Серж говорил, что у него было дурное предчувствие насчет нее. Значит, не врал и не искал повода поболтать. Конечно, не искал, подумала Дина, по голосу было видно. Ладно, поговорю с ним завтра, может, у него какие-нибудь мысли есть…
Дина ничего этого не хотела знать. Ее пугала возможная связь между ее кошмарными снами, провалами и пустой квартирой – как ни крути, а ее именно потянуло туда, хотя до того целый год она даже не смотрела в том направлении.
Скорее всего, никакой связи не существует. Темные фантазии, одолевающие ее воображение, – результат психического переутомления. Какой-то странный ответ подсознания на депрессию, связанную с началом учебного года и плохими снами. Все объяснимо, нужно лишь не впадать в панику и во всем разобраться с холодной головой. Самый завалящий психолог-студент дал бы рациональное объяснение.
И точка.
Дина пробежала взглядом по углам, убеждаясь, что она одна. Запищал, подключаясь к Интернету, модем. Знакомый уютный звук вернул некое подобие спокойствия.
Максим Снегов ответил, письмо было озаглавлено «С возвращением на землю!»
5
Дина сидит за компьютером, мерцание от монитора освещает ее лицо в сумерках. Правая рука лежит на мыши. Спина сгорблена, взгляд напряженный.
...Привет!
Хорошо, что ты написала, спасибо. Может, это поможет мне в чем-либо разобраться – или просто успокоиться совесть.))) Мой давний приятель, актер, сегодня целый день не отвечает на звонки – это у которого бессонница. Я звонил его жене, и она сказала, что давно с ним не общалась, ну, нормальная ситуация, с одной стороны. С другой, в свете происходящего… Короче, я жду, что случиться, верней, МОЖЕТ случиться нечто плохое… Как бы тебе объяснить. Человек не спит больше недели, до этого у него каждую ночь были кошмары. В таком измотанном, ослабленном состоянии он начинает видеть галлюцинации… Ты бы его лицо видела. Это ж просто Дракула, голодавший двести лет! Совершенно не знаю, что делать… Мы когда-то вместе учились. В Педагогическом Университете – я рассказывал…
Дина подносит руку к глазами, трет их, прислушиваясь к звукам в квартире. Сюда доносятся слабые отголоски телевизора, мать ходит по коридору, разговаривает с отцом, стирает белье. Дина думает, что когда наступит ночь, ей придется спать с включенным светом… так же, как в одиннадцать-двенадцать лет. Тогда страшные сны доводили ее чуть не до помешательства. Просто невероятно, как родители ни о чем не узнали.
Дина оставляла лампу, бросала перед дверью что-нибудь из одежды, чтобы не дать свету просочиться в коридор, и наблюдала за страшной сморщенной старухой, являющейся к ней после полуночи.
Откуда эта старуха взялась, Дина так и не выяснила. В течении двух месяцев она приходила почти каждый день и что-то беспрерывно бормотала, поглаживала Дину по голове.
От нее воняло, на ней была грязная старая одежда, из рта вываливались кусочки гнилого мяса, их девочка видела четко. Ощущала эту вонь… Потом старуха исчезла, и кошмары сделались мутными, неопределенными.
В другой раз начинали сниться бродячие собаки, которых усыпляют, трупы в морге, жертвы автокатастроф. Как будто нарезка кадров телевизионной хроники или нарочито небрежно смонтированный видеосюжет. Дина просыпалась, едва не крича, и думала, что умирает. Никто не знает, каких усилий ей стоило вести себя при родителях нормально, разговаривать, улыбаться, находиться в привычных рамках. В еще больший ужас ее приводили взгляды матери и отца, когда они вдруг начинали к ней присматриваться. Дина думала о врачах и окончательном диагнозе. И просто нечеловеческим испытанием была в этих условиях учеба.
Трудно представить, во что выльются видения, преследующие Дину сегодня. То нечто, выползающее из темноты, невидимка, который бежит вверх по лестнице… никто ведь не даст гарантии, что этим все ограничится. А если призрак действительно существует?
Дина убеждается, что правильно сделала, дав Снегову такой ответ. Вряд ли она справится в одиночку, если ситуация выйдет из-под контроля. Впрочем, она и сейчас не под контролем, но Дине нужен кто-то еще. Один в поле не воин.
