– Вы из милиции? – спросил он у Снегова.
– Нет. А разве для этого есть повод?
– Откуда я знаю. – Резко.
Авеличев обернулся. Чем-то он напоминал Ганнибала Лектера из фильмов и книг.
– С этой историей связаны смерти людей. Вы должны мне рассказать все, что знаете. Думаю, именно вы можете прояснить ситуацию. Вы ее отец.
– Последние полтора года она здесь не жила, – сказал Авеличев.
– Я знаю.
– Документы дайте поглядеть.
Максим дал ему паспорт. Только тогда хозяин включил тусклое бра и начал рассматривать документ.
– Снегов Максим Анатольевич? Хм… если не фальшивка, то все в порядке. Чем вы занимаетесь?
– Я писатель.
– Вот тоже работа для мужика, – проворчал Авеличев.
– Не хуже любой другой.
– Идемте в комнату.
Бра погасло. Максим снял ботинки и почти ничего не видя повесил куртку на крючок. Он добрался до комнаты с занавешенными шторами и сел в указанное кресло. Авеличев выключил маленький телевизор, стоящий на тумбочке, сел и взялся за сигарету.
– Можете курить, если приспичит.
Они сидели в сумерках. Так было даже лучше. Максим не видел лица хозяина, а тот наверняка плохо различал его.
– Откуда вы знаете мою дочь?
– Я ее не знаю и не знал. Так сложились обстоятельства. Сюда я пришел только после того, как провел небольшое расследование.
– Не такое уже и небольшое, видать.
– Не имеет значения… – Максим вынул свою записную книжку. Хозяин закурил, наблюдая за ним. С чего начать? Вопросов был миллион. – Вы готовы разговаривать со мной?
– Смотря, чего вам надо. – Говорил Авеличев с небольшим деревенским акцентом, на «о».
– Сегодня я был на похоронах своего друга, который погиб, сгорел при непонятных обстоятельствах. Сегодня же одна моя знакомая тоже хоронит человека, умершего таким же образом. Вы сказали, что она взялась за старое… Кто она? Ваша дочь?
– Подождите. – Авеличев поднял руку. – Для начала… От какой точки вы двигались?
– От дневника вашей дочери.
Авеличев молчал. Рука, державшая сигарету, дрожала.
– Значит, она вела дневник. Ясно.
– Вы не знали?
– Думал об этом, конечно, но она никому его не показывала, ни мне, ни матери. Значит, дневник… Быть не может.
– Что?
– Что в нем?
– Обыкновенные записи для личного дневника. По дням. Жизнь, мысли, ощущения… Он начат еще в 97 году. О ваших взаимоотношениях с женой. Простите, но я вынужден был прочесть.
Авеличев провел ладонью по лбу, рассмеявшись.
– Не все мертвецы успокаиваются сразу, да?.. Если читали, тогда знаете, что у нас с Галиной было не все в порядке. Мы жили как на войне. Удивляюсь, что продержались так много лет. Может быть, это часть проклятия, кто его там знает! Наверное, мы думали о Ксюше, оба… Пусть Галина и была такая, но о дочери она заботилась – в меру сил, насколько позволяло это…
– О чем вы говорите. Что это?
Авеличев курил быстро, теперь зажег новую сигарету.
– Мне ее практически насильно всучили, расписали как хорошую хозяйку, как распрекрасную будущую жену. А я что? Только что из армии пришел. Два года женщин не видел, а тут сразу, моя мать потащила меня на смотрины. Ну и справили все за три месяца. Я Галю знал с детства, но мы не общались, она мало с кем водилась тогда, некоторые ее чокнутой считали. Оказалось, не зря считали. Во мне-то гормоны бурлили, я ж не головой думал. Да и откуда было знать? Родители Галины хотели сбагрить дочь любой ценой. Я ее когда увидел взрослой, у них дома, мне она понравилась. Красивая, тихая, думал, что действительно хорошая жена для домашнего хозяйства. Но я, конечно, сомневался… Молодой был – тянуло погулять еще… Наобещали мне золотых гор, я и уши развесил, дурак. То, что Галина какая-то пришибленная и странная была, мне было наплевать. Посчитал, что в скромницы заделывается.
