Страница:
Люба. Научите меня любви…
Марго (всплеснула руками). Куда она катится?
Хинин. Оставим их вдвоем. Григорий Захарович, сыграйте-ка нам фокстротик.
Люба. Правда? Как я рада. А я всегда думала, что я овца.
Рудик. Вами стоит заняться. (Схватывает ее.) В науке любви первая заповедь – уметь целоваться. Вот так.
Люба (отстраняется). Вы меня не поняли. Целоваться – это просто, тут и знать ничего не нужно. Я вам объясню подробнее. Стойте вот так. Отвернитесь.
Рудик. Ну?
Люба. Предположим, вы мужчина.
Рудик. Без «предположим».
Люба. Вы погружены в размышление. У вас в голове лекции и принципы. В руках – тачка.
Рудик. Что за вздор? Ничего не понимаю!
Люба. И мне хочется, чтобы вы обратили на меня внимание. Ну?
Рудик. Что – ну?
Люба. Я что-то должна сказать… И вы волнуетесь… У вас все книжки выскакивают из головы. Вы просыпаетесь… Ну? Есть такое слово?
Рудик. Я вас понял… (Изображая.) Вы подходите – мелко, мелко, мелко… Коротенькая юбочка, стриженый затылочек, коверкот, шляпочка – фетр. Из-под вот таких ресниц – сладострастный взгляд. Удар на месте. Губы – красным кружочком. «На-рим, на-рам, на-рим, на-рам…» И я уже забыл, что у меня через полчаса срок векселю. Я качусь с вами. Тогда вы останавливаетесь около ювелирного магазина. Вы поправляете чулочек. Что за чудная ножка! Я замер. У меня уже дребезжит в голове. Я готов предложить вам зайти в ювелирный магазин… Ах, я учу вас на свою же голову, Любовь Александровна. Вы так улыбаетесь, так смотрите… Что за зубы… Как бы я вас одел… У вас богатый материал.
Люба. Она сказала только: «На-рим, на-рам…»
Рудик. Дело не в словах, Любовь Александровна. Я хочу вам сделать самое серьезное предложение.
Люба (смеется). Мои дела не так уж плохо обстоят, как вы думаете?
Рудик. Но почему, почему – такая юбочка, такие чулочки… Это грешно. Вы не узнаете себя через неделю. Идемте! (Берет ее для танцев.)
Люба. Я не умею танцевать.
Рудик. Нужно уметь.
Марго (танцуя с Хининым). У них определенно далеко зашло.
Хинин. Рудик – ходок по женской части.
Марго. Знаете, мне жалко ее. Уж чересчур горячая. Пропадет.
Хинин. А к чему тогда и жить, если не пропадать.
Марго. Зачем же всем-то пропадать? Это нехорошо. Она такая приличная, образованная.
Рудик (танцуя). Больше раскачивайтесь.
Люба. Как важно для женщины, когда похвалят, ругать – это плохой способ. Женщин нужно хвалить.
Рудик. Тесней прижимайтесь.
Люба (вдруг освободилась, смущенная, покрасневшая). Не хочу больше. Мне жарко.
Рудик. Действительно, жарко.
Люба (Григорию Захаровичу). Можно гитару?
Гр. 3ах. Возьми, возьми, душка.
Хинин (тихо Рудику). Вы совсем размякли… Что вы делаете?
Рудик. Как она разгорячилась. Смотрите на нее.
Хинин. Где же билет?
Рудик. Сейчас будет. Оставьте меня.
Люба (запела под гитару).
Рудик. Что надо.
Хинин. Очень неплохо.
Марго (сквозь слезы). Над жизнью моей молодой.
Алеша. Это вы для них пели?
Люба. Алеша!.. (Стремительно поднимается.)
Алеша. А я-то, осел, думаю, уж не случилось ли с вами несчастье… Разыскал наконец. В кабинетиках. Эх вы… слабенькая… докатились…
Люба (почти задыхаясь). Алеша, милый… Минуточку, минуточку, выслушайте меня.
Алеша. Да тут все яснее ясного. Только ваша поспешность не совсем понятна. И выбор этих физиономий.
Рудик. Ну, ну, ну… Вы тоже – потише.
Хинин. Собственно, на каком основании врываетесь в наше общество?.. Мы и разговаривать с вами не хотим.
Алеша (побагровел, засучивает рукава). Хотите драться?.. Ладно…
Рудик. Пошли прочь отсюда!
Хинин. Да позовите, Григорий Захарович, милицию…
Люба. Не нужно, не нужно, Алеша дорогой, Алеша милый…
Гр. 3ах. (становится между Алешей и остальными). Ну, ты ударишь, ну, тебя ударят… Ну, что хорошего?.. Ты думаешь, девушка что-нибудь плохое делала? Она кушала, вино немножко пила, пела чудно… Ай, ай, как она пела чудно. Ты ишак, ты сейчас сердитый, тебе лучше уйти, ты потом придешь, я тебя завтра угощу.
Алеша (опуская рукава). Это верно, – тут нужно уйти как можно скорее.
Люба (ему вслед). Алеша… я пойду с вами.
Алеша. Нам не по дороге, товарищ. (Ушел.)
Хинин. Возмутительно, а еще студент.
Рудик. Вот она – современная молодежь.
Марго. Вот так всю жизнь, – начнут, начнут прилично, кончается мордобоем.
Люба (Григорию Захаровичу). Сколько я вам должна?
Рудик (подскакивая). Мы вас просто не отпускаем.
Хинин. Необходимо встряхнуться. Еще бутылку вина.
Люба. Мне грустно. Не сердитесь ка меня. Вы такие хорошие. Марго останется. Я пойду. Отпустите меня.
Рудик. В память неизгладимого впечатления этого вечера не откажите мне. (Вынимает из галстука булавку.) Мелочь. Правда, это настоящий жемчуг, но в сравнении с наслаждением, которое вы мне доставили, – это нуль.
Хинин. Как артист, я настаиваю, чтобы вы приняли булавку. Я сам получаю подарки.
Люба (равнодушно). Спасибо. (Вкалывает булавку.)
Рудик. Но это не все. Любовь Алиссандровна, вы должны мне дать какой-то пустячок.
Люба. Пожалуйста. Только у меня ничего нет.
Хинин. Носовой платок, шпильку, тесемочку.
Рудик. Может быть, это глупо, но я суеверен, как все деловые люди. Я хочу иметь кусочек вашего счастья. Дайте мне этот ваш билет. Виноват, виноват… Вы отдали его управдому, я верну этому дураку его стоимость… Правда, смешно, солидный человек и суеверен, как деревенская баба…
Xинин (хлопая его по плечу). Чудак, Рудик.
Рудик. Меня в детстве мамка уронила.
