Страница:
Когда Христос и Его святые разбили лагерь перед черными вратами Каэр Ифферн, сердце Дьявола ослабело и задрожало. И когда Христос трижды ударил древком копья Своего в ворота, Враг затворился, дрожа от страха, в своей твердыне! Вотще! Стоит ли рассказывать дальше? Кони грохотали копытами вокруг крепости, неслись копья, горели и ломались стены. Сам Христос, бык сражения, волк воинства, цвет воинов, произнес эти громовые слова пред надвратной башней адской крепости:
— Враги твои пришли окружить тебя валом, обложить и замкнуть со всех сторон! Хоть в землю заройся вместе с исчадьями своими — мы не оставим камня на камне, поскольку ты не знаешь часа кары своей!
Затем сам Йессу Грист, истребитель врагов, черный сокрушитель разбойничьих шаек, первым ворвался в пролом. Окровавленные мечи покрывали землю, и стервятники кружились над ними, ожидая пира, когда украшенный гривной Спаситель истреблял воинство демонов на поживу клювастым орлам и клыкастым волкам. И тогда взмолился Владыка Преисподней, враг человеческий, о мире. Пал он на колени перед Королем Небесным, припал к сосцам его, пообещал дать заложников, платить дань и освободить пленников. Так умалилось могущество Дьявола и его презренного воинства, и Владыка Йессу Грист во славе и могуществе вернулся и воссел по правую руку Господа.
Рассказывают об этом походе, что, когда Он вернулся из королевства Ифферна, не одна корова мычаньем звала своего теленка, так велико было стадо, которое Владыка Йессу Грист пригнал после своего военного похода. Лишил Он адскую крепость ее богатств и обрек всех в ней носить тонзуру и рабский ошейник.
— Веселым был пир в Чертогах Небесных в ту ночь! Если бы этот пир для короля королей давал я, Он и народ Небесный пили бы вечно!
Высоко воздев свое распятье, святой Гвиддварх призвал благословение Христа, аббата и короля на войско Мэлгона Высокого, сына Кадваллона Длинная Рука. Да будет этим летом победа с Кимри, да отдадут они третью часть добычи Христу, который есть верховный повелитель племен Придайна.
Но поскольку этих тайных мыслей Мэлгона никто не знал, люди Кимри радостно приветствовали слова благословенного Гвиддварха и как один громко воскликнули «аллилуйя!». Затем святой и его монахи подошли к поросшему тростником берегу извилистой Хаврен, распевая тягучие псалмы и тихонько звеня колокольчиками. Так чудесна была эта музыка, что говорят, будто бы бобры, что живут по берегам реки, бросили свои труды, дабы преклонить колена в молитве к нашему Господу, Спасителю человеческому. К ним присоединились многие воины, что собрались на заливных лугах, дабы ступить в очищающие крестильные воды священной реки.
— Речной поток — счастье для Града Божьего, — провозгласил человек Божий, благословенный Гвиддварх, когда было совершено тройное погружение. После этого повел он благочестивое воинство назад, где посреди лагеря он со своими монахами построил церковь из зеленых ветвей. Пылая верой, хотя и влажные еще от вод крещения, воины входили туда, чтобы покаяться.
После этого, пока короли и воины готовились к выступлению, Мэлгон Гвинедд взошел на холм Динллеу Гуригон вместе со своими друидами, чтобы омыть свои королевские руки и лицо в источнике, называемом Чашей Брана. Ведь королевство Гвинедд с его снежными горами и темными озерами в прежние времена было известно как Земля Брана, и там правил Бран со своими Воронами, прежде чем уплыть за Западное Море в Иверддон.
Начиная с кануна Калан Май королевские друиды смотрели за королем, чтобы он не нарушил ненароком какой-нибудь из семи кинеддивов[95], что лежали на короле Гвинедда. Они пеклись, чтобы солнце не поднималось над ним, когда лежал он на своем ложе на равнине Поуис, чтобы этим утром не садился он на серого в яблоках коня, чтобы обошел он лагерь посолонь, наклонив голову к левому плечу. По счастью, все прочие кинеддивы в настоящее время не таили в себе опасности — чтобы не ел он при свечах в Лланармон-ин-Иал, чтобы не проводил он сырой осенней ночи на Инис Сайриоэль, не слушал родовых стонов женщин в Арвоне и не угонял скот из Кередигиона, когда кукушка зовет к себе возлюбленного. Ничего из этого он не нарушил, и потому все казалось благоприятствующим летнему походу в Ллоэгр.
Все было так, как должно было быть, и Красный Дракон был развернут перед крещеным воинством Кимри, когда выступили они — каждое племя со своим знаком, каждый отряд со своим королем. А впереди войска ехали два великих короля — Мэлгон Высокий Гвинеддский и Брохваэль Клыкастый Поуисский.
Так в Калан Май воинство королей Придайна выступило по великой мощеной дороге, что ведет от Каэр Гуригон на юго-запад. Ни реки, ни бури лесные не могли остановить сто тысяч воинов Кимри, идущих своим путем, поскольку король Брохваэль заранее выслал гонцов к пенкенедлам[96] всех родов по всему обширному краю Поуис, требуя предоставить мастеров и рабов, чтобы починить мосты и расчистить дороги от упавших деревьев.
Словно лебеди, плыло на косматых конях войско вокруг поросшего ярким кустарником холма Динллеу, и вместе с днем вступили они в прекрасный, обширный город и прошли сквозь него. У могильного камня Кинира Гвиддела на некоторое время задержались они, и благочестивый Гвиддварх благословил всех их, прежде чем вернуться к бдению на каменном ложе на склоне Галлт ир Анкр над своей церковью в Майводе.
Весело ехали воины Придайна, чуяли победу в чистом весеннем воздухе. Теперь отслужат они свой мед и вино, что пили они долгой зимой на пирах в чертогах Мэлгона Гвинеддского и Брохваэля Клыкастого! Вино и мед из золотых сосудов было по обычаю их питьем в течение года, и трижды по двадцать и три сотни было их — украшенных золотыми гривнами князей, храбрейших среди Кимри.
