Толстой Алексей Константинович. Собрание сочинений в десяти томах. Том 9

   Лоханкин (протискиваясь к Любе) Значит, мы банк пополам держим.
   Теппер. Старшина! Вывести Лоханкина.
   Лоханкин. Извиняюсь. (Скрывается.)
   Теппер (Любе). Теперь посмотрите свои карты.
   Люба. У меня – дама и девятка.
   Теппер. В банке пятнадцать рублей.
   Марго (Любе). Снимите половину, крупье разрешит.
   Люба. Нет.

   В залу вбегает Р у д и к, а за него цепляется Ш а п ш н е в.

   Шапшнев. Вы не бегите впереди нас.
   Рудик. Оставьте мой пиджак.

   Вбегает запыхавшийся Хинин.

   Хинин (Рудику). Виноват, я спрашиваю – почему именно я за вешалку заплатил?
   Шапшнев. Да, почему?
   Рудик. А я за извозчика платил… Вы оба норовите на шермака.
   Шапшнев. Кто оба?
   Рудик. Что вы ко мне привязались? Идите себе домой.
   Шапшнев (зловеще). Домой…
   Хинин (дьявольски хихикая). Сам иди домой.
   Рудик. Видите же, – ее здесь нет.
   Хинин. Нет, она здесь. Больше клубов нет, – мы все обошли.

   Они становятся. Играет оркестр гармонистов.

   Шапшнев. Сутки здесь буду стоять, не двинусь.
   Рудик. Ужасная духота. Фу!
   Шапшнев. Потерпишь.
   Хинин. И под роскошным костюмом часто скрывается негодяй…
   Рудик. Оставьте ваши намеки. Люба. Девятка.

   Рудик, Хинин и Шапшнев заметили Любу. Первым кинулся к ней Рудик, в него вцепились. Не пускают друг друга.

   Рудик. Товарищи, нельзя троим сразу.
   Шапшнев. А как уговаривались?
   Хинин. Да, как уговаривались?
   Рудик. Поймите же, идиоты, она может каждую минуту билет проиграть.
   Теппер. В банке шестьдесят пять рублей.

   За столом остались два-три человека.

   Марго (Любе). Снимайте, снимайте. Уходите… Люба. Но мне нужно шестьдесят семь. Тут не хватает.
   Марго. Сорвут. Ну, мой совет, не зарывайтесь… Люба. Посоветуйте мне, гражданин крупье.
   Теппер. Вы можете снять, если хотите.

   Рудик, Шапшнев и Хинин подошли к столу и стали напротив Любы. Улыбаются ей, кланяются, махают ручками. Люба поднялась, глядит на них с ужасом.

   Люба. Это вы?
   Рудик. Это мы… (Приветствует.)
   Хинин. Здравствуйте, дорогая, солнышко.
   Шапшнев. Пришли должок с вас получить. Это я шучу.
   Люба (провела рукой по глазам. Села, взмахнула головой. Решительно). Банк продолжается.
   Теппер. Маловато игроков.
   Рудик. Вместе с выигрышным билетом в банке шестьдесят пять рублей. Ва-банк. (Бросает на стол деньги.)
   Шапшнев. Чур, уговор.
   Хинин. Да, уговор.
   Рудик. Дайте карту.

   Люба быстро сдает. Пауза.

   Рудик (торжествующе ударил картой). Восемь!
   Шапшнев. Хо-хо! Хинин. Наше.
   Марго. Не послушали вы меня… Псу под хвост какие деньги…
   Люба. Девять.

   Марго всплескивает руками.

   Теппер. Банк выиграл.
   Рудик (разводя руками). Первый раз такой случай.
   Люба. Банк продолжается.
   Марго (кидается к ней). Умру на этих деньгах… Не дам больше играть…
   Люба. Пустите… Я им отомщу…
   Теппер. В банке сто двадцать три рубля. Делайте игру.
   Xинин (Рудику). Режь ее, режь ва-банк…
   Рудик. Дело в том, что я не взял с собой столько денег. Банкомет, надеюсь, поверит мне. Я заплачу завтра.
   Люба. Нет, я вам не верю.
   Хинин (отталкивая Рудика). Пустите. Я сам иду ва-банк.
   Теппер. Эклэрэ.^[47] Покажите ваши деньги.
   Xинин. Я артист Хинин, – вам этого мало? (Швыряет на стол бумагу.) Вот, – если здесь не верят честному слову…
   Теппер. Это же не деньги, гражданин.
   Хинин. Это контракт с неустойкой в Севзапкино.
   Люба. Не верю… (Шапгиневу.) Вы – играете?
   Шапшнев (Любе). Часы золотые, на семи камнях, анкерные, золото двенадцать золотников, – примете против банка?
   Теппер. Предметы и драгоценные вещи ставить не полагается. Банк снялся. (Кладет лопатку.)

