Страница:
Индейцы тихо переговаривались между собой, рассуждая о
том, смертельна ли моя рана, и, видимо радуясь, что я не убит.
-- Мы пролили твою кровь, но рана не опасна, -- сказал
один из них, обращаясь ко мне на своем родном языке. -- Это я
нанес тебе удар. Было темно. Друг Восходящего Солнца, мы не
узнали тебя! Мы думали, что ты ятикаклукко.(72) Мы думали, что
застанем его здесь, и хотели пролить его кровь. Он был здесь.
Куда он ушел?
Я указал на форт.
-- Хулвак! -- воскликнули несколько индейцев одновременно.
Было ясно, что они разочарованы. Некоторе время они,
видимо встревоженные, совещались между собой, а затем индеец,
который первым заговорил со мной, снова обратился ко мне:
-- Друг Восходящего Солнца, не бойся ничего. Мы не тронем
тебя, но ты должен отправиться с нами к вождям. Это недалеко.
Пойдем!
Я вскочил на ноги. Если бы я сделал отчаянное усилие,
может быть, мне и удалось бы ускользнуть от них. Однако эта
попытка могла мне дорого обойтись -- меня еще раз стукнули бы
по голове, а может быть, и убили бы. Кроме того, вежливость
моих противников успокоила меня. Я чувствовал, что мне нечего
их бояться, и потому без колебания последовал за ними.
Индейцы построились линией, один за другим, и, поместив
меня в середину, сразу же отправились в лес. Насколько я мог
определить, мы шли в том направлении, где происходила битва.
Теперь все было тихо, воины перестали издавать свой победный
клич. При свете луны я узнал лица индейцев, которых видел
раньше на совете. Это были воины племени микосоков,
приверженцев Оцеолы. Из этого я заключил, что он и был одним из
вождей, к которым меня вели. Мои предположения оказались
правильными. Вскоре мы вышли, на поляну, где расположились
индейские воины; их было примерно около сотни. Я увидел
нескольких вождей, среди них был и Оцеола.
Все кругом было залито кровью -- зрелище поистине
необычайное. В беспорядке лежали трупы, покрытые ранами; свежая
кровь запеклась на них, выражение ужаса застыло в глазах,
обращенных к луне. Люди падали в тех позах, в которых их
застигла смерть. Скальпировальный нож уже закончил свою
страшную работу: на висках виднелись малиново-красные рубцы,
венцом окаймлявшие черепа, лишенные волосяного покрова. Возле
убитых бродили индейцы со свежими скальпами в руках. У
некоторых скальпы болтались на дулах винтовок.
Ничего сверхъестественного тут не произошло. Все было
понятно. Павшие воины принадлежали к племенам изменников --
сторонников Луста Хаджо и Оматлы. По соглашению с агентом
вожди-изменники вышли из форта Брук в сопровождении избранной
свиты. Их план стал известен патриотам. Изменников выследили,
напали на них по пути и после короткой стычки одолели.
Большинство пали в сражении, лишь немногим, во главе с вождем
Луста Хаджо, удалось спастись. Некоторые вместе с самим Оматлой
попали в плен и были еще живы. Их не убили сразу только для
того, чтобь предать смерти в более торжественной обстановке.
Я увидел пленников, крепко привязанных к деревьям. Среди
них находился и тот, кто милостью агента Томпсона был возведен
в сан короля семинолов. Однако его подданные не оказывали ему
ни малейшего почтения. Около него толпились воины, стремившиеся
выступить в роли цареубийцы. Но вожди удерживали их от насилия,
желая, согласно обычаю и законам своего народа, предать Оматлу
суду. Когда мы прибыли, они как раз вершили этот суд и
совещались между собой. Один из воинов, захвативших меня в
плен, сообщил о нашем прибытии. Я заметил, что вожди
разочарованы. Как видно, я оказался не тем пленником, который
был им нужен. Поэтому на меня не обратили внимания, и я мог
свободно располагать собой и наблюдать, как они вершили
правосудие.
Судьи выполнили свой долг. Много спорить не приходилось,
все слишком хорошо знали, что Оматла -- изменник. Конечно, его
признали виновным, и он должен был заплатить жизнью за свои
преступления. Приговор объявили во всеуслышание: изменник
должен умереть! Возник вопрос кто будет его казнить? Желающих
нашлось много, ибо, по принципам индейской морали, покарать
изменника считается делом чести. Таким образом, найти палача
было бы нетрудно. Многие выражали готовность, но совет вождей
отклонил их услуги. Такое дело надо было решать голосованием.
Все знали клятву, данную Оцеолой. Его сторонники хотели,
чтобы он ее выполнил, поэтому его избрали единодушно, и Оцеола
принял это как должное.
С ножом в руке подошел он к связанному пленнику. Все
столпились вокруг них, чтобы увидеть роковой удар. Побуждаемый
каким-то смутным чувством, я невольно приблизился. Мы стояли
затаив дыхание, ожидая, что вот-вот нож вонзится в сердце
изменника.
Мы видели, как поднялась рука Оцеолы, чтобы нанести удар,
но не видели ни раны, ни крови. Лезвие ножа перерезало только
ремни, которыми был связан пленник. Оматла стоял освобожденный
от пут. Среди индейцев послышался ропот неодобрения. Зачем же
Оцеола это сделал? Неужели он хотел дать Оматле возможность
бежать?
-- Оматла! -- проговорил Оцеола, сурово глядя в лицо
своему врагу. -- Когда-то тебя считали храбрым человеком. Тебя
уважали все племена, весь народ семинолов. Белые подкупили тебя
и заставили изменить родине и нашему общему делу. И все-таки ты
не умрешь собачьей смертью! Я уничтожу тебя, но не хочу быть
убийцей. Я не могу поднять руку на беспомощного и безоружного
человека и вызываю тебя на честный поединок. Тогда все увидят,
что правда победила... Отдайте ему оружие! Пусть он защищается,
если может.
Этот неожиданный вызов был встречен криками неодобрения.
Среди индейцев нашлись такие, которые, негодуя на измену Оматлы
и еще пылая яростью после недавней схватки, закололи бы его тут
же на месте, связанного по рукам и ногам. Но все видели, что
Оцеола полон решимости сдержать свое слово, и поэтому никто не
возражал. Один из воинов подал Оматле томагавк и нож. Так же
был вооружен и Оцеола. Затем люди молчаливо расступились, и
противники остались в центре круга.