С окрестных холмов доносилось мычание коров и блеяние овец, которых гнали на летние пастбища по длинным горным тропам среди вереска и можжевельника. Как будут звенеть мечи и раскалываться щиты, когда вернутся они в свои зимние стойла! Горе, горе нечестивым ивисам, которые уже сейчас должны бы попрятаться в свои болота и канавы, заслышав грохот копыт приближающегося войска! Кто на всем Острове Могущества не видел пылающей звезды, что пролетела по небу на изломе года? А разве сияние на промерзшем северо-западе не имело вида пламенных копий? И теперь с северо-запада надвигался лес копий, который повергнет ниц толпы людей Ллоэгра, и плач вдов будет слышен по всей стране. Счастливая, счастливая летняя пора!
Мы с Талиесином ехали следом за двумя королями. По следам пены на его губах я догадался, что он искал свой ауэн и что каждую ночь на стоянке будет он петь песни о былых сражениях и предстоящих победах. Что значит добыча и завоевания, если только не воспоют их барды по всему миру, чтобы слава воинам звучала в королевских залах до скончания времен!
Я достаточно рассказал о войске Кимри и теперь должен поведать кое-что о себе. Мое участие было немаловажным, поскольку был я тем, чем Кинддилиг Киварвидд был для Артура. Чтобы войско шло в должном порядке, без несчастных происшествий, не нанося обиды Дивному Народу Материнского Благословения, живущему в эльфийских курганах среди холмов и чудных долин Придайна, было необходимо, чтобы я подробно рассказывал о старине мест, по которым мы проезжаем. Да и кто мог сделать это лучше, чем я, Мирддин маб Морврин, который (если все, что говорят, — правда) первым дал имена холмам, рекам и равнинам в те времена, когда Придайн, сын Аэдда Великого, впервые заселил Остров Могущества!
От Пенрин Блатаон на севере до Пенвэда на юге видел я шестьдесят кантрефов и сто и пятьдесят четыре удела Острова Могущества, его Три Близлежащих Острова, его Три Великие Реки и его Двадцать Восемь городов. И я знал название каждого и историю: королей, которые правили Островом в старину, королев, именем которых названы реки, мастеров, которые обтесывали камни, героев, которые властвовали в каждом блистательном городе.
Каждая гора и каждый лес, озеро и река, долина и известковый холм, каждая крепость на холме и каждая усадьба Острова имели свое имя и свою историю. И задачу сохранить каждое имя и каждую историю не назовешь ничтожной для мудрого. Ведь если старина мест уйдет из памяти людей — по забвению ли обычаев или из-за вторжения людей иной расы и языка, то земля станет тем, чем была до того, как ей были даны имена и устройство: девятью формами элементов, бесформенной массой, бесчувственной, бессмысленной, незавершенной. Короли ее не будут обвенчаны с властью, при дворах их не будет поэтов, а к поэтам не будет нисходить их ауэн. Племена ее станут тогда бродячими шайками, беззаконной варварской ордой без очага и дома, без родины и короля. Порядок и смысл уйдут из страны, чужаки завладеют ее двадцатью восьмью городами и будут бражничать в опустевших королевских покоях, Правда Земли развеется, и в конце всего темные орды Кораниайд прорвут границы.
Мне незачем было пить то зелье, которое дает способность познать каждый поток, каждую реку, каждое устье, каждое поле битвы и каждое место сражения героев. Я перечислял имена героев, чьи могилы лежали к востоку и западу от дороги, по которой мы ехали. Их моет дождь, они зарастают кустарником. Молча спят герои под кучами камней или курганами в уединенных местах на высоких горных склонах, у ревущих рек, по весне вздувающихся от талых вод, в усыпанных листвой горных долинах, где лишь волчий выводок воет.
Во время всего дневного перехода и всю ночь у лагерных костров имя Артура не сходило с уст воинов Кимри. Все знали пророчество, согласно которому он однажды придет снова на помощь нам в час беды и снова поведет наши войска к горе Бадон. Я чувствовал, засыпая, его присутствие и подумал: примет ли он нас среди павших в своем зале под темной горой или возглавит войско, когда придет время переведаться с бледноликими ивисами у какого-нибудь предопределенного судьбой брода или холма? При этой мысли меня снова прошиб пот, как в минувшую ночь моего испытания на вершине Динллеу Гуригон.
Ничто не задерживало нашего похода на юг. Холмы после зимы одевались свежей зеленью берез и буков, луга у дороги были расшиты узором весенних цветов. Каждую ночь, когда я взбирался на склон холма, чтобы посмотреть на наше войско, взгляд мой падал на мерцающие ряды лагерных костров — многочисленных, как те, что усыпали свод небес. И с каждой последующей ночью я наблюдал, как огни в Мече Охотника горели в прорывах облаков все яростнее и яростнее — несомненный признак грядущей войны.
Там, где наша дорога пересекалась с той, что шла по хребтам на запад, к Каэр Луйтгоэд, мы получили любопытные вести от нашего старого знакомца. На прогалине прямо у перекрестка принц Рин маб Мэлгон, что ехал вместе с людьми Арвона в передовом отряде войска, наткнулся на лагерь некоего вождя по имени Иорверт маб Эдейрн с нагорий Эльваэля. Этот Иорверт слышал, что король Брохваэль Поуисский едет вместе с войском, и ждал, чтобы потребовать с него плату.
Когда его привели к королю, он объяснил, что в течение многих лет он обычно поставлял соль ко дворам Гуртейрниона и Буэллта, а эти правители отправляли часть ее в Каэр Гуригон как дань королю Брохваэлю. Каждую весну Иорверт маб Эдейрн и люди его племени отправлялись в город Каэр Халуин на восточной границе Поуиса за рекой Хаврен. Именно там было найдено одно из Чудес Острова Придайн — то есть соляные источники, бьющие из-под земли вдали от моря. Глава племени, живущего возле города, имел множество рабов, которые трудились у этих источников, вырубая из земли соль кирками, молотками и клиньями, а затем очищая в печах и распиливая на куски. Эта соль — редкого качества, и за запах ее предпочитают той, что собирают на морском берегу люди Кередигиона.