...…Его, например, преследует картинка: черно-синие пальцы, он их видит крупным планом, точно это съемка. Говорит, что видит руки, падающие в изнеможении…??? У меня никакой версии на этот счет нет, ума не приложу, причем тут пальцы… А по поводу того, что сегодня ночью было, я думаю, что все из-за пива – самая подходящая версия) Просто я вырубился. Потом ни с того ни с сего придвинул тумбочку к двери, хотя и причин не было…
Не мог же я в самом деле бояться своего приятеля? Глупость.
А если принять эту версию, то дальше невразумительных предположений логика не идет…
Вообще, то, что ты мне рассказала, мне кажется знакомым, дежа вю вызывает… В чем тут дело? Почему такое происходит с нами, мы ведь друг друга в глаза нее видели (ты мне и имя свое не назвала еще). Твои провалы походят на мой, только я-то был пьян. То есть, у тебя это только сейчас или раньше было? Могу про себя сказать, что ничего ПОХОЖЕГО со мной не случалось…)))
Я пишу, в частности, и фэнтези и оперирую в романах разными магическими практиками… У меня есть волшебники всяких мастей, понимаешь, но все это выдумки. Некоторые вещи взяты из «жизни», то, что всем известно про магию – и опять же не более чем вымысел, слухи, профанные суждения… Всякие там мертвецы, зомби, демоны, заключенные в волшебных артефактах – стандартный набор для того, кто работает в моем жанре…
Мне кажется, что ты столкнулась с чем-то запредельным. Хотя звучит, смешно. Не знаю, веришь ли ты в потусторонний мир… Я вот даже не знаю, что и сказать. Дело-то не в вере, а в способности проанализировать факты и принять их. Наверное, не все, что видится средь бела дня, относится к сбоям в психике.)) Мне думает, что-то есть за чертой. Иногда, видимо, ты случайно переступаешь ее или же нечто с другой стороны пробует связаться с тобой…
Расскажи еще что-нибудь. Ты меня заинтриговала. Какие еще чувства у тебя появлялись во время провалов?
Может, и я вспомню, что произошло ночью.)))))))
Жду.
Дина откидывается на спинку стула. Щеки горят. Внутри нее растет возбуждение, и кровь несется по жилам.
Как жаль, что она не может сейчас сесть перед этим человеком и рассказать ему все от начала до конца. Ни разу еще желание поделиться прошлым и настоящим не было настолько сильным.
Дина снова размышляет об одиночестве, о том, что очень плохо оставаться один на один со своими проблемами. В ее ситуации это плохо вдвойне. На кон поставлено уже больше, чем спокойный сон.
Снегов все понял и относится к ней без иронии, появления которой она боялась. Писатель не занял позицию взрослого по отношению к подростку, переживающему возрастные кризисы, в его словах нет снисхождения и скрытого цинизма. На такое Дина не рассчитывала.
Может быть, нужно было давно сделать этот шаг, раскрыться…
И все-таки Дина рискует, она уже решила идти до конца, но всегдашняя боязнь осталась. Надо преодолеть этот комплекс одиночки, иначе все так и останется, положение будет усугубляться, пока не произойдет катастрофа.
Дина решила: сейчас или никогда.
Она принимается писать ответ и занята этим следующие полчаса. Пишет, вычеркивает, возвращает фразы и снова уничтожает их. Ей кажется, что в русском языке нет таких слов, которыми можно было бы выразить, какие чувства она испытывала раньше и какие испытывает сейчас. Нет слов для описания подлинного страха.
Ее пальцы дрожат, бегая по клавиатуре, в голове кружится вихрь из воспоминаний, впечатлений и снов. Дина словно лежит на операционном столе под ножом хирурга. Организм получает серьезный стресс, но без него невозможно вылечиться, убрать всю скверну. Опухоль необходимо вырезать, иначе пациенту не жить.
Дина понимает, что пройти через это необходимо. Если бы она попала к психиатрам, было бы гораздо хуже, они бы препарировали ее сознание, все разложили бы по полочкам, не найдя вразумительного ответа.
Она пишет и не замечает, что по щекам текут слезы. Открыв шлюзы, Дина не в состоянии закрыть их, пока вся застоявшаяся вода не выйдет наружу. Пусть Максим не обижается, если для него эта исповедь будет чересчур велика.
