Страница:
Пусть этого не поймут обычные люди, готовые удавиться, когда болезнь запирает их дома, лишая возможности увидеться со своими друзьями или любимой. Что ж, их проблемы... Считал и буду считать: то, что держится само по себе, всегда крепче, чем то, что надеется на поддержку других...
На свою дверь я поставил нейрозамок. Конечно, никакая дверь не устоит против взрыва, но, учитывая, что я живу в приличном районе, подрывникам придётся обеспокоиться тем, чтобы заранее предусмотреть бесплатные места для полиции, которая обязательно явится на этот спектакль.
После того как Анри придумал устройство, без труда взламывающее любую систему, основанную на пластиковых карточках, пришлось поразмышлять, прежде чем я сделал выбор.
О механических и кодовых замках речь, как ты понимаешь, даже не шла.
Входные системы, сканирующие сетчатку глаза, анализирующие отпечаток ладони или произнесённую фразу, ненадёжны и неудобны. Во-первых, кланеры иногда меняют свои физические носители, во-вторых, при необходимости нельзя открыть доступ другому, находясь далеко от двери.
Мой нейрозамок устроен совсем по иному принципу, исключающему возможность проникновения внутрь не-кланера. Дело в том, что для его отпирания требуется сбросить по беспроводному входу заранее заложенный образ. Ни одна программа на это не способна. Даже другой кланер, зная в принципе мою кодовую картинку, не сможет войти в дверь.
Например, это бокал с изумрудным напитком. Но точный оттенок цвета жидкости, толщину и прозрачность стекла ёмкости, расположение пузырьков угадать просто немыслимо. Если я хочу, чтобы кто-то вошёл, сбрасываю ему свой образ, переводя его в цифры и символы. Я могу отослать шифр даже в виде обычного сообщения на коммуникатор. Кланер способен восстановить мой образ, и дверь откроется.
Здесь, как видишь, использована идея виртуальности. Компьютер воспринимает лишь комбинации цифр (даже не цифр, если быть точнее, а электрических импульсов}. Человек же переводит цифры в образы, пользуясь программами, работающими с подсознанием. В конечном счете, всё – лишь импульсы. Электрические импульсы внутри процессора или человеческого мозга. От одного провода к другому, от дендрита к аксону.
Мы, Нейроманты, насколько я понимаю принцип действия нашего имплантанта, используем зашитую в память платы программку, автоматически переводящую образы в цифры и наоборот.
Вспомни, Митер: «погружаясь» при взламывании программы, мы видим то потоки цифр, то сияние, то скрещивающиеся клинки света... Что это, как не конкретные цифры, принявшие вид, воспринимаемый человеческим разумом? Решив задачу, мозг с помощью имплантанта трансформирует их обратно в цифровой код, удобный для компьютера.
Взаимодействие платы и мозга влияет на подчинённые подкорку и психологию. Поэтому я утверждаю, что мы представляем собой другой биологический вид по сравнению с обычными людьми. Вопрос только – биологический ли?
Мы изначально, с самого первого дня сознательного существования в соединении с имплантантом, не можем стать такими же, как люди. Воспитание и учёба кланера заполнены тренировками по контролю платы, по использованию всех её возможностей, которые иногда кажутся безграничными. Безумный старик Альфред Ла Норд, изобретатель платы, был по легенде слеп, когда создавал её, и мог подключаться к компьютеру лишь напрямую, через нервы. Он заплатил за это тем, что лишился всякой возможности двигаться, зато ему покорилась виртуальность. По его замыслу, из бункеров, где укрылась от радиации наземного мира горстка спасшихся, должны были выйти уже не люди, а более совершенные создания.
И всё же пока люди нам необходимы...
Ты ведь не знаешь, Митер, что стало с детьми, которых ты спас в Даунполисе? Я расскажу тебе, поскольку по статусу в Клане имею более широкий доступ к информации.
Ты никогда не задумывался, откуда мы берём физические носители, в которые вставляем платы, переселяя разум и сознание погибших кланеров? Думаешь, здесь замешано клонирование или выращивание эмбрионов в пробирках? Инкубаторы?
Спешу тебя огорчить: клонирование и всякие генетические штучки – это к Бионам... Мы такими вещами не занимаемся. Мы выращиваем физические носители, а потом стираем их память и вставляем платы кланеров. До операции они живут в специально отведённом комплексе, ничего не зная об окружающем мире. Даже то немногое, что остаётся у них от первых лет жизни, затем стирается и заменяется фальшивыми воспоминаниями. Мы работаем с их мозгами, словно с жёсткими дисками, по своему усмотрению закладывая нужную информацию. Есть у нас физические носители на любой вкус, любого пола и возраста. Выбирай, кого хочешь... Знаешь, многие дети родились уже в этом белостенном комплексе...
Аморально? Компьютеры не знают слова «мораль».
Жестоко? Мы не чувствуем к ним ненависти, наоборот, они живут лучше, чем 90% людей на поверхности.
Мы формируем их тела, не заботясь об уме: всё равно управлять этими физическими оболочками будут наши платы. Нет, люди нам исключительно полезны, потому что после каждого перерождения кланер всё меньше и меньше боится смерти. Он, естественно, не стремится к ней – процесс привыкания к новому телу довольно неприятен. Но ведь всего не предусмотришь, и на все случаи жизни не застрахуешься.
Переродившиеся кланеры нам особенно ценны, и понятно желание дать им самые лучшие носители. Без изъянов и физических недостатков. С такой внешностью, какая понравится.
Те, кого мы выращиваем в Клане, принадлежат нам целиком, до последней клетки. Ты думаешь, это несправедливо по отношению к ним? Давай разберёмся.
На поверхности средняя продолжительность жизни – 40 лет. Максимальная зарегистрированная – 60. Сказывается плохое питание, сказывается воздух, не до конца очищаемый от вредных примесей, и многое другое...
А в нашем питомнике пока никто ещё не умер от старости!
Из 47 лет после Апокалипсиса мы как минимум четыре десятилетия занимаемся выращиванием физических носителей. Кандидаты хорошо питаются и постоянно тренируются, поэтому кланеры для возрождения получают сильные, здоровые тела.
Ты можешь возразить: почему бы не брать случайных людей с улицы? Но там нельзя найти ни одного, кто был бы полностью здоров! Возьми даже нас. Когда я иду по полису, мне кажется, что я физически ощущаю, как с каждым вдохом вредные частицы, незримо присутствующие в воздухе, оседают во мне.
Некому нас винить за то, что мы выращиваем людей, как бездушный материал. Мы не признаём за этими организмами права на самостоятельную жизнь. Иногда высказывались предложения, что можно и их детям имплантировать плату. Но одна из основополагающих наших заповедей гласит: правом на имплантант обладает только рождённый от кланера. Мы не гонимся за количеством кланеров, нам важно качество.