Однако в этом году Иорверт вывез только две телеги соли. До того он обычно привозил двадцать-тридцать телег, меняя ценный товар на шкуры и меха с гор. Велик был его гнев, когда хозяин соляных источников сказал ему, что несколько ночей назад здесь побывал чужестранец из-за моря и купил всю зимнюю добычу за серебряные слитки. Иорверт решил преследовать чужака и убить его вместе со всеми его людьми. Однако хозяин города предупредил, что его соперник заявил, будто бы находится под покровительством короля Брохваэля Клыкастого, от двора которого он недавно прибыл, потому Иорверт воздержался от своего намерения.
Брохваэль разгневался, поскольку сейчас у него не было желания заниматься местью за упущенную дань от королей Гуртейрниона и Буэллта, к тому же он совершенно не помнил, чтобы давал кому-нибудь покровительство. Однако гнев его сменился удивлением, да и мы тоже удивились, узнав, что этим купцом был не кто иной, как Самофрайнк, который на совете королей в Каэр Гуригон снабдил их бесценными сведениями о расположении войск ивисов и планах короля Кинурига. Но почему Само купил столько соли и куда он ее повез? Ведь, когда король Поуиса вернется после похода, гнев его будет страшен. Как купец мог так рисковать?
Предположений было много, но к общему соглашению так и не пришли. Соль товар, бесспорно, очень ценный — отец короля Брохваэля, Кинген Прославленный, отвоевал ее после отчаянной войны у своего восточного соседа, — но столько соли можно продать только при дворе могущественного короля. Купец отправился не на запад, в этом Иорверт был уверен. Но юг был закрыт для торговли из-за ивисской опасности. Никому не было позволено перевозить товары через границу с тех пор, как император Артур воздвиг насыпи и крепости, окружающие их королевство.
Это вызвало долгие и временами ожесточенные споры по дороге. В каждом городе и в каждой крепости мы расспрашивали о движении Само и его каравана, но новостей не было. Трибун Руфин, который вроде бы считал, что со мной можно говорить доверительно, разыскал меня среди вереницы пышно одетых всадников. И этот случай, а занимался им именно я, дал ему новую возможность напомнить о правилах дисциплины и порядке в нашем войске.
— Поскольку соль — продукт для войска важный, — недовольно ворчал он, — то предводителю следует выслать вперед делегаториев — причем задолго до начала кампании, — которые будут реквизировать необходимые припасы, раздавая расписки в получении тем, кто поставляет продовольствие. В особых случаях опцион[97] части может добывать дополнительное довольствие, опять же выписывая рекауты[98]. Но мне кажется, что такой практики у вас просто не существует, что является серьезным нарушением, влекущим суровое наказание замешанных в дело офицеров. Друг мой, снабжение солью — отнюдь не смешное дело для военного! У вас что, не знают, что во время оно соль составляла основу солдатского жалованья, салариума?
Через несколько дней мы прибыли к старой крепости у слияния рек Тевайдд и Колунви, о которой рассказывают, будто бы в ней жил Бран, прежде чем уплыть в Иверддон[99]. В ту ночь короли пировали там вместе с вождем этих мест, потомком Каделла и потому приходящимся двоюродным братом Брохваэлю Клыкастому. А в это время сто тысяч воинов Кимри встали лагерем за городскими стенами.
Поутру, после участия в изобильном возлиянии золотого хмельного меда вместе с войском, князья спали долго и глубоко. Мы с королем Мэлгоном, однако, встали рано и, прокравшись между тел наших товарищей, лежавших ничком, как мешки среди камышей, вышли из пиршественного зала через ворота крепости на росный луг. У меня не выходило из головы зрелище — воины лежат, раскинув руки и ноги, рты раскрыты, богатые одежды залиты кроваво-красным вином, из кучи тел во тьме зала доносятся сдавленные крики и стоны. Мне не слишком понравилось то, что я увидел, и меньше всего — вид короля Брохваэля, клыки которого тускло поблескивали в полумраке. Он лежал среди своих мастиффов, как убитый вепрь в конце охоты. Мне это зрелище показалась зловещим, и вновь на меня накатило недоброе предчувствие — холодная волна прошла по моему сердцу, как по зимнему берегу.
Это был час, когда нет ни ночи, ни дня, и все кругом было спокойно и серо, как волчья шкура. Было пусто — ни крика птицы, разве что в роще на холме у нас за спиной одиноко ухала сова. Была ли это мудрая Сова из Кум Каулуд или предвещающая недоброе птица Гвина маб Нудда, я не мог тогда сказать. В любом случае я должен был следовать за королем, поспевать за широким шагом которого мне было нелегко. Он сутулился, словно на его широкие могучие плечи легла великая тяжесть, снести которую было едва под силу даже Мэлгону Высокому.
Я понял, что его гнетет тяжесть грехов — он отнял трон у своего дяди, нарушил монашеский обет, силой взял молодую жену своего племянника. Мало кто за пределами Гвинедда не слышал о суровой отповеди ему Гильдаса Мудрого, и мне пришло в голову, что король боится, как бы святой не стал клясть его в час битвы.
Мы без единого слова спустились туда, где рядом с лесом встречались три реки, смешивая свои воды в священном триединстве. Пока я стоял, наблюдая, с веткой рябины в руке, король преклонил колена на берегу и склонился к чистой проточной воде Затем он застыл в молитве, пока вдруг не вырвался из-за горизонта луч восходящего солнца, словно дротик из руки героя на колеснице, разогнав туманные видения, плывшие по течению, и на западе не заблистал во славе неприступный пик Каэр Карадог.
Король Мэлгон быстро погрузил руки в холодный поток, на котором плясало юное солнце, и омыл свое королевское лицо водой. И когда чистая стихия побежала блестящими каплями по его широким скулам и темной бороде, он вознес следующую молитву:
Когда мы вернулись, войско суетилось, как пчелы во время роения. Повсюду поднимались дымки лагерных костров, звенели котлы и звякало оружие. В крепости Мэлгон присоединился к королям за питьем, потому как в войске том был обычай во время похода вставать рано поутру и единым духом пить мед.
