Страница:
Я бросил короткое проклятие в адрес негодяев, которые испортили мне тихую ночную прогулку. Чего ради они на меня напали? Дробовик и одежда выдают их принадлежность к среднему классу. Следовательно, дело не в деньгах и уж, конечно, не в отчаянии загнанных нищетой в угол бедняков. Скорее всего это первое их нападение, не мудрено, что оно печально закончилось для них самих. Действительно, лишь новички могут занять такую неудачную позицию. Парню со штырём следовало бы спрятаться за углом, но он решил не полагаться на слух и наблюдать за жертвой лично. Второй же, вместо того, чтобы встать рядом с товарищем, зашёл со спины. Это было выгодно в смысле неожиданности, но совершенно глупо в смысле тактики – ведь если б ему довелось открыть огонь, он неминуемо зацепил бы дробью и своего подельника...
Я ничуть не жалел о совершённом двойном убийстве. Жаль было те несколько орешков, которые просыпались из моего пакетика на землю, когда я резко обернулся для стрельбы.
Попав из темноты на оживлённое шоссе, я перешёл в другой район города по величественному мосту. Этот мост, ярко освещенный прожекторами, вполне мог бы служить олицетворением мощи и слабости людей: его массивные стальные опоры и сплетающиеся над головами прохожих металлические балки были свидетелями множества самоубийств. Под мостом не бурлила река – там грохотала двенадцатирядная дорога с пределом скорости 90 километров. Так что смерть имела как бы двойную гарантию: во-первых, высота сооружения, во-вторых – чадящий автопоток, не прекращавшийся ни днём, ни ночью.
Мне не понравился этот мост. До самых верхних балок прожекторы не доставали, и потому возникало ощущение незавершённости конструкции, ощущение её тайного разрушения на необозримой высоте...
Автомобили ездили по мосту слишком часто, а многочисленные прохожие слишком громко разговаривали. Было бы неплохо побывать здесь поздно ночью, дабы спокойно полюбоваться панорамой полиса – скоплением шпилей, башенок, угрюмых каменных гигантов и парящих арок...
Я заказал в полукруглом баре горячий чай – продрог после долгой прогулки, несмотря на плащ, – и какое-то мясное блюдо с картошкой. Повар от души полил пищу таким количеством соуса, что я даже засомневался: почувствую ли какой-нибудь иной вкус?
Заметив в уголке свободный столик, я направился туда со своим подносом. Антей не любит острой пищи –странный человек! Зато конфеты и леденцы пачками он ест. Я вовсе не пропагандирую лечебные свойства перца – в конце концов есть и другие специи, не такие жгучие, однако придающие блюду пикантность... Речь о другом: с приправами можно съесть даже совершенно невкусное кушанье. Можно, конечно, столоваться в шикарных ресторанах, где кутит великосветская элита – если средства позволяют, а официант готов брать плату за каждое своё слово. Так что выбор есть у любого.
Хлеб, которым меня тоже снабдили в довесок к порции, имел такой вид, будто его сначала вымочили в воде, а потом, не до конца просушив, пустили на раздачу. Блюдо же оказалось превосходным. Без спешки разжёвывая покрытый золотистой корочкой кусок картошки, я подумал, что так, наверное, и рождаются привязанности. Медленно, в такт звучащей за стеной музыке отрезая кусок мяса и отправляя его в рот, я решил, что сюда надо заглядывать почаще.
Внезапно ко мне присоседились двое молодых людей. Один из них, с вытянутым худым лицом, одетый в клетчатый зелёный пиджак поверх расстёгнутой тёмно-синей рубахи, принялся задавать мне вопросы, вроде того: где я купил свои ботинки? У какого мастера заказывал плащ? Где достал такую стильную рубашку? И прочее в том же духе... Даже его товарищу, видимо, было неловко присутствовать при этом «интервью», но парень положительно собрался обновить свой гардеробчик в стиле «а-ля Митер». Наконец, подстёгнутый моим грубым ответом, он оскорблённо удалился... Типичный представитель нового общества. Такие искренне считают, что главные достоинства мужчины – хорошо одеваться и производить прекрасное впечатление на других, не быть дерзким и резким, потрясать всех тактичностью, слыть любимцем дам и обаяшкой, а также, по возможности, сердцеедом... В «джентльменский набор» входят также требования руководствоваться компромиссами и следовать духу примирения...