– То есть, вы не знали ничего о ее выходка, когда она была подростком?
– Нет, не знал. Удивительно, что в деревне удалось это скрыть. Пиромания, психоз – если и говорили об этом, то в шутку. А уж когда я женился на ней, все помалкивали, чтобы меня не расстраивать. А Галина давно уже ничего не выкидывала, смирная была. В быту нормальная. Мы не конфликтовали вообще первые два года. И выкрутасов никаких она не выделывала. А злость-то в ней росла. Боролась она со своим духом, а энергии идти некуда было, вот что я думаю… Потом стала она на мне злобу срывать. Особенно когда Ксюха появилась и мы в город переехали.
– А когда начались эти… странности?
Авеличев подумал.
– Наверное, вы из дневника сами знаете.
– Нет. Такого там нет.
– Когда Ксюхе было пять лет.
– В чем это выражалось?
– Это наше дело. Вам, если надо уж так знать, могу сказать, что моя жена не была самой собой.
– То есть? Вы думаете, она была психически нездорова?
– Это самое простое, но, наверно, точное… То, что с ней было связано, делало ее ненормальной. Иногда Галина принималась бормотать что-то сама с собой, я прислушивался, и оказывалось, что она произносит слова задом наперед. Особенно посреди ночи… мне даже хотелось убежать. Часто в доме стоял запах горелого. Он шел и от нее.
– Вы видели, как происходит борьба с этим?
– Не знаю, борьба или нет. Ну, своим глазами не видел. Я уходил на работу и все время ждал, что Галя что-нибудь выкинет. Она приходила раньше меня. Потом в тарелке оказывалась жженая бумага и куча спичек – это она так развлекалась. На все вопросы либо отмалчивалась, либо начинала кричать, обзываться. И тогда вонь горелого усиливалась, я слышал потрескивание, точно где-то разожгли костер. У меня крыша ехала, я сам в больного превращался, боялся за дочь, с ней ведь Галя могла сделать что угодно.
– И вы не обращались к врачам?
– Нет. Сор из избы не хотел выносить. Мне постоянно снились пожары, зарево от горящих домов. Я считал одно время, что вижу будущее… И каждый раз, когда я уже собирался разводиться и подавать в суд, чтобы забрать себе дочь, Галя вдруг становилась сама собой. Я думаю, это нечто руководило ей. Я не мог бросить жену. И Ксюха держала. – Авеличев потушил сигарету, поерзал на кресле. Возможно, раньше он предпочитал не трогать прошлое, а тут его заставили окунуться в него с головой. Максим ему посочувствовал. – Это вы хотели узнать?
– Кто-нибудь умирал в вашем окружении от… самовозгораний?
– Нет, – сказал Авеличев после паузы. – Такого не было. Не знаю даже, как это происходит… Хотя…
– Человек превращается в пепел меньше чем за минуту. Огромная температура уничтожает даже кости. Остается одежда, неповрежденная. И дыма, насколько мне известно, не бывает.
Авеличев закрыл глаза рукой и сидел так несколько мгновений.
– Мы жили замкнуто, друзей мало было. Я думал, что так лучше. Галя работала бухгалтером в небольшой конторе и подруг там не завела. Она и не стремилась конфликтовать там, это происходило только дома. Может быть, Галина понимала, что не имеет права подвергать окружающих опасности, теперь-то ее не спросить. Я не знаю, какие она использовала средства, чтобы держать свое проклятие в узде. Мне до сих пор страшно. И жалко ее. Она-то сама ни в чем не виновата. Она вела себя словно одержимая не по своей воле… Что-то прокляло ее род, она и понесла это на себе.
– Значит, вы верите, что это проклятие? – спросил Максим.