Дина впадает в транс и, поставив точку, ничего не выражающим взглядом смотрит в экран. Потом какой-то громкий звук выводит ее в реальный мир. Дина закрывает лицо ладонями и сидит не шевелясь. Сердце тяжело стучит в груди. По телу проходит напоминающая судорогу дрожь. Дина дышит с трудом, ощущая несильное давление на спину. Мать за дверью что-то произносит. По телевизору опять реклама.
Женщина поднимает руку и проводит ею над макушкой Дины, длинные пальцы сходятся в кулак, дрожат ресницы.
Губы Дины шевелятся, складываясь в некое слово, которое она повторяет без звука.
Уходи, уходи, уходи, уходи… Она вспоминает, как пахнут ожоги. Как-то в детстве она видела у мальчика в подготовительной группе заживающие раны на предплечье. Точно на мясе расплавилась пластмасса. Единственное, с чем можно было это сравнить.
Дина смотрит на монитор сквозь зазор между своими пальцами. Запах горелого, ожоги. Девушка видит черно-синюю полосу на горле и красноту вокруг нее. Удавка глубоко врезается в плоть.
Женщина ступает по ковру, босая ступня давит ворс. Дина поворачивается через плечо.
На голой спине женщины видны проступающие позвонки.
– Дин, ты что? Дин?
Мать наклоняется над ней, заглядывает в бледное лицо.
– А? Нет, нормально, ты вошла, я тебя не слышала… – Дина кашляет. – Мам, больше так не делай!.. Не пугай.
– Я тебя звала, ты молчала, – сказала мать.
– Ну задумалась я, ну и что?..
Дина отворачивается от нее и свертывает окно почтовой программы, чтобы мать ничего ненароком не прочитала.
– Что ты хотела?
– …Забыла уже, – проворчала мать. – Я думала, тебе плохо.
– Мне хорошо, – сказала Дина. – Я вообще-то занята.
– Отец не сможет тебя подвезти завтра, ему раньше на работу нужно.
– Пусть едет, я не против.
Мать покачала головой.
– Ну, если что будет нужно, говори…
– Обязательно…
– Почему ты так разговариваешь?
– Магнитные бури.
Мать постояла, переводя взгляд с головы дочери на монитор, а потом вышла из комнаты. Лязгнула защелка. Дина перевела дыхание, провела рукой по лицу. Кажется, мать не заметила слез или просто промолчала, опасаясь влезать не в свои дела.
То существо опять было здесь, рядом, гораздо ближе, чем можно представить. Дина как раз закончила письмо Снегову и думала над тем, не много ли написала. Ощущение вторжения из пустоты было устрашающим, у Дины до сих пор все тряслось внутри. Потом вошла мать – и застала ее во время нового отключения.
Может быть, из-за нее призрак и исчез, нельзя сказать наверняка…
Повторись такое еще пару раз – и вопросы посыплются градом. Но что же делать? Дина не может контролировать этого, никогда не могла.
А почему не могла? Потому что не пробовала? Боялась пробовать? Или все дело в страхе, который не позволяет принимать решения? Когда приходила та мерзкая старуха, Дина оказывалась беспомощной и парализованной, а картины изуродованных собачьих трупов вовсе вышибали из-под нее почву. Ей было только одиннадцать лет, но что может человек в этом возрасте?
Сейчас ей семнадцать, и стоит хорошенько задуматься, сумеет ли она контролировать себя или будет таким же ни на что не способным ребенком, чурающимся людского общества.
Дина обернулась, осмотрела комнату, потом встала и включила верхний свет. Остановилась возле того места, где предположительно стояло привидение. Стояло? Если эта сущность бестелесна, то она не может стоять!
Да, верно, однако чем объяснить эту вмятину на ковровом ворсе?
Дина склонилась над следом, оставленным привидением, действительно похожим на отпечаток ноги. Пускай он и был нечеткий, но в целом ясно просматривался на ковре. Ничего подобного рядом не было. Положение пятки указывало на то, что кто бы сюда ни ступал, он шел в сторону двери, а до того стоял за спинкой стула.
Я видела ее позвонки, думает Дина. Она была без одежды, как днем. Я схожу с ума…
Дина заставила себя сесть за компьютер, чувствуя поднимающуюся истерику. Возвращались слезы. Отогнать их стоило титанических усилий. Дина написала в письме постскриптум, где поставила свое имя. Раз она поведала Снегову свою главную тайну, надо быть последовательной.
