Страница:
Президент Бурмистерской палаты. Государь, дела-то наши плохи, народишко-то от войны обеднел, товаришки-то у нас залеживаются, хлебец-то, льняная кудель, кожи-то в амбаришках гниют.
Петр. Ах вы, убогие…
Президент. Изубожили, государь…
Петр. На сей случай я из Питербурха англичанина привез. (Показывает на Блека, появившегося вместе с Шафировым в глубине.) Вон он – ясный сокол. Такие у него прожекты – рот разинешь. Хочет взять на откуп и леса, и промыслы рудные, и торговлю. Купец – широкий. И деньги дает наличные, сколько нам нужно… Вот, подумаю, пожалуй, да все ему и отдам… А то вы – люди бедные…
Свешников. Мы – люди бедные?
Президент. Мы – люди бедные?
Свешников. Сколько тебе надо денег?
Петр. Миллион, завтра же.
Свешников. Два миллиона даем… Не русские мы люди? Купцы! Отечеству два миллиона – даем?
Купцы. Даем.
Свешников. Прикажи позвать дьяка, государь, пусть пишет расписки… Без англичанина, своими силами справимся.
Петр. Спасибо, купцы… Мой залог – вот он. Алексей, встань. Я умру – он отдаст.
Картина пятая
Картина шестая
Петр. Ах вы, убогие…
Президент. Изубожили, государь…
Петр. На сей случай я из Питербурха англичанина привез. (Показывает на Блека, появившегося вместе с Шафировым в глубине.) Вон он – ясный сокол. Такие у него прожекты – рот разинешь. Хочет взять на откуп и леса, и промыслы рудные, и торговлю. Купец – широкий. И деньги дает наличные, сколько нам нужно… Вот, подумаю, пожалуй, да все ему и отдам… А то вы – люди бедные…
Свешников. Мы – люди бедные?
Президент. Мы – люди бедные?
Свешников. Сколько тебе надо денег?
Петр. Миллион, завтра же.
Свешников. Два миллиона даем… Не русские мы люди? Купцы! Отечеству два миллиона – даем?
Купцы. Даем.
Свешников. Прикажи позвать дьяка, государь, пусть пишет расписки… Без англичанина, своими силами справимся.
Петр. Спасибо, купцы… Мой залог – вот он. Алексей, встань. Я умру – он отдаст.
Картина пятая
Полтава. Холм. Палатка Петра.
У палатки – Петр, Меншиков и Шереметев с подзорными трубами. Под холмом – преображенцы в боевом строю. Гром пушечной стрельбы. Реплики Петра и Меншикова отрывисты, приподняты.
Меншиков. Короля на руках поднимают. Раненый. Нога обвязана.
Петр. Непобедимый Карл! Коль ты славен, Карл, Карл…
Меншиков. Короля выносят вперед войска.
Петр. Вот они, непобедимые в свете шведские рейтары![80]
Меншиков. Как несутся, дьяволы… Прямо на наши середние рогатки… В лоб бьют, сволочи…
Петр. Нет… Еще не время… Пускай сия страшная кавалерия захлебнется кровью на наших рогатках.
Меншиков. Наши-то, наши… Как снопы, кидают шведов… Ох, шведы напирают здорово… Ох, и драка!
Шереметев. Прорвали первую линию… Помогай нам бог…
Петр. Дым, – ничего не видно. Дым!
Петр. Сколь глубоко пробились шведы?
Ягужинский. Проломили рогаток все три ряда… Бьемся у самых редутов.
Петр. Редуты не отдавать!.. Редуты держать до последнего. Сие важней всего… Ступай в бой.
Ягужинский. Есть, государь. (Уходит.)
Петр. Фельдмаршал, ступай – держи оба фланга несокрушимо. Пусть шведы нажимают на центр. Пусть дойдут до редутов. Тогда – общее наступление. Окружай. Центр буду держать я… Ступай.
Шереметев. Будет исполнено, государь. (Уходит.)
Меншиков. Мин херц… Сил нет больше глядеть… Дозволь ударить…
Петр. Вся шведская кавалерия на рогатках… Заносчив ты, Карл! Замысел ясен его – пробиться сквозь центр к нашим главным силам… (Меншикову.) Ступай… Заходи всеми конными полками со стороны Полтавы в тыл… Бейся, не щадя живота…
Меншиков. Будет сделано… Трубачи! (Уходит.)
Петр (швыряет трубку, вынимает шпагу, сходит с пригорка). Сыны России, сей час должен решить судьбу отечества. Не помышляйте, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество… Порадейте, товарищи. Отечество вас не забудет…
Федька (из строя). Порадеем, Петр Алексеевич. Не выдавали и теперь не выдадим.
Петр. Не отдадим редутов. Вперед!
Федька. Идите расторопнее, дьяволы криворылые, к палатке идите, по-русски вам говорят.
Поспелов. Ты с ними человечнее говори, – чай, прославленные во всем свете генералы.
Федька. Человечнее! А наших они сколько по-клали…
Ягужинский (с поднятой шпагой). Победа! Победа! Шведы бегут! Король бежит! Победа!..
Трубы. Крики. Входят Петр и Шереметев.
Петр (солдатам). Победа! Победа! Воины России… Сыны отечества… Чады мои возлюбленные… Без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, любя отечество, не щадили живота своего и на тысячи смертей устремлялись безбоязненно. Воины России, храбрые ваши дела никогда не забудут потомки!
Петр. Черт с ним, догоним… Победа, победа, Данилыч! Вот они, превеликие в свете, прославленные генералы: граф Реншельд, граф Пипер, принц Вюртембергский, генерал Шлиппенбах, генерал Гамильтон… Плакать будете завтра, нынче празднуем викторию. Данилыч, отдай им шпаги. Зови в шатер… Трубачи, труби победу!.. (Выхватывает у трубача трубу, трубит.)