Марго (которая сидела, пригорюнясъ). Чтобы не было никакого скандала, – отдайте, чего просят. Я знаю: начнут добром, кончается – полголовы волос нет.
Люба (рассматривая билет). Как странно… все разговоры сегодня непременно оканчиваются этим билетом. Что в нем такого? Серия «А»…
Гр. 3ах. (подходя). А номер какой у билета?
Рудик (отталкивает его). Что вам нужно? Что вам нужно?
Гр. 3ах. Да ничего не нужно. (Щелкает языком.)
Хинин. Успокойте этого сумасшедшего. Отдайте ему эту цацу.
Люба. Точно он заколдованный.
Рудик. Нельзя же так играть на нервах. Я на колени стану.
Люба. Какие вы странные. Какие вы оба потешные. Конечно, возьмите. (Отдает билет Рудику.)
Рудик (целует билет). Сокровище. (Любе.) Итак, мы с вами поменялись. Вы хорошо запомнили. Булавку на билет. При свидетелях.
Хинин. Я свидетель. (Идет к выходу.)
Рудик. Счетик, Григорий Захарович.
Хинин. Да ну его к черту, – дайте ему рублей пятнадцать.
Рудик (бросает деньги Григорию Захаровичу). Я спешу, счетик просмотрю завтра. (Помахал рукой Любе.) Пока. (Спешит к выходу.)
Марго. Уходят. Не простились. Нахалы.
Хинин. Значит, пополам.
Рудик. Что? Не понимаю… Виноват, позвольте пройти.
Хинин. Виноват. А условие?
Рудик. Ничего не знаю. Виноват. Мне некогда. (Убегает.)
Хинин. Подождите. Виноват. (Убегает.)
Люба. Что это все значит?
Марго. Я побегу за ними. Узнаю. Вы меня подождите. Любовь Александровна, ведь мы ничего им не сказали неприличного… Правда? (Убегает.)
Люба. Что произошло? Как во сне. Все были веселы, ласковы. Вдруг точно подменили людей. Злоба, ненависть, вместо человеческих лиц – собачьи морды.
Гр. 3ах. Без ничего никогда не бывает, всегда бывает от чего-нибудь.
Люба. Я чувствую, что-то непоправимое случилось. Будто счастье было у меня в руках, и нет его. Разве я что-нибудь сделала дурное? С каким он презрением: «Нам не по дороге, товарищ». Алеша, Алеша… Не знает, что нам-то по дороге… Я ни в чем не виновата, ни в чем не виновата.
Семен. Ха-ха, сказал граф Табуреткин, наточив ножик.
Шапшнев (Григорию Захаровичу). Ты куда их спрятал?
Гр. 3ах. Адольф Рафаилович и Валентин Аполлонович ушли только что…
Шапшнев (Семену). Врет, конечно.
Семен. Удостоверимся. Я эти кабинетики знаю. (Уходит в кабинеты и через минуту возвращается.)
Шапшнев (Любе). Пьянствуете? По кабинетикам с нетрудовым элементом черт знает чем занимаетесь?
Люба. И этот… не человек… Собачья морда…
Шапшнев. Собачья? Может, хотите сказать, что я сукин сын? Хозяин, дай-ка перо, чернил. Это время прошло, когда мы были сукины дети.
Гр. 3ах. Паршивые люди какие пошли. Вот что я тебе скажу… (Подает перо и чернила.) Ужасная сволочь. Я эту девушку не позволю обижать.
Шапшнев. Не обидим.
Семен (появляясь). Шапшнев. Они ушли.
Шапшнев. Ну?
Семен. Значит, ушли с билетом.
Шапшнев. Ну? Что ты?
Гр. 3ах. С билетом, с билетом ушли.
Шапшнев. Говорил я – опоздаем… Надо с этой кончать.
Семен. В два счета. (Вынимает из кармана лист.) Образец литературного дарования графа Табуреткина.
Шапшнев (Любе). Про кабинетики, так и быть, не скажу. Вам ничего не будет. Подпишите эту бумагу.
Семен. Читай вслух.
Шапшнев. «Я, нижеподписавшаяся, сим удостоверяю, что мной в уплату личного долга…» Почерк у тебя какой-то, – не разберешь.
Семен. «…дан управдому Шапшневу выигрышный билет за номером пять нулей, единица, серия „А“…»
Люба (тихо). Опять этот билет… С ума сойду.
Гр. 3ах. Пять нулей, единица… (Развертывает газету.)
Шапшнев. «…в чем никаких претензий к вышеозначенному управдому предъявлять не стану».
Семен. «А равно как возбуждать судебного преследования…» Коротко и содержательно.
Шапшнев. Подпишите.
Семен. Одну только фамилию. И можете свободно идти домой.
Люба. Домой. (Молча заплакала.) Где мой дом? Его нет больше. Я уеду от вас в Рязань. Там, наверно, не такие злые люди. За то, что я ничего не понимаю, за это нельзя так обижать. Жестоко, жестоко смеяться. (Вытирает глаза, хочет подписать.)
Гр. 3ах. (подбегает). Ты с ума сошла! Не подписывай! Ты этот самый билет выменяла на паршивую булавку?
Люба. Этот самый.
Гр. 3ах. Твой билет выиграл двадцать пять тысяч!
Шапшнев. Ах… кавказская морда!..
Гр. 3ах. (гладит ее). Ничего, ничего, душка. Ты молоденькая, переживешь. Хочешь, мы с тобой в Тифлис поедем. Будешь там виноград кушать…
Действие четвертое
Марго (всплеснула руками). Куда она катится?
Хинин. Оставим их вдвоем. Григорий Захарович, сыграйте-ка нам фокстротик.
Григорий Захарович играет. Хинин и Марго идут танцевать.Рудик. Кроме шуток, вы – опасная девочка.
Люба. Правда? Как я рада. А я всегда думала, что я овца.
Рудик. Вами стоит заняться. (Схватывает ее.) В науке любви первая заповедь – уметь целоваться. Вот так.
Люба (отстраняется). Вы меня не поняли. Целоваться – это просто, тут и знать ничего не нужно. Я вам объясню подробнее. Стойте вот так. Отвернитесь.
Рудик. Ну?
Люба. Предположим, вы мужчина.
Рудик. Без «предположим».
Люба. Вы погружены в размышление. У вас в голове лекции и принципы. В руках – тачка.
Рудик. Что за вздор? Ничего не понимаю!
Люба. И мне хочется, чтобы вы обратили на меня внимание. Ну?
Рудик. Что – ну?
Люба. Я что-то должна сказать… И вы волнуетесь… У вас все книжки выскакивают из головы. Вы просыпаетесь… Ну? Есть такое слово?