Когда я расправился только с половиной порции, свободных мест в зале не осталось. Ко мне подсел странного вида мужчина: усы он сбрил, оставив, однако же, короткую бородку; волосы на голове также были сбриты, и обнажились неровности непропорционально большого черепа. Черты лица не потрясали безупречностью, но, напротив, отличались грубоватостью. Глубоко посаженные глаза в туманно-жёлтом полумраке клуба странно поблескивали. Уши плотно прижимались к голове и, как я вскоре убедился, имели особенность двигаться во время еды – будто непосредственно от них зависело пережёвывание пиши. Пухленькими пальчиками человек поставил на стол поднос с малюсенькой чашечкой дымящегося кофе и с чем-то, напоминающим батон хлеба, внутрь которого напихали салатных листьев и кусочков мяса, залив всё коричневым соусом, источавшим поистине чарующий запах.
Сев напротив, мой новый сосед деловито и споро расставил приборы, прихлебнул из чашечки кофе, придвинул к себе тарелку с «батоном», уперев её край в покрытый синим свитером живот, достал вилку и нож и принялся за еду. Ловко отрезав и отправив в рот несколько кусков своего кушанья, он поднял голову, встретился с моим внимательным взглядом и проговорил:
– Ma dir, tu so strily watta me, as tu wanna me dire smesin. (Милейший, вы так пристально смотрите на меня, как будто желаете что-то сказать.)
– Me jut luk da tos fud – me ne luked any sutbef. (Точнее, на ваше блюдо – никогда не видел ничего подобного.) – ответил я.
Он засмеялся резким тонким смехом и сообщил мне, что не помнит, как оно называется. То же самое я ему сказал насчёт своего, что рассмешило его ещё больше. Мы разговорились, быстро перейдя на родной язык собеседника. Я изучал его в Клане. Это был один из доапокалиптических языков, ныне принятый в качестве официального у Пауков. Как я уже рассказывал, самые богатые и преуспевающие люди общества – элита – сохраняют этот язык и многие другие в память о прошлом.
Непринуждённо беседуя, мы быстро покончили с едой и, откинувшись на мягкие спинки диванчиков, неторопливо попивали напитки. Ни к чему не обязывающий разговор о хороших клубах и ресторанах постепенно принял необычный оборот. Вскоре я сидел молча, потягивая обжигающий чай, а мой собеседник изливал на меня потоки слов, смысл которых был примерно следующим:
– Посмотри, – говорил он, тыча пальцем в своё пирожное, – тебе нравится цвет этой ягоды? Мне – нет!
Он взял двумя пальцами ягодку и посмотрел сквозь неё на свет.
– Ты, возможно, сейчас думаешь, что нет совершенно никаких причин, по которым эта красная ягодка, сквозь которую свет лампы кажется розовым, может мне не нравиться. Однако всё зависит от индивидуального восприятия цвета. С детства каждый воспринимает мир по-своему – в своём редко повторяющемся спектре цветов. И с детства нам указывают: «Это – красный!» Или: «Это – зелёный». И мы принимаем условность за закон! Иначе говоря, соглашаемся с унификацией своего сознания! По мере взросления мы вообще забываем о том, что все люди – разные, что и восприятие у каждого из нас – своё... Возможно, эта ягодка кажется тебе синей, однако ты, подчиняясь инстинкту стадности, никогда и никому не признаешься в этом. А как же? Ведь тогда ты пойдёшь против установленной нормы, и тебя немедленно зачислят в разряд ущербных... И так во всём. Человек, например, не догадывается, надевая безумно нравящееся ему пальто серого цвета, что другим оно видится грязно-коричневым или тёмно-зелёным и поэтому неприятно... Нет, все привыкли полагать, что вокруг холят их немного изменённые копии, которые воспринимают мир в усреднённо-обших красках. А сунь человека в шкуру его соседа – и он обнаружит оранжевое небо и салатовые тротуары! Хотя ему самому всю жизнь небо представлялось, допустим, тёмно-синим, а тротуары – серыми... Достаточно признать во всеуслышание этот простой факт – мы видим разные цвета! – и станет ясно, почему одного необъяснимо влекут чёрные расцветки, другого – синие тона, третьего – коричневые... Тогда станет понятно, почему одни и те же картины вызывают у людей разные чувства, почему одни и те же вывески кому-то кажутся стильными, а кому-то – безвкусными... Один видит мир в тех цветах, которые ему нравятся – и он всегда весел. Другой видит всё в тонах, которые он терпеть не может, и мир для него – большая мусорная куча...
