Страница:
Вырубова. Григорий целует, целует… (Поднимает руки и несколько раз кружится.)
Протопопов. Что ты делаешь со мной?.. Я мал, я убог, ты хочешь войти в меня… Ты входишь в меня! О Григорий, о свет небесный! (Также поднимает руки и кружится вокруг себя.) Во имя духа, во имя духа, во имя духа… (Издает вопль.)
Царица. Здравствуй, здравствуй, Григорий.
Протопопов. И жив вечно… Свет вокруг меня… Ангелы… Я в Протопопова вошел… Это я, ты не бойся, мама… Протопопов хороший человек… преданный человек… держись за него, мама… Протопопов тебя спасет и Алешу спасет… Протопопов твое царство спасет… Мама, милая, дорогая, пребываю, благословляю, приказываю, мама, мама, что ты медлишь… Опомнись, бери власть… Бери державу… Единая венценосная, мать сына твоего… Александра Великая… Первая… единая… регентша… Регентша… регентша… регентша… (Начал кружиться.) Во веки веков… аминь. (Упал.)
Царица (в исступлении). Григорий, Григорий… я слышу тебя!
Картина вторая
Картина третья
Чудеса в решете
Действие первое
Протопопов. Что ты делаешь со мной?.. Я мал, я убог, ты хочешь войти в меня… Ты входишь в меня! О Григорий, о свет небесный! (Также поднимает руки и кружится вокруг себя.) Во имя духа, во имя духа, во имя духа… (Издает вопль.)
Царица поднимается и дико смотрит на него. Протопопов начинает говорить голосом Распутина.Ну, я здесь. Ну, я с тобой, мама. Здравствуй.
Царица. Здравствуй, здравствуй, Григорий.
Протопопов. И жив вечно… Свет вокруг меня… Ангелы… Я в Протопопова вошел… Это я, ты не бойся, мама… Протопопов хороший человек… преданный человек… держись за него, мама… Протопопов тебя спасет и Алешу спасет… Протопопов твое царство спасет… Мама, милая, дорогая, пребываю, благословляю, приказываю, мама, мама, что ты медлишь… Опомнись, бери власть… Бери державу… Единая венценосная, мать сына твоего… Александра Великая… Первая… единая… регентша… Регентша… регентша… регентша… (Начал кружиться.) Во веки веков… аминь. (Упал.)
Царица (в исступлении). Григорий, Григорий… я слышу тебя!
Занавес
Картина вторая
Там же, конец февраля. Протопопов ходит взволнованный, останавливается перед лакеем.
Протопопов. Ты сам из народа? Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Протопопов. Обожаешь свою государыню?
Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Протопопов. Ты что же, всем доволен, братец?
Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Протопопов. Ну а не хотел бы, например, чтобы у нас была республика?
Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Протопопов. Ты из народа, – скажи, ну, объясни, чего они хотят?
Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Царица (входит). Здравствуйте, Александр Дмитриевич, что нового в Петрограде? Ани заболела корью.
Протопопов. Ваше величество, боже, боже, горе слезное, и роскошь сделалась бесценной, и кимвалы без защиты.
Царица. Аминь. Беспорядки, я надеюсь, кончаются?
Протопопов. Ваше величество, я говорил с народом, я разговаривал даже с извозчиками инкогнито, – все обожают свою государыню, но хотят хлеба и сухарей. Беспорядочные толпы рабочих, дезертиров и обывателей продолжают скопляться на улицах.
Царица. Необходимо ввести карточную систему, и они успокоятся. Теперь карточки в каждой стране, и все довольны. У нас же ничего не умеют устроить.
Протопопов. Ваше величество, проект карточной системы у меня в портфеле. До его введения мы будем выпекать хлеб в военных пекарнях. Господь поможет нам. У нас достаточно войск. Боже, боже, храни венценосцев… Сегодня толпой убит полицейский пристав на Знаменской площади.
Царица. Он будет в раю.
Протопопов. Толпа убила еще несколько человек… Вся беда от зевающей публики, раненых солдат и курсисток, которые подстрекают рабочих.
Царица. Можно удивляться: у них нет каких-то сухарей, и они делают беспорядки. Это – исключительно хулиганское движение. Мальчишки и девчонки бегают по городу и кричат, что у них нет хлеба, исключительно для того, чтобы создать возбуждение. А рабочие бегают и кричат только потому, что не желают работать.
Протопопов. Исключительное хулиганское движение.
Царица. Я уверена, что если бы погода была очень холодная, например – мороз градусов девятнадцать или двадцать, они бы все сидели дома.
Протопопов. Хороший мороз моментально бы прекратил революцию.
Царица (изумленно, насторожилась). Революцию?
Протопопов. Простите, у меня жар, ваше величество, у меня бред… Я взволнован…
Царица (показывает телеграмму). Александр Дмитриевич, вот телеграмма государя з ответ на мои отчаянные телеграммы… «Мысленно постоянно с тобою. Дивная погода. Масса новых снимков».
Протопопов. Боже, боже, храни его.
Царица. Государь, как ребенок, не понимает, что в эти дни нельзя заниматься фотографией. Мои глаза болят от слез, ко я решилась…
Протопопов. В священном заговоре императрицы примут участие все верные слуги, все, кто носит бога в сердце.
Царица. Сегодня же вы пошлете курьера в Швейцарию передать ответ графу Чернику – мое согласие… Мир…
Протопопов. Слушаюсь, ваше величество.
Царица. Я вызвала генерала Хабалова. Сейчас при вас я прикажу ему оцепить войсками Государственную думу и арестовать всех. Завет отца Григория будет исполнен.
Протопопов (падает па колени, протягивает руки). Приветствую правительницу России… Грядет царствие Алексея Второго…
Xабалов (быстро входит, красный, возбужденный). Ваше величество!
Царица. Генерал!
Xабалов. Чрезвычайно тревожные известия, ваше величество. Я прискакал, простите Христа ради… Сейчас близ Царского мой автомобиль был обстрелян.
Царица (звонит). Я слушаю вас.
Xабалов. Резервные полки отказываются стрелять в народ.
