Страница:
— Как поживаешь, король? — спросил демон.
— Неплохо, господин, — медленно промолвил Гвиддно. — А позволь спросить, с чем ты пришел в наш зал ныне как незваный гость?
— Незваный и нежеланный, хочешь ты сказать, мои король? — рассмеялся гость, и его незримое племя забормотало и захихикало по углам и под крышей.
— Такого я не говорил, — возразил Гвиддно уже более твердым голосом. — Уже брезжит рассвет, и, полагаю, твое пребывание здесь не будет долгим?
— Нет Но нам достанет времени бросить кости на доске для гвиддвилла. Играть придется, хочешь ты или не хочешь. Знаешь ли ты об этом, о Гвиддно Длинноногий?
Гвиддно согласно кивнул, и между ними положили расчерченную в клетку доску. Игра началась. Гвину маб Нудду выпало первым бросать кости. Выпало нечетное число, и он передвинул фигурку с северного угла доски, поставив ее перед рядом который защищал короля Гвиддно в центральном квадрате. Затем Гвиддно выкинул четное число: его фигуры оставались неподвижными в своей четырехугольной твердыне. Пять раз огромный гость выбрасывал левой своей нечестной рукой нечетные числа, угодные ему, и пять раз Гвиддно терпел неудачу, выкидывая четные числа. Самая северная фигурка Гвиддно попала в ловушку, и ее убрали с доски.
Теперь Гвиддно побледнел, поскольку увидел, что игра-то идет всерьез. Чем ближе придвигался враг со всех сторон, тем сильнее выступала испарина на его лбу. Его северные фи гурки были забраны или рассеяны, а одна из фигур противника стояла рядом с королем, и неудачно брошенные кости или неумелый отпор мог привести к тому, что король будет захвачен за один ход! Гвин маб Нудд поскреб свое волосатое брюхо, громко и долго рыгнул прямо в лицо королю и торжествующе расхохотался. Толпа его демонических спутников окружила игроков, бормоча, глумясь и пища от величайшего удовольствия. Один-два бесполых тритона и пятиногая лягушка, что были наглее прочих, поднялись и стали дергать короля за его одеяние и тайком пощипывать его бороду.
Владыка Дикой Охоты взял кости в свои когтистые лапы и долго тряс их в волосатых ладонях, широко ухмыляясь в лицо противнику. Наконец, приберегая ожидаемое торжество под конец, он бросил кости на доску. Короля Гвиддно охватила дрожь — опять нечетный бросок, неравная игра! Врагу оставалось только добраться до свободного места по правую руку, и король, драгоценный король, достанется ему! Гвин маб Нудд поднял фигурку и несколько бессчетных мгновении глумливо держал ее. С потолочной балки спустился жирный приземистый паук с раздувшимся туловищем и длинным крючковатым носом, свисающим до паутинных желез, и стал со злобной насмешкой раскачиваться перед бледным лицом несчастного короля Гвиддно, пуская в кубок короля тонкую струйку вонючей дымящейся мочи.
Настал миг, когда Гвиддно Гаранхиру в эту ночь Калан Гаэф, которая есть He-время, понадобилось выиграть время Бледный, съежившийся, еле живой сидел король, глядя на золото-серебряную доску и на поднятую фигурку в руке демона. Сквозь дымовое отверстие в крыше зала одному из присутствующих там было видно созвездие, которое звалось созвездием Рыб, висевшее над Регедским морем. Между ними лежала небесная доска для игры в гвиддвилл, на которой Ты, о Блистающий Страж Земной Оси, впервые сыграл в игру богов. Верной Своей Рукой Ты передвигал фигуры, покуда ясный свод небес не укрепился и воды хаоса, орды Кораниайд, не были оттеснены к границам хаоса, где истрепывается в бахрому хрупкая вселенная. Утомленному взгляду наблюдателя квадрат казался пустым, но он молился, чтобы Ты простер Верную Свою Руку к поднятой фигуре и чтобы король Гвиддно не ошибся в игре, в которую против воли своей был втянут.
Мир людей для богов — лишь игра в гвиддвилл. Передвижение фигур на доске в начале игры ограничено теми правилами, которые Ты установил когда-то Верной Твоей Рукой. Но хотя фигур мало, а законы так просты, что и ребенок может усвоить их, многочисленность передвижений умножает фигурки так, что они становятся бесчисленны, как листья в лесу.
Не означает ли это, что игра не имеет ни схемы, ни смысла, поскольку каждое следующее бросание костей должно в миллиарды раз увеличить число возможных передвижений? Мне кажется, вряд ли. Ведь у каждой игры должен быть конец. Поскольку конец необходимо предвещается началом игры, то каждое беспечное бросание костей бессознательно играет предназначенную ему роль в осуществлении этого конца. Как Адданк Бездны опоясывает Землю, так и время все сгибается, пока не охватит кругом всего, что выковал Гофаннон маб Дон в начале творения, вместе со звездами, что исполняют наши желания, с солнцем и луной.
Мы говорим, что кости падают случайно, а разве случай не слеп, разве он благоволит к творению или разрушению, поддержанию правды королевства или ее утрате из-за голода, разорения или врагов? Так говорят люди, но во многом сами люди слепы. Разве случай не может испытывать и упорядочивать разупорядоченные элементы? Случай, исследователь и распорядитель всего бесформенного и беспорядочного? Гнилая ветвь падает с дерева, переламывая спину козлу, что ест под ним траву. Случайно то, что ветвь сломалась именно сейчас, случай привел козла есть траву именно под этим деревом. Но разве случай свел их всех вместе ради этого события? Взять хотя бы кости, которые ты как раз сейчас встряхиваешь в ладонях, о король. На пяти сторонах ты видишь в последовательном порядке уменьшающееся число точек. Только на шестой руна, что означает букву Б. Брось кости шесть раз подряд! Ты получаешь шесть чисел от единицы до шестерки: 1, 3, 5, 2, 2, 6. Затем подсчитай случаи, когда полученные числа меньше или равны трем, и назови это Золотым Числом. В этом случае, как ты видишь, таких чисел четыре. Теперь брось кости еще шесть раз и найди новое Золотое Число, которое соответствует количеству случаев, когда число меньше или равно прежнему Золотому Числу. Ты выбросил 3, 3, 2, 1, 1 и 4. Все они равны либо меньше четырех, потому твое Золотое Число является суммой всех: шесть. Продолжай бросать кости и подсчитывать, и ты найдешь, что Золотое Число стремится к 0 или 6, колеблясь с постоянством захода и восхода солнца.