Схватка была короткая и кровопролитная. Почти сразу же
Оцеола выбил томагавк из рук противника, а затем мгновенным
ударом поверг его на землю. Победитель склонился над
побежденным, в его руках сверкнул нож.
Когда он выпрямился, лезвие ножа уже не сверкало в лунном
свете: оно потускнело от крови.
Оцеола сдержал клятву -- он пронзил сердце изменника. С
Оматлой было покончено.
Впоследствии белые называли этот поступок Оцеолы
убийством. Но это неверно. Такой же смертью погибли Карл I,
Калигула и Тарквиний(73) и сотни других тиранов, которые
угнетали свой народ или изменили своей стране.
Общественное мнение, обсуждая такие деяния, не всегда
бывает справедливым. Оно подобно хамелеону, меняющему окраску:
меняется согласно лицемерному духу своего времени. Это чистое
ханжество, позорная и постыдная беспринципность! Только того
можно назвать убийцей, кто убивает из низменных, корыстных
целей. Оцеола же был человек иного склада.
Я оказался в странном положении. Вожди не обращали на меня
внимания, и все же, несмотря на вежливость индейцев, взявших
меня в плен, я не мог отделаться от беспокойства за свою
дальнейшую судьбу. Индейцам, которые были возбуждены всем тем,
что произошло, и находились фактически в состоянии войны с моей
страной, могла прийти в голову мысль уготовить и для меня
участь, выпавшую на долю Оматлы. Таким образом, ожидание было
не из приятных.
Но вскоре у меня отлегло от сердца. Как только с
изменником Оматлой было покончено, Оцеола подошел ко мне и
дружески протянул мне руку. Я был счастлив вновь обрести его
дружбу. Он выразил сожаление, сказав, что я был ранен и взят в
плен по ошибке. Затем подозвал одного из воинов и приказал ему
проводить меня в форт.
У меня не было никакого желания оставаться на месте
трагедии. Простившись с Оцеолой, я последовал за своим
проводником. У озера мы расстались, и я без дальнейших
приключений вернулся в форт.
По долгу службы я написал рапорт обо всем, чему был
невольным свидетелем. Мой рассказ вызвал в форте возмущение.
Немедленно отрядили солдат в погоню за врагом, а проводником
назначили меня.
Это была явная нелепость. Преследование, как и можно было
ожидать, оказалось бесцельным. Мы, конечно, нашли место
сражения и тела убитых, вокруг которых уже рыскали волки. Но мы
не обнаружили ни одного живого индейца, не могли даже отыскать
тропинку, по которой они скрылись. Наш отряд состоял из
нескольких сот человек -- фактически это был почти весь
гарнизон форта. Будь нас меньше, я уверен, что неприятель, так
или иначе, дал бы о себе знать.
Смерть Оматлы была значительным событием. Во всяком
случае, весьма важным по своим последствиям. Белые назначили
Оматлу главным вождем, "королем" племени. Поэтому, казнив его,
индейцы открыто объявили о своем презрении к власти, давшей
Оматле этот сан, а также о своем твердом решении и впредь
оказывать сопротивление, когда белые будут вмешиваться в их
дела. Оматла находился под покровительством белых. Они
гарантировали ему безопасность, а такое обещание равносильно
договору. Поэтому его убийство было ударом по его покровителям.
Теперь правительство вынуждено было отомстить за его смерть.
Особенно важные последствия этот случай имел для подданных
Оматлы. Напуганные его смертью и боясь подобного же возмездия,
многие из младших вождей и воинов покинули ряды изменников и
присоединились к патриотам. Многие племена, которые до сих пор
еще не приняли окончательного решения, теперь объявили, что они
будут бороться вместе со всем народом, и, не колеблясь, взялись
за оружие.
Смерть Оматлы была не только актом сурового правосудия, но
также и тонким политическим маневром со стороны индейцев,
враждебно настроенных к белым. Все это убедительно
свидетельствовало о высоком уме того, кто задумал и осуществил
этот маневр.
Оцеола поклялся мстить, и Оматла был первой жертвой его
мести. Вскоре последовала и вторая. Трагедию смерти изменника
вскоре затмила новая трагедия, еще более волнующая, страшная и
значительная. Одно из главных действующих лиц этого
повествования отныне сошло со сцены.
После того как мы прибыли в форт, продовольствие стало
быстро исчезать. Заранее не запасли провианта в количестве,
достаточном для такого большого отряда войск, а доставить его в
форт Кинг в скором времени было нельзя. Мы должны были стать
жертвой обычной непредусмотрительности правительств, не
привыкших вести военные действия. Пришлось урезать пайки до
последних пределов. Нам предстояла чуть ли не голодная смерть.
Положение создалось критическое, и тут наш
главнокомандующий совершил акт высокого патриотизма. Генерал
Клинч, уроженец Флориды, помимо того, что занимал высокий
военный пост, был еще владельцем прекрасной, обширной
плантации, расположенной неподалеку от форта Кинг. Его маисовые
поля занимали сотни акров, и как раз в это время на них
поспевал урожай. Генерал безоговорочно отдал зерно для
снабжения войска. Но вместо того, чтобы подвезти урожай в
армию, поступили наоборот: направили войска на поля, чтобы они
сами собрали зерно для своего пропитания. Таким образом, четыре
пятых состава маленькой армии покинуло форт, и на месте остался
довольно слабый гарнизон. На плантации же возникло новое
укрепление, названное фортом Дрейн.
Нашлись клеветники, которые стали распространять слухи,
что в этом необычайном деле добродушный старый генерал
руководствовался отнюдь не чувством патриотизма. Пошли толки о
том, что "Дядюшка Сэм"(74) хорошо известен как платежеспособный
и щедрый покупатель и что он даст генералу хорошую цену за его
зерно. Кроме того, пока армия стояла на плантации, можно было
не бояться нападения индейцев. Впрочем, возможно, все это было
просто выдумкой лагерных острословов.
Меня не назначили на плантацию. Я не принадлежал к числу
любимцев генерала и не был офицером его штаба. Мы с агентом
остались в форте Кинг.
Дни за днями протекали однообразно. Проходили целые
недели. Редким развлечением для нас были поездки в форт Дрейн.
Часто отлучаться не приходилось -- в форте Кинг оставалось
слишком мало войск. Нам хорошо было известно, что индейцы
вооружены. Их следы все время обнаруживались около укрепления.
И выезды на охоту или даже романтические прогулки в окрестных
лесах -- обычные походы для пополнения припасов -- все это
теперь было опасно.