Царица. Они не хотят стрелять? Как же они смеют не хотеть?
Xабалов. Войска совершенно деморализованы… Командный состав арестован или разбежались… Солдаты смешиваются с толпой. Ваше величество, необходимо хотя бы один кавалерийский кадровый полк… Одного удара по Невскому будет достаточно, чтобы разогнать весь сброд.
Протопопов. Ваше превосходительство, все-таки странно – тридцать тысяч войск не могут справиться с какими-то хулиганами.
Xабалов. Попробуйте, ваше превосходительство, командовать сами петроградским гарнизоном… Казармы полны агитаторов. Повсюду разбрасываются преступные листки…
Царица. Возьмите взводный полк… Гвардейский экипаж…
Xабалов. А вдруг, ваше величество, среди них революционеры, и вы останетесь без охраны. С минуты на минуту беспорядки могут перекинуться в Царское.
Протопопов. Невозможно.
Xабалов. Нельзя ли получить кадровые войска хотя бы из Пскова?
Царица. Я телеграфирую в ставку – выслать отряд и командование поручить преданному нам генералу Иванову.
Xабалов. Слушаюсь. (Садится, пишет телеграмму.)
Протопопов. Глазное пустить слух, что у нас много сухарей, запасы сухарей. Население обожает царствующую семью и хочет хлеба.
Xабалов. Подпишите, ваше величество.
Хабалов. Я говорил – перекинулось… Это – конец…
Протопопов. Вы не смеете впадать в панику, ваше превосходительство.
Царица. Какие-то оборванцы… Возмутительно… Мои матросы не допустят…
Протопопов. Стрелять… стрелять… (Держась за голову, раскачивается.)
Царица. Почему матросы не стреляют?..
Протопопов на цыпочках незаметно уходит из комнаты.
Царица. Вот мои матросы… Они бегут… Что они делают?..
Протопопов. Ты сам из народа? Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Протопопов. Обожаешь свою государыню?
Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Протопопов. Ты что же, всем доволен, братец?
Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Протопопов. Ну а не хотел бы, например, чтобы у нас была республика?
Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Протопопов. Ты из народа, – скажи, ну, объясни, чего они хотят?
Лакей краснеет и выкатывает глаза.Протопопов. Я тебя спрашиваю, если будет довольно хлеба, то и все будут довольны?.. Ведь так?
Лакей. Так точно, ваше превосходительство.
Царица (входит). Здравствуйте, Александр Дмитриевич, что нового в Петрограде? Ани заболела корью.
Протопопов. Ваше величество, боже, боже, горе слезное, и роскошь сделалась бесценной, и кимвалы без защиты.
Царица. Аминь. Беспорядки, я надеюсь, кончаются?
Протопопов. Ваше величество, я говорил с народом, я разговаривал даже с извозчиками инкогнито, – все обожают свою государыню, но хотят хлеба и сухарей. Беспорядочные толпы рабочих, дезертиров и обывателей продолжают скопляться на улицах.
Царица. Необходимо ввести карточную систему, и они успокоятся. Теперь карточки в каждой стране, и все довольны. У нас же ничего не умеют устроить.
Протопопов. Ваше величество, проект карточной системы у меня в портфеле. До его введения мы будем выпекать хлеб в военных пекарнях. Господь поможет нам. У нас достаточно войск. Боже, боже, храни венценосцев… Сегодня толпой убит полицейский пристав на Знаменской площади.
Царица. Он будет в раю.
Протопопов. Толпа убила еще несколько человек… Вся беда от зевающей публики, раненых солдат и курсисток, которые подстрекают рабочих.
Царица. Можно удивляться: у них нет каких-то сухарей, и они делают беспорядки. Это – исключительно хулиганское движение. Мальчишки и девчонки бегают по городу и кричат, что у них нет хлеба, исключительно для того, чтобы создать возбуждение. А рабочие бегают и кричат только потому, что не желают работать.
Протопопов. Исключительное хулиганское движение.
Царица. Я уверена, что если бы погода была очень холодная, например – мороз градусов девятнадцать или двадцать, они бы все сидели дома.
Протопопов. Хороший мороз моментально бы прекратил революцию.
Царица (изумленно, насторожилась). Революцию?
Протопопов. Простите, у меня жар, ваше величество, у меня бред… Я взволнован…
Царица (показывает телеграмму). Александр Дмитриевич, вот телеграмма государя з ответ на мои отчаянные телеграммы… «Мысленно постоянно с тобою. Дивная погода. Масса новых снимков».
Протопопов. Боже, боже, храни его.
Царица. Государь, как ребенок, не понимает, что в эти дни нельзя заниматься фотографией. Мои глаза болят от слез, ко я решилась…
Протопопов. В священном заговоре императрицы примут участие все верные слуги, все, кто носит бога в сердце.
Царица. Сегодня же вы пошлете курьера в Швейцарию передать ответ графу Чернику – мое согласие… Мир…
Протопопов. Слушаюсь, ваше величество.
Царица. Я вызвала генерала Хабалова. Сейчас при вас я прикажу ему оцепить войсками Государственную думу и арестовать всех. Завет отца Григория будет исполнен.
Протопопов (падает па колени, протягивает руки). Приветствую правительницу России… Грядет царствие Алексея Второго…
Xабалов (быстро входит, красный, возбужденный). Ваше величество!
Царица. Генерал!
Xабалов. Чрезвычайно тревожные известия, ваше величество. Я прискакал, простите Христа ради… Сейчас близ Царского мой автомобиль был обстрелян.
Царица (звонит). Я слушаю вас.
Xабалов. Резервные полки отказываются стрелять в народ.
Царица. Они не хотят стрелять? Как же они смеют не хотеть?
Xабалов. Войска совершенно деморализованы… Командный состав арестован или разбежались… Солдаты смешиваются с толпой. Ваше величество, необходимо хотя бы один кавалерийский кадровый полк… Одного удара по Невскому будет достаточно, чтобы разогнать весь сброд.
Лакей входит.Царица. Стакан воды.
Лакей уходит.Xабалов. Иначе я ни за что не отвечаю.
