Страница:
собак и спустился со скалы через рощу в равнину.
Там, очутившись на открытом месте, я сразу спустил с
привязи собак и с криком помчался вперед.
Это была великолепная охота! Никогда еще олени не бежали с
такой быстротой, как это стадо под предводительством старого
вожака. Собаки почти настигали их. Саванну в милю шириной они
пересекли чуть ли не в несколько секунд. Все это я прекрасно
видел, так как трава на этом участке прерии была съедена скотом
и на всем пространстве не росло ни одного куста. Это было
бешеное состязание на скорость между собаками и оленями. Олени
мчались так стремительно, что я уже начинал сомневаться в том,
что добуду желанную дичь. Мои сомнения, однако, быстро
разрешились. На краю саванны охота наконец закончилась. Одна из
собак вдруг сделала скачок и впилась в горло самке, другие
собаки подоспели и окружили ее. Я поспешил к собакам, и через
десять минут самка была прикончена и освежевана. Довольный
собаками, охотой и своими собственными подвигами, взвалив
убитую самку оленя на спину, я с триумфом поспешил домой,
радуясь, что сумел выполнить свое обещание.
Внезапно я увидел на залитой солнцем саванне тень от
движущихся крыльев. Я поднял голову. Надо мной носились две
большие птицы. Они летели не особенно высоко и не стремились
подняться выше. Наоборот, они описывали широкие спирали,
опускаясь все ниже и ниже с каждым кругом. Сначала солнечные
лучи ослепляли меня, и я не мог различить, какие это птицы
шумели крыльями надо мной. Повернувшись, я стал против солнца и
теперь уже мог ясно рассмотреть ярко освещенное желтовато-белое
оперение птиц. По нему я определил, что это были грифы, или так
называемые "королевские коршуны", -- самые красивые птицы из
породы коршунов. Я даже склонен считать, что это красивейшие
птицы в мире. Во всяком случае, грифы занимают одно из самых
почетных мест в мире орнитологии.
Эти птицы -- уроженцы Страны Цветов -- не улетают далеко
на север. Они обитают в зеленых болотистых низмениостях,
поросших высокой травой, так называемых "эверглейдз", в диких
саваннах Флориды, в льяносах(11) реки Ориноко и в равнинах
Апуре. В некоторых местах Флориды они встречаются довольно
редко. Появление их вблизи плантаций всегда возбуждает интерес,
так же как появление орла; между тем на другую породу коршунов
-- катартов, столь же обыкновенную, как вороны, -- никто не
обращает никакого внимания.
В доказательство того, что грифы редкость, могу сказать,
что моя сестра никогда не видела вблизи ни одного из них, хотя
ей было уже двенадцать лет и она родилась во Флориде. Правда,
она еще никогда не уезжала далеко от дома и даже редко покидала
пределы плантации. Я вспомнил, что сестра не раз выражала
желание посмотреть на этих прекрасных птиц вблизи, и решил
доставить ей это удовольствие.
Птицы спустились так низко, что ясно были видны их желтые
шеи, кораллово-красный гребень на голове и оранжевые складки
под клювом. Они находились достаточно близко от меня, на
расстоянии прицела моей винтовки. Но они летели так быстро, что
нужен был гораздо более меткий стрелок, чем я, чтобы сбить их
пулей. Я не решался выстрелить, боясь промахнуться. Тут у меня
блеснула другая мысль, и я немедля выполнил задуманное. Я
заметил, что грифов привлекает туша самки, лежавшая у меня на
плечах. Вот почему они и кружили надо мной. План мой был весьма
прост. Я положил тушу на землю, а сам отбежал к группе
деревьев, ярдах в пятидесяти оттуда. Долго ждать мне не
пришлось. Ничего не подозревая, грифы стали снижаться. Как
только один из них коснулся земли, я выстрелил, и великолепная
птица мертвой упала на траву. Другой гриф, испуганный
выстрелом, взвился над вершинами кипарисов и скрылся у меня из
глаз.
Я снова взвалил самку на плечи и, неся птицу в руках,
направился к дому. Сердце мое было полно тайного ликования. Я
предвкушал двойное удовольствие -- от двойной радости, которую
должен был доставить. Я обрадую двоих -- тех, кто был мне
дороже всех на свете: любимую мать и милую сестру.
Скоро я миновал саванну и очутился в апельсиновой роще. Я
не пошел через калитку, а перелез через забор. Я был так
счастлив, что мой груз казался мне легким, как перышко. Я
радостно шел напрямик, раздвигая сгибавшиеся под тяжестью
плодов ветви и сбивая по пути золотые шары. Кто же заботится во
Флориде о нескольких сбитых апельсинах!
Когда я подошел к клумбам, мать была на веранде и
приветствовала меня радостным восклицанием. Я бросил добычу к
ее ногам.
-- Что это за птица? -- спросила она.
-- Это королевский коршун -- подарок для Виргинии. Где
она?.. Еще не вставала? Ах, маленькая лентяйка! Я пойду и
разбужу ее. Стыдно спать в такое прекрасное утро!
-- Нет, Джордж, она уже больше часу как встала, немного
поиграла в саду и ушла.
-- Но где она? В гостиной?
-- Нет, она пошла купаться.
-- Купаться?
-- Да, вместе с Виолой. А что?
-- О мама, мама!..
-- Что такое, Джордж?
-- Боже мой! Аллигатор!!!
-- Желтый Джек! Аллигатор!
Вот и все, что я мог произнести. Мать умоляла меня
объяснить ей, что случилось, но я не в силах был вымолвить ни
слова. Охваченный безумным страхом, я бросился бежать, оставив
мать в таком же ужасе, в каком находился сам.
Я мчался к бассейну не по извилистой тропинке, а самой
краткой дорогой, перепрыгивая через все препятствия,
встречавшиеся на пути. Я перемахнул через изгородь и как вихрь
понесся через апельсиновую рощу. Слышался только хруст ветвей,
да на землю летели сшибаемые мною апельсины. Мои уши чутко
ловили каждый звук.
Шум позади меня все усиливался. Я слышал голос матери,
полный отчаяния. Ее крики всполошили весь дом, сбежались слуги
и служанки. Собаки, встревоженные внезапной суматохой, начали
лаять. Домашние и певчие птицы подняли пронзительный крик.
Все эти звуки доносились с плантации. Но не это меня
беспокоило, я прислушивался к звукам у бассейна. И вот я
услышал всплеск воды и ясный серебристый голосок сестры!
"Ха-ха-ха!" -- звонко смеялась она. Слава богу, сестра была еще
невредима!
Я остановился и громко закричал:
-- Виргиния! Виргиния!
Я нетерпеливо ждал ответа. Но ответа не было: может быть,
плеск воды заглушал мой голос?
Я позвал еще раз, уже громче:
-- Виргиния! Сестра! Виргиния!
На этот раз меня услышали:
-- Кто зовет меня? Это ты, Джордж?