У палатки – Петр, Меншиков и Шереметев с подзорными трубами. Под холмом – преображенцы в боевом строю. Гром пушечной стрельбы. Реплики Петра и Меншикова отрывисты, приподняты.
Меншиков. Короля на руках поднимают. Раненый. Нога обвязана.
Петр. Непобедимый Карл! Коль ты славен, Карл, Карл…
Меншиков. Короля выносят вперед войска.
Труба.Шереметев. Двинулись конные полки. Помогай нам бог…
Петр. Вот они, непобедимые в свете шведские рейтары![80]
Меншиков. Как несутся, дьяволы… Прямо на наши середние рогатки… В лоб бьют, сволочи…
Трубы. Грохот пушек.Шереметев. Прорвут рогатки, государь. Надо подсобить.
Петр. Нет… Еще не время… Пускай сия страшная кавалерия захлебнется кровью на наших рогатках.
Меншиков. Наши-то, наши… Как снопы, кидают шведов… Ох, шведы напирают здорово… Ох, и драка!
Шереметев. Прорвали первую линию… Помогай нам бог…
Петр. Дым, – ничего не видно. Дым!
Вбегает Я г у ж и н с к и й.Ягужинский. Восемь рейтарских полков атакуют наш центр… Ингерманландский, Псковский и Новгородский полки бьются насмерть… Более половины наших порублено…
Петр. Сколь глубоко пробились шведы?
Ягужинский. Проломили рогаток все три ряда… Бьемся у самых редутов.
Петр. Редуты не отдавать!.. Редуты держать до последнего. Сие важней всего… Ступай в бой.
Ягужинский. Есть, государь. (Уходит.)
Петр. Фельдмаршал, ступай – держи оба фланга несокрушимо. Пусть шведы нажимают на центр. Пусть дойдут до редутов. Тогда – общее наступление. Окружай. Центр буду держать я… Ступай.
Шереметев. Будет исполнено, государь. (Уходит.)
Меншиков. Мин херц… Сил нет больше глядеть… Дозволь ударить…
Петр. Вся шведская кавалерия на рогатках… Заносчив ты, Карл! Замысел ясен его – пробиться сквозь центр к нашим главным силам… (Меншикову.) Ступай… Заходи всеми конными полками со стороны Полтавы в тыл… Бейся, не щадя живота…
Меншиков. Будет сделано… Трубачи! (Уходит.)
Вбегает Поспелов.Поспелов. Король с пешими полками идет в прорыв рогаток на редуты… Нужна подмога…
Петр (швыряет трубку, вынимает шпагу, сходит с пригорка). Сыны России, сей час должен решить судьбу отечества. Не помышляйте, что сражаетесь за Петра, но за государство, Петру врученное, за род свой, за отечество… Порадейте, товарищи. Отечество вас не забудет…
Федька (из строя). Порадеем, Петр Алексеевич. Не выдавали и теперь не выдадим.
Петр. Не отдадим редутов. Вперед!
Трубы. Крики «ура». Петр с солдатами уходит в бой. Шум боя. Входит раненый Шереметев.Шереметев. Люди! Кто здесь живой? Солдаты… Бегите ж… Удержите государя… Берите под уздцы его коня… (Садится на разбитый лафет.) Корпии мне, корпии…[81]
Подбегают санитары.Рви кафтан, прикладывай… Солдаты! (Встает.) Выручайте Петра Алексеевича, – на нем кафтан прострелен и шляпа сбита, рубится как простой солдат… За мной… (Уходит.) Шум боя. Поспелов и Федька ведут пленных генералов.
Федька. Идите расторопнее, дьяволы криворылые, к палатке идите, по-русски вам говорят.
Поспелов. Ты с ними человечнее говори, – чай, прославленные во всем свете генералы.
Федька. Человечнее! А наших они сколько по-клали…
Ягужинский (с поднятой шпагой). Победа! Победа! Шведы бегут! Король бежит! Победа!..
Преображенец вносит знамена.Преображенец. Куда знамена класть? Сюда, что ли?
Трубы. Крики. Входят Петр и Шереметев.
Петр (солдатам). Победа! Победа! Воины России… Сыны отечества… Чады мои возлюбленные… Без вас государству, как телу без души, жить невозможно. Вы, любя отечество, не щадили живота своего и на тысячи смертей устремлялись безбоязненно. Воины России, храбрые ваши дела никогда не забудут потомки!
Крики, трубы. Входит Меншиков, разгоряченный, с обвязанной головой.Меншиков. Виктория, виктория! Армии шведской более нет. Порублена! Сволочи, упустили короля. Король ушел за реку…
Петр. Черт с ним, догоним… Победа, победа, Данилыч! Вот они, превеликие в свете, прославленные генералы: граф Реншельд, граф Пипер, принц Вюртембергский, генерал Шлиппенбах, генерал Гамильтон… Плакать будете завтра, нынче празднуем викторию. Данилыч, отдай им шпаги. Зови в шатер… Трубачи, труби победу!.. (Выхватывает у трубача трубу, трубит.)
Картина шестая
Палаты Буйносова в Москве. Сидит Мишка в нарядном европейском платье. Около него – Авдотья. У дверей – Абдурахман.
Авдотья. Какой ты стал щепетный,[82] будто стал длиннее, поджарый стал.
Мишка (зевает). Зёр шмуциг хир, ин Москау.[83]
Авдотья. Чего, сынок?
Мишка. Скука, грязища у вас в Москве. Тараканы в щелях, хоть бы вы на стенку зеркало, что ли, повесили.
Авдотья. Да ты отдохнул ли с дороги-то, сокол ясный? Сколько же ты ехал от Амстердама-то? Чай, месяц, а то и более?