Рудик. Я вас понял… (Изображая.) Вы подходите – мелко, мелко, мелко… Коротенькая юбочка, стриженый затылочек, коверкот, шляпочка – фетр. Из-под вот таких ресниц – сладострастный взгляд. Удар на месте. Губы – красным кружочком. «На-рим, на-рам, на-рим, на-рам…» И я уже забыл, что у меня через полчаса срок векселю. Я качусь с вами. Тогда вы останавливаетесь около ювелирного магазина. Вы поправляете чулочек. Что за чудная ножка! Я замер. У меня уже дребезжит в голове. Я готов предложить вам зайти в ювелирный магазин… Ах, я учу вас на свою же голову, Любовь Александровна. Вы так улыбаетесь, так смотрите… Что за зубы… Как бы я вас одел… У вас богатый материал.
Люба. Она сказала только: «На-рим, на-рам…»
Рудик. Дело не в словах, Любовь Александровна. Я хочу вам сделать самое серьезное предложение.
Люба (смеется). Мои дела не так уж плохо обстоят, как вы думаете?
Рудик. Но почему, почему – такая юбочка, такие чулочки… Это грешно. Вы не узнаете себя через неделю. Идемте! (Берет ее для танцев.)
Люба. Я не умею танцевать.
Рудик. Нужно уметь.
Марго (танцуя с Хининым). У них определенно далеко зашло.
Хинин. Рудик – ходок по женской части.
Марго. Знаете, мне жалко ее. Уж чересчур горячая. Пропадет.
Хинин. А к чему тогда и жить, если не пропадать.
Марго. Зачем же всем-то пропадать? Это нехорошо. Она такая приличная, образованная.
Рудик (танцуя). Больше раскачивайтесь.
Люба. Как важно для женщины, когда похвалят, ругать – это плохой способ. Женщин нужно хвалить.
Рудик. Тесней прижимайтесь.
Люба (вдруг освободилась, смущенная, покрасневшая). Не хочу больше. Мне жарко.
Рудик. Действительно, жарко.
Люба (Григорию Захаровичу). Можно гитару?
Гр. 3ах. Возьми, возьми, душка.
Хинин (тихо Рудику). Вы совсем размякли… Что вы делаете?
Рудик. Как она разгорячилась. Смотрите на нее.
Хинин. Где же билет?
Рудик. Сейчас будет. Оставьте меня.
Люба (запела под гитару).
Глядишь и не видишь, и встречи не ждешь,
И мимо, веселый, идешь.
Уж лучше из сердца и с глаз бы долой
Тебя, недогадливый мой.
Белая ночь коротка, коротка,
Да не с кем ее коротать.
Пой мне, гитара, о счастье, пока
Заря не устанет пылать.
Что счастье? Его не догнать, не купить,
Когда не дано нам любить.
Так что же ты медлишь, рассвет золотой,
Над жизнью моей молодой.
Белая ночь коротка, коротка,
Да не с кем ее коротать.
Пой мне, гитара, о счастье, пока
Заря не устанет пылать…
Во время пения появляется незамеченным Алеша. Сойдя с лестницы, останавливается, потрясенный. Люба опустила гитару.Гр. 3ах. Ай, ай, ай, будь здорова, милая девушка, хорошо поешь.
Рудик. Что надо.
Хинин. Очень неплохо.
Марго (сквозь слезы). Над жизнью моей молодой.
Алеша. Это вы для них пели?
Люба. Алеша!.. (Стремительно поднимается.)
Алеша. А я-то, осел, думаю, уж не случилось ли с вами несчастье… Разыскал наконец. В кабинетиках. Эх вы… слабенькая… докатились…
Люба (почти задыхаясь). Алеша, милый… Минуточку, минуточку, выслушайте меня.
Алеша. Да тут все яснее ясного. Только ваша поспешность не совсем понятна. И выбор этих физиономий.
Рудик. Ну, ну, ну… Вы тоже – потише.
Хинин. Собственно, на каком основании врываетесь в наше общество?.. Мы и разговаривать с вами не хотим.
Алеша (побагровел, засучивает рукава). Хотите драться?.. Ладно…
Рудик. Пошли прочь отсюда!
Хинин. Да позовите, Григорий Захарович, милицию…
Люба. Не нужно, не нужно, Алеша дорогой, Алеша милый…
Гр. 3ах. (становится между Алешей и остальными). Ну, ты ударишь, ну, тебя ударят… Ну, что хорошего?.. Ты думаешь, девушка что-нибудь плохое делала? Она кушала, вино немножко пила, пела чудно… Ай, ай, как она пела чудно. Ты ишак, ты сейчас сердитый, тебе лучше уйти, ты потом придешь, я тебя завтра угощу.
Алеша (опуская рукава). Это верно, – тут нужно уйти как можно скорее.
Люба (ему вслед). Алеша… я пойду с вами.
Алеша. Нам не по дороге, товарищ. (Ушел.)
Люба опустилась на стулРудик. Каков хулиган!
Хинин. Возмутительно, а еще студент.
Рудик. Вот она – современная молодежь.
Марго. Вот так всю жизнь, – начнут, начнут прилично, кончается мордобоем.
Люба (Григорию Захаровичу). Сколько я вам должна?
Рудик (подскакивая). Мы вас просто не отпускаем.
Хинин. Необходимо встряхнуться. Еще бутылку вина.
Люба. Мне грустно. Не сердитесь ка меня. Вы такие хорошие. Марго останется. Я пойду. Отпустите меня.
Рудик. В память неизгладимого впечатления этого вечера не откажите мне. (Вынимает из галстука булавку.) Мелочь. Правда, это настоящий жемчуг, но в сравнении с наслаждением, которое вы мне доставили, – это нуль.
Хинин. Как артист, я настаиваю, чтобы вы приняли булавку. Я сам получаю подарки.
Люба (равнодушно). Спасибо. (Вкалывает булавку.)
Рудик. Но это не все. Любовь Алиссандровна, вы должны мне дать какой-то пустячок.
Люба. Пожалуйста. Только у меня ничего нет.
Хинин. Носовой платок, шпильку, тесемочку.
Рудик. Может быть, это глупо, но я суеверен, как все деловые люди. Я хочу иметь кусочек вашего счастья. Дайте мне этот ваш билет. Виноват, виноват… Вы отдали его управдому, я верну этому дураку его стоимость… Правда, смешно, солидный человек и суеверен, как деревенская баба…
Xинин (хлопая его по плечу). Чудак, Рудик.
Рудик. Меня в детстве мамка уронила.
Марго (которая сидела, пригорюнясъ). Чтобы не было никакого скандала, – отдайте, чего просят. Я знаю: начнут добром, кончается – полголовы волос нет.
Люба (рассматривая билет). Как странно… все разговоры сегодня непременно оканчиваются этим билетом. Что в нем такого? Серия «А»…
Гр. 3ах. (подходя). А номер какой у билета?
Рудик (отталкивает его). Что вам нужно? Что вам нужно?
