что класс, считаясь гуманитарным по профилю, собрал всех тех немного странных, кто не проявил себя в точных науках и не готовился к поступлению на естественные факультеты или идти по экономической стезе. Дина вошла в последний период обучения как человек, являющийся неотъемлемой частью коллектива. Ее манера держаться отстраненно и мало говорить никем не обсмеивалась, никто не смотрел на нее косо. Просто Дина умела быть одна, а другие, в большинстве своем, нет. Однако, похоже, никто ей не завидовал.
Все это, разумеется, маска, способ жить. Дине была отвратительна школа. Каждый день приносил кучу проблем с тем, что она определила бы как «несвобода». Банально, но Дина всерьез тяготилась подобным давлением. Чувствовала его кожей. Чего ей хотелось на самом деле, она не знала. У всех были планы, перспективы, варианты, сценарии развития событий, о них одноклассники, особенно девчонки, трепались на переменах без умолку. Дине же было нечего сказать. Если кто-нибудь спрашивал ее о будущем, она отшучивалась. Говорила: дожить надо. Кто-то спрашивал: сомневаешься?.. И даже не знал, насколько двусмысленно звучит вопрос.
Трамвай подкатил к остановке. Дина вцепилась в вертикальный поручень. Лицо сохраняло улыбку, но глаза уже становились мрачными. Всегдашнее выражение возвращалось в них.
Когда приходили кошмары, Дина не могла отделаться от мыслей о них и прокручивала их в уме. Что бы сказали одноклассники, узнай они о ее странной способности наблюдать сны такой реалистичности? Да и способность ли это? Может быть, какая-то мозговая аномалия, поврежденные сосуды коры мозга, родовая травма… Похоже, ни мать, ни отец не знали о том, что временами с Диной происходит. Значит, в раннем детстве такого не было. Насколько Дина могла судить, до одиннадцати лет кошмары ее не посещали. В том возрасте их можно было объяснить взрывом гормонов, быстрым ростом, разрывом в росте между телом и психикой. Странными, пугающими вещами, происходящими в глубине женской плоти. Но чем же объяснить сейчас? Только ли впечатлительностью и погруженностью в себя. Сублимацией? Глупости… Интуицией? Это ближе к правде, хотя Дина и сомневалась. А почему в этом случае не постороннее вмешательство? Потустороннее… Ведь и наяву с ней случаются странные вещи. Стоп. Как раз если наяву – это скорее всего психика. Сегодня в машине я вырубилась неизвестно насколько, под носом у отца. Повезло, что он ничего не заметил, сидел пялился в книгу…
Двери открылись, Дина посмотрела вниз, позабыв о том, что надо выходить – настолько была в своих мыслях.
Тело двигалось само собой, Дина сделала шаг на одну ступеньку и автоматически на другую. На секунду ей показалось, что она падает. Страх мигом изгнал из головы все мысли. Перед глазами появился кусочек из сегодняшнего сна.
Лестница. Дина видит ее так же, как сейчас, только лестница эта в доме, бетонный лестничный марш. Кто-то внизу колотит ногами по ступеням, откуда-то у него есть силы бежать вверх с такой скоростью.
К спине Дины словно прикоснулись горячими пальцами и стали вести ими вниз, к ягодицам. В трансе она спускается на асфальт трамвайной остановки, ничего не видя и не слыша. Старуха, залезающая в вагон, толкает ее в плечо. Мимо проходит высокий мужчина, пахнущий собакой.
Я не хочу его видеть, думает Дина, глядя вниз с верхней бетонной ступеньки. Пусть остановится!
Не смотри, Дина!
Отвернись!
Прозвенел высокий трамвайный клаксон – водитель сгонял кого-то с рельс.
Дина проснулась, выскочила из сна и, испугавшись режущего слух звука, шагнула вперед, из трамвайной тени на залитую солнцем остановку. Тепло возвратило ее к жизни. Пот стекал по шее и под одеждой.
Дина вынула из кармана ветровки темные очки и нацепила их на нос. Люди кругом стояли как ни в чем ни бывало. Какой-то парень проводил ее глазами, зацепился взглядом за обтянутые джинсой бедра. Дине было все равно.
Она дошла до пешеходного перехода, втиснулась в толпу людей, стараясь затеряться. Ей чудился взгляд невидимки, бегущего вверх. Он искал ее. Зажегся зеленый свет, Дина перешла на другую сторону улицы, потом преодолела еще один переход, ощущая на своем затылке слабые прикосновения чего-то почти бесплотного. Она очень хотела резко обернуться, чтобы застать его врасплох, но только знала, что это ни к чему не приведет. За спиной Дина увидит обыкновенных прохожих.
Надо куда-то спрятаться и посмотреть, что будет. Остановиться. Побыть там, где побольше людей. Ничто со мной случиться не может, пока вокруг люди… Дина подумала, что это сильней всего походит на паранойю или манию преследования. Слишком похоже. Психоз… Если в этом все дело, то родители примут меры, начнут лечить, таскать по врачам, а болезнь будет прогрессировать, пока дело не дойдет до психушки. Диагноз с успехом объяснит все, что происходит с Диной с одиннадцатилетнего возраста. Видения впишутся в клиническую картину… Чья-то карьера пойдет вверх после того, как по истории ее болезни накропают диссертацию.
Дина двинулась в сторону книжного супермаркета. Среди книг ей будет, наверно, спокойней.
Я дура – надо было сразу домой. Я иду в другом направлении!