-- Да, это я, Виргиния.
-- Что тебе надо, братец?
-- Сестра, выходи скорей из воды!
-- А зачем? Разве приехали гости?.. Так рано? Ну, пусть
подождут, милый Джордж. Пойди к ним и займи их чем-нибудь. А я
еще поплаваю -- утро прекрасное и вода просто прелесть!..
Правда, Виола? А ну-ка, поплывем еще раз вокруг пруда!
Снова раздался всплеск и веселый смех сестры и ее
служанки.
Я закричал изо всех сил:
-- Виргиния, дорогая! Ради бога, выходи скорей!
Вдруг веселые голоса смолкли, послышалось короткое,
отрывистое восклицание, а затем, почти мгновенно, отчаянный
крик. Я понял, что это не ответ на мой призыв.
Моя просьба могла встревожить сестру, но теперь в ее
голосе слышался ужас. Я расслышал слова Виргинии:
-- Виола, смотри! Какое чудовище! Боже мой, оно плывет
сюда! На помощь! Джордж, на помощь! Спаси, спаси меня!
Я очень хорошо понял смысл этих бессвязных слов и
отчаянных воплей и закричал:
-- Иду, сестра, иду!
С быстротой молнии я бросился через кусты, отделявшие меня
от бассейна. Но не поздно ли? Может быть, это крик агонии и
сестра уже в пасти аллигатора?
Десять прыжков, и я выскочил из рощи. Скатившись с берега
черепашьего садка, я очутился на краю бассейна. Моим глазам
представилась ужасная картина.
Сестра плыла от середины бассейна к берегу, возле которого
по колени в воде стояла квартеронка, визжа от ужаса и в
отчаянии ломая руки. Позади сестры виднелась гигантская
ящерица; ее тело, передние лапы и когти ясно обозначались в
прозрачных волнах, из воды выступали чешуйчатая спина и плечи,
еще выше торчали морда и хвост. Хвостом аллигатор взбивал на
поверхности бассейна белую пену. До намеченной жертвы ему
оставалось не более десяти футов. Ужасные челюсти почти
касались зеленой шерстяной юбки, которая, как шлейф, тянулась
за сестрой по воде. Каждую секунду аллигатор мог рвануться
вперед и схватить ее.
Сестра плыла изо всех сил. Она хорошо плавала, но вряд ли
это могло ей помочь. Купальный костюм только мешал ей.
Аллигатор мог схватить сестру в любой момент -- стоило ему
только сделать самое незначительное усилие. Но пока он ее не
трогал.
Это до сих пор удивляет меня. Поведение аллигатора так и
осталось загадочным. Быть сможет, он был уверен, что жертва
целиком в его власти, и, как кошка, играющая с мышью,
наслаждался сознанием своей силы.
Все это я сообразил в одно мгновение -- пока взводил
курок.
Я прицелился и выстрелил. На теле аллигатора есть только
два места, где пуля может оказаться смертельной, -- глаз и
место около сердца, под передней лапой. Я метил в глаз, но
попал в плечо. От жесткой чешуйчатой кожи пуля отскочила, как
от гранитной скалы. В ромбовидных чешуйках она оставила только
беловатую царапину -- вот и все!
Игра надоела чудовищу. Выстрел, по-видимому, причинил ему
боль. Во всяком случае, он побудил его к более решительным
действиям и заставил сделать последний прыжок.
Ударив по воде широким хвостом, аллигатор ринулся вперед.
Его огромная челюсть вертикально поднялась кверху, так что
открылась огромная красная глотка, и в следующее мгновение юбка
сестры оказалась в его ужасной пасти.
Я кинулся в воду и поплыл с винтовкой в руке. Но она мне
мешала. Я отшвырнул ее прочь, и она пошла ко дну.
Я схватил Виргинию как раз вовремя -- в тот момент, когда
аллигатор готов был утащить ее под воду.
Я изо всех сил старался удержаться вместе с сестрой на
поверхности воды. Оружия у меня не было. А если бы и было, я не
мог бы пустить его в ход: ведь обе руки у меня были заняты.
Я кричал изо всех сил, надеясь напугать аллигатора и
заставить его выпустить добычу. Но все было бесполезно: он
крепко держал свою жертву.
О боже! Аллигатор утащит нас обоих под воду, утопит и
растерзает!
Но вдруг послышался всплеск. Кто-то с большой высоты смело
прыгнул в пруд -- смуглое лицо с длинными черными волосами,
грудь, сверкающая яркими блестками, расшитая бусами одежда.
Мужчина? Мальчик?
Кто же был этот незнакомый юноша, кинувшийся к нам на
помощь?
Он плыл уже около нас и нашего страшного врага. Взор юноши
был полон энергии и решимости. Он не произнес ни слова. Одной
рукой он уперся в плечо огромной ящерицы и внезапно прыгнул ей
на спину. Он сделал это более ловко, чем всадник, вскакивающий
в седло.
В его руке сверкнул нож, лезвие которого вонзилось в глаз
аллигатора.
Чудовище взревело от боли. Вода вспенилась под ударами его
хвоста, и целый фонтан брызг взметнулся над нами. Аллигатор
выпустил свою добычу, и я поплыл с сестрой к берегу.
Обернувшись, я увидел невероятное зрелище: аллигатор
нырнул на дно вместе с отважным всадником на спине. Этот юноша
погиб! Погиб!
С такими горькими мыслями я продолжал плыть. Выбравшись на
берег, я положил на землю сестру, находившуюся в глубоком
обмороке. Затем... снова оглянулся.
О радость! Незнакомый юноша вынырнул из воды и направился
к берегу. На противоположной стороне пруда появилось
отвратительное тело чудовища. Аллигатор яростно и неистово
бился в предсмертной агонии.
К счастью, сестра оказалась невредимой. Вздувшаяся на воде
юбка спасла ее. Лишь незначительные царапины виднелись на
нежной коже Виргинии. Теперь она была в заботливых руках, на
нее смотрели любящие глаза, ей говорили ласковые слова; ее
осторожно подняли и унесли с того места, где она чуть было не
погибла.
Аллигатора вскоре добили и, к величайшему удовольствию
всех негров плантации, вытащили на берег.
Никто не мог понять, каким образом он попал в пруд, так
как я не сказал никому ни слова. Все думали, что аллигатор
забрел в пруд из реки или из лагуны, как это иногда случалось и
раньше. И Желтый Джек, принявший самое деятельное участие в
уничтожении страшного зверя, несколько раз высказал это
предположение. Негодяй и не подозревал, что его тайна раскрыта!
Я считал себя единственным человеком, знавшим ее. Однако я
ошибался.
Слуги вернулись домой, волоча на веревках огромное тело
аллигатора и оглашая воздух победными криками. Я остался
наедине с нашим храбрым избавителем, желая выразить ему свою
благодарность.