Мишка. Зехс вохен.
Авдотья. Чего?
Мишка. Фу ты, ну, зехс вохен… Шесть недель. Ну, разучился я по-вашему – русиш шпрехен. (Абдурахману.) Не скаль зубы, дурак.
Авдотья. Вот и сестры твои, Антонида с Ольгой, тоже все по-заграничному стараются, да чего-то плохо выходит, язык у них, что ли, не повинуется.
Мишка. Где им, кобылам московским. В Ганновере с неделю отдыхал в трактире да в Берлине отдыхал.
Авдотья. В трактире?
Мишка. Ку, а где же еще!.. Там любой трактир почище ваших палат. Всякие фрейлены, в чепчиках, – бите, бите, такие любезные, и тебе нальют и тебя уложат.
Авдотья. Кто же это – фрейлены, Миша?
Мишка. Ну, девки ихние. (Зевает.)
Авдотья. Миша, чадо родное, да ты там не спутался ли с кем?
Мишка. Этого я еще не понимаю, мамаша.
Авдотья. А у нас такая жизнь стала тяжелая, Миша. Ни тишины, ни покою. Люди стали как бешеные. Где это видано, чтобы русский человек торопился? Да столько бы работал… К антихристу торопимся, – все это говорят.
Мишка. Пустое… Просто оттого, что варвары.
Авдотья. Варвары, варвары, Миша… Опять приказано святки[84] справлять в Москве… На пяти тысячах подвод всем Питербурхом сюда приехали. Святки! С одного конца по Москве царь ездит с машкерами,[85] с другого царевич ездит – пьяный. И такая эта потеха происходит трудная – многие приуготовляются, как бы к смерти, особливо знатные персоны… В прошлые святки князя Лыкова напоили и давай протаскивать сквозь стул, а ведь князь какой тучный… На князе Гагарине оборвали платье и сажали его, Миша, в лукошко с сырыми яйцами… А князя Коркодинова надували кузнечным мехом.
Мишка. Как это – мехом надували?
Авдотья. Обыкновенно, – бедный, вот так раздулся – едва отходили. Нынче – еще страшнее ожидаем – будут эти шалости…
Мишка. Вот бы посмотреть, Абдурахман!
Антонида. Вровень или чересчур?
Мишка (оглядывая). Ну нет, вам до них далеко еще.
Ольга. То есть как это нам еще далеко?
Антонида. Свои – так уж надо хаять.
Мишка. Платья наверчены на вас без толку, ногами стучите. Да и жирны чересчур.
Ольга. Что ты… Нас по четыре девки засупонивают, дышать нечем.
Антонида. У нас полнота легкая, приятная, мы девы здоровые. Да ну его, Ольга.
Ольга. Миша, что ж там носят?
Мишка. Днем одно, вечером – другое. А вы с утра в робы со шлепами выкатились, – эх, варварки!..
Ольга. Ну, это у нас – ошибка. Говорят, в Париже полосатые юбки стали носить?
Антонида. Нижние.
Мишка. У француженок нижних юбок не видал.
Авдотья. Замолчите, бесстыдницы, – боярышни вы али из Лоскутного ряда шлюшки?
Ольга. Миша, значит, вот ко мне подходит кавалер, – о чем я, дева, начинаю разговор?
Антонида. Сразу ли надо говорить про любовь, про амур?
Мишка. Амур, амур, – вам и верно в Лоскутном ряду трясти подолами.
Ольга. Тогда – про что же, господи?
Абдурахман (у двери). Начинай говорить, что в книге прочитала, какую музыку слушала, какую комедию в театре видела… Красиво надо говорить, умно.
Ольга. Тебя спрашивают?!
Антонида. Калмыцкая морда, пошел вон!
Мишка. Не уходи, Абдурахман, стой у притолоки.
Авдотья. Замуж, замуж им надо, – перезревают, с ума сходят…
Авдотья. Шестьдесят семь кож коровьих, сама считала.
Буйносов. Вот! А он что плетет… Оська!
Авдотья. Все говорят – на новой копейке антихрист в мир въехал.
Буйносов. Цыц… Ты забудь про антихриста, Авдотья! Указ знаешь?
Авдотья. Какой?
Буйносов. Настрого велено ныне всем дворянкам зубы чистить.
Авдотья. Ба-а-атюшки, да ведь белые зубы только у арапов да у обезьян, у боярынь зубы всегда желтые.
Буйносов. Поди, штукатурки возьми кусочек да тряпочку, почисти зубы… Подожди. Надень шелковую бострогу[86] с хвостом.
Авдотья. Ой, куда же я так разряжусь!.. Дома-то стыдно.
Буйносов. Царя жду… Мне сказали – Петр Алексеевич хочет быть к нам сватом.
Ольга. Ой-ой, сватом. Ой, Тонька!.. Сватом!
Антонида. Кого ж сватать? Мутер, фатер, кого?
Ольга. Не тряси руками, уж не тебя только.
Антонида. Царь лучше разберется, где пышная дева, а где сухоядение.
Ольга. Это я – сухоядение?
Мишка (глядя в окошко). Идите щеки румянить, кобылищи, кто-то подъехал на двух санях…
Ольга. Сваты, сваты!..
Антонида. Сваты, сваты!..
Мишка. Мне остаться?
Буйносов. Нет, Миша, лучше ты уйди… И женщинам скажи, чтоб не выпархивали… Царевич на отца зол… Пьет… Жену бросил. Завел себе девку из слободы… Ох, нехорошо… А какой человек, – истовый, царственный, тихоречивый. К дворянам люб, не то что… К духовным – люб… Иди, иди…
Мишка. Невесело живете…
Буйносов (отстраняя Еварлакова). Отойди прочь, подъячий. Мне здесь по месту, по званию сапожки снимать у русского православного царя.