Мы привыкли считать всех некланеров низшими существами, которых и людьми-то называть нельзя – в лучшем случае организмами. Мы каждый день видим своё превосходство над ними. Ну и что с того, что оно получено благодаря лучшей подготовке в детстве и имплантанту? Это реальность, с которой нельзя не считаться.
Я иногда думаю: а ведь и до Апокалипсиса человеком называли не всякого! Обычно только тех, кто получал хорошее образование, совершенствовал свой мозг... Да, они бы были с нами на равных – не считая, конечно, возможностей, обусловленных имплантантом. В наше же время кто сравнится с кланерами в умственном развитии? Очень и очень немногие! Это я и имею в виду, когда говорю о людях-организмах. Вот и выходит, что предпочтительнее общаться с нашим врагом-кланером, чем с обычными человекообразными. Последние ощущают свою общность как исключительную уязвимость и стремятся слиться в какое-нибудь маленькое сообщество. Они боятся быть одинокими – эти слабые, глупые люди. Кланеры же, наоборот, привыкли сознавать свою элитарность.
Я думаю, что смог бы ужиться с большинством тех, кто населял землю до Апокалипсиса. Сегодня перед нами совсем другой биологический вид. Доброта, уважение и милосердие уничтожены, правят миром жестокость и ненависть. Поэтому некоторые наши поступки, которые старшему поколению кажутся аморальными, на самом деле вовсе не таковы. Просто старшие судят нас применительно к тому времени, когда они воспитывались. Но нам достались другие условия и другой мир.
Теперь лишь в Клане мы имеем подобие прошлой жизни, только кланеры внимательны друг к другу. Мир нельзя построить на любви к ближнему – мы построили его на уважении. Лишь в родных пенатах меня видят настоящим, без привычной маски. Вне Клана – я таков, каким заставляет быть мир. Скучно всегда играть одну и ту же роль – потому у меня много масок.
Клан приказал уничтожить изобретателя и его изобретение. Люди никогда не узнают о том, что можно переносить разум живого человека на цифровой носитель. Они могут только мечтать об этом. Так было уже не раз: Клан следит за всем, что происходит в мире, пресекая в зародыше то, что ему не нравится. Клан приказал – и я убью изобретателя, хотя даже не знаю его и не чувствую к нему ненависти. Просто так решил Клан.
Задумайся об этом, Митер. Мы поступаем так, как нам предписывает Клан, не потому, что жёстко связаны приказом, а потому что нас воспитали считать все решения Клана единственно правильными и справедливыми. Клан мудр и дальновиден. Его сила – это наша сила. Его судьба – это наша судьба...
Сигнал о запросе на связь вывел меня из задумчивости.
– Ты сейчас пишешь письмо Митеру? – спросил Анри. – Передай ему мою сердечную благодарность. Ничто не сравнится с удовольствием от беседы с хорошим человеком. А ты себе сделал копию подарка?
– Да. Просто чтобы ещё раз поговорить с Натой, проститься. Потом стёр.
Спасибо тебе ещё раз, Митер. Отпечаток сознания Наты, который ты нам прислал, – это самый ценный подарок из всех, какие я получал. Она была хорошим товарищем, и я от всей души желаю тебе скорее найти способ перевода сознания из компьютера на имплантант. Анри удалил с ноута своё виртуальное создание, теперь там будет жить Ната. Ты не обидишься, Митер?..
– Надо бы нам к Кверу зайти... Представишь ему старого приятеля... Самое плохое в новом физическом носителе – необходимость заново устанавливать контакты со знакомыми людьми, опять приобретать их дружбу... – делится сокровенными мыслями Анри. – Так как, ты готов? Меня одного он ведь не впустит, этот конспиратор?
– Договорились. Через десять минут на углу дома. Чёрт, придётся ехать в подземке. Ненавижу общественный транспорт.
– Ладно, до встречи. Link aborted...
Никаких шикарных костюмов – простые чёрные джинсы, чёрный балахон и кожаная куртка с косым воротником. Holtzer&Shultz скрыт во внутренней кобуре под правой подмышкой. На голову – замшевый берет. Всё как обычно. Максимум удобства и практичности.
Из ящика стола выгреб кучу разных дисков, проводков и разобранных плат, минуты две распихивал всё по карманам куртки. За что люблю вещи – так это за наличие огромного количества карманов. Мои диски, провода и платы уместились, не выпирая и не мешая. Оправив куртку и немного повертевшись на месте, я убедился, что до пистолета дотянуться легко, ничто не стесняет движений.
Когда я вышел к условленному месту, золотая стрелка на моих часах показала, что я, как всегда, не изменил своей пунктуальности и пришел вовремя. Выплывшая из темноты фигура подтвердила, что и Анри остался таким же точным. Отлично. Некоторые люди думают, что им позволено опаздывать, и очень удивляются, когда обнаруживают, что я никого не жду дольше 15 минут.
– Прювет... – Анри вышел под свет яркого уличного фонаря.
Я молча приветствовал его затянутой в чёрную перчатку рукой, и мы без лишних слов двинулись в путь.
Три часа дня. Город ещё не активизировался: люди либо сидят на работе, либо только недавно проснулись после ночных оргий. Небо уже сменило цвет с утреннего тёмно-серого на почти чёрный, иногда можно различить голубоватые переливы защитного купола над полисом.
Глубокое, бесконечное небо... Если в него долго смотреть, запрокинув голову, вглядываться в этот кусочек, не закрытый громадами зданий, то может показаться, что на самом деле падаешь в него. В такие моменты начинаешь ощущать, что наша планета и вправду вертится...
Мы шли с Анри быстрым шагом, надеясь миновать большую часть пути до столпотворения. Нижние этажи – словно световые мечи: там либо вестибюли, либо витрины – в любом случае всё блестит и переливается.
Говорили о каких-то пустяках: обсуждали преимущества проца ALLiD над процами фирмы ITON. Анри советовал мне поставить на второй комп пару дополнительных кулеров на основе жидкого азота. На это я резонно возражал, что комп и так занимает много места – прямо какой-то короб по сравнению с изящным ноутом. В современных системах охладительные агрегаты занимают иногда больший объём, чем обслуживаемая ими мощнейшая аппаратура.
Через десять минут мы были в вестибюле подземки. Сине-серые тона его оформления и освещения всегда вызывают во мне неприятные ощущения. Ну, тут хотя бы относительно чисто, и воздух довольно свеж. Некоторые другие станции я совершенно не мог выносить. Здесь, по счастью, мало пассажиров. Район респектабельный, и большинство жителей предпочитает собственные автомобили.