Я заметил, что агент стал очень осторожен. Он редко
выходил за ограду форта, а за линией караулов не появлялся
никогда. Каждый раз, когда он смотрел на леса и далекие
саванны, на его лице появлялось озабоченное выражение, как
будто его томило предчувствие опасности. Это было после смерти
изменника-вождя. Агент слышал угрозу Оцеолы убить Оматлу и,
быть может, даже понимал, что клятва вождя касалась и его
самого. Вероятно, он предчувствовал свою судьбу.
Наступило рождество. В это время всюду -- среди ледяных
айсбергов севера, в жарких, тропических равнинах, на борту
корабля, в крепости, даже в тюрьме -- людям хочется провести
праздник как можно веселее. И в нашей крепости, как и всюду,
справляли праздник. Солдаты были освобождены от учебных
занятий, и только часовые несли дозорную службу. В эти дни
ежедневный рацион питания был увеличен, и меню старались
сделать как можно более разнообразным. Рождественская неделя,
таким образом, проходила весело.
В американской армии маркитантом обычно бывает
какой-нибудь удачливый искатель приключений, щедро оказывающий
кредит офицерам и дающий им в долг деньги. В празднествах и
пирах он становится их товарищем и собутыльником. Таков был и
маркитант форта Кинг.
В один их этих рождественских дней маркитант решил
угостить нас роскошным обедом -- в форте никто не мог бы
устроить такой банкет. Были приглашены все офицеры, среди них
самым почтенным гостем являлся агент.
Банкет устроили в доме маркитанта. Этот дом стоял за
оградой форта, ярдах в ста от него, на краю леса. Когда кончили
обедать, уже почти стемнело. Большинство офицеров решили
вернуться в форт и там продолжать кутеж.
Агент и человек десять гостей -- офицеров и штатских --
задержались ненадолго распить бутылочку-другую под
гостеприимной крышей маркитанта. Я же вместе с другими
офицерами вернулся в форт.
Едва мы сели за стол, как вдруг с удивлением услышали шум
и хорошо знакомый звук -- резкую пальбу винтовок. Вслед за
выстрелами до нас донеслись дикие выкрики. Это был военный клич
индейцев. Мы сразу поняли, что означают эти звуки, и
вообразили, что неприятель напал на форт. Наскоро вооружившись
кто чем мог, мы все немедленно выскочили из казармы.
Только тут мы догадались, что это нападение не на форт, а
на дом маркитанта. Его окружила толпа индейцев в полной боевой
раскраске, с перьями в волосах и воинских нарядах. Они метались
во все стороны и потрясали оружием с пронзительным криком:
"Ио-хо-эхи!" Время от времени раздавались отдельные выстрелы, и
роковая пуля настигала жертву, тщетно пытавшуюся спастись.
Ворота форта были широко распахнуты, и солдаты, гулявшие за
частоколом, с воплями ужаса бежали в крепость. Часовые пытались
открыть огонь, но расстояние до дома маркитанта было слишком
велико, и ни одна пуля в индейцев не попала.
Артиллеристы бросились было к орудиям. Но выяснилось, что
прочные бревенчатые конюшни, находившиеся между фортом и домом
маркитанта, служили надежным укрытием для врага.
Внезапно крики смолкли, и толпа смуглых воинов бросилась к
лесу. Через несколько секунд они скрылись в чаще, исчезнув из
наших глаз, как по волшебству.
Комендант форта оказался нераспорядительным офицером.
Только теперь он собрал свой гарнизон и отважился на вылазку.
Когда мы подошли к дому маркитанта, нам представилось страшное
зрелище. Сам хозяин, два молодых офицера, несколько солдат и
штатских лежали на полу мертвые, их тела были покрыты
многочисленными ранами. Мы сразу увидели труп агента. Он лежал
навзничь, мундир его был разорван и окровавлен, кровь запеклась
на его лице. Шестнадцать пуль пробили его тело, а самая
страшная рана зияла на груди слева. Как видно, ему вонзили нож
в сердце. Я догадался бы, кто нанес эту рану, даже если бы в
доме не нашлось живого свидетеля. Но свидетель был --
негритянка-кухарка; она спряталась за шкаф и только теперь
вышла из своего укрытия. Она видела всю эту резню, знала Оцеолу
и видела, как он нанес последний удар агенту. Так Оцеола
выполнил и эту клятву.
После краткого совещания было решено начать погоню, приняв
все меры предосторожности. Но, как и в прошлый раз, это ни к
чему не привело: мы не обнаружили даже следов врага.
Как ни печален был финал рождественских праздников, но
вскоре еще более печальные вести дошли до форта Кинг. Мы
услышали о событии, которое впоследствии стали называть
"Разгром Дэйда".
Это известие нам принес посланец от дружественных нам
индейских племен. Оно так ошеломило нас, что вначале никто не
хотел ему верить.
Затем пришли другие индейцы и полностью подтвердили
свидетельство первого посланца. Происшествие было настолько
трагично, что казалось маловероятным и почти неправдоподобным.
При всей своей романтической окраске эта история оказалась
истинной -- истинной по своим кровавым последствиям, истинной
во всех подробностях. Теперь война началась всерьез. Ее
преддверием послужило столкновение совершенно необычайное -- и
по своему характеру и по результатам.
Отчет об этом сражении, пожалуй, представляет некоторый
интерес.
В своем повествовании я уже говорил, что один из офицеров
армии Соединенных Штатов Америки хвастливо заявил, будто он
"пройдет через всю землю семинолов с одним лишь сержантом
вместо конвоя". Этот офицер был майор Дэйд.
Вышло так, что майору Дэйду представился случай показать
свою воинскую доблесть, хотя под его командой находился не
только один сержант. Однако на деле вышло совсем не то, что
сулили его необдуманные, хвастливые речи.
Чтобы понять, как случилось это злополучное происшествие,
надо немного познакомиться с картой местности.
На западном берегу полуострова Флорида есть бухта, которую
индейцы называют "Тампа", а испанцы -- "Эспириту Санто". Возле
этой бухты англичанами был когда-то построен форт Брук. Эта
крепость похожа на форт Кинг в расположена на девяносто миль
южнее последнего.
Форт Брук был вторым из военных укреплений, построенных
вблизи индейской резервации; в нем сосредоточивались войска и
боеприпасы. Он также служил пересыльным пунктом для тех войск,
которые прибывали из портов Мексиканского залива. В форте Брук
к моменту начала военных действий находилось около двухсот
солдат, главным образом артиллеристов. Пехоты там было очень
немного.
