Страница:
---------------------------------------------------------------
© Copyright Перевод Б.Томашевского
Компьютерный набор Б.А. Бердичевский
Источник: Новосибирск, "Детская литература", 1991
---------------------------------------------------------------
LINDA FLORIDA! Прекрасная Страна Цветов! Так приветствовал
тебя смелый испанец, искатель приключений, впервые увидевший
твои берега с носа своей каравеллы(1).
Было вербное воскресенье, праздник цветов, и благочестивый
кастилец усмотрел в этом совпадении доброе предзнаменование. Он
нарек тебя Флоридой, и поистине ты достойна этого гордого
имени.
С тех пор прошло триста лет(2). Миновало целых три
столетия, но, как и в первый день открытия, ты достойна носить
это нежное имя. Ты так же покрыта цветами, как и три века
назад, когда Хуан де Леон впервые ступил на твои берега. Да и
сейчас ты так же прекрасна, как в дни сотворения мира!
Твои леса все еще девственны и нетронуты, твои саванны
полны зелени, твои рощи благоухают ароматами аниса,
апельсинового дерева, мирта и магнолии. Голубая иксия сверкает
на твоих равнинах, золотистая нимфея отражается в твоих водах.
На твоих болотах возвышаются огромные кипарисы, гигантские
кедры, эвкалипты и лавры. Сосны окаймляют твои холмы, покрытые
серебристым песком, и смешивают свою хвою с листвой пальм.
Странная прихоть природы: в этом мягком, благодатном крае
встречаются все виды растительности -- деревья севера и юга
растут бок о бок, сплетая свои ветви.
Прекрасная Флорида! Кто может смотреть на тебя без
волнения, кто может отрицать, что ты благословенная страна, кто
может, подобно первым путешественникам, не поверить, что из
твоего лона бьют волшебные источники, которые возвращают юность
и даруют бессмертие?! Неудивительно, что эта сладостная и
пленительная мечта овладела умами многих -- в нее уверовали.
Эта слава, гораздо больше, чем серебро Мексики или золото Перу,
привлекала сюда тысячи искателей приключений, стремившихся
вернуть себе молодость в твоих прозрачных водах. Не один
смельчак, в погоне за призрачными иллюзиями, нашел в этих
опасных путешествиях преждевременную старость и даже гибель. Но
можно ли удивляться таким безумным поступкам! Даже и в наше
время вряд ли можно назвать это иллюзией, а в тот романтический
век поверить в эту мечту было еще легче. Если открыт новый мир,
почему же не открыть и новый способ жить? Люди увидели страну,
где вечно шелестит листва, где не вянут цветы, где неумолчно
поют птицы, где никогда не бывает зимы, где ничто не напоминает
о смерти. Не эти ли чудеса заставили людей поверить, что,
вдыхая ароматы такой благословенной земли, они станут
бессмертными?
Эта наивная мечта давно исчезла, но красота, породившая
ее, продолжает жить. Прекрасная Флорида, ты осталась все той же
Страной Цветов! Твои рощи по-прежнему зеленеют, твое небо
безоблачно, твои воды прозрачны, ты по-прежнему блистаешь
красотой! И все же здесь что-то изменилось. Природа осталась
все той же. А люди?
Где тот народ с медным цветом лица, который был вскормлен
и вспоен тобой? На твоих полях я вижу теперь только белых и
негров, но не краснокожих; европейцев и африканцев, но не
индейцев. Неужели исчез древний народ, который некогда населял
эти земли? Где же индейцы? Их нет! Они больше не бродят по
тропам, поросшим цветами, их челны не скользят по твоим
прозрачным рекам, их голосов не слышно в твоих лесах, полных
ароматной прохлады, тетива их луков не звенит больше среди
деревьев. Они ушли -- ушли далеко и навсегда.
Но не по доброй воле ушли они. Ибо кто покинет тебя
добровольно? Нет, прекрасная Флорида, твои краснокожие дети
остались верны тебе, и тяжко им было расставаться с тобой.
Долго отстаивали они любимую землю, где прошла их юность; долго
вели они отчаянную борьбу, прославившую их навеки. Бледнолицым
удалось вытеснить их из пределов родной земли только после
жестоких битв и ценой гибели целых армий. Да, они ушли не
добровольно. Они были насильно оторваны от тебя, как волчата от
матери, и оттеснены далеко на Запад. Тоска терзала их сердца,
медленны были их шаги, когда они удалялись вслед заходящему
солнцу. Молча, со слезами на глазах шли они вперед. Среди них
не было ни одного, кто отправился бы в изгнание добровольно.