Хотя каждый бросок дает случайный результат и ход Золотого Числа ведет к шести или к нулю, меняясь случайно, то, что оно будет постоянно достигать нуля или шести, так же неизбежно, как движение прилива. Случай меняет ход различным образом, но цель все равно неизбежна. Итак, случай определяет ожидаемый результат. Подумай хорошенько, о король: как такое может быть? Ведь случай беспорядочен, а то, что предопределено, упорядочено. Неужели и в хаосе есть свой порядок и то, что предназначено судьбой, определяется беспорядком? Кости дадут тебе ответ — бросай, ежели пожелаешь, хоть целый летний день.
То, что ты видишь в бросании костей, не является также и взаимодействием случая и необходимости. Мы зовем то, что управляет падением костей, случаем. Но так ли это? Разве падением не управляют движения или шершавость руки и пальца, которые, хотя и слишком незаметны для нас, тем не менее предопределены в малейших подробностях? По правде сказать, случай и то, что предопределено, неразделимо переплетены, как вьюнок на кусте терновника.
Смертному не дано узреть начала и конца времен, только бессмертным богам. Как же тогда мы, подверженные ошибкам сыны и дщери времени, можем видеть во всем, что получилось из девяти форм первоначальных элементов, что-нибудь кроме беспорядка? Может, и есть в этом закономерности, но как можем мы, вступающие в игру гвиддвилл каждым следующим поколением, чтобы уйти еще до конца игры, вправду знать, что вначале игра шла по правилам и что они хоть что-нибудь значат в колебаниях сил?
Нелегко ответить на этот вопрос, хотя пять веков мы ищем ответа в книгах лливирион и заповедях друидов. Ведь разве мы не участники игры, а как может быть, чтобы часть игры видела все целиком? Но существует еще ауэн поэта и прорицатель, приученный к созерцанию — созерцанию девяти элементов творения, правил игры, что управляет творением, и цели, которую Он, Чья Верная Рука обнимает все, возложил на доску, и фигуры, которые движутся по ней.
Но тогда не было времени для созерцания, поскольку игра шла в доме короля Гвиддно так же, как и на великой доске, что лежит между Рыбами. И Гвиддно Гаранхир взмолился слабым дрожащим голосом о науте, о защите и неприкосновенности, которых по праву может потребовать благородный человек у своего короля:
Ныне Глава Дикой Охоты назвал себя, что означало, что и Гвиддно должен ответить тем же, хотя и понимал он, что, поступив так, он предает себя во власть Гвина и становится одним из его племени и народа:
Долго и злобно хохотал Гвин маб Нудд, а его бесовская орда галдела и верещала в темноте вокруг. За его спиной возникли неясные очертания огромного черного пса, высокого, как колонна, подпирающая кровлю, хромого, кривозубого, с пылающими словно уголья глазами и раскрытой пастью. Из его ноздрей, пасти и зада исходило зловоние, словно от хорька, запах трупов, которые псы растаскивают на поживу с поля боя. И показалось Гвиддно Гаранхиру, что тварь подкрадывается все ближе, и его острые, как клинки, зубы были не так страшны, как та вонь, что исходила от его свалявшейся, заплесневелой шкуры.
Гвин маб Нудд учуял запах королевского страха и злобно осклабился от удовольствия. Поигрывая фигуркой гвиддвилла над клеткой, которой так боялся король Гвиддно, он, глумливо насмехаясь, произнес:
Тот, кто жаждал вмешаться в поединок, чтобы предложить собственную загадку, понимал, что только король может играть в гвиддвилл в своем пиршественном зале с Гвином маб Нулдом в Калан Гаэф. И следует сказать, король Гвиддно играл очень неплохо.
Никто потом не смог припомнить, кто же ответил — пес ли или его хозяин Но слова, что прозвучали в головах людей, были таковы, что их не забудут, покуда дожди омывают могилы князей Придайна на нагорьях и мысах. Все, кто собрался во Вратах Гвиддно на Севере, услышали насмешливый пронзительный скрежет. Слышали его и те, кто жил в земле Кантрер Гвэлод и всех шестидесяти кантрефах Придайна.
По мне, страшнее всего были первые слова демона. Даже сейчас, в болезнях и скорбях скитаясь среди волков в Лесу Келиддон, в снегу по бедра, среди мук, что длятся уже десять и сорок лет, все время слышу я в завывании ветра с горы Невайс злорадный голос:
Трудно сказать, сколько тянулось это мгновение — ведь это время безвременья. Затем внезапная судорога недоброго предчувствия прошла по уверенному лицу демона, когда он резко нацелился своей фигуркой в пустой квадрат, к которому были устремлены все взоры
Но за какой-то миг до того, как фигурку вставили в отверстие, по залу эхом пронесся звонкий крик, и see в изумлении обернулись. Это воскликнул принц Эльфин, который до этого мгновения сидел неподвижно, как и все. Теперь он вскочил и в величайшем возбуждении указывал на квадрат света в середине потолочной балки.
— Рассвет! — кричал он. — Рассвет! Игра кончена!
Когда Гвин маб Нудд раздраженно поднял взгляд, тоненький лучик бледного солнечного света проник сквозь щелку в деревянной стене, слабо, но заметно осветив фигурку короля Гвиддно в середине доски для гвиддвилла. Страшный вопль вырвался из глотки победителя, когда он понял, что у него вырвали из рук победу. И когда затих этот вопль, отдаваясь слабым эхом от стен зала и Врат Гвиддно на Севере, петух с красным гребешком ликующе прокричал на своем насесте во дворе.
