Страница:
своих воинов на битву. Выстрелы слышались все реже. Стреляли
только тогда, когда можно было прицелиться наверняка. Каждый
был занят своей целью и не мог терять время на бесплодную
перестрелку и праздную болтовню.
Может быть, во всей истории флоридских войн не найдешь
рассказа о схватке, которая проходила бы в такой тишине. В
промежутках между выстрелами бывали минуты, когда наступало
зловещее безмолвие.
Едва ли когда-нибудь битва шла при столь странном
расположении воюющих сторон. Мы расположились двумя
концентрическими кругами. Внешний круг -- это был неприятель;
внутренний, вокруг поляны, образовали мы. Расстояние между
кругами было всего шагов сорок, но тем не менее ни одна сторона
не рисковала вступить в рукопашный бой. Мы могли бы
разговаривать с нашими противниками, не повышая голоса. Мы
буквально могли целиться в белки их глаз! Вот как шел этот бой!
Перестрелка продолжалась часа два, но в положении обеих
сторон не произошло значительных перемен. Время от времени
кто-нибудь перебегал от одного ствола к другому со скоростью
снаряда, выпущенного из гаубицы, ища более надежной защиты или
места, откуда можно было бы лучше прицелиться в намеченного
противника.
Стволы деревьев не были достаточно толсты, чтобы защитить
нас. Некоторые укрылись за ними, стараясь занять как можно
меньше места. Приходилось стоять во весь рост, плотно
прижавшись к стволам. Иные лежали плашмя между выступавшими
корнями и в таком положении вели стрельбу.
Перестрелка началась на восходе, а теперь солнце стояло
уже высоко в небе. В лесу, даже в самой чаще, было светло. Обе
стороны отлично видели друг друга, хотя преимущество индейцев
заключалось в том, что наш тыл был открыт. Огромные массы
высохшей хвои слетели вниз с веток и толстым слоем устлали
землю, а оставшиеся наверху иглы образовали над нами как бы
прозрачную тюлевую завесу, смягчавшую жгучие солнечные лучи. В
лесу было достаточно света, чтобы дать нашим метким стрелкам
возможность поразить любую цель величиной с доллар. Рука, нога,
высунувшееся из-за ствола плечо, даже край одежды -- все
немедленно становилось мишенью и обстреливалось с любой
стороны. Если бы кто-нибудь вздумал выставить голову хотя бы на
десять секунд, он наверняка получил бы пулю в лоб, ибо с обеих
сторон стрелки были необычайно меткие.
Так прошло два часа. Были у нас и потери, и дело не
обошлось без нескольких "инцидентов", после которых острое
чувство вражды вспыхивало еще сильнее. У нас оказалось
несколько раненых -- два из них тяжело -- и один убитый. Это
был юноша, любимец всего отряда. Смерть его вызвала новый взрыв
ярости.
Потери индейцев были серьезнее. Мы видели, как они один за
другим падали под нашими выстрелами. В нашем отряде было
несколько лучших стрелков во всей Флориде. Хикмэн говорил, что
он "взял на мушку" троих, а кого Хикмэн брал на мушку, в того
уж безусловно попадала пуля.
Уэзерфорд уложил одного индейца наповал. В этом не было
никакого сомнения: мы видели мертвое тело дикаря между
деревьями, там, где он упал. Товарищи боялись оттащить труп,
чтобы не попасть под смертоносный огонь этой ужасной винтовки.
Через некоторое время индейцы решили применить новую
тактику. И тут выяснилось, что они оказались искуснее нас. Они
стали по двое за каждым стволом. Один из них стрелял, а другой
в это время прицеливался. Вполне естественно, что тот из нас,
кому предназначался выстрел, полагал, что теперь его врагу
нужно время, чтобы снова зарядить ружье. Он ослаблял
бдительность и становился жертвой второго стрелка.
Этот расчет оказался верным. Прежде чем мы разгадали эту
хитрость, среди нас оказалось несколько раненых, а один был
убит.
Такое коварство еще сильнее разъярило наших людей, тем
более что мы не могли ответить тем же. Нас было слишком мало,
и, если бы мы стали по двое за одно дерево, мы очень уж
разредили бы свою цепь. Поэтому нам пришлось сохранить прежние
позиции и только принять еще большие меры предосторожности.
Один раз нам удалось расплатиться с индейцами их
собственной монетой. Это сделали Черный Джек и я.
Мы стояли почти рядом за двумя деревьями. Против нас было
трое дикарей, стрелявших все утро особенно ожесточенно. Одна из
пуль пробила рукав моего мундира, а у Джека пуля вырвала клок
волос из его косматой головы. Но, к счастью, никто из нас не
был ранен.
Одного из этих индейцев моему приятелю очень хотелось
"убрать". Это был рослый дикарь в уборе из перьев грифа --
по-видимому, вождь. Его лицо, время от времени мелькавшее из-за
дерева, имело какой-то особенный ярко-алый оттенок. Оно
блистало между деревьями, как второй солнечный диск.
Он возбудил особенную ненависть моего слуги. Видимо,
индеец заметил цвет кожи Джека и во время перестрелки все время
поддразнивал его. Индеец говорил на своем языке, но Джек знал
этот язык достаточно хорошо. Джек был раздражен, разъярен и
поклялся отомстить ярко-алому вождю.
Мне удалось помочь Джеку привести в исполнение задуманный
план. Укрепив на палке свою фуражку, я немного высунул ее из-за
ствола. Это была старая, всем известная хитрость, но индеец, по
словам Джека, "попался на удочку". Ярко-красное лицо поднялось
над зарослью пальметто, взвился дымок, и в ту же минуту пуля
выбила фуражку из моих рук.
Но одновременно раздался другой, более громкий выстрел --
это выстрелил Джек.
Я выглянул из-за дерева и увидел, что красное лицо,
показавшееся из-за кустов, совсем побагровело. Алый цвет
превратился в малиновый. Вслед за этим раскрашенный индеец
тяжело рухнул на землю прямо в кусты.
Во время перестрелки индейцы не стремились приблизиться к
нам, хотя, без сомнения, их было значительно больше. К группе,
которую мы преследовали, присоединилась еще одна, равная ей по
численности. На поляне скопилось не меньше ста индейцев --
сейчас их было столько же, сколько в начале боя. Но они
ограничивались тем, что осаждали нас. Быстро ринувшись вперед,
они, конечно, могли бы сразу подавить нас своим численным
превосходством. Но они знали, что, прежде чем им удастся
подойти к нашей цепи, их ряды значительно поредеют и лучшие их
воины падут. В таких случаях индейцы проявляют крайнюю
осторожность. Они редко решаются напасть на противника, если
тот засел даже в незначительном укреплении. Самый слабый форт,
самая непрочная ограда может нередко устоять против краснокожих
воинов Запада.