Ему крупно повезло, что отец Ксении оказался словоохотливым. Впрочем, ничего удивительного. Судя по всему, он живет в одиночестве и давно ни с кем не разговаривал с глазу на глаз. А про свое семейное черное пятно, наверное, вообще никогда…
– Мне кое-что ее мать рассказала.
– Я знаю о том, что она собиралась отвести Галину к волхву, но передумала.
– Это написано в дневнике Ксюши?
– Не очень подробно… – сказал Максим.
– Да, это я ей рассказывал, после того, как Галя умерла. Марина Федоровна перед смертью мне много чего раскрыла. А не пошла она к колдуну потому, что Галя явилась ей ночью накануне и приказала молчать, иначе убьет ее.
– Галина?
– Нет. Именно то, что вечно таскалось за ее спиной. Эта тварь, как ее не назови проклятую… Теща помнила, что Галина стояла возле ее кровати и грозила пальцем, а в глазах горели угли. Как в потухающем костре, мерцали. И вонь была якобы. Гарь.
У Максима мурашки побежали по спине… Призрак у кровати. Глубокие глаза-колодцы, на дне которых тлеют горячие угли.
– Вы ей поверили?
– Как я бы не поверил, сами посудите! – Воспоминания все сильнее выводили отца Ксении из равновесия. Голос стал неровным. – Я много лет наблюдал эту мерзость! А теща решилась мне открыть все, что знает, перед смертью, чувствовала, что долго после мужа не проживет…
– Извините, продолжайте, я слушаю.
Авеличев отвернулся к стене.
– Она и не повела дочь к волхву, потому что испугалась. Всеволод Алексеевич, муж, ничего не знал про этот случай. Он вообще считал, что Галина просто больная и ее нужно отправить не просто в спецшколу, а в дурдом. Я думаю, он прав. Тогда бы ничего не было. Может быть, Галина не вышла бы замуж вообще и не передала проклятие дальше. Было бы проще всем…
– Так что же это такое?
– Теща моя думала, что это от ее матери идет. Она тоже была не от мира сего. До четырех лет вообще не говорила, молчала. К семи годам стала сорванцом, с мальчишками все бегала, дралась. Теща говорит, что походила ее бабка, по словам родственников, на лохматого звереныша. Плохая наследственность, я думаю. Может, там что-то когда испортилось, породнились с чужаком, а другая кровь притянула зло… Хотя и другая есть версия, совсем… безумная…
– Какая?
– Я расскажу, не торопите.
Новая сигарета зардела в коротких пальцах Авеличева.
– Однажды эту девчонку увидели, что она роется в горячих углях от костра… Они тогда всей семьей ходили за грибами. Мать, отец, сестра отца и их дядя. Роется, значит, девчонка в углях, запросто берет их в руки и плюет на каждый. Тут дядя возьми и брякни: «Тянет ее свое. Родную кровь не перебьешь ничем… Оскверняет огонь, а потом с нас спросится». Девчонка посмотрела на него и что-то зашипела, никто ничего и не понял. Мать расплакалась. Дед рассказывал потом теще моей. Может, врал – пьяный был, как правило, поэтому его тянуло откровенничать. Мать Марины Федоровны, настоящая, умерла сразу, как родилась, а на самом деле это подкидыш… Его нашли в тот же день возле дома, лежащего на сорванном листе лопуха. Ни пеленок, никакой одежды не было. Роженица была без сознания, так ей и подсунули этого ребенка. Никто не знал, чей он. В деревне в тот день никто больше не рожал – и накануне тоже. Родственники решили все скрыть, но тогда, возле костра, дядя проговорился. Пришлось все матери рассказать. Она ответила: «Она чужая, я знаю, всегда чувствовала…» Оттуда это проклятие идет, я думаю. С огнем девчонка снюхалась. Не наша кровь тянула ее к золе и вызывала духа, и ничего с этим поделать было нельзя…
Максим молчал, пытаясь уложить всю новую информацию более-менее логичным образом. Значит, бабка Ксении вообще не из их рода, не из Авеличевых. Интересно получается.