Гр. 3ах. Да ничего не нужно. (Щелкает языком.)
Хинин. Успокойте этого сумасшедшего. Отдайте ему эту цацу.
Люба. Точно он заколдованный.
Рудик. Нельзя же так играть на нервах. Я на колени стану.
Люба. Какие вы странные. Какие вы оба потешные. Конечно, возьмите. (Отдает билет Рудику.)
Рудик (целует билет). Сокровище. (Любе.) Итак, мы с вами поменялись. Вы хорошо запомнили. Булавку на билет. При свидетелях.
Хинин. Я свидетель. (Идет к выходу.)
Рудик. Счетик, Григорий Захарович.
Хинин. Да ну его к черту, – дайте ему рублей пятнадцать.
Рудик (бросает деньги Григорию Захаровичу). Я спешу, счетик просмотрю завтра. (Помахал рукой Любе.) Пока. (Спешит к выходу.)
Марго. Уходят. Не простились. Нахалы.
Хинин. Значит, пополам.
Рудик. Что? Не понимаю… Виноват, позвольте пройти.
Хинин. Виноват. А условие?
Рудик. Ничего не знаю. Виноват. Мне некогда. (Убегает.)
Хинин. Подождите. Виноват. (Убегает.)
Люба. Что это все значит?
Марго. Я побегу за ними. Узнаю. Вы меня подождите. Любовь Александровна, ведь мы ничего им не сказали неприличного… Правда? (Убегает.)
Люба. Что произошло? Как во сне. Все были веселы, ласковы. Вдруг точно подменили людей. Злоба, ненависть, вместо человеческих лиц – собачьи морды.
Гр. 3ах. Без ничего никогда не бывает, всегда бывает от чего-нибудь.
Люба. Я чувствую, что-то непоправимое случилось. Будто счастье было у меня в руках, и нет его. Разве я что-нибудь сделала дурное? С каким он презрением: «Нам не по дороге, товарищ». Алеша, Алеша… Не знает, что нам-то по дороге… Я ни в чем не виновата, ни в чем не виновата.
С улицы появляются Шапшнев и Семен.Шапшнев. Ага… Они здесь.
Семен. Ха-ха, сказал граф Табуреткин, наточив ножик.
Шапшнев (Григорию Захаровичу). Ты куда их спрятал?
Гр. 3ах. Адольф Рафаилович и Валентин Аполлонович ушли только что…
Шапшнев (Семену). Врет, конечно.
Семен. Удостоверимся. Я эти кабинетики знаю. (Уходит в кабинеты и через минуту возвращается.)
Шапшнев (Любе). Пьянствуете? По кабинетикам с нетрудовым элементом черт знает чем занимаетесь?
Люба. И этот… не человек… Собачья морда…
Шапшнев. Собачья? Может, хотите сказать, что я сукин сын? Хозяин, дай-ка перо, чернил. Это время прошло, когда мы были сукины дети.
Гр. 3ах. Паршивые люди какие пошли. Вот что я тебе скажу… (Подает перо и чернила.) Ужасная сволочь. Я эту девушку не позволю обижать.
Шапшнев. Не обидим.
Семен (появляясь). Шапшнев. Они ушли.
Шапшнев. Ну?
Семен. Значит, ушли с билетом.
Шапшнев. Ну? Что ты?
Гр. 3ах. С билетом, с билетом ушли.
Шапшнев. Говорил я – опоздаем… Надо с этой кончать.
Семен. В два счета. (Вынимает из кармана лист.) Образец литературного дарования графа Табуреткина.
Шапшнев (Любе). Про кабинетики, так и быть, не скажу. Вам ничего не будет. Подпишите эту бумагу.
Семен. Читай вслух.
Шапшнев. «Я, нижеподписавшаяся, сим удостоверяю, что мной в уплату личного долга…» Почерк у тебя какой-то, – не разберешь.
Семен. «…дан управдому Шапшневу выигрышный билет за номером пять нулей, единица, серия „А“…»
Люба (тихо). Опять этот билет… С ума сойду.
Гр. 3ах. Пять нулей, единица… (Развертывает газету.)
Шапшнев. «…в чем никаких претензий к вышеозначенному управдому предъявлять не стану».
Семен. «А равно как возбуждать судебного преследования…» Коротко и содержательно.
Шапшнев. Подпишите.
Семен. Одну только фамилию. И можете свободно идти домой.
Люба. Домой. (Молча заплакала.) Где мой дом? Его нет больше. Я уеду от вас в Рязань. Там, наверно, не такие злые люди. За то, что я ничего не понимаю, за это нельзя так обижать. Жестоко, жестоко смеяться. (Вытирает глаза, хочет подписать.)
Гр. 3ах. (подбегает). Ты с ума сошла! Не подписывай! Ты этот самый билет выменяла на паршивую булавку?
Люба. Этот самый.
Гр. 3ах. Твой билет выиграл двадцать пять тысяч!
Шапшнев. Ах… кавказская морда!..
Люба молча всплескивает руками. Пауза.Люба. Так вот почему… Так вот вы какие!..
Гр. 3ах. (гладит ее). Ничего, ничего, душка. Ты молоденькая, переживешь. Хочешь, мы с тобой в Тифлис поедем. Будешь там виноград кушать…
Занавес
Действие четвертое
Белая ночь. Набережная. На реке стоит баржа. Направо – ворота дома. Налево – кирпичные развалины. У ворот сидит Ж у р ж и н а.
Около развалин И ю д и н прогуливает собаку.
Журжина. Последний трамвай прошел. Нет и нет никого. Сказать не могу, как я тревожусь об этой девушке. В милицию заявить, – дворника нет. Который час, Федор Павлович?
Июдин. Четверть второго.
Журжина. Отчего это, Федор Павлович, ночи у нас короткие? – четверть второго, а светло, хоть нитку в ушко вдевай. От каких явлений происходит белая ночь?
Июдин. Север.
Журжина. Скажите, лютый север. Говорят, дров нынче совсем не будет. В прошлом году об эту пору стояла баржа с дровами, а нынче – с песком, с булыжником. Чем хочешь, тем и топи… И опять же хулиганы у нас на Петроградской стороне усиливаются, – нет никаких мер бороться с ними. Ходят эти хулиганы – штаны сверху узкие, внизу болтаются клёшем, в руках у них ножи, в зубах папироски. В сумерки на Большой проспект тихой женщине и выйти страшно. Сейчас же подскакивает сзади к тебе хулиган и хватает тебя за тело и мнет с ругательствами. Я такая из-за этого стала нервная, – все вздрагиваю. Конечно, до революции у меня в спальне висели занавески на окнах и я спала. А теперь только ворочаюсь. Одиноко. Управдом Шапшнев определенно намекает, чтобы с ним перевенчаться. Но я поняла, что он далеко не надежный. У него одно на уме – собрать со всего двора кошек, кормить их печенкой. И он, как сумерки, тащится на Шамшеву улицу в один дом самогонку пить.