Швырнув фигурку на доску, Гвин прыгнул высоко в воздух и опустился там, где у очага ждал его угольно-черный скакун. За ним потянулась вся его адская свора, прыгая, царапая друг друга в безумном желании не остаться внутри здания, когда расцветающий рассвет вновь вернет время, пространство и явь Острову Придайн и Трем Близлежащим Островам. Они хлынули вверх, сквозь дымовое отверстие — беспорядочная орда омерзительных уродцев. На миг вся толпа зависла в воздухе, как собирающаяся туча пчел, затем они пустились прочь, к северным горам и лесам Пустоши Годдеу. После себя оставили они в зале короля Гвиддно Гаранхира только вонь и испарения блевотины, дерьма, мочи, слизи, пены, слюны, пота, плевки, омерзительный запах дурных ветров — все эти гадкие запахи висели в каждом углу, в каждой щелочке.
На несколько мгновений небо над всем Островом Могущества потемнело от бегущих орд ада — от Пенрин Блатаон на севере до Пенрин Пенвэд на юге. Затем, когда во славе восстало солнце над берегами Манау Гододдина и Бринайха, омывая светом и теплом прекраснейший остров на свете, ослепительно белые красноухие Псы Ада перескочили через Стену, промчались над позолоченным солнцем Регедским морем и, жутко скуля, полетели домой над колеблемым ветром Лесом Келиддон. Жестоко подгоняемые своим рогатым хозяином и его бешеным воинством, они устремились вниз, в бездну, которая широко разверзлась — ни на мгновение раньше положенного — у основания затянутых облаками утесов, что стеной окружали бездонный Котел Кернуна в самом сердце Пустошей Годдеу. Поднялся и гигантский алтарный камень у подножия блистающей арки Каэр Гвидион.
Утро разгоралось. Защебетали птицы на вершинах дубов и ясеней. Побежали, сверкая между скал, речки, и мир богов и людей вернулся к своей привычной жизни. Еще целый год до того, как снова отворятся врата холмов Дивного Народа, откроются врата Залов Аннона, и Аварнах отопрет запоры и отодвинет засовы, и Дикая Охота Гвина маб Нудда вырвется наружу в порыве ветра на крыльях грозовой тучи.
Спало оцепенение с рук и ног, и уст князей, собравшихся в зале короля Гвиддно, и, освободившись от уз, вовсю заработали языки. Один только король Гвиддно поднялся с земли и молча сидел, неотрывно глядя на доску для гвиддвилла. Раз-другой потянулся было он к фигурке, но каждый раз в замешательстве отдергивал руку. Епископ Серван, шатаясь, поднялся с пола и, опершись на свой багль — святой посох, коим гнал он к спасению стадо Христово, произнес святые слова изгнания, губительные для бесов и демонов, снимающие заклятья кузнецов и друидов:
— Пусть зависть — от чувств ли человеческих или от духовной греховности — уйдет, чтобы был я достоин приблизиться к Йессу Гристу! Пусть костры, испытания, чудовища, вывихи, переломы и страдания всего тела моего и все мучения, изобретенные искусством Дьявола, совершатся надо мною одним, ежели буду я достоин приблизиться к Йессу Гристу!
Затем с помощью придворного священника святой епископ, пошатываясь, пошел прочь за святой водой, чтобы очистить сие оскверненное место. Он чуял оставшееся зло, что еще таилось в затянутых паутиной укромных уголках зала, за закопченными балками, под лавками и в грязных горшках. Но чего он не знал, так это того, что, следуя своей злой привычке, Гвин маб Нудд отуманил дурманом раздора, зависти и гордыни мысли юных принцев Эльфина маб Гвиддно и Рина маб Мэлгона. Бежав тем же путем, что и пришел, он оставил между ними зерно раздора, как ему и хотелось.
Принц Эльфин сидел на краешке лавки и сонно озирался по сторонам. Прислушался. Что за шум там, вдали? Через мгновение он громко крикнул. Все замолчали, выжидательно глядя на нею. Вдалеке услышали они слабый ровный гул, глухой отдаленный рев, который становился все сильнее.
— Дикая Охота возвращается! — воскликнул Рин маб Мэлгон и сорвал со стены копье, яростно озираясь. Ободренные дневным светом, воины похватали оружие и приготовились защищать зал даже против Воинств Аннона.
И лишь Талиесин, глава бардов, улыбался.
— Это не Дикая Охота! — звонко воскликнул он. — Разве не слышите вы голоса белогривого моря и зова зеленых волн? Вы, живущие так близко от берегов Регедского моря, не узнаете шепота дочерей Гвенхудви и топота белогривых коней Манавиддана маб Ллира?
Это дошло до людей, и смятенные мысли князей снова стали кристально ясны.
— Конечно же! — смеясь, воскликнул Эльфин. — Ты прав, князь поэтов, это прилив возвращается на равнины!
И туг, вспомнив, он радостно воскликнул:
— Дар короля! Корзина Гвиддно! В этом году ее содержимое будет моим! Кто едет со мной за величайшим Сокровищем Севера?
С радостным смехом владыки повскакали с мест и побежали к королевским конюшням. Оседлав своих легконогих, длинногривых скакунов, они весело выехали сквозь западные ворота крепости, по пути смеясь над ворчаньем угрюмого привратника короля Гвиддно, возившегося с засовами. Веселая кавалькада проехала мимо сгрудившихся, крытых камышом крестьянских хижин, отметив разрушения, причиненные Дикой Охотой. Коровы бродили сами по себе, женщины сгоняли домашнюю птицу, мужчины поправляли крыши, разворошенные злобными духами, и пчелы рассерженно гудели над опрокинутыми ульями.