Он продолжал распространяться на эту тему, когда мне в голову пришла интересная мысль, и я оборвал его не очень учтиво на полуслове:
– А если звуки мы тоже слышим no-разному? Может, спокойная музыка, звучащая за этой стеной, вам представляется такой, которую я называю визгливой? Вдруг мы и в отношении определения характера мелодии тоже – рабы условностей, старательно маскирующие индивидуальные особенности?
От неожиданности он даже съел ягодку, которую всё это время бесцельно вертел в руках, и, помолчав, задумчиво произнёс:
– А ведь это идея, над которой стоит поразмышлять, мой друг! Действительно, если мы по-разному видим цвета, то почему бы нам тогда не слышать по-разному музыку?.. Спасибо, милейший, вы натолкнули меня на мысль, которая обеспечит мне не меньше месяца раздумий! Это очень, очень интересно!
Он вытащил из кармана лёгкой куртки, небрежно валявшейся на диване рядом с ним, кисет, зачерпнул несколько шепоток табака, положил их в машинку для сворачивания сигар и вертел её колесики до тех пор, пока на его ладонь не выпала готовая сигара. Закурив, он скрылся в клубах ароматного дыма. Я как раз допил свой чай и собрался покинуть заведение. Он сердечно со мной попрощался, сообщил, что его зовут Лерой и что он бывает здесь практически каждый вечер. Это прозвучало как приглашение продолжить удачно завязавшееся знакомство. В принципе я не имел ничего против. Ужин на самом деле прошёл насыщенно.
«Кого только не встретишь в полисе!»– подумал я, вспоминая по дороге домой своего нового знакомого. Парень явно был доволен жизнью и слыхом не слыхивал о душевных метаниях, рефлексии и прочей галиматье, которой увлекаются «интеллектуалы». Самое главное для него – найти мысль, стоящую раздумий. Он свободен от проблем и бед, но не потому что не сталкивался с ними, а потому что выстроил свой иллюзорный замок. И в нём чувствует себя повседневно счастливым. Безоговорочно... Я не понимаю, как это возможно. Я бываю счастлив лишь краткие мгновения – например, когда, замёрзнув, подношу корту чашку с горячим чаем... Когда нажимаю курок пистолета, нацеленного во врага... Когда нахожу решение задачи, над которой бился месяцами... Речь не идёт о сколько-нибудь продолжительных периодах счастья. Возможно, я на них просто не способен?.. Возможно, именно поэтому мой лоб бороздят морщины, между бровей залегла складка, под глазами часто появляются мешки, а взгляд – обычно слишком тяжёл и закрыт для других...
Дампи к моему приходу успел выйти из себя из-за очередной выходки Старикана: абсолютно надёжные диски, записанные «дедулей», отказывались считываться на других компьютерах. Напарник видел причину в том, что на Старикане вместо единой панели чтения-записи стояли устаревшие дисководы. Внимание Дампи к моей персоне – в свете предстоящего не совсем традиционного для людей обследования компьютерных потрохов – было совсем некстати, и я отправил его в столовую за пакетиком орешков, таким образом, совмещая полезное с приятным.
Когда парень ушёл, как всегда налетев на угол стола, я достал из сумки длинный провод, который и подсоединил к Старикану через подходящий разъём. На другом конце провода находился беспроводной передатчик. Мне доводилось уже сталкиваться со старыми моделями, не оборудованными беспроводной связью, поэтому в своё время мы разработали вместе с Антеем переходник. Теперь каждый кланер пользуется таким.
Больше мне не нужно стучать пальцами по клавиатуре Старикана, которая трещит и щёлкает так, что диву даёшься её живучести!.. Наконец я получил возможность обследовать состояние компьютера, что называется, изнутри...
...Бесконечные огни – как будто город передо мной – мигают и гаснут время от времени, совсем не давая тепла. Где я?.. Не имеет значения...