Дина. Глупая подделка «Аид» больше не нужна. Теперь остается ждать его реакции. Получается, Максим теперь единственный человек, на которого она может рассчитывать. Дина, почти не думая, написала в самом конце слово «помоги», но тут же его стерла, испугавшись. Нет, и так достаточно того, что получилось. Дина нажала на кнопку «отправить». Сообщение улетело по адресу за секунду.
Ощущение было такое странное, словно она только что призналась в любви. Ну, это совсем невероятно, здесь еще меньше здравого смысла, чем в визитах призрака.
В большой комнате телевизор стал работать тише. Дина почувствовала, как подступили пустота и безмолвие.
Глава четвертая
1
Полночи Максим не мог уснуть и все думал о том, что написала Дина в ответном сообщении. Это не было открытием, сенсацией, ударом по лбу. Скорее подходило определение «шок». Вот так разом эта девчонка выложили перед ним столько подробностей своей жизни, преподнесла их с жаром, свирепостью и отчаянием, с каким ему всегда хотелось написать в будущем Главную Книгу жизни.
Снегов ворочался под тонким одеялом, и в голову ему лезли дурные мысли. Он воображал себе те ситуации, которые описывала Дина. Сначала Максим даже не поверил, ему показалось, что это шутка, а материал взят из газеток, публикующих «правду» о Сверхъестественном. Поразительная схожесть. Видения. Кошмары. Посещение призраками. Полтергейст. Все основные черты страшной истории наличествуют, к тому же объектом потусторонних посягательств становится молодая девушка, школьница. Классический случай. Максим никогда не ставил под сомнения все подобные истории, но столкнуться с одной такой в жизни никак не ожидал. Он представлял себе эти контакты и невольно сравнивал со своими ощущениями прошлой ночью. На первый взгляд, какая тут связь? Нет ее. Просто стечение обстоятельств, какие часто бывают. В одно точке времени и пространства сходятся некие разрозненные факты и создают обманчиво реальную картину. Кажется, что и связи в ней глубоки, и логика есть, а начинаешь анализировать, все рассыпается на части. Не надо строить иллюзии. Дина может страдать заболеванием мозга, о котором не знает, у ней может быть слишком буйная фантазия. Вероятно, страдает психика – некоторые чокнутые склонны целиком верить в воображаемый ими мир. И, конечно, Дина могла пошутить. Иногда она делала так, но раньше всегда было точно известно, где правда, а где ложь.
Максим не хотел верить в ложь, но и против такой правды протестовал его здравый смысл. Он писал ей и просил подробностей не для этого. Для чего же тогда? Он искал отклик на свои сомнения, тревогу, искал сочувствия, а в ответ получил едва ли не вопль о помощи. Тон письма не допускал лжи – в это была загвоздка. Как писатель Максим чувствовал правду. Откровение писалось человеком, который слишком долго держал это в себе и решил выговориться. Такое происходит в единственном случае. Когда человек загнан в угол.
Пугала именно правда. Как писатель Максим знал и это. Груз правды велик, иным он не по плечу.
Максим лежал и, не вполне осознавая этого, прислушивался к тишине. Он давно привык к одиночеству, и когда уходила в никуда его очередная пассия, писатель даже втайне радовался. Тишина и покой с возрастом становились ему дороже, чем общение с противоположным полом. Снегов никогда не задавался вопросом, как выдерживает его психика ночную пустоту и тишину. Лет с тринадцати он, казалось, окончательно излечился от детских фобий и не вспоминал о них. Вернулся ли страх темноты? Что все это значит?
Бессонница – такое сравнение пришло ему на ум. Он вспомнил все, что говорил Кочнев, и по спине побежали мурашки.
Перевернувшись на другой бок, Максим открыл глаза и уставился в стену. Налет сна сполз с его сознания, слух обострился. Снегов прислушивался, не раздастся ли за дверью спальни крадущиеся шаги. Он знал, в каком месте скрипит под линолеумом половица, а не наступить на нее, приближаясь к двери, невозможно. Но, кажется, все тихо – неужели эти невероятные сказки заставляют его снова превращаться в дрожащего во мраке ребенка? Глупо и смешно.
Наверное, все из-за того, что Максим чересчур больше значение придал ночному происшествию – тумбочке, придвинутой к двери, и серому пятну на месте воспоминаний. Он внушил себе эту ерунду, а теперь расплачивается за то, что дал разыграться воображению.
В корзине с грязным бельем лежат брюки и трусы, которые он намочил ночью. Есть в этом нечто странное. Предположим, он не утерпел, надувшись пива, и в бессознательном состоянии опорожнил мочевой пузырь, то почему в постели практически не было мокро?