Сквозь брешь в разрушенной Стене, что разделяет Север от Регедского моря до моря Удд, проехали рысью принц Эльфин и его блистательные, разодетые светловолосые спутники, а за ними бежали их волкодавы и мастиффы. Перед ними лежала нагая открытая земля — пустая, поросшая кустиками травы и камышом. Но над нею сияло яркое чистое небо, свободное от злобных тварей. Дул теплый порывистый ветер, и все вокруг сияло радостью вновь родившегося мира. Благородные воины, весело перекликаясь, скакали по равнине у Пуйл Брук. Низко над речушкой тянулась длинная лента тумана, въехав в которую всадники стали походить на воинство Манавиддана маб Ллира, что мчится на сушу из вздымающихся океанских волн. Впереди лежала серая, испещренная белыми пятнами равнина Регедского моря. Самый дальний залив его врезался в сушу между богатыми заливными зелеными лугами Регеда и Ллеуддиниауна, а за ним возвышались горы Годдеу, укрытые шапками снега. Стая белогрудых гусей неслась к суше впереди наступающего прилива, и их резкий гогот мешался со смехом одетых в шелка и украшенных золотыми гривнами князей на широкобедрых, мелко ступающих, широкоспинных конях.
Вскоре кавалькада достигла Абер Идон, и тут услышали они тихое заунывное пение Не слишком высоким был голос, не слишком низким, он струился, как течение Идона. Проникающая в душу мелодия превратилась в глубокий плач, волнуясь и стеная, журча и вздыхая, словно далекий величественный океан шептал за илистыми отмелями Эрехвидда. И над бесконечными вздохами моря и струящимся в такт ему жалобным пением временами поднимался резкий пронзительный вопль морской птицы, который, в свою очередь, подхватывал незримый рыдающий хор.
Перепрыгнув через маленький ручеек, струившийся по желтой илистой равнине, принц Эльфин и его спутники доехали до излучины реки, менее чем в полумиле от того места, где она впадает в более широкий Эрехвидд. Там, на низком плоском полуострове, подняв лица навстречу соленому ветру, дующему с Регедского моря, преклонив колени, стояли мужчины и женщины, и пели они так нежно, как хор в монастыре или в церкви. Это были рыбаки Врат Гвиддно, певшие старинную волшебную песнь, привлекающую в устье реки и в их широкие сети лососей.
Кавалькада покинула широкую равнину, покрытую приземистым утесником и пучками травы, легким галопом пересекла однообразное, заливаемое при приливе пространство, что лежало между ними и их целью. Наконец Эльфин увидел длинную темную полосу плотины, перекрывающую Идон от берега до берега, и прилив, заливающий переплетенный лозняком частокол.
Его спутники почтительно ждали у кромки воды, покуда принц, юноша годами, но муж отвагой, не перейдет вброд пенистый прибой, доходивший до хвоста его коню. Вода охватила и омыла бока сытого коня, словно заманивая всадника и скакуна в прозрачные чертоги Манавиддана маб Ллира. Эльфин об этом и не думал — его сердце колотилось, когда он подъезжал к плотине Он хорошо знал, что каждый Калан Май Корзина его отца наполнялась бесчисленными широкоспинными пятнистыми лососями Говорили, что соберись тут весь мир, трижды девять за раз, каждый получил бы столько еды, сколько ему надо. Корзину Гвиддно Гаранхира славили как дойную корову вод Придайна за многочисленность рыб, которые в нее попадали, причем были они такими большими, что люди Кантрер Гвэлод хвастались, будто они величиной со знаменитого Лосося из Дробесса в далекой Иверддон.
— Неплохо, господин, — медленно промолвил Гвиддно. — А позволь спросить, с чем ты пришел в наш зал ныне как незваный гость?
— Незваный и нежеланный, хочешь ты сказать, мои король? — рассмеялся гость, и его незримое племя забормотало и захихикало по углам и под крышей.
— Такого я не говорил, — возразил Гвиддно уже более твердым голосом. — Уже брезжит рассвет, и, полагаю, твое пребывание здесь не будет долгим?
— Нет Но нам достанет времени бросить кости на доске для гвиддвилла. Играть придется, хочешь ты или не хочешь. Знаешь ли ты об этом, о Гвиддно Длинноногий?
Гвиддно согласно кивнул, и между ними положили расчерченную в клетку доску. Игра началась. Гвину маб Нудду выпало первым бросать кости. Выпало нечетное число, и он передвинул фигурку с северного угла доски, поставив ее перед рядом который защищал короля Гвиддно в центральном квадрате. Затем Гвиддно выкинул четное число: его фигуры оставались неподвижными в своей четырехугольной твердыне. Пять раз огромный гость выбрасывал левой своей нечестной рукой нечетные числа, угодные ему, и пять раз Гвиддно терпел неудачу, выкидывая четные числа. Самая северная фигурка Гвиддно попала в ловушку, и ее убрали с доски.
Теперь Гвиддно побледнел, поскольку увидел, что игра-то идет всерьез. Чем ближе придвигался враг со всех сторон, тем сильнее выступала испарина на его лбу. Его северные фи гурки были забраны или рассеяны, а одна из фигур противника стояла рядом с королем, и неудачно брошенные кости или неумелый отпор мог привести к тому, что король будет захвачен за один ход! Гвин маб Нудд поскреб свое волосатое брюхо, громко и долго рыгнул прямо в лицо королю и торжествующе расхохотался. Толпа его демонических спутников окружила игроков, бормоча, глумясь и пища от величайшего удовольствия. Один-два бесполых тритона и пятиногая лягушка, что были наглее прочих, поднялись и стали дергать короля за его одеяние и тайком пощипывать его бороду.
Владыка Дикой Охоты взял кости в свои когтистые лапы и долго тряс их в волосатых ладонях, широко ухмыляясь в лицо противнику. Наконец, приберегая ожидаемое торжество под конец, он бросил кости на доску. Короля Гвиддно охватила дрожь — опять нечетный бросок, неравная игра! Врагу оставалось только добраться до свободного места по правую руку, и король, драгоценный король, достанется ему! Гвин маб Нудд поднял фигурку и несколько бессчетных мгновении глумливо держал ее. С потолочной балки спустился жирный приземистый паук с раздувшимся туловищем и длинным крючковатым носом, свисающим до паутинных желез, и стал со злобной насмешкой раскачиваться перед бледным лицом несчастного короля Гвиддно, пуская в кубок короля тонкую струйку вонючей дымящейся мочи.