После того как их тактика потерпела неудачу в первой же
атаке, они, казалось, не замышляли уже ничего нового и держали
нас в осаде, понимая, что позиции наши сильно ослаблены. Вскоре
выстрелы стали раздаваться все реже и наконец почти
прекратились. Но мы знали, что это не отступление. Напротив, мы
увидели, что индейцы в нескольких местах развели костры.
По-видимому, они собирались готовить себе завтрак.
Между нами не было ни одного, кто бы им не позавидовал!
Это временное перемирие не принесло нам облегчения: мы не
рисковали отойти от своих деревьев. Находясь от воды буквально
в двух шагах, мы умирали от жажды. Лучше бы совсем не видеть
нам этого сверкающего бассейна! Он только дразнил нас, причиняя
нам муки Тантала(79).
Мы видели, как индейцы завтракали на своих боевых постах.
Одни ели, а другие, ожидая своей очереди, пока что подносили им
от костров пищу. Видно было, как женщины бродили взад и вперед,
почти в черте досягаемости наших выстрелов.
Все мы были голодны, как отощавщие волки. Уже целые сутки,
даже больше, у нас не было во рту ни крошки. А вид неприятеля,
уплетающего свои запасы, еще больше возбуждал наш аппетит и
разжигал нашу злобу.
Индейцы как бы издевались над тем, что мы умирали от
голода.
Особенно неистовствовал Хикмэн. Он довел до всеобщего
сведения, что "так голоден, что готов съесть целого индейца
живьем, если только он попадется ему на зуб". И охотник
выглядел достаточно свирепым, чтобы осуществить свою угрозу.
-- При виде этих проклятых краснокожих, -- ворчал он, --
которые жрут мясо целыми тушами, тогда как у белых христиан нет
даже и косточки, чтобы погрызть, любой нормальный человек может
взбеситься и встать от ярости на дыбы! Клянусь аллигатором
самого дьявола, что это именно так!
Нас окружало голое пространство, где даже такие люди, как
Хикмэн и Уэзерфорд, не могли, казалось, добыть никакой пищи. И
все же не было такого положения, из которого они не нашли бы
какого-нибудь выхода. Они призвали на помощь всю свою
изобретательность, и вдруг их осенила блестящая мысль. Они
начали быстро разгребать сухую хвою, которая толстым слоем
лежала на земле. Чего они искали? Червей? Личинок? Ящериц? Но
нет, до этого еще дело не дошло. Как бы они ни были голодны,
они вовсе не собирались питаться пресмыкающимися. У них
возникла более светлая мысль, и скоро радостные восклицания
возвестили нам, что поиски увенчались успехом.
Хикмэн держал в руке какую-то бурую массу конической
формы, несколько похожую на большой ананас. Оказалось, что это
сосновая шишка -- ее легко было отличить по размеру и форме.
Хикмэн заорал на всю поляну:
-- А ну-ка, друзья, соберите-ка эти древесные яйца да
раскокайте их! Внутри есть зерна, или ядрышки, -- это вполне
подходящая закуска. Конечно, это вам не свинина и не кукурузная
каша. Но у нас здесь нет поросенка с кашей. Поищите-ка в трухе
вокруг себя -- вы наверняка найдете целую кучу этих шишек.
Предложение было встречено с энтузиазмом, и все сразу
бросились разрывать сухую хвою. Это были шишки сосен, которые
нас окружали. Некоторые лежали на поверхности, прямо под рукой,
а другие пришлось вырывать из-под земли с помощью шомполов и
ружейных дул. Как бы там ни было, у каждого образовался
порядочный запас этих "яиц". Мы с жадностью пожирали зерна. Их
вкус всем нам понравился, но шишек было слишком мало, чтобы ими
можно было насытить пятьдесят голодных желудков.
Некоторые остряки отпускали шуточки по поводу "завтрака
всухомятку". Самые беспечные из нас весело смеялись, чистя
шишки. Но, вообще говоря, нам было не до смеха -- положение
сложилось слишком серьезное. Пока стрельба прекратилась, у нас
было достаточно времени заняться обсуждением грозящей нам
опасности.
До сих пор нам как-то не приходило в голову, что нас в
самом деле осаждают. Яростное напряжение боя не давало нам
времени опомниться и поразмыслить о своей судьбе. Пока что мы
расценивали перестрелку только как схватку, которая скоро
должна была завершиться победой одной из сторон.
Но теперь нам стало ясно, что неприятель ведет правильную
осаду. Мы были окружены со всех сторон, заперты как бы в
крепости, но отнюдь не надежной. Единственным нашим укреплением
было кольцо деревьев. У нас не было даже наскоро сколоченного
блокгауза, чтобы укрыть там своих раненых. Каждый стоял часовым
на бессменном посту!
Наше положение было крайне опасным. Вырваться из осады не
представлялось никакой возможности. Все наши лошади умчались.
Только одна валялась мертвой у пруда. Она пала от пули, но эту
пулю пустили не враги, а сам Хикмэн. Его поступок удивил меня.
Но у охотника были свои особые цели, и только впоследствии я
узнал о них.
Мы могли удержать свои позиции против неприятеля в пять
раз более сильного, против любого неприятеля. Но чем питаться?
Жажды мы не боялись. Ночью будет легче: под покровом
темноты мы сможем пробраться к пруду.
Сосновые шишки лишь отчасти выручили нас, но поблизости их
больше не было. Мы должны будем сдаться под угрозой голода.
Мы свободно разговаривали, не сходя с мест, как будто
стояли лицом к лицу и обсуждали наши перспективы. Они были
довольно мрачными.
Чем все это кончится? Как нам выйти из этого опасного
положения? Вот вопросы, которые переходили из уст в уста,
которыми были заняты все умы.
Нам оставалась только одна надежда на спасение: сделать
попытку под покровом ночи прорваться через неприятельскую цепь.
Риск был велик -- нам предстояло пройти через строй
противника.
Некоторым из нас, быть может даже многим, суждено было
пасть, но кое-кто мог и спастись. Оставаться там, где мы были,
значило принести себя в жертву. Помощи нам ждать было неоткуда.
Да мы и не питали таких несбыточных надежд: мы великолепно
понимали, что стоит нам ослабеть от голода -- нас перебьют всех
до одного.
Не желая подвергаться подобной участи, мы решили, пока
есть силы, рискнуть пробиться сквозь ряды осаждающих; темнота
будет благоприятствовать нам. Все мы с нетерпением ожидали
заката солнца.
Время тянулось для нас очень долго не потому, что нечего
было делать.