– А как вы думаете, кто она была? Цыганка? Татарка? Мысли есть какие-нибудь?
– Нет, это ни одна народность, которая здесь на Урале живет. Нет – нечто иное. Нечеловеческое вообще.
– Почему вы так считаете?
Авеличев пожал плечами.
– Теща говорила. Она-то свою мать видела как-никак. Та будто пряталась за маской, за нормальным лицом, что ли. Очень редко что-то непонятное проявлялось. Мать Марины Федоровны была молчальницей, как повзрослела, вроде остепенилась и будто ушла в себя. И тоже…
– Что?
– Иногда говорила задом наперед. Или – тут, наверное, выдумала старуха перед смертью – на каком-то другом языке.
– Так кто она была? – настаивал Максим.
– Вы писатель, придумайте что-нибудь… Я бы больше определил, что она – не-человек. Подкидыш из лесу. А кто там обитает… поди разбери. – Хозяин рассмеялся. – Вот так не повезло.
Максим задыхался – то ли от того, что было сильно накурено, то ли от страха. Снова возникло чувство, что за они в комнате не вдвоем.
Итак, Галина прожила здесь много лет, здесь же росла Ксения. Почему старик еще жив?..
Возникали тысячи предположений насчет матери Галины, самых фантастических. Подкидыш из леса. А кто там обитает…
Эльфы, что ли? Эльфы, согласно легендам, часто подбрасывают людям своих детей…
– Кровь подкидыша передалась моей теще, но в ней она спала. Марина Федоровна была нормальной женщиной, безо всяких там сдвигов, а вот дочь ее – другое дело. В ней, выходит, чужое проявилось сильней всего. То, что за ней ходило, уже пришло в наш мир на правах хозяина. – Авеличев стал шептать, потянулся вперед. – Смотрите… Что если оно хочет окончательно перейти черту? Оно стало сильным. Оно перескочило к моей жене и сделало ее такой. От этих стен и ото всех нас нечто отделяло несколько шажочков. Оно шарило тут своей ручищей, а сейчас… Если вы говорите, что умирают люди, то… Сила растет, понимаете. Галя передала это наследство Ксюхе, а все для чего?..
Максим с трудом выговорил. Глотка была сухая.
– Чтобы сделать последний шаг?
– Вот именно, товарищ писатель. Думайте.
Снегов сделал резкое движение.
– Постойте. Так… давайте не будем нагнетать…
Авеличев рассмеялся. Его голос стал на октаву выше. Писатель начал думать, что у старика едет крыша. Но что же здесь удивительного?
– Значит, вы думаете, что ваша жена передала это вашей дочери?
– Я уверен.
– Ладно. Пойдем дальше… Вы были в хороших отношениях с Ксенией?
– В хороших. Мы вместе… спасались от Галины, когда она становилась совсем чужая. Я…
Авеличев шумно вздохнул. Максим решил, что он старается не заплакать.
– А потом между вами все изменилось? Правда? Это написано в дневнике.
– Однажды я понял, что Ксения меняется. В одно утро, я увидел в ее лице отпечаток лица Галины. Словно моя жена в нее вселилась… Я перепугался. Думал, что это у меня проблемы с головой, а потом это повторялось все чаще. Ксения начала выключаться, точь-в-точь как было с ее матерью. Характер Ксюши испортился. Она стала меня ненавидеть. Мы жили как враги… Я боялся ее, да, боялся, что она спалит меня, как ту кошку… Целыми неделями после окончания школы у Ксюши это длилось… Я сообразился, что все началось сызнова…
– Кошку? Какую?
– Соседскую. С первого этажа. Рыжая тварь все шлялась по подъезду и орала ночами. Так Ксения ее однажды спалила и мне похвасталась… то есть, не она похвасталась, а то, что было в ней, эта мерзость. Я вышел в подъезд посмотреть… От кошки остался один пепел, небольшая кучка на втором этаже. Ксения смеялась. Дух приобрел эту способность, так я думаю, потому, что стал ближе к нам. Я и сказал вам, что с людьми возгораний не было, все, что я знаю, это кошка…
– Ладно, хорошо. А как ваша дочь от вас ушла?