Неудивительно, что им не хотелось расставаться с тобой. Я
прекрасно понимаю всю глубину их горя. Я тоже наслаждался
красотой Страны Цветов и расставался с тобой, Флорида, с такой
же неохотой. Я гулял в тени твоих величественных лесов и
купался в твоих прозрачных потоках не с надеждой на возвращение
молодости, а с ясным и радостным ощущением жизни и здоровья.
Часто я лежал под широкой листвой твоих пальм и магнолий или
отдыхал в зеленых просторах твоих саванн. И, устремив взоры в
голубой эфир неба, я повторял про себя слова поэта:
О, если существует рай земной,
То вот он здесь, он здесь перед тобой!
Мой отец был владельцем плантации индиго. Его звали
Рэндольф, и меня зовут так же, как и его: Джордж Рэндольф.
В моих жилах есть примесь индейской крови, так как мой
отец принадлежал к семье Рэндольф с реки Роанок и вел свое
происхождение от принцессы Покахонтас(3). Он гордился своим
индейским происхождением -- почти кичился этим. Быть может,
европейцу это покажется странным, однако известно, что в
Америке белые, у которых есть индейские предки, гордятся своим
происхождением. Быть метисом(4) не считается позором, особенно
если потомок туземцев имеет приличное состояние. Многие тома,
написанные о благородстве и величии индейцев, менее
убедительны, чем тот простой факт, что мы не стыдимся признать
их своими предками. Сотни белых семейств утверждают, что они
происходят от виргинской принцессы. Если их притязания
справедливы, то прекрасная Покахонтас была бесценным кладом для
своего мужа.
Я думаю, что мой отец действительно был ее потомком. Во
всяком случае, он принадлежал к старой гордой колониальной
семье. В молодости он владел сотнями черных рабов, но
гостеприимство, граничащее с расточительностью, свело на нет
его богатое наследство. Он не мог примириться с таким
унизительным для него положением, собрал остатки своего
состояния и уехал на юг, чтобы начать там новую жизнь.
Я родился еще до этой перемены в жизни отца и моя родина
-- Виргиния, но впервые я помню себя на берегах прекрасной реки
Суони, во Флориде. Здесь протекало мое детство, здесь я узнал
первые радости юности, первый пламень юношеской любви. Мы
всегда отчетливо и на всю жизнь запоминаем места, где протекало
наше детство.
Я снова вижу перед собой красивый дубовый дом, выкрашенный
в белый цвет, с зелеными жалюзи на окнах. Его окружает широкая
веранда с крышей, которую поддерживают резные деревянные
колонны. Низкая балюстрада с легкими перилами отделяет дом от
лужайки с цветником. Направо от дома находится апельсиновая
роща, налево раскинулся огромный сад. За лужайкой простирается
зеленая поляна, покато спускающаяся почти к самой реке. В этом
месте река образует излучину, похожую на большое озеро, с
лесистыми берегами и маленькими островками, которые как бы
висят в воздухе. Кругом летает и плавает множество птиц. В
озере плещутся белые лебеди, а дальше расстилается лес, где
также порхают и щебечут самые разнообразные птицы.
На поляне растут большие пальмы с длинными остроконечными
листьями и маленькие пальметто с широкими веерообразными
листьями. Тут цветут магнолии и благоухающий анис, там --
радужная корона юкки. Все это местные растения. На поляне
возвышается еще один уроженец этих мест -- огромный дуб, с
горизонтальными ветками и плотными, как кожа, вечнозелеными
листьями, бросающими широкую тень на траву.
В тени я вижу прелестную девушку в легком летнем платье.
Из-под белой косынки, покрывающей ее голову, выбиваются длинные
локоны, сверкающие всеми оттенками золота. Это моя младшая, моя
единственная сестра Виргиния. Золотые волосы она получила в
наследство от матери, и по ним никак нельзя судить об ее
индейском происхождении. Она играет со своими любимцами -- с
ланью и маленьким пестрым олененком. Она кормит их мякотью
сладкого апельсина, и это им очень нравится. Около нее на
цепочке сидит еще одна ее любимица -- это черная белка с
глянцевитой шерсткой и подвижным хвостом. Ее резвые прыжки
пугают олененка, заставляя его удирать от белки и прижиматься к
матери или искать защиты у моей сестры.
