Страница:
И взял Воден свой рог и испил гномьего хмеля. И стал он пьяным и подобным волку, и в голове его загрохотали барабаны и кузнечный молот Веланда, когда отковывает он боевые клинки, так что каждый волосок на его голове встал дыбом. И на кончике каждого волоса была алая капелька свежей крови. Пустая глазница его стала сжиматься, пока не сделалась узкой, как игольное ушко, а другая раскрылась широко, как устье медового кубка. Рот его растянулся до ушей и распахнулся так, что стало видно его трепещущие внутренности и легкие, вплоть до страшного лабиринта его извивающихся кишок. Из темени его забил фонтан черной крови высотой с мачту корабля, и кровь облаком расползлась по небесам, как черный дым королевского очага в зимней ночи. Со лба его полился геройский свет — словно костистый двурогий месяц толщиной с точильный камень, и один рог полумесяца был — гнев, а другой — страх.
Боевое безумие снизошло на Друга Воронов. Был это уже не седобородый супруг Фриг, а Грима, Скрытый. Всеотец, хозяин Чертога Блаженства, надел другую личину. Теперь был он Огнеокий, Злобный, Слепой, Дважды Слепой. Из гниения начинается рост, из разрушения — возрождение, из огня — плодородие. У бога не одна личина, хотя под ними он один и тот же. Разве воин в одно и то же время не полон и страха, и ярости? Разве не жаждет он в одночасье и бежать, и биться? Личина ярости на лице страха, и лицо страха злобно ухмыляется за волчьей личиной.
Стоял Грима с искаженным лицом на ветреной вершине Воднес-беорга: гримес врасен[178], в личине и искаженный. Кожа его шла волнами, словно кустарник в ураган или камыш в бурю. Внутри кожи его вывернулись кости, так что ступни и колени его были повернуты назад, а икры и ягодицы — вперед. Связки на его икрах обвили голени, и каждый кривой узел на них был величиной с кулак воина. Жилы на лбу его протянулись до затылка, и лицо его превратилось в красную, как сырое мясо, впадину. Биение его сердца о ребра было как громкий лай пса, чующего добычу.
Закружился Скрытый, в безумии своем крутился он все быстрее и быстрее, порыв ветра пролетел над мечущимся утесником и волнующимися травами, ливень обрушился на его сиденье на кургане. Кожа его лопнула, хлынула кровь. Кружась, он оросил вонючим потоком каждую часть круглого холма. В боевой пляске пьянел он, и казалось, будто бы все вокруг кружится вместе с ним. Огромная круглая равнина, на границе которой он опустился, начала медленно вращаться, как огромное тележное колесо. Вращалась она под небом, пока могучее воинство, что шло по прямой как спица дороге, не перестало понимать, куда идут они — на восток или запад, на север или юг.
И так устроил Злобный, что король Острова, ось колеса и возница Колесницы Медведя, унесся от защиты, от войска, что прикрывает короля. Он остался один на внешней границе, в кольце Медвежьей Крепости. Ось и Древо-опора острова Бриттене были вырваны, и его Колесница опускалась в бездну. Тьма с востока накрыла землю, и Колесница Инга начата погружаться в воды опоясывающего моря.
XV
Боевое безумие снизошло на Друга Воронов. Был это уже не седобородый супруг Фриг, а Грима, Скрытый. Всеотец, хозяин Чертога Блаженства, надел другую личину. Теперь был он Огнеокий, Злобный, Слепой, Дважды Слепой. Из гниения начинается рост, из разрушения — возрождение, из огня — плодородие. У бога не одна личина, хотя под ними он один и тот же. Разве воин в одно и то же время не полон и страха, и ярости? Разве не жаждет он в одночасье и бежать, и биться? Личина ярости на лице страха, и лицо страха злобно ухмыляется за волчьей личиной.
Стоял Грима с искаженным лицом на ветреной вершине Воднес-беорга: гримес врасен[178], в личине и искаженный. Кожа его шла волнами, словно кустарник в ураган или камыш в бурю. Внутри кожи его вывернулись кости, так что ступни и колени его были повернуты назад, а икры и ягодицы — вперед. Связки на его икрах обвили голени, и каждый кривой узел на них был величиной с кулак воина. Жилы на лбу его протянулись до затылка, и лицо его превратилось в красную, как сырое мясо, впадину. Биение его сердца о ребра было как громкий лай пса, чующего добычу.
Закружился Скрытый, в безумии своем крутился он все быстрее и быстрее, порыв ветра пролетел над мечущимся утесником и волнующимися травами, ливень обрушился на его сиденье на кургане. Кожа его лопнула, хлынула кровь. Кружась, он оросил вонючим потоком каждую часть круглого холма. В боевой пляске пьянел он, и казалось, будто бы все вокруг кружится вместе с ним. Огромная круглая равнина, на границе которой он опустился, начала медленно вращаться, как огромное тележное колесо. Вращалась она под небом, пока могучее воинство, что шло по прямой как спица дороге, не перестало понимать, куда идут они — на восток или запад, на север или юг.
И так устроил Злобный, что король Острова, ось колеса и возница Колесницы Медведя, унесся от защиты, от войска, что прикрывает короля. Он остался один на внешней границе, в кольце Медвежьей Крепости. Ось и Древо-опора острова Бриттене были вырваны, и его Колесница опускалась в бездну. Тьма с востока накрыла землю, и Колесница Инга начата погружаться в воды опоясывающего моря.
XV
ВОЛЧЬЕ ДРЕВО НА ХОЛОДНОМ ВЕТРУ
Получилось так, что в пору, когда расцветают леса юной зеленью, когда весело шумят города, когда поля усыпаны цветами и мир пробуждается к жизни, над островом Бриттене начали собираться невиданные грозовые тучи. Так пел Хеорренда, скоп хеоденингов. Только печальный крик кукушки, предвестницы лета, говорил о грядущих скорбях. Старый король Кинрик послал по племенам и народам Севера стрелу войны, колдуны скриде-финнов сплели в снежных лесах черные заклятья, и Воден собрал свое войско, чтобы мчаться вместе с ним по волчьей тропе. На северном небе видели пляшущие над звездами копья и мечи — знак братоубийственной войны, войны богов и людей. Те, кто умел читать руны, предсказывали появление страшной хвостатой звезды.