Протопопов. Ваше превосходительство, все-таки странно – тридцать тысяч войск не могут справиться с какими-то хулиганами.
Xабалов. Попробуйте, ваше превосходительство, командовать сами петроградским гарнизоном… Казармы полны агитаторов. Повсюду разбрасываются преступные листки…
Царица. Возьмите взводный полк… Гвардейский экипаж…
Xабалов. А вдруг, ваше величество, среди них революционеры, и вы останетесь без охраны. С минуты на минуту беспорядки могут перекинуться в Царское.
Протопопов. Невозможно.
Xабалов. Нельзя ли получить кадровые войска хотя бы из Пскова?
Царица. Я телеграфирую в ставку – выслать отряд и командование поручить преданному нам генералу Иванову.
Xабалов. Слушаюсь. (Садится, пишет телеграмму.)
Протопопов. Глазное пустить слух, что у нас много сухарей, запасы сухарей. Население обожает царствующую семью и хочет хлеба.
Xабалов. Подпишите, ваше величество.
Царица подписывает телеграмму.Я печатаю воззвание к населению в самых решительных и успокоительных тонах: сухарей сколько угодно, подвоз муки обеспечен, население должно в порядке разойтись по домам, крикуны расстреливаются на месте…
Лакей входят с подносом.Протопопов. Наша опора – господь и молитвы святого друга, который там предстательствует.
За окном пение, крики, выстрелы. Лакей роняет поднос. Царица вскрикивает. Все кидаются к окну.Царица. Что это? С флагами?
Хабалов. Я говорил – перекинулось… Это – конец…
Протопопов. Вы не смеете впадать в панику, ваше превосходительство.
Царица. Какие-то оборванцы… Возмутительно… Мои матросы не допустят…
Пение за окнами.Они должны стрелять…
Протопопов. Стрелять… стрелять… (Держась за голову, раскачивается.)
Царица. Почему матросы не стреляют?..
Протопопов на цыпочках незаметно уходит из комнаты.
Царица. Вот мои матросы… Они бегут… Что они делают?..
Хабалов на цыпочках незаметно выходит из комнаты.Они давали присягу… Они покидают меня? (Оборачивается, видит, что осталась одна, спиной к окну, вцепилась в подоконник, глаза с ужасом расширены.) Они ушли!..
Занавес
Картина третья
Там же. Вырубова сидит на койке в жару. Царица у окна. Рассвет.
Вырубова. Где государь? Сана, где государь? Пошли за ним аэроплан. Прошу тебя, котик.
Царица. Ани, ляг, тебе вредно волноваться. Я хотела послать аэроплан, но все летчики исчезли.
Вырубова. Где государь?
Царица. Государь во Пскове, – не имея за собой армии, пойман, как мышь в западню… Я буду стоять до конца. Венец дан мне богом, и один бог вправе отнять его. Если государя принудят дать конституцию, – то это еще не значит, что мы навсегда отречемся от своих прав. Бог любит своего помазанника и восстановит его в своем праве… И мы не обязаны исполнять того, что вырвано недостойным образом… О, только пусть он не дает им уступок… Никаких уступок негодяям и бунтовщикам…
Вырубова. Нас все бросили. Я боюсь. Мне страшно, Сана…
Царица. Две роты сводного полка верны мне… Они охраняют дворец и не впустят чернь… О боже, боже мой… Только бы продержаться еще несколько дней… Ани, я послала ему телеграмму во Псков и с минуты на минуту жду ответа… Я телеграфировала: никаких уступок… Пусть он будет на этот раз тверд… Войска на фронте узнают, что их императора задержали в каком-то Пскове какие-то железнодорожники и оборванцы… Войска возмутятся, разнесут, разнесут проклятый Петроград… Какая низость!.. Какая подлость!.. Задерживать своего государя… О, они потерпят жестокую кару там, в Петрограде…
Вырубова. Мне страшно… Ты слышишь… Уходят… Это войска уходят.
Царица. Ани, сегодня вершина несчастий, но бог поможет нам. Мне говорили сегодня, Дума и Советы уже грызутся не на живот, а на смерть… Временное правительство и Советы – две змеи, они грызут друг другу головы. Они уже в панике… Еще несколько дней, и эта Дума, эти депутаты, эти социалисты приползут сюда на коленях пресмыкаться, будут умолять меня взять власть…
Царица. Нет, я уверена, государь сейчас снова во главе войск.
Вырубова (берет трубку). Сана, это известия со станции Дно… Государь отрекся от престола за себя и за наследника.
Царица. Это ложь… он лжет!.. Тогда пусть войска присягают мне… (Бежит к окну и отворяет его.)
Вырубова. Сводный полк?..
Царица. Все… Мы брошены…
Вырубова. Я не хочу… Я не хочу умирать… Сана, мне страшно… Ты слышишь… сюда идут…
Царица. Но я не отреклась от престола. Они увидят меня, и они испугаются.
Рабочий. Вы арестованы, гражданка.
Вырубова. Где государь? Сана, где государь? Пошли за ним аэроплан. Прошу тебя, котик.
Царица. Ани, ляг, тебе вредно волноваться. Я хотела послать аэроплан, но все летчики исчезли.
Вырубова. Где государь?
Царица. Государь во Пскове, – не имея за собой армии, пойман, как мышь в западню… Я буду стоять до конца. Венец дан мне богом, и один бог вправе отнять его. Если государя принудят дать конституцию, – то это еще не значит, что мы навсегда отречемся от своих прав. Бог любит своего помазанника и восстановит его в своем праве… И мы не обязаны исполнять того, что вырвано недостойным образом… О, только пусть он не дает им уступок… Никаких уступок негодяям и бунтовщикам…
Вырубова. Нас все бросили. Я боюсь. Мне страшно, Сана…
Царица. Две роты сводного полка верны мне… Они охраняют дворец и не впустят чернь… О боже, боже мой… Только бы продержаться еще несколько дней… Ани, я послала ему телеграмму во Псков и с минуты на минуту жду ответа… Я телеграфировала: никаких уступок… Пусть он будет на этот раз тверд… Войска на фронте узнают, что их императора задержали в каком-то Пскове какие-то железнодорожники и оборванцы… Войска возмутятся, разнесут, разнесут проклятый Петроград… Какая низость!.. Какая подлость!.. Задерживать своего государя… О, они потерпят жестокую кару там, в Петрограде…
Вырубова. Мне страшно… Ты слышишь… Уходят… Это войска уходят.