Кругом звенят птичьи голоса. Слышен переливчатый посвист
золотистой иволги, гнездо которой находится в апельсиновой
роще, а на веранде в клетке ей вторит пересмешник. Веселым эхом
откликается он на песни алых кардиналов и голубых соек,
порхающих среди магнолий. Он передразнивает болтовню зеленых
попугаев, клюющих семена на высоких кипарисах, растущих на
берегу реки. Время от времени он повторяет резкие крики
испанских кроншнепов, сверкающих серебряными крыльями высоко в
небе, или свист ибисов, доносящийся с далеких островков на
озере. Лай собак, мяуканье кошек, крик мулов, ржанье лошадей,
даже человеческие голоса -- самые разнообразные звуки
воспроизводит этот несравненный певец.
Позади дома открывается совершенно иное зрелище -- может
быть, не столь привлекательное, но не менее оживленное. Здесь
кипит работа. К дому примыкает обширное пространство,
огороженное решеткой. В центре его возвышается огромный навес,
занимающий пол-акра земли. Его поддерживают крепкие деревянные
столбы. Под навесом виднеются громадные продолговатые чаны,
выдолбленные из кипарисовых стволов. Три чана, установленные
один над другим, сообщаются между собой посредством кранов. В
этих чанах размачивается драгоценное растение -- индиго, и из
него извлекается краска синего цвета.
Поодаль рядами стоят одинаковые маленькие домики. Это
хижины негров. Каждая из них как бы спрятана в роще из
апельсиновых деревьев. Спелые плоды и белые восковые цветы
наполняют воздух своим ароматом. Здесь, то возвышаясь над
крышами домиков, то склоняясь над ними, растут те же самые
величественные пальмы, которые украшают лужайку перед домом.
Внутри ограды находятся другие здания. Это постройки,
грубо сколоченные из неотесанных бревен, с дощатыми крышами. В
них находятся конюшни, зернохранилище и кухня. Последняя
сообщается с главным зданием открытой галереей, крыша которой
покрыта дранкой и опирается на столбы из ароматного кедра.
За оградой простираются широкие поля, окаймленные темным
поясом кипарисовых лесов, скрывающих горизонт. На этих полях и
растет индиго. Впрочем, здесь есть и другие культуры: маис,
сладкий картофель, рис и сахарный тростник. Но они
предназначены не для продажи, а для собственного употребления.
Индиго сеют прямыми рядами с промежутками. Растения
развиваются неодновременно: некоторые только что распустились,
и их листочки похожи на молодые трилистники; другие уже в
полном цвету, более двух футов высотой, и напоминают
папоротники. Они отличаются светло-зелеными перистыми листьями,
характерными для всех стручковых, -- индиго принадлежит к этому
семейству. Иногда распускаются цветы, похожие на бабочку, но им
редко дают достигнуть полного расцвета. Их ожидает иная судьба:
пурпурные цветы безжалостно срезают.
Внутри ограды и на полях индиго движутся сотни людей.
Кроме одного-двух, все они африканцы, все рабы. Большая часть
их -- негры, хотя они и не все чернокожие. Здесь есть и
мулаты(5), и самбо(6), и квартероны(7). Даже у тех, в ком течет
чистая африканская кровь, кожа не черного, а бронзового цвета.
Некоторые из них довольно уродливы -- у них толстые губы,
низкие лбы, плоские носы, и они отнюдь не отличаются
стройностью. Другие сложены хорошо, иные даже привлекательны.
Есть там и почти белые женщины -- квартеронки. Многие из них
миловидны, а некоторые просто красивы.
Все одеты в рабочее платье. На мужчинах легкие полотняные
штаны, ярко окрашенные рубашки и шляпы из пальмовых листьев.
Немногие могут похвастаться своим нарядом. Некоторые обнажены
до пояса, и их черная кожа сверкает под солнцем, как эбеновое
дерево. Женщины одеты более пестро -- в полосатые ситцевые
платья, на головах у них мадрасские платки из яркой клетчатой
ткани. У некоторых платья сшиты со вкусом и очень красивы.
Прическа, похожая на тюрбан, придает женщинам особую
живописность.
И мужчины и женщины работают на плантации индиго.