Мать, отец -- все благодарили его и восхищались его
мужеством. Даже сестра, придя в сознание, сказала ему несколько
теплых слов, выражая свою признательность.
Он молчал. Лишь улыбкой и легким поклоном отвечал он на
благодарность и поздравления. По возрасту он был еще мальчик,
но держал себя серьезно, как мужчина.
Он был примерно моего возраста и роста, прекрасно сложен и
очень красив. По цвету лица его нельзя было принять за
чистокровного индейца, хотя он носил индейскую одежду. Кожа у
него была скорее смуглая, нежели бронзовая, -- очевидно, это
был метис.
Орлиный нос придавал ему сходство с этой птицей -- такова
отличительная особенность некоторых североамериканских племен.
Его глаза, обычно мягкие и кроткие, быстро загорались. Когда он
был возбужден, они, как я уже заметил, пылали грозным огнем.
Примесь крови белой расы смягчила его резкие, но
совершенно правильные черты индейского типа, хранившие
выражение героического величия. Его черные волосы были
красивее, чем у индейца, но такие же блестящие и густые. Короче
говоря, весь облик странного незнакомца свидетельствовал о том,
что этот благородный и обаятельный юноша года через два
превратится в мужчину замечательной красоты. Даже сейчас он
отличался таким неповторимым своеобразием, что, раз увидев, его
уже нельзя было забыть.
Я сказал, что одет он был как настоящий индеец. Но его
костюм был сделан не из шкур, добытых на охоте. Штаны из
оленьей кожи уже давно исчезли во Флориде. На нем были штаны из
красного сукна и рубашка из пестрой хлопчатобумажной материи.
Только мокасины были сделаны из дубленой оленьей кожи. Все это
было богато украшено вышивками и бисером. Еще на нем выделялся
шитый пояс -- бампум, а на голове повязка, украшенная тремя
перьями грифа, который пользуется у индейцев таким же почетом,
как орел. Шею метиса обвивало ожерелье из разноцветных бус, а
на груди сверкали один над другим три серебряных полумесяца.
Вот и весь наряд юноши. Несмотря на то, что индеец промок
насквозь, вид у него был благородный и живописный.
-- Вы уверены, что не ранены? -- спросил я его еще раз.
-- Конечно, уверен. Ни единой царапины.
-- Но вы насквозь промокли. Позвольте предложить вам
переодеться. Мне кажется, что мое платье придется вам впору.
-- Благодарю. Я не привык к такой одежде. Солнце сильно
печет, и я скоро обсохну.
-- Зайдите к нам подкрепиться!
-- Я недавно ел.
-- Может быть, вы выпьете вина?
-- Нет, благодарю. Я пью только воду.
Я не знал, что и сказать своему новому знакомому. Он
отказывался от гостеприимства, но все еще стоял возле меня. Он
не хотел посетить наш дом и в то же время не обнаруживал
желания уйти от меня.
Так чего же он ждал? Награды за свою услугу? Чего-нибудь
более существенного, чем похвалы и любезности?
Мне это показалось весьма вероятным. Как ни обаятелен
юноша, он все же индеец. Он уже достаточно наслушался похвал.
Индейцы не любят праздных слов. Может быть, он ждал чего-то еще
-- вполне естественно. Так же естественно было, что и я подумал
об этом.
Я быстро вынул из кармана кошелек и положил ему в руку. Но
в следующее мгновение кошелек оказался на дне пруда.
-- Я не просил у вас денег! -- сказал он, с негодованием
швырнув доллары в воду.
Мне было обидно и совестно -- главным образом совестно. Я
бросился в пруд и нырнул. Но не за кошельком, а за винтовкой,
которая, как я видел, лежала на каменистом дне.
Я достал ее и, выбравшись на берег, подал метису.
Он как-то особенно улыбнулся, и я понял, что исправил свою
ошибку и сломил его своевольную гордость.
-- Теперь очередь за мной, -- сказал он. -- Позвольте мне
достать ваш кошелек и попросить прощения за грубость.
И прежде чем я успел помешать ему, он кинулся в воду и
нырнул. Вскоре он появился с кошельком и подал его мне.
-- Это великолепный подарок, -- промолвил он, рассматривая
винтовку. -- Для того чтобы предложить вам ответный дар, мне
надо побывать дома. У нас, индейцев, не много теперь найдется
того, что ценят белые люди, кроме нашей земли! (Эти слова он
произнес с особым ударением.) Наши изделия, -- продолжал он, --
по сравнению с вашими ничего не стоят. Для вас это в лучшем
случае любопытные безделушки. Но постойте... ведь вы охотник?
Может быть, вы возьмете мокасины и патронташ? Маюми делает их
очень хорошо.
-- Маюми?
-- Моя сестра. Вы увидите, что в мокасинах гораздо удобнее
охотиться, чем в тяжелых сапогах, которые вы носите. В
мокасинах можно двигаться бесшумно.
-- Важнее всего то, что я получу мокасины в подарок от
вас!
-- Я очень рад, что это доставит вам удовольствие. Маюми
сделает вам и мокасины и патронташ.
"Маюми! -- повторил я про себя. -- Прелестное, незнакомое
имя! Неужели это она?"
Я вспомнил о прекрасной девушке, которую однажды встретил
на тропинке в лесу. Это была мечта, небесное видение -- она
казалась слишком красивой, чтобы быть земным созданием.
Это видение явилось мне в облике девушки-индианки, когда я
бродил в лесах и ароматных, благоухающих рощах. Я увидел ее на
цветущей зеленой лужайке. Это было одно из тех мест южного
леса, которые природа украсила с особенной щедростью. Девушка
казалась неотъемлемой частью этой великолепной картины.
Не успел я взглянуть на нее, как она уже исчезла. Я
помчался за ней, но напрасно старался отыскать ее. Как легкий
призрак, ускользнула она по запутанному лабиринту тропинок в
роще, и больше я ее не видел. Но, скрытый от моего взора, образ
ее не изгладился в моей памяти, и с тех пор я все время мечтал
о прелестном видении. Не была ли это Маюми?
-- Как вас зовут? -- спросил я юношу, который уже собрался
уходить.
-- Белые зовут меня Пауэлл, по имени моего покойного отца.
Он был белый. Мать моя жива. Нет нужды говорить, что она
индианка... Мне пора идти, -- добавил он, помолчав. -- Но
прежде позвольте мне задать вам один вопрос. Он может
показаться вам дерзким, но у меня есть свои причины. Нет ли
среди ваших рабов такого, который очень зол и враждебно
относится к вашей семье?
-- Пожалуй, да. По крайней мере, у меня есть основания
подозревать его.
-- Сумеете ли вы узнать его следы?
-- Думаю, что узнаю.
-- Тогда пойдемте со мной!
-- Не надо. Я догадываюсь, куда вы хотите вести меня. Я
знаю все: он заманил сюда аллигатора, чтобы погубить мою
сестру.