Царица. Ани, сегодня вершина несчастий, но бог поможет нам. Мне говорили сегодня, Дума и Советы уже грызутся не на живот, а на смерть… Временное правительство и Советы – две змеи, они грызут друг другу головы. Они уже в панике… Еще несколько дней, и эта Дума, эти депутаты, эти социалисты приползут сюда на коленях пресмыкаться, будут умолять меня взять власть…
Лакей входит с подносом, на котором телеграмма.Вырубова. От государя? Царица (берет телеграмму). Иди…
Лакей уходит.Непонимаю. Это – не от государя… Это – моя телеграмма ему… Псков… Тут что-то написано карандашом… «Местонахождение адресата неизвестно»… Почтовый чиновник называет императора всероссийского «адресат»!
Звонок телефона.Вырубова. Сана, Сана, я говорю, его уже нет во Пскове.
Царица. Нет, я уверена, государь сейчас снова во главе войск.
Звонок. Царица берет трубку.Я не могу… Это так страшно… Нет, нет… (Опять в трубку.) Павел, да, это я с тобой говорю… Я не понимаю тебя… Я не понимаю тебя…
Вырубова (берет трубку). Сана, это известия со станции Дно… Государь отрекся от престола за себя и за наследника.
Царица. Это ложь… он лжет!.. Тогда пусть войска присягают мне… (Бежит к окну и отворяет его.)
Слышна песня уходящих войск.Проклятые… И они уходят… Последние…
Вырубова. Сводный полк?..
Царица. Все… Мы брошены…
Вырубова. Я не хочу… Я не хочу умирать… Сана, мне страшно… Ты слышишь… сюда идут…
Царица. Но я не отреклась от престола. Они увидят меня, и они испугаются.
За окном крики, песня. Входят четверо рабочих с винтовками и становятся у дверей, сурово, как бы не замечая царицы.Кто вы такие? Как вы осмелились войти?.. Пошли прочь…
Рабочий. Вы арестованы, гражданка.
Занавес
Чудеса в решете
Комедия в четырех действиях
Действующие лица
Любовь Александровна Кольцова, девушка из провинции.
Алеша (Алексей Иванович), вузовец.
Иван Кузьмич Шапшнев, управдом, бывший лавочник
Адольф Рафаилович Рудик, блестяще одет. Делец.
Семен Визжалов, он же граф Табуретккн, вор.
Марго, девушка легкого поведения, сожительница Визжалова.
Михаил Михайлович Бирюков, председатель жил-товарищества.
Валентин Аполлонович Хинин, актер-эстрадник.
Евдокия Кондратьевна Журжина, домашняя портниха, средних лет.
Федор Павлович Июдин, зловредный старичок.
Теппер, крупье.[45]
Григорий Захарович, содержатель кавказского кабачка.
Газетчик.
Левкин.
Человек в тюбетейке.
Ухов, сибиряк.
Лоханкин, клубный жучок, или марафон.
Соня Огурцова, проститутка.
Посетители игорного клуба: нищий на костылях, толстомордый бандит, сердитая женщина, шкеты, торговцы и другие.
Первое действие – на дворе дома на Петербургской стороне.
Второе действие – в игорном клубе.
Третье действие – в кавказском кабачке.
Четвертое действие – на набережной у ворот дома на Петербургской стороне. Между первым и четвертым действиями проходит несколько часов.
Любовь Александровна Кольцова, девушка из провинции.
Алеша (Алексей Иванович), вузовец.
Иван Кузьмич Шапшнев, управдом, бывший лавочник
Адольф Рафаилович Рудик, блестяще одет. Делец.
Семен Визжалов, он же граф Табуретккн, вор.
Марго, девушка легкого поведения, сожительница Визжалова.
Михаил Михайлович Бирюков, председатель жил-товарищества.
Валентин Аполлонович Хинин, актер-эстрадник.
Евдокия Кондратьевна Журжина, домашняя портниха, средних лет.
Федор Павлович Июдин, зловредный старичок.
Теппер, крупье.[45]
Григорий Захарович, содержатель кавказского кабачка.
Газетчик.
Левкин.
Человек в тюбетейке.
Ухов, сибиряк.
Лоханкин, клубный жучок, или марафон.
Соня Огурцова, проститутка.
Посетители игорного клуба: нищий на костылях, толстомордый бандит, сердитая женщина, шкеты, торговцы и другие.
Первое действие – на дворе дома на Петербургской стороне.
Второе действие – в игорном клубе.
Третье действие – в кавказском кабачке.
Четвертое действие – на набережной у ворот дома на Петербургской стороне. Между первым и четвертым действиями проходит несколько часов.
Действие первое
Двор на Петербургской стороне. Направо и налево – двери черных ходов. У двери направо надпись: «Управдом». Сбоку, в глубине, покатая крыша сарая. На ней лежит Л е в к и н, голый. В глубине – набережная, река, баржа с булыжником. Алеша возит тачкой камни с баржи на берег. Налево, у черного хода, на табуретке сидит Ж у р ж и н а, шьет. По двору гуляет И ю д и н с собакой. В окне, за горшками с цветами, виден управдом Ш а п ш н е в. Слышен гул воздушного винта. Июдин, Журжина, Шапшнев – в окошке, Марго – в окошке, Алеша – на набережной – поднимают головы и глядят на небо.
Хинин (торопливо высунулся из окна). Что случилось? В чем дело? (Взглянул на небо.) Дирижабль… Эка штука. (Скрылся в окне.)
Шапшнев. Резиновый. (Скрылся в окне.)
Журжина. Летят люди выше птицы небесной, летают выше облаков. Как это они летают? Отчего, Федор Павлович?
Июдин. Водород. Накачают в баллон, посадят комсомольцев и летают. Ничего хитрого.