Я, извинившись, расстался с королем у дверей, поскольку разум мой был в смятении и я хотел остаться один. Среди войска одиночества не отыщешь, а потому я забрался на каменную стену и пошел к надвратной башне, откуда без помех мог наблюдать все происходящее. Однако вскоре мои размышления были резко прерваны. Прямо под собой я услышал сердитые крики, приказы и протесты.
Я посмотрел вниз, как всегда любопытствуя, с чего это смертные подняли суету и шум в окружающей пустоте вечности. В небольшой кучке людей, столпившихся внизу, вспыхнула жестокая ссора. Четверо были гвинеддскими копейщиками из стражи ворот — они сдерживали двух других, громко и гневно спорящих. Одного из них я знал — это был мой старый друг трибун, с которым я разговаривал на склоне Динллеу в Нос Калан Май. Он едва пару слов мог сказать по-бриттски, но, казалось, он и их забыл, поскольку орал и ругался с ничего не понимающими стражниками на своем родном языке. Пора было помочь ему, поскольку не последним из моих достоинств было то, что я знал множество языков разных народов (не считая языка птиц и зверей), как сам Гурир Гвастад Иэтоэдд.
Я торопливо сбежал по ступеням вниз, выскочил из ворот, повернул и оказался прямо перед этой любопытной сценой. Руфин пытался своей здоровой рукой удержать гибкого, бойкого с виду юношу, в то же время призывая часовых на помощь. Трибун говорил приказным тоном, что имело определенный вес для людей, привыкших повиноваться. С другой стороны, они вроде бы знали его пленника, чьи бурные протесты они по крайней мере понимали.
— Похоже, у тебя возникли трудности? — пробормотал я, беря трибуна под локоть. — Могу ли я помочь?
Он немного испуганно оглянулся, поскольку я по своему обыкновению появился молча и внезапно.
— А, так это ты! — с явным облегчением вскричал он. — Может, ты сможешь втолковать этим остолопам, что они должны взять этого парня под стражу?
— Да что он сделал? — спросил я, зыркнув на остальных, чтобы они замолчали.
Руфин ослабил свою хватку, после чего юноша встряхнулся, словно пес, вылезший из воды, и, набычившись, встал рядом, не слишком дружелюбно глядя на трибуна.
— Что сделал? — повторил трибун. — Дело не в том, что он сделал, а в том, чего эти тупые часовые — у каппадокийцев и то мозгов больше — не сделали! То, что меня волнует, должно волновать всякого, кто желает ввести в этой армии хоть что-то похожее на римскую дисциплину! Я пошел проведать несколько отдаленных постов и увидел, как какой-то кампидоктор пытается муштровать рекрутов, которые, видно, думают, что их обучают шуточки в цирке откалывать. Ладно, я достаточно насмотрелся в Ливии, чтобы не ждать слишком многого от федератов, но сейчас, после такого, я думаю, у меня есть основания подать жалобу командующему. Мне кажется, что необходимо выставить двойную, а то и тройную стражу!
Я увидел, что необходимо утихомирить моего нетерпеливого друга, прежде чем он влипнет в серьезную передрягу. Вокруг собиралась толпа, в которой все чаще слышалось ворчание: «Серый волк!» Это говорило, что люди распаляются гневом по поводу того, что одного из них честит какой-то аллтуд, чужак без роду без племени. Я тоже был аллтуд, но теперь люди Гвинедда знали, в каком почете держит меня король. Кроме того, я обладал силой и взглядом, который не всякий осмелился бы встретить.
— Но ведь не такому высокопоставленному офицеру, как ты, наказывать всякого, кто нарушает свои обязанности? — тактично осведомился я. — Разве это дело, в чем бы оно ни состояло, нельзя оставить капитану или вождю его рода? Эта армия не такая, как у твоего императора, что движется по приказу, как пешки на доске для гвиддвилла. Приходится иметь дело с тем, что у тебя есть под рукой, ведь так?!
— Конечно, ты прав, — ответил Руфин, который вроде бы успокоился после моего вмешательства, а возможно, и после знака, который я дал стражам, чтобы те задержали предмет его гнева — по крайней мере до тех пор, пока все не разъяснится. — Первая необходимость армии федератов — вести дело по собственному обычаю, это уж я прекрасно понимаю. Но в одном я буду настаивать перед королем, причем он полностью со мной согласен и дал мне на то полную власть.
Нам еще несколько недель идти до того, как мы вступим на вражескую территорию. Верно, мы получили сведения насчет расположения вражеских сил, но верно и то, что мы не знаем, чего нам ожидать, когда мы покинем дружелюбные земли. Если мы собираемся сохранить инициативу, то враг должен как можно меньше знать о наших передвижениях, пока мы не появимся перед ним В таком случае первое дело — секретность, на чем я и настаивал во время совета в Вирокониуме[100]. И что же я вижу? Секретностью тут и не пахнет — эти головотяпы на часах того гляди выпустят из штаб-квартиры человека, которому там быть вообще не положено, да еще при таких обстоятельствах, которые только подозрительными и назовешь. Кто этот человек? Куда он шел?
— Враги твои пришли окружить тебя валом, обложить и замкнуть со всех сторон! Хоть в землю заройся вместе с исчадьями своими — мы не оставим камня на камне, поскольку ты не знаешь часа кары своей!
Затем сам Йессу Грист, истребитель врагов, черный сокрушитель разбойничьих шаек, первым ворвался в пролом. Окровавленные мечи покрывали землю, и стервятники кружились над ними, ожидая пира, когда украшенный гривной Спаситель истреблял воинство демонов на поживу клювастым орлам и клыкастым волкам. И тогда взмолился Владыка Преисподней, враг человеческий, о мире. Пал он на колени перед Королем Небесным, припал к сосцам его, пообещал дать заложников, платить дань и освободить пленников. Так умалилось могущество Дьявола и его презренного воинства, и Владыка Йессу Грист во славе и могуществе вернулся и воссел по правую руку Господа.