Мы проехали несколько станций в практически пустом вагоне, не пожелав присесть на тёмно-синие жёсткие сиденья. Редкие попутчики неодобрительно смотрели на молодых людей в хороших костюмах, стоявших рядом с нами. На нас с Анри никто не обращал внимания. Всё правильно – многие теперь носят кожаные куртки. Но вряд ли в подземке сыщется знаток, способный определить, что наши сделаны из настоящей кожи, а это автоматически поднимает цены в десять раз. Вдобавок – из самой мягкой кожи, которая не скрипит, что тоже немаловажно в смысле стоимости.
Уже перебравшись на линию В, мы услышали по репродуктору неприятный дребезжащий голос: «Внимание! На станции В-14 поезд останавливаться не будет. Временный запрет связан с беспорядками в городе в районе станции. Просьба соблюдать спокойствие. Полиция ведёт операцию по уничтожению преступных элементов. Постарайтесь не появляться в этом районе в течение суток». Я повернул лицо к Анри, он усмехнулся:
– Обычная история. Массовая перестрелка. Пара банд делит территорию.
Я только кивнул в ответ и запустил с переносного харда одну из своих любимых песен. Меланхолическая вязь мелодии, много густых, протяжных аккордов, появляющиеся и затухающие гудки... Да, это несравненный Morphin, жутко медитативный, бесконечно печальный Morphin...
...Sharks patrol these waters,
Sharks patrol these waters...
Don't let your finger dangle into the water,
Stay in your lifeboats, people...
Sharks patrol these waters...
Sharks patrol these waters...[7]
...Анри тоже слышит через свою плату мелодию, льющуюся из моего харда. Он согласно улыбается и прищёлкивает пальцами.
Наша станция – В-15...
Как ужасно скрежещут поезда в подземке... Администрация полиса, видимо, считает так: те, у кого есть деньги, обычно ездят на собственных машинах, а о тех, у кого денег на машину нет, не стоит и беспокоиться... Нет, никогда нам не дождаться чистых, светлых, бесшумных поездов...
Мы с интересом наблюдаем пару мгновений за станцией В-14, мимо которой поезд проносится без остановки. Промелькнула толпа людей с горящими от животного страха глазами. Снуют полицейские – в чёрной броне, кислородных шлем-масках, с тяжёлыми автоматами в руках. Поезд заглушает своим гулом все звуки, но сознание с готовностью домысливает крики и глухую пальбу, доносящиеся с поверхности...
Световое пятно станции В-14 снова сменяется мраком, напоминая к чему-то старую легенду о проклятом поезде. Ты, наверно, тоже слышал, Митер, «показания очевидцев», которые видели, как к станции подходил обычный поезд, в него салились пассажиры, и всё это пропадало, неизвестно куда. А на других станциях потом другие «свидетели» замечают проносящийся без остановок призрак и поражённые ужасом лица, прильнувшие к стёклам... Такие поезда появляются на разных линиях примерно раз в месяц, вызывая кучу репортажей и газетных публикаций...
На станции В-15 из всего поезда вышли только мы. Очень дрянная станция – одна из самых грязных и тёмных в полисе. Тусклые лампы в проволочных сетках освещали обрывки газет и разорванные коробки, носимые туда-сюда ветром тоннелей. Не хватало только крыс из канализационной системы города.
Кстати, до Апокалипсиса звучали прогнозы, что крысы – единственные живые существа, которые переживут возможный катаклизм. Ошибочка вышла. Крысы эволюционировали. Сказались способность поедать друг друга при недостатке пиши, а также радиация. По сравнению с сегодняшними крысами те, прежние, показались бы добрейшими пушистыми зверьками. Регулярно специальное подразделение полиции полиса отправляется под землю с огнемётами. К большинству ядов и отравляющих газов у крыс иммунитет, а к новым они его моментально вырабатывают, так что единственное спасение – напалм.
К счастью, я уже так много видел в этой жизни, что привык абстрагироваться от грязи. Тем более что любая станция всё равно приятнее дребезжащего вагона.
Скрипящие решётчатые дверцы, серые ступени, неизвестно кем исцарапанные... Полис встретил нас пронизывающим до костей ветром. Где-то за домами, в районе В-14, до которого отсюда пятнадцать минут хода, надрывались полицейские сирены: город стонал за нашей спиной.
Пока идём, я расскажу тебе, Митер, про человека, к которому мы направляемся. Его зовут Квер. Это, конечно, псевдоним, настоящего имени не знает никто. Квер – единственный из обычных людей, кого я могу назвать своим другом. Он – компьютерный гений, мой бессменный поставщик, к которому я обращаюсь, когда надо прикупить что-нибудь для компа: Квер достаёт всё, что угодно, и продаёт недорого. Он может, наверное, устранить любую поломку.
Но основное его занятие – не торговля оборудованием и не помощь друзьям. Ты сам поймёшь, чем он зарабатывает на жизнь. Пока лишь намекну, что полиция Мидиаполиса дорого бы дала за его адресок.
Квер – просто уникальный человек. Единственный из всех, кого я знаю, кто не знаком с чувствами зависти, ненависти, ревности, мести... Как мог он выжить среди всех остальных, готовых рвать друг друга зубами?
Квер всегда поймёт и всегда порадуется за другого. Он – настоящее сокровище, и даже в Shaqe играет лишь немного хуже нас с Анри!
Но и общаясь с ним, я тоже надеваю маску... Играю роль меланхоличного человека – в меру весёлого и неплохо разбирающегося в компьютерах, у которого мало проблем и ещё меньше причин быть недовольным жизнью...
Тёмные переулки не более обитаемы, чем станция подземки, с которой мы выбрались на поверхность, а автобуса на ветхой остановке можно было ждать до утра. Районы В-8-В-20 могли считаться респектабельными разве что лет пятнадцать назад, когда их только построили. Теперь же здесь селятся те, у кого нет денег на приличную квартиру, а также те, кто избегает ненужного внимания общества. Здесь все магазины похожи на тот, что был рядом со станцией – там мы с Анри купили по бутылочке газировки, чтобы веселее было идти – одноликие коробки с прилавками и ярко освещёнными витринами. Продавцы в них пронизывают каждого покупателя глазами насквозь, а из приличной еды есть только пирожки с мясом неизвестного происхождения.
Через десять минут блуждания по закоулкам мы постучали в ржавую металлическую дверь подвала одного из домов. Из прикреплённого к двери двумя блестящими болтами динамика раздался бодрый голос Лестера:
– Hay, menz. Antey, wat da peper zer wis U? (Привет, чуваки. Антей, что за перец там с тобой?)