Кто я?.. Олин из скачущих по проводам огоньков, чья судьба – загораться и гаснуть на поверхности сложной платы, которая поддерживает жизнь системы.
Смотри – и увидишь... Положи руку на пульс – и почувствуешь...
Вот и точка, где в искрящемся потоке всё словно замирает на мгновение, замолкает, пересекая опасный участок. Я парю над платой – и могу воображать себя её всевластным богом. Кто воспротивится мне, кто посмеет не явиться на мой зов?
Я – бог... Я– бог... Я– бог...
Буду повторять до тех пор, пока сам не поверю в это.
Что за сбой в моём математически выверенном мире? Кто там таится, не желая подчиняться утверждённому мною порядку? Здесь нет места анархии, здесь один закон – повиновение...
В гармонии рождается резкость... В безупречности всегда скрыт изъян...
...Через полторы минуты я уже прекрасно видел неисправности: сбой в программе, который легко исправить чисткой ненужных файлов, а также отошедший и рассыпающийся от старости разъём. А ещё в самом дальнем углу, куда не заглядывают при проверках, обнаружилась программка, которая сканировала всю информацию Старикана. Этот «жук» не проявлял себя никак: не мешал работать и не искажал данных. И тот, кто его внедрил, был полностью осведомлён о всех дополнениях к гигантским базам нашего ветерана. Другой вопрос – кому понадобились архивы Старикана, используемые для хранения лишь малозначимых сведений, не имеющих никакого отношения ни к политике корпорации, ни к её разработкам?
Когда пришёл Дампи, неся мой пакет орешков и свою газировку, я резво стучал по клавишам, изображая работу в поте лица. Будто бы неожиданно наткнувшись на что-то важное, я не сдержал восклицания, и далее мы уже вместе вывели на чистую воду искусно замаскированную шпионскую программку. Между делом я сообщил напарнику, что где-то внутри Старикана, видимо, отошёл один из важных разъёмов и что небольшую проблему с файловой системой удалось уже разрешить. Дампи был потрясён моими оперативностью и профессионализмом.
Мы доложили о результатах начальству, и лично мистер Уоренс пришёл удостовериться в том, что в недрах Старикана выловлен «жук». Провели анализ программы и выяснили, что используется она давно, а последнее обращение за информацией состоялось задолго до моего прихода. Так что те подозрения, которые мистер Уоренс наверняка имел вначале на мой счет, испарились без следа. Нам с Дампи выписали премиальные, и мы приступили к поиску отошедшего разъёма.
Разобрав заднюю стенку Старикана, среди нагромождения блоков мы обнаружили оплавившийся провод, выскользнувший из разъёма. Он упал на нижнюю плату и серьёзно повредил её.
Мистер Уоренс был безутешен. Ведь найти или починить рухлядь, которой комплектовался Старикан, представлялось делом совершенно безнадёжным. Оставался только один выход: перекачать информацию в более современные компьютеры. На этом и порешили.
Естественно, перемещение баз данных доверили Дампи, а мне поручили проверку всех машин на предмет поиска «жучков» и ошибок в системах, которые могли повлечь потерю или искажение информации. На этих моделях уже имелись платы беспроводной связи, и мне оставалось лишь симулировать работу, потому что все неполадки я мог определить за считанные минуты.
Во время обеда, когда я сидел, прислонившись спиной к стене, пережёвывал бутерброды, запивая их соком, ко мне присоединилась Элис. Она была одета в обтягивающий серый костюм из гладкого материала с матовым отливом.
– Привет, Нейромант, – сказала она, устраиваясь напротив со своим стаканом газировки.
– Привет, Паук, – ответил я, ставя локти на стол и складывая пальцы домиком.
– Я слышала от Дампи о твоих успехах. Поздравляю. Он говорит, что вы обнаружили «жучка».
– Да. Случаем, не ваш?
– Нет, это скорее конкуренты постарались. Ты получил доступ к базам данных?
– Главное – я получил приказ на проверку нужных систем, а подобрать коды доступа к базам не составит труда.
– Когда можно ожидать результат?
– Завтра. Мне тут придётся поторчать, изображая тотальную мозговую атаку, иначе, чего доброго, никто и не поверит в мой трудовой героизм и исключительные таланты.