– Сказала, что я ей до смерти надоел, что я старый ублюдок. Почти так же говорила и жена когда-то, перед смертью. Я спросил, на что Ксюша жить будет, а она ответила, чтобы я катился ко всем чертям. Парень у нее был, деньги у него водились, и он ей снял квартиру.
– Почему ваша дочь покончила с собой?
Старик не сразу заговорил. Максиму показалось, что он нарочно выдерживает театральную паузу. Авеличев вынул платок, протер глаза.
– Ксюша мне иногда звонила, и мы разговаривали. Нормально разговаривали, без злобы. Но это было редко. Дочь сообщала мне, как там у нее с учебой. Бывало, извинялась. Я просил ее вернуться, а она отвечала, что не может…
– Она все знала?
– Знала и чувствовала, я думаю. Может, поэтому и ушла. Мать, которая наладила с ней контакт, наверняка хотела меня убить. Дочь спасала меня…
– Откуда вы знаете, что это ваша жена была?..
– Мне ведь тоже сны снились разные. Галина являлась часто после смерти и шептала, что я так просто от нее не отделаюсь, что она еще спросит с меня старые долги. Дескать, горюшка хлебну досыта. И Ксения якобы ей поможет… Она пыталась, но так как дочери не было уже здесь, то у Галины силенок не хватило.
Авеличев протянул руку и включил настольную лампу. Возник неровный круг желтого света. Хозяин квартиры внутри него казался древним страшным существом, троллем, злым волшебником, корпеющим над книгами с заклинаниями.
Авеличев расстегнул пуговицу на левом рукаве и закатал его до локтя.
– Вот что она сделала. Только пыталась. Ожог второй степени.
Максима передернуло. От запястья до локтя кожа была точно расплавлена, размазана. Островки розового перемежались с желтым, под тонким слоем наросшей кожи виднелись синие сосуды.
– Она загорелась после одного из звонков Ксении. Я сначала ничего не понял. Боли не было. Рука как будто засветилась. Я побежал в ванную, сунул руку под струю воды и закричал… Не от боли, а от ярости. Я прозвал Ксению. Я несколько раз повторил ее имя – и пламя погасло. Дочь мне помогла, хотя жила, можно сказать, на другом конце города.
– Думаете, она остановила то, что наслала на вас Галина?
– Не сомневаюсь. – Авеличев опустил рукав и застегнул пуговицу. – Огонь потух, появилась боль, я потерял сознание в ванной, а когда очухался, позвонил в скорую. Вот что я вам скажу… Если вы думаете о том, почему погибла моя дочь, не считайте это самоубийством из-за того, что она была ненормальная. Моя дочь не повесилась бы из-за какой-нибудь депрессии. Она убила себя, чтобы не стать такой же, как мать. Она сражалась с этим, а когда поняла, что проигрывает, решилась умереть. Только так можно было держать зло под контролем.
– Выходит, она зря умерла, – сказал Максим. Он делал старику больно, но сейчас его больше интересовала истина. История с призраком была практически завершена, остались некоторые мазки, чтобы целиком воссоздать цепь событий. Возможно, встречаться с Шевцовым вообще нет необходимости. – Стало еще хуже. Гибнут люди. Дух обретает силу. Его надо изгнать. Что нужно делать?
– Не знаю. Я над этим думал, но раз со смертью моей жены и дочери чудовище не исчезло, то, наверное, ничего не сделать.
– Мы пробуем войти с призраком в контакт. С кем мы общаемся?
– Скорее всего с Галиной. Или с тем духом. Но они могли и слиться. Понимаете, это уже не тени людей, они – части проклятия. Как я еще могу это описать? Не знаю! Я удивляюсь, почему до сих пор жив. Вы говорите, несколько людей сгорело, – и не рассказывайте, я не хочу знать про них, – так почему не сожгли меня?