-- Уф! -- воскликнул молодой индеец с некоторым
удивлением. -- Откуда вы могли узнать это?
-- Я видел все вон из-за той скалы. А вы как узнали?
-- Я шел по следу -- человека, собаки и аллигатора. Я
охотился на болоте и увидел следы. Я заподозрил что-то неладное
и пошел через поле. Добрался до зарослей и услышал крики. И вот
подоспел как раз вовремя. Уф!
-- Да, в самый последний момент, иначе негодяю удался бы
его гнусный замысел. Но не беспокойтесь, друг мой, он будет
наказан!
-- Хорошо. Он должен быть наказан. Надеюсь, что мы еще
встретимся с вами!
Мы обменялись еще несколькими словами и простились, крепко
пожав друг другу руки.
Я уже больше не сомневался в виновности мулата.
Уничтожение рыбы не могло быть его единственным намерением.
Ради такого пустяка он не стал бы прилагать столько усилий.
Нет, он замышлял нечто более ужасное, это был глубоко
продуманный план мести: он стремился уничтожить мою сестру или
Виолу, а может быть, и обеих сразу!
Подобное предположение казалось чудовищным, но сомнений не
было: все подтверждало это. И молодой индеец сразу разгадал
намерение мулата. В это время года сестра купалась почти каждый
день, и все на плантации знали ее привычки. Я забыл об этом,
когда увлекся погоней за оленями, иначе, конечно, действовал бы
совершенно по-иному. Но кто мог думать о таком ужасном
злодеянии? Коварство мулата соответствовало его злобному нраву.
Если бы не нашлось случайных свидетелей, замысел мог бы
осуществиться, и сестра стала бы его жертвой. Кто мог бы
назвать виновника преступления? Все считали бы, что аллигатор
-- единственная причина гибели сестры. Никому бы и в голову не
пришло подозревать мулата. Ведь желтый негодяй придумал все с
дьявольской ловкостью.
Я пылал негодованием. Моя бедная, невинная сестра! Она и
не ведала о гнусном замысле, из-за которого ее жизнь
подвергалась такой смертельной опасности. Виргиния знала, что
мулат недолюбливает ее, но она и не подозревала, что он питает
к ней такую сатанинскую ненависть. Я был уже не в состоянии
дольше сдерживать свои чувства. Преступника следует покарать, и
немедленно! Его надо лишить возможности повторить подобное
покушение в дальнейшем. Как нужно его наказать -- об этом я
сейчас не думал. Этот вопрос пусть решат старшие. Плети не
помогли; может быть, его исправят кандалы... во всяком случае,
он должен быть изгнан с плантации. Мысль о смертной казни не
приходила мне в голову, хотя негодяй и заслужил ее. Воспитанный
гуманным отцом, я не мог дойти до такой крайности, хотя был вне
себя от ярости. Я считал, что достаточно наказать преступника
плетьми, заковать его в кандалы и отправить в тюрьму, в форт
Святого Марка или Святого Августина.
Я знал, что этот вопрос будет решать не только мой отец,
что в нем примут участие все окрестные плантаторы и что
необходимо скорее собрать их на совет. Рассмотрением этого
преступления, безусловно, займутся более строгие судьи, чем
снисходительный хозяин мулата. Я больше не раздумывал и решил,
что суд должен состояться немедленно. Поэтому я, прямо через
чащу, поспешил домой, чтобы все рассказать отцу.
Не успел я сделать и нескольких шагов, как услышал около
себя какой-то шелест. Кругом не было ни души, но, очевидно,
кто-то пробирался между деревьями. Может быть, кто-нибудь из
рабов, пользуясь общим смятением, вздумал полакомиться
апельсинами.
Все это показалось мне сущим пустяком по сравнению с тем,
что меня заботило, и я не счел даже нужным остановиться. Я
только окликнул незнакомца и, не получив ответа, пошел дальше.
Подойдя к дому, я увидел отца и надсмотрщика над рабами под
большим навесом. Тут же был и охотник за аллигаторами старик
Хикмэн и несколько соседей, случайно заехавших к отцу по делам.
Я подробно рассказал об утреннем происшествии. Все стояли как
пораженные громом. Хикмэн сразу же объявил, что, вероятно, все
так и было, хотя никто и не сомневался в справедливости моих
слов. Единственное сомнение могло быть относительно намерений
мулата. Неужели он хотел погубить человеческую жизнь? Трудно
было поверить в такую неслыханную жестокость. Однако в тот же
миг все сомнения были разрешены. Нашелся свидетель,
подтвердивший и дополнивший мои показания. Этот свидетель был
Черный Джек.
В это утро -- всего полчаса назад -- он заметил, как
Желтый Джек взбирался на один из высоких дубов, откуда хорошо
виден пруд. Это было как раз в тот момент, Когда "белая мисс" и
Виола пошли купаться. Желтый Джек видел, как они вошли в воду.
Возмущенный таким недостойным поведением, негр крикнул
мулату, чтобы тот слез с дерева, и пригрозил, что пожалуется на
него. Но мулат ответил, что собирает желуди -- любимое
лакомство всех обитателей плантации. И только после того, как
негр повторил свою угрозу, Желтый Джек наконец спустился на
землю, но в руках у него не было ни одного желудя.
-- Он не за желудями полез туда, масса Рэндольф: этот
желтый бездельник замышлял плохое дело, -- так закончил свои
показания Черный Джек.
Теперь уже нельзя было сомневаться в преступном намерении
мулата. Он влез на дерево, желая убедиться, что злодеяние,
задуманное им, совершилось; он видел, как девушки вошли в
бассейн; он знал об опасности, таящейся в воде, и он даже
пальцем не пошевельнул, чтобы помочь им или поднять тревогу.
Наоборот, он одним из последних прибежал к пруду, когда девушки
призывали на помощь. Это подтверждали многие свидетели. Все
улики против него были налицо.
Рассказ Черного Джека взволновал всех. Белые и черные,
хозяева и рабы -- все были одинаково возмущены ужасным
преступлением. Со всех сторон раздавались крики: "Где Желтый
Джек?"
Негры, белые, мулаты -- все бросились на поиски, все
жаждали поймать Желтого Джека, чтобы наказать это чудовище.
Но куда же он скрылся? Его громко звали, ему приказывали,
ему угрожали. Но все напрасно: ответа не было. Где же он?
Обыскали все: конюшни, пристройки, кухню, хижины негров, даже
амбар для зерна, но мулата нигде не оказалось. Куда же он
скрылся? Его видели совсем недавно, когда он помогал тащить
аллигатора. Люди принесли убитого зверя к загону и бросили на
съедение свиньям. Желтый Джек вертелся тут же и усердно помогал
в работе, но где он был теперь -- никто не знал.
В эту минуту я вспомнил, что слышал шорох в апельсиновой
роще. Не там ли прятался Желтый Джек? В таком случае он,
вероятно, подслушал мой разговор с молодым индейцем или, по
Там, очутившись на открытом месте, я сразу спустил с
привязи собак и с криком помчался вперед.