   Через минуту он уходит совсем от опустевшего стола.

   Люба (берет деньги, встает). Марго, смотрите, сколько денег. Я никогда столько и не видала. Марго. Их даже сосчитать невозможно.

   Люба и Марго отходят и садятся налево за столик. Рудик, Хинин и Шапшнев стоят в арке и совещаются.

   Люба. Марго, какая я счастливая. Сколько счастья в этих бумажках. Какие они грязные, мятые. Мне хочется поцеловать это счастье.
   Марто. За квартиру заплатить это, безусловно, для вас – первее всего.
   Люба. Белое платье. Белые чулочки. Новенький чемоданчик и билет на поезд, на взморье.
   Марго. Туфли парусиновые. Сонька Ноздря уверяла – роскошные за семь с полтиной.
   Люба. Лежать на песке у моря. В высоте облака и ветер. И – волны, шумные, добрые.
   Марго. А рубашки и панталоны, полдюжины, закажите у Евдокии Кондратьевны, с кружевами. (Начинает пальцем трогать глаза.)
   Люба. И знать, что тебя ждет любимый человек, близорукий, смешной…

   Марго тихо заревела.

   Марго, миленькая, зачем вы плачете?
   Марго. Вам этот капитал легко достался.
   Люба. Марго, ребенок мой чудный, не плачьте. Возьмите у меня эти деньги.
   Марго (трясет головой). С какой стати…
   Люба. Мы их сейчас разделим. Ведь если бы не вы, я бы не выиграла. Вот это – управдому…
   Марго. Обязательно.
   Люба. Вот эту пачку – вам. Берите, – я обижусь. В лавочку – двадцать рублей. Остается у меня… Вот так фунт гвоздей… Остается у меня… рубль, два, трешница… больше червонца… (Спохватилась.) Нужно ведь этому вернуть четыре рубля… (Оглядывается.) Лохматому. Он очень хороший человек… Он что-то мне сказал, я не помню! – но такое милое. Куропаточка ты моя, живи счастливая. (Засмеялась.) Марго, вы куда?
   Марго. В уборную, нос надо попудрить. (Уходит и через минуту возвращается.)
   Люба. Значит, остается у меня два с полтиной и билет. (Рассматривает билет.) Ну, ничего, были бы живы, друг милый Алеша, – нам нипочем.
   Рудик (проходит мимо Любы, вкрадчиво). Я так виноват перед вами, уважаемая Любовь Александровна, что хотел бы чем-нибудь загладить свою вину. Разрешите вас угостить приличным ужином. Поедемте с нами в ресторан.
   Люба. Оставьте меня в покое. (Отвернулась.)
   Хинин (проходя мимо Любы). Божжже мой, божжжже мой… (Сжимает руки, трясет ими.) Божжже мой… божжжже мой… Девушка… цветущая яблонь-ка… широко открыты глаза… Какая красота!. (Забирая воздух носом.) Молиться на эту красоту.
   Люба. Вы это мне говорите?..
   Хинин. Бережно склониться перед весенним цветком…
   Люба. Да вы с ума сошли…
   Хинин. Поедемте с нами в ресторан. Мы вполне порядочные люди. Мы будем молитвенно дышать вашим ароматом…
   Люба. Оставьте меня, пожалуйста, в покое.

   К ней подходит Марго. Люба берет ее под руку _

   Эти, троица, ругали меня последними словами, а сейчас зовут в ресторан. Марго, в самом деле, – поедемте вдвоем куда-нибудь, вы, наверно, знаете куда. Я вас угощаю ужином. Ужасно есть хочется.
   Марго. К Григорию Захаровичу поедем.