Рассказывают об этом походе, что, когда Он вернулся из королевства Ифферна, не одна корова мычаньем звала своего теленка, так велико было стадо, которое Владыка Йессу Грист пригнал после своего военного похода. Лишил Он адскую крепость ее богатств и обрек всех в ней носить тонзуру и рабский ошейник.
— Веселым был пир в Чертогах Небесных в ту ночь! Если бы этот пир для короля королей давал я, Он и народ Небесный пили бы вечно!
Высоко воздев свое распятье, святой Гвиддварх призвал благословение Христа, аббата и короля на войско Мэлгона Высокого, сына Кадваллона Длинная Рука. Да будет этим летом победа с Кимри, да отдадут они третью часть добычи Христу, который есть верховный повелитель племен Придайна.
Король Мэлгон нахмурился, поскольку он намеревался отдать Святой Церкви не более десятой части того, что возьмет он во дворцах ивисов. Но в тот раз он не сказал ничего, поскольку решил, что поспорит на этот счет в более подходящее время, когда Христос уже предаст врагов в его руки.
Так государь меня спросил —
Что нам предрекает Владыка Сил?
Ада рабов он освободил,
Мучителей в рабство обратил.
Но поскольку этих тайных мыслей Мэлгона никто не знал, люди Кимри радостно приветствовали слова благословенного Гвиддварха и как один громко воскликнули «аллилуйя!». Затем святой и его монахи подошли к поросшему тростником берегу извилистой Хаврен, распевая тягучие псалмы и тихонько звеня колокольчиками. Так чудесна была эта музыка, что говорят, будто бы бобры, что живут по берегам реки, бросили свои труды, дабы преклонить колена в молитве к нашему Господу, Спасителю человеческому. К ним присоединились многие воины, что собрались на заливных лугах, дабы ступить в очищающие крестильные воды священной реки.
— Речной поток — счастье для Града Божьего, — провозгласил человек Божий, благословенный Гвиддварх, когда было совершено тройное погружение. После этого повел он благочестивое воинство назад, где посреди лагеря он со своими монахами построил церковь из зеленых ветвей. Пылая верой, хотя и влажные еще от вод крещения, воины входили туда, чтобы покаяться.
После этого, пока короли и воины готовились к выступлению, Мэлгон Гвинедд взошел на холм Динллеу Гуригон вместе со своими друидами, чтобы омыть свои королевские руки и лицо в источнике, называемом Чашей Брана. Ведь королевство Гвинедд с его снежными горами и темными озерами в прежние времена было известно как Земля Брана, и там правил Бран со своими Воронами, прежде чем уплыть за Западное Море в Иверддон.
Начиная с кануна Калан Май королевские друиды смотрели за королем, чтобы он не нарушил ненароком какой-нибудь из семи кинеддивов[95], что лежали на короле Гвинедда. Они пеклись, чтобы солнце не поднималось над ним, когда лежал он на своем ложе на равнине Поуис, чтобы этим утром не садился он на серого в яблоках коня, чтобы обошел он лагерь посолонь, наклонив голову к левому плечу. По счастью, все прочие кинеддивы в настоящее время не таили в себе опасности — чтобы не ел он при свечах в Лланармон-ин-Иал, чтобы не проводил он сырой осенней ночи на Инис Сайриоэль, не слушал родовых стонов женщин в Арвоне и не угонял скот из Кередигиона, когда кукушка зовет к себе возлюбленного. Ничего из этого он не нарушил, и потому все казалось благоприятствующим летнему походу в Ллоэгр.
Все было так, как должно было быть, и Красный Дракон был развернут перед крещеным воинством Кимри, когда выступили они — каждое племя со своим знаком, каждый отряд со своим королем. А впереди войска ехали два великих короля — Мэлгон Высокий Гвинеддский и Брохваэль Клыкастый Поуисский.
Так в Калан Май воинство королей Придайна выступило по великой мощеной дороге, что ведет от Каэр Гуригон на юго-запад. Ни реки, ни бури лесные не могли остановить сто тысяч воинов Кимри, идущих своим путем, поскольку король Брохваэль заранее выслал гонцов к пенкенедлам[96] всех родов по всему обширному краю Поуис, требуя предоставить мастеров и рабов, чтобы починить мосты и расчистить дороги от упавших деревьев.
Словно лебеди, плыло на косматых конях войско вокруг поросшего ярким кустарником холма Динллеу, и вместе с днем вступили они в прекрасный, обширный город и прошли сквозь него. У могильного камня Кинира Гвиддела на некоторое время задержались они, и благочестивый Гвиддварх благословил всех их, прежде чем вернуться к бдению на каменном ложе на склоне Галлт ир Анкр над своей церковью в Майводе.
Весело ехали воины Придайна, чуяли победу в чистом весеннем воздухе. Теперь отслужат они свой мед и вино, что пили они долгой зимой на пирах в чертогах Мэлгона Гвинеддского и Брохваэля Клыкастого! Вино и мед из золотых сосудов было по обычаю их питьем в течение года, и трижды по двадцать и три сотни было их — украшенных золотыми гривнами князей, храбрейших среди Кимри.
С окрестных холмов доносилось мычание коров и блеяние овец, которых гнали на летние пастбища по длинным горным тропам среди вереска и можжевельника. Как будут звенеть мечи и раскалываться щиты, когда вернутся они в свои зимние стойла! Горе, горе нечестивым ивисам, которые уже сейчас должны бы попрятаться в свои болота и канавы, заслышав грохот копыт приближающегося войска! Кто на всем Острове Могущества не видел пылающей звезды, что пролетела по небу на изломе года? А разве сияние на промерзшем северо-западе не имело вида пламенных копий? И теперь с северо-запада надвигался лес копий, который повергнет ниц толпы людей Ллоэгра, и плач вдов будет слышен по всей стране. Счастливая, счастливая летняя пора!
Мы с Талиесином ехали следом за двумя королями. По следам пены на его губах я догадался, что он искал свой ауэн и что каждую ночь на стоянке будет он петь песни о былых сражениях и предстоящих победах. Что значит добыча и завоевания, если только не воспоют их барды по всему миру, чтобы слава воинам звучала в королевских залах до скончания времен!