– It's Corax, a trend da ya. Chill out, Lester, hi's da cul hosser. Com'on, laisse nus in! (Да это же Коракс, мой камрад. Успокойся, Лестер, он хороший человек. Давай, впускай нас!) – ответил я, повернувшись к скрытой в темноте видеокамере.
Анри-Коракс изобразил улыбку и помахал дружественно рукой.
В двери что-то щёлкнуло, и открылся проход в тёмный коридор. Когда дверь за Анри закрылась, включился свет. На какое-то мгновение мы ослепли – да, отличная мера предосторожности! Непрошеный гость сразу оказывается обезоруженным!
Мы прошли в комнату, где нас встретили Квер и его команда.
Квер – очень худой, выше меня на голову. Несмотря на худобу, обладает немалой физической силой. Иногда мне кажется, что стальные мышцы прячутся внутри его костей. Он, как обычно, одет в облегающий фиолетовый (это его любимый цвет) комбинезон с пластиковыми вставками на груди и плечах, на массивном поясе – набор маленьких отвёрток и всевозможных инструментов, включая пачку дисков первой необходимости. Он улыбнулся, завидев меня... Да что там – он всегда улыбается! Незнакомец может подумать, что Квер – сущий добряк, которого легко обвести вокруг пальца. Однако, скажу тебе по секрету, Митер, Квер необыкновенно собран и целеустремлён, в сложных ситуациях – быстр и решителен. Вовсе не за красивые глазки он стал главарём своей банды.
Лестер – ближайший помощник Квера – совершенно обычный молодой паренёк: стандартное лицо, незапоминающийся голос, в меру добр, в меру трудолюбив... Единственное, что сразу привлекает в нём внимание, – это уши, которые торчат на его коротко стриженной голове, словно плавники гигантской рыбы. Он и подвижен, будто рыба в воде! Надо видеть, как порхают его пальцы над клавиатурой, как ловко он находит неожиданные решения!..
Эмили – высокая темноволосая девушка в шикарной кожаной одежде – копалась во внутренностях компьютера. Она лишь приподняла голову на звук наших шагов, кивнула и тут же погрузилась снова в сплетение проводков, торчавших из распотрошённого системного блока. Несколько плат, извлеченных из чрева блока, лежали на пустых пластиковых коробках. Эмили ковырялась каким-то маленьким инструментом в одной из них, время от времени поглядывая на монитор. Мерцание его то усиливалось, то уменьшалось, не желая пропадать полностью.
Комната, в которую мы попали, освещалась синеватыми лампами, висевшими под потолком по всему периметру. Стены носили следы мощных уларов чем-то металлическим. Кое-где виднелись странные надписи – как будто писавший внезапно узнал важные сведения, но под рукой не оказалось ничего, чтобы зафиксировать их...
Вокруг находилось, по крайней мере, десять компов разной степени собранности. Стояли они на обычных чёрных столах, весьма удобных для работы. Имелись в комнате и четыре кресла на колесиках: в них легко перемешаться от компьютера к компьютеру, не вставая. На полу валялись всевозможные пакетики и пакеты, полупустые бутылки с газировкой и алкогольными напитками, а в углу живописно громоздились пустые коробки.
Я усмехнулся: не будь Эмили, обитатели этого помещения просто утонули бы в мусоре, потому что ленивы во всём, что не касается их электронных друзей.
Квер, отвернувшийся от своего компа, подкатил к нам на кресле с самой дружелюбной улыбкой, на какую только был способен:
– Hay, menz! It's great to see ya. Parlez me da trend da tu, Antey, I wanna nou hi'wel! (Привет, друзья! Мне очень приятно, что вы ко мне зашли. Жду не дождусь, когда ты мне расскажешь про своего друга, Антей!)
Я раскрыл ему военную тайну, рассказав, что Коракс – большой мой друг, которому я верю, как самому себе, что он был большим другом Анри и поселился в квартире Анри, потому что тот завещал её именно ему. Анри, стоявший за моим левым плечом, предпринимал отчаянные попытки не рассмеяться, глядя на кивающего сочувственно Квера.
– Oki, ya can calc da me. Any time, anizin (Хорошо. Ты можешь целиком рассчитывать на меня), – сказал Квер Анри. – Wanna some hardware? I can get any! (Может, хочешь какое-нибудь оборудование для компа? Достану любое!)
Я отдал Кверу всё, что принёс по договорённости, и сообщил, что пришёл за кулером, потому что старый совсем испортился и больше гремит, чем охлаждает проц. Кулер нашёлся в шкафу у Лестера, и я быстренько откачал ему сотню кредитов (это вполне божеская цена: в фирменных салонах такие кулеры улетают по полторы сотки). Заодно, как бы невзначай, я расспрашивал Квера о городских новостях. Мы с Анри сидели на коробках, пили газировку и слушали нескончаемый поток информации, исходивший от Квера.
Начав с краткой характеристики недавно появившейся на компьютерном рынке аппаратуры, он продолжил сведениями о взломе системы выборов в администрацию полиса, потом рассказал о глючной карточке, которая ему недавно попалась, похвалил меня за пару новых миров, выложенных в Сеть на прошлой неделе, и наконец замолк. Только и ждавший этого момента Анри спросил, не слышал ли Квер чего интересного по работам над копированием разума человека в компьютер. Тот пожал плечами и посоветовал обратиться к Эмили.
Девушка на миг оторвалась от своей работы и, хитро подмигнув, заявила, что с удовольствием нам поможет, если только у нас ещё осталась газировка. «Ещё как осталась!» – ответил я, быстро допивая свою и отбирая бутылку у Анри.
«In a freim (Я мигом)!» – Эмили отложила плату и отключила свой полуразобранный комп. Взмахнув приглашающе рукой, она пошла в соседнюю комнату, где стоял самый мощный, наверное, в полисе агрегат. Рядом с ним поддерживалась стерильная чистота, а порядок, в котором лежали диски и оборудование, сразу говорил о том, кому всё это принадлежит. Пока мы волокли пару кресел из главной комнаты, Эмили налила себе газировки, достав из серого шкафчика матовый синий стакан.
Загрузив операционную систему, Эмили подключилась к общей базе данных, куда сбрасывали информацию все хакерские группы полиса. Любой парень из отдела сетевой безопасности отдал бы правый глаз за возможность хотя бы час в ней покопаться. Ты будешь смеяться, Митер, но даже я не смог дорваться до неё. Они пользуются какой-то маломощной передающей системой, в которой передатчики соединены с основным сервером по-старинке – проводами. Так что войти в базу можно только с нескольких терминалов во всём полисе. Ломать систему, чтобы подключиться – слишком хлопотно. Да и защита у них совсем не слабая. Остаётся только вздыхать, глядя на богатство информации, до которого руки коротки дотянуться.