Юродивый. Убогие, восславим Алешеньку.
Хор юродивых и нищих.
Хор. Слава тебе, слава, царь.
Юродивый. Силы и престолы и могущества ошую и одесную взирающий…
Хор. Слава тебе, слава, царь…
Юродивый. Сатану, большого черта, в тартарары низвергающий.
Хор. Слава тебе, слава, царь.
Юродивый. А тот черт большой, сатана – с кошачьей головой, он глазами вертит, шеей дергает.
Еварлаков. Вот так-то, от темна до темна, – не живем, все оглядываемся…
Вяземский. Отчего ж, пускай царевич слышит правду.
Филька. Истинно, истинно, правда нынче по задним дворам ходит. Правда в тайной канцелярии на дыбе стонет. Храмы божий пустеют… Золотые купола воронами обгажены…
Алексей. Замолчи, поп проклятый… Еварлаков. Правда есть бог, а бог – тишина да покой. (Алексею.) Твой дед, царь Алексей Михайлович,[87] был тишайший, а Украину присоединил и анафеме Стеньке Разину голову отрубил. А мы десять лет воюем и все без толку, – швед мир-то заключать не хочет… Православных обрили наголо, катехизис,[88] часослов учить не велят, партикулярные книжки учить велят, и все без толку. Тем и сильна была Россия, что, прикрыв срам лица брадой, аки голубь в святом неведении возносила молитвы… А мы кораблики строим, за море плаваем, а купцы-то наши приедут в Амстердам, – товары-то у них не берут, и так ни с чем, пропив одежонку в кабаке, и плывут обратно… Все без толку. Пропала Россия.
Вяземский. Ох, боже ты мой, замолчи, Еварлаков, – тошно.
Филька. Кораблям на России не бувать, и наукам на России не бувать.
Буйносов. Вот Мишка мой, хотя бы, чему хорошему в Голландии научился? Херес пить да мамзелей вертеть… Вот она, Европа.
Филька. С такими порядками бувать в России пусту месту.
Алексей. Пусту! Давно у нас пусто… Слышали? Отец жениться хочет на Катьке. Ее, суку, короновать будет… Царица! Под телегой взята, в солдатском кафтане приведена… Опять брюхата она, слышали? Наследника ему носит… Святки отпразднуют, и в Успенском соборе он с Катькой перевенчается. За тем и в Москву приехали. Вот когда будет пусто…
Вяземский. Двери закройте.
Буйносов (торопится, закрывает внутреннюю дверь). Ох ти, ох ти, что это будет, что будет…
Вяземский. Если это случится, – на срамную девку наденут царский венец, щенка ее в ектеньях с амвона заставят возглашать,[89] – не жить Алексею Петровичу, не жить, изведут…
Филька. Долго ли, клобук[90] на лоб – и Пустозерск.
Алексей. Клобук на лоб?
Филька. Навечно.
Алексей. А Катькиному ублюдку царствовать? Русские вы люди? Или вы дьяволы? На Крещенье на Москве-реке при всем народе кинусь в прорубь… Холопы!
Буйносов. Алексей Петрович, не ругай нас. Не живем – зубами скрежещем… Ведь только тем и живы, что надеемся на твой царский венец.
Еварлаков. Аминь.
Алексей. Вы что же, тайны мои выпытываете?.. Проклятые, проклятые… Ей-богу, скажу отцу, ей-богу, спознаетесь с князем Ромодановским… Из-за вас, дураков, мне голову терять! Не царь я! Нет, не царь! Не человек я… Душа изныла от страха. Шафирова, еврея, боюсь. Девьера, сатану, еврея голландского, боюсь… Поспелова, беглова холопа, боюсь. Меншикова боюсь… Ах, Меншиков, собака!.. Сколько лет меня спаивает. Кричит на меня. Будет он торчать на колу. Отцовских министров на сковороде буду жарить на Красной площади… Придет мой час… Вяземский, князь Роман, – мне ведь только переждать, без страха… Увезите меня на край света. Затаюсь где-нибудь… И вы перетерпите… Отцу не век же лютовать. Он пьет много. Долго жить ему не под силу. Господи, буду царствовать на Москве с колокольным перезвоном. В ризах византийских. С вами думу думать. Питербурх пускай шведы берут, – черт с ним, это место проклятое. Флот сожгу, войско распущу. Нас никто не тронет: мы тихо, и к нам – тихо. Все монастыри пешком обойду. Обещаю. Взгляни-ка в глаза мне, Вяземский… Взгляни, князь Роман. Поп, взгляни мне в глаза… Поп, тебе одному скажу. Не выдашь исповеди? Хочу отцовской смерти… День и ночь думаю о том… Грех это? Будут мне за это адские муки? Будут? (Оборачиваясь ко всем.) Слышали, что я сказал? Чего же молчите? Бегите к Ромодановскому, кричите на меня «слово и дело»…[91] Признавайте царевичем Катькиного ублюдка…
Буйносов. Захмелел ты, царевич…
Еварлаков. Ничего, царевич страшной порукой вяжет.
Вяземский. Царевича оставлять в России опасно. Увезти его хоть в Польшу, а лучше к римскому кесарю. Пусть там и переждет.
Алексей. К римскому кесарю? В Неаполь? Побожитесь, целуйте крест…
Мишка (отворяя дверь). Ряженые приехали.
Буйносов. Ну, пошло… (Спешит к окошку.)
Алексей. Кто, кто приехал?
Буйносов. Окошко-то замерзло… Батюшки, саней-то… На верблюдах, на собаках, на козлах… Царь приехал.
Алексей. Отец!
Юродивый. Большой черт с кошачьей головой… Спасайся…
Буйносов. Обрадовали, дорогие сваты. Садитесь, дорогие сваты. Не побрезгуйте нашей хлебом-солью.