Перед каждым королевским пиршественным залом у Вест-сэ пропел рог короля гевиссов. К дальним королям, что жили на окраинах леса Меарк-вуду на границах Срединного Мира, не раз в сумерках приезжали верхом на волках ведьмы с известиями о красной войне на западе. Со всех окраин земли собирались копьеносцы — даже от Меарк-вуду до Святой Гробницы, что находится в земле готов, и от Святой Гробницы до прославленного Камня, что стоит у Данпара.
Не арфа, не любовь к женщинам, не утехи светлого мира были в мыслях героев, а лишь волны, свист копий да зов полей, над которыми собираются вороны. Когда скоп касался струн своей певучей арфы, сидя у ног своего господина, пел он о том, как раскалываются белые сверкающие шиты, как бьются друг о друга холодные копья и как падают мертвыми воины на траву. Тогда сердца воинов начинали беспокойно биться в груди, мыслями переносились они через океанские волны, через обитель китов, через широкий мир. Слышали они одинокие крики морских птиц, и сердца их неудержимо тянуло к дороге китов, идущей по океанским равнинам на запад.
Через широкие воды летела весть, и из каждого медового зала хлынули тысячи танов в звонких сверкающих кольчугах — словно лес копий двинулся по дорогам. Они стекались к гаваням у Вест-сэ, туда, где свежепросмоленные крутошеие корабли ждали на якоре, готовые нести своих хозяев по морским волнам, через лебединые моря. Вступали герои на челны и складывали свое прекрасное оружие и кольчуги в трюмы для сохранности. Кружились волны, море плескало о просмоленные борта, все сердца томились желанием испытать волнующиеся глубины и отправиться вперед по пляшущим соленым волнам.
И когда чело рассвета озарило теплом спины, высокородные герои сняли покровы с носов кораблей и подняли на реи холст. Поднялся плеск от весел, зазвенело железо, застучал щит о щит, и сэ-викинги вышли на веслах из-за широких мысов. Пенный след тянулся за драккарами, подгоняемыми ветром, когда полетели они вперед птицами с пенными ожерельями. Стремились они на запад, за море, и когда длинные корабли сталкивались друг с другом, для уха это было как шум прибоя, набрасывающегося на скалы.
— Выше паруса! — послышался радостный крик, и дубовые кили вспороли вздымающиеся волны — так кони грудью мнут траву, мчась по весенним лугам. Подул сильный ветер, и морские драконы помчались вперед под надутыми холщовыми парусами, планширы их чуть ли не ныряли под несущиеся валы. Драконы на носах кораблей прославленных князей рассекали буруны, перекликались на кораблях рога, корабли весело качались на волнах. Хотя девять ужасных дочерей Эагора и толкали носы кораблей, морские кони, весело смеясь, скакали по бороздам океана.
Вперед по дороге китов! Вперед по волнам! Пусть трещат увенчанные драконьими головами носы, пусть качаются мачты, пусть скрипит усеянный льдинками фальшборт! Вокруг нас кипит океан, мечутся волны, мы все море перепашем своими острыми килями! Мрачные валы бросаются на бак, резкий ветер заставляет судно нырять в ложбину бакланов — никогда не плавали столь прославленные корабли и не вели их столь прославленные короли! Золоченые боевые драконы сверкают как маяки, как груди лебяжьи тугие паруса, золотой свет озаряет флот сэ-викингов.
Упорно гребли таны — растягивались скобы, когда сорок весел разом ударяли по морской волне. В могучий прибой погружались лопасти весел, сверкали они, как лосось в прыжке, вырываясь из волны По широкой равнине Эагора летели вперед тесаные драконы, змеи, скользящие по взбаламученным волнам, по водам, где купаются бакланы.
Великое воинство неслось по морю, и не было войска больше с тех пор, как корабль Водена с деревянными веслами нес сонм богов по-над королевством Эагора. Шестнадцать воинских дружин сэ-викингов плыли через Вест-сэ тем летом, и в каждой дружине было пять тысяч воинов, и в каждой тысяче — тринадцать сотен, я в каждой сотне — четырежды по сорок мужей.
Немало в этом могучем войске было врекка, молодых мужчин, изгнанных из племени и рода, ищущих службы при дворе другого владыки. Во времена мира и порядка не найти им было продвижения, да и боевой пыл не влек их к праздности у королевского очага. Им особо милы были вести, что принесли вороны Водена, поскольку только во времена войны могли они добыть великое богатство — как Сигемунд, когда обрел он драконье сокровище. Или может случиться так, что могучий удар острого меча среди битвы доставит юному врекка большую власть, даже королевство. Разве не этот путь привел Эадгильса и Херемода на славный престол? Разве Сигеверт, князь сегганов, сам не был некогда врекка и не служил в дружине владыки скильдингов?
Сердце каждого отважного врекка стремилось к месту, где слетаются вороны, как юная девушка стремится к своему возлюбленному. Копья их жаждали крови. Горы бриттских трупов нагромоздят они, такие высокие, что рыскающие в лесах бродячие стаи волков не смогут взобраться на них! Но они-то в упорстве и отваге юности своей поднимутся по трупам и, поднявшись, получат каждый по королевству!
Они думали об Эадгильсе и Херемоде, о Видге и Хаме, но больше всего — о Хенгисте и Хорее, князьях эотенов, что оставили свой народ и выдвинулись, будучи врекка. Теперь же, как известно, удача Хенгиста перешла к Кинрику, королю, старому годами, мудрому и коварному. И разве Кинрик не носил прославленного меча Хенгиста, самого Хунлафинга, на котором вырезаны руны, предсказывающие славный вирд тому, кто носит этот чудесный клинок?
Шестнадцать морских королей, чьи корабли вспарывали гладкие бока океана, совершили богатый блот, чтобы ублаготворить бессмертных богов. Приятно было Водену, Другу Ворона и Владыке Мертвых, жертвоприношение Хагены, короля хольм-руггов. Собственной своею рукой привязал он супругу-королеву к стапелям, по которым его боевой корабль соскользнул в гостеприимные волны Ее крики и треск костей эхом прокатились по гавани хольм-руггов. Оттуда их унесло ветром на небеса, где услышали их боги, что пировали в увешанной оружием Вэль-хеалле.