На свою дверь я поставил нейрозамок. Конечно, никакая дверь не устоит против взрыва, но, учитывая, что я живу в приличном районе, подрывникам придётся обеспокоиться тем, чтобы заранее предусмотреть бесплатные места для полиции, которая обязательно явится на этот спектакль.
После того как Анри придумал устройство, без труда взламывающее любую систему, основанную на пластиковых карточках, пришлось поразмышлять, прежде чем я сделал выбор.
О механических и кодовых замках речь, как ты понимаешь, даже не шла.
Входные системы, сканирующие сетчатку глаза, анализирующие отпечаток ладони или произнесённую фразу, ненадёжны и неудобны. Во-первых, кланеры иногда меняют свои физические носители, во-вторых, при необходимости нельзя открыть доступ другому, находясь далеко от двери.
Мой нейрозамок устроен совсем по иному принципу, исключающему возможность проникновения внутрь не-кланера. Дело в том, что для его отпирания требуется сбросить по беспроводному входу заранее заложенный образ. Ни одна программа на это не способна. Даже другой кланер, зная в принципе мою кодовую картинку, не сможет войти в дверь.
Например, это бокал с изумрудным напитком. Но точный оттенок цвета жидкости, толщину и прозрачность стекла ёмкости, расположение пузырьков угадать просто немыслимо. Если я хочу, чтобы кто-то вошёл, сбрасываю ему свой образ, переводя его в цифры и символы. Я могу отослать шифр даже в виде обычного сообщения на коммуникатор. Кланер способен восстановить мой образ, и дверь откроется.
Здесь, как видишь, использована идея виртуальности. Компьютер воспринимает лишь комбинации цифр (даже не цифр, если быть точнее, а электрических импульсов}. Человек же переводит цифры в образы, пользуясь программами, работающими с подсознанием. В конечном счете, всё – лишь импульсы. Электрические импульсы внутри процессора или человеческого мозга. От одного провода к другому, от дендрита к аксону.
Мы, Нейроманты, насколько я понимаю принцип действия нашего имплантанта, используем зашитую в память платы программку, автоматически переводящую образы в цифры и наоборот.
Вспомни, Митер: «погружаясь» при взламывании программы, мы видим то потоки цифр, то сияние, то скрещивающиеся клинки света... Что это, как не конкретные цифры, принявшие вид, воспринимаемый человеческим разумом? Решив задачу, мозг с помощью имплантанта трансформирует их обратно в цифровой код, удобный для компьютера.
Взаимодействие платы и мозга влияет на подчинённые подкорку и психологию. Поэтому я утверждаю, что мы представляем собой другой биологический вид по сравнению с обычными людьми. Вопрос только – биологический ли?
Мы изначально, с самого первого дня сознательного существования в соединении с имплантантом, не можем стать такими же, как люди. Воспитание и учёба кланера заполнены тренировками по контролю платы, по использованию всех её возможностей, которые иногда кажутся безграничными. Безумный старик Альфред Ла Норд, изобретатель платы, был по легенде слеп, когда создавал её, и мог подключаться к компьютеру лишь напрямую, через нервы. Он заплатил за это тем, что лишился всякой возможности двигаться, зато ему покорилась виртуальность. По его замыслу, из бункеров, где укрылась от радиации наземного мира горстка спасшихся, должны были выйти уже не люди, а более совершенные создания.
И всё же пока люди нам необходимы...
Ты ведь не знаешь, Митер, что стало с детьми, которых ты спас в Даунполисе? Я расскажу тебе, поскольку по статусу в Клане имею более широкий доступ к информации.
Ты никогда не задумывался, откуда мы берём физические носители, в которые вставляем платы, переселяя разум и сознание погибших кланеров? Думаешь, здесь замешано клонирование или выращивание эмбрионов в пробирках? Инкубаторы?
Спешу тебя огорчить: клонирование и всякие генетические штучки – это к Бионам... Мы такими вещами не занимаемся. Мы выращиваем физические носители, а потом стираем их память и вставляем платы кланеров. До операции они живут в специально отведённом комплексе, ничего не зная об окружающем мире. Даже то немногое, что остаётся у них от первых лет жизни, затем стирается и заменяется фальшивыми воспоминаниями. Мы работаем с их мозгами, словно с жёсткими дисками, по своему усмотрению закладывая нужную информацию. Есть у нас физические носители на любой вкус, любого пола и возраста. Выбирай, кого хочешь... Знаешь, многие дети родились уже в этом белостенном комплексе...
Аморально? Компьютеры не знают слова «мораль».
Жестоко? Мы не чувствуем к ним ненависти, наоборот, они живут лучше, чем 90% людей на поверхности.
Мы формируем их тела, не заботясь об уме: всё равно управлять этими физическими оболочками будут наши платы. Нет, люди нам исключительно полезны, потому что после каждого перерождения кланер всё меньше и меньше боится смерти. Он, естественно, не стремится к ней – процесс привыкания к новому телу довольно неприятен. Но ведь всего не предусмотришь, и на все случаи жизни не застрахуешься.
Переродившиеся кланеры нам особенно ценны, и понятно желание дать им самые лучшие носители. Без изъянов и физических недостатков. С такой внешностью, какая понравится.
Те, кого мы выращиваем в Клане, принадлежат нам целиком, до последней клетки. Ты думаешь, это несправедливо по отношению к ним? Давай разберёмся.
На поверхности средняя продолжительность жизни – 40 лет. Максимальная зарегистрированная – 60. Сказывается плохое питание, сказывается воздух, не до конца очищаемый от вредных примесей, и многое другое...
А в нашем питомнике пока никто ещё не умер от старости!
Из 47 лет после Апокалипсиса мы как минимум четыре десятилетия занимаемся выращиванием физических носителей. Кандидаты хорошо питаются и постоянно тренируются, поэтому кланеры для возрождения получают сильные, здоровые тела.
Ты можешь возразить: почему бы не брать случайных людей с улицы? Но там нельзя найти ни одного, кто был бы полностью здоров! Возьми даже нас. Когда я иду по полису, мне кажется, что я физически ощущаю, как с каждым вдохом вредные частицы, незримо присутствующие в воздухе, оседают во мне.
Некому нас винить за то, что мы выращиваем людей, как бездушный материал. Мы не признаём за этими организмами права на самостоятельную жизнь. Иногда высказывались предложения, что можно и их детям имплантировать плату. Но одна из основополагающих наших заповедей гласит: правом на имплантант обладает только рождённый от кланера. Мы не гонимся за количеством кланеров, нам важно качество.