Это была великолепная охота! Никогда еще олени не бежали с
такой быстротой, как это стадо под предводительством старого
вожака. Собаки почти настигали их. Саванну в милю шириной они
пересекли чуть ли не в несколько секунд. Все это я прекрасно
видел, так как трава на этом участке прерии была съедена скотом
и на всем пространстве не росло ни одного куста. Это было
бешеное состязание на скорость между собаками и оленями. Олени
мчались так стремительно, что я уже начинал сомневаться в том,
что добуду желанную дичь. Мои сомнения, однако, быстро
разрешились. На краю саванны охота наконец закончилась. Одна из
собак вдруг сделала скачок и впилась в горло самке, другие
собаки подоспели и окружили ее. Я поспешил к собакам, и через
десять минут самка была прикончена и освежевана. Довольный
собаками, охотой и своими собственными подвигами, взвалив
убитую самку оленя на спину, я с триумфом поспешил домой,
радуясь, что сумел выполнить свое обещание.
Внезапно я увидел на залитой солнцем саванне тень от
движущихся крыльев. Я поднял голову. Надо мной носились две
большие птицы. Они летели не особенно высоко и не стремились
подняться выше. Наоборот, они описывали широкие спирали,
опускаясь все ниже и ниже с каждым кругом. Сначала солнечные
лучи ослепляли меня, и я не мог различить, какие это птицы
шумели крыльями надо мной. Повернувшись, я стал против солнца и
теперь уже мог ясно рассмотреть ярко освещенное желтовато-белое
оперение птиц. По нему я определил, что это были грифы, или так
называемые "королевские коршуны", -- самые красивые птицы из
породы коршунов. Я даже склонен считать, что это красивейшие
птицы в мире. Во всяком случае, грифы занимают одно из самых
почетных мест в мире орнитологии.
Эти птицы -- уроженцы Страны Цветов -- не улетают далеко
на север. Они обитают в зеленых болотистых низмениостях,
поросших высокой травой, так называемых "эверглейдз", в диких
саваннах Флориды, в льяносах(11) реки Ориноко и в равнинах
Апуре. В некоторых местах Флориды они встречаются довольно
редко. Появление их вблизи плантаций всегда возбуждает интерес,
так же как появление орла; между тем на другую породу коршунов
-- катартов, столь же обыкновенную, как вороны, -- никто не
обращает никакого внимания.
В доказательство того, что грифы редкость, могу сказать,
что моя сестра никогда не видела вблизи ни одного из них, хотя
ей было уже двенадцать лет и она родилась во Флориде. Правда,
она еще никогда не уезжала далеко от дома и даже редко покидала
пределы плантации. Я вспомнил, что сестра не раз выражала
желание посмотреть на этих прекрасных птиц вблизи, и решил
доставить ей это удовольствие.
Птицы спустились так низко, что ясно были видны их желтые
шеи, кораллово-красный гребень на голове и оранжевые складки
под клювом. Они находились достаточно близко от меня, на
расстоянии прицела моей винтовки. Но они летели так быстро, что
нужен был гораздо более меткий стрелок, чем я, чтобы сбить их
пулей. Я не решался выстрелить, боясь промахнуться. Тут у меня
блеснула другая мысль, и я немедля выполнил задуманное. Я
заметил, что грифов привлекает туша самки, лежавшая у меня на
плечах. Вот почему они и кружили надо мной. План мой был весьма
прост. Я положил тушу на землю, а сам отбежал к группе
деревьев, ярдах в пятидесяти оттуда. Долго ждать мне не
пришлось. Ничего не подозревая, грифы стали снижаться. Как
только один из них коснулся земли, я выстрелил, и великолепная
птица мертвой упала на траву. Другой гриф, испуганный
выстрелом, взвился над вершинами кипарисов и скрылся у меня из
глаз.
Я снова взвалил самку на плечи и, неся птицу в руках,
направился к дому. Сердце мое было полно тайного ликования. Я
предвкушал двойное удовольствие -- от двойной радости, которую
должен был доставить. Я обрадую двоих -- тех, кто был мне
дороже всех на свете: любимую мать и милую сестру.
Скоро я миновал саванну и очутился в апельсиновой роще. Я
не пошел через калитку, а перелез через забор. Я был так
счастлив, что мой груз казался мне легким, как перышко. Я
радостно шел напрямик, раздвигая сгибавшиеся под тяжестью
плодов ветви и сбивая по пути золотые шары. Кто же заботится во
Флориде о нескольких сбитых апельсинах!
Когда я подошел к клумбам, мать была на веранде и
приветствовала меня радостным восклицанием. Я бросил добычу к
ее ногам.
-- Что это за птица? -- спросила она.
-- Это королевский коршун -- подарок для Виргинии. Где
она?.. Еще не вставала? Ах, маленькая лентяйка! Я пойду и
разбужу ее. Стыдно спать в такое прекрасное утро!
-- Нет, Джордж, она уже больше часу как встала, немного
поиграла в саду и ушла.
-- Но где она? В гостиной?
-- Нет, она пошла купаться.
-- Купаться?
-- Да, вместе с Виолой. А что?
-- О мама, мама!..
-- Что такое, Джордж?
-- Боже мой! Аллигатор!!!
-- Желтый Джек! Аллигатор!
Вот и все, что я мог произнести. Мать умоляла меня
объяснить ей, что случилось, но я не в силах был вымолвить ни
слова. Охваченный безумным страхом, я бросился бежать, оставив
мать в таком же ужасе, в каком находился сам.
Я мчался к бассейну не по извилистой тропинке, а самой
краткой дорогой, перепрыгивая через все препятствия,
встречавшиеся на пути. Я перемахнул через изгородь и как вихрь
понесся через апельсиновую рощу. Слышался только хруст ветвей,
да на землю летели сшибаемые мною апельсины. Мои уши чутко
ловили каждый звук.
Шум позади меня все усиливался. Я слышал голос матери,
полный отчаяния. Ее крики всполошили весь дом, сбежались слуги
и служанки. Собаки, встревоженные внезапной суматохой, начали
лаять. Домашние и певчие птицы подняли пронзительный крик.
Все эти звуки доносились с плантации. Но не это меня
беспокоило, я прислушивался к звукам у бассейна. И вот я
услышал всплеск воды и ясный серебристый голосок сестры!
"Ха-ха-ха!" -- звонко смеялась она. Слава богу, сестра была еще
невредима!
Я остановился и громко закричал:
-- Виргиния! Виргиния!
Я нетерпеливо ждал ответа. Но ответа не было: может быть,
плеск воды заглушал мой голос?
Я позвал еще раз, уже громче:
-- Виргиния! Сестра! Виргиния!
На этот раз меня услышали:
-- Кто зовет меня? Это ты, Джордж?