В течение дня индейцы много раз возобновляли перестрелку
и, несмотря на нашу крайнюю бдительность, убили у нас еще
одного человека и нескольких легко ранили. В этих стычках
выяснилось, что индейцы стремились подойти ближе к линии нашего
фронта, перебегая вперед от дерева к дереву. Нам был понятен их
план: они вовсе не желали сойтись с нами вплотную, хотя их
численность могла бы оправдать такое стремление. Теперь их было
еще больше, чем в начале боя: еще одна группа индейцев подошла
к месту сражения. Мы слышали их радостные приветственные
возгласы. Но, даже имея превосходство в силах, они не хотели
вступать с нами в рукопашный бой. У них была иная цель
наступления, и мы разгадали ее. Индейцы заметили, что, подойдя
ближе, они смогут взять на мушку и тех из нас, которые
находились на противоположной стороне поляны.
Теперь нам важнее всего было предотвратить этот маневр,
поэтому мы решили удвоить свою бдительность. Мы стали зорко
всматриваться в стволы деревьев, за которыми скрывались дикари,
и наблюдали за ними, как охотник на хорьков наблюдает за их
норами. Мы всеми силами мешали им подойти ближе. В попытках
продвинуться вперед они не добились особого успеха: это стоило
им жизни нескольких самых смелых воинов. Как только наши
противники делали шаг вперед, раздавалось несколько выстрелов,
и почти каждый нес кому-нибудь из них верную смерть.
Вскоре индейцам надоели попытки осуществить этот опасный
маневр. С наступлением вечера они, по-видимому, отказались от
своего намерения и решили продолжать осаду.
Мы обрадовались, когда зашло солнце и наступили сумерки.
Они сулили нам желанную возможность вскоре подойти к пруду.
Люди изнемогали, сходили с ума от жажды. Это продолжалось уже
целый день. Еще днем многие из нас собирались отправиться к
пруду. Но более опытные предупредили их об опасности, а еще
больше нас убедил в этом случай, свидетелями которого стали
все. Один из нас, более отчаянный, чем остальные, решил
рискнуть. Ему удалось добраться до пруда и вдоволь напиться
воды. Но когда он поспешно возвращался назад, один из дикарей
уложил его наповал. Это был наш последний убитый. Его мертвое
тело лежало у нас перед глазами. Несмотря на мучения, которые
мы испытывали от жажды, никто больше не отважился повторить эту
рискованную попытку.
Наконец долгожданная тьма опустилась на землю. Только
мерцание тусклого света еще не угасло в свинцовом небе. По двое
и по трое люди выходили из-за деревьев и пробирались к пруду.
Они двигались, как привидения, неслышными шагами, пригнувшись и
легко ступая по траве. Мы не могли сделать вылазку все вместе,
хотя всем хотелось поскорее утолить жажду. Но предостережение
старого охотника сдерживало даже самых нетерпеливых, и они
ждали, перенося ужасные мучения, пока другие не вернутся на
свои места.
И мы поступали вполне благоразумно, так как индейцы,
предвидя то, что должно произойти, начали обстреливать поляну
еще сильнее. Гремели ружейные залпы. Индейцы разряжали свои
винтовки впустую -- темнота мешала им целиться: пули свистели и
жужжали вокруг нас, как осы, но летели мимо.
Вдруг кто-то отчаянно закричал, что индейцы наступают. Все
мы сейчас же врассыпную бросились от воды к деревьям. Многим
так и не удалось глотнуть освежающей влаги.
Я все время неподвижно стоял за своим деревом. Рядом, как
верный часовой, находился мой черный слуга. Мы условились, что
пойдем пить по очереди. Джек настаивал, чтобы я пошел первым. Я
уже почти поддался его уговорам, как вдруг противник снова
открыл огонь. Мы опасались, что индейцы возобновят атаку, и нам
пришлось остаться на месте.
Я стоял, "одним глазком" выглядывая из-за своего ствола, и
держал ружье наготове. Я ждал огненной вспышки из винтовки
своего противника. Вдруг руку мою подбросило вверх, и я выронил
ружье.
Все было ясно: мою руку навылет пробила пуля. Я слишком
далеко выставил плечо и был ранен -- только и всего.
Первым делом я взглянул на рану. Я ощущал довольно сильную
боль, и это позволило мне точно определить место ранения. Я
увидел, что пуля прошла через верхнюю часть правой руки, чуть
пониже плеча, и дальше скользнула вниз по груди, оставив след
на мундире. Из раны широкой струей хлынула кровь. Было еще
достаточно светло, и я заметил это. Я начал расстегивать
мундир, чтобы перевязать рану. Черный Джек уже был около меня;
он разорвал на бинты свою рубашку.
Вдруг он с удивлением воскликнул:
-- Что это такое, масса Джордж? Выстрел сделан сзади.
-- Сзади? -- переспросил я, осматривая рану.
У меня самого мелькнуло такое же предположение: я
действительно почувствовал, что болит плечо сзади.
Внимательный осмотр раны и разорванной одежды убедил нас в
справедливости нашей догадки. И я невольно воскликнул:
-- Это верно, Джек! Значит, индейцы подошли к опушке леса
с той стороны поляны. Теперь мы погибли!
Мы оба оглянулись.
И в тот же миг, как будто в подтверждение нашей мысли,
вторая пуля, очевидно пущенная с противоположной стороны, с
глухим стуком впилась в ствол дерева, за которым мы стояли на
коленях. Не оставалось никаких сомнений, откуда она была
пущена. Мы видели вспышку и слышали выстрел.
Куда же девались наши товарищи на той стороне? Неужели они
оставили свои посты и позволили подойти индейцам? Неужели они,
пренебрегая своим долгом, отправились к пруду утолить жажду?
Такова была наша первая мысль. Но, всматриваясь в темноту под
тенью сосен, мы никого не увидели около пруда. Это нас удивило.
Мы громко окликнули товарищей. Ответа не было, его заглушил
дикий вой индейцев. И в ту же минуту мы увидели зрелище, от
которого кровь застыла у нас в жилах.
Вблизи от расположения индейцев, как раз напротив того
места, где стояли мы с Джеком, внезапно, как из-под земли,
вырвалось яркое пламя и взметнулось вверх. Оно поднималось
рывками все выше и выше, пока не достигло вершин деревьев.
Похоже было, что вспыхнуло большое количество пороха,
подожженного на земле. Так оно в действительности и оказалось.
Индейцы пытались поджечь лес.
Их попытка почти мгновенно увенчалась успехом. Как только
язык пламени достигал засохших игл сосен, они вспыхивали, как
трут, с быстротой выпущенных ракет.
Пламя разгоралось, ширилось и уже плясало над кронами
самых высоких деревьев.