Где же ваш женишок, дорогие сваты, где ваш ясный месяц?
Буйносов. Петр Алексеевич, уж для шуток-то я стар будто бы.
Петр. А мы не шутим. Жених налицо, хотим смотреть невесту.
Мишка (в дверях). Идите же, не упирайтесь.
Антонида. Ах, ах, ах…
Петр (взмахивает руками, вместе с хором).
Буйносов. Против твоего жениха, государь, наша невеста будет худа, плоха.
Авдотья. Которую же, батюшка, вы берете?
Князь-папа. Целуй, которая потолще.
Антонида. Ах, ах, ах…
Ольга (матери). Видели, – сама рожу подставила.
Екатерина (подводит Поспелова в маске арапа). Вот, красавица, твой суженый…
Антонида. Арап! Ой, родители!
Екатерина. Лицом – ясный месяц, сердцем – вулкан огнедышащий, душой – сизый голубь! (Снимает с него маску.) Такого молодца во сне не увидать.
Буйносов. Васька! Да шутите вы надо мной!
Петр. Нам не до шуток.
Буйносов. Не видано, не слыхано…
Авдотья. Осрамили, опозорили…
Буйносов. Не бывать этой свадьбе.
Князь-папа. Для строптивых у нас средства есть.
Битка. Мех кузнечный…
Меншиков. Яиц лукошко…
Шафиров. Аки верблюд сквозь игольные уши проходит, так и человеку возможно пролезть сквозь стул…
Абдурахман. Князь уступит.
Авдотья. Батюшка, ты уж лучше не упрямься, ведь – святки, закон неписаный.
Буйносов (оробев). Не надо!
Петр. Как решит красавица сама, так и быть посему.
Екатерина. Люб тебе жених, царский денщик?
Антонида. Отчего же… Это даже более рафине,[92] чем князья-то нынче.
Петр. Умно говоришь, девка. Я вот подумаю, пожалуй, да ему и дам графский титул.
Авдотья (завыла). Доченька, думала ли я, тебя рожаючи, что за беглого мужика выдадим…
Антонида. Да ступайте, мамаша, выть на черное крыльцо.
Ольга (Антониде). Поздравляю, Тонька.
Антонида. Данке зер.[93]
Поспелов. Тесть дорогой, матушка теща, уж вы простите меня, дурака деревенского, что я побоев ваших тогда не вытерпел, и как был за мной должок в семь рублев…
Буйносов. С полтиной…
Поспелов. Ушел я, горемычный, искать счастья по белу свету. Тогда Петр Алексеевич меня, дурака, научил: счастье-то само в рот не лезет, счастье надо на шпагу брать…
Меншиков. Правильно.
Поспелов. Пришлось потрудиться. Девять ран на теле ношу. И теперь чин на мне не малый. В Питербурхе на мое крыльцо князья-то без шапок входят.
Петр. Ну, уж это ты врешь. (Идет от стола к Мишке.)
Поспелов. Так уж вы мной не побрезгуйте, тесть дорогой, теща-матушка… (Кланяется Буйносову и Авдотье, выпивает кубок, отходит к Антониде.)
Авдотья. Какой ты стал щепетный,[82] будто стал длиннее, поджарый стал.
Мишка (зевает). Зёр шмуциг хир, ин Москау.[83]
Авдотья. Чего, сынок?
Мишка. Скука, грязища у вас в Москве. Тараканы в щелях, хоть бы вы на стенку зеркало, что ли, повесили.
Авдотья. Да ты отдохнул ли с дороги-то, сокол ясный? Сколько же ты ехал от Амстердама-то? Чай, месяц, а то и более?
Мишка. Зехс вохен.
Авдотья. Чего?
Мишка. Фу ты, ну, зехс вохен… Шесть недель. Ну, разучился я по-вашему – русиш шпрехен. (Абдурахману.) Не скаль зубы, дурак.
Авдотья. Вот и сестры твои, Антонида с Ольгой, тоже все по-заграничному стараются, да чего-то плохо выходит, язык у них, что ли, не повинуется.
Мишка. Где им, кобылам московским. В Ганновере с неделю отдыхал в трактире да в Берлине отдыхал.
Авдотья. В трактире?
Мишка. Ку, а где же еще!.. Там любой трактир почище ваших палат. Всякие фрейлены, в чепчиках, – бите, бите, такие любезные, и тебе нальют и тебя уложат.
Авдотья. Кто же это – фрейлены, Миша?
Мишка. Ну, девки ихние. (Зевает.)
Авдотья. Миша, чадо родное, да ты там не спутался ли с кем?
Мишка. Этого я еще не понимаю, мамаша.
Абдурахман ухмыляется.Абдурахман, по затылку наложу…
Авдотья. А у нас такая жизнь стала тяжелая, Миша. Ни тишины, ни покою. Люди стали как бешеные. Где это видано, чтобы русский человек торопился? Да столько бы работал… К антихристу торопимся, – все это говорят.
Мишка. Пустое… Просто оттого, что варвары.
Авдотья. Варвары, варвары, Миша… Опять приказано святки[84] справлять в Москве… На пяти тысячах подвод всем Питербурхом сюда приехали. Святки! С одного конца по Москве царь ездит с машкерами,[85] с другого царевич ездит – пьяный. И такая эта потеха происходит трудная – многие приуготовляются, как бы к смерти, особливо знатные персоны… В прошлые святки князя Лыкова напоили и давай протаскивать сквозь стул, а ведь князь какой тучный… На князе Гагарине оборвали платье и сажали его, Миша, в лукошко с сырыми яйцами… А князя Коркодинова надували кузнечным мехом.
Мишка. Как это – мехом надували?