Шапшнев (в окне). Один обыватель заинтересовался – полетать. Его подняли. Он оттуда турманом – как загудит!.. Вот тебе и полетел…
Июдин. Потише орите, у моей собаки желудок действует. (Разглядывает в лупу что-то на земле.)
Шапшнев. Константин!
Журжина. Дворник ушедши, Иван Кузьмич.
Шапшнев. Куда?
Журжина. С какой-то дамочкой на Елагин остров.
Шапшнев. Это ему у Рудика полтора рубля дали, – дрова носил. Нет чтобы не пропить. (Потянул носом.) Это откуда вонища?
Журжина. В шестнадцатом номере требуху варят, – ведь праздник, Иван Кузьмич.
Шапшнев. Какую требуху? Телячью? (Не получив ответа, скрылся.)
Июдин (Журжиной). Я так это и знал.
Журжина. Знаете, Федор Павлович, я сегодня сон видела, такой приличный, интересный…
Июдин. У Мономаха опять пузырчатые глисты.
Журжина. Скушали они что-нибудь неподходящее.
Июдин. Пыль, несущаяся по неметеным и отвратительным улицам, содержит в себе пузырчатые глисты. Они попали в желудок моей собаки благодаря Откомхозу.
Шапшнев (опять в окне). Это что такое насчет Откомхоза?
Июдин. От имени моей собаки благодарю Отдел коммунального хозяйства за санитарное состояние нашей набережной.
Шапшнев. Вот как. (Скрылся.)
Журжина. Федор Павлович, извините меня, расскажу вам про этот сон мой. Увидела я аккурат наш двор и все такое грязное, облупленное – обыкновенное. И будто я вот так же сижу, шью панталоны проститутке Марго. (Кивает на окошко.) Вон ей. И будто несут по двору шелковое платье, – вот так – на обеих руках, – белое подвенечное, с кружевами. И я еще думаю: как так? Неужели в нашем доме невеста? Кто она? И сама я плачу, сама рыдаю. И хочу спросить: кто невеста, кто она? И тут невеста выходит с черного хода и берет это шелковое платье. Знаете, кто она? Люба.
Июдин. Какая Люба?
Журжина. Ну, Люба Кольцова, из третьего номера, Любовь Александровна. Ее беднее на нашем дворе нет. Она из Рязани, рассказывают, пешком пришла. Ну, просто пришла в Ленинград за счастьем. И она, безусловно, голодная, безработная.
Июдин. Так что же, по-вашему?
Журжина. Нет, Федор Павлович, эта девушка должна скончаться в непродолжительном времени. Белое платье – саван.
Июдин. Ну…
Журжина. Саван. (Вытирая глаза.) Такая прелестная, приличная…
Марго (высунувшись из окна, вытряхивает юбку). Про кого это?
Шапшнев (из окна). Эй, там, – в шестнадцатом номере, трясете!
Марго. А что, – нельзя?
Шапшнев. Постановлением правления трясти ковры, дорожки, шерстяные вещи дозволяется только от шести до восьми утра.
Марго. Так это же юбчонка.
Шапшнев. Все разно, и юбку трясти воспрещается.
Марго. Извините. (Скрылась.)
Бирюков (появляется на дворе с большим листом, прикрепляет его к двери управдома). Хочешь не хочешь, а прочтешь…
Июдин. Председатель опять какую-нибудь гадость приклеит.
Журжина (мотает головой). Тише, тише.
Июдин. Мономах, назад!
Бирюков (насмешливо). Мономах.
Июдин. По конституции не запрещается называть собак монархическими именами. Вот и – Мономах.
Бирюков (зовет). Товарищ Шапшнев!
Шапшнев (в окне). Здесь, Михаил Михалыч.
Бирюков. Хорошо бы клейстеру.
Шапшнев. Сейчас я с клейстером.
Бирюков. Пролетел первый советский дирижабль, первый пробный полет. А у нас хоть бы что, – сидят, сны толкуют. Да про глисты. Да, уж у нас дом – болото!
Июдин. Не агитация – факты нужны.
Бирюков. И будут.
Шапшнев (вышел во двор, подает клейстер). Вы его слюнями разболтайте, засох.
Бирюков. Опять от вас запах тяжелый, товарищ Шапшнев.
Шапшнев. Зуб лечил. Полрюмки на дупло – моментально проходит.
Бирюков (приклеив лист). Почитайте. Для всех сознательных и для всех бессознательных. (Отходит и читает список недоимщиков.)
Шапшнев (читает объявление). «Сегодня розыгрыш государственного выигрышного займа. Можно приобрести билет с перестраховкой за рубль шестьдесят копеек. Каждый должен испытать счастье. Все – на площадь Лассаля».
Бирюков. Кольцова, Любовь Александровна, из третьего номера, задолжала за четыре месяца с пенями шестьдесят семь рублей семьдесят восемь копеек, – надо бы пристращать.
Шапшнев. Стращал, Михаил Михалыч.
Бирюков. Деньги, деньги нужны. (Зовет.) Товарищ Левкин.
Левкин (садится па крыше). Есть.
Бирюков. Будет тебе спать-то.
Левкин. Ну и фиолетовые лучи на этой крыше! Как кипятком дерет. Третья шкура слезает. Бирюков. Едем на взморье.
Левкин (соскакивает с крыши и бежит мимо Журжиной на набережную). Сейчас, за веслами сбегаю.
Бирюков (Шапшневу). Постращай. А то ведь никто не платит. Ну и жители! (Уходит за Левкиным.)
Шапшнев. Шапшнев стращай, Шапшнев клейстер вари, и все с Шапшнева спрашивают, и всё Шапшнев не угодил, от Шапшнева дух тяжелый. (Стучит в окно Любы.) Гражданочка!
Журжина (по поводу Левкина). И бежит по двору голый мужчина, как это понять, извините, Федор Павлович. В прошлое воскресенье пошла я на Крестовский, на плешь, на самый песок. Раскинулась я с ревматизмом. И что же, Федор Павлович, выходят из воды две мущины, совершенно голые, ну, совершенно. Ну, такие могучие, представьте себе, выходят, и я тут одна на песке. Вы понимаете, Федор Павлович, я зажмурилась, ну, совершенно как в обмороке. Как это понять?