Вскоре после бесплодного совещания в форте Кинг эти
войска, или, вернее, часть их по приказу генерала Клинча должна
была присоединиться к главному корпусу.
Выполняя этот приказ, сто солдат с соответственным
количеством офицеров двинулись к форту Кинг. Отрядом командовал
майор Дэйд.
В сочельник перед рождеством 1835 года отряд выступил из
форта Брук в приподнятом настроении, воодушевленный надеждой
стяжать победные лавры в битвах с противником. Солдаты
надеялись, что это будет первая боевая схватка в этой войне и
поэтому победа принесет им большую славу. О поражении они и не
думали.
Развевались знамена, лихо били барабаны, гремели фанфары и
трубы, возвещая наступление. Сопровождаемый салютом из орудий и
одобрительными возгласами товарищей, отряд выступил в поход --
в роковой поход, из которого ему не суждено было вернуться.
Ровно через неделю после этого, 31 декабря, к воротам
форта Брук на четвереньках еле подполз человек. Одежда его была
изодрана в клочья, промокла в ручьях, запачкалась грязью болот,
покрылась пылью и кровью, и с трудом удалось определить, что
это мундир рядового из отряда Дэйда. У солдата было пять ран --
на правом бедре, на голове, возле виска, на левой руке и спине.
Он был бледен, истощен, изнурен и похож на скелет. Его старые
товарищи с трудом узнали его, когда он слабым и дрожащим
голосом назвал себя: "рядовой Кларк, 2-го артиллерийского
полка". Вскоре после этого два других солдата, рядовые Спрэг и
Томас, появились в таком же плачевном виде. Они рассказали то
же самое, что и Кларк. Отряд Дэйда был атакован индейцами,
разгромлен и уничтожен почти до последнего человека. Только
трое остались в живых из всех тех, кто выступил в поход,
гордясь собственной мощью и надеясь на победу и славу. Их
рассказ был верен до последнего слова. Из всего отряда уцелели
только эти люди. Остальные сто шесть человек нашли себе могилу
на берегах Амазуры. Вместо лавров они получили в награду
могильный крест.
Трое уцелевших упали под ударами томагавков, и им удалось
притвориться мертвыми. Благодаря этому после боя им удалось
уползти и добраться до форта. Кларк прополз на четвереньках
более шестидесяти миль, делая по миле в час.
Разгром отряда Дейда не имеет себе равного во всей истории
войн с индейцами. Никогда ни одно столкновение не оказывалось
столь роковым для белых, участвовавших в нем. Отряд Дэйда был
уничтожен целиком -- даже из трех солдат, доползших до форта,
впоследствии двое умерли от ран.
И, однако, индейцы вовсе не имели решающего превосходства
в силах над своим противником. Но они оказались гораздо хитрее
и искуснее в военной тактике.
Отряд майора Дэйда подвергся нападению при переходе через
реку Амазуру(75). Это была открытая местность, где росли тонкие
и редкие сосны, так что индейцы не имели большого преимущества
в позиции или в укрытиях. По количеству их было не больше, чем
два на одного белого, а среди участников войн против индейцев
это считалось "нормальным соотношением сил". К незначительному
превосходству индейцев белые всегда относились
пренебрежительно.
Многие из индейцев примчались верхом, но всадники
держались вдали от оружейного огня, и только пехота принимала
участие в битве. Победа индейцев была столь мгновенной, что
помощь всадников даже не понадобилась.
Первый залп был настолько убийственным, что отряд Дэйда
пришел в полное расстройство. Солдаты не могли отступить --
конные индейцы обошли их с фланга и отрезали им путь к
отступлению.
Сам Дейд и большинство его офицеров были убиты первым
залпом, а оставшимся в живых не оставалось ничего другого, как
отстреливаться. Они попытались построить бруствер в виде
треугольника из поваленных стволов, но жестокий огонь индейцев
вскоре прекратил начатую работу, и укрепление удалось возвести
лишь до половины. В это ненадежное укрытие отступили уцелевшие
от первой атаки, но и они один за другим быстро пали под
меткими выстрелами врагов. Скоро был убит последний солдат, и
побоище закончилось.
Когда немного позже войска прибыли к этому месту,
треугольное укрепление было сплошь завалено мертвыми телами.
Солдаты лежали один на другом, вдоль и поперек, застывшие в
страшных позах.
Впоследствии много кричали о том, что индейцы бесчеловечно
пытали раненых и увечили убитых. Это неверно. Раненых не
пытали, потому что их не было. Кроме трех бежавших, никто не
остался в живых. А несколько трупов изувечили беглые негры,
которыми руководило чувство личной мести.
Правда, некоторые трупы оказались скальпированными, но
таков уж военный обычай у индейцев. А белые потом переняли у
них этот обычай и часто делали то же самое, особенно в минуты
яростного ожесточения.
По приказанию генерала я вместе с несколькими офицерами
посетил место сражения. Официальный отчет об этом посещении
будет лучшим свидетельством поведения победителей:
"Отряд майора Дэйда был уничтожен утром 28 декабря в
четырех милях от лагеря, где он провел ночь. Он следовал
походной колонной по дороге, когда был внезапно атакован
многочисленными силами противника. Индейцы поднялись из
пальметто и высокой травы и мгновенно оказались в
непосредственной близости от отряда. В ход были пущены мушкеты,
ножи и штыки, и завязался смертельный бой. При вторичной атаке
индейцы уже пользовались мушкетами наших раненых и убитых
солдат. Все артиллеристы погибли под перекрестным огнем врага,
орудия были захвачены, лафеты сломаны и сожжены, а сами орудия
сброшены в пруд. В схватке принимало участие много негров.
Индейцы не сняли ни одного скальпа. Негры же, напротив, с
дьявольской жестокостью перерезали горло тем, чьи крики и стоны
показывали, что жизнь еще теплится в них".
А вот другое официальное донесение:
"Мы подошли к месту сражения с тыла. Наш авангард уже было
миновал его, как вдруг командир и офицеры штаба увидели самую
страшную картину, какую только можно себе представить. Сначала
мы заметили несколько сломанных и разбросанных ящиков, затем
повозку и двух мертвых волов, которые как будто спали под
ярмом. Правее, в стороне, лежали две-три лошади. Через
несколько шагов мы увидели нечто вроде треугольного бруствера.