Некоторые срезают растения и связывают их в снопы; другие тащат
эти снопы с полей под навес; там их бросают в верхнее корыто --
"бучильный чан", третьи отводят воду и "выжимают". Остальные
работники лопатами сгребают осадок в спускные каналы, а
несколько человек занято просушкой и формовкой краски. Все
выполняют определенную работу и, надо сказать, довольно весело.
Люди смеются, болтают, поют, перекидываются шутками, и веселые
голоса все время звенят у вас в ушах. Однако все они рабы --
рабы моего отца. Он обращается с ними хорошо, здесь редко
взвивается плеть, и, может быть, поэтому у рабочих веселое
настроение и бодрый вид.
Вот какие приятные картины запечатлелись в моей памяти.
Здесь прошло мое детство, здесь началась моя сознательная
жизнь.
На каждой плантации есть свой "злой демон", иногда их даже
несколько, но один из них всегда самый страшный злодей. Таким
демоном у нас был Желтый Джек.
Это был молодой мулат, не очень уродливый, но отличавшийся
мрачным и сварливым нравом. Иногда он проявлял самую свирепую
злобу и жестокость.
Люди с таким характером чаще встречаются среди мулатов,
чем среди негров. Эта психологическая особенность объясняется
тем, что мулаты гордятся своей желтой кожей и ставят себя
"выше" негров как в умственном, так и в физическом отношении, а
потому более остро ощущают несправедливость своего униженного
положения.
Что касается чистокровных негров, то они редко бывают
бесчувственными дикарями. В трагедии человеческой жизни они
жертвы, а не злодеи. Где бы то ни было -- в своей родной стране
или в чужой, -- везде им приходится страдать, но в их душах нет
мстительности и жестокости. Во всем мире не найти сердца
добрее, чем то, которое бьется в груди у африканского негра.
Желтый Джек всегда отличался жестокостью. Она была
врожденной чертой его характера -- без сомнения,
наследственной. Он был испанским мулатом, то есть испанцем по
отцу и негром по матери. Его собственный отец продал его моему
отцу!
Если мать рабыня, сын ее тоже раб. Если отец свободный
человек, это не имеет никакого значения для его потомства. В
Америке, среди краснокожих и черных, ребенок разделяет судьбу
матери. Только белая женщина может быть матерью белых детей!
На плантации жил и другой Джек, которого, в отличие от
первого, звали Черным Джеком. Между ними не было ни малейшего
сходства, кроме того, что они были одних лет и одинакового
роста. Характером они отличались друг от друга еще больше, чем
наружностью и цветом лица. У Желтого Джека кожа была светлее,
но зато Черный Джек обладал добрым сердцем. Даже в выражении их
лиц бросалась в глаза существенная разница: у одного был
веселый, довольный вид, а другой смотрел исподлобья. Белые зубы
негра всегда сверкали в улыбке, а Желтый Джек улыбался только
тогда, когда замышлял какую-нибудь злую проделку.
Черный Джек был уроженцем Виргинии. Он жил у нас еще на
старой плантации и приехал оттуда вместе с нами. Он был очень
привязан к моему отцу; так нередко складываются отношения между
господином и рабом. Он считал себя членом нашей семьи и
гордился тем, что носит наше имя. Подобно всем неграм,
родившимся в "старой колонии", он гордился и своим местом
рождения. Среди наших негров "виргинские" пользовались
уважением.
Черный Джек был недурен собой, чертами лица он скорее
походил на мулата, чем на негра. Для негров характерны толстые
губы, плоский нос, покатый лоб. Никаких этих признаков у Джека
не было. Я встречал чистокровных негров с правильными чертами
лица. Таков был и Черный Джек. По телосложению он мог вполне
сойти за эфиопского Аполлона.
Кроме меня, еще кое-кто у нас считал, что Джек гораздо
привлекательнее, чем его желтый тезка. Это была квартеронка
Виола, первая красавица на нашей плантации. Оба Джека давно
соперничали из-за Виолы. Оба усердно добивались ее улыбок, а
завоевать их было не так-то легко, потому что Виола была
капризной и ветреной девчонкой. Нечего и говорить, что оба
ревновали ее. Наконец она стала оказывать явное предпочтение
негру. За это мулат возненавидел своего соперника лютой
ненавистью. Не раз обоим Джекам приходилось мериться силой, и
всегда негр выходил победителем. Быть может, именно поэтому, а
не из-за его наружности Виола награждала его своими улыбками.