Июдин (читает объявление). Выиграешь черта с два.
Шапшнев. Здравствуй, сволочь!
Семен. Разрешите полюбопытствовать… (Читает объявление.)
Июдин (оглянув Семена). Да, тут нужно отойти подальше.
Шапшнев. Ты что же, сукин сын, опять в четвертом номере замок ломал?
Семен. Когда?
Шапшнев. Вчера ночью.
Семен. Кто, я? Граф Табуреткин? И тут граф, выйдя из последнего терпения, как развернется… Это не я ломал. В своем районе я никогда себе этого не дозволяю.
Шапшнев. А вот я сейчас схожу за милиционером.
Семен. У графа было восемнадцать приводов, но ни одного вещественного доказательства. Прощайте, Иван Кузьмич.
Шапшнев. Прощай, сволочь.
Семен. Будет вам трепаться-то, Валентин Аполлонович.
Хинин. А, граф Табуреткин. Здравствуй, Семен. Ну, как? Воруешь?
Шапшнев. Когда же это его профессия.
Семен. Жизнь графа была покрыта неопределенным мраком… Вот, например… (Выхватывает колоду карт.) Колода карт. Никакой мистификации, – удостоверьтесь. Одно голое счастье. (Присаживается, раскладывает три карты.) Вот червонная дама. Удостоверьтесь. Гривенник ставка. Угадаете между трех карт червонную даму, – ваше.
Шапшнев. Ну, знаешь, за это…
Хинин. Брось. В трынку не играю.
Семен. Ставка – гривенник серебром. Ваши два шанса, мой – один.
Шапшнев. Знаешь, за это тебя не погладят. (Присаживается, играет.) Вот эта.
Семен. Угадали. Ваше.
Хинин. А ну-ка я. (Бросает гривенник.) Эта.
Семен. Угадали. Ваше.
Шапшнев. Иду на двугривенный…
Алеша. Ну, что? Вышло место?
Люба. Ничего не вышло. И разговаривать не хотят.
Алеша (перевернул тачку, подошел к Любе). Так как же теперь? (Поправляет очки.)
Люба. Ничего не знаю. Камни выгружать?
Алеша. Бросьте. Надорветесь.
Люба. А почему вы не надорветесь?
Алеша. Мне что… Только есть очень хочется, – в три или четыре раза против нормального… С утра и до ночи думаю о чайной колбасе.
Люба. Больше ни о чем не думаете?
Алеша (взглянув на нее). Вы про что?
Люба (зловеще). Скоро узнаете – про что. Пожалеете…
Алеша. Надо спокойно относиться ко временным затруднениям… Я думаю: почему бы зам не сдать половину комнаты спокойной жиличке?..
Люба. Может быть, вы еще о чем-нибудь думали?
Алеша (посмотрел на нее). Вы про что?
Люба (рассердилась). Да ни про что я…
Алеша. Я уже предпринял некоторые шаги, но кого ни спросишь, все разъехались на дачу. Будто это какая-то европейская буржуазия, – на дачу…
Люба. Бывает же такое счастье у человека, – в кармане – бац – два или три червонца… Это значит: море, песок, ветер… (Кричит.) Не дача, а – песок и море, и у меня – белое платье. А вы как думали?.. И чтобы мне говорили слова… А не про чайную колбасу.
Алеша. Какие слова?
Люба. А вот такие, – каких нет в ваших книжках.
Алеша (подумал). Вы про что?
Люба. Вот вы, должно быть, многого добьетесь в жизни, – сразу видно…
Алеша. Я тоже так думаю… (Поправляет очки.)
Люба. Из одного города приехали, с одной улицы… Вы-то, что же, – много умней меня, много лучше?
Алеша. Вы, Люба, горячее… Зато у меня больше выдержки…
Люба. У вас все складно выходит… У меня ни черта не выходит. Никогда не выйдет… (Отходит.)
Алеша. Люба… возьмите у меня денег…
Люба. Испугались? А? (Внимательно глядит ему в глаза.)
Алеша. Вы про что?
Люба. Не испугались? Эх, вы…
Алеша. Цыганский пот прошибет с вами разговаривать. Загадки, вопросы. Возьмите три рубля…
Люба. У вас не возьму.
Алеша. Почему? Я же как товарищу.
Люба. Не хочу.
Алеша. Сложно. (Опустив голову, рассуждает.) Очевидно, психология женщины много запутаннее, чем психология мужчины… В то время, когда мы сосредоточиваем всю энергию на достижение одной…
Шапшнев (бросив карту, пошел навстречу Любе). Погодите-ка, гражданка.
Люба. Ну?
Шапшнев. Что же вы, – будете наконец платить за квартиру? Это безобразие надо кончить.
Люба (встряхнула головой). Сейчас – нет.
Шапшнев. Граждане, вы слышали.
Шапшнев. Нагло отказывается. А виноват всегда Шапшнев, – почему не стращает.
Семен (спокойно). За это гражданочку мало в клочки разорвать.
Июдин (Любе). А на какие средства, я спрашиваю, мы будем ремонтировать крышу, которая течет?
Журжина. В шестнадцатом номере, – это у них привычка, – откроют кран в ванной и сами уйдут на весь день. И вся вода через потолок на мою кровать, и воды по щиколотку.
Хинин (торопливо высунулся из окна). Что случилось? В чем дело? (Взглянул на небо.) Дирижабль… Эка штука. (Скрылся в окне.)
Шапшнев. Резиновый. (Скрылся в окне.)
Журжина. Летят люди выше птицы небесной, летают выше облаков. Как это они летают? Отчего, Федор Павлович?
Июдин. Водород. Накачают в баллон, посадят комсомольцев и летают. Ничего хитрого.
Шапшнев (в окне). Один обыватель заинтересовался – полетать. Его подняли. Он оттуда турманом – как загудит!.. Вот тебе и полетел…
Июдин. Потише орите, у моей собаки желудок действует. (Разглядывает в лупу что-то на земле.)