том, смертельна ли моя рана, и, видимо радуясь, что я не убит.
-- Мы пролили твою кровь, но рана не опасна, -- сказал
один из них, обращаясь ко мне на своем родном языке. -- Это я
нанес тебе удар. Было темно. Друг Восходящего Солнца, мы не
узнали тебя! Мы думали, что ты ятикаклукко.(72) Мы думали, что
застанем его здесь, и хотели пролить его кровь. Он был здесь.
Куда он ушел?
Я указал на форт.
-- Хулвак! -- воскликнули несколько индейцев одновременно.
Было ясно, что они разочарованы. Некоторе время они,
видимо встревоженные, совещались между собой, а затем индеец,
который первым заговорил со мной, снова обратился ко мне:
-- Друг Восходящего Солнца, не бойся ничего. Мы не тронем
тебя, но ты должен отправиться с нами к вождям. Это недалеко.
Пойдем!
Я вскочил на ноги. Если бы я сделал отчаянное усилие,
может быть, мне и удалось бы ускользнуть от них. Однако эта
попытка могла мне дорого обойтись -- меня еще раз стукнули бы
по голове, а может быть, и убили бы. Кроме того, вежливость
моих противников успокоила меня. Я чувствовал, что мне нечего
их бояться, и потому без колебания последовал за ними.
Индейцы построились линией, один за другим, и, поместив
меня в середину, сразу же отправились в лес. Насколько я мог
определить, мы шли в том направлении, где происходила битва.
Теперь все было тихо, воины перестали издавать свой победный
клич. При свете луны я узнал лица индейцев, которых видел
раньше на совете. Это были воины племени микосоков,
приверженцев Оцеолы. Из этого я заключил, что он и был одним из
вождей, к которым меня вели. Мои предположения оказались
правильными. Вскоре мы вышли, на поляну, где расположились
индейские воины; их было примерно около сотни. Я увидел
нескольких вождей, среди них был и Оцеола.
Все кругом было залито кровью -- зрелище поистине
необычайное. В беспорядке лежали трупы, покрытые ранами; свежая
кровь запеклась на них, выражение ужаса застыло в глазах,
обращенных к луне. Люди падали в тех позах, в которых их
застигла смерть. Скальпировальный нож уже закончил свою
страшную работу: на висках виднелись малиново-красные рубцы,
венцом окаймлявшие черепа, лишенные волосяного покрова. Возле
убитых бродили индейцы со свежими скальпами в руках. У
некоторых скальпы болтались на дулах винтовок.
Ничего сверхъестественного тут не произошло. Все было
понятно. Павшие воины принадлежали к племенам изменников --
сторонников Луста Хаджо и Оматлы. По соглашению с агентом
вожди-изменники вышли из форта Брук в сопровождении избранной
свиты. Их план стал известен патриотам. Изменников выследили,
напали на них по пути и после короткой стычки одолели.
Большинство пали в сражении, лишь немногим, во главе с вождем
Луста Хаджо, удалось спастись. Некоторые вместе с самим Оматлой
попали в плен и были еще живы. Их не убили сразу только для
того, чтобь предать смерти в более торжественной обстановке.
Я увидел пленников, крепко привязанных к деревьям. Среди
них находился и тот, кто милостью агента Томпсона был возведен
в сан короля семинолов. Однако его подданные не оказывали ему
ни малейшего почтения. Около него толпились воины, стремившиеся
выступить в роли цареубийцы. Но вожди удерживали их от насилия,
желая, согласно обычаю и законам своего народа, предать Оматлу
суду. Когда мы прибыли, они как раз вершили этот суд и
совещались между собой. Один из воинов, захвативших меня в
плен, сообщил о нашем прибытии. Я заметил, что вожди
разочарованы. Как видно, я оказался не тем пленником, который
был им нужен. Поэтому на меня не обратили внимания, и я мог
свободно располагать собой и наблюдать, как они вершили
правосудие.
Судьи выполнили свой долг. Много спорить не приходилось,
все слишком хорошо знали, что Оматла -- изменник. Конечно, его
признали виновным, и он должен был заплатить жизнью за свои
преступления. Приговор объявили во всеуслышание: изменник
должен умереть! Возник вопрос кто будет его казнить? Желающих
нашлось много, ибо, по принципам индейской морали, покарать
изменника считается делом чести. Таким образом, найти палача
было бы нетрудно. Многие выражали готовность, но совет вождей
отклонил их услуги. Такое дело надо было решать голосованием.
Все знали клятву, данную Оцеолой. Его сторонники хотели,
чтобы он ее выполнил, поэтому его избрали единодушно, и Оцеола
принял это как должное.
С ножом в руке подошел он к связанному пленнику. Все
столпились вокруг них, чтобы увидеть роковой удар. Побуждаемый
каким-то смутным чувством, я невольно приблизился. Мы стояли
затаив дыхание, ожидая, что вот-вот нож вонзится в сердце
изменника.
Мы видели, как поднялась рука Оцеолы, чтобы нанести удар,
но не видели ни раны, ни крови. Лезвие ножа перерезало только
ремни, которыми был связан пленник. Оматла стоял освобожденный
от пут. Среди индейцев послышался ропот неодобрения. Зачем же
Оцеола это сделал? Неужели он хотел дать Оматле возможность
бежать?
-- Оматла! -- проговорил Оцеола, сурово глядя в лицо
своему врагу. -- Когда-то тебя считали храбрым человеком. Тебя
уважали все племена, весь народ семинолов. Белые подкупили тебя
и заставили изменить родине и нашему общему делу. И все-таки ты
не умрешь собачьей смертью! Я уничтожу тебя, но не хочу быть
убийцей. Я не могу поднять руку на беспомощного и безоружного
человека и вызываю тебя на честный поединок. Тогда все увидят,
что правда победила... Отдайте ему оружие! Пусть он защищается,
если может.
Этот неожиданный вызов был встречен криками неодобрения.
Среди индейцев нашлись такие, которые, негодуя на измену Оматлы
и еще пылая яростью после недавней схватки, закололи бы его тут
же на месте, связанного по рукам и ногам. Но все видели, что
Оцеола полон решимости сдержать свое слово, и поэтому никто не
возражал. Один из воинов подал Оматле томагавк и нож. Так же
был вооружен и Оцеола. Затем люди молчаливо расступились, и
противники остались в центре круга.