Черные тучи войны катились по небесам, и со всех сторон дождь хлынул на широкое дно сосуда ветров, и бурное Вест-сэ злобно набрасывалось на берега Бриттене по мере приближения кораблей. Тролльши с северных островов с бьющимися на ветру космами собирались над морем и океаном. На гусях летели они, и, говорят, некие китобои из Халголанда видели, как они собираются стаей. Недоброе зрелище, ибо увидели они черного всадника на черном коне с горящей головней в руках, и круг огня окружал его. Швырнул он головню на юг, в сторону Бриттене, и там, где она упала, вспыхнуло огромное пламя[179].
Также видели на севере семь сыновей Темной Луны, скачущих верхом. Из полных до краев рогов пили они чистый мед, что течет из источника Катящего Кольцо обратно. Тут улегся ветер, и даже волны, что бесновались в Фьорде Пеохтов к югу от Орканега, на время утихли. Но затем издалека послышался страшный рев, небеса разверзлись, и море еще раз поднялось волной высотой с утес. Неверные жены перемалывали прах, чтобы подмешать в пищу любовникам, — жернова сочились кровью, окровавленные сердца опоенных вываливались из их ребер, горе угнетало их. Иссушенные души летели в небеса густой стаей мух — видели, как много покалеченных мужей шли этой страшной дорогой и лица их были перемазаны ведьминой кровью.
Шестнадцать ночей стаей летели морские Драконы по волнам Вест-сэ, в месяцы Эостурмонат и Тримильхи, когда яркое солнце битвы все выше поднимается в небеса. И пока мчались они по ветру Водена, дувшему с востока, многие слышали песни своих вэлькирге, сидевших на корточках на льду замерзшего моря Гвен-сэ на севере, где все выше взлетали в холодные звездные небеса копья света. Ткали они вирд войска, три сестры-пророчицы, и вот какую песнь пели они за работой, песнь, милую Водену:
— Широко натянута основа, что предсказывает резню, туча простирается от неба до земли, кровавый дождь орошает уток. Серая ткань войны высоко на копье, ткань, которую мы, служанки Водена, соткали на красном утке. Кишки человечьи — вот уток, грузила на стенке — головы, кровавые копья — перекладины, гребень — из холодного железа, острые стрелы — колки. Мечами подбиваем мы ткань победы — будут петь клинки, будут звенеть щиты, лезвия секир будут целовать головы сквозь шлемы!
Тките, тките, сестры! Тките ткань копий, где струятся стяги, где воины несут боевые знамена на битву! Вплетен в нашу ткань вирд летней войны, и мы, вэлькирге Водена, будем обрезать нити вирда каждого воина. Смерть суждена великому королю, широко распахнутся для него врата Вэль-хеаллы![180]
Ныне соткана наша ткань, и зеленые поля начинают краснеть. Оглянись в страхе, оглянись в ужасе, ты, житель Срединного Мира, ибо кровавые тучи сбираются над всеми землями к западу от Вистла-вуду, и сам воздух станет мокрым от кровавой лены, что хлещет из разрубленных голов и отсеченных конечностей! Такова наша песнь — теперь мы, три вэлькирге, сестры-предсказательницы с Севера, должны мчаться, обнажив мечи, на неоседланных конях к радушному очагу Вэль-хеаллы!
Итак, к концу месяца Тримильхи тень древнего ясеня. Виселицы Водена, распростерлась по всему острову Бриттене, от самого Вест-сэ до ираландского моря. Боевой флот потомков Водена окружил остров лесом мачт, в каждом заливе толклись наемники из всех северных краев, окружали каждую шхеру. Вся страна веалов была окружена, так что герои, всю долгую зиму пировавшие в чертогах короля Хродульфа, могли, не замочив ног, обойти остров, переходя с палубы на палубу.
Драконьи носы проскребли по гальке берега. Скакуны моря были крепко привязаны к суше канатами из моржовых шкур, их оскаленные головы и резные носы пугали духов земли бриттов. Отважные, в своих шлемах с личинами, сэ-викинги спрыгивали на берег. Они овладели землей, земля эта овладела ими. Были они не среди своих племен или народов, не было у них ни родни, ни семьи, не знали они женской слабости, забыли они леса и холмы родных своих краев. Не было им места у королевского очага, ни от какого князя не получали они богатых пахотных земель — были они вреккан, изгнанники из рода людского, бродящие по странам, как волки да медведи лесные.
Как волки и медведи и были они, юные вреккан, волками и медведями они становились. Сбросив одежды, растирали они свои нагие тела сильными травами, беленой и соком мандрагоры и красавки. Они надевали косматые волчьи и медвежьи шкуры, они становились медведями, они становились волками, каждый из них становился беорн, фрека[181], с острыми клыками и когтями.
Медвежье бешенство охватывало их, волчье бешенство охватывало их. Срывая свои меховые шкуры, плясали они нагими на обнаженных лезвиях мечей, прыгали через стоящие торчком копья. Яро прыгали они на ветру, как те, кто следовал за Воденом в его ночной мертвой кавалькаде по Пути Иринга. Они вертели руками, ногами и головой, разевая рты и глядя застывшим взглядом. К вечеру, усталые и мрачные, уходили они искать пристанища в лесах, ложа в камышах. Они меняли обличье, когда под теплой волчьей шкурой их дух изменялся. Теперь они становились сынами не далеких своих матерей, из чьих утроб некогда вышли они, но одного лишь Водена, владыки полночной скачки, ликующего над павшими! Узы верности и любви не связывали их и не ослабляли их юношеской отваги — свободны были их страсти и сила. Руны Веланда, вырезанные на клинке Хунлафинга, пели им в осоке в устьях восточных рек — пели песнь обоюдоострого меча!
Воодушевленные рунной магией, клялись они предать тела бриттов огню разрушения, чтобы из их отсеченных конечностей и тел воздвигся холм выше погребального кургана. Затем принесут они блот, чтобы умилостивить Друга Ворона и вселить страх в духов земли Бриттене, что, бормоча, толпились вокруг них по пустым берегам рек и в затянутых туманом болотах.