Спокойно, еще ничего не произошло… Дина подняла правую руку и провела по волосам на затылке. Мимо, навстречу и по пути, проходили люди, и почему-то их фигуры казались гигантскими. Их колени при ходьбе мелькали возле самого ее лица.
Дина в панике. Еле сдерживается, чтобы не закричать. Уже не хватает дыхания.
Снова что-то прикасается к ее затылку. Играет?..
Она подошла к двери супермаркета, взялась за ручку и почти со стоном потянула ее на себя. Бесконечно, невыносимо медленно.
Дина! Она вздрогнула и возвратилась в сознание, тело за нее, будто на автопилоте, проделывало простые движения. Почти вбегая в помещение, Дина успела остановиться перед ступеньками. Дышала неровно, тяжело.
Охранник сидел на стуле возле серого стального блока камер хранения и читал газету. Его взгляд оторвался от строчек и остановился на Дине. Девушка сделал вид, что о чем-то думает. На самом деле она прислушивалась к своим ощущениям. Прикосновения больше не появляются. Дина спустилась и прошла мимо охранника, засунуть рюкзак в свободную ячейку. Номер девять. Счастливое число.
Пришло ощущение вязкости пространства. Дина продвигалась сквозь него, преодолевая сильное сопротивление. Точно так же, как в том сне, когда есть строго определенные для маневра границы. Дина видела приближающиеся к ней стеллажи с книгами. Высокая секция с названием «Новинки». Тома разных жанров и направлений. На одной грани поэзия, на другой документальная и публицистическая проза, мемуары, на следующей фантастика. Дина смотрела на книги и практически ничего не видела, глаза передавали информацию в мозг, а он отказывался ее обрабатывать.
Она поняла, что провалилась куда-то вглубь себя и не может выбраться наружу. Опять ей захотелось кричать. Дина боялась, жутко боялась безумия.
Поднимайся! Пока не начала привлекать к себе внимание. Это вопрос жизни и смерти…
Дина стиснула кулаки, кожа на руках стала потная.
Я, наверное, падаю в обморок, я больна. Помогите.
Она прислонилась бедром к широкому столу, на котором лежали стопками книги. Кто-то негромко говорил рядом с ней: разрешите пройти. И проходит, незаметный, размытый.
Дина видела вспышку перед глазами и стояла, ничего не понимая. Все уже вернулось в норму. Воздух сделался просторным, им можно было спокойно дышать, не опасаясь удушья. Девушка восстановила дыхание, для вида взяла первую попавшуюся книгу. Орхан Памук. Нет, только не это. Положила обратно. Отошла к высоким стеллажам. Глаза разбежались от обилия книг. Дина чуть улыбнулась – просто от чувства свободы. Взяла другую книгу, «Снег на кедрах». Красивое название, перелистала, вернула на место. Сам процесс занимал ее, ощущение реального предмета, имеющего вес и форму, успокаивало.
Зазвонил телефон, Дина раскрыла его, не глядя на номер.
– Да.
– Динка, привет. – Знакомый какой-то голос.
– Это кто?
– Серж, ты чего, забыла?..
– А-а, привет. – Забывать было нечего. Одноклассник, который ни разу ей еще не звонил, считает, наверное, что она должна запрыгать от радости. Что ему надо? Ну, общались они, смотрел он на нее заинтересованно, ну и что?..
– Я с домашнего звоню, ты можешь говорить?
– Да, со стационарных звонки бесплатно.
– Отлично. Тогда… Тут такое дело. – Серж замялся. – Помнишь, я вчера снимал на видео в классе?
– Ну…
Дина смотрела на бродящих по залу между стеллажей посетителей. Какие-то студенты с умным видом кучковались возле современной прозы, что-то листали, обсуждали.
Серж бегал вчера по классу и коридорам с видеокамерой и снимал их 11 «Г». Говорил, что хочет иметь видеохронику последнего года. Брал у некоторых «интервью», все дурачились, кто хотел, строили рожи, рассказывали анекдоты. Дина отказалась принимать участие в этом идиотизме, ей было до лампочки. Она боролась с депрессией и, стиснув зубы, мысленно подгоняла время, чтобы уроки побыстрее закончились.
– Я тут внимательно все просмотрел. Там есть какие-то странности, в записи…
– Какие? – Дина не понимала, при чем здесь она.
– Ты несколько раз попадала в кадр, когда я в классе снимал… – Серж откашлялся. – Надо чтобы ты посмотрела.
– Зачем?
В животе возникла дрожь.
– Там есть что-то интересное, честное слово.
– Например? – Он что, решил так поухлестывать за ней? Дурацкий способ, надуманный предлог.
– Может, не надо по телефону? Давай, знаешь как… Встретимся через полчаса возле Плотины. У памятника, ладно? Я расскажу, в чем дело…
– А…
– Да все понятно, Дин. Но я же не шучу.
– Откуда я знаю?
В голове у ней возникло видение: класс, собиравшийся после уроков, решает, как бы ее подколоть… Наконец-то задумали произвести над лунатичкой эксперимент… потому что давненько ничего подобного не было… Хоть напоследок поизмываться над кем-то. Скучно сделалось.
– Ну поверь, – сказал Серж.
Дина вздохнула, в горле возник пульсирующий комок.
– Чему поверить?..
– А чего ты боишься? Просто поговорим… – Снова откашлялся. Дина нахмурилась. Что за дурацкая манера? Она всегда думала, что при общении с девчонками Серж не тушуется, а тут смотри-ка, поди, еще и краснеет. – Ну пожалуйста!