Мы привыкли считать всех некланеров низшими существами, которых и людьми-то называть нельзя – в лучшем случае организмами. Мы каждый день видим своё превосходство над ними. Ну и что с того, что оно получено благодаря лучшей подготовке в детстве и имплантанту? Это реальность, с которой нельзя не считаться.
Я иногда думаю: а ведь и до Апокалипсиса человеком называли не всякого! Обычно только тех, кто получал хорошее образование, совершенствовал свой мозг... Да, они бы были с нами на равных – не считая, конечно, возможностей, обусловленных имплантантом. В наше же время кто сравнится с кланерами в умственном развитии? Очень и очень немногие! Это я и имею в виду, когда говорю о людях-организмах. Вот и выходит, что предпочтительнее общаться с нашим врагом-кланером, чем с обычными человекообразными. Последние ощущают свою общность как исключительную уязвимость и стремятся слиться в какое-нибудь маленькое сообщество. Они боятся быть одинокими – эти слабые, глупые люди. Кланеры же, наоборот, привыкли сознавать свою элитарность.
Я думаю, что смог бы ужиться с большинством тех, кто населял землю до Апокалипсиса. Сегодня перед нами совсем другой биологический вид. Доброта, уважение и милосердие уничтожены, правят миром жестокость и ненависть. Поэтому некоторые наши поступки, которые старшему поколению кажутся аморальными, на самом деле вовсе не таковы. Просто старшие судят нас применительно к тому времени, когда они воспитывались. Но нам достались другие условия и другой мир.
Теперь лишь в Клане мы имеем подобие прошлой жизни, только кланеры внимательны друг к другу. Мир нельзя построить на любви к ближнему – мы построили его на уважении. Лишь в родных пенатах меня видят настоящим, без привычной маски. Вне Клана – я таков, каким заставляет быть мир. Скучно всегда играть одну и ту же роль – потому у меня много масок.
Клан приказал уничтожить изобретателя и его изобретение. Люди никогда не узнают о том, что можно переносить разум живого человека на цифровой носитель. Они могут только мечтать об этом. Так было уже не раз: Клан следит за всем, что происходит в мире, пресекая в зародыше то, что ему не нравится. Клан приказал – и я убью изобретателя, хотя даже не знаю его и не чувствую к нему ненависти. Просто так решил Клан.
Задумайся об этом, Митер. Мы поступаем так, как нам предписывает Клан, не потому, что жёстко связаны приказом, а потому что нас воспитали считать все решения Клана единственно правильными и справедливыми. Клан мудр и дальновиден. Его сила – это наша сила. Его судьба – это наша судьба...
Сигнал о запросе на связь вывел меня из задумчивости.
– Ты сейчас пишешь письмо Митеру? – спросил Анри. – Передай ему мою сердечную благодарность. Ничто не сравнится с удовольствием от беседы с хорошим человеком. А ты себе сделал копию подарка?
– Да. Просто чтобы ещё раз поговорить с Натой, проститься. Потом стёр.
Спасибо тебе ещё раз, Митер. Отпечаток сознания Наты, который ты нам прислал, – это самый ценный подарок из всех, какие я получал. Она была хорошим товарищем, и я от всей души желаю тебе скорее найти способ перевода сознания из компьютера на имплантант. Анри удалил с ноута своё виртуальное создание, теперь там будет жить Ната. Ты не обидишься, Митер?..
– Надо бы нам к Кверу зайти... Представишь ему старого приятеля... Самое плохое в новом физическом носителе – необходимость заново устанавливать контакты со знакомыми людьми, опять приобретать их дружбу... – делится сокровенными мыслями Анри. – Так как, ты готов? Меня одного он ведь не впустит, этот конспиратор?
– Договорились. Через десять минут на углу дома. Чёрт, придётся ехать в подземке. Ненавижу общественный транспорт.
– Ладно, до встречи. Link aborted...
Никаких шикарных костюмов – простые чёрные джинсы, чёрный балахон и кожаная куртка с косым воротником. Holtzer&Shultz скрыт во внутренней кобуре под правой подмышкой. На голову – замшевый берет. Всё как обычно. Максимум удобства и практичности.
Из ящика стола выгреб кучу разных дисков, проводков и разобранных плат, минуты две распихивал всё по карманам куртки. За что люблю вещи – так это за наличие огромного количества карманов. Мои диски, провода и платы уместились, не выпирая и не мешая. Оправив куртку и немного повертевшись на месте, я убедился, что до пистолета дотянуться легко, ничто не стесняет движений.
Когда я вышел к условленному месту, золотая стрелка на моих часах показала, что я, как всегда, не изменил своей пунктуальности и пришел вовремя. Выплывшая из темноты фигура подтвердила, что и Анри остался таким же точным. Отлично. Некоторые люди думают, что им позволено опаздывать, и очень удивляются, когда обнаруживают, что я никого не жду дольше 15 минут.
– Прювет... – Анри вышел под свет яркого уличного фонаря.
Я молча приветствовал его затянутой в чёрную перчатку рукой, и мы без лишних слов двинулись в путь.
Три часа дня. Город ещё не активизировался: люди либо сидят на работе, либо только недавно проснулись после ночных оргий. Небо уже сменило цвет с утреннего тёмно-серого на почти чёрный, иногда можно различить голубоватые переливы защитного купола над полисом.
Глубокое, бесконечное небо... Если в него долго смотреть, запрокинув голову, вглядываться в этот кусочек, не закрытый громадами зданий, то может показаться, что на самом деле падаешь в него. В такие моменты начинаешь ощущать, что наша планета и вправду вертится...
Мы шли с Анри быстрым шагом, надеясь миновать большую часть пути до столпотворения. Нижние этажи – словно световые мечи: там либо вестибюли, либо витрины – в любом случае всё блестит и переливается.
Говорили о каких-то пустяках: обсуждали преимущества проца ALLiD над процами фирмы ITON. Анри советовал мне поставить на второй комп пару дополнительных кулеров на основе жидкого азота. На это я резонно возражал, что комп и так занимает много места – прямо какой-то короб по сравнению с изящным ноутом. В современных системах охладительные агрегаты занимают иногда больший объём, чем обслуживаемая ими мощнейшая аппаратура.
Через десять минут мы были в вестибюле подземки. Сине-серые тона его оформления и освещения всегда вызывают во мне неприятные ощущения. Ну, тут хотя бы относительно чисто, и воздух довольно свеж. Некоторые другие станции я совершенно не мог выносить. Здесь, по счастью, мало пассажиров. Район респектабельный, и большинство жителей предпочитает собственные автомобили.