Мы оглянулись -- и повсюду наш глаз видел одну и ту же
картину. Дикий вой индейцев был сигналом к началу огненной
осады. Пламя приближалось к нам со всех сторон. Огонь охватывал
деревья, как сухую траву, и длинными языками вздымался к небу.
Поляна была охвачена стеной пламени, алого, гигантского,
ревущего... Весь лес был в огне!
Нас окружали клубы дыма, с каждой минутой он становился
все гуще и гуще. Жара была уже невыносимой, и мы почти
задыхались.
Мы смотрели прямо в лицо смерти. Отчаянные крики людей
заглушались ревом бушующего огня. Невозможно было расслышать
голос даже ближайшего товарища. Но мысли каждого можно было
прочитать на лице, ибо, несмотря на дымовую завесу, поляна была
озарена ярким светом и мы могли видеть друг друга с какой-то
неестественной отчетливостью. На всех лицах, освещенных
пожаром, ясно читались ужас и отчаяние. Но я уже ничего не
чувствовал. Совершенно обессилев от потери крови, я хотел было
отступить от дерева на открытое место, видя, что так сделали
другие. Но едва я успел отойти на два шага, как ноги
подкосились и я без сознания рухнул на землю.
Падая, я подумал, что настал мой конец, что через
несколько минут меня охватит пламя и я погибну мучительной
смертью.
Эта мысль исторгла из моей груди слабый стон, и я потерял
сознание. Я не ощущал ничего, словно был уже мертв. Если бы в
эту минуту меня охватило пламя, я бы этого даже не ощутил; мог
бы сгореть, превратиться в золу, не почувствовав никакой боли.
Я лежал в беспамятстве -- ни образы, ни видения не витали
передо мной. Мне казалось, что моя душа уже покинула свое
земное жилище.
Но мне еще можно было вернуть жизнь. И, к счастью, под
рукой нашлось спасительное средство.
Когда я пришел в себя, я прежде всего почувствовал, что
лежу по горло в воде, прислонившись головой к берегу. Около
меня на коленях, также наполовину погруженный в воду, стоял мой
верный Черный Джек. Он щупал мне пульс и с тревогой вглядывался
в мое лицо.
Когда же сознание начало возвращаться ко мне и я наконец
открыл глаза, он радостно вскрикнул:
-- Боже ты мой, масса Джордж, да вы живы! Слава создателю,
вы живы! Держитесь бодрее, масса, вы сумеете... ну конечно, вы
сумеете справиться с этим делом!
-- Надеюсь, Джек, -- отвечал я едва слышно.
Но как ни был слаб мой голос, это привело моего верного
слугу в несказанный восторг, и он продолжал ликовать, испуская
радостные восклицания.
Мне удалось приподнять голову, и я осмотрелся вокруг.
Страшная картина представилась моим глазам, а света, чтобы как
следует рассмотреть ее, было более чем достаточно.
Пламя, охватившее лес, продолжало бушевать с неистовым
ревом; стоял оглушительный грохот, похожий на гром или шум
урагана, в который иногда врывались шипящие ноты и резкий
треск, напоминавший стрельбу из мушкетов, -- как будто стрелял
целый взвод. Казалось, что это снова открыли огонь индейцы, но
это было невероятно. Они, по-видимому, давно уже отступили
перед все расширяющимся кольцом всепожирающего пламени.
Но теперь стало как будто меньше пламени и дыма. Сухая
листва и хвоя обратились в золу, а ветки падали на землю и
лежали в густом слое тлеющих углей.
Над ними поднимались высокие стволы, лишенные ветвей и
охваченные огнем. Хрупкая кора быстро разгоралась, а густая
смола пылала ярким пламенем. Многие деревья прогорели почти
насквозь и казались огромными железными колоннами, раскаленными
докрасна. Это походило на сцену в аду.
Жара стояла нестерпимая. Воздух дрожал от движения
раскаленных слоев. Даже волосы на голове у меня оказались
опаленными. На коже от ожогов вздулись пузыри. Воздух, который
я вдыхал, напоминал пар, вылетающий из клапана паровой машины.
Я инстинктивно оглянулся кругом, ища своих товарищей.
Человек двенадцать находились возле пруда, но это были далеко
не все. Ведь нас было около пятидесяти... Где же остальные?
Неужели они погибли в пламени? Где они?
Машинально я задал этот вопрос Джеку.
-- Вон там, -- отвечал он, указывая на воду. -- Живы,
здоровы и, кажется, все целы-целехоньки.
Я взглянул на пруд и увидел десятка три каких-то странных
шаров. Это были головы моих товарищей. Как и я, они лежали по
горло в воде и этим спасались от нестерпимой жары.
Но другие, там, на берегу, -- почему они тоже не
воспользовались этой остроумной уловкой? Почему они оставались
в этой раскаленной атмосфере, задыхаясь от дыма? Тем временем
дым начал рассеиваться, и очертания людских фигур стали яснее.
Но они, как в тумане, приняли гигантские размеры, и такими же
огромными казались их винтовки.
Казалось, что они о чем-то возбужденно спорили. Среди них
я узнал главных участников нашего отряда: Хикмэна, Уэзерфорда и
других. Хикмэн и Уэзерфорд -- оба яростно жестикулировали, и я
не нашел в этом ничего удивительного: несомненно, они
обсуждали, как действовать дальше. Так я подумал в первый
момент, но, вглядевшись внимательно, я понял, что ошибся.
Это было не обсуждение плана будущих действий. В минуты
затишья, между двумя залпами трескавшихся сосен, я мог
различить их голоса. И убедился, что у них шел ожесточенный
спор. У Хикмэна и Уэзерфорда время от времени вырывались
негодующие восклицания.
В это мгновение среди дыма, который внезапно рассеялся, я
увидел еще одну группу людей, несколько дальше от пруда. В этой
группе было шесть человек, разбившихся на две части, по трое.
Среднего крепко держали двое. Очевидно, это были пленные.
Неужели это индейцы? Два врага, которые среди хаоса
пламени и дыма помчались невесть куда через поляну и были
захвачены в плен?
Так я подумал сначала. Но в этот момент язык пламени,
мотнувшийся ввысь до самых вершин деревьев, озарил поляну
потоком ослепительного света. Всю группу можно было видеть ясно
как днем. Я больше не сомневался в том, кто были эти пленники.
Я видел их бледные, искаженные от ужаса лица. Даже багровое
пламя не могло придать им алый оттенок. Я сразу узнал этих
людей: это были Спенс и Уильямс.
Главa LXXXVIII
БЫСТРАЯ РАСПРАВА
Я обратился к негру за разъяснениями, но, прежде чем он
успел ответить, я уже сам сообразил, в чем дело. Мое
собственное состояние подсказывало мне правильный ответ. Я
только тогда, когда можно было прицелиться наверняка. Каждый
был занят своей целью и не мог терять время на бесплодную
перестрелку и праздную болтовню.