-- Да, это я, Виргиния.
-- Что тебе надо, братец?
-- Сестра, выходи скорей из воды!
-- А зачем? Разве приехали гости?.. Так рано? Ну, пусть
подождут, милый Джордж. Пойди к ним и займи их чем-нибудь. А я
еще поплаваю -- утро прекрасное и вода просто прелесть!..
Правда, Виола? А ну-ка, поплывем еще раз вокруг пруда!
Снова раздался всплеск и веселый смех сестры и ее
служанки.
Я закричал изо всех сил:
-- Виргиния, дорогая! Ради бога, выходи скорей!
Вдруг веселые голоса смолкли, послышалось короткое,
отрывистое восклицание, а затем, почти мгновенно, отчаянный
крик. Я понял, что это не ответ на мой призыв.
Моя просьба могла встревожить сестру, но теперь в ее
голосе слышался ужас. Я расслышал слова Виргинии:
-- Виола, смотри! Какое чудовище! Боже мой, оно плывет
сюда! На помощь! Джордж, на помощь! Спаси, спаси меня!
Я очень хорошо понял смысл этих бессвязных слов и
отчаянных воплей и закричал:
-- Иду, сестра, иду!
С быстротой молнии я бросился через кусты, отделявшие меня
от бассейна. Но не поздно ли? Может быть, это крик агонии и
сестра уже в пасти аллигатора?
Десять прыжков, и я выскочил из рощи. Скатившись с берега
черепашьего садка, я очутился на краю бассейна. Моим глазам
представилась ужасная картина.
Сестра плыла от середины бассейна к берегу, возле которого
по колени в воде стояла квартеронка, визжа от ужаса и в
отчаянии ломая руки. Позади сестры виднелась гигантская
ящерица; ее тело, передние лапы и когти ясно обозначались в
прозрачных волнах, из воды выступали чешуйчатая спина и плечи,
еще выше торчали морда и хвост. Хвостом аллигатор взбивал на
поверхности бассейна белую пену. До намеченной жертвы ему
оставалось не более десяти футов. Ужасные челюсти почти
касались зеленой шерстяной юбки, которая, как шлейф, тянулась
за сестрой по воде. Каждую секунду аллигатор мог рвануться
вперед и схватить ее.
Сестра плыла изо всех сил. Она хорошо плавала, но вряд ли
это могло ей помочь. Купальный костюм только мешал ей.
Аллигатор мог схватить сестру в любой момент -- стоило ему
только сделать самое незначительное усилие. Но пока он ее не
трогал.
Это до сих пор удивляет меня. Поведение аллигатора так и
осталось загадочным. Быть сможет, он был уверен, что жертва
целиком в его власти, и, как кошка, играющая с мышью,
наслаждался сознанием своей силы.
Все это я сообразил в одно мгновение -- пока взводил
курок.
Я прицелился и выстрелил. На теле аллигатора есть только
два места, где пуля может оказаться смертельной, -- глаз и
место около сердца, под передней лапой. Я метил в глаз, но
попал в плечо. От жесткой чешуйчатой кожи пуля отскочила, как
от гранитной скалы. В ромбовидных чешуйках она оставила только
беловатую царапину -- вот и все!
Игра надоела чудовищу. Выстрел, по-видимому, причинил ему
боль. Во всяком случае, он побудил его к более решительным
действиям и заставил сделать последний прыжок.
Ударив по воде широким хвостом, аллигатор ринулся вперед.
Его огромная челюсть вертикально поднялась кверху, так что
открылась огромная красная глотка, и в следующее мгновение юбка
сестры оказалась в его ужасной пасти.
Я кинулся в воду и поплыл с винтовкой в руке. Но она мне
мешала. Я отшвырнул ее прочь, и она пошла ко дну.
Я схватил Виргинию как раз вовремя -- в тот момент, когда
аллигатор готов был утащить ее под воду.
Я изо всех сил старался удержаться вместе с сестрой на
поверхности воды. Оружия у меня не было. А если бы и было, я не
мог бы пустить его в ход: ведь обе руки у меня были заняты.
Я кричал изо всех сил, надеясь напугать аллигатора и
заставить его выпустить добычу. Но все было бесполезно: он
крепко держал свою жертву.
О боже! Аллигатор утащит нас обоих под воду, утопит и
растерзает!
Но вдруг послышался всплеск. Кто-то с большой высоты смело
прыгнул в пруд -- смуглое лицо с длинными черными волосами,
грудь, сверкающая яркими блестками, расшитая бусами одежда.
Мужчина? Мальчик?
Кто же был этот незнакомый юноша, кинувшийся к нам на
помощь?
Он плыл уже около нас и нашего страшного врага. Взор юноши
был полон энергии и решимости. Он не произнес ни слова. Одной
рукой он уперся в плечо огромной ящерицы и внезапно прыгнул ей
на спину. Он сделал это более ловко, чем всадник, вскакивающий
в седло.
В его руке сверкнул нож, лезвие которого вонзилось в глаз
аллигатора.
Чудовище взревело от боли. Вода вспенилась под ударами его
хвоста, и целый фонтан брызг взметнулся над нами. Аллигатор
выпустил свою добычу, и я поплыл с сестрой к берегу.
Обернувшись, я увидел невероятное зрелище: аллигатор
нырнул на дно вместе с отважным всадником на спине. Этот юноша
погиб! Погиб!
С такими горькими мыслями я продолжал плыть. Выбравшись на
берег, я положил на землю сестру, находившуюся в глубоком
обмороке. Затем... снова оглянулся.
О радость! Незнакомый юноша вынырнул из воды и направился
к берегу. На противоположной стороне пруда появилось
отвратительное тело чудовища. Аллигатор яростно и неистово
бился в предсмертной агонии.
К счастью, сестра оказалась невредимой. Вздувшаяся на воде
юбка спасла ее. Лишь незначительные царапины виднелись на
нежной коже Виргинии. Теперь она была в заботливых руках, на
нее смотрели любящие глаза, ей говорили ласковые слова; ее
осторожно подняли и унесли с того места, где она чуть было не
погибла.
Аллигатора вскоре добили и, к величайшему удовольствию
всех негров плантации, вытащили на берег.
Никто не мог понять, каким образом он попал в пруд, так
как я не сказал никому ни слова. Все думали, что аллигатор
забрел в пруд из реки или из лагуны, как это иногда случалось и
раньше. И Желтый Джек, принявший самое деятельное участие в
уничтожении страшного зверя, несколько раз высказал это
предположение. Негодяй и не подозревал, что его тайна раскрыта!
Я считал себя единственным человеком, знавшим ее. Однако я
ошибался.
Слуги вернулись домой, волоча на веревках огромное тело
аллигатора и оглашая воздух победными криками. Я остался
наедине с нашим храбрым избавителем, желая выразить ему свою
благодарность.