Схватка была короткая и кровопролитная. Почти сразу же
Оцеола выбил томагавк из рук противника, а затем мгновенным
ударом поверг его на землю. Победитель склонился над
побежденным, в его руках сверкнул нож.
Когда он выпрямился, лезвие ножа уже не сверкало в лунном
свете: оно потускнело от крови.
Оцеола сдержал клятву -- он пронзил сердце изменника. С
Оматлой было покончено.
Впоследствии белые называли этот поступок Оцеолы
убийством. Но это неверно. Такой же смертью погибли Карл I,
Калигула и Тарквиний(73) и сотни других тиранов, которые
угнетали свой народ или изменили своей стране.
Общественное мнение, обсуждая такие деяния, не всегда
бывает справедливым. Оно подобно хамелеону, меняющему окраску:
меняется согласно лицемерному духу своего времени. Это чистое
ханжество, позорная и постыдная беспринципность! Только того
можно назвать убийцей, кто убивает из низменных, корыстных
целей. Оцеола же был человек иного склада.
Я оказался в странном положении. Вожди не обращали на меня
внимания, и все же, несмотря на вежливость индейцев, взявших
меня в плен, я не мог отделаться от беспокойства за свою
дальнейшую судьбу. Индейцам, которые были возбуждены всем тем,
что произошло, и находились фактически в состоянии войны с моей
страной, могла прийти в голову мысль уготовить и для меня
участь, выпавшую на долю Оматлы. Таким образом, ожидание было
не из приятных.
Но вскоре у меня отлегло от сердца. Как только с
изменником Оматлой было покончено, Оцеола подошел ко мне и
дружески протянул мне руку. Я был счастлив вновь обрести его
дружбу. Он выразил сожаление, сказав, что я был ранен и взят в
плен по ошибке. Затем подозвал одного из воинов и приказал ему
проводить меня в форт.
У меня не было никакого желания оставаться на месте
трагедии. Простившись с Оцеолой, я последовал за своим
проводником. У озера мы расстались, и я без дальнейших
приключений вернулся в форт.
По долгу службы я написал рапорт обо всем, чему был
невольным свидетелем. Мой рассказ вызвал в форте возмущение.
Немедленно отрядили солдат в погоню за врагом, а проводником
назначили меня.
Это была явная нелепость. Преследование, как и можно было
ожидать, оказалось бесцельным. Мы, конечно, нашли место
сражения и тела убитых, вокруг которых уже рыскали волки. Но мы
не обнаружили ни одного живого индейца, не могли даже отыскать
тропинку, по которой они скрылись. Наш отряд состоял из
нескольких сот человек -- фактически это был почти весь
гарнизон форта. Будь нас меньше, я уверен, что неприятель, так
или иначе, дал бы о себе знать.
Смерть Оматлы была значительным событием. Во всяком
случае, весьма важным по своим последствиям. Белые назначили
Оматлу главным вождем, "королем" племени. Поэтому, казнив его,
индейцы открыто объявили о своем презрении к власти, давшей
Оматле этот сан, а также о своем твердом решении и впредь
оказывать сопротивление, когда белые будут вмешиваться в их
дела. Оматла находился под покровительством белых. Они
гарантировали ему безопасность, а такое обещание равносильно
договору. Поэтому его убийство было ударом по его покровителям.
Теперь правительство вынуждено было отомстить за его смерть.
Особенно важные последствия этот случай имел для подданных
Оматлы. Напуганные его смертью и боясь подобного же возмездия,
многие из младших вождей и воинов покинули ряды изменников и
присоединились к патриотам. Многие племена, которые до сих пор
еще не приняли окончательного решения, теперь объявили, что они
будут бороться вместе со всем народом, и, не колеблясь, взялись
за оружие.
Смерть Оматлы была не только актом сурового правосудия, но
также и тонким политическим маневром со стороны индейцев,
враждебно настроенных к белым. Все это убедительно
свидетельствовало о высоком уме того, кто задумал и осуществил
этот маневр.
Оцеола поклялся мстить, и Оматла был первой жертвой его
мести. Вскоре последовала и вторая. Трагедию смерти изменника
вскоре затмила новая трагедия, еще более волнующая, страшная и
значительная. Одно из главных действующих лиц этого
повествования отныне сошло со сцены.
После того как мы прибыли в форт, продовольствие стало
быстро исчезать. Заранее не запасли провианта в количестве,
достаточном для такого большого отряда войск, а доставить его в
форт Кинг в скором времени было нельзя. Мы должны были стать
жертвой обычной непредусмотрительности правительств, не
привыкших вести военные действия. Пришлось урезать пайки до
последних пределов. Нам предстояла чуть ли не голодная смерть.
Положение создалось критическое, и тут наш
главнокомандующий совершил акт высокого патриотизма. Генерал
Клинч, уроженец Флориды, помимо того, что занимал высокий
военный пост, был еще владельцем прекрасной, обширной
плантации, расположенной неподалеку от форта Кинг. Его маисовые
поля занимали сотни акров, и как раз в это время на них
поспевал урожай. Генерал безоговорочно отдал зерно для
снабжения войска. Но вместо того, чтобы подвезти урожай в
армию, поступили наоборот: направили войска на поля, чтобы они
сами собрали зерно для своего пропитания. Таким образом, четыре
пятых состава маленькой армии покинуло форт, и на месте остался
довольно слабый гарнизон. На плантации же возникло новое
укрепление, названное фортом Дрейн.
Нашлись клеветники, которые стали распространять слухи,
что в этом необычайном деле добродушный старый генерал
руководствовался отнюдь не чувством патриотизма. Пошли толки о
том, что "Дядюшка Сэм"(74) хорошо известен как платежеспособный
и щедрый покупатель и что он даст генералу хорошую цену за его
зерно. Кроме того, пока армия стояла на плантации, можно было
не бояться нападения индейцев. Впрочем, возможно, все это было
просто выдумкой лагерных острословов.
Меня не назначили на плантацию. Я не принадлежал к числу
любимцев генерала и не был офицером его штаба. Мы с агентом
остались в форте Кинг.
Дни за днями протекали однообразно. Проходили целые
недели. Редким развлечением для нас были поездки в форт Дрейн.
Часто отлучаться не приходилось -- в форте Кинг оставалось
слишком мало войск. Нам хорошо было известно, что индейцы
вооружены. Их следы все время обнаруживались около укрепления.
И выезды на охоту или даже романтические прогулки в окрестных
лесах -- обычные походы для пополнения припасов -- все это
теперь было опасно.