Может быть, во всей истории флоридских войн не найдешь
рассказа о схватке, которая проходила бы в такой тишине. В
промежутках между выстрелами бывали минуты, когда наступало
зловещее безмолвие.
Едва ли когда-нибудь битва шла при столь странном
расположении воюющих сторон. Мы расположились двумя
концентрическими кругами. Внешний круг -- это был неприятель;
внутренний, вокруг поляны, образовали мы. Расстояние между
кругами было всего шагов сорок, но тем не менее ни одна сторона
не рисковала вступить в рукопашный бой. Мы могли бы
разговаривать с нашими противниками, не повышая голоса. Мы
буквально могли целиться в белки их глаз! Вот как шел этот бой!
Перестрелка продолжалась часа два, но в положении обеих
сторон не произошло значительных перемен. Время от времени
кто-нибудь перебегал от одного ствола к другому со скоростью
снаряда, выпущенного из гаубицы, ища более надежной защиты или
места, откуда можно было бы лучше прицелиться в намеченного
противника.
Стволы деревьев не были достаточно толсты, чтобы защитить
нас. Некоторые укрылись за ними, стараясь занять как можно
меньше места. Приходилось стоять во весь рост, плотно
прижавшись к стволам. Иные лежали плашмя между выступавшими
корнями и в таком положении вели стрельбу.
Перестрелка началась на восходе, а теперь солнце стояло
уже высоко в небе. В лесу, даже в самой чаще, было светло. Обе
стороны отлично видели друг друга, хотя преимущество индейцев
заключалось в том, что наш тыл был открыт. Огромные массы
высохшей хвои слетели вниз с веток и толстым слоем устлали
землю, а оставшиеся наверху иглы образовали над нами как бы
прозрачную тюлевую завесу, смягчавшую жгучие солнечные лучи. В
лесу было достаточно света, чтобы дать нашим метким стрелкам
возможность поразить любую цель величиной с доллар. Рука, нога,
высунувшееся из-за ствола плечо, даже край одежды -- все
немедленно становилось мишенью и обстреливалось с любой
стороны. Если бы кто-нибудь вздумал выставить голову хотя бы на
десять секунд, он наверняка получил бы пулю в лоб, ибо с обеих
сторон стрелки были необычайно меткие.
Так прошло два часа. Были у нас и потери, и дело не
обошлось без нескольких "инцидентов", после которых острое
чувство вражды вспыхивало еще сильнее. У нас оказалось
несколько раненых -- два из них тяжело -- и один убитый. Это
был юноша, любимец всего отряда. Смерть его вызвала новый взрыв
ярости.
Потери индейцев были серьезнее. Мы видели, как они один за
другим падали под нашими выстрелами. В нашем отряде было
несколько лучших стрелков во всей Флориде. Хикмэн говорил, что
он "взял на мушку" троих, а кого Хикмэн брал на мушку, в того
уж безусловно попадала пуля.
Уэзерфорд уложил одного индейца наповал. В этом не было
никакого сомнения: мы видели мертвое тело дикаря между
деревьями, там, где он упал. Товарищи боялись оттащить труп,
чтобы не попасть под смертоносный огонь этой ужасной винтовки.
Через некоторое время индейцы решили применить новую
тактику. И тут выяснилось, что они оказались искуснее нас. Они
стали по двое за каждым стволом. Один из них стрелял, а другой
в это время прицеливался. Вполне естественно, что тот из нас,
кому предназначался выстрел, полагал, что теперь его врагу
нужно время, чтобы снова зарядить ружье. Он ослаблял
бдительность и становился жертвой второго стрелка.
Этот расчет оказался верным. Прежде чем мы разгадали эту
хитрость, среди нас оказалось несколько раненых, а один был
убит.
Такое коварство еще сильнее разъярило наших людей, тем
более что мы не могли ответить тем же. Нас было слишком мало,
и, если бы мы стали по двое за одно дерево, мы очень уж
разредили бы свою цепь. Поэтому нам пришлось сохранить прежние
позиции и только принять еще большие меры предосторожности.
Один раз нам удалось расплатиться с индейцами их
собственной монетой. Это сделали Черный Джек и я.
Мы стояли почти рядом за двумя деревьями. Против нас было
трое дикарей, стрелявших все утро особенно ожесточенно. Одна из
пуль пробила рукав моего мундира, а у Джека пуля вырвала клок
волос из его косматой головы. Но, к счастью, никто из нас не
был ранен.
Одного из этих индейцев моему приятелю очень хотелось
"убрать". Это был рослый дикарь в уборе из перьев грифа --
по-видимому, вождь. Его лицо, время от времени мелькавшее из-за
дерева, имело какой-то особенный ярко-алый оттенок. Оно
блистало между деревьями, как второй солнечный диск.
Он возбудил особенную ненависть моего слуги. Видимо,
индеец заметил цвет кожи Джека и во время перестрелки все время
поддразнивал его. Индеец говорил на своем языке, но Джек знал
этот язык достаточно хорошо. Джек был раздражен, разъярен и
поклялся отомстить ярко-алому вождю.
Мне удалось помочь Джеку привести в исполнение задуманный
план. Укрепив на палке свою фуражку, я немного высунул ее из-за
ствола. Это была старая, всем известная хитрость, но индеец, по
словам Джека, "попался на удочку". Ярко-красное лицо поднялось
над зарослью пальметто, взвился дымок, и в ту же минуту пуля
выбила фуражку из моих рук.
Но одновременно раздался другой, более громкий выстрел --
это выстрелил Джек.
Я выглянул из-за дерева и увидел, что красное лицо,
показавшееся из-за кустов, совсем побагровело. Алый цвет
превратился в малиновый. Вслед за этим раскрашенный индеец
тяжело рухнул на землю прямо в кусты.
Во время перестрелки индейцы не стремились приблизиться к
нам, хотя, без сомнения, их было значительно больше. К группе,
которую мы преследовали, присоединилась еще одна, равная ей по
численности. На поляне скопилось не меньше ста индейцев --
сейчас их было столько же, сколько в начале боя. Но они
ограничивались тем, что осаждали нас. Быстро ринувшись вперед,
они, конечно, могли бы сразу подавить нас своим численным
превосходством. Но они знали, что, прежде чем им удастся
подойти к нашей цепи, их ряды значительно поредеют и лучшие их
воины падут. В таких случаях индейцы проявляют крайнюю
осторожность. Они редко решаются напасть на противника, если
тот засел даже в незначительном укреплении. Самый слабый форт,
самая непрочная ограда может нередко устоять против краснокожих
воинов Запада.