Молодые воины захватили какую-то бриттскую княжну, которую они, связав, подвесили на столбе на берегу Ипвинесфлеота. Это было место, где высадился Хенгист и впервые взял себе остров Бриттене именем Этлы, разорителя Срединного Мира, и именем Водена, хозяина Чертога Мертвых, Затем к девушке поднялся молодой тан из народа гефтов, врекка, что служил королю Кантваре. Он пальцем выдавил ей глаз на щеку. Таково было его жертвоприношение Водену, одноглазому Владыке Виселиц. Девушка закричала, как лисица, поскольку испытала она девять мук, что исходят от черного камня под морем. Затем этот врекка, смеясь, надел ей на голову мешок из сморщенной кожи и натянул его по самые ее плечи. Он крепко затянул завязки и, терзая ее, как ему было угодно, стал бить ее по лицу, отчего она через некоторое время умерла. Затем таны бросили княжну до возвращения прилива, когда девять дочерей Эагора омыли ее и забрали ее тело себе.
Итак, корабли и войска потомков Водена крепко вцепились в берега Бриттене у Вест-сэ от самого острова Уайт на юге до островов Орканег на севере. К ним стекались короли ангель-кинн, долго жившие в Бриттене, — южные, под драконьим стягом Кинрика-гевисса, короля Вест-Сэксе, северные собирались к островной крепости Беббанбурх, где правил Ида, сын Эоббы, король беорников. И не стало числа войску, и от Хунлафинга послышался гул рунных заклятий, когда клинок с блестящей рукоятью засверкал На оружейной стене медового чертога Кинрика близ Винтанкеастера.
Были окружены бритты злыми врагами. Одни из них пришли по дороге китов, другие же издревле населяли остров. Под снежными горами Севера, в глубоких долинах, куда зимой не приходит солнце, живет старейший из народов — пеохты. Даже войска румвалов в ту пору, когда власть Касере распространялась и на Бриттене, не смогли завоевать эту обширную страну обдуваемых ветром утесов и любимых троллями долин.
Бриде мак Мэлхон унаследовал трон пиктов — так называют себя эти жители гор — в тот год, когда Кинрик послал свою стрелу войны вокруг Вест-сэ. Был он князем великого могущества, правителем королевств Кайт, Ке и Кириг. Фиб, Фидах, Фотла и Фортренн. Ему платили дань короли островов Катт и Орк, что в Северном океане. Был он сыном короля бриттов, поскольку в обычае пиктов наследовать королевскую власть по женскому праву. И таким их обычай был с тех пор, когда их племя первым из всех пришло в Придайн с севера. Тут и поклялись они солнцем и луной блюсти этот обычай, доколе стоит мир.
Ко двору деда Бриде, Друста, сына Гирома, приехал Мэлгон Высокий, когда его отец Кадваллон Ллаухир еще правил Гвинеддом. Всю зиму Мэлгон спал с княжной Нестой, дочерью Друстана, пока друиды двора не объявили, что она понесла. Тогда Мэлгон уехал на юг, в Гверит, чтобы снова жить в королевстве отца. Таков был обычай пиктов, но после того, как захватил Мэлгон престол своего двоюродного брата, Бриде задумался — а не потребовать ли ему по праву отцовской крови еще и королевства Мэлгона Гвинедда?
От князя Оркнейских островов, чьи корабли странствовали далеко по океанским волнам, Бриде узнал о том, что Кинрик послал стрелу войны по королевским дворам севера. Придворный бард Бриде спел о его предке Друсте, сыне Эрпа, который выиграл сто битв и одержал сто побед на юге. Бриде мак Мэлхон поразмыслил над этим и послал огненный крест по семи частям своего королевства. Но, кроме этого, он ничего не сделал против бриттов, живущих к югу от реки Гверит, а выждал зиму, чтобы посмотреть, что будет.
Когда растаяли снега, пришло известие, мало обрадовавшее Бриде, поскольку его пограничные лазутчики принесли известия о сборе трех великих воинств Севера. Король Уриен Регедский приказал собрать три сотни мечей племени Айнварха, и три сотни щитов племени Киннвида, и три сотни копий племени Коэля. Также Уриен послал слово и правителю Западных Островов, Габрану мак Домангарту из Дал Риады, который другом пиктам не был. Когда король Габран получил это известие, он собрал корабли племен Габрана, Энгуса и Лоарнда, и с каждых двенадцати домов этих племен пришло по два семискамейных корабля.
Когда узнал король Бриде об этих сборах на западной и южной его границах, он был весьма раздосадован и посоветовался со своим мудрым друидом и приемным отцом Бройханом, сыном Темнана. Бриде боялся, как бы флот Габрана не разграбил его берегов, пока он будет воевать с Уриеном к югу от реки Гверит. И все же ему очень не нравилась мысль о том, что саксаны из-за моря разграбят Остров Придайн и при дележке добычи его не будет.
Бройхан долго думал над этим, глядя в стеклянный сосуд, в котором перед ним проплывали видения. В конце концов он дал королю разумный совет Он заметил, что сам-то Уриен будет разбираться с айнглами, что сидят у него на восточном побережье, и бесчисленным воинством их сородичей из-за моря. А что до Габрана мак Домангарта, то Бройхан посоветовал Бриде послать словечко его верховному королю, Диармайту мак Кербайллу, королю зеленого Острова Иверддон, что лежит в Западном Океане за Придайном и откуда пришли люди Дал Риалы, прежде чем поселиться на островах к западу от королевства Бриде.
Бриде мак Мэлхон был весьма доволен советом чародея и приказал укрытым плащами всадникам своих семи королевств выехать из врат Севера и собраться у входов в долины, где кончились зимние паводки, и расчистить броды на реке Гверит, которые ведут к дорогам через Манау Гододдин в самое сердце королевства Уриена. В то же время отправил он своего приемного отца Бройхана за Оркнейское море и холодное Бритгское море к самому двору Диармайта мак Кербайлла в Иверддон.