– Если потребуется помощь, позовёшь.
Она допила газировку и отправилась к себе. Правильно. Незачем нам вместе маячить. Я доел бутерброд, швырнул в урну пустой пластиковый стаканчик и с сознанием честно выполненного долга покинул фирму.
Курьер Клана сидел, естественно, там, куда не падал свет, в то время как собеседник оставался освещённым. Его плащ небрежно висел на спинке удобного кресла, а сам он вертел в руках тускло поблескивающую металлическую зажигалку, потягивая из круглого бокала тёмно-зелёный ликёр.
– Ты опоздал на три минуты, – сказал он бесцветным голосом, не упрекая, а просто констатируя факт.
– В подземке случился затор, – ответил я, устраиваясь напротив.
Он молча дожидался, пока я заказал и получил из рук шустрого официанта бокал газированной минеральной воды со льдом и лимоном.
Наконец мы остались одни, и он перешёл к делу:
– Ну что ж, здравствуй, адепт Митер. Меня зовут Алексей. Я буду твоим курьером.
Не помню, были ли мы с ним знакомы раньше... Его слегка небритое, носившее следы недосыпа лицо ничем особенным не выделялось среди многих других лиц, которые всегда окружали меня. Движения пальцев, вертевших зажигалку, характеризовали его, как человека спокойного и флегматичного, но немного неуверенного в себе. Глаза у него были тусклыми и почти не двигались в глазницах.
Курьер потянулся к карману плаща, достал плоскую пластиковую коробочку с десятком дисков и передал её мне.
– Здесь то, что тебе переслали из Клана. У тебя есть какие-то новости по заданию?
– Скорее всего нападение готовится на Пауков. Они потеряли почти всех своих людей в полисе, их операция раскрыта Бионами. Однако сведения не проверены. Возможно, готовят удар фирмы-конкуренты, опасающиеся усиления Пауков.
– Что ж... Тебе придётся заняться этим плотнее, потому что происходит событие исключительной важности. Мы сейчас ведём переговоры с Пауками по вопросу объединения наших кланов. Слияние – вопрос времени, осталось согласовать несколько второстепенных моментов. Представь себе, одна из загвоздок – как назвать новый синдикат. Смешно, да? Ну и тому подобные мелочи... В общем, ты сам понимаешь: если только идея осуществится, равных нам по совокупной мощи не будет...
Я был потрясён словами курьера! Хотя... Подобное развитие событий буквально напрашивалось. Последние контракты и договора сблизили наши позиции до предела. Объединение выглядело логичным и закономерным исходом. Новый Клан, несомненно, надёжнее обеспечит общие интересы.
Мы с курьером попрощались, и я отправился бродить по улицам полиса, коротая время до встречи с Натой.
Я уже говорил, что люблю города больше, чем их обитателей. Знакомство с Сентополисом только укрепило меня в этом. Его дома, площади, улицы, неожиданные укромные уголки в десяти метрах от оживлённых магистралей – всё это пришлось мне по душе. Забыть бы о борьбе кланов, купить пакетик жареных орехов и бродить по городу ночь напролёт, постепенно открывая для себя его секреты...
В Сентополисе было четыре главных центральных района, в которых сосредоточилась административная и деловая жизнь полиса. Вокруг каждой станции подземки имелся свой анклав, в принципе обеспечивавший всем необходимым его обитателей. Окраинные кварталы мне понравились даже больше центральных, потому что дома там не громоздились друг на друга, было много свободного места и воздуха... Я так увлёкся экскурсией, что не заметил, как пролетело время. Мне нужно поспешить, если я не хочу показаться даме неучтивым.
Ната пришла уставшей и невесёлой. Она рухнула за столик, уронила голову в ладони и некоторое время сидела так, не двигаясь и не говоря ни слова. Я не беспокоил её и не спрашивал ни о чём, хотя ни разу ещё не видел такой измученной.
Наконец она подняла на меня глаза.
– Прости, Митер, я сегодня не в форме... Наверно, испорчу тебе вечер, поэтому можешь уйти. Я не обижусь.
– Куда я пойду? Мне надоела моя комната, ноут и Клан. Позволь мне просто посидеть с тобой.