Авдотья. Обыкновенно, – бедный, вот так раздулся – едва отходили. Нынче – еще страшнее ожидаем – будут эти шалости…
Мишка. Вот бы посмотреть, Абдурахман!
Вбегают Антонида и Ольга.Ольга. Мишка, а мы тебя еще толком и не видали… Ну, как мы против заграничных мамзелей?
Антонида. Вровень или чересчур?
Мишка (оглядывая). Ну нет, вам до них далеко еще.
Ольга. То есть как это нам еще далеко?
Антонида. Свои – так уж надо хаять.
Мишка. Платья наверчены на вас без толку, ногами стучите. Да и жирны чересчур.
Ольга. Что ты… Нас по четыре девки засупонивают, дышать нечем.
Антонида. У нас полнота легкая, приятная, мы девы здоровые. Да ну его, Ольга.
Ольга. Миша, что ж там носят?
Мишка. Днем одно, вечером – другое. А вы с утра в робы со шлепами выкатились, – эх, варварки!..
Ольга. Ну, это у нас – ошибка. Говорят, в Париже полосатые юбки стали носить?
Антонида. Нижние.
Мишка. У француженок нижних юбок не видал.
Авдотья. Замолчите, бесстыдницы, – боярышни вы али из Лоскутного ряда шлюшки?
Ольга. Миша, значит, вот ко мне подходит кавалер, – о чем я, дева, начинаю разговор?
Антонида. Сразу ли надо говорить про любовь, про амур?
Мишка. Амур, амур, – вам и верно в Лоскутном ряду трясти подолами.
Ольга. Тогда – про что же, господи?
Абдурахман (у двери). Начинай говорить, что в книге прочитала, какую музыку слушала, какую комедию в театре видела… Красиво надо говорить, умно.
Ольга. Тебя спрашивают?!
Антонида. Калмыцкая морда, пошел вон!
Мишка. Не уходи, Абдурахман, стой у притолоки.
Авдотья. Замуж, замуж им надо, – перезревают, с ума сходят…
Входит Буйносов.Буйносов. Авдотья! Мать! Сколько у нас висело коровьих кож в подклети?
Авдотья. Шестьдесят семь кож коровьих, сама считала.
Буйносов. Вот! А он что плетет… Оська!
В дверях показывается приказчик.В продажной росписи он шестьдесят две только проставил. Куда делось пять кож? Кто украл? То-то – поищу… У крыльца босиком на морозе настоишься, вор, покуда не найдешь… Шиш, бродяга. Пошел вон.
Приказчик скрывается.В праздничек – нет покоя… И все из-за вас, толстомясые… Растопырили юбки, нет, чтобы поберечь дорогие платья… В обыкновенных санях они уж не могут ездить, – золотую карету им подавай… Ренские вина им подавай, кофей!.. А деньги, как птицы, летят из кармана. Да разве княжеское дело – считать кабацкие деньги, кожи продавать! Отцы, деды жили… Эх! Едешь тихонько в Кремль, посидишь в Государевой думе и покойно едешь домой… Вот и вся твоя забота. Все было свое, всего досыта. Шуба али турский кафтан от прадеда правнуки донашивали… О деньгах и не думали…
Авдотья. Все говорят – на новой копейке антихрист в мир въехал.
Буйносов. Цыц… Ты забудь про антихриста, Авдотья! Указ знаешь?
Авдотья. Какой?
Буйносов. Настрого велено ныне всем дворянкам зубы чистить.
Авдотья. Ба-а-атюшки, да ведь белые зубы только у арапов да у обезьян, у боярынь зубы всегда желтые.
Буйносов. Поди, штукатурки возьми кусочек да тряпочку, почисти зубы… Подожди. Надень шелковую бострогу[86] с хвостом.
Авдотья. Ой, куда же я так разряжусь!.. Дома-то стыдно.
Буйносов. Царя жду… Мне сказали – Петр Алексеевич хочет быть к нам сватом.
Ольга. Ой-ой, сватом. Ой, Тонька!.. Сватом!
Антонида. Кого ж сватать? Мутер, фатер, кого?
Ольга. Не тряси руками, уж не тебя только.
Антонида. Царь лучше разберется, где пышная дева, а где сухоядение.
Ольга. Это я – сухоядение?
Мишка (глядя в окошко). Идите щеки румянить, кобылищи, кто-то подъехал на двух санях…
Ольга. Сваты, сваты!..
Антонида. Сваты, сваты!..
Ольга, Антонида и Авдотья уходят. Буйносов тоже идет к окошку.Буйносов. Нет, не царь… Батюшки, никак – царевич… Вот черт принес не вовремя!
Мишка. Мне остаться?
Буйносов. Нет, Миша, лучше ты уйди… И женщинам скажи, чтоб не выпархивали… Царевич на отца зол… Пьет… Жену бросил. Завел себе девку из слободы… Ох, нехорошо… А какой человек, – истовый, царственный, тихоречивый. К дворянам люб, не то что… К духовным – люб… Иди, иди…
Мишка. Невесело живете…
Мишка и Абдурахман уходят.Буйносов (спешит к парадной двери). Пожалуйте, дорогие гости…
Входят Алексей, Вяземский, приказный Еварлаков и поп Филька. За ними лезут, ползут нищие, убогие, юродивые.Юродивые, нищие (поют гнусаво).
Алексей. С праздничком, князь Роман Борисович… А мы уж зело шумны… Питербурхские святки справляем, только уж извини – машкеры да шутовские колпаки в сугроб обронили… Много дворов объехали… У Вяземского были… Хорошо у тебя, Вяземский, по обычаю живешь, по дедовской старине… Господи, господи… Так мне жалко его стало… Разоряем, все разоряем. Ну-ка, сними кто-нибудь валенки, – жарко.
Пропел петух трижды во полунощи…
Волхвы со звездою путешествуют.