После того как их тактика потерпела неудачу в первой же
атаке, они, казалось, не замышляли уже ничего нового и держали
нас в осаде, понимая, что позиции наши сильно ослаблены. Вскоре
выстрелы стали раздаваться все реже и наконец почти
прекратились. Но мы знали, что это не отступление. Напротив, мы
увидели, что индейцы в нескольких местах развели костры.
По-видимому, они собирались готовить себе завтрак.
Между нами не было ни одного, кто бы им не позавидовал!
Это временное перемирие не принесло нам облегчения: мы не
рисковали отойти от своих деревьев. Находясь от воды буквально
в двух шагах, мы умирали от жажды. Лучше бы совсем не видеть
нам этого сверкающего бассейна! Он только дразнил нас, причиняя
нам муки Тантала(79).
Мы видели, как индейцы завтракали на своих боевых постах.
Одни ели, а другие, ожидая своей очереди, пока что подносили им
от костров пищу. Видно было, как женщины бродили взад и вперед,
почти в черте досягаемости наших выстрелов.
Все мы были голодны, как отощавщие волки. Уже целые сутки,
даже больше, у нас не было во рту ни крошки. А вид неприятеля,
уплетающего свои запасы, еще больше возбуждал наш аппетит и
разжигал нашу злобу.
Индейцы как бы издевались над тем, что мы умирали от
голода.
Особенно неистовствовал Хикмэн. Он довел до всеобщего
сведения, что "так голоден, что готов съесть целого индейца
живьем, если только он попадется ему на зуб". И охотник
выглядел достаточно свирепым, чтобы осуществить свою угрозу.
-- При виде этих проклятых краснокожих, -- ворчал он, --
которые жрут мясо целыми тушами, тогда как у белых христиан нет
даже и косточки, чтобы погрызть, любой нормальный человек может
взбеситься и встать от ярости на дыбы! Клянусь аллигатором
самого дьявола, что это именно так!
Нас окружало голое пространство, где даже такие люди, как
Хикмэн и Уэзерфорд, не могли, казалось, добыть никакой пищи. И
все же не было такого положения, из которого они не нашли бы
какого-нибудь выхода. Они призвали на помощь всю свою
изобретательность, и вдруг их осенила блестящая мысль. Они
начали быстро разгребать сухую хвою, которая толстым слоем
лежала на земле. Чего они искали? Червей? Личинок? Ящериц? Но
нет, до этого еще дело не дошло. Как бы они ни были голодны,
они вовсе не собирались питаться пресмыкающимися. У них
возникла более светлая мысль, и скоро радостные восклицания
возвестили нам, что поиски увенчались успехом.
Хикмэн держал в руке какую-то бурую массу конической
формы, несколько похожую на большой ананас. Оказалось, что это
сосновая шишка -- ее легко было отличить по размеру и форме.
Хикмэн заорал на всю поляну:
-- А ну-ка, друзья, соберите-ка эти древесные яйца да
раскокайте их! Внутри есть зерна, или ядрышки, -- это вполне
подходящая закуска. Конечно, это вам не свинина и не кукурузная
каша. Но у нас здесь нет поросенка с кашей. Поищите-ка в трухе
вокруг себя -- вы наверняка найдете целую кучу этих шишек.
Предложение было встречено с энтузиазмом, и все сразу
бросились разрывать сухую хвою. Это были шишки сосен, которые
нас окружали. Некоторые лежали на поверхности, прямо под рукой,
а другие пришлось вырывать из-под земли с помощью шомполов и
ружейных дул. Как бы там ни было, у каждого образовался
порядочный запас этих "яиц". Мы с жадностью пожирали зерна. Их
вкус всем нам понравился, но шишек было слишком мало, чтобы ими
можно было насытить пятьдесят голодных желудков.
Некоторые остряки отпускали шуточки по поводу "завтрака
всухомятку". Самые беспечные из нас весело смеялись, чистя
шишки. Но, вообще говоря, нам было не до смеха -- положение
сложилось слишком серьезное. Пока стрельба прекратилась, у нас
было достаточно времени заняться обсуждением грозящей нам
опасности.
До сих пор нам как-то не приходило в голову, что нас в
самом деле осаждают. Яростное напряжение боя не давало нам
времени опомниться и поразмыслить о своей судьбе. Пока что мы
расценивали перестрелку только как схватку, которая скоро
должна была завершиться победой одной из сторон.
Но теперь нам стало ясно, что неприятель ведет правильную
осаду. Мы были окружены со всех сторон, заперты как бы в
крепости, но отнюдь не надежной. Единственным нашим укреплением
было кольцо деревьев. У нас не было даже наскоро сколоченного
блокгауза, чтобы укрыть там своих раненых. Каждый стоял часовым
на бессменном посту!
Наше положение было крайне опасным. Вырваться из осады не
представлялось никакой возможности. Все наши лошади умчались.
Только одна валялась мертвой у пруда. Она пала от пули, но эту
пулю пустили не враги, а сам Хикмэн. Его поступок удивил меня.
Но у охотника были свои особые цели, и только впоследствии я
узнал о них.
Мы могли удержать свои позиции против неприятеля в пять
раз более сильного, против любого неприятеля. Но чем питаться?
Жажды мы не боялись. Ночью будет легче: под покровом
темноты мы сможем пробраться к пруду.
Сосновые шишки лишь отчасти выручили нас, но поблизости их
больше не было. Мы должны будем сдаться под угрозой голода.
Мы свободно разговаривали, не сходя с мест, как будто
стояли лицом к лицу и обсуждали наши перспективы. Они были
довольно мрачными.
Чем все это кончится? Как нам выйти из этого опасного
положения? Вот вопросы, которые переходили из уст в уста,
которыми были заняты все умы.
Нам оставалась только одна надежда на спасение: сделать
попытку под покровом ночи прорваться через неприятельскую цепь.
Риск был велик -- нам предстояло пройти через строй
противника.
Некоторым из нас, быть может даже многим, суждено было
пасть, но кое-кто мог и спастись. Оставаться там, где мы были,
значило принести себя в жертву. Помощи нам ждать было неоткуда.
Да мы и не питали таких несбыточных надежд: мы великолепно
понимали, что стоит нам ослабеть от голода -- нас перебьют всех
до одного.
Не желая подвергаться подобной участи, мы решили, пока
есть силы, рискнуть пробиться сквозь ряды осаждающих; темнота
будет благоприятствовать нам. Все мы с нетерпением ожидали
заката солнца.
Время тянулось для нас очень долго не потому, что нечего
было делать.