Я заметил, что агент стал очень осторожен. Он редко
выходил за ограду форта, а за линией караулов не появлялся
никогда. Каждый раз, когда он смотрел на леса и далекие
саванны, на его лице появлялось озабоченное выражение, как
будто его томило предчувствие опасности. Это было после смерти
изменника-вождя. Агент слышал угрозу Оцеолы убить Оматлу и,
быть может, даже понимал, что клятва вождя касалась и его
самого. Вероятно, он предчувствовал свою судьбу.
Наступило рождество. В это время всюду -- среди ледяных
айсбергов севера, в жарких, тропических равнинах, на борту
корабля, в крепости, даже в тюрьме -- людям хочется провести
праздник как можно веселее. И в нашей крепости, как и всюду,
справляли праздник. Солдаты были освобождены от учебных
занятий, и только часовые несли дозорную службу. В эти дни
ежедневный рацион питания был увеличен, и меню старались
сделать как можно более разнообразным. Рождественская неделя,
таким образом, проходила весело.
В американской армии маркитантом обычно бывает
какой-нибудь удачливый искатель приключений, щедро оказывающий
кредит офицерам и дающий им в долг деньги. В празднествах и
пирах он становится их товарищем и собутыльником. Таков был и
маркитант форта Кинг.
В один их этих рождественских дней маркитант решил
угостить нас роскошным обедом -- в форте никто не мог бы
устроить такой банкет. Были приглашены все офицеры, среди них
самым почтенным гостем являлся агент.
Банкет устроили в доме маркитанта. Этот дом стоял за
оградой форта, ярдах в ста от него, на краю леса. Когда кончили
обедать, уже почти стемнело. Большинство офицеров решили
вернуться в форт и там продолжать кутеж.
Агент и человек десять гостей -- офицеров и штатских --
задержались ненадолго распить бутылочку-другую под
гостеприимной крышей маркитанта. Я же вместе с другими
офицерами вернулся в форт.
Едва мы сели за стол, как вдруг с удивлением услышали шум
и хорошо знакомый звук -- резкую пальбу винтовок. Вслед за
выстрелами до нас донеслись дикие выкрики. Это был военный клич
индейцев. Мы сразу поняли, что означают эти звуки, и
вообразили, что неприятель напал на форт. Наскоро вооружившись
кто чем мог, мы все немедленно выскочили из казармы.
Только тут мы догадались, что это нападение не на форт, а
на дом маркитанта. Его окружила толпа индейцев в полной боевой
раскраске, с перьями в волосах и воинских нарядах. Они метались
во все стороны и потрясали оружием с пронзительным криком:
"Ио-хо-эхи!" Время от времени раздавались отдельные выстрелы, и
роковая пуля настигала жертву, тщетно пытавшуюся спастись.
Ворота форта были широко распахнуты, и солдаты, гулявшие за
частоколом, с воплями ужаса бежали в крепость. Часовые пытались
открыть огонь, но расстояние до дома маркитанта было слишком
велико, и ни одна пуля в индейцев не попала.
Артиллеристы бросились было к орудиям. Но выяснилось, что
прочные бревенчатые конюшни, находившиеся между фортом и домом
маркитанта, служили надежным укрытием для врага.
Внезапно крики смолкли, и толпа смуглых воинов бросилась к
лесу. Через несколько секунд они скрылись в чаще, исчезнув из
наших глаз, как по волшебству.
Комендант форта оказался нераспорядительным офицером.
Только теперь он собрал свой гарнизон и отважился на вылазку.
Когда мы подошли к дому маркитанта, нам представилось страшное
зрелище. Сам хозяин, два молодых офицера, несколько солдат и
штатских лежали на полу мертвые, их тела были покрыты
многочисленными ранами. Мы сразу увидели труп агента. Он лежал
навзничь, мундир его был разорван и окровавлен, кровь запеклась
на его лице. Шестнадцать пуль пробили его тело, а самая
страшная рана зияла на груди слева. Как видно, ему вонзили нож
в сердце. Я догадался бы, кто нанес эту рану, даже если бы в
доме не нашлось живого свидетеля. Но свидетель был --
негритянка-кухарка; она спряталась за шкаф и только теперь
вышла из своего укрытия. Она видела всю эту резню, знала Оцеолу
и видела, как он нанес последний удар агенту. Так Оцеола
выполнил и эту клятву.
После краткого совещания было решено начать погоню, приняв
все меры предосторожности. Но, как и в прошлый раз, это ни к
чему не привело: мы не обнаружили даже следов врага.
Как ни печален был финал рождественских праздников, но
вскоре еще более печальные вести дошли до форта Кинг. Мы
услышали о событии, которое впоследствии стали называть
"Разгром Дэйда".
Это известие нам принес посланец от дружественных нам
индейских племен. Оно так ошеломило нас, что вначале никто не
хотел ему верить.
Затем пришли другие индейцы и полностью подтвердили
свидетельство первого посланца. Происшествие было настолько
трагично, что казалось маловероятным и почти неправдоподобным.
При всей своей романтической окраске эта история оказалась
истинной -- истинной по своим кровавым последствиям, истинной
во всех подробностях. Теперь война началась всерьез. Ее
преддверием послужило столкновение совершенно необычайное -- и
по своему характеру и по результатам.
Отчет об этом сражении, пожалуй, представляет некоторый
интерес.
В своем повествовании я уже говорил, что один из офицеров
армии Соединенных Штатов Америки хвастливо заявил, будто он
"пройдет через всю землю семинолов с одним лишь сержантом
вместо конвоя". Этот офицер был майор Дэйд.
Вышло так, что майору Дэйду представился случай показать
свою воинскую доблесть, хотя под его командой находился не
только один сержант. Однако на деле вышло совсем не то, что
сулили его необдуманные, хвастливые речи.
Чтобы понять, как случилось это злополучное происшествие,
надо немного познакомиться с картой местности.
На западном берегу полуострова Флорида есть бухта, которую
индейцы называют "Тампа", а испанцы -- "Эспириту Санто". Возле
этой бухты англичанами был когда-то построен форт Брук. Эта
крепость похожа на форт Кинг в расположена на девяносто миль
южнее последнего.
Форт Брук был вторым из военных укреплений, построенных
вблизи индейской резервации; в нем сосредоточивались войска и
боеприпасы. Он также служил пересыльным пунктом для тех войск,
которые прибывали из портов Мексиканского залива. В форте Брук
к моменту начала военных действий находилось около двухсот
солдат, главным образом артиллеристов. Пехоты там было очень
немного.