Мы проехали несколько станций в практически пустом вагоне, не пожелав присесть на тёмно-синие жёсткие сиденья. Редкие попутчики неодобрительно смотрели на молодых людей в хороших костюмах, стоявших рядом с нами. На нас с Анри никто не обращал внимания. Всё правильно – многие теперь носят кожаные куртки. Но вряд ли в подземке сыщется знаток, способный определить, что наши сделаны из настоящей кожи, а это автоматически поднимает цены в десять раз. Вдобавок – из самой мягкой кожи, которая не скрипит, что тоже немаловажно в смысле стоимости.
Уже перебравшись на линию В, мы услышали по репродуктору неприятный дребезжащий голос: «Внимание! На станции В-14 поезд останавливаться не будет. Временный запрет связан с беспорядками в городе в районе станции. Просьба соблюдать спокойствие. Полиция ведёт операцию по уничтожению преступных элементов. Постарайтесь не появляться в этом районе в течение суток». Я повернул лицо к Анри, он усмехнулся:
– Обычная история. Массовая перестрелка. Пара банд делит территорию.
Я только кивнул в ответ и запустил с переносного харда одну из своих любимых песен. Меланхолическая вязь мелодии, много густых, протяжных аккордов, появляющиеся и затухающие гудки... Да, это несравненный Morphin, жутко медитативный, бесконечно печальный Morphin...
...Sharks patrol these waters,
Sharks patrol these waters...
Don't let your finger dangle into the water,
Stay in your lifeboats, people...
Sharks patrol these waters...
Sharks patrol these waters...[7]
...Анри тоже слышит через свою плату мелодию, льющуюся из моего харда. Он согласно улыбается и прищёлкивает пальцами.
Наша станция – В-15...
Как ужасно скрежещут поезда в подземке... Администрация полиса, видимо, считает так: те, у кого есть деньги, обычно ездят на собственных машинах, а о тех, у кого денег на машину нет, не стоит и беспокоиться... Нет, никогда нам не дождаться чистых, светлых, бесшумных поездов...
Мы с интересом наблюдаем пару мгновений за станцией В-14, мимо которой поезд проносится без остановки. Промелькнула толпа людей с горящими от животного страха глазами. Снуют полицейские – в чёрной броне, кислородных шлем-масках, с тяжёлыми автоматами в руках. Поезд заглушает своим гулом все звуки, но сознание с готовностью домысливает крики и глухую пальбу, доносящиеся с поверхности...
Световое пятно станции В-14 снова сменяется мраком, напоминая к чему-то старую легенду о проклятом поезде. Ты, наверно, тоже слышал, Митер, «показания очевидцев», которые видели, как к станции подходил обычный поезд, в него салились пассажиры, и всё это пропадало, неизвестно куда. А на других станциях потом другие «свидетели» замечают проносящийся без остановок призрак и поражённые ужасом лица, прильнувшие к стёклам... Такие поезда появляются на разных линиях примерно раз в месяц, вызывая кучу репортажей и газетных публикаций...
На станции В-15 из всего поезда вышли только мы. Очень дрянная станция – одна из самых грязных и тёмных в полисе. Тусклые лампы в проволочных сетках освещали обрывки газет и разорванные коробки, носимые туда-сюда ветром тоннелей. Не хватало только крыс из канализационной системы города.
Кстати, до Апокалипсиса звучали прогнозы, что крысы – единственные живые существа, которые переживут возможный катаклизм. Ошибочка вышла. Крысы эволюционировали. Сказались способность поедать друг друга при недостатке пиши, а также радиация. По сравнению с сегодняшними крысами те, прежние, показались бы добрейшими пушистыми зверьками. Регулярно специальное подразделение полиции полиса отправляется под землю с огнемётами. К большинству ядов и отравляющих газов у крыс иммунитет, а к новым они его моментально вырабатывают, так что единственное спасение – напалм.
К счастью, я уже так много видел в этой жизни, что привык абстрагироваться от грязи. Тем более что любая станция всё равно приятнее дребезжащего вагона.
Скрипящие решётчатые дверцы, серые ступени, неизвестно кем исцарапанные... Полис встретил нас пронизывающим до костей ветром. Где-то за домами, в районе В-14, до которого отсюда пятнадцать минут хода, надрывались полицейские сирены: город стонал за нашей спиной.
Пока идём, я расскажу тебе, Митер, про человека, к которому мы направляемся. Его зовут Квер. Это, конечно, псевдоним, настоящего имени не знает никто. Квер – единственный из обычных людей, кого я могу назвать своим другом. Он – компьютерный гений, мой бессменный поставщик, к которому я обращаюсь, когда надо прикупить что-нибудь для компа: Квер достаёт всё, что угодно, и продаёт недорого. Он может, наверное, устранить любую поломку.
Но основное его занятие – не торговля оборудованием и не помощь друзьям. Ты сам поймёшь, чем он зарабатывает на жизнь. Пока лишь намекну, что полиция Мидиаполиса дорого бы дала за его адресок.
Квер – просто уникальный человек. Единственный из всех, кого я знаю, кто не знаком с чувствами зависти, ненависти, ревности, мести... Как мог он выжить среди всех остальных, готовых рвать друг друга зубами?
Квер всегда поймёт и всегда порадуется за другого. Он – настоящее сокровище, и даже в Shaqe играет лишь немного хуже нас с Анри!
Но и общаясь с ним, я тоже надеваю маску... Играю роль меланхоличного человека – в меру весёлого и неплохо разбирающегося в компьютерах, у которого мало проблем и ещё меньше причин быть недовольным жизнью...
Тёмные переулки не более обитаемы, чем станция подземки, с которой мы выбрались на поверхность, а автобуса на ветхой остановке можно было ждать до утра. Районы В-8-В-20 могли считаться респектабельными разве что лет пятнадцать назад, когда их только построили. Теперь же здесь селятся те, у кого нет денег на приличную квартиру, а также те, кто избегает ненужного внимания общества. Здесь все магазины похожи на тот, что был рядом со станцией – там мы с Анри купили по бутылочке газировки, чтобы веселее было идти – одноликие коробки с прилавками и ярко освещёнными витринами. Продавцы в них пронизывают каждого покупателя глазами насквозь, а из приличной еды есть только пирожки с мясом неизвестного происхождения.
Через десять минут блуждания по закоулкам мы постучали в ржавую металлическую дверь подвала одного из домов. Из прикреплённого к двери двумя блестящими болтами динамика раздался бодрый голос Лестера:
– Hay, menz. Antey, wat da peper zer wis U? (Привет, чуваки. Антей, что за перец там с тобой?)