   Люба и Марго идут к выходу. Шапшнев преграждает км дорогу

   Шапшнев. Любовь Александровна, извините меня… с покорнейшей просьбой, – дайте денег за квартиру…
   Люба. То-то. С покорнейшей просьбой. (Отсчитывает деньги.)
   Шапшнев. Ну вот, спасибо. Такого жильца, как вы, искать надо… Я вам давеча нагрубил. Пусть уж я сам по этой причине страдаю. Дайте мне шестьдесят рублей и билет этот. И, значит, будем квиты.
   Люба. Стыдно стало.
   Шапшнев. Так стыдно, так стыдно…
   Люба. Вот шестьдесят рублей и вот билет. За семь рублей его приняли, – смотрите…
   Шапшнев. Утречком квитанцию принесу… Спасибочки… Много вами довольны… Вот так взял!.. Вот так взял!.. (Беззвучно смеется.) А все кричат, – Шапшнев дурак… Ну нет, Шапшнев не дурак…

   Люба и Марго идут к выходу.

   Марго (Любе, указывая на Шапшнева). С чего он заплясал-то, смотрите, как журавель?..

   К Шапшневу с двух сторон подходят Хинин и Рудик, угрожающе.

   Рудик. Где билет?
   Хинин. Покажи!
   Шапшнев. Она мне не дала билета.
   Хинин. Врешь!
   Рудик. Мошенник!
   Шапшнев (отступая в арку). А вы не толкайтесь. А то за это… Не хватайте руками. А то за это…
   Хинин. Отдай!
   Рудик. Отдашь?..
   Шапшнев. Нет у меня никакого билета.
   Хинин (хватает его за горло). Вот как. Нет билета?..
   Рудик (хватает его за живот). Шантажист!..

   В дверях начинается свалка, подбегает публика из буфета.

   Лоханкин. Кого бьют? Вали, вали, вали…
   Шапшнев (отбиваясь) Публика, публика, публика!..

   Бежит кругом стола, теряет деньги и билет. За ним гонятся Рудик, Хинин, Лоханкин и нищий на костылях.

   Лоханкин. Это он в нужнике грабил… Бей его…
   Шапшнев. Публика, публика!

   Все проносятся в буфет.

   Марго (поднимает две-три бумажки и билет, отдает их Любе). Чего валяются-то… Нате… И билет тут ваш и деньги…
   Люба. Билет опять ко мне вернулся. Уйдемте, Марго, здесь страшно.

   Они уходят. На сцене остался один Алеша, незаметно появившийся во время погони за управдомом.

   Алеша. Люба! Люба! Где вы? Сказали, что она здесь. Любовь Александровна!..

   В буфете заиграли на гармоньях, запели: «Помню, помню, помню я, как меня мать любила, и не раз и не два она говорила: мой миленький сынок, не водись с ворами…»

Занавес

Действие третье

   Подвал. Кавказский ресторан. В глубине – входная лестница и два окошка на уровне тротуара. Направо – стойка. За ней – дверь на кухню. Налево – уютный уголок, отделенный занавеской. В нем окошко в один из кабинетов. В глубине за занавеской – дверь в кабинетики. Стены ресторана разрисованы видами Кавказа. Различные объявления. Несколько столиков. Григорий Захарович сидит один перед стойкой на ящике от боржома, играет на гитаре, напевает.
 
   Гр. 3ах.

 
Ой, скучно, скучно, скучно, скучно…
Ой, пусто, пусто, пусто, пусто…
Ой, ужасно скучно, скучно…
 

   По лестнице сбегают Хинин и Рудик, отряхиваются от дождя.

   Рудик. Здравствуйте, Григорий Захарович. Что, у вас нет никого? Две дамы не приходили?
   Гр. 3ах. Пусто, пусто.
   Хинин. Я и говорю, – они пошли пешком. Рудик. Вот что, дорогой, мы ждем.

   Григорий Захарович щелкнул языком.