Шапшнев. Константин!
Журжина. Дворник ушедши, Иван Кузьмич.
Шапшнев. Куда?
Журжина. С какой-то дамочкой на Елагин остров.
Шапшнев. Это ему у Рудика полтора рубля дали, – дрова носил. Нет чтобы не пропить. (Потянул носом.) Это откуда вонища?
Журжина. В шестнадцатом номере требуху варят, – ведь праздник, Иван Кузьмич.
Шапшнев. Какую требуху? Телячью? (Не получив ответа, скрылся.)
Июдин (Журжиной). Я так это и знал.
Журжина. Знаете, Федор Павлович, я сегодня сон видела, такой приличный, интересный…
Июдин. У Мономаха опять пузырчатые глисты.
Журжина. Скушали они что-нибудь неподходящее.
Июдин. Пыль, несущаяся по неметеным и отвратительным улицам, содержит в себе пузырчатые глисты. Они попали в желудок моей собаки благодаря Откомхозу.
Шапшнев (опять в окне). Это что такое насчет Откомхоза?
Июдин. От имени моей собаки благодарю Отдел коммунального хозяйства за санитарное состояние нашей набережной.
Шапшнев. Вот как. (Скрылся.)
Журжина. Федор Павлович, извините меня, расскажу вам про этот сон мой. Увидела я аккурат наш двор и все такое грязное, облупленное – обыкновенное. И будто я вот так же сижу, шью панталоны проститутке Марго. (Кивает на окошко.) Вон ей. И будто несут по двору шелковое платье, – вот так – на обеих руках, – белое подвенечное, с кружевами. И я еще думаю: как так? Неужели в нашем доме невеста? Кто она? И сама я плачу, сама рыдаю. И хочу спросить: кто невеста, кто она? И тут невеста выходит с черного хода и берет это шелковое платье. Знаете, кто она? Люба.
Июдин. Какая Люба?
Журжина. Ну, Люба Кольцова, из третьего номера, Любовь Александровна. Ее беднее на нашем дворе нет. Она из Рязани, рассказывают, пешком пришла. Ну, просто пришла в Ленинград за счастьем. И она, безусловно, голодная, безработная.
Июдин. Так что же, по-вашему?
Журжина. Нет, Федор Павлович, эта девушка должна скончаться в непродолжительном времени. Белое платье – саван.
Июдин. Ну…
Журжина. Саван. (Вытирая глаза.) Такая прелестная, приличная…
Марго (высунувшись из окна, вытряхивает юбку). Про кого это?
Шапшнев (из окна). Эй, там, – в шестнадцатом номере, трясете!
Марго. А что, – нельзя?
Шапшнев. Постановлением правления трясти ковры, дорожки, шерстяные вещи дозволяется только от шести до восьми утра.
Марго. Так это же юбчонка.
Шапшнев. Все разно, и юбку трясти воспрещается.
Марго. Извините. (Скрылась.)
Бирюков (появляется на дворе с большим листом, прикрепляет его к двери управдома). Хочешь не хочешь, а прочтешь…
Июдин. Председатель опять какую-нибудь гадость приклеит.
Журжина (мотает головой). Тише, тише.
Июдин. Мономах, назад!
Бирюков (насмешливо). Мономах.
Июдин. По конституции не запрещается называть собак монархическими именами. Вот и – Мономах.
Бирюков (зовет). Товарищ Шапшнев!
Шапшнев (в окне). Здесь, Михаил Михалыч.
Бирюков. Хорошо бы клейстеру.
Шапшнев. Сейчас я с клейстером.
Бирюков. Пролетел первый советский дирижабль, первый пробный полет. А у нас хоть бы что, – сидят, сны толкуют. Да про глисты. Да, уж у нас дом – болото!
Июдин. Не агитация – факты нужны.
Бирюков. И будут.
Шапшнев (вышел во двор, подает клейстер). Вы его слюнями разболтайте, засох.
Бирюков. Опять от вас запах тяжелый, товарищ Шапшнев.
Шапшнев. Зуб лечил. Полрюмки на дупло – моментально проходит.
Бирюков (приклеив лист). Почитайте. Для всех сознательных и для всех бессознательных. (Отходит и читает список недоимщиков.)
Шапшнев (читает объявление). «Сегодня розыгрыш государственного выигрышного займа. Можно приобрести билет с перестраховкой за рубль шестьдесят копеек. Каждый должен испытать счастье. Все – на площадь Лассаля».
Бирюков. Кольцова, Любовь Александровна, из третьего номера, задолжала за четыре месяца с пенями шестьдесят семь рублей семьдесят восемь копеек, – надо бы пристращать.
Шапшнев. Стращал, Михаил Михалыч.
Бирюков. Деньги, деньги нужны. (Зовет.) Товарищ Левкин.
Левкин (садится па крыше). Есть.
Бирюков. Будет тебе спать-то.
Левкин. Ну и фиолетовые лучи на этой крыше! Как кипятком дерет. Третья шкура слезает. Бирюков. Едем на взморье.
Левкин (соскакивает с крыши и бежит мимо Журжиной на набережную). Сейчас, за веслами сбегаю.
Бирюков (Шапшневу). Постращай. А то ведь никто не платит. Ну и жители! (Уходит за Левкиным.)
Шапшнев. Шапшнев стращай, Шапшнев клейстер вари, и все с Шапшнева спрашивают, и всё Шапшнев не угодил, от Шапшнева дух тяжелый. (Стучит в окно Любы.) Гражданочка!
Журжина (по поводу Левкина). И бежит по двору голый мужчина, как это понять, извините, Федор Павлович. В прошлое воскресенье пошла я на Крестовский, на плешь, на самый песок. Раскинулась я с ревматизмом. И что же, Федор Павлович, выходят из воды две мущины, совершенно голые, ну, совершенно. Ну, такие могучие, представьте себе, выходят, и я тут одна на песке. Вы понимаете, Федор Павлович, я зажмурилась, ну, совершенно как в обмороке. Как это понять?
На соседнем дворе играет шарманка.Шапшнев. Нет там никого. Когда это она уйти успела?