Во всем мире, во все времена красота преклоняется перед
мужеством и силой.
Желтый Джек был нашим дровосеком, а Черный Джек выполнял
обязанности конюха и кучера.
В жизни нашей плантации история любви и ревности двух
Джеков была самым обыкновенным явлением. Она не представляет
особого интереса, и я упомянул о ней только потому, что она
повлекла за собой целый ряд событий, оказавших важное влияние
на мою последующую жизнь.
Вот первое из них. Желтый Джек, видя, каким успехом
пользуется его соперник, начал открыто преследовать Виолу.
Встретив ее как-то случайно в лесу, вдали от дома, он осмелился
сделать ей гнусное предложение. Презрительный отказ Виолы
заставил его решиться на отчаянный поступок. Только неожиданное
появление моей сестры помешало мулату. Его наказали главным
образом по настоянию моей сестры.
Желтый Джек был наказан впервые, хотя и не в первый раз
заслуживал кары. Мой отец был очень снисходителен к нему; все
говорили, что даже слишком. Он часто прощал ему не только
проступки, но и преступления. Отец был человеком по природе
очень добрым и с большой неохотой прибегал к плети, но на этот
раз моя сестра решительно настояла на наказании. Виола была ее
служанкой, и гнусное поведение мулата нельзя было оставить
безнаказанным.
Заслуженная кара не излечила его от наклонности к злым
проделкам.
Вскоре произошло еще одно событие, показавшее, что Желтый
Джек был мстителен.
Любимицу сестры, хорошенькую лань, нашли мертвой на берегу
озера. Она не могла погибнуть естественной смертью: еще час
назад видели, как она прыгала на лужайке. Ни волк, ни аллигатор
ее не трогали. На ней не оказалось ни царапин, ни ран --
никаких признаков крови!
Как выяснилось вскоре, она была задушена. Ее задушил
мулат, а Черный Джек видел это. Он работал в апельсиновой роще
и был свидетелем преступления. Желтого Джека второй раз
наказали плетьми.
Затем случилось и третье событие -- ссора между негром и
мулатом, перешедшая в настоящее побоище. Желтый Джек решил
воспользоваться удобным случаем и сразу отомстить негру и как
сопернику в любви и как свидетелю его недавнего преступления.
Столкновение не ограничилось простой дракой. Мулат,
руководясь инстинктом, унаследованным от испанских предков,
вытащил нож и нанес им опасную рану своему невооруженному
противнику.
На этот раз его наказали еще строже. Я просто рассвирепел
-- ведь Черный Джек был моим "телохранителем" и любимцем.
Благодаря своему веселому нраву и жизнерадостности негр
был очень приятным товарищем. В дни моего детства он неотлучно
сопровождал меня повсюду -- и на реке и в лесу.
Справедливость требовала наказания, и Желтый Джек получил
его в полной мере. Но это оказалось бесполезным: мулат был
неисправим. В него словно вселился злой дух.
За апельсиновой рощей в почве было своеобразное углубление
-- эта особенность присуща, как я полагаю, только Флориде.
Круглый водоем, имевший форму опрокинутой сахарной головы
диаметром ярдов в сорок, уходил на много футов в глубину земли.
На дне этого водоема было несколько углублений, или колодцев,
правильной цилиндрической формы, отделенных друг от друга
скалистыми перегородками. Это было очень похоже на улей с
разломанными сотами.
Такие колодцы иногда бывают сухими, но чаще всего там на
дне стоит вода, которая порой заполняет всю впадину.
Подобные естественные водохранилища хотя и расположены на
равнинах, но всегда окружены холмами или обломками скал,
покрытыми вечнозелеными зарослями магнолий, розового лавра,
дуба, шелковицы и пальметто. Такие колодцы часто попадаются
среди сосновых лесов, а иногда, как маленькие островки в
океане, они возникают среди зеленых саванн.
Это и есть "хоммоки" -- флоридские колодцы, знаменитые в
истории индейских войн.
Один из них был расположен как раз за апельсиновой рощей.
Рядом полукругом возвышались бурого цвета скалы, покрытые
темной листвой вечнозеленых деревьев. Вода в нем была чиста и
прозрачна, и в ее кристальной глубине резвились стаи золотых и
красных рыбок, лещей и пестрых окуней. Бассейн снабжал нас
рыбой, и здесь же мы все купались. В жарком климате Флориды
купанье не только удовольствие, но попросту необходимость.