Весело билось сердце Бройхана, весело, как волны, что плясали вокруг его коракля и покачивали его, когда плыл он к берегам этого красивого зеленого острова среди океана. Иверддон зовут его бритты, но счастливому народу, что живет в его окруженных волнами пределах, он известен как Эриу. Весело покачивалась ладья Бройхана на коротких волнах Мананнана мак Лира, приближаясь к острову зеленых лужаек, круглых эльфийских холмов, прекрасных женщин, отважных воинов и крепкого пива, и радостны были мысли, что переполняли душу чародея Да и сам я, Мирддин, сын Морврин, люблю этот край как родной.
И там, в огромном зале Темайр, пел Бройхан под звуки своей арфы перед королями и воинами Эриу, рассказывая им о сборах и походах, об осадах, которые будут этим летом за морем Также рассказал он о свирепости Габрана мак Домангарта, о том, что собирает он корабли и войска для войны с Бриде, не спросив позволения у своего верховного короля, повелителя Эриу Диармайт мак Кербайлл закусил губу — известия разгневали его Разве люди Дал Риалы не были из племени Кайрбре Ригфада, и потому разве не были они данниками наследника Ниалла Девяти Заложников и Конна Ста Битв? С чего бы это им вообще собирать войска и корабли для похода за море?
Это было неповиновение и оскорбление Диармайту мак Кербайллу, который всегда правил своим королевством согласно Уложению Моранна, сына Моэна, которое было дано его предку Ферадаху Финн Фехтнаху Всем известно, что он достоин править — разве он не провел свою колесницу у Каменного Уда Эриу так, что камень испустил вопль под осью колесницы и вопль этот был слышен во всех пятинах Эриу?
Вот как проводил Диармайт дни своего царствования. По утрам смотрел он, как благородные юноши Эриу играют в мяч на зеленой траве возле Темайр, и громко кричал король на стене, когда юноша проводил мяч между воротами. В полдень играл он в фидхелл на серебряной доске с золотыми фигурками, и нечасто швырялся он своим королем в голову игрока. Каждый вечер распивал он крепкое пиво, пока сон не овладевал им, и тогда засыпал он, где сидел Редко допускал он, чтобы рвота марала его королевские одежды, нечасто пускал он зловонный ветер на пиру. Он хранил неприкосновенность в своем медовом чертоге, так что глупый и мудрый, друг и чужак могли напиваться тут безнаказанно. В королевской мудрости своей заботился он о племенах Эриу, помогая им, умиротворяя их. Так и они должны были помогать ему, заботиться о нем, ублажать его.
Перед каждым королевским пиршественным залом у Вест-сэ пропел рог короля гевиссов. К дальним королям, что жили на окраинах леса Меарк-вуду на границах Срединного Мира, не раз в сумерках приезжали верхом на волках ведьмы с известиями о красной войне на западе. Со всех окраин земли собирались копьеносцы — даже от Меарк-вуду до Святой Гробницы, что находится в земле готов, и от Святой Гробницы до прославленного Камня, что стоит у Данпара.
Не арфа, не любовь к женщинам, не утехи светлого мира были в мыслях героев, а лишь волны, свист копий да зов полей, над которыми собираются вороны. Когда скоп касался струн своей певучей арфы, сидя у ног своего господина, пел он о том, как раскалываются белые сверкающие шиты, как бьются друг о друга холодные копья и как падают мертвыми воины на траву. Тогда сердца воинов начинали беспокойно биться в груди, мыслями переносились они через океанские волны, через обитель китов, через широкий мир. Слышали они одинокие крики морских птиц, и сердца их неудержимо тянуло к дороге китов, идущей по океанским равнинам на запад.
Через широкие воды летела весть, и из каждого медового зала хлынули тысячи танов в звонких сверкающих кольчугах — словно лес копий двинулся по дорогам. Они стекались к гаваням у Вест-сэ, туда, где свежепросмоленные крутошеие корабли ждали на якоре, готовые нести своих хозяев по морским волнам, через лебединые моря. Вступали герои на челны и складывали свое прекрасное оружие и кольчуги в трюмы для сохранности. Кружились волны, море плескало о просмоленные борта, все сердца томились желанием испытать волнующиеся глубины и отправиться вперед по пляшущим соленым волнам.
И когда чело рассвета озарило теплом спины, высокородные герои сняли покровы с носов кораблей и подняли на реи холст. Поднялся плеск от весел, зазвенело железо, застучал щит о щит, и сэ-викинги вышли на веслах из-за широких мысов. Пенный след тянулся за драккарами, подгоняемыми ветром, когда полетели они вперед птицами с пенными ожерельями. Стремились они на запад, за море, и когда длинные корабли сталкивались друг с другом, для уха это было как шум прибоя, набрасывающегося на скалы.
— Выше паруса! — послышался радостный крик, и дубовые кили вспороли вздымающиеся волны — так кони грудью мнут траву, мчась по весенним лугам. Подул сильный ветер, и морские драконы помчались вперед под надутыми холщовыми парусами, планширы их чуть ли не ныряли под несущиеся валы. Драконы на носах кораблей прославленных князей рассекали буруны, перекликались на кораблях рога, корабли весело качались на волнах. Хотя девять ужасных дочерей Эагора и толкали носы кораблей, морские кони, весело смеясь, скакали по бороздам океана.
Вперед по дороге китов! Вперед по волнам! Пусть трещат увенчанные драконьими головами носы, пусть качаются мачты, пусть скрипит усеянный льдинками фальшборт! Вокруг нас кипит океан, мечутся волны, мы все море перепашем своими острыми килями! Мрачные валы бросаются на бак, резкий ветер заставляет судно нырять в ложбину бакланов — никогда не плавали столь прославленные корабли и не вели их столь прославленные короли! Золоченые боевые драконы сверкают как маяки, как груди лебяжьи тугие паруса, золотой свет озаряет флот сэ-викингов.
Упорно гребли таны — растягивались скобы, когда сорок весел разом ударяли по морской волне. В могучий прибой погружались лопасти весел, сверкали они, как лосось в прыжке, вырываясь из волны По широкой равнине Эагора летели вперед тесаные драконы, змеи, скользящие по взбаламученным волнам, по водам, где купаются бакланы.