Мать, отец -- все благодарили его и восхищались его
мужеством. Даже сестра, придя в сознание, сказала ему несколько
теплых слов, выражая свою признательность.
Он молчал. Лишь улыбкой и легким поклоном отвечал он на
благодарность и поздравления. По возрасту он был еще мальчик,
но держал себя серьезно, как мужчина.
Он был примерно моего возраста и роста, прекрасно сложен и
очень красив. По цвету лица его нельзя было принять за
чистокровного индейца, хотя он носил индейскую одежду. Кожа у
него была скорее смуглая, нежели бронзовая, -- очевидно, это
был метис.
Орлиный нос придавал ему сходство с этой птицей -- такова
отличительная особенность некоторых североамериканских племен.
Его глаза, обычно мягкие и кроткие, быстро загорались. Когда он
был возбужден, они, как я уже заметил, пылали грозным огнем.
Примесь крови белой расы смягчила его резкие, но
совершенно правильные черты индейского типа, хранившие
выражение героического величия. Его черные волосы были
красивее, чем у индейца, но такие же блестящие и густые. Короче
говоря, весь облик странного незнакомца свидетельствовал о том,
что этот благородный и обаятельный юноша года через два
превратится в мужчину замечательной красоты. Даже сейчас он
отличался таким неповторимым своеобразием, что, раз увидев, его
уже нельзя было забыть.
Я сказал, что одет он был как настоящий индеец. Но его
костюм был сделан не из шкур, добытых на охоте. Штаны из
оленьей кожи уже давно исчезли во Флориде. На нем были штаны из
красного сукна и рубашка из пестрой хлопчатобумажной материи.
Только мокасины были сделаны из дубленой оленьей кожи. Все это
было богато украшено вышивками и бисером. Еще на нем выделялся
шитый пояс -- бампум, а на голове повязка, украшенная тремя
перьями грифа, который пользуется у индейцев таким же почетом,
как орел. Шею метиса обвивало ожерелье из разноцветных бус, а
на груди сверкали один над другим три серебряных полумесяца.
Вот и весь наряд юноши. Несмотря на то, что индеец промок
насквозь, вид у него был благородный и живописный.
-- Вы уверены, что не ранены? -- спросил я его еще раз.
-- Конечно, уверен. Ни единой царапины.
-- Но вы насквозь промокли. Позвольте предложить вам
переодеться. Мне кажется, что мое платье придется вам впору.
-- Благодарю. Я не привык к такой одежде. Солнце сильно
печет, и я скоро обсохну.
-- Зайдите к нам подкрепиться!
-- Я недавно ел.
-- Может быть, вы выпьете вина?
-- Нет, благодарю. Я пью только воду.
Я не знал, что и сказать своему новому знакомому. Он
отказывался от гостеприимства, но все еще стоял возле меня. Он
не хотел посетить наш дом и в то же время не обнаруживал
желания уйти от меня.
Так чего же он ждал? Награды за свою услугу? Чего-нибудь
более существенного, чем похвалы и любезности?
Мне это показалось весьма вероятным. Как ни обаятелен
юноша, он все же индеец. Он уже достаточно наслушался похвал.
Индейцы не любят праздных слов. Может быть, он ждал чего-то еще
-- вполне естественно. Так же естественно было, что и я подумал
об этом.
Я быстро вынул из кармана кошелек и положил ему в руку. Но
в следующее мгновение кошелек оказался на дне пруда.
-- Я не просил у вас денег! -- сказал он, с негодованием
швырнув доллары в воду.
Мне было обидно и совестно -- главным образом совестно. Я
бросился в пруд и нырнул. Но не за кошельком, а за винтовкой,
которая, как я видел, лежала на каменистом дне.
Я достал ее и, выбравшись на берег, подал метису.
Он как-то особенно улыбнулся, и я понял, что исправил свою
ошибку и сломил его своевольную гордость.
-- Теперь очередь за мной, -- сказал он. -- Позвольте мне
достать ваш кошелек и попросить прощения за грубость.
И прежде чем я успел помешать ему, он кинулся в воду и
нырнул. Вскоре он появился с кошельком и подал его мне.
-- Это великолепный подарок, -- промолвил он, рассматривая
винтовку. -- Для того чтобы предложить вам ответный дар, мне
надо побывать дома. У нас, индейцев, не много теперь найдется
того, что ценят белые люди, кроме нашей земли! (Эти слова он
произнес с особым ударением.) Наши изделия, -- продолжал он, --
по сравнению с вашими ничего не стоят. Для вас это в лучшем
случае любопытные безделушки. Но постойте... ведь вы охотник?
Может быть, вы возьмете мокасины и патронташ? Маюми делает их
очень хорошо.
-- Маюми?
-- Моя сестра. Вы увидите, что в мокасинах гораздо удобнее
охотиться, чем в тяжелых сапогах, которые вы носите. В
мокасинах можно двигаться бесшумно.
-- Важнее всего то, что я получу мокасины в подарок от
вас!
-- Я очень рад, что это доставит вам удовольствие. Маюми
сделает вам и мокасины и патронташ.
"Маюми! -- повторил я про себя. -- Прелестное, незнакомое
имя! Неужели это она?"
Я вспомнил о прекрасной девушке, которую однажды встретил
на тропинке в лесу. Это была мечта, небесное видение -- она
казалась слишком красивой, чтобы быть земным созданием.
Это видение явилось мне в облике девушки-индианки, когда я
бродил в лесах и ароматных, благоухающих рощах. Я увидел ее на
цветущей зеленой лужайке. Это было одно из тех мест южного
леса, которые природа украсила с особенной щедростью. Девушка
казалась неотъемлемой частью этой великолепной картины.
Не успел я взглянуть на нее, как она уже исчезла. Я
помчался за ней, но напрасно старался отыскать ее. Как легкий
призрак, ускользнула она по запутанному лабиринту тропинок в
роще, и больше я ее не видел. Но, скрытый от моего взора, образ
ее не изгладился в моей памяти, и с тех пор я все время мечтал
о прелестном видении. Не была ли это Маюми?
-- Как вас зовут? -- спросил я юношу, который уже собрался
уходить.
-- Белые зовут меня Пауэлл, по имени моего покойного отца.
Он был белый. Мать моя жива. Нет нужды говорить, что она
индианка... Мне пора идти, -- добавил он, помолчав. -- Но
прежде позвольте мне задать вам один вопрос. Он может
показаться вам дерзким, но у меня есть свои причины. Нет ли
среди ваших рабов такого, который очень зол и враждебно
относится к вашей семье?
-- Пожалуй, да. По крайней мере, у меня есть основания
подозревать его.
-- Сумеете ли вы узнать его следы?
-- Думаю, что узнаю.
-- Тогда пойдемте со мной!
-- Не надо. Я догадываюсь, куда вы хотите вести меня. Я
знаю все: он заманил сюда аллигатора, чтобы погубить мою
сестру.