Настал миг, когда Гвиддно Гаранхиру в эту ночь Калан Гаэф, которая есть He-время, понадобилось выиграть время Бледный, съежившийся, еле живой сидел король, глядя на золото-серебряную доску и на поднятую фигурку в руке демона. Сквозь дымовое отверстие в крыше зала одному из присутствующих там было видно созвездие, которое звалось созвездием Рыб, висевшее над Регедским морем. Между ними лежала небесная доска для игры в гвиддвилл, на которой Ты, о Блистающий Страж Земной Оси, впервые сыграл в игру богов. Верной Своей Рукой Ты передвигал фигуры, покуда ясный свод небес не укрепился и воды хаоса, орды Кораниайд, не были оттеснены к границам хаоса, где истрепывается в бахрому хрупкая вселенная. Утомленному взгляду наблюдателя квадрат казался пустым, но он молился, чтобы Ты простер Верную Свою Руку к поднятой фигуре и чтобы король Гвиддно не ошибся в игре, в которую против воли своей был втянут.
Мир людей для богов — лишь игра в гвиддвилл. Передвижение фигур на доске в начале игры ограничено теми правилами, которые Ты установил когда-то Верной Твоей Рукой. Но хотя фигур мало, а законы так просты, что и ребенок может усвоить их, многочисленность передвижений умножает фигурки так, что они становятся бесчисленны, как листья в лесу.
Не означает ли это, что игра не имеет ни схемы, ни смысла, поскольку каждое следующее бросание костей должно в миллиарды раз увеличить число возможных передвижений? Мне кажется, вряд ли. Ведь у каждой игры должен быть конец. Поскольку конец необходимо предвещается началом игры, то каждое беспечное бросание костей бессознательно играет предназначенную ему роль в осуществлении этого конца. Как Адданк Бездны опоясывает Землю, так и время все сгибается, пока не охватит кругом всего, что выковал Гофаннон маб Дон в начале творения, вместе со звездами, что исполняют наши желания, с солнцем и луной.
Мы говорим, что кости падают случайно, а разве случай не слеп, разве он благоволит к творению или разрушению, поддержанию правды королевства или ее утрате из-за голода, разорения или врагов? Так говорят люди, но во многом сами люди слепы. Разве случай не может испытывать и упорядочивать разупорядоченные элементы? Случай, исследователь и распорядитель всего бесформенного и беспорядочного? Гнилая ветвь падает с дерева, переламывая спину козлу, что ест под ним траву. Случайно то, что ветвь сломалась именно сейчас, случай привел козла есть траву именно под этим деревом. Но разве случай свел их всех вместе ради этого события? Взять хотя бы кости, которые ты как раз сейчас встряхиваешь в ладонях, о король. На пяти сторонах ты видишь в последовательном порядке уменьшающееся число точек. Только на шестой руна, что означает букву Б. Брось кости шесть раз подряд! Ты получаешь шесть чисел от единицы до шестерки: 1, 3, 5, 2, 2, 6. Затем подсчитай случаи, когда полученные числа меньше или равны трем, и назови это Золотым Числом. В этом случае, как ты видишь, таких чисел четыре. Теперь брось кости еще шесть раз и найди новое Золотое Число, которое соответствует количеству случаев, когда число меньше или равно прежнему Золотому Числу. Ты выбросил 3, 3, 2, 1, 1 и 4. Все они равны либо меньше четырех, потому твое Золотое Число является суммой всех: шесть. Продолжай бросать кости и подсчитывать, и ты найдешь, что Золотое Число стремится к 0 или 6, колеблясь с постоянством захода и восхода солнца.
Хотя каждый бросок дает случайный результат и ход Золотого Числа ведет к шести или к нулю, меняясь случайно, то, что оно будет постоянно достигать нуля или шести, так же неизбежно, как движение прилива. Случай меняет ход различным образом, но цель все равно неизбежна. Итак, случай определяет ожидаемый результат. Подумай хорошенько, о король: как такое может быть? Ведь случай беспорядочен, а то, что предопределено, упорядочено. Неужели и в хаосе есть свой порядок и то, что предназначено судьбой, определяется беспорядком? Кости дадут тебе ответ — бросай, ежели пожелаешь, хоть целый летний день.
То, что ты видишь в бросании костей, не является также и взаимодействием случая и необходимости. Мы зовем то, что управляет падением костей, случаем. Но так ли это? Разве падением не управляют движения или шершавость руки и пальца, которые, хотя и слишком незаметны для нас, тем не менее предопределены в малейших подробностях? По правде сказать, случай и то, что предопределено, неразделимо переплетены, как вьюнок на кусте терновника.
Смертному не дано узреть начала и конца времен, только бессмертным богам. Как же тогда мы, подверженные ошибкам сыны и дщери времени, можем видеть во всем, что получилось из девяти форм первоначальных элементов, что-нибудь кроме беспорядка? Может, и есть в этом закономерности, но как можем мы, вступающие в игру гвиддвилл каждым следующим поколением, чтобы уйти еще до конца игры, вправду знать, что вначале игра шла по правилам и что они хоть что-нибудь значат в колебаниях сил?
Нелегко ответить на этот вопрос, хотя пять веков мы ищем ответа в книгах лливирион и заповедях друидов. Ведь разве мы не участники игры, а как может быть, чтобы часть игры видела все целиком? Но существует еще ауэн поэта и прорицатель, приученный к созерцанию — созерцанию девяти элементов творения, правил игры, что управляет творением, и цели, которую Он, Чья Верная Рука обнимает все, возложил на доску, и фигуры, которые движутся по ней.
Но тогда не было времени для созерцания, поскольку игра шла в доме короля Гвиддно так же, как и на великой доске, что лежит между Рыбами. И Гвиддно Гаранхир взмолился слабым дрожащим голосом о науте, о защите и неприкосновенности, которых по праву может потребовать благородный человек у своего короля:
Кроваво-красные губы огромного рогатого и волосатого гостя, чья тень падала на доску, раздвинулись в насмешливой ухмылке. Он кивнул.
Смертоносный бык сражений,
Князь убийств и разорений,
Ты даруешь ли мне наут?