Максим закрыл глаза, приказывая себе немедленно засыпать. Не хватало еще думать об этом. Нестыковка налицо, но сейчас у него другая проблема – уснуть. Он будет думать над письмом Дины и завтра, и послезавтра. Сегодня надо спать.
Снегов вздрогнул и сообразил, что на пару мгновений провалился в дрему. Его разбудил какой-то звук извне комнаты. Максим ощутил, как сердце, раздувшись, занимает всю грудную клетку, мешает дышать, бухает как ненормальное. Неужели скрипнула та половица? Кто здесь? Он чуть не задал этот вопрос вслух.
Максим ощутил горячий пот, текущий по шее и груди, капли щекотали кожу, но он не мог пошевелиться. Сразу вспомнилось детство, где самым верным средством прогнать ночной ужас было притвориться, что тебя здесь нет. Лежи не двигаясь – и тогда он тебя не заметит… Максим ощутил подступившие к глазам слезы, в носу защипало.
Сейчас ему семь лет, и он лежит под одеялом в неудобной позе, с болью в затекших ногах. Ему что-то приснилось, и от этого он проснулся, уверенный, что нечто пробралось в его комнату. Мама, мне страшно. Мама… Так Максим лежит бесконечно долго, пока страх сам собой не улетучивается.
Снегов не слышит больше ничего подозрительного, в комнате тикает будильник, единственная реальная вещь в этом королевстве теней. Теперь тело соглашается выполнять приказы. Максим осторожно переворачивается на другой бок, оказываясь лицом к центру комнаты.
Он снова взрослый. Видение из детства прошло.
С его места видна дверь. Замка нет, только подвижная ручка. Одно нажатие, и она повернется. Может быть, после этого Максима найдут пускающего слюни и что-то постоянно лопочущего – и он проведет пару следующих лет в психушке. А может, и дольше.
Это все полуночные бредни, такое часто бывает, когда мозг утомлен большим количеством новой информации. Нейроны испытывают излишнее напряжение, мешающее человеку спать. Перегруз в работе невидимых сетей приводит к сбоям в восприятии, и глаза вдруг начинают видеть то, чего нет и быть не может, а воображение выходит из-под контроля.
Максим придумал себе эту гипотезу, и ему стало не так страшно. Оставалась гложущая душу тревога, ощущение ядовитого осадка. Одно ясно – в квартире никого нет. Если, например, Дина видит призраков во сне и наяву, то к нему это не относится. Авария с мочевым пузырем – досадная неприятность, упоминать о ней Максим не будет. И не стоит именно сейчас размышлять над тем, какой ответ написать этой необычной девушке. Ее история напоминает все эти фильмы и книги о вторжении потустороннего в обыкновенную жизнь. Нечто в духе Питера Страуба с его привидениями.
Максим улыбнулся, лежа с закрытыми глазами. Вот, наверное, в чем вся соль. Дина поклонник этого жанра и не совсем отличает реальность от вымысла, причина вполне прозрачна – одинокие люди склонны обставлять свою жизни выдуманными декорациями.
Лучший выход – очень осторожно намекнуть Дине о том, что она заблуждается. Эта дорожка может привести в нехорошее место. Ему-то известна, каких дров может наломать неуемная фантазия.
Короче говоря, утром на свежую голову он решит, как поступить.
И у меня нет бессонницы, думает Максим, ощущая медленное погружение в незримый мир. Никакой бессонницы, никаких призраков, никаких видений.
4
Проснувшись в половине одиннадцатого, Максим с удовольствием потянулся. В окно заглядывало солнце. Он встал и открыл настежь обе створки – в спальню вплыл свежий, но достаточно теплый воздух. Максим поежился, вдохнул всей грудью. Он отжался пятнадцать раз и в одних трусах пошел умываться.
Хороший цвет лица его порадовал, под глазами не было ни припухлостей, ни синяков. Вычистив зубы, вымыв волосы, Максим почувствовал себя обновленным, совершенно иным человеком.
Сентябрьский солнечный день разогнал все страхи и тревоги. Снегов посмеивался над собой, вспоминая, как ночью воображал себе разную белиберду. Разительный контраст с ночными фантазиями его позабавил. Теперь самое время с новыми силами заняться делами. Обычно в такие дни, когда он испытывал душевный подъем, к нему приходили хорошие идеи. Снегов испытывал удовольствие от предвкушения чего-то необычного.