Я достаточно рассказал о войске Кимри и теперь должен поведать кое-что о себе. Мое участие было немаловажным, поскольку был я тем, чем Кинддилиг Киварвидд был для Артура. Чтобы войско шло в должном порядке, без несчастных происшествий, не нанося обиды Дивному Народу Материнского Благословения, живущему в эльфийских курганах среди холмов и чудных долин Придайна, было необходимо, чтобы я подробно рассказывал о старине мест, по которым мы проезжаем. Да и кто мог сделать это лучше, чем я, Мирддин маб Морврин, который (если все, что говорят, — правда) первым дал имена холмам, рекам и равнинам в те времена, когда Придайн, сын Аэдда Великого, впервые заселил Остров Могущества!
От Пенрин Блатаон на севере до Пенвэда на юге видел я шестьдесят кантрефов и сто и пятьдесят четыре удела Острова Могущества, его Три Близлежащих Острова, его Три Великие Реки и его Двадцать Восемь городов. И я знал название каждого и историю: королей, которые правили Островом в старину, королев, именем которых названы реки, мастеров, которые обтесывали камни, героев, которые властвовали в каждом блистательном городе.
Каждая гора и каждый лес, озеро и река, долина и известковый холм, каждая крепость на холме и каждая усадьба Острова имели свое имя и свою историю. И задачу сохранить каждое имя и каждую историю не назовешь ничтожной для мудрого. Ведь если старина мест уйдет из памяти людей — по забвению ли обычаев или из-за вторжения людей иной расы и языка, то земля станет тем, чем была до того, как ей были даны имена и устройство: девятью формами элементов, бесформенной массой, бесчувственной, бессмысленной, незавершенной. Короли ее не будут обвенчаны с властью, при дворах их не будет поэтов, а к поэтам не будет нисходить их ауэн. Племена ее станут тогда бродячими шайками, беззаконной варварской ордой без очага и дома, без родины и короля. Порядок и смысл уйдут из страны, чужаки завладеют ее двадцатью восьмью городами и будут бражничать в опустевших королевских покоях, Правда Земли развеется, и в конце всего темные орды Кораниайд прорвут границы.
Dysgogan Myrdin, dysgogan derwydon, dysgogan awen:
dehymyd tristit byt a ryher
День за днем приближались мы к южным границам Поуиса, и, пока мы шли, я рассказывал о том, как начинались реки и озера из подземных Вод Аннона, о том, как Адданк таится в его склизких глубинах, или о том, как прекраснейшая госпожа спит в своем подводном дворце из чистейшего хрусталя, о великанах Кеури, что живут на горных вершинах и скалах величиной с дом, которые они бросают вниз. О зеленых холмах — грудях богини Дон, в которых живет Дивный Народ — люди называют его Материнским Благословением.
Знанье Мирддина, знанье друидов, знанье ауэна —
Чем больше знания, тем больше скорби.
Мне незачем было пить то зелье, которое дает способность познать каждый поток, каждую реку, каждое устье, каждое поле битвы и каждое место сражения героев. Я перечислял имена героев, чьи могилы лежали к востоку и западу от дороги, по которой мы ехали. Их моет дождь, они зарастают кустарником. Молча спят герои под кучами камней или курганами в уединенных местах на высоких горных склонах, у ревущих рек, по весне вздувающихся от талых вод, в усыпанных листвой горных долинах, где лишь волчий выводок воет.
Во время всего дневного перехода и всю ночь у лагерных костров имя Артура не сходило с уст воинов Кимри. Все знали пророчество, согласно которому он однажды придет снова на помощь нам в час беды и снова поведет наши войска к горе Бадон. Я чувствовал, засыпая, его присутствие и подумал: примет ли он нас среди павших в своем зале под темной горой или возглавит войско, когда придет время переведаться с бледноликими ивисами у какого-нибудь предопределенного судьбой брода или холма? При этой мысли меня снова прошиб пот, как в минувшую ночь моего испытания на вершине Динллеу Гуригон.
Ничто не задерживало нашего похода на юг. Холмы после зимы одевались свежей зеленью берез и буков, луга у дороги были расшиты узором весенних цветов. Каждую ночь, когда я взбирался на склон холма, чтобы посмотреть на наше войско, взгляд мой падал на мерцающие ряды лагерных костров — многочисленных, как те, что усыпали свод небес. И с каждой последующей ночью я наблюдал, как огни в Мече Охотника горели в прорывах облаков все яростнее и яростнее — несомненный признак грядущей войны.
Там, где наша дорога пересекалась с той, что шла по хребтам на запад, к Каэр Луйтгоэд, мы получили любопытные вести от нашего старого знакомца. На прогалине прямо у перекрестка принц Рин маб Мэлгон, что ехал вместе с людьми Арвона в передовом отряде войска, наткнулся на лагерь некоего вождя по имени Иорверт маб Эдейрн с нагорий Эльваэля. Этот Иорверт слышал, что король Брохваэль Поуисский едет вместе с войском, и ждал, чтобы потребовать с него плату.
Когда его привели к королю, он объяснил, что в течение многих лет он обычно поставлял соль ко дворам Гуртейрниона и Буэллта, а эти правители отправляли часть ее в Каэр Гуригон как дань королю Брохваэлю. Каждую весну Иорверт маб Эдейрн и люди его племени отправлялись в город Каэр Халуин на восточной границе Поуиса за рекой Хаврен. Именно там было найдено одно из Чудес Острова Придайн — то есть соляные источники, бьющие из-под земли вдали от моря. Глава племени, живущего возле города, имел множество рабов, которые трудились у этих источников, вырубая из земли соль кирками, молотками и клиньями, а затем очищая в печах и распиливая на куски. Эта соль — редкого качества, и за запах ее предпочитают той, что собирают на морском берегу люди Кередигиона.