   Рудик. Что у вас найдется такое особенное, необыкновенное, чтобы угостить?
   Гр. 3ах. Все есть.
   Хинин. Шампанское, например?
   Гр. 3ах. Шампанского нет.
   Рудик. Тогда, – что же у вас есть?
   Гр. 3ах. Все есть.
   Хинин. Приготовьте хорошей мадеры.
   Гр. 3ах. Мадеры нет.
   Рудик. Что же у вас есть, в таком случае, – покушать?
   Хинин. Шашлык по-карски с почкой?
   Гр. 3ах. Шашлыков нет.
   Рудик. У вас ничего нет… Черт вас возьми:
   Гр. 3ах. Все есть.
   Хинин. Что же мы будем пить, кушать?
   Гр. 3ах. Цыпленок табака.
   Хинин. А вино, вино?
   Гр. 3ах. Обыкновенное вино, хорошее вино, – какое тебе еще нужно?
   Рудик. Мы посидим пока в кабинете, а им вы накройте здесь. (Показывает на уютный уголок.) Про нас ничего не говорите. Никому. Поняли? Мы готовим сюрприз.
   Хинин. Цветов, цветов нужно, как можно больше.
   Гр. 3ах. (рассердился). Цветов нет. Летом не бывает цветов. На гитаре играть можно, петь можно. (Уходит на кухню, кричит за дверью.) Курица есть у нас? Почему курицы нет?
   Рудик. Слушайте, вы хорошо видели, что Марго подняла билет?
   Хинин. Билет у Кольцовой.
   Рудик (в дверях, ведущих в кабинетики. Поднимает палец). Нужно очень осторожно.
   Хинин. Очень осторожно.
   Рудик. Подход должен быть очень тонкий.
   Хинин. Очень тонкий.

   Оба скрываются за дверью. Из кухни выходит Григорий Захарович, накрывает на стол в уютном уголке.

   Гр. Зах.

 
Жирный, жирный цыпленок.
Вкусный, вкусный цыпленок.
 

   С улицы входит Ш а п ш н е в, лицо избитое. Мрачен.

   Шапшнев. Двое тут сейчас не приходили?
   Гр. Зах. Какие двое?
   Шапшнев. Один е белой жилетке, другой актер, морда такая изрытая, паршивая.
   Гр. 3ах. Когда, вчера?
   Шапшнев. Фу, бестолочь, – только что… Ну, ладно, я вернусь.
   Гр. 3ах. Выпить надо что-нибудь?
   Шапшнев. Разве – рюмку водки. (Идет к стойке.)
   Гр. 3ах. Холодная, ледяная.
   Шапшнев. А закусить чем?
   Гр. 3ах. Вот огурец, чудный, сахарный, прислали из Тифлиса. Язык проглотить…
   Шапшнев (выпивает, грызет огурец). Да, все-таки…
   Гр. 3ах. Обо что, гражданин, лицо исцарапали?
   Шапшнев. О водосточную трубу.
   Гр. 3ах. Ай, ай, ай… Эта водосточная труба на какой улице?
   Шапшнев. А ну тебя в самом деле. (Ушел.)
   Гр. 3ах. (берет телефонную трубку). Пять сорок девять тридцать. Это я говорю, Сусанна. У нас большое несчастье. Гости пришли. Цыпленка табака требуют. А на кухне одна курица и та старая. А что, петух у нас в сарае жив? Возьми петуха, принеси скорее, мы его зарежем.

   Входят Люба и Марго, поглощенные разговором. Сойдя в зале продолжают говорить – Марго стоя, Люба садится на стул.

   Марго. Что вы, что вы… Я сознаю: эта жизнь – дно, самый мрак, тиски. Соня Огурцова все, что зарабатывает своим телом, проигрывает в карты. И пиво она пьет от этой жизни до того, что в почках у нее громадные камни. Я сколько раз собиралась вырваться. Некуда. Родственники мои живут на Охте. Ну, что же, что родные, – поживешь у них день, поживешь другой, и они начинают стонать. Семен один раз рассердился и оставил мне на голове половину волос. Это разве не тиски жизни? Я ушла. Поступила на поденную работу – землю трясти в Кронверкском парке. И что же, – я скоро устаю, и я скучаю, у меня ноги тонкие, определенно дрожат от физической работы.
   Гр. 3ах. Кушать что будете?
   Люба. Здравствуйте. Мы хотим что-нибудь поесть. У нас деньги, видите, – мы заплатим. Дайте нам что-нибудь вкусное.
   Марго. Сосиски бы с капусткой.
   Гр. 3ах. Сосисок нет. Я вам дам цыпленок табака.
   Люба. Что это такое?
   Гр. 3ах. Берется жирный молодой цыпленок. Животик ему разрезываешь, туда кладешь сухариков и жаришь между двумя сковородками. (Щелкает языком.)
   Люба. Только, пожалуйста, поскорее. Побольше хлеба.
   Гр. 3ах. Пожалуйте в уютный уголок.
   Люба. Сядем рядышком. Я слушаю, Марго.