Родился царь царей во скотьем хлеву
Да на гноище, на гноище, в рубище…
Буйносов (отстраняя Еварлакова). Отойди прочь, подъячий. Мне здесь по месту, по званию сапожки снимать у русского православного царя.
Юродивый. Убогие, восславим Алешеньку.
Хор юродивых и нищих.
Юродивый. На четырех зверях восседающий.
Слава тебе, слава, царь…
Хор. Слава тебе, слава, царь.
Юродивый. Силы и престолы и могущества ошую и одесную взирающий…
Хор. Слава тебе, слава, царь…
Юродивый. Сатану, большого черта, в тартарары низвергающий.
Хор. Слава тебе, слава, царь.
Юродивый. А тот черт большой, сатана – с кошачьей головой, он глазами вертит, шеей дергает.
Юродивые, нищие мяукают, визжат, дергаются. Алексей хохочет.
Алексей (вскочил, толкнул юродивого, затопал ногами на остальных). Тише ты, замолчи, – царь! Какой я царь! Не царь я, не царь… (Падает на лавку.)
Свят, свят, свят, наш Алеша царь…
Еварлаков. Вот так-то, от темна до темна, – не живем, все оглядываемся…
Вяземский. Отчего ж, пускай царевич слышит правду.
Филька. Истинно, истинно, правда нынче по задним дворам ходит. Правда в тайной канцелярии на дыбе стонет. Храмы божий пустеют… Золотые купола воронами обгажены…
Алексей. Замолчи, поп проклятый… Еварлаков. Правда есть бог, а бог – тишина да покой. (Алексею.) Твой дед, царь Алексей Михайлович,[87] был тишайший, а Украину присоединил и анафеме Стеньке Разину голову отрубил. А мы десять лет воюем и все без толку, – швед мир-то заключать не хочет… Православных обрили наголо, катехизис,[88] часослов учить не велят, партикулярные книжки учить велят, и все без толку. Тем и сильна была Россия, что, прикрыв срам лица брадой, аки голубь в святом неведении возносила молитвы… А мы кораблики строим, за море плаваем, а купцы-то наши приедут в Амстердам, – товары-то у них не берут, и так ни с чем, пропив одежонку в кабаке, и плывут обратно… Все без толку. Пропала Россия.
Вяземский. Ох, боже ты мой, замолчи, Еварлаков, – тошно.
Филька. Кораблям на России не бувать, и наукам на России не бувать.
Буйносов. Вот Мишка мой, хотя бы, чему хорошему в Голландии научился? Херес пить да мамзелей вертеть… Вот она, Европа.
Филька. С такими порядками бувать в России пусту месту.
Алексей. Пусту! Давно у нас пусто… Слышали? Отец жениться хочет на Катьке. Ее, суку, короновать будет… Царица! Под телегой взята, в солдатском кафтане приведена… Опять брюхата она, слышали? Наследника ему носит… Святки отпразднуют, и в Успенском соборе он с Катькой перевенчается. За тем и в Москву приехали. Вот когда будет пусто…
Вяземский. Двери закройте.
Буйносов (торопится, закрывает внутреннюю дверь). Ох ти, ох ти, что это будет, что будет…
Вяземский. Если это случится, – на срамную девку наденут царский венец, щенка ее в ектеньях с амвона заставят возглашать,[89] – не жить Алексею Петровичу, не жить, изведут…
Филька. Долго ли, клобук[90] на лоб – и Пустозерск.
Алексей. Клобук на лоб?
Филька. Навечно.
Алексей. А Катькиному ублюдку царствовать? Русские вы люди? Или вы дьяволы? На Крещенье на Москве-реке при всем народе кинусь в прорубь… Холопы!
Буйносов. Алексей Петрович, не ругай нас. Не живем – зубами скрежещем… Ведь только тем и живы, что надеемся на твой царский венец.
Еварлаков. Аминь.
Алексей. Вы что же, тайны мои выпытываете?.. Проклятые, проклятые… Ей-богу, скажу отцу, ей-богу, спознаетесь с князем Ромодановским… Из-за вас, дураков, мне голову терять! Не царь я! Нет, не царь! Не человек я… Душа изныла от страха. Шафирова, еврея, боюсь. Девьера, сатану, еврея голландского, боюсь… Поспелова, беглова холопа, боюсь. Меншикова боюсь… Ах, Меншиков, собака!.. Сколько лет меня спаивает. Кричит на меня. Будет он торчать на колу. Отцовских министров на сковороде буду жарить на Красной площади… Придет мой час… Вяземский, князь Роман, – мне ведь только переждать, без страха… Увезите меня на край света. Затаюсь где-нибудь… И вы перетерпите… Отцу не век же лютовать. Он пьет много. Долго жить ему не под силу. Господи, буду царствовать на Москве с колокольным перезвоном. В ризах византийских. С вами думу думать. Питербурх пускай шведы берут, – черт с ним, это место проклятое. Флот сожгу, войско распущу. Нас никто не тронет: мы тихо, и к нам – тихо. Все монастыри пешком обойду. Обещаю. Взгляни-ка в глаза мне, Вяземский… Взгляни, князь Роман. Поп, взгляни мне в глаза… Поп, тебе одному скажу. Не выдашь исповеди? Хочу отцовской смерти… День и ночь думаю о том… Грех это? Будут мне за это адские муки? Будут? (Оборачиваясь ко всем.) Слышали, что я сказал? Чего же молчите? Бегите к Ромодановскому, кричите на меня «слово и дело»…[91] Признавайте царевичем Катькиного ублюдка…
Буйносов. Захмелел ты, царевич…
Еварлаков. Ничего, царевич страшной порукой вяжет.
Вяземский. Царевича оставлять в России опасно. Увезти его хоть в Польшу, а лучше к римскому кесарю. Пусть там и переждет.