-- Уф! -- воскликнул молодой индеец с некоторым
удивлением. -- Откуда вы могли узнать это?
-- Я видел все вон из-за той скалы. А вы как узнали?
-- Я шел по следу -- человека, собаки и аллигатора. Я
охотился на болоте и увидел следы. Я заподозрил что-то неладное
и пошел через поле. Добрался до зарослей и услышал крики. И вот
подоспел как раз вовремя. Уф!
-- Да, в самый последний момент, иначе негодяю удался бы
его гнусный замысел. Но не беспокойтесь, друг мой, он будет
наказан!
-- Хорошо. Он должен быть наказан. Надеюсь, что мы еще
встретимся с вами!
Мы обменялись еще несколькими словами и простились, крепко
пожав друг другу руки.
Я уже больше не сомневался в виновности мулата.
Уничтожение рыбы не могло быть его единственным намерением.
Ради такого пустяка он не стал бы прилагать столько усилий.
Нет, он замышлял нечто более ужасное, это был глубоко
продуманный план мести: он стремился уничтожить мою сестру или
Виолу, а может быть, и обеих сразу!
Подобное предположение казалось чудовищным, но сомнений не
было: все подтверждало это. И молодой индеец сразу разгадал
намерение мулата. В это время года сестра купалась почти каждый
день, и все на плантации знали ее привычки. Я забыл об этом,
когда увлекся погоней за оленями, иначе, конечно, действовал бы
совершенно по-иному. Но кто мог думать о таком ужасном
злодеянии? Коварство мулата соответствовало его злобному нраву.
Если бы не нашлось случайных свидетелей, замысел мог бы
осуществиться, и сестра стала бы его жертвой. Кто мог бы
назвать виновника преступления? Все считали бы, что аллигатор
-- единственная причина гибели сестры. Никому бы и в голову не
пришло подозревать мулата. Ведь желтый негодяй придумал все с
дьявольской ловкостью.
Я пылал негодованием. Моя бедная, невинная сестра! Она и
не ведала о гнусном замысле, из-за которого ее жизнь
подвергалась такой смертельной опасности. Виргиния знала, что
мулат недолюбливает ее, но она и не подозревала, что он питает
к ней такую сатанинскую ненависть. Я был уже не в состоянии
дольше сдерживать свои чувства. Преступника следует покарать, и
немедленно! Его надо лишить возможности повторить подобное
покушение в дальнейшем. Как нужно его наказать -- об этом я
сейчас не думал. Этот вопрос пусть решат старшие. Плети не
помогли; может быть, его исправят кандалы... во всяком случае,
он должен быть изгнан с плантации. Мысль о смертной казни не
приходила мне в голову, хотя негодяй и заслужил ее. Воспитанный
гуманным отцом, я не мог дойти до такой крайности, хотя был вне
себя от ярости. Я считал, что достаточно наказать преступника
плетьми, заковать его в кандалы и отправить в тюрьму, в форт
Святого Марка или Святого Августина.
Я знал, что этот вопрос будет решать не только мой отец,
что в нем примут участие все окрестные плантаторы и что
необходимо скорее собрать их на совет. Рассмотрением этого
преступления, безусловно, займутся более строгие судьи, чем
снисходительный хозяин мулата. Я больше не раздумывал и решил,
что суд должен состояться немедленно. Поэтому я, прямо через
чащу, поспешил домой, чтобы все рассказать отцу.
Не успел я сделать и нескольких шагов, как услышал около
себя какой-то шелест. Кругом не было ни души, но, очевидно,
кто-то пробирался между деревьями. Может быть, кто-нибудь из
рабов, пользуясь общим смятением, вздумал полакомиться
апельсинами.
Все это показалось мне сущим пустяком по сравнению с тем,
что меня заботило, и я не счел даже нужным остановиться. Я
только окликнул незнакомца и, не получив ответа, пошел дальше.
Подойдя к дому, я увидел отца и надсмотрщика над рабами под
большим навесом. Тут же был и охотник за аллигаторами старик
Хикмэн и несколько соседей, случайно заехавших к отцу по делам.
Я подробно рассказал об утреннем происшествии. Все стояли как
пораженные громом. Хикмэн сразу же объявил, что, вероятно, все
так и было, хотя никто и не сомневался в справедливости моих
слов. Единственное сомнение могло быть относительно намерений
мулата. Неужели он хотел погубить человеческую жизнь? Трудно
было поверить в такую неслыханную жестокость. Однако в тот же
миг все сомнения были разрешены. Нашелся свидетель,
подтвердивший и дополнивший мои показания. Этот свидетель был
Черный Джек.
В это утро -- всего полчаса назад -- он заметил, как
Желтый Джек взбирался на один из высоких дубов, откуда хорошо
виден пруд. Это было как раз в тот момент, Когда "белая мисс" и
Виола пошли купаться. Желтый Джек видел, как они вошли в воду.
Возмущенный таким недостойным поведением, негр крикнул
мулату, чтобы тот слез с дерева, и пригрозил, что пожалуется на
него. Но мулат ответил, что собирает желуди -- любимое
лакомство всех обитателей плантации. И только после того, как
негр повторил свою угрозу, Желтый Джек наконец спустился на
землю, но в руках у него не было ни одного желудя.
-- Он не за желудями полез туда, масса Рэндольф: этот
желтый бездельник замышлял плохое дело, -- так закончил свои
показания Черный Джек.
Теперь уже нельзя было сомневаться в преступном намерении
мулата. Он влез на дерево, желая убедиться, что злодеяние,
задуманное им, совершилось; он видел, как девушки вошли в
бассейн; он знал об опасности, таящейся в воде, и он даже
пальцем не пошевельнул, чтобы помочь им или поднять тревогу.
Наоборот, он одним из последних прибежал к пруду, когда девушки
призывали на помощь. Это подтверждали многие свидетели. Все
улики против него были налицо.
Рассказ Черного Джека взволновал всех. Белые и черные,
хозяева и рабы -- все были одинаково возмущены ужасным
преступлением. Со всех сторон раздавались крики: "Где Желтый
Джек?"
Негры, белые, мулаты -- все бросились на поиски, все
жаждали поймать Желтого Джека, чтобы наказать это чудовище.
Но куда же он скрылся? Его громко звали, ему приказывали,
ему угрожали. Но все напрасно: ответа не было. Где же он?
Обыскали все: конюшни, пристройки, кухню, хижины негров, даже
амбар для зерна, но мулата нигде не оказалось. Куда же он
скрылся? Его видели совсем недавно, когда он помогал тащить
аллигатора. Люди принесли убитого зверя к загону и бросили на
съедение свиньям. Желтый Джек вертелся тут же и усердно помогал
в работе, но где он был теперь -- никто не знал.
В эту минуту я вспомнил, что слышал шорох в апельсиновой
роще. Не там ли прятался Желтый Джек? В таком случае он,
вероятно, подслушал мой разговор с молодым индейцем или, по