Июдин. Мономах, брось нюхать гадость.
Журжина. Так и катится день за днем, будто жизни и не было, – промелькнула. Сорок лет живу в этом доме, с титешного возраста. И ничего не случилось особенного. Только штукатурка облупилась на фасаде.
Июдин. Действительно, ничего не случилось… (С горечью.) Не случилось.
Журжина. Был, конечно, военный коммунизм. Был. Отвратительно, как я не любила воблу кушать, Федор Павлович. Помню также, сижу у ворот, в девятнадцатом году, и вот идут двое – босые, нечесаные, но в очках. Сразу видно – ученые. Один говорит: «Куда же хуже-то?..» А другой: «Потерпи, обойдется». Обошлось, Федор Павлович. Обтерпелись.
Июдин. Вот, кажется, Марго бежит.
Журжина. Батюшки. Одна.
Марго. Что было, Евдокия Кондратьевна… До того интересно. Как в тиятре…
Журжина. Люба-то где?
Марго. Идет… Такая странная… Я думаю, она с ума сошла.
Журжина. Ну, милые мои… Какой ужас!.. Да на чем?
Марго. Как в кинематографе.
Журжина. Да удивляюсь я, не томи…
Июдин. Чушь какая-нибудь…
Марго. Евдокия Кондратьевна. Билет ее этот…
Журжина. Ну?..
Марго. Оказывается… двадцать пять тысяч рублей выиграл.
Июдин (визгливо). Не смейте так шутить!..
Марго. Еще днем все об этом знали, кроме нее.
Журжина. Батюшки, двадцать пять тысяч. (Начинает топтаться, как курица.) Батюшки, двадцать пять… батюшки… двадцать пять…
Журжина. Любонька… правда ли, что Марго сказала?
Люба. Правда.
Июдин (плюет). Дуракам счастье…
Журжина. Незамужняя, молодая…
Июдин. Но куда же вы такие деньги денете? На что вам они? Разбрасывать на тряпки? Транжирить по магазинам?
Журжина. Из-за границы будут приезжать ее сватать…
Июдин. Не кудахтайте, Евдокия Кондратьевна. (Любе.) Во всяком случае, вам нужен опытный, деловой человек – друг, чтобы моментально разные мальчишки не расхватали эти деньги.
Журжина. Аккурат, у меня предчувствие было: вчера бегала в гостиный двор, – получена кашадра на костюм, ну, такая кашадра, Любовь Александровна, роскошь…
Люба. Успокойтесь, денег этих у меня нет. (Идет к воротам.)
Июдин. Как так нет денег? Почему?
Люба. Зато досыта навидалась за сегодняшнюю ночь. В таких подвалах была, такие рожи гнусные ко мне лезли, – сыта по горло. (Ушла.)
Июдин. Ровно ничего не понимаю.
Журжина. Про какие она рожи?
Марго. Ей мерещится. С самого Невского про рожи говорит. Ее вроде как напугали. Адольф Рафаилович обманом выманил у нее билет на фальшивую булавку.
Журжина (всплескивая руками). Подлец! Недостреленный!
Июдин (плюет). Подлецам счастье…
Марго. И знаете, она протягивает ему билет, а у меня сердце бьется, как у мыши. То бледнею, то краснею. А сказать ничего не могу.
Июдин. Этим делом я займусь. Любовь Александровна, погодите-ка. (Поспешно уходит в ворота.)
Журжина. Пойдем за ней, Марго.
Марго. Схватил он билет, представьте, как лапой сжал его. Затрясся. И мечтает с ним скрыться. Но не тут-то было. Валентин Аполлонович ему поперек двери. Он ему: «виноват». А этот ему: «виноват». Оба как загавкают и закатились по Невскому.
Семен. Это его окошки?
Шапшнев. Света нет. Окна закрыты.
Семен. Значит, не вернулся.
Шапшнев. Боязно мне, Семен.
Семен. Дурак, а еще управдом.
Шапшнев. А вдруг он закричит, постовой услышит. Попадешь в историю.
Семен. Ты только с ним заговори, как я учил. А я уж сзади подскочу и – в рот ему кепку.
Шапшнев. А ну, как он донесет?
Семен. Голова у тебя толкачом. Он и не заикнется. Он сам бандит.
Шапшнев. Так-то так… А все-таки, знаешь, как-то неудобно: налет, грабеж. То да се.
Семен. Ну, и сиди до гробовой доски за фикусом в окошке. Тебе предлагают пополам деньги. Это значит – берем курьерский и – в Крым. Загорать. Граф Табуреткин, одетый как картинка, стоял около дамской купальни, опираясь на тросточку. Да ты с этих денег опять в гору пойдешь. Торговлюшкой займешься.
Шапшнев. Трудновато частникам-то. Хлопотливо.
Семен. Тебе котов кормить печенкой – специалист. Сволочь старорежимная. Гнилой лавочник.
Шапшнев. Ну, ты все-таки так не ругайся.
Семен. Я тебя зарезать должен.
Шапшнев. За что?
Семен. Я с тобой сговаривался? Сговаривался. У нас декрет: попятился – финку в бок. (Показывает нож.)
Шапшнев. Эх ты… брось. Кричать буду…
Семен. Тише. Идут. (Тащит Шапшнева к развалинам.)
Хинин (входит. Грозит в пространство). В печать, в печать попадешь, мерзавец. Паразит. Контрабандист. Мошенник. Спекулянт. Посмотрю, как ты завтра Красную вечернюю прочтешь. Полностью: «Адольф Рафаилович Рудик… зарвавшийся аферист… заманив в ресторан молодую, неопытную девушку…» Пожалеешь… (Уходит.)
Марго. Я готова все это подтвердить, Федор Павлович. Я готова даже сама пострадать за это.
Журжина. Поезд еще не скоро отправляется.
Люба. Подожду на вокзале. Прощайте.
Журжина (сквозь слезы). Прощайте, Любовь Александровна, дай бог вам счастья.
Люба (обернулась). Счастье… (Губы ее задрожали.) Мимо меня прошло.
Люба. Я не бузила.
Алеша. Лучше не оправдывайтесь. В кабаке с пьяными мерзавцами песни петь. Стыдно…
Люба. Я ни в чем не виновата.
Алеша. Чистенькая девушка. Умненькая. Так нет. Пустяковая неудача какая-то, и нос повесили.
Люба. Нет, не пустяковая неудача.
Алеша. Нет, пустяковая… С общей точки зрения и персонально…
Люба. Нет, не пустяковая… До свидания.
Алеша. Бесит эта покорность. Упорства никакого. (Поправляет очки.) Платочек подвязала… Богомолочка…
Люба. Видите эту булавочку. Я ее за свое счастье выменяла. (Бросает булавку в реку.) Пускай рыба какая-нибудь моим счастьем подавится.