Из дома к водоему через апельсиновую рощу была проложена
песчаная дорожка и устроено несколько каменных ступенек, по
которым было удобно спускаться в воду. Конечно, наслаждаться
купаньем разрешалось только белым.
За бассейном простирались возделанные поля, окаймленные
вдали высокими кипарисовыми и кедровыми лесами. Вокруг на
многие и многие мили тянулась непроходимая трясина.
С одной стороны плантации лежала широкая равнина, поросшая
густой травой. Это была саванна -- естественный луг, где
паслись лошади и домашний скот. Здесь часто появлялись олени и
стаи диких индеек.
Я был как раз в таком возрасте, когда юноши увлекаются
охотой. Как и у большинства молодежи из Южных штатов, не очень
занятой делом, охота была моим главным развлечением. Отец
подарил мне свору великолепных гончих.
Моей самой любимой забавой было спрятаться в колодце и
ждать приближения оленя или индейки, а затем гнаться за ними по
зеленой равнине. Мне уже удалось поймать много оленей и индеек;
собаки отлично берут и тех и других. За дикими индейками легко
можно охотиться с гончими.
Я обычно уходил из дому рано утром, когда все еще спали.
Это самое лучшее время для охоты.
Однажды утром я отправился в свое укрытие у колодца и
залез на скалу, где для меня и собак было достаточно места. С
этой вышки передо мной открывалась вся равнина, и я мог
наблюдать за всем, что там происходило, тогда как меня никто не
видел. Широкие листья магнолии образовали над моей головой
подобие беседки, а сквозь просветы между листьями я мог вести
наблюдения.
В этот день я пришел туда до восхода солнца. Лошади стояли
еще в конюшнях, а скот в хлеву. Саванна была совершенно
пустынна. На ее широком просторе не виднелось ни одного оленя.
Я несколько огорчился. Сегодня мать ждала гостей и просила
принести ей к обеду дичи. Я, конечно, обещал и теперь, глядя на
пустынную саванну, был сильно разочарован.
Признаться, я очень удивился -- настолько это было
необычно. Каждое утро на широкой равнине появлялись олени. Но,
может быть, здесь охотились раньше меня? Вполне вероятно. Может
быть, это молодой Ринггольд с соседней плантации или кто-нибудь
из охотников-индейцев, которые, кажется, вообще никогда не
спят. Ясно только, что кто-то уже побывал здесь и распугал
дичь.
Саванна не считалась частным владением и не составляла
собственности ни одной из плантаций: каждый мог свободно
охотиться на ее просторах. Эта земля принадлежала государству и
еще никому не была продана.
Итак, я не принесу к обеду оленины. Правда, я мог еще
подстрелить индейку, они обычно появлялись позднее. Я слышал,
как они курлыкали на вершинах деревьев. Громкие звуки отчетливо
разносились в тихом утреннем воздухе. Но накануне мне удалось
убить целый выводок, и наша кладовая была уже забита ими.
Теперь мне нужна была оленина.
У меня была при себе винтовка, и я мог отправиться за
оленем в лес. Или лучше всего зайти в хижину старого Хикмэна,
он мог бы помочь мне. Если он уже охотился сегодня, то у него
есть оленина, и я возьму у него немного.
Солнечный диск только что показался над горизонтом, его
лучи золотили вершины далеких кипарисов, а их светло-зеленые
листья сверкали всеми оттенками золота.
Прежде чем спуститься со своей вышки, я еще раз оглядел
саванну и увидел нечто, заставившее меня изменить мое намерение
и остаться на скале.
Стадо оленей показалось на опушке кипарисового леса, там,
где изгородь отделяет саванну от возделанных полей.
"Ara! -- подумал я. -- Они сумели пробраться через
маисовое поле".
Я взглянул на то место, откуда, как мне казалось, вышли
олени. Я знал, что там в углу изгороди был пролом, обычно
закрытый досками. Я ясно видел этот пролом, но все доски были
на своих местах. Значит, олени пришли не с этой стороны. Вряд
ли они могли перепрыгнуть через изгородь. Это был высокий забор
со столбами и подпорками; доски закрывали пролом на всю высоту
забора. Следовательно, олени появились из лесу?
Я заметил и кое-что другое. Олени не шли, а быстро бежали,
как будто потревоженные присутствием врага.