Лоб короля Гвиддно влажно блестел в красных отблесках очага, и его полный ужаса взгляд не мог оторваться от фигурки в кривой лапе духа. Заискивающим голосом подданного, который отвечает своему вождю, ответил он:
Я — земли твоей властитель,
Меч разящий, победитель,
Я тебе дарую наут.
От хохота черных бесов и многоруких и многоногих уродцев, что притаились за каждой балкой, в каждом кубке, мороз прошел по коже. Все они тут же растворились в питье, как те насекомые, которых Нудд Серебряная Рука растер в жидкость, чтобы извести Кораниайд. Злобными, раздражающими и вздорными были мысли, которые дьявольский охотник вселял в умы людей Севера, когда они неосторожно выпивали желтого обманного меда. Гвин маб Нудд хохотал громче и дольше всех, и длинный красный язык его в черной глотке бился живым огнем, как пламя врат Аннона. Насмешливо ответил он:
Твою милость не забуду
Я спрошу у сына Нудда —
Свиту ты привел откуда?
Король Гвиддно содрогнулся, но ответил, как приличествует вождю и родичу верховного владыки, при чьем вступлении на престол перечисляют его предков, дарения ответных ккиваруйс, его битвы и заложников:
Там сраженье, смерть и кровь.
Там в ограде из щитов
Груды тел и черепов!
Тускло блеснул холодный глаз Гвина маб Нудда — словно глаз ящерицы, и ответил он презрительно:
О владыка, вождь героев,
Щит бойцам средь бури боя,
Ты из племени какого?
Странно было слышать, что такой отвратительный дух называет себя чьим-то любовником. Но ведь Гвин маб Нудд и вправду каждый Калан Май сражается с Гуитиром маб Грайдаулом из-за любви к Крайддилад, дочери Нудда Ллау Эрайнта, самой величавой девы Острова Придайн и Трех Близлежащих Островов, и биться им до Страшного Суда.
Кто я? Гвин, в сраженье лютый,
Конь мой зол и сечи любит.
Я — любовник дщери Нудда.
Ныне Глава Дикой Охоты назвал себя, что означало, что и Гвиддно должен ответить тем же, хотя и понимал он, что, поступив так, он предает себя во власть Гвина и становится одним из его племени и народа:
Но море Регедское сейчас было темно, как внутренность камня, поскольку тучи злобных тварей роились в ветре, что несся над Островом Придайн и его Тремя Близлежащими Островами.
Раз ты Гвин, владыка мертвых,
То я — Гвиддно Волны моря
Регедского мне покорны.
Долго и злобно хохотал Гвин маб Нудд, а его бесовская орда галдела и верещала в темноте вокруг. За его спиной возникли неясные очертания огромного черного пса, высокого, как колонна, подпирающая кровлю, хромого, кривозубого, с пылающими словно уголья глазами и раскрытой пастью. Из его ноздрей, пасти и зада исходило зловоние, словно от хорька, запах трупов, которые псы растаскивают на поживу с поля боя. И показалось Гвиддно Гаранхиру, что тварь подкрадывается все ближе, и его острые, как клинки, зубы были не так страшны, как та вонь, что исходила от его свалявшейся, заплесневелой шкуры.
Гвин маб Нудд учуял запах королевского страха и злобно осклабился от удовольствия. Поигрывая фигуркой гвиддвилла над клеткой, которой так боялся король Гвиддно, он, глумливо насмехаясь, произнес:
Пес тоже оскалился, его слюнявая пасть широко распахнулась — на все пятьдесят широких балок зала Гвиддно. Коричневые уголки его черных губ быстро поднялись. Словно острые пики гор были его зубы и клыки. Как скалы, что возвышаются на морском берегу под мрачной башней Кустеннина в далеком Керниу, острые, как кинжал Ослы Киллеллваура, между которыми белеют кости и лежат разбитые тела. Скажи Гвин маб Нудд одно только слово, подумал про себя король, и чудовище жадно пожрет всех мужей в зале — короля, князей и воинов. Он разорвет их, сгложет и проглотит.
Вот он, пес прекрасный Гвина,
Пес могучий, мудрый, сильный,
Дормах, Мэлгоном любимый.
Тот, кто жаждал вмешаться в поединок, чтобы предложить собственную загадку, понимал, что только король может играть в гвиддвилл в своем пиршественном зале с Гвином маб Нулдом в Калан Гаэф. И следует сказать, король Гвиддно играл очень неплохо.
Все гости, и так оцепеневшие от ужаса в этом заполненном нечистью зале, содрогнулись, когда Дормах утробно зарычал И еще страшнее этого жуткого рычания было ржание его голоногого хозяина, Главы Охоты и предводителя отлетевших душ. Он яростно захохотал, сжал пальцами голову одного из пирующих и, раздавив ее словно яичную скорлупу, подал в когтистых своих пальцах его мозг Дормаху. Тот лизнул и сглотнул его. Яростным и жестоким был хохот Нудда, и таким же смехом отозвалась его злобная шайка из-под кровли, с концов лавок и от косяков.
— Дормах, грозный пес, ответь мне, —
прерывистым голосом спросил он, —
Что ты ищешь до рассвета
На холме туманном этом?
Никто потом не смог припомнить, кто же ответил — пес ли или его хозяин Но слова, что прозвучали в головах людей, были таковы, что их не забудут, покуда дожди омывают могилы князей Придайна на нагорьях и мысах. Все, кто собрался во Вратах Гвиддно на Севере, услышали насмешливый пронзительный скрежет. Слышали его и те, кто жил в земле Кантрер Гвэлод и всех шестидесяти кантрефах Придайна.
По мне, страшнее всего были первые слова демона. Даже сейчас, в болезнях и скорбях скитаясь среди волков в Лесу Келиддон, в снегу по бедра, среди мук, что длятся уже десять и сорок лет, все время слышу я в завывании ветра с горы Невайс злорадный голос:
За этим последовали другие строфы, столь же мрачные по смыслу, но все они были неоспоримо правдивы, они были врезаны в гранитные плиты, вписаны светящимися буквами в бархатную книгу, парящую над миром. Не эту ли книгу уничтожил я вместо той, о которой пел Талиесин? Но в Иверидде — разрушение и опустошение, и смерть всего.