– It's Corax, a trend da ya. Chill out, Lester, hi's da cul hosser. Com'on, laisse nus in! (Да это же Коракс, мой камрад. Успокойся, Лестер, он хороший человек. Давай, впускай нас!) – ответил я, повернувшись к скрытой в темноте видеокамере.
Анри-Коракс изобразил улыбку и помахал дружественно рукой.
В двери что-то щёлкнуло, и открылся проход в тёмный коридор. Когда дверь за Анри закрылась, включился свет. На какое-то мгновение мы ослепли – да, отличная мера предосторожности! Непрошеный гость сразу оказывается обезоруженным!
Мы прошли в комнату, где нас встретили Квер и его команда.
Квер – очень худой, выше меня на голову. Несмотря на худобу, обладает немалой физической силой. Иногда мне кажется, что стальные мышцы прячутся внутри его костей. Он, как обычно, одет в облегающий фиолетовый (это его любимый цвет) комбинезон с пластиковыми вставками на груди и плечах, на массивном поясе – набор маленьких отвёрток и всевозможных инструментов, включая пачку дисков первой необходимости. Он улыбнулся, завидев меня... Да что там – он всегда улыбается! Незнакомец может подумать, что Квер – сущий добряк, которого легко обвести вокруг пальца. Однако, скажу тебе по секрету, Митер, Квер необыкновенно собран и целеустремлён, в сложных ситуациях – быстр и решителен. Вовсе не за красивые глазки он стал главарём своей банды.
Лестер – ближайший помощник Квера – совершенно обычный молодой паренёк: стандартное лицо, незапоминающийся голос, в меру добр, в меру трудолюбив... Единственное, что сразу привлекает в нём внимание, – это уши, которые торчат на его коротко стриженной голове, словно плавники гигантской рыбы. Он и подвижен, будто рыба в воде! Надо видеть, как порхают его пальцы над клавиатурой, как ловко он находит неожиданные решения!..
Эмили – высокая темноволосая девушка в шикарной кожаной одежде – копалась во внутренностях компьютера. Она лишь приподняла голову на звук наших шагов, кивнула и тут же погрузилась снова в сплетение проводков, торчавших из распотрошённого системного блока. Несколько плат, извлеченных из чрева блока, лежали на пустых пластиковых коробках. Эмили ковырялась каким-то маленьким инструментом в одной из них, время от времени поглядывая на монитор. Мерцание его то усиливалось, то уменьшалось, не желая пропадать полностью.
Комната, в которую мы попали, освещалась синеватыми лампами, висевшими под потолком по всему периметру. Стены носили следы мощных уларов чем-то металлическим. Кое-где виднелись странные надписи – как будто писавший внезапно узнал важные сведения, но под рукой не оказалось ничего, чтобы зафиксировать их...
Вокруг находилось, по крайней мере, десять компов разной степени собранности. Стояли они на обычных чёрных столах, весьма удобных для работы. Имелись в комнате и четыре кресла на колесиках: в них легко перемешаться от компьютера к компьютеру, не вставая. На полу валялись всевозможные пакетики и пакеты, полупустые бутылки с газировкой и алкогольными напитками, а в углу живописно громоздились пустые коробки.
Я усмехнулся: не будь Эмили, обитатели этого помещения просто утонули бы в мусоре, потому что ленивы во всём, что не касается их электронных друзей.
Квер, отвернувшийся от своего компа, подкатил к нам на кресле с самой дружелюбной улыбкой, на какую только был способен:
– Hay, menz! It's great to see ya. Parlez me da trend da tu, Antey, I wanna nou hi'wel! (Привет, друзья! Мне очень приятно, что вы ко мне зашли. Жду не дождусь, когда ты мне расскажешь про своего друга, Антей!)
Я раскрыл ему военную тайну, рассказав, что Коракс – большой мой друг, которому я верю, как самому себе, что он был большим другом Анри и поселился в квартире Анри, потому что тот завещал её именно ему. Анри, стоявший за моим левым плечом, предпринимал отчаянные попытки не рассмеяться, глядя на кивающего сочувственно Квера.
– Oki, ya can calc da me. Any time, anizin (Хорошо. Ты можешь целиком рассчитывать на меня), – сказал Квер Анри. – Wanna some hardware? I can get any! (Может, хочешь какое-нибудь оборудование для компа? Достану любое!)
Я отдал Кверу всё, что принёс по договорённости, и сообщил, что пришёл за кулером, потому что старый совсем испортился и больше гремит, чем охлаждает проц. Кулер нашёлся в шкафу у Лестера, и я быстренько откачал ему сотню кредитов (это вполне божеская цена: в фирменных салонах такие кулеры улетают по полторы сотки). Заодно, как бы невзначай, я расспрашивал Квера о городских новостях. Мы с Анри сидели на коробках, пили газировку и слушали нескончаемый поток информации, исходивший от Квера.
Начав с краткой характеристики недавно появившейся на компьютерном рынке аппаратуры, он продолжил сведениями о взломе системы выборов в администрацию полиса, потом рассказал о глючной карточке, которая ему недавно попалась, похвалил меня за пару новых миров, выложенных в Сеть на прошлой неделе, и наконец замолк. Только и ждавший этого момента Анри спросил, не слышал ли Квер чего интересного по работам над копированием разума человека в компьютер. Тот пожал плечами и посоветовал обратиться к Эмили.
Девушка на миг оторвалась от своей работы и, хитро подмигнув, заявила, что с удовольствием нам поможет, если только у нас ещё осталась газировка. «Ещё как осталась!» – ответил я, быстро допивая свою и отбирая бутылку у Анри.
«In a freim (Я мигом)!» – Эмили отложила плату и отключила свой полуразобранный комп. Взмахнув приглашающе рукой, она пошла в соседнюю комнату, где стоял самый мощный, наверное, в полисе агрегат. Рядом с ним поддерживалась стерильная чистота, а порядок, в котором лежали диски и оборудование, сразу говорил о том, кому всё это принадлежит. Пока мы волокли пару кресел из главной комнаты, Эмили налила себе газировки, достав из серого шкафчика матовый синий стакан.
Загрузив операционную систему, Эмили подключилась к общей базе данных, куда сбрасывали информацию все хакерские группы полиса. Любой парень из отдела сетевой безопасности отдал бы правый глаз за возможность хотя бы час в ней покопаться. Ты будешь смеяться, Митер, но даже я не смог дорваться до неё. Они пользуются какой-то маломощной передающей системой, в которой передатчики соединены с основным сервером по-старинке – проводами. Так что войти в базу можно только с нескольких терминалов во всём полисе. Ломать систему, чтобы подключиться – слишком хлопотно. Да и защита у них совсем не слабая. Остаётся только вздыхать, глядя на богатство информации, до которого руки коротки дотянуться.