Вскоре после бесплодного совещания в форте Кинг эти
войска, или, вернее, часть их по приказу генерала Клинча должна
была присоединиться к главному корпусу.
Выполняя этот приказ, сто солдат с соответственным
количеством офицеров двинулись к форту Кинг. Отрядом командовал
майор Дэйд.
В сочельник перед рождеством 1835 года отряд выступил из
форта Брук в приподнятом настроении, воодушевленный надеждой
стяжать победные лавры в битвах с противником. Солдаты
надеялись, что это будет первая боевая схватка в этой войне и
поэтому победа принесет им большую славу. О поражении они и не
думали.
Развевались знамена, лихо били барабаны, гремели фанфары и
трубы, возвещая наступление. Сопровождаемый салютом из орудий и
одобрительными возгласами товарищей, отряд выступил в поход --
в роковой поход, из которого ему не суждено было вернуться.
Ровно через неделю после этого, 31 декабря, к воротам
форта Брук на четвереньках еле подполз человек. Одежда его была
изодрана в клочья, промокла в ручьях, запачкалась грязью болот,
покрылась пылью и кровью, и с трудом удалось определить, что
это мундир рядового из отряда Дэйда. У солдата было пять ран --
на правом бедре, на голове, возле виска, на левой руке и спине.
Он был бледен, истощен, изнурен и похож на скелет. Его старые
товарищи с трудом узнали его, когда он слабым и дрожащим
голосом назвал себя: "рядовой Кларк, 2-го артиллерийского
полка". Вскоре после этого два других солдата, рядовые Спрэг и
Томас, появились в таком же плачевном виде. Они рассказали то
же самое, что и Кларк. Отряд Дэйда был атакован индейцами,
разгромлен и уничтожен почти до последнего человека. Только
трое остались в живых из всех тех, кто выступил в поход,
гордясь собственной мощью и надеясь на победу и славу. Их
рассказ был верен до последнего слова. Из всего отряда уцелели
только эти люди. Остальные сто шесть человек нашли себе могилу
на берегах Амазуры. Вместо лавров они получили в награду
могильный крест.
Трое уцелевших упали под ударами томагавков, и им удалось
притвориться мертвыми. Благодаря этому после боя им удалось
уползти и добраться до форта. Кларк прополз на четвереньках
более шестидесяти миль, делая по миле в час.
Разгром отряда Дейда не имеет себе равного во всей истории
войн с индейцами. Никогда ни одно столкновение не оказывалось
столь роковым для белых, участвовавших в нем. Отряд Дэйда был
уничтожен целиком -- даже из трех солдат, доползших до форта,
впоследствии двое умерли от ран.
И, однако, индейцы вовсе не имели решающего превосходства
в силах над своим противником. Но они оказались гораздо хитрее
и искуснее в военной тактике.
Отряд майора Дэйда подвергся нападению при переходе через
реку Амазуру(75). Это была открытая местность, где росли тонкие
и редкие сосны, так что индейцы не имели большого преимущества
в позиции или в укрытиях. По количеству их было не больше, чем
два на одного белого, а среди участников войн против индейцев
это считалось "нормальным соотношением сил". К незначительному
превосходству индейцев белые всегда относились
пренебрежительно.
Многие из индейцев примчались верхом, но всадники
держались вдали от оружейного огня, и только пехота принимала
участие в битве. Победа индейцев была столь мгновенной, что
помощь всадников даже не понадобилась.
Первый залп был настолько убийственным, что отряд Дэйда
пришел в полное расстройство. Солдаты не могли отступить --
конные индейцы обошли их с фланга и отрезали им путь к
отступлению.
Сам Дейд и большинство его офицеров были убиты первым
залпом, а оставшимся в живых не оставалось ничего другого, как
отстреливаться. Они попытались построить бруствер в виде
треугольника из поваленных стволов, но жестокий огонь индейцев
вскоре прекратил начатую работу, и укрепление удалось возвести
лишь до половины. В это ненадежное укрытие отступили уцелевшие
от первой атаки, но и они один за другим быстро пали под
меткими выстрелами врагов. Скоро был убит последний солдат, и
побоище закончилось.
Когда немного позже войска прибыли к этому месту,
треугольное укрепление было сплошь завалено мертвыми телами.
Солдаты лежали один на другом, вдоль и поперек, застывшие в
страшных позах.
Впоследствии много кричали о том, что индейцы бесчеловечно
пытали раненых и увечили убитых. Это неверно. Раненых не
пытали, потому что их не было. Кроме трех бежавших, никто не
остался в живых. А несколько трупов изувечили беглые негры,
которыми руководило чувство личной мести.
Правда, некоторые трупы оказались скальпированными, но
таков уж военный обычай у индейцев. А белые потом переняли у
них этот обычай и часто делали то же самое, особенно в минуты
яростного ожесточения.
По приказанию генерала я вместе с несколькими офицерами
посетил место сражения. Официальный отчет об этом посещении
будет лучшим свидетельством поведения победителей:
"Отряд майора Дэйда был уничтожен утром 28 декабря в
четырех милях от лагеря, где он провел ночь. Он следовал
походной колонной по дороге, когда был внезапно атакован
многочисленными силами противника. Индейцы поднялись из
пальметто и высокой травы и мгновенно оказались в
непосредственной близости от отряда. В ход были пущены мушкеты,
ножи и штыки, и завязался смертельный бой. При вторичной атаке
индейцы уже пользовались мушкетами наших раненых и убитых
солдат. Все артиллеристы погибли под перекрестным огнем врага,
орудия были захвачены, лафеты сломаны и сожжены, а сами орудия
сброшены в пруд. В схватке принимало участие много негров.
Индейцы не сняли ни одного скальпа. Негры же, напротив, с
дьявольской жестокостью перерезали горло тем, чьи крики и стоны
показывали, что жизнь еще теплится в них".
А вот другое официальное донесение:
"Мы подошли к месту сражения с тыла. Наш авангард уже было
миновал его, как вдруг командир и офицеры штаба увидели самую
страшную картину, какую только можно себе представить. Сначала
мы заметили несколько сломанных и разбросанных ящиков, затем
повозку и двух мертвых волов, которые как будто спали под
ярмом. Правее, в стороне, лежали две-три лошади. Через
несколько шагов мы увидели нечто вроде треугольного бруствера.