Алеша (понял в ином смысле). Так, так, так… Вот куда, значит, зашло в кабинетиках-то…
Люба. Нет охоты жить с вами в Ленинграде. Лучше я разведу огород, лучше я разведу кур, гусей в Рязани. И там я состарюсь и обиды моей не прощу.
Алеша. И ждать другого нечего – мещанский уклон.
Люба. Вы грубый, черствый человек… Вы ни черта не понимаете. Терпеть вас не могу. Всю жизнь ненавидела. С тех самых пор, когда вы на заборе хотели мне уши надрать за то, что я съела несчастную ягодку малины. Я и в Ленинград приехала, чтобы убедиться, какой вы отвратительный человек. Прощайте. (Пошла.)
Алеша. Жалко, я не знал. Жалко, я тогда ушел. Я бы выломал ребра два вашему Рудику. (Вдогонку.) Послушайте. Что за глупость в самом деле?.. Он насильничает, а вы помалкиваете. Куда же вы уходите? Люба.
Люба. Мне не жалко этих двадцати пяти тысяч. То есть – жалко, но не очень. Счастья ему не будет от моих денег. Я сама, дура, променяла их на булавочку.
Алеша. Какие двадцать пять тысяч?
Люба. Да выигранные на мой билет. Не знаете, что ли?
Алеша. Елки-палки… Так вот оно что.
Люба. Все равно, будь у меня эти деньги, – уехала бы из Ленинграда. Так что моя слабость, что я не настойчивая, – это все ни при чем…
Алеша. Ага… Люба… Ага.
Люба. Точно что – ага… Прощайте.
Алеша. Дайте-ка узелок.
Люба. Пустите.
Алеша. Нам необходимо поговорить.
Люба. Пустите же.
Алеша. Что касается денег, – потеряли, очень жаль. Ну, проворонили и проворонили… И, наверно, это даже лучше, честное слово…
Люба (зажмурив глаза). Пустите мой узелок.
Алеша. Я вас так понял, что вы… Ну, что ли, связались с кем-то… Ваше непонятное поведение достаточно меня убеждает, что вы с кем-то связались… Мне было очень больно, когда услыхал в ресторане, как вы поете… Зря так не поют…
Люба. Вам было больно?
Алеша. Ну да… А что? Ошибся. И вижу, – по всему фронту ошибся. Во мне сидит еще этот мелкобуржуазный пережиток.
Люба. Какой?
Алеша. Да… эта самая…
Люба. Ревность?
Алеша. Она с четвертого июня началась. Я и сплю оттого так крепко, чтобы ее ликвидировать. Борюсь. Поборю, а вы опять начинаете про море, луну, песок, белое платье… Разве я не вижу, что с вами делается. Люба, ответьте мне последний раз на вопрос… хотя это не мое дело, конечно… Вы – тово?
Люба. Да.
Алеша (упавшим голосом). Теперь, значит, все в порядке… (Иным голосом.) Кого?
Люба. Да тебя же… (Не оглядываясь, убежала.)
Алеша. Кого?.. Люба… Какого тебя?… (Бежит вслед за пей.)
Шапшнев (высовывается из развалин). Ну и девчонка, мухи ее залягай.
Семен. Симпатичная девочка… (Глядит вслед Любе и Алеше.) К реке ударились. Скоро не вернутся.
Шапшнев. Семен, мне что-то сыро стало. Мы бы лучше домой пошли, мы бы там полбутылки выпили.
Семен. Ой, Шапшнев, не треплись.
Шапшнев. Что за время беспокойное.
Рудик (отскочил). Кто там? Что вам нужно?
Шапшнев. Позвольте прикурить.
Рудик. Но, но, но… Знаем мы эти прикурки… Ба, да это вы, Шапшнев?
Шапшнев. Позвольте прикурить?
Рудик. Бросьте сердиться, дружище. Мы играли честно. Не вы, так я. Дело счастья. Так и быть, я вам сделаю подарочек…
Шапшнев (заорал не своим голосом). Руки вверх!..
Рудик. Граааааабят…
Семен (подскакивает сзади, затыкает ему рот кепкой). Не ори. Я тебе говорю, не кричи. Где у тебя билет? (Шапшневу.) Шарь, шарь по карманам.
Шапшнев (шарит). Куда он его засунул?
Семен. Вот как надо шарить. (Шарит.)
Шапшнев. Нет нигде.
Семен. Щупай в подштанниках.
Шапшнев. Не вертитесь, Адольф Рафаилович.
Семен. Что за штука?
Шапшнев. А может, он у него за щекой?
Семен (Рудику). Разинь рот.
Рудик. Милицееееейский…
Семен. Кричать… знаешь, за это…
Шапшнев. Можем в реку бросить.
Семен. Смерти не боишься! Говори, где билет?
Шапшнев. А то утопим.
Семен. Неужто помер?
Шапшнев. Что мы наделали! Разве мы этого хотели?.. Да мы ради смеха… да мы шутили…
Семен. Бери его, тащи в речку.
Шапшнев. А всплывет?
Семен. Унесет. Хватай за ноги. Поднимай. Раскачивай.
Около развалин И ю д и н прогуливает собаку.
Журжина. Последний трамвай прошел. Нет и нет никого. Сказать не могу, как я тревожусь об этой девушке. В милицию заявить, – дворника нет. Который час, Федор Павлович?
Июдин. Четверть второго.
Журжина. Отчего это, Федор Павлович, ночи у нас короткие? – четверть второго, а светло, хоть нитку в ушко вдевай. От каких явлений происходит белая ночь?
Июдин. Север.
Журжина. Скажите, лютый север. Говорят, дров нынче совсем не будет. В прошлом году об эту пору стояла баржа с дровами, а нынче – с песком, с булыжником. Чем хочешь, тем и топи… И опять же хулиганы у нас на Петроградской стороне усиливаются, – нет никаких мер бороться с ними. Ходят эти хулиганы – штаны сверху узкие, внизу болтаются клёшем, в руках у них ножи, в зубах папироски. В сумерки на Большой проспект тихой женщине и выйти страшно. Сейчас же подскакивает сзади к тебе хулиган и хватает тебя за тело и мнет с ругательствами. Я такая из-за этого стала нервная, – все вздрагиваю. Конечно, до революции у меня в спальне висели занавески на окнах и я спала. А теперь только ворочаюсь. Одиноко. Управдом Шапшнев определенно намекает, чтобы с ним перевенчаться. Но я поняла, что он далеко не надежный. У него одно на уме – собрать со всего двора кошек, кормить их печенкой. И он, как сумерки, тащится на Шамшеву улицу в один дом самогонку пить.
Июдин. Мономах, брось нюхать гадость.