   Они садятся в уютном уголке. Григорий Захарович приносит хлеба и вина.

   Марго. Главное мое несчастье, что я необразованная, короче говоря – неграмотная…
   Люба. Марго, все в жизни можно поправить… Только нужно захотеть, чтобы было хорошо…
   Марго. Этой зимой, конечно, по ликвидации безграмотности начал ходить ко мне молодой человек второй ступени. Ликвидировал. «Вы, – он мне говорит, – Марго, ко всему такая способная, а в трамвае не можете даже прочесть, куда он едет. Это стыдно, и вы всегда будете состоять в экономической зависимости». Я ему вполне поверила, но этот учитель второй ступени был такой привлекательный шатен, что я влюбилась и перестала понимать, что он мне говорит. Семен это заметил и оставил мне на голове половину волос. Нет, я, безусловно, падшая женщина. Мне остается одно достижение, чтобы меня пускали в бар на Невском, во всякое время без кавалера. Но с моим туалетом об этом и думать нельзя. Значит, передо мной – разверстая могила.
   Люба. Глупости… Как не стыдно… Смерть? – ужасно…
   Марго. А вы давеча говорили, – в Неву кинетесь из-за квартирной платы.
   Люба. Я была зла. Нет, раздосадована… Вы понимаете, Марго, когда человек как столб каменный. Не желает ничего чувствовать. Не понимает. (Передразнивая.) «Вы про что? Вы про что?» Близорукий. Ему говоришь: «хочу счастья», – он ужасно пугается, сует три рубля… «как товарищу».
   Марго. В этих случаях нужно мужчине действовать на нервы.
   Люба. А их нет у него… Этот второй ступени учитель говорил вам какие-нибудь слова про любовь Марго. Говорить не говорил, положим, но косился. Я его, бывало, жду – волосы взобью, губы намажу, и у меня будто все голова болит, – голову роняю на сторону, ресницами мыргаю… У него так краска, знаете, в щеки и ударит. Но – аккуратно, – слов не говорил. Ликвидатор, им нельзя.
   Люба. Мне в жизни никто не говорил прекрасных слов… (Встает.,) Будто я огородное чучело.
   Хинин (приотворив дверь, – Григорию Захаровичу). Подливай им, подливай.
   Люба (стоя перед Марго). Марго, скажите правда, меня можно любить?
   Гр. 3ах. (появляется в уютном уголке и наливает вино). Жарим, жарим цыпленка… (Пробует вино.) Это вино из Тифлиса. Это хорошее вино. Вы его пейте.
   (Ушел.)
   Марго. Про интересную наружность тысячи найдутся – скажут. Кроме того, у вас, действительно, фигурка.
   Люба. Но мне нужно, чтобы не тысячи, – один человек это сказал. А он – столб. Я, как лоскут, вьюсь вокруг него, обвиваюсь… Никакого впечатления. (Быстро вытерла глаза.) Для него – это мелочи… Ладно… Мелочи так мелочи… (Чокаются.) За вас, Марго.
   Марго. Про вашего Алешу плохого не могу сказать. Строгий гражданин.
   Люба. Да, он удивительный. Давно еще, в Рязани, я к его тетке в сад залезла – малину воровать. Он меня на заборе и поймал. «Ты, говорит, что здесь делаешь, стриженая?» Взял да и поцеловал в щеку. С этого часа я будто к нему привыкла. Есть люди, а есть Алеша. Так все было хорошо, просто между нами. А с этой весны – начались белые ночи, началась моя тревога. Что-то мне еще нужно.
   Марго. Вежливости. А то у них одно – за волосы возить, – обхождение…
   Люба. А слов, уменья у меня нет – объяснить ему, чего я хочу. Посмотришь кругом. Мы все неученые. Нищие. Глухонемые. А сердце просит нежного, прелестного.
   Марго. Как они пузыри пускают – эти грудные… Ну, чудно.
   Люба. Я такой бы была хорошей подругой. Нужно, чтобы меня полюбили. А тогда – хоть на смерть посылай. Когда на меня смотрят с ненавистью, даже спиною чувствую. Сердце сжимается. А за что меня не любить? За что обижать? Сегодня накинулись на дворе – точно я собака, на чужой двор забежала. Вот им и стыдно стало. Управдом потом так извинялся, кланялся. Говорил, что ему стыдно. И Рудик ужасно извинялся. По-моему, я даже слишком грубо ему ответила. А этот актер: «Божжже мой, божжжже мой…» (Смеется.) Нет, конечно, люди все хорошие. Только необтесанные, рогатые, подозрительные… Марго, я все-таки всех люблю. (Целует ее.) Если бы только немножко счастья мне.