Однако в этом году Иорверт вывез только две телеги соли. До того он обычно привозил двадцать-тридцать телег, меняя ценный товар на шкуры и меха с гор. Велик был его гнев, когда хозяин соляных источников сказал ему, что несколько ночей назад здесь побывал чужестранец из-за моря и купил всю зимнюю добычу за серебряные слитки. Иорверт решил преследовать чужака и убить его вместе со всеми его людьми. Однако хозяин города предупредил, что его соперник заявил, будто бы находится под покровительством короля Брохваэля Клыкастого, от двора которого он недавно прибыл, потому Иорверт воздержался от своего намерения.
Брохваэль разгневался, поскольку сейчас у него не было желания заниматься местью за упущенную дань от королей Гуртейрниона и Буэллта, к тому же он совершенно не помнил, чтобы давал кому-нибудь покровительство. Однако гнев его сменился удивлением, да и мы тоже удивились, узнав, что этим купцом был не кто иной, как Самофрайнк, который на совете королей в Каэр Гуригон снабдил их бесценными сведениями о расположении войск ивисов и планах короля Кинурига. Но почему Само купил столько соли и куда он ее повез? Ведь, когда король Поуиса вернется после похода, гнев его будет страшен. Как купец мог так рисковать?
Предположений было много, но к общему соглашению так и не пришли. Соль товар, бесспорно, очень ценный — отец короля Брохваэля, Кинген Прославленный, отвоевал ее после отчаянной войны у своего восточного соседа, — но столько соли можно продать только при дворе могущественного короля. Купец отправился не на запад, в этом Иорверт был уверен. Но юг был закрыт для торговли из-за ивисской опасности. Никому не было позволено перевозить товары через границу с тех пор, как император Артур воздвиг насыпи и крепости, окружающие их королевство.
Это вызвало долгие и временами ожесточенные споры по дороге. В каждом городе и в каждой крепости мы расспрашивали о движении Само и его каравана, но новостей не было. Трибун Руфин, который вроде бы считал, что со мной можно говорить доверительно, разыскал меня среди вереницы пышно одетых всадников. И этот случай, а занимался им именно я, дал ему новую возможность напомнить о правилах дисциплины и порядке в нашем войске.
— Поскольку соль — продукт для войска важный, — недовольно ворчал он, — то предводителю следует выслать вперед делегаториев — причем задолго до начала кампании, — которые будут реквизировать необходимые припасы, раздавая расписки в получении тем, кто поставляет продовольствие. В особых случаях опцион[97] части может добывать дополнительное довольствие, опять же выписывая рекауты[98]. Но мне кажется, что такой практики у вас просто не существует, что является серьезным нарушением, влекущим суровое наказание замешанных в дело офицеров. Друг мой, снабжение солью — отнюдь не смешное дело для военного! У вас что, не знают, что во время оно соль составляла основу солдатского жалованья, салариума?
Через несколько дней мы прибыли к старой крепости у слияния рек Тевайдд и Колунви, о которой рассказывают, будто бы в ней жил Бран, прежде чем уплыть в Иверддон[99]. В ту ночь короли пировали там вместе с вождем этих мест, потомком Каделла и потому приходящимся двоюродным братом Брохваэлю Клыкастому. А в это время сто тысяч воинов Кимри встали лагерем за городскими стенами.
Поутру, после участия в изобильном возлиянии золотого хмельного меда вместе с войском, князья спали долго и глубоко. Мы с королем Мэлгоном, однако, встали рано и, прокравшись между тел наших товарищей, лежавших ничком, как мешки среди камышей, вышли из пиршественного зала через ворота крепости на росный луг. У меня не выходило из головы зрелище — воины лежат, раскинув руки и ноги, рты раскрыты, богатые одежды залиты кроваво-красным вином, из кучи тел во тьме зала доносятся сдавленные крики и стоны. Мне не слишком понравилось то, что я увидел, и меньше всего — вид короля Брохваэля, клыки которого тускло поблескивали в полумраке. Он лежал среди своих мастиффов, как убитый вепрь в конце охоты. Мне это зрелище показалась зловещим, и вновь на меня накатило недоброе предчувствие — холодная волна прошла по моему сердцу, как по зимнему берегу.
Это был час, когда нет ни ночи, ни дня, и все кругом было спокойно и серо, как волчья шкура. Было пусто — ни крика птицы, разве что в роще на холме у нас за спиной одиноко ухала сова. Была ли это мудрая Сова из Кум Каулуд или предвещающая недоброе птица Гвина маб Нудда, я не мог тогда сказать. В любом случае я должен был следовать за королем, поспевать за широким шагом которого мне было нелегко. Он сутулился, словно на его широкие могучие плечи легла великая тяжесть, снести которую было едва под силу даже Мэлгону Высокому.
Я понял, что его гнетет тяжесть грехов — он отнял трон у своего дяди, нарушил монашеский обет, силой взял молодую жену своего племянника. Мало кто за пределами Гвинедда не слышал о суровой отповеди ему Гильдаса Мудрого, и мне пришло в голову, что король боится, как бы святой не стал клясть его в час битвы.
Мы без единого слова спустились туда, где рядом с лесом встречались три реки, смешивая свои воды в священном триединстве. Пока я стоял, наблюдая, с веткой рябины в руке, король преклонил колена на берегу и склонился к чистой проточной воде Затем он застыл в молитве, пока вдруг не вырвался из-за горизонта луч восходящего солнца, словно дротик из руки героя на колеснице, разогнав туманные видения, плывшие по течению, и на западе не заблистал во славе неприступный пик Каэр Карадог.
Король Мэлгон быстро погрузил руки в холодный поток, на котором плясало юное солнце, и омыл свое королевское лицо водой. И когда чистая стихия побежала блестящими каплями по его широким скулам и темной бороде, он вознес следующую молитву:
Король молча стоял на коленях на речном берегу, пока поднималось солнце, будя радостное пение птиц и гудение насекомых, что вылезали из своих норок в торфе у нас под ногами. Затем он встал, молча обнял меня и пошел впереди меня назад в крепость того, кто был рожден от Брана. Теперь король Мэлгон шагал легче, выпрямив спину после свидания с чистой текущей водой.