Великое воинство неслось по морю, и не было войска больше с тех пор, как корабль Водена с деревянными веслами нес сонм богов по-над королевством Эагора. Шестнадцать воинских дружин сэ-викингов плыли через Вест-сэ тем летом, и в каждой дружине было пять тысяч воинов, и в каждой тысяче — тринадцать сотен, я в каждой сотне — четырежды по сорок мужей.
Немало в этом могучем войске было врекка, молодых мужчин, изгнанных из племени и рода, ищущих службы при дворе другого владыки. Во времена мира и порядка не найти им было продвижения, да и боевой пыл не влек их к праздности у королевского очага. Им особо милы были вести, что принесли вороны Водена, поскольку только во времена войны могли они добыть великое богатство — как Сигемунд, когда обрел он драконье сокровище. Или может случиться так, что могучий удар острого меча среди битвы доставит юному врекка большую власть, даже королевство. Разве не этот путь привел Эадгильса и Херемода на славный престол? Разве Сигеверт, князь сегганов, сам не был некогда врекка и не служил в дружине владыки скильдингов?
Сердце каждого отважного врекка стремилось к месту, где слетаются вороны, как юная девушка стремится к своему возлюбленному. Копья их жаждали крови. Горы бриттских трупов нагромоздят они, такие высокие, что рыскающие в лесах бродячие стаи волков не смогут взобраться на них! Но они-то в упорстве и отваге юности своей поднимутся по трупам и, поднявшись, получат каждый по королевству!
Они думали об Эадгильсе и Херемоде, о Видге и Хаме, но больше всего — о Хенгисте и Хорее, князьях эотенов, что оставили свой народ и выдвинулись, будучи врекка. Теперь же, как известно, удача Хенгиста перешла к Кинрику, королю, старому годами, мудрому и коварному. И разве Кинрик не носил прославленного меча Хенгиста, самого Хунлафинга, на котором вырезаны руны, предсказывающие славный вирд тому, кто носит этот чудесный клинок?
Шестнадцать морских королей, чьи корабли вспарывали гладкие бока океана, совершили богатый блот, чтобы ублаготворить бессмертных богов. Приятно было Водену, Другу Ворона и Владыке Мертвых, жертвоприношение Хагены, короля хольм-руггов. Собственной своею рукой привязал он супругу-королеву к стапелям, по которым его боевой корабль соскользнул в гостеприимные волны Ее крики и треск костей эхом прокатились по гавани хольм-руггов. Оттуда их унесло ветром на небеса, где услышали их боги, что пировали в увешанной оружием Вэль-хеалле.
Черные тучи войны катились по небесам, и со всех сторон дождь хлынул на широкое дно сосуда ветров, и бурное Вест-сэ злобно набрасывалось на берега Бриттене по мере приближения кораблей. Тролльши с северных островов с бьющимися на ветру космами собирались над морем и океаном. На гусях летели они, и, говорят, некие китобои из Халголанда видели, как они собираются стаей. Недоброе зрелище, ибо увидели они черного всадника на черном коне с горящей головней в руках, и круг огня окружал его. Швырнул он головню на юг, в сторону Бриттене, и там, где она упала, вспыхнуло огромное пламя[179].
Также видели на севере семь сыновей Темной Луны, скачущих верхом. Из полных до краев рогов пили они чистый мед, что течет из источника Катящего Кольцо обратно. Тут улегся ветер, и даже волны, что бесновались в Фьорде Пеохтов к югу от Орканега, на время утихли. Но затем издалека послышался страшный рев, небеса разверзлись, и море еще раз поднялось волной высотой с утес. Неверные жены перемалывали прах, чтобы подмешать в пищу любовникам, — жернова сочились кровью, окровавленные сердца опоенных вываливались из их ребер, горе угнетало их. Иссушенные души летели в небеса густой стаей мух — видели, как много покалеченных мужей шли этой страшной дорогой и лица их были перемазаны ведьминой кровью.
Шестнадцать ночей стаей летели морские Драконы по волнам Вест-сэ, в месяцы Эостурмонат и Тримильхи, когда яркое солнце битвы все выше поднимается в небеса. И пока мчались они по ветру Водена, дувшему с востока, многие слышали песни своих вэлькирге, сидевших на корточках на льду замерзшего моря Гвен-сэ на севере, где все выше взлетали в холодные звездные небеса копья света. Ткали они вирд войска, три сестры-пророчицы, и вот какую песнь пели они за работой, песнь, милую Водену:
— Широко натянута основа, что предсказывает резню, туча простирается от неба до земли, кровавый дождь орошает уток. Серая ткань войны высоко на копье, ткань, которую мы, служанки Водена, соткали на красном утке. Кишки человечьи — вот уток, грузила на стенке — головы, кровавые копья — перекладины, гребень — из холодного железа, острые стрелы — колки. Мечами подбиваем мы ткань победы — будут петь клинки, будут звенеть щиты, лезвия секир будут целовать головы сквозь шлемы!
Тките, тките, сестры! Тките ткань копий, где струятся стяги, где воины несут боевые знамена на битву! Вплетен в нашу ткань вирд летней войны, и мы, вэлькирге Водена, будем обрезать нити вирда каждого воина. Смерть суждена великому королю, широко распахнутся для него врата Вэль-хеаллы![180]
Ныне соткана наша ткань, и зеленые поля начинают краснеть. Оглянись в страхе, оглянись в ужасе, ты, житель Срединного Мира, ибо кровавые тучи сбираются над всеми землями к западу от Вистла-вуду, и сам воздух станет мокрым от кровавой лены, что хлещет из разрубленных голов и отсеченных конечностей! Такова наша песнь — теперь мы, три вэлькирге, сестры-предсказательницы с Севера, должны мчаться, обнажив мечи, на неоседланных конях к радушному очагу Вэль-хеаллы!
Итак, к концу месяца Тримильхи тень древнего ясеня. Виселицы Водена, распростерлась по всему острову Бриттене, от самого Вест-сэ до ираландского моря. Боевой флот потомков Водена окружил остров лесом мачт, в каждом заливе толклись наемники из всех северных краев, окружали каждую шхеру. Вся страна веалов была окружена, так что герои, всю долгую зиму пировавшие в чертогах короля Хродульфа, могли, не замочив ног, обойти остров, переходя с палубы на палубу.