— Видел я тело Гвенддолау,
Щедрого к бардам сына Кайдау —
Воронам пожива на славу!
Долго и громко хохотал, торжествуя, Охотник. Когда огромный пес Дормах снова растворился во мраке, Гвин маб Нудд, показалось, раздался от своей силы и увеличился ростом так, что рога его чуть ли не доставали до конькового бруса кровли. Больше он не насмехался над застывшим от ужаса королем, который с каждым неудачным броском костей клонился все ниже, пока подбородок его не коснулся земли. Последний ход — и короля сметут с доски! Гвин протянул руку, не сводя жуткого насмешливого взгляда с бледного лица короля Гвиддно, и подался вперед, чтобы сделать смертоносный ход.
— Видел я Иверидд, где пал
Сын его Бран, что славой блистал, —
Ворон и над ним пировал!
Пусть был Ллахлеу в волшбе силен,
Пусть от Артура он был рожден —
Все стал поживою для ворон!
На юге, на севере я бывал,
Где цвет Придайна воинства пал, —
А я по их могилам скакал!
Я мчал от восхода на закат —
Повсюду в могилах воины спят!
Я — жив, а им не вернуться назад!
Трудно сказать, сколько тянулось это мгновение — ведь это время безвременья. Затем внезапная судорога недоброго предчувствия прошла по уверенному лицу демона, когда он резко нацелился своей фигуркой в пустой квадрат, к которому были устремлены все взоры
Но за какой-то миг до того, как фигурку вставили в отверстие, по залу эхом пронесся звонкий крик, и see в изумлении обернулись. Это воскликнул принц Эльфин, который до этого мгновения сидел неподвижно, как и все. Теперь он вскочил и в величайшем возбуждении указывал на квадрат света в середине потолочной балки.
— Рассвет! — кричал он. — Рассвет! Игра кончена!
Когда Гвин маб Нудд раздраженно поднял взгляд, тоненький лучик бледного солнечного света проник сквозь щелку в деревянной стене, слабо, но заметно осветив фигурку короля Гвиддно в середине доски для гвиддвилла. Страшный вопль вырвался из глотки победителя, когда он понял, что у него вырвали из рук победу. И когда затих этот вопль, отдаваясь слабым эхом от стен зала и Врат Гвиддно на Севере, петух с красным гребешком ликующе прокричал на своем насесте во дворе.
Швырнув фигурку на доску, Гвин прыгнул высоко в воздух и опустился там, где у очага ждал его угольно-черный скакун. За ним потянулась вся его адская свора, прыгая, царапая друг друга в безумном желании не остаться внутри здания, когда расцветающий рассвет вновь вернет время, пространство и явь Острову Придайн и Трем Близлежащим Островам. Они хлынули вверх, сквозь дымовое отверстие — беспорядочная орда омерзительных уродцев. На миг вся толпа зависла в воздухе, как собирающаяся туча пчел, затем они пустились прочь, к северным горам и лесам Пустоши Годдеу. После себя оставили они в зале короля Гвиддно Гаранхира только вонь и испарения блевотины, дерьма, мочи, слизи, пены, слюны, пота, плевки, омерзительный запах дурных ветров — все эти гадкие запахи висели в каждом углу, в каждой щелочке.
На несколько мгновений небо над всем Островом Могущества потемнело от бегущих орд ада — от Пенрин Блатаон на севере до Пенрин Пенвэд на юге. Затем, когда во славе восстало солнце над берегами Манау Гододдина и Бринайха, омывая светом и теплом прекраснейший остров на свете, ослепительно белые красноухие Псы Ада перескочили через Стену, промчались над позолоченным солнцем Регедским морем и, жутко скуля, полетели домой над колеблемым ветром Лесом Келиддон. Жестоко подгоняемые своим рогатым хозяином и его бешеным воинством, они устремились вниз, в бездну, которая широко разверзлась — ни на мгновение раньше положенного — у основания затянутых облаками утесов, что стеной окружали бездонный Котел Кернуна в самом сердце Пустошей Годдеу. Поднялся и гигантский алтарный камень у подножия блистающей арки Каэр Гвидион.
Утро разгоралось. Защебетали птицы на вершинах дубов и ясеней. Побежали, сверкая между скал, речки, и мир богов и людей вернулся к своей привычной жизни. Еще целый год до того, как снова отворятся врата холмов Дивного Народа, откроются врата Залов Аннона, и Аварнах отопрет запоры и отодвинет засовы, и Дикая Охота Гвина маб Нудда вырвется наружу в порыве ветра на крыльях грозовой тучи.
Спало оцепенение с рук и ног, и уст князей, собравшихся в зале короля Гвиддно, и, освободившись от уз, вовсю заработали языки. Один только король Гвиддно поднялся с земли и молча сидел, неотрывно глядя на доску для гвиддвилла. Раз-другой потянулся было он к фигурке, но каждый раз в замешательстве отдергивал руку. Епископ Серван, шатаясь, поднялся с пола и, опершись на свой багль — святой посох, коим гнал он к спасению стадо Христово, произнес святые слова изгнания, губительные для бесов и демонов, снимающие заклятья кузнецов и друидов:
— Пусть зависть — от чувств ли человеческих или от духовной греховности — уйдет, чтобы был я достоин приблизиться к Йессу Гристу! Пусть костры, испытания, чудовища, вывихи, переломы и страдания всего тела моего и все мучения, изобретенные искусством Дьявола, совершатся надо мною одним, ежели буду я достоин приблизиться к Йессу Гристу!
Затем с помощью придворного священника святой епископ, пошатываясь, пошел прочь за святой водой, чтобы очистить сие оскверненное место. Он чуял оставшееся зло, что еще таилось в затянутых паутиной укромных уголках зала, за закопченными балками, под лавками и в грязных горшках. Но чего он не знал, так это того, что, следуя своей злой привычке, Гвин маб Нудд отуманил дурманом раздора, зависти и гордыни мысли юных принцев Эльфина маб Гвиддно и Рина маб Мэлгона. Бежав тем же путем, что и пришел, он оставил между ними зерно раздора, как ему и хотелось.