Максим качнул головой.
– Тетрадь вашей дочери у меня. Сначала она была у моего друга, и он умер. Призрак замучил его, почти лишил рассудка, а потом сжег. Если в этой вещи что-то есть, то проклятие может передаваться через нее.
– Чего проще? – рассмеялся Авеличев. – Уничтожьте ее. Вещи мертвецов – штука опасная.
– Я хочу разобраться!
Старик вновь подался вперед.
– Когда вы появились, я подумал, что вы или ненормальный, или наркоман. Псих. Больной. Вы видели себя в зеркало? Если это все тетрадь, то уничтожьте ее…
– Мне сняться страшные сны. Почти такие же, какие вы описывали…
– Я об этом и говорю. Не стоит с этим шутить. По-моему, вы не понимаете, во что ввязались. Скоро будет поздно, товарищ писатель. Оно завладеет и вами, а потом, как вы и намекаете, выбросит как пустую упаковку… И перекинется, если уже не перекинулось, на тех, кто рядом. Прекратите это сами. Или оно вами уже управляет?
– Не имею понятия, – признался Снегов. – Тетрадь была у подруги Ксении, потом, якобы случайно, попала к ее парню, а от него к моему приятелю. Сейчас дневник у меня. Что меня ждет?
– Вы обречены, если не остановитесь сейчас, – сказал старик. – Или если дух перешагнул последнюю линию, обречены сто процентов!
Вдруг он действительно перешагнул? Его способность влиять на материальные предметы возрастает.
Вновь Максим увидел себя, отчаявшегося и готового на все ради вдохновения. Насколько сильно он приказывал себе в прошлом забывать страшные моменты своей писательской жизни? Что он получал в довесок к музе? Какова цена?
– Мне нужно осмотреть вещи Ксении, которые вы забрали из ее квартиры, – сказал он.
– Зачем?
– Мне нужны недостающие листы из дневника. Может, в них есть какая-то зацепка.
Авеличев закурил, встал из кресла и пошаркал в другую комнату.
– Там не так много. Одежда. Книги, тетради с конспектами, всякая мелочь… – Он вернулся с небольшой картонной коробкой. – Я в нее не заглядывал, точно не помню, что там есть. Смотрите, если чем-то поможет. – Старик поставил коробку перед писателем на столик. – Все собирался выбросить вещи, но рука не поднимается.
Максим увидел лежащий сверху полиэтиленовый пакет с бельем, отложил его в сторону. Внизу лежали тетради, книжки, косметическая мелочь. Вещей удивительно мало. Максим ощутил дрожь – этим всем пользовался мертвец всего какой-то год назад. Из коробки пахнуло человеческим запахом, и Максим мог себе представить, какая атмосфера была в квартире, когда там жила Ксения. Было полное ощущение того, что эта девушка сидит рядом, смотрит на него, дышит его в спину.
Снегову было стыдно, что он занимается досмотром, однако он не чувствовал, что дух самоубийцы его осуждает. Если Ксения где-то рядом, она, вероятно, наблюдает за ним с любопытством. Чувствует ли ее Авеличев?
Чувство угрозы, посетившее Максима поначалу, растворилось. В который раз Снегов спрашивал себя, как может Ксения убивать? Пусть она убила себя – это факт. Значит ли это, что она соединилась с призраком, перешедшим к ней от матери? По версии отца, Ксения, наоборот, хотела защитить от привидения окружающих, не дать ему продвинуться дальше в реальность.
Что-то не сходится. Чем больше Максим узнает, тем сильней ощущение ошибки.
Девушка, стоящая возле дверей, улыбнулась и покачала головой…
Он начал перелистывать книги и тетради, исписанные тем же аккуратным почерком, какой был в дневнике. Авеличев сидел и курил, посматривая на гостя. Снегов заметил нехороший блеск у него в глазах. В комнате сделалось как будто холодней. Писатель вспомнил, какая погода снаружи, и содрогнулся.