   В окошке над столом, где разговаривают Люба и Марго, появляются головы Рудика и Хинина.

   Марго. Я вас вполне поняла. Я вас научу. Вот так же Семен: что я, что стена. А когда я ликвидатором увлеклась, он почувствовал, кого теряет, – забеспокоился. Вы должны в вашем Алеше возбудить ревность.
   Люба. Невозможно. Он каменный.
   Марго. Чересчур спокоен. А я видела, как он вылупился, когда вы у Рудика на дворе деньги просили.
   Люба. Бросьте вы.
   Марго. Вы ему скажите, будто вы увлеклись. Кем, – спросит. Да так, мол, одним с черными усиками. Взовьется. Спать бросит. А слова эти прекрасные, какие хотите, такие и скажет.
   Люба (звонко засмеялась). Какие глупости говорите. Марго.
   Марго. Так и так, мол, надоело жить в бедности, Алеша, влюбилась я в Адольфа Рафаилыча… К примеру.

   В окошке над столом исчезают головы Рудика и Хинина.

   Люба. Неужели подействует?
   Марго. Средство испытанное.
   Рудик (появляется в общей зале. Григорию Захаровичу притворным голосом). Скучно, Григорий Захарович, хочется красивой жизни, хочется ласки…
   Гр. 3ах. (из двери кухни). Все готово, сейчас подаю.
   Марго (схватив Любу за руку). Он.
   Люба (обернулась со страхом). Я убегу.
   Марго. Роковой случай.
   Хинин (садится в общей зале па стул, притворным голосом). Куда бы нам поехать? К девочкам, что ли, поехать?
   Рудик (громко). Оставьте. Ничего не хочу. Я влюбился, Валентин Аполлонович.
   Хинин. Вот так штука… В кого?
   Марго (Любе). Прямо как в тиятре.
   Люба. Подождите. (Слушает.)
   Рудик. Вас это удивит. Это случилось вдруг. Точно меня заколдовали. Сегодня с трех часов хожу сам не свой… Одна чудная девушка… Так и стоит перед глазами.
   Хинин. Бросьте. Не платили вы алиментов? И, наверно, какая-нибудь дура в обдрипанной юбчонке?
   Рудик. Не смейте так выражаться про нее! Я могу выйти из себя и ударить.
   Хинин. Ладно, ладно, горячка. Кто же такая?
   Рудик. Ах, не спрашивайте… Любовь Александровна Кольцова.
   Люба (вскрикивает). Ай!..
   Марго (быстрым шепотом). Не выдавайте своих чувств.
   Рудик. Кто-то крикнул?
   Хинин. В самом деле, кто-то крикнул… (Встает и отдергивает занавеску в уютном уголке.) Ба… Старинные знакомые. Любовь Александровна…
   Рудик. Как? Она здесь? (Подбегает.) Вы здесь?
   Хинин. Легка на помине.
   Марго. Идите к нам. Мы одни.
   Рудик. Не знаю, – разрешит ли Любовь Александровна?
   Люба. Кто? Я? (Закрыла лицо, звонко засмеялась.) Разрешаю.
   Марго (здоровается за руку). Здравствуйте, здравствуйте. Садитесь.
   Хинин. Григорий Захарович, вина еще две бутылки.
   Гр. Зах. Куда подавать? Туда? Сюда?
   Хинин. Сюда, сюда.