Журжина. Так и катится день за днем, будто жизни и не было, – промелькнула. Сорок лет живу в этом доме, с титешного возраста. И ничего не случилось особенного. Только штукатурка облупилась на фасаде.
Июдин. Действительно, ничего не случилось… (С горечью.) Не случилось.
Журжина. Был, конечно, военный коммунизм. Был. Отвратительно, как я не любила воблу кушать, Федор Павлович. Помню также, сижу у ворот, в девятнадцатом году, и вот идут двое – босые, нечесаные, но в очках. Сразу видно – ученые. Один говорит: «Куда же хуже-то?..» А другой: «Потерпи, обойдется». Обошлось, Федор Павлович. Обтерпелись.
Июдин. Вот, кажется, Марго бежит.
Журжина. Батюшки. Одна.
Входит Марго.Ну? что?
Марго. Что было, Евдокия Кондратьевна… До того интересно. Как в тиятре…
Журжина. Люба-то где?
Марго. Идет… Такая странная… Я думаю, она с ума сошла.
Журжина. Ну, милые мои… Какой ужас!.. Да на чем?
Марго. Как в кинематографе.
Журжина. Да удивляюсь я, не томи…
Июдин. Чушь какая-нибудь…
Марго. Евдокия Кондратьевна. Билет ее этот…
Журжина. Ну?..
Марго. Оказывается… двадцать пять тысяч рублей выиграл.
Июдин (визгливо). Не смейте так шутить!..
Марго. Еще днем все об этом знали, кроме нее.
Журжина. Батюшки, двадцать пять тысяч. (Начинает топтаться, как курица.) Батюшки, двадцать пять… батюшки… двадцать пять…
Входит Люба.Июдин (Любе, строго). Что за нелепость рассказывает про вас эта девица?
Журжина. Любонька… правда ли, что Марго сказала?
Люба. Правда.
Июдин (плюет). Дуракам счастье…
Журжина. Незамужняя, молодая…
Июдин. Но куда же вы такие деньги денете? На что вам они? Разбрасывать на тряпки? Транжирить по магазинам?
Журжина. Из-за границы будут приезжать ее сватать…
Июдин. Не кудахтайте, Евдокия Кондратьевна. (Любе.) Во всяком случае, вам нужен опытный, деловой человек – друг, чтобы моментально разные мальчишки не расхватали эти деньги.
Журжина. Аккурат, у меня предчувствие было: вчера бегала в гостиный двор, – получена кашадра на костюм, ну, такая кашадра, Любовь Александровна, роскошь…
Люба. Успокойтесь, денег этих у меня нет. (Идет к воротам.)
Июдин. Как так нет денег? Почему?
Люба. Зато досыта навидалась за сегодняшнюю ночь. В таких подвалах была, такие рожи гнусные ко мне лезли, – сыта по горло. (Ушла.)
Июдин. Ровно ничего не понимаю.
Журжина. Про какие она рожи?
Марго. Ей мерещится. С самого Невского про рожи говорит. Ее вроде как напугали. Адольф Рафаилович обманом выманил у нее билет на фальшивую булавку.
Журжина (всплескивая руками). Подлец! Недостреленный!
Июдин (плюет). Подлецам счастье…
Марго. И знаете, она протягивает ему билет, а у меня сердце бьется, как у мыши. То бледнею, то краснею. А сказать ничего не могу.
Июдин. Этим делом я займусь. Любовь Александровна, погодите-ка. (Поспешно уходит в ворота.)
Журжина. Пойдем за ней, Марго.
Марго. Схватил он билет, представьте, как лапой сжал его. Затрясся. И мечтает с ним скрыться. Но не тут-то было. Валентин Аполлонович ему поперек двери. Он ему: «виноват». А этот ему: «виноват». Оба как загавкают и закатились по Невскому.
Марго и Журжина уходят в ворота. Из-за развалин осторожно появляются Семен и Шапшнев.Шапшнев. А что, как он домой вернулся?
Семен. Это его окошки?
Шапшнев. Света нет. Окна закрыты.
Семен. Значит, не вернулся.
Шапшнев. Боязно мне, Семен.
Семен. Дурак, а еще управдом.
Шапшнев. А вдруг он закричит, постовой услышит. Попадешь в историю.
Семен. Ты только с ним заговори, как я учил. А я уж сзади подскочу и – в рот ему кепку.
Шапшнев. А ну, как он донесет?
Семен. Голова у тебя толкачом. Он и не заикнется. Он сам бандит.
Шапшнев. Так-то так… А все-таки, знаешь, как-то неудобно: налет, грабеж. То да се.
Семен. Ну, и сиди до гробовой доски за фикусом в окошке. Тебе предлагают пополам деньги. Это значит – берем курьерский и – в Крым. Загорать. Граф Табуреткин, одетый как картинка, стоял около дамской купальни, опираясь на тросточку. Да ты с этих денег опять в гору пойдешь. Торговлюшкой займешься.
Шапшнев. Трудновато частникам-то. Хлопотливо.
Семен. Тебе котов кормить печенкой – специалист. Сволочь старорежимная. Гнилой лавочник.
Шапшнев. Ну, ты все-таки так не ругайся.
Семен. Я тебя зарезать должен.
Шапшнев. За что?
Семен. Я с тобой сговаривался? Сговаривался. У нас декрет: попятился – финку в бок. (Показывает нож.)
Шапшнев. Эх ты… брось. Кричать буду…
Семен. Тише. Идут. (Тащит Шапшнева к развалинам.)
Хинин (входит. Грозит в пространство). В печать, в печать попадешь, мерзавец. Паразит. Контрабандист. Мошенник. Спекулянт. Посмотрю, как ты завтра Красную вечернюю прочтешь. Полностью: «Адольф Рафаилович Рудик… зарвавшийся аферист… заманив в ресторан молодую, неопытную девушку…» Пожалеешь… (Уходит.)
Из-за ворот выходят Июдин и Марго.Июдин. Вы засвидетельствуете в милиции самый факт обмена булавки на билет, равно как то, что гражданку Кольцову предварительно опаивали вином и всячески старались усыпить ее внимание циничными разговорами, танцами и музыкой.
Марго. Я готова все это подтвердить, Федор Павлович. Я готова даже сама пострадать за это.
Оба уходят. Из ворот выходит Л ю б а с узелком. Журжина ее провожает.Люба. Евдокия Кондратьевна, не уговаривайте меня. Не провожайте меня. Я решила уехать на родину и уеду.
Журжина. Поезд еще не скоро отправляется.
Люба. Подожду на вокзале. Прощайте.
Журжина (сквозь слезы). Прощайте, Любовь Александровна, дай бог вам счастья.
Люба (обернулась). Счастье… (Губы ее задрожали.) Мимо меня прошло.