Принц Эльфин сидел на краешке лавки и сонно озирался по сторонам. Прислушался. Что за шум там, вдали? Через мгновение он громко крикнул. Все замолчали, выжидательно глядя на нею. Вдалеке услышали они слабый ровный гул, глухой отдаленный рев, который становился все сильнее.
— Дикая Охота возвращается! — воскликнул Рин маб Мэлгон и сорвал со стены копье, яростно озираясь. Ободренные дневным светом, воины похватали оружие и приготовились защищать зал даже против Воинств Аннона.
И лишь Талиесин, глава бардов, улыбался.
— Это не Дикая Охота! — звонко воскликнул он. — Разве не слышите вы голоса белогривого моря и зова зеленых волн? Вы, живущие так близко от берегов Регедского моря, не узнаете шепота дочерей Гвенхудви и топота белогривых коней Манавиддана маб Ллира?
Это дошло до людей, и смятенные мысли князей снова стали кристально ясны.
— Конечно же! — смеясь, воскликнул Эльфин. — Ты прав, князь поэтов, это прилив возвращается на равнины!
И туг, вспомнив, он радостно воскликнул:
— Дар короля! Корзина Гвиддно! В этом году ее содержимое будет моим! Кто едет со мной за величайшим Сокровищем Севера?
С радостным смехом владыки повскакали с мест и побежали к королевским конюшням. Оседлав своих легконогих, длинногривых скакунов, они весело выехали сквозь западные ворота крепости, по пути смеясь над ворчаньем угрюмого привратника короля Гвиддно, возившегося с засовами. Веселая кавалькада проехала мимо сгрудившихся, крытых камышом крестьянских хижин, отметив разрушения, причиненные Дикой Охотой. Коровы бродили сами по себе, женщины сгоняли домашнюю птицу, мужчины поправляли крыши, разворошенные злобными духами, и пчелы рассерженно гудели над опрокинутыми ульями.
Сквозь брешь в разрушенной Стене, что разделяет Север от Регедского моря до моря Удд, проехали рысью принц Эльфин и его блистательные, разодетые светловолосые спутники, а за ними бежали их волкодавы и мастиффы. Перед ними лежала нагая открытая земля — пустая, поросшая кустиками травы и камышом. Но над нею сияло яркое чистое небо, свободное от злобных тварей. Дул теплый порывистый ветер, и все вокруг сияло радостью вновь родившегося мира. Благородные воины, весело перекликаясь, скакали по равнине у Пуйл Брук. Низко над речушкой тянулась длинная лента тумана, въехав в которую всадники стали походить на воинство Манавиддана маб Ллира, что мчится на сушу из вздымающихся океанских волн. Впереди лежала серая, испещренная белыми пятнами равнина Регедского моря. Самый дальний залив его врезался в сушу между богатыми заливными зелеными лугами Регеда и Ллеуддиниауна, а за ним возвышались горы Годдеу, укрытые шапками снега. Стая белогрудых гусей неслась к суше впереди наступающего прилива, и их резкий гогот мешался со смехом одетых в шелка и украшенных золотыми гривнами князей на широкобедрых, мелко ступающих, широкоспинных конях.
Вскоре кавалькада достигла Абер Идон, и тут услышали они тихое заунывное пение Не слишком высоким был голос, не слишком низким, он струился, как течение Идона. Проникающая в душу мелодия превратилась в глубокий плач, волнуясь и стеная, журча и вздыхая, словно далекий величественный океан шептал за илистыми отмелями Эрехвидда. И над бесконечными вздохами моря и струящимся в такт ему жалобным пением временами поднимался резкий пронзительный вопль морской птицы, который, в свою очередь, подхватывал незримый рыдающий хор.
Перепрыгнув через маленький ручеек, струившийся по желтой илистой равнине, принц Эльфин и его спутники доехали до излучины реки, менее чем в полумиле от того места, где она впадает в более широкий Эрехвидд. Там, на низком плоском полуострове, подняв лица навстречу соленому ветру, дующему с Регедского моря, преклонив колени, стояли мужчины и женщины, и пели они так нежно, как хор в монастыре или в церкви. Это были рыбаки Врат Гвиддно, певшие старинную волшебную песнь, привлекающую в устье реки и в их широкие сети лососей.
Кавалькада покинула широкую равнину, покрытую приземистым утесником и пучками травы, легким галопом пересекла однообразное, заливаемое при приливе пространство, что лежало между ними и их целью. Наконец Эльфин увидел длинную темную полосу плотины, перекрывающую Идон от берега до берега, и прилив, заливающий переплетенный лозняком частокол.
пробормотал поэт Талиесин, что ехал бок о бок с принцем. Принц Эльфин глянул на него, и нетерпеливое слово уже готово было сорваться с его уст. Он ударил пятками по бокам коня и спустился по берегу реки в пенящийся водоворот.
Тяжко рыданье волны,
Сиры холодные дни Боже,
бездомных храни, —
Его спутники почтительно ждали у кромки воды, покуда принц, юноша годами, но муж отвагой, не перейдет вброд пенистый прибой, доходивший до хвоста его коню. Вода охватила и омыла бока сытого коня, словно заманивая всадника и скакуна в прозрачные чертоги Манавиддана маб Ллира. Эльфин об этом и не думал — его сердце колотилось, когда он подъезжал к плотине Он хорошо знал, что каждый Калан Май Корзина его отца наполнялась бесчисленными широкоспинными пятнистыми лососями Говорили, что соберись тут весь мир, трижды девять за раз, каждый получил бы столько еды, сколько ему надо. Корзину Гвиддно Гаранхира славили как дойную корову вод Придайна за многочисленность рыб, которые в нее попадали, причем были они такими большими, что люди Кантрер Гвэлод хвастались, будто они величиной со знаменитого Лосося из Дробесса в далекой Иверддон.