   Хинин шумно усаживается. Рудик церемонно садится сбоку Любы, прикладывает ладонь к щекам.

   Рудик. Я даже весь покраснел, – не обращайте внимания.
   Хинин. Я знаю, почему он покраснел.
   Марго. Скажите. Это интересно.
   Рудик. Не надо.
   Хинин. Он боится, что вы слышали, как он там пел про Любовь Александровну.
   Рудик (откинувшись, тонко захохотал). Глупости… глупости…
   Гр. 3ах. Несем, несем, несем… (Появляется с блюдом.)
   Хинин. Ну-ка, что у вас там?
   Гр. 3ах. Как что там?.. Язык проглотишь. (Накладывает на тарелки.)
   Рудик. Я такой непосредственный, как ребенок. Любовь Александровна, вы должны простить мою давешнюю неловкость.
   Люба. А я уже забыла.
   Рудик. Забыли? Простили? Ой! – я сейчас что-нибудь переверну!
   Гр. 3ах. Кушайте, кушайте.
   Хинин (на Рудика). Счастлив-то до чего, – посмотрите на эту рожу.
   Рудик. Да, я счастлив. (Встает со стаканом.) Любовь Александровна, позвольте мне выпить за вашу доброту, с которой вы простили мою, если хотите, грубость по отношению к вам.
   Люба. Ну, пожалуйста… Не нужно об этом больше.
   Рудик. Между нами не должно оставаться темного облачка. Сегодня я отказал вам в таком пустяке, как купить билет. Почему? Я коммерсант. Вы предложили невыгодную сделку. Я уклонился. Не будем говорить, как я мучился потом, вспоминая ваши полные слез глаза…
   Люба. Ну, зачем?.. Не нужно, пожалуйста.
   Рудик. Я побежал за вами. Я хотел вам проиграть эти деньги, Любовь Александровна, вы сами виноваты… Почему не сказать было просто: Адольф Рафаилович, дайте мне шестьдесят рублей… вне сделки. Я вынимаю деньги и даю.
   Хинин. Широкий человек, золотой человек.
   Марго. А все кричат – нэпман, нэпман…
   Рудик. Любовь Александровна, во мне сейчас говорит больше, чем провинившийся человек… Больше, чем друг… Во мне говорит мужчина, у которого внезапно открылись глаза… Я поднимаю бокал за любовь!
   Люба. За любовь!
   Хинин. Божжже мой… божжже мой…
   Марго (тянется со стаканом). Извиняюсь, ваше здоровье, Адольф Рафаилович.
   Рудик. Я пьян без вина.
   Хинин (внезапно, швыряя вилку и нож). Что это такое? Это черт знает что такое! Григорий Захарович, объясните мне, что это за мартышкинская мумия у меня на тарелке?
   Гр. 3ах. Это не мумия, это цыпленок.
   Хинин. У него ноги лиловые. Об него собака зубы сломает.
   Гр. 3ах. (от волнения щелкнул языком). Его нужно долго жевать. Он вкусный цыпленок. Его из Тифлиса привезли. (Ушел, сел на ящик, взял гитару, наигрывает.)
   Марго. У моих родственников на Охте – свои куры. Я была у них недавно, и они жалуются, что у кур – чахотка.
   Хинин. У кур не бывает чахотки, бывает дифтерит. (Толкает тарелку.) А ну его к черту. Выпьем, Марго.
   Марго. Благодарю вас.
   Люба. Вы пили за любовь. Разве это не странно? Мне двадцать один год. Я в первый раз пью за любовь. Сегодня счастливый день. Все добрые. Все странные. Точно я чего-то не понимаю. Когда обижают, то это понятно. Правда? А когда все начинают тебя любить, – это непонятно. Должно быть, нужно привыкнуть. Я вам так благодарна, так благодарна всем. Я бы хотела не с вами пить за любовь и не с вами… Не сердитесь на меня… Это так прекрасно – выпить вина за любовь…

   Рудик стал целовать ее руку.

   Нет. Это не доставляет мне удовольствия.
   Рудик. Я начинаю звереть, слушайте.