Воззри, о Господь, — лицо омываю я
Златом солнечных девяти лучей —
Так Дева Мария, Святая Матерь Твоя,
Тебя вскормила млеком груди Своей.
Да будет ныне на мне Твоя благодать,
Да не оставит меня удача вдруг,
Да будет отныне мед моя речь источать,
Да будет дыханье мое, как цветущий луг.
Черна земля, где живут мои враги,
Черны их сердца, как Ифферна черный зев
Владыка Сил, в сраженье мне помоги!
Как лебедь, бел тот, кто вышел против врагов.
К Тебе в беде всегда прибегаю я,
И потому я король средь людей своих,
И властью силен, как ядом сильна змея,
И в битве скачу по лицам врагов моих!
Когда мы вернулись, войско суетилось, как пчелы во время роения. Повсюду поднимались дымки лагерных костров, звенели котлы и звякало оружие. В крепости Мэлгон присоединился к королям за питьем, потому как в войске том был обычай во время похода вставать рано поутру и единым духом пить мед.
Я, извинившись, расстался с королем у дверей, поскольку разум мой был в смятении и я хотел остаться один. Среди войска одиночества не отыщешь, а потому я забрался на каменную стену и пошел к надвратной башне, откуда без помех мог наблюдать все происходящее. Однако вскоре мои размышления были резко прерваны. Прямо под собой я услышал сердитые крики, приказы и протесты.
Я посмотрел вниз, как всегда любопытствуя, с чего это смертные подняли суету и шум в окружающей пустоте вечности. В небольшой кучке людей, столпившихся внизу, вспыхнула жестокая ссора. Четверо были гвинеддскими копейщиками из стражи ворот — они сдерживали двух других, громко и гневно спорящих. Одного из них я знал — это был мой старый друг трибун, с которым я разговаривал на склоне Динллеу в Нос Калан Май. Он едва пару слов мог сказать по-бриттски, но, казалось, он и их забыл, поскольку орал и ругался с ничего не понимающими стражниками на своем родном языке. Пора было помочь ему, поскольку не последним из моих достоинств было то, что я знал множество языков разных народов (не считая языка птиц и зверей), как сам Гурир Гвастад Иэтоэдд.
Я торопливо сбежал по ступеням вниз, выскочил из ворот, повернул и оказался прямо перед этой любопытной сценой. Руфин пытался своей здоровой рукой удержать гибкого, бойкого с виду юношу, в то же время призывая часовых на помощь. Трибун говорил приказным тоном, что имело определенный вес для людей, привыкших повиноваться. С другой стороны, они вроде бы знали его пленника, чьи бурные протесты они по крайней мере понимали.
— Похоже, у тебя возникли трудности? — пробормотал я, беря трибуна под локоть. — Могу ли я помочь?
Он немного испуганно оглянулся, поскольку я по своему обыкновению появился молча и внезапно.
— А, так это ты! — с явным облегчением вскричал он. — Может, ты сможешь втолковать этим остолопам, что они должны взять этого парня под стражу?
— Да что он сделал? — спросил я, зыркнув на остальных, чтобы они замолчали.
Руфин ослабил свою хватку, после чего юноша встряхнулся, словно пес, вылезший из воды, и, набычившись, встал рядом, не слишком дружелюбно глядя на трибуна.
— Что сделал? — повторил трибун. — Дело не в том, что он сделал, а в том, чего эти тупые часовые — у каппадокийцев и то мозгов больше — не сделали! То, что меня волнует, должно волновать всякого, кто желает ввести в этой армии хоть что-то похожее на римскую дисциплину! Я пошел проведать несколько отдаленных постов и увидел, как какой-то кампидоктор пытается муштровать рекрутов, которые, видно, думают, что их обучают шуточки в цирке откалывать. Ладно, я достаточно насмотрелся в Ливии, чтобы не ждать слишком многого от федератов, но сейчас, после такого, я думаю, у меня есть основания подать жалобу командующему. Мне кажется, что необходимо выставить двойную, а то и тройную стражу!
Я увидел, что необходимо утихомирить моего нетерпеливого друга, прежде чем он влипнет в серьезную передрягу. Вокруг собиралась толпа, в которой все чаще слышалось ворчание: «Серый волк!» Это говорило, что люди распаляются гневом по поводу того, что одного из них честит какой-то аллтуд, чужак без роду без племени. Я тоже был аллтуд, но теперь люди Гвинедда знали, в каком почете держит меня король. Кроме того, я обладал силой и взглядом, который не всякий осмелился бы встретить.
— Но ведь не такому высокопоставленному офицеру, как ты, наказывать всякого, кто нарушает свои обязанности? — тактично осведомился я. — Разве это дело, в чем бы оно ни состояло, нельзя оставить капитану или вождю его рода? Эта армия не такая, как у твоего императора, что движется по приказу, как пешки на доске для гвиддвилла. Приходится иметь дело с тем, что у тебя есть под рукой, ведь так?!
— Конечно, ты прав, — ответил Руфин, который вроде бы успокоился после моего вмешательства, а возможно, и после знака, который я дал стражам, чтобы те задержали предмет его гнева — по крайней мере до тех пор, пока все не разъяснится. — Первая необходимость армии федератов — вести дело по собственному обычаю, это уж я прекрасно понимаю. Но в одном я буду настаивать перед королем, причем он полностью со мной согласен и дал мне на то полную власть.
Нам еще несколько недель идти до того, как мы вступим на вражескую территорию. Верно, мы получили сведения насчет расположения вражеских сил, но верно и то, что мы не знаем, чего нам ожидать, когда мы покинем дружелюбные земли. Если мы собираемся сохранить инициативу, то враг должен как можно меньше знать о наших передвижениях, пока мы не появимся перед ним В таком случае первое дело — секретность, на чем я и настаивал во время совета в Вирокониуме[100]. И что же я вижу? Секретностью тут и не пахнет — эти головотяпы на часах того гляди выпустят из штаб-квартиры человека, которому там быть вообще не положено, да еще при таких обстоятельствах, которые только подозрительными и назовешь. Кто этот человек? Куда он шел?