Июдин (читает объявление). Выиграешь черта с два.
Из дома выходит Семен Визжалов, направляется к объявлению.Семен. Граф Табуреткин вышел на двор из своего роскошного особняка и, заметив столпление народа, воскликнул: граждане, чем интересуетесь? Здравствуйте, Иван Кузьмич!
Шапшнев. Здравствуй, сволочь!
Семен. Разрешите полюбопытствовать… (Читает объявление.)
Июдин (оглянув Семена). Да, тут нужно отойти подальше.
Шапшнев. Ты что же, сукин сын, опять в четвертом номере замок ломал?
Семен. Когда?
Шапшнев. Вчера ночью.
Семен. Кто, я? Граф Табуреткин? И тут граф, выйдя из последнего терпения, как развернется… Это не я ломал. В своем районе я никогда себе этого не дозволяю.
Шапшнев. А вот я сейчас схожу за милиционером.
Семен. У графа было восемнадцать приводов, но ни одного вещественного доказательства. Прощайте, Иван Кузьмич.
Шапшнев. Прощай, сволочь.
Из дома выходит Хинин, взволнованно.Хинин. Что такое? Что за объявление? Опять повышение квартплаты? Заранее говорю – не плачу… Судитесь…
Семен. Будет вам трепаться-то, Валентин Аполлонович.
Хинин. А, граф Табуреткин. Здравствуй, Семен. Ну, как? Воруешь?
Шапшнев. Когда же это его профессия.
Семен. Жизнь графа была покрыта неопределенным мраком… Вот, например… (Выхватывает колоду карт.) Колода карт. Никакой мистификации, – удостоверьтесь. Одно голое счастье. (Присаживается, раскладывает три карты.) Вот червонная дама. Удостоверьтесь. Гривенник ставка. Угадаете между трех карт червонную даму, – ваше.
Шапшнев. Ну, знаешь, за это…
Хинин. Брось. В трынку не играю.
Семен. Ставка – гривенник серебром. Ваши два шанса, мой – один.
Шапшнев. Знаешь, за это тебя не погладят. (Присаживается, играет.) Вот эта.
Семен. Угадали. Ваше.
Хинин. А ну-ка я. (Бросает гривенник.) Эта.
Семен. Угадали. Ваше.
Шапшнев. Иду на двугривенный…
На набережной появляется Люба, Алеша с тачкой спускается с баржи.Люба. Алеша!
Алеша. Ну, что? Вышло место?
Люба. Ничего не вышло. И разговаривать не хотят.
Алеша (перевернул тачку, подошел к Любе). Так как же теперь? (Поправляет очки.)
Люба. Ничего не знаю. Камни выгружать?
Алеша. Бросьте. Надорветесь.
Люба. А почему вы не надорветесь?
Алеша. Мне что… Только есть очень хочется, – в три или четыре раза против нормального… С утра и до ночи думаю о чайной колбасе.
Люба. Больше ни о чем не думаете?
Алеша (взглянув на нее). Вы про что?
Люба (зловеще). Скоро узнаете – про что. Пожалеете…
Алеша. Надо спокойно относиться ко временным затруднениям… Я думаю: почему бы зам не сдать половину комнаты спокойной жиличке?..
Люба. Может быть, вы еще о чем-нибудь думали?
Алеша (посмотрел на нее). Вы про что?
Люба (рассердилась). Да ни про что я…
Алеша. Я уже предпринял некоторые шаги, но кого ни спросишь, все разъехались на дачу. Будто это какая-то европейская буржуазия, – на дачу…
Люба. Бывает же такое счастье у человека, – в кармане – бац – два или три червонца… Это значит: море, песок, ветер… (Кричит.) Не дача, а – песок и море, и у меня – белое платье. А вы как думали?.. И чтобы мне говорили слова… А не про чайную колбасу.
Алеша. Какие слова?
Люба. А вот такие, – каких нет в ваших книжках.
Алеша (подумал). Вы про что?
Люба. Вот вы, должно быть, многого добьетесь в жизни, – сразу видно…
Алеша. Я тоже так думаю… (Поправляет очки.)
Люба. Из одного города приехали, с одной улицы… Вы-то, что же, – много умней меня, много лучше?
Алеша. Вы, Люба, горячее… Зато у меня больше выдержки…
Люба. У вас все складно выходит… У меня ни черта не выходит. Никогда не выйдет… (Отходит.)
Алеша. Люба… возьмите у меня денег…
Люба. Испугались? А? (Внимательно глядит ему в глаза.)
Алеша. Вы про что?
Люба. Не испугались? Эх, вы…
Алеша. Цыганский пот прошибет с вами разговаривать. Загадки, вопросы. Возьмите три рубля…
Люба. У вас не возьму.
Алеша. Почему? Я же как товарищу.
Люба. Не хочу.
Алеша. Сложно. (Опустив голову, рассуждает.) Очевидно, психология женщины много запутаннее, чем психология мужчины… В то время, когда мы сосредоточиваем всю энергию на достижение одной…
Люба ушла. Он поднял голову.Ушла… да… Я редкий осел… (Взял тачку, покатил на баржу.)
Шапшнев (бросив карту, пошел навстречу Любе). Погодите-ка, гражданка.
Люба остановилась, нахмурилась.Я к вам с большой неприятностью.
Люба. Ну?
Шапшнев. Что же вы, – будете наконец платить за квартиру? Это безобразие надо кончить.
Люба (встряхнула головой). Сейчас – нет.
Шапшнев. Граждане, вы слышали.
Подходят Июдин, Хинин, Семен и Журжина.Июдин. Позвольте, позвольте, в чем дело. Насчет квартплаты?
Шапшнев. Нагло отказывается. А виноват всегда Шапшнев, – почему не стращает.
Семен (спокойно). За это гражданочку мало в клочки разорвать.
Июдин (Любе). А на какие средства, я спрашиваю, мы будем ремонтировать крышу, которая течет?
Журжина. В шестнадцатом номере, – это у них привычка, – откроют кран в ванной и сами уйдут на весь день. И вся вода через потолок на мою кровать, и воды по щиколотку.