Алексей. К римскому кесарю? В Неаполь? Побожитесь, целуйте крест…
Мишка (отворяя дверь). Ряженые приехали.
Буйносов. Ну, пошло… (Спешит к окошку.)
Алексей. Кто, кто приехал?
Буйносов. Окошко-то замерзло… Батюшки, саней-то… На верблюдах, на собаках, на козлах… Царь приехал.
Алексей. Отец!
Юродивый. Большой черт с кошачьей головой… Спасайся…
Юродивые, нищие, убогие кидаются во все двери, как крысы, исчезают.Вяземский. Спрячьте скорее царевича. Алексей. Куда идти? Проводите меня. Буйносов. Ведите царевича в задние покои…
Все уходят в боковую дверь, уводя царевича.Ох ти! Ох ти! Мишка! Зови сестер.
Входят Петр, Екатерина, Шафиров, Меншиков, Поспелов, князь-папа, поп Битка и несколько человек песельников.Петр (стоя лицом к вошедшим, запевает).
Хор.
Свекор с печки свалился,
Ветчиною подавился.
Любо, любо, любо, любо…
Петр.
Ветчиною подавился
Да за лавку завалился.
Любо, любо, любо, любо…
Хор.
Кабы я была вестима,
Я б повыше подмостила.
Любо, любо, любо, любо…
Петр. Принимай сватов, князь Роман Борисович.
Я б повыше подмостила,
Свекра б лучше угостила.
Любо, любо, любо, любо…
Буйносов. Обрадовали, дорогие сваты. Садитесь, дорогие сваты. Не побрезгуйте нашей хлебом-солью.
Где же ваш женишок, дорогие сваты, где ваш ясный месяц?
На него, рыча, мяукая, пища, лезут страшные маски.Петр. Выбирай любого: вот медведь, коза, преужасная мышь, конь Пегас, адский Цербер, капуцин, арап.
Буйносов. Петр Алексеевич, уж для шуток-то я стар будто бы.
Петр. А мы не шутим. Жених налицо, хотим смотреть невесту.
Мишка (в дверях). Идите же, не упирайтесь.
Он втаскивает Ольгу и Антониду, за ними Авдотья.Ольга. Пусти, пусти, пусти…
Антонида. Ах, ах, ах…
Петр (взмахивает руками, вместе с хором).
(Подходит к Антониде и Ольге, кланяется, потом Буйносову и Авдотье.) Ясный месяц, жених молодой, ехал мимо, увидал белую куницу, она будто бы на ваш двор ушла. Отдайте нам белую куницу, вашу красную девицу.
Вей, вейся, хмель,
Завивайся, хмель.
Хмелюшка по выходам гуляет,
Сам себе хмель подпевает:
Нет меня, хмелюшки, лучше,
Нет меня, хмеля, веселее.
Буйносов. Против твоего жениха, государь, наша невеста будет худа, плоха.
Авдотья. Которую же, батюшка, вы берете?
Князь-папа. Целуй, которая потолще.
Петр целует Антониду.Битка. Ликсеич, руками плотно не держи девку, не для себя берешь.
Антонида. Ах, ах, ах…
Ольга (матери). Видели, – сама рожу подставила.
Екатерина (подводит Поспелова в маске арапа). Вот, красавица, твой суженый…
Антонида. Арап! Ой, родители!
Екатерина. Лицом – ясный месяц, сердцем – вулкан огнедышащий, душой – сизый голубь! (Снимает с него маску.) Такого молодца во сне не увидать.
Буйносов. Васька! Да шутите вы надо мной!
Петр. Нам не до шуток.
Буйносов. Не видано, не слыхано…
Авдотья. Осрамили, опозорили…
Буйносов. Не бывать этой свадьбе.
Князь-папа. Для строптивых у нас средства есть.
Битка. Мех кузнечный…
Меншиков. Яиц лукошко…
Шафиров. Аки верблюд сквозь игольные уши проходит, так и человеку возможно пролезть сквозь стул…
На Буйносова наступают.Мишка. Абдурахман, гляди – начинается потеха.
Абдурахман. Князь уступит.
Авдотья. Батюшка, ты уж лучше не упрямься, ведь – святки, закон неписаный.
Буйносов (оробев). Не надо!
Петр. Как решит красавица сама, так и быть посему.
Екатерина. Люб тебе жених, царский денщик?
Антонида. Отчего же… Это даже более рафине,[92] чем князья-то нынче.
Петр. Умно говоришь, девка. Я вот подумаю, пожалуй, да ему и дам графский титул.
Авдотья (завыла). Доченька, думала ли я, тебя рожаючи, что за беглого мужика выдадим…
Антонида. Да ступайте, мамаша, выть на черное крыльцо.
Ольга (Антониде). Поздравляю, Тонька.
Антонида. Данке зер.[93]
Все усаживаются за стол.Петр. Василий, подними-ка стакан с большим виватом.
Поспелов. Тесть дорогой, матушка теща, уж вы простите меня, дурака деревенского, что я побоев ваших тогда не вытерпел, и как был за мной должок в семь рублев…
Буйносов. С полтиной…
Поспелов. Ушел я, горемычный, искать счастья по белу свету. Тогда Петр Алексеевич меня, дурака, научил: счастье-то само в рот не лезет, счастье надо на шпагу брать…
Меншиков. Правильно.
Поспелов. Пришлось потрудиться. Девять ран на теле ношу. И теперь чин на мне не малый. В Питербурхе на мое крыльцо князья-то без шапок входят.
Петр. Ну, уж это ты врешь. (Идет от стола к Мишке.)
Поспелов. Так уж вы мной не побрезгуйте, тесть дорогой, теща-матушка… (Кланяется Буйносову и Авдотье, выпивает кубок, отходит к Антониде.)