Максим собирался наконец ответить Дине, но сначала решил позвонить Кочневу. Может быть сегодня ему повезет больше.
Он расселся на диване, положив телефон на колени, и откинулся на подушки.
Ему ответили на пятом гудке, Максим даже не успел придумать, чего бы такого сказать Дмитрию сходу, придумать какую-нибудь шутку. Какая-то женщина сказала:
– Я слушаю…
Максим потерял от неожиданности дар речи. Когда не ожидаешь, что ответит кто-то другой, всегда испытываешь момент неловкости, будто случайно подглядел за чем-то сугубо личным.
Писатель выпрямился.
– Я слушаю, – повторила женщина. На заднем плане раздавались чьи-то голоса.
– Добрый день… – Голос у Максима получился сиплым, он откашлялся. – Мне вообще-то нужен Дмитрий…
Но это же не Алла. С чего бы ей приходить к нему домой после четырех лет, да еще после того, как ее фамилия сменилась на Савинову?
Максим понял, что незнакомая женщина молчит слишком долго.
– Алло, – сказал он. – Слышите? Может, я не туда попал? Алло!
– Позвоните позже, пожалуйста, – услышал он в ответ. От интонации, которая была в голосе женщины, у писателя засосало под ложечкой.
– Нет, подождите… Я его давний друг, я Максим Снегов…
– Неважно, кто вы… – ответила она.
– Подождите, а в чем дело. Как это неважно? Его дома нет, что ли?
– Он умер.
Максим не находил, что ответить. Почему-то он думал только о том, что сейчас незнакомая женщина в его квартире положит трубку. Но она чего-то ждала. Теперь его молчание выглядело затянувшимся.
– Это значит умер, совсем? Вы не пошутили? Мертвый?
– Да… можно сказать, что мертвый.
Максим сообразил, что рано обрадовался хорошему дню.
– Так он живой или…
– Нет, я сказала вам!
У Максима затряслись руки.
– А что случилось?
Женщина молчала, потом сказала кому-то в стороне о полотенцах на кухне, а писатель ждал, думая, что он, наверно, до сих пор не проснулся.
– Пожалуйста, скажите… в чем там дело? Он у меня был позавчера!
– Он сгорел, – сказала женщина. Голос ее стал низким, хриплым, будто у курильщика со стажем. Может быть, из-за сдерживаемого плача. – Он него почти ничего не осталось.
– Пожар?
– Нет.
– Объясните толком! – вскричал Максим.
– Я ничего не знаю, откуда мне знать… мне позвонили и сказали приехать…
– А кто вы?
– Сестра его, старшая…
Максим чуть не треснул себя по лбу за несообразительность. Разумеется, только Валерия могла приехать к нему домой, потому что она единственная близкая родственница Кочнева.
Кажется, она плакала. Максим чувствовал, как приближается шквал паники и вот-вот на него обрушится. Вчера он целый день звонил Кочневу – и тот, вероятно, уже был… сгоревшим?.. Что это за ахинея?
– Валерия? Я вас раньше не видел, но Дмитрий рассказывал… У вас там милиция?
– Да.
– А труп уже увезли? – Зачем я спрашиваю? Писатель обтер потную ладонь о домашние брюки.
– Трупа нет. От него один пепел остался, немного пепла. – Валерия объясняла так невозмутимо, будто обсуждала прогноз погоды на завтра. – Точно не знаю, мне сказали, что опознавать нечего, осталась только одежда…
– А что милиция говорит? Что случилось?
– Ничего не говорит. Я не знаю. – Валерия издала какой-то утробный звук.
Максим закрыл глаза, не в силах представить, что там происходит, и подумал о черной тетради.
– Скажите, мне можно приехать? Сейчас?
– Приехать? – Женщина мало что соображала. – Зачем?
– Ну, я его давний друг, к тому же… я помогу вам чем-нибудь… Вы там одна? Аллы нет?
– Нет, – сказала Валерия. – Ну приезжайте, не знаю, разрешит вам милиция или нет.
– Скажите, они произвели опись вещей?
– Что?
– Ну, опись того, что есть в квартире.
– Не знаю, я не понимаю. Но они спрашивали, пропало что-нибудь или нет, нет ли там моих личных.
– Вы не помните, там есть где-нибудь черная тетрадь, толстая такая, старая, обложка по краям немного истрепана.