Он терпеливо просматривал одну книгу за другой, одну тетрадь за другой. И потел, чувствуя на себе взгляд Авеличева. Молчание раздражало.
В тетрадях с конспектами было много свернутых вдвое листов с дополнительными записями, контрольными работами, набросками курсовых. Все их надо было просмотреть. Хотя Максим и старался работать быстро, на это ушло еще почти двадцать минут. Авеличев за это время выходил из комнаты и возвращался, так же не произнося ни слова.
Недостающие листы дневника Снегов все-таки нашел, в прозрачном файле, вместе с записями насчет так и не сделанной дипломной работы. Максим проверил листы, посмотрел на номера. Все верно – с 81 по 90.
– И что там? – спросил старик.
– Здесь они. Ксения их вырезала бритвой.
– Зачем?
– Не знаю. Мне нужно их внимательно прочесть. Можно я их возьму?
– Забирайте. Можете все забирать.
– Спасибо. Больше не нужно.
Максим быстро сложил все обратно в коробку и пристроил крышку на место. Теперь ему хотелось немедленно уехать, встретиться с Диной или хотя бы обсудить новости по телефону.
– Спасибо вам, я пойду. Время поджимает.
Максим отправился в прихожую, Авеличев пошел за ним. Снегов заметил, что голова старика как-то странно дергается. Находиться в квартире стало вовсе неприятно.
Максим натянул ботинки, надел куртку и ухватился за зонт. Замки щелкали и лязгали у него за спиной.
С этого момента Снегову почудилось, что время стало идти гораздо медленней. Его собственные движения казались неуклюжими, лишенными обычной быстроты. В нос ударил запах гари. Максим еще не повернулся к двери, он смотрел в коридор, в противоположную сторону.
К нему двигалось нечто, окруженное волнами раскалившегося воздуха, – человеческая фигура, состоящая из языков пламени. Максим замер.
За его спиной пронзительно застонал старик. Он привалился к косяку, закатил глаза, еле держась на ногах. Изо рта пошла пена. Коленки затряслись.
Максим видел, как призрак приближается к нему, преодолевая тысячи и миллионы световых лет расстояния. Бездна пространства – и всего один шажок до нашего мира. Снегов ощущает нарастающий жар.
Ну вот, кажется, дух добрался и до него. Жаль, он ни о чем не успеет рассказать Дине. Она, возможно, будет следующая.
Из транса Максима вырвал хрипло-визгливый голос Авеличева.
– Убирайтесь быстрей отсюда! Слышите?! Уходите! Уходит!
Максим повернулся к нему. Старик бился затылком об косяк двери, пена текла по подбородку, лицо перекошено.
– Оно убьет вас, бегите! Я его не вечно могу держать!
Тут из его глотки вырвалось что-то невообразимое. Лающая фраза, разорванная на четкие отрывки, то растягивающиеся, то сжимающиеся до размеров вдоха. Старик распахнул рот и выдал следом точно такое же, только еще более страшное.
Слова, произнесенные задом наперед. Максим не понял ничего – он рвался прочь, осознавая, что призрак уже у него за спиной.
– Убейте этот дневник! – завопил Авеличев. – Или убейте себя! Она вас уничтожит, а потом пойдет дальше!
…Максим не помнил, как выбрался из квартиры и подъезда. Через несколько минут он уже мчался не разбирая дороги прочь от дома, разбрызгивая жижу, состоящую из глины и песка. Дождь был просто ледяным, лился за шиворот, бил в лицо.
Писатель подбежал к машине и долго не мог попасть в нее. Сигнализация вопила до тех пор, пока Максим немного не пришел в себя и не отключил ее. Снегов упал на сиденье, захлопнул дверцу. Гарь все еще преследовала его.
Писатель озирался, думая, что призрак последовал за ним, но ничего не обнаружил.
Чертов агент по недвижимости начал гореть в машине, а закончил несколькими секундами позже на асфальте, став кучкой пепла, который смыло в ливневую канализацию.