Драконьи носы проскребли по гальке берега. Скакуны моря были крепко привязаны к суше канатами из моржовых шкур, их оскаленные головы и резные носы пугали духов земли бриттов. Отважные, в своих шлемах с личинами, сэ-викинги спрыгивали на берег. Они овладели землей, земля эта овладела ими. Были они не среди своих племен или народов, не было у них ни родни, ни семьи, не знали они женской слабости, забыли они леса и холмы родных своих краев. Не было им места у королевского очага, ни от какого князя не получали они богатых пахотных земель — были они вреккан, изгнанники из рода людского, бродящие по странам, как волки да медведи лесные.
Как волки и медведи и были они, юные вреккан, волками и медведями они становились. Сбросив одежды, растирали они свои нагие тела сильными травами, беленой и соком мандрагоры и красавки. Они надевали косматые волчьи и медвежьи шкуры, они становились медведями, они становились волками, каждый из них становился беорн, фрека[181], с острыми клыками и когтями.
Медвежье бешенство охватывало их, волчье бешенство охватывало их. Срывая свои меховые шкуры, плясали они нагими на обнаженных лезвиях мечей, прыгали через стоящие торчком копья. Яро прыгали они на ветру, как те, кто следовал за Воденом в его ночной мертвой кавалькаде по Пути Иринга. Они вертели руками, ногами и головой, разевая рты и глядя застывшим взглядом. К вечеру, усталые и мрачные, уходили они искать пристанища в лесах, ложа в камышах. Они меняли обличье, когда под теплой волчьей шкурой их дух изменялся. Теперь они становились сынами не далеких своих матерей, из чьих утроб некогда вышли они, но одного лишь Водена, владыки полночной скачки, ликующего над павшими! Узы верности и любви не связывали их и не ослабляли их юношеской отваги — свободны были их страсти и сила. Руны Веланда, вырезанные на клинке Хунлафинга, пели им в осоке в устьях восточных рек — пели песнь обоюдоострого меча!
Воодушевленные рунной магией, клялись они предать тела бриттов огню разрушения, чтобы из их отсеченных конечностей и тел воздвигся холм выше погребального кургана. Затем принесут они блот, чтобы умилостивить Друга Ворона и вселить страх в духов земли Бриттене, что, бормоча, толпились вокруг них по пустым берегам рек и в затянутых туманом болотах.
Молодые воины захватили какую-то бриттскую княжну, которую они, связав, подвесили на столбе на берегу Ипвинесфлеота. Это было место, где высадился Хенгист и впервые взял себе остров Бриттене именем Этлы, разорителя Срединного Мира, и именем Водена, хозяина Чертога Мертвых, Затем к девушке поднялся молодой тан из народа гефтов, врекка, что служил королю Кантваре. Он пальцем выдавил ей глаз на щеку. Таково было его жертвоприношение Водену, одноглазому Владыке Виселиц. Девушка закричала, как лисица, поскольку испытала она девять мук, что исходят от черного камня под морем. Затем этот врекка, смеясь, надел ей на голову мешок из сморщенной кожи и натянул его по самые ее плечи. Он крепко затянул завязки и, терзая ее, как ему было угодно, стал бить ее по лицу, отчего она через некоторое время умерла. Затем таны бросили княжну до возвращения прилива, когда девять дочерей Эагора омыли ее и забрали ее тело себе.
Итак, корабли и войска потомков Водена крепко вцепились в берега Бриттене у Вест-сэ от самого острова Уайт на юге до островов Орканег на севере. К ним стекались короли ангель-кинн, долго жившие в Бриттене, — южные, под драконьим стягом Кинрика-гевисса, короля Вест-Сэксе, северные собирались к островной крепости Беббанбурх, где правил Ида, сын Эоббы, король беорников. И не стало числа войску, и от Хунлафинга послышался гул рунных заклятий, когда клинок с блестящей рукоятью засверкал На оружейной стене медового чертога Кинрика близ Винтанкеастера.
Были окружены бритты злыми врагами. Одни из них пришли по дороге китов, другие же издревле населяли остров. Под снежными горами Севера, в глубоких долинах, куда зимой не приходит солнце, живет старейший из народов — пеохты. Даже войска румвалов в ту пору, когда власть Касере распространялась и на Бриттене, не смогли завоевать эту обширную страну обдуваемых ветром утесов и любимых троллями долин.
Бриде мак Мэлхон унаследовал трон пиктов — так называют себя эти жители гор — в тот год, когда Кинрик послал свою стрелу войны вокруг Вест-сэ. Был он князем великого могущества, правителем королевств Кайт, Ке и Кириг. Фиб, Фидах, Фотла и Фортренн. Ему платили дань короли островов Катт и Орк, что в Северном океане. Был он сыном короля бриттов, поскольку в обычае пиктов наследовать королевскую власть по женскому праву. И таким их обычай был с тех пор, когда их племя первым из всех пришло в Придайн с севера. Тут и поклялись они солнцем и луной блюсти этот обычай, доколе стоит мир.
Ко двору деда Бриде, Друста, сына Гирома, приехал Мэлгон Высокий, когда его отец Кадваллон Ллаухир еще правил Гвинеддом. Всю зиму Мэлгон спал с княжной Нестой, дочерью Друстана, пока друиды двора не объявили, что она понесла. Тогда Мэлгон уехал на юг, в Гверит, чтобы снова жить в королевстве отца. Таков был обычай пиктов, но после того, как захватил Мэлгон престол своего двоюродного брата, Бриде задумался — а не потребовать ли ему по праву отцовской крови еще и королевства Мэлгона Гвинедда?
От князя Оркнейских островов, чьи корабли странствовали далеко по океанским волнам, Бриде узнал о том, что Кинрик послал стрелу войны по королевским дворам севера. Придворный бард Бриде спел о его предке Друсте, сыне Эрпа, который выиграл сто битв и одержал сто побед на юге. Бриде мак Мэлхон поразмыслил над этим и послал огненный крест по семи частям своего королевства. Но, кроме этого, он ничего не сделал против бриттов, живущих к югу от реки Гверит, а выждал зиму, чтобы посмотреть, что будет.