Журжина скрывается в воротах. На набережной появляется Алеша. Сбрасывает пиджак, расстегивает рубаху.Алеша. Искупаться и спать. Отрезано. И – не думать. (Почувствовал взгляд Любы. Обернулся.) Куда с узелком-то? Домой, что ли, собрались? Набузили, набузили и к маме. Эх вы… девочка.
Люба. Я не бузила.
Алеша. Лучше не оправдывайтесь. В кабаке с пьяными мерзавцами песни петь. Стыдно…
Люба. Я ни в чем не виновата.
Алеша. Чистенькая девушка. Умненькая. Так нет. Пустяковая неудача какая-то, и нос повесили.
Люба. Нет, не пустяковая неудача.
Алеша. Нет, пустяковая… С общей точки зрения и персонально…
Люба. Нет, не пустяковая… До свидания.
Алеша. Бесит эта покорность. Упорства никакого. (Поправляет очки.) Платочек подвязала… Богомолочка…
Люба. Видите эту булавочку. Я ее за свое счастье выменяла. (Бросает булавку в реку.) Пускай рыба какая-нибудь моим счастьем подавится.
Алеша (понял в ином смысле). Так, так, так… Вот куда, значит, зашло в кабинетиках-то…
Люба. Нет охоты жить с вами в Ленинграде. Лучше я разведу огород, лучше я разведу кур, гусей в Рязани. И там я состарюсь и обиды моей не прощу.
Алеша. И ждать другого нечего – мещанский уклон.
Люба. Вы грубый, черствый человек… Вы ни черта не понимаете. Терпеть вас не могу. Всю жизнь ненавидела. С тех самых пор, когда вы на заборе хотели мне уши надрать за то, что я съела несчастную ягодку малины. Я и в Ленинград приехала, чтобы убедиться, какой вы отвратительный человек. Прощайте. (Пошла.)
Алеша. Жалко, я не знал. Жалко, я тогда ушел. Я бы выломал ребра два вашему Рудику. (Вдогонку.) Послушайте. Что за глупость в самом деле?.. Он насильничает, а вы помалкиваете. Куда же вы уходите? Люба.
Люба. Мне не жалко этих двадцати пяти тысяч. То есть – жалко, но не очень. Счастья ему не будет от моих денег. Я сама, дура, променяла их на булавочку.
Алеша. Какие двадцать пять тысяч?
Люба. Да выигранные на мой билет. Не знаете, что ли?
Алеша. Елки-палки… Так вот оно что.
Люба. Все равно, будь у меня эти деньги, – уехала бы из Ленинграда. Так что моя слабость, что я не настойчивая, – это все ни при чем…
Алеша. Ага… Люба… Ага.
Люба. Точно что – ага… Прощайте.
Алеша. Дайте-ка узелок.
Люба. Пустите.
Алеша. Нам необходимо поговорить.
Люба. Пустите же.
Алеша. Что касается денег, – потеряли, очень жаль. Ну, проворонили и проворонили… И, наверно, это даже лучше, честное слово…
Люба (зажмурив глаза). Пустите мой узелок.
Алеша. Я вас так понял, что вы… Ну, что ли, связались с кем-то… Ваше непонятное поведение достаточно меня убеждает, что вы с кем-то связались… Мне было очень больно, когда услыхал в ресторане, как вы поете… Зря так не поют…
Люба. Вам было больно?
Алеша. Ну да… А что? Ошибся. И вижу, – по всему фронту ошибся. Во мне сидит еще этот мелкобуржуазный пережиток.
Люба. Какой?
Алеша. Да… эта самая…
Люба. Ревность?
Алеша. Она с четвертого июня началась. Я и сплю оттого так крепко, чтобы ее ликвидировать. Борюсь. Поборю, а вы опять начинаете про море, луну, песок, белое платье… Разве я не вижу, что с вами делается. Люба, ответьте мне последний раз на вопрос… хотя это не мое дело, конечно… Вы – тово?
Люба. Да.
Алеша (упавшим голосом). Теперь, значит, все в порядке… (Иным голосом.) Кого?
Люба. Да тебя же… (Не оглядываясь, убежала.)
Алеша. Кого?.. Люба… Какого тебя?… (Бежит вслед за пей.)
Шапшнев (высовывается из развалин). Ну и девчонка, мухи ее залягай.
Семен. Симпатичная девочка… (Глядит вслед Любе и Алеше.) К реке ударились. Скоро не вернутся.
Шапшнев. Семен, мне что-то сыро стало. Мы бы лучше домой пошли, мы бы там полбутылки выпили.
Семен. Ой, Шапшнев, не треплись.
Шапшнев. Что за время беспокойное.
Слышен голос Р у д и к а, он напевает шимми. Семен. Он. Готовься!Рудик.
Оба притаиваются. Входит Р у д и к с тросточкой, весело напевает.
Шапшнев (выступает). Гражданин…
Шимми, безусловно,
Гвоздь сезона,
Шимми модный танец
Из Бостона,
Все танцуют шимми
На последний грош…
Рудик (отскочил). Кто там? Что вам нужно?
Шапшнев. Позвольте прикурить.
Рудик. Но, но, но… Знаем мы эти прикурки… Ба, да это вы, Шапшнев?
Шапшнев. Позвольте прикурить?
Рудик. Бросьте сердиться, дружище. Мы играли честно. Не вы, так я. Дело счастья. Так и быть, я вам сделаю подарочек…
Шапшнев (заорал не своим голосом). Руки вверх!..
Рудик. Граааааабят…
Семен (подскакивает сзади, затыкает ему рот кепкой). Не ори. Я тебе говорю, не кричи. Где у тебя билет? (Шапшневу.) Шарь, шарь по карманам.
Шапшнев (шарит). Куда он его засунул?
Семен. Вот как надо шарить. (Шарит.)
Шапшнев. Нет нигде.
Семен. Щупай в подштанниках.
Шапшнев. Не вертитесь, Адольф Рафаилович.
Семен. Что за штука?
Шапшнев. А может, он у него за щекой?
Семен (Рудику). Разинь рот.
Рудик. Милицееееейский…
Семен. Кричать… знаешь, за это…
Шапшнев. Можем в реку бросить.
Семен. Смерти не боишься! Говори, где билет?
Шапшнев. А то утопим.
Рудик падает как мертвый.Батюшки… что это с ним?
Семен. Неужто помер?
Шапшнев. Что мы наделали! Разве мы этого хотели?.. Да мы ради смеха… да мы шутили…
Семен. Бери его, тащи в речку.
Шапшнев. А всплывет?
Семен. Унесет. Хватай за ноги. Поднимай. Раскачивай.
Они поднимают Рудика за голову, за ноги. Появляется Алеша, затем Люба.Алеша. Вы что тут делаете? Семен и Шапшнев бросают Рудика. Он сейчас же садится.