В течение дня индейцы много раз возобновляли перестрелку
и, несмотря на нашу крайнюю бдительность, убили у нас еще
одного человека и нескольких легко ранили. В этих стычках
выяснилось, что индейцы стремились подойти ближе к линии нашего
фронта, перебегая вперед от дерева к дереву. Нам был понятен их
план: они вовсе не желали сойтись с нами вплотную, хотя их
численность могла бы оправдать такое стремление. Теперь их было
еще больше, чем в начале боя: еще одна группа индейцев подошла
к месту сражения. Мы слышали их радостные приветственные
возгласы. Но, даже имея превосходство в силах, они не хотели
вступать с нами в рукопашный бой. У них была иная цель
наступления, и мы разгадали ее. Индейцы заметили, что, подойдя
ближе, они смогут взять на мушку и тех из нас, которые
находились на противоположной стороне поляны.
Теперь нам важнее всего было предотвратить этот маневр,
поэтому мы решили удвоить свою бдительность. Мы стали зорко
всматриваться в стволы деревьев, за которыми скрывались дикари,
и наблюдали за ними, как охотник на хорьков наблюдает за их
норами. Мы всеми силами мешали им подойти ближе. В попытках
продвинуться вперед они не добились особого успеха: это стоило
им жизни нескольких самых смелых воинов. Как только наши
противники делали шаг вперед, раздавалось несколько выстрелов,
и почти каждый нес кому-нибудь из них верную смерть.
Вскоре индейцам надоели попытки осуществить этот опасный
маневр. С наступлением вечера они, по-видимому, отказались от
своего намерения и решили продолжать осаду.
Мы обрадовались, когда зашло солнце и наступили сумерки.
Они сулили нам желанную возможность вскоре подойти к пруду.
Люди изнемогали, сходили с ума от жажды. Это продолжалось уже
целый день. Еще днем многие из нас собирались отправиться к
пруду. Но более опытные предупредили их об опасности, а еще
больше нас убедил в этом случай, свидетелями которого стали
все. Один из нас, более отчаянный, чем остальные, решил
рискнуть. Ему удалось добраться до пруда и вдоволь напиться
воды. Но когда он поспешно возвращался назад, один из дикарей
уложил его наповал. Это был наш последний убитый. Его мертвое
тело лежало у нас перед глазами. Несмотря на мучения, которые
мы испытывали от жажды, никто больше не отважился повторить эту
рискованную попытку.
Наконец долгожданная тьма опустилась на землю. Только
мерцание тусклого света еще не угасло в свинцовом небе. По двое
и по трое люди выходили из-за деревьев и пробирались к пруду.
Они двигались, как привидения, неслышными шагами, пригнувшись и
легко ступая по траве. Мы не могли сделать вылазку все вместе,
хотя всем хотелось поскорее утолить жажду. Но предостережение
старого охотника сдерживало даже самых нетерпеливых, и они
ждали, перенося ужасные мучения, пока другие не вернутся на
свои места.
И мы поступали вполне благоразумно, так как индейцы,
предвидя то, что должно произойти, начали обстреливать поляну
еще сильнее. Гремели ружейные залпы. Индейцы разряжали свои
винтовки впустую -- темнота мешала им целиться: пули свистели и
жужжали вокруг нас, как осы, но летели мимо.
Вдруг кто-то отчаянно закричал, что индейцы наступают. Все
мы сейчас же врассыпную бросились от воды к деревьям. Многим
так и не удалось глотнуть освежающей влаги.
Я все время неподвижно стоял за своим деревом. Рядом, как
верный часовой, находился мой черный слуга. Мы условились, что
пойдем пить по очереди. Джек настаивал, чтобы я пошел первым. Я
уже почти поддался его уговорам, как вдруг противник снова
открыл огонь. Мы опасались, что индейцы возобновят атаку, и нам
пришлось остаться на месте.
Я стоял, "одним глазком" выглядывая из-за своего ствола, и
держал ружье наготове. Я ждал огненной вспышки из винтовки
своего противника. Вдруг руку мою подбросило вверх, и я выронил
ружье.
Все было ясно: мою руку навылет пробила пуля. Я слишком
далеко выставил плечо и был ранен -- только и всего.
Первым делом я взглянул на рану. Я ощущал довольно сильную
боль, и это позволило мне точно определить место ранения. Я
увидел, что пуля прошла через верхнюю часть правой руки, чуть
пониже плеча, и дальше скользнула вниз по груди, оставив след
на мундире. Из раны широкой струей хлынула кровь. Было еще
достаточно светло, и я заметил это. Я начал расстегивать
мундир, чтобы перевязать рану. Черный Джек уже был около меня;
он разорвал на бинты свою рубашку.
Вдруг он с удивлением воскликнул:
-- Что это такое, масса Джордж? Выстрел сделан сзади.
-- Сзади? -- переспросил я, осматривая рану.
У меня самого мелькнуло такое же предположение: я
действительно почувствовал, что болит плечо сзади.
Внимательный осмотр раны и разорванной одежды убедил нас в
справедливости нашей догадки. И я невольно воскликнул:
-- Это верно, Джек! Значит, индейцы подошли к опушке леса
с той стороны поляны. Теперь мы погибли!
Мы оба оглянулись.
И в тот же миг, как будто в подтверждение нашей мысли,
вторая пуля, очевидно пущенная с противоположной стороны, с
глухим стуком впилась в ствол дерева, за которым мы стояли на
коленях. Не оставалось никаких сомнений, откуда она была
пущена. Мы видели вспышку и слышали выстрел.
Куда же девались наши товарищи на той стороне? Неужели они
оставили свои посты и позволили подойти индейцам? Неужели они,
пренебрегая своим долгом, отправились к пруду утолить жажду?
Такова была наша первая мысль. Но, всматриваясь в темноту под
тенью сосен, мы никого не увидели около пруда. Это нас удивило.
Мы громко окликнули товарищей. Ответа не было, его заглушил
дикий вой индейцев. И в ту же минуту мы увидели зрелище, от
которого кровь застыла у нас в жилах.
Вблизи от расположения индейцев, как раз напротив того
места, где стояли мы с Джеком, внезапно, как из-под земли,
вырвалось яркое пламя и взметнулось вверх. Оно поднималось
рывками все выше и выше, пока не достигло вершин деревьев.
Похоже было, что вспыхнуло большое количество пороха,
подожженного на земле. Так оно в действительности и оказалось.
Индейцы пытались поджечь лес.
Их попытка почти мгновенно увенчалась успехом. Как только
язык пламени достигал засохших игл сосен, они вспыхивали, как
трут, с быстротой выпущенных ракет.
Пламя разгоралось, ширилось и уже плясало над кронами
самых высоких деревьев.