Когда растаяли снега, пришло известие, мало обрадовавшее Бриде, поскольку его пограничные лазутчики принесли известия о сборе трех великих воинств Севера. Король Уриен Регедский приказал собрать три сотни мечей племени Айнварха, и три сотни щитов племени Киннвида, и три сотни копий племени Коэля. Также Уриен послал слово и правителю Западных Островов, Габрану мак Домангарту из Дал Риады, который другом пиктам не был. Когда король Габран получил это известие, он собрал корабли племен Габрана, Энгуса и Лоарнда, и с каждых двенадцати домов этих племен пришло по два семискамейных корабля.
Когда узнал король Бриде об этих сборах на западной и южной его границах, он был весьма раздосадован и посоветовался со своим мудрым друидом и приемным отцом Бройханом, сыном Темнана. Бриде боялся, как бы флот Габрана не разграбил его берегов, пока он будет воевать с Уриеном к югу от реки Гверит. И все же ему очень не нравилась мысль о том, что саксаны из-за моря разграбят Остров Придайн и при дележке добычи его не будет.
Бройхан долго думал над этим, глядя в стеклянный сосуд, в котором перед ним проплывали видения. В конце концов он дал королю разумный совет Он заметил, что сам-то Уриен будет разбираться с айнглами, что сидят у него на восточном побережье, и бесчисленным воинством их сородичей из-за моря. А что до Габрана мак Домангарта, то Бройхан посоветовал Бриде послать словечко его верховному королю, Диармайту мак Кербайллу, королю зеленого Острова Иверддон, что лежит в Западном Океане за Придайном и откуда пришли люди Дал Риалы, прежде чем поселиться на островах к западу от королевства Бриде.
Бриде мак Мэлхон был весьма доволен советом чародея и приказал укрытым плащами всадникам своих семи королевств выехать из врат Севера и собраться у входов в долины, где кончились зимние паводки, и расчистить броды на реке Гверит, которые ведут к дорогам через Манау Гододдин в самое сердце королевства Уриена. В то же время отправил он своего приемного отца Бройхана за Оркнейское море и холодное Бритгское море к самому двору Диармайта мак Кербайлла в Иверддон.
Весело билось сердце Бройхана, весело, как волны, что плясали вокруг его коракля и покачивали его, когда плыл он к берегам этого красивого зеленого острова среди океана. Иверддон зовут его бритты, но счастливому народу, что живет в его окруженных волнами пределах, он известен как Эриу. Весело покачивалась ладья Бройхана на коротких волнах Мананнана мак Лира, приближаясь к острову зеленых лужаек, круглых эльфийских холмов, прекрасных женщин, отважных воинов и крепкого пива, и радостны были мысли, что переполняли душу чародея Да и сам я, Мирддин, сын Морврин, люблю этот край как родной.
Итак, Бройхан, друид Бриде мак Мэлхона, прибыл ко двору Диармайта мак Кербайлла, в саму Темайр Королей[182] посреди равнины Миде.[183] Там увидел он Диармайта на ложе в пиршественном зале, а вокруг него сидело его войско. Вокруг Диармайта в этом доме была Середина Эриу, напротив него у восточной стены сидел король Лайгина, король Мумана по правую руку от него, король Коннахта — позади него и король Улада по левую его руку.
Приятны барду короля Бриде
Слышать дальние крики из Слиав-Сланга
Волна Рудрайге гладит песок,
И чайки кричат вон там, у Рехры
Сладко спать у берега Бойнн
После оленьей охоты на равнине Миде.
Звонко поют дрозды в Друим-Фуар,
Ревет олень у пуши Рат-Кринна
Крики охотников у Тех-Лайсренн,
Рев оленей возле Ат-да-Лоарг,
Мычанье оленят у Ферта в Лерге —
Карканье воронов над полками
Волны качают мой корабль,
Воют волки вокруг Бреслех-Мор,
Лает Бран у камня Крих-Ройсс,
Смеются потоки, сбегая в Ат-Тамин
Охотничий зов короля Диармайта,
Лай его псов, по холмам летящий
Сидя средь бардов зеленой Эриу,
Бройхан-бард полон наслаждения.
И там, в огромном зале Темайр, пел Бройхан под звуки своей арфы перед королями и воинами Эриу, рассказывая им о сборах и походах, об осадах, которые будут этим летом за морем Также рассказал он о свирепости Габрана мак Домангарта, о том, что собирает он корабли и войска для войны с Бриде, не спросив позволения у своего верховного короля, повелителя Эриу Диармайт мак Кербайлл закусил губу — известия разгневали его Разве люди Дал Риалы не были из племени Кайрбре Ригфада, и потому разве не были они данниками наследника Ниалла Девяти Заложников и Конна Ста Битв? С чего бы это им вообще собирать войска и корабли для похода за море?
Это было неповиновение и оскорбление Диармайту мак Кербайллу, который всегда правил своим королевством согласно Уложению Моранна, сына Моэна, которое было дано его предку Ферадаху Финн Фехтнаху Всем известно, что он достоин править — разве он не провел свою колесницу у Каменного Уда Эриу так, что камень испустил вопль под осью колесницы и вопль этот был слышен во всех пятинах Эриу?
Вот как проводил Диармайт дни своего царствования. По утрам смотрел он, как благородные юноши Эриу играют в мяч на зеленой траве возле Темайр, и громко кричал король на стене, когда юноша проводил мяч между воротами. В полдень играл он в фидхелл на серебряной доске с золотыми фигурками, и нечасто швырялся он своим королем в голову игрока. Каждый вечер распивал он крепкое пиво, пока сон не овладевал им, и тогда засыпал он, где сидел Редко допускал он, чтобы рвота марала его королевские одежды, нечасто пускал он зловонный ветер на пиру. Он хранил неприкосновенность в своем медовом чертоге, так что глупый и мудрый, друг и чужак могли напиваться тут безнаказанно. В королевской мудрости своей заботился он о племенах Эриу, помогая им, умиротворяя их. Так и они должны были помогать ему, заботиться о нем, ублажать его.