Мы оглянулись -- и повсюду наш глаз видел одну и ту же
картину. Дикий вой индейцев был сигналом к началу огненной
осады. Пламя приближалось к нам со всех сторон. Огонь охватывал
деревья, как сухую траву, и длинными языками вздымался к небу.
Поляна была охвачена стеной пламени, алого, гигантского,
ревущего... Весь лес был в огне!
Нас окружали клубы дыма, с каждой минутой он становился
все гуще и гуще. Жара была уже невыносимой, и мы почти
задыхались.
Мы смотрели прямо в лицо смерти. Отчаянные крики людей
заглушались ревом бушующего огня. Невозможно было расслышать
голос даже ближайшего товарища. Но мысли каждого можно было
прочитать на лице, ибо, несмотря на дымовую завесу, поляна была
озарена ярким светом и мы могли видеть друг друга с какой-то
неестественной отчетливостью. На всех лицах, освещенных
пожаром, ясно читались ужас и отчаяние. Но я уже ничего не
чувствовал. Совершенно обессилев от потери крови, я хотел было
отступить от дерева на открытое место, видя, что так сделали
другие. Но едва я успел отойти на два шага, как ноги
подкосились и я без сознания рухнул на землю.
Падая, я подумал, что настал мой конец, что через
несколько минут меня охватит пламя и я погибну мучительной
смертью.
Эта мысль исторгла из моей груди слабый стон, и я потерял
сознание. Я не ощущал ничего, словно был уже мертв. Если бы в
эту минуту меня охватило пламя, я бы этого даже не ощутил; мог
бы сгореть, превратиться в золу, не почувствовав никакой боли.
Я лежал в беспамятстве -- ни образы, ни видения не витали
передо мной. Мне казалось, что моя душа уже покинула свое
земное жилище.
Но мне еще можно было вернуть жизнь. И, к счастью, под
рукой нашлось спасительное средство.
Когда я пришел в себя, я прежде всего почувствовал, что
лежу по горло в воде, прислонившись головой к берегу. Около
меня на коленях, также наполовину погруженный в воду, стоял мой
верный Черный Джек. Он щупал мне пульс и с тревогой вглядывался
в мое лицо.
Когда же сознание начало возвращаться ко мне и я наконец
открыл глаза, он радостно вскрикнул:
-- Боже ты мой, масса Джордж, да вы живы! Слава создателю,
вы живы! Держитесь бодрее, масса, вы сумеете... ну конечно, вы
сумеете справиться с этим делом!
-- Надеюсь, Джек, -- отвечал я едва слышно.
Но как ни был слаб мой голос, это привело моего верного
слугу в несказанный восторг, и он продолжал ликовать, испуская
радостные восклицания.
Мне удалось приподнять голову, и я осмотрелся вокруг.
Страшная картина представилась моим глазам, а света, чтобы как
следует рассмотреть ее, было более чем достаточно.
Пламя, охватившее лес, продолжало бушевать с неистовым
ревом; стоял оглушительный грохот, похожий на гром или шум
урагана, в который иногда врывались шипящие ноты и резкий
треск, напоминавший стрельбу из мушкетов, -- как будто стрелял
целый взвод. Казалось, что это снова открыли огонь индейцы, но
это было невероятно. Они, по-видимому, давно уже отступили
перед все расширяющимся кольцом всепожирающего пламени.
Но теперь стало как будто меньше пламени и дыма. Сухая
листва и хвоя обратились в золу, а ветки падали на землю и
лежали в густом слое тлеющих углей.
Над ними поднимались высокие стволы, лишенные ветвей и
охваченные огнем. Хрупкая кора быстро разгоралась, а густая
смола пылала ярким пламенем. Многие деревья прогорели почти
насквозь и казались огромными железными колоннами, раскаленными
докрасна. Это походило на сцену в аду.
Жара стояла нестерпимая. Воздух дрожал от движения
раскаленных слоев. Даже волосы на голове у меня оказались
опаленными. На коже от ожогов вздулись пузыри. Воздух, который
я вдыхал, напоминал пар, вылетающий из клапана паровой машины.
Я инстинктивно оглянулся кругом, ища своих товарищей.
Человек двенадцать находились возле пруда, но это были далеко
не все. Ведь нас было около пятидесяти... Где же остальные?
Неужели они погибли в пламени? Где они?
Машинально я задал этот вопрос Джеку.
-- Вон там, -- отвечал он, указывая на воду. -- Живы,
здоровы и, кажется, все целы-целехоньки.
Я взглянул на пруд и увидел десятка три каких-то странных
шаров. Это были головы моих товарищей. Как и я, они лежали по
горло в воде и этим спасались от нестерпимой жары.
Но другие, там, на берегу, -- почему они тоже не
воспользовались этой остроумной уловкой? Почему они оставались
в этой раскаленной атмосфере, задыхаясь от дыма? Тем временем
дым начал рассеиваться, и очертания людских фигур стали яснее.
Но они, как в тумане, приняли гигантские размеры, и такими же
огромными казались их винтовки.
Казалось, что они о чем-то возбужденно спорили. Среди них
я узнал главных участников нашего отряда: Хикмэна, Уэзерфорда и
других. Хикмэн и Уэзерфорд -- оба яростно жестикулировали, и я
не нашел в этом ничего удивительного: несомненно, они
обсуждали, как действовать дальше. Так я подумал в первый
момент, но, вглядевшись внимательно, я понял, что ошибся.
Это было не обсуждение плана будущих действий. В минуты
затишья, между двумя залпами трескавшихся сосен, я мог
различить их голоса. И убедился, что у них шел ожесточенный
спор. У Хикмэна и Уэзерфорда время от времени вырывались
негодующие восклицания.
В это мгновение среди дыма, который внезапно рассеялся, я
увидел еще одну группу людей, несколько дальше от пруда. В этой
группе было шесть человек, разбившихся на две части, по трое.
Среднего крепко держали двое. Очевидно, это были пленные.
Неужели это индейцы? Два врага, которые среди хаоса
пламени и дыма помчались невесть куда через поляну и были
захвачены в плен?
Так я подумал сначала. Но в этот момент язык пламени,
мотнувшийся ввысь до самых вершин деревьев, озарил поляну
потоком ослепительного света. Всю группу можно было видеть ясно
как днем. Я больше не сомневался в том, кто были эти пленники.
Я видел их бледные, искаженные от ужаса лица. Даже багровое
пламя не могло придать им алый оттенок. Я сразу узнал этих
людей: это были Спенс и Уильямс.
Главa LXXXVIII
БЫСТРАЯ РАСПРАВА
Я обратился к негру за разъяснениями, но, прежде чем он
успел ответить, я уже сам сообразил, в чем дело. Мое
собственное состояние подсказывало мне правильный ответ. Я