– Что ж, давай поскучаем вместе. Не знаю, что со мной сегодня... ужасно кружится голова... Даже улыбку не могу изобразить – она получается кривой. Мне хочется уйти в тёмную комнату, запереть дверь и никого не впускать. Просто лежать на спине и смотреть вверх, воображая, что там нет потолка, а вокруг нет стен, что комната – бесконечна... Все вокруг только и делают, что говорят со мной, а я так хочу просто помолчать. Но все ждут от меня слов и улыбок. Потому что если уж и я не буду улыбаться и веселиться, то кто же тогда?.. Вы все такие угрюмые и мрачные, даже ты, Митер...
Она помолчала пару минут, кромсая ножичком лежавшее перед ней яблоко.
– Я начинаю понимать, в чём преимущество вольных адептов, – тихо продолжила Ната. – Вы работаете в разных полисах, и в каждом можете быть не таким, как в предыдущем. В одном – весёлым, в другом – мрачным, в третьем – печальным.
– Если у тебя так много масок, в конце концов путаешься в них и забываешь настоящее лицо, – заметил я, только чтобы вывести её из ступора.
Она посмотрела на меня, оторвавшись от нарезания яблока.
– А не всё ли равно, Митер, какая из масок – твоё лицо? Оно тоже – лишь маска.
Мы замолчали. Мне было неловко нарушить тишину первым. Вдруг она опять подняла голову, но смотрела не в мои глаза, а куда-то сквозь меня – словно я стал прозрачным дымом.
– Расскажи мне, Митер, что ты делаешь в своей комнате, когда больше не можешь работать? Просто лежишь без сил? Спишь? Развлекаешься в Сети? Или уходишь из дома и расслабляешься в клубах?
– Зачем ты задала этот вопрос? Ты хочешь отнять у меня моё последнее пристанище?
– Какое пристанище?
– Не имеет значения. Зачем ты спросила?
– Просто хочу помолчать и послушать чей-нибудь рассказ.
Она подозвала официанта и заказала белого вина.
– Что с тобой, Ната? Не припоминаю, чтобы ты любила алкоголь.
Она лишь безучастно пожала плечами, всё так же глядя сквозь меня:
– Люди меняются... Послушай, ответь на мой вопрос – мне это важно.
– Не знаю, что тебе сказать. Я ещё не освоился со статусом постоянного адепта. Привык быть вольным и перемешаться в пространстве, не задерживаясь нигде дольше, чем того требуют обязанности. Обычно я просто гуляю по улицам, грызу орехи...
– Орехи? – Она впервые за вечер улыбнулась.
– Да, простые орехи. Жареные или солёные. Это моя страсть, не могу остановиться.
Она хмыкнула и стала наливать вино в свой бокал, внимательно следя за тонкой искрящейся струйкой.
– Иногда просто лежу, смотрю в потолок, размышляю. Бывает, покопаюсь в Сети, полистаю что-нибудь из электронной библиотеки. Недавно вот купил себе книгу какого-то Гуттена, но пока ещё не читал.
Я ничуть не жалел о совершённом двойном убийстве. Жаль было те несколько орешков, которые просыпались из моего пакетика на землю, когда я резко обернулся для стрельбы.
Попав из темноты на оживлённое шоссе, я перешёл в другой район города по величественному мосту. Этот мост, ярко освещенный прожекторами, вполне мог бы служить олицетворением мощи и слабости людей: его массивные стальные опоры и сплетающиеся над головами прохожих металлические балки были свидетелями множества самоубийств. Под мостом не бурлила река – там грохотала двенадцатирядная дорога с пределом скорости 90 километров. Так что смерть имела как бы двойную гарантию: во-первых, высота сооружения, во-вторых – чадящий автопоток, не прекращавшийся ни днём, ни ночью.
Мне не понравился этот мост. До самых верхних балок прожекторы не доставали, и потому возникало ощущение незавершённости конструкции, ощущение её тайного разрушения на необозримой высоте...
Автомобили ездили по мосту слишком часто, а многочисленные прохожие слишком громко разговаривали. Было бы неплохо побывать здесь поздно ночью, дабы спокойно полюбоваться панорамой полиса – скоплением шпилей, башенок, угрюмых каменных гигантов и парящих арок...
* * *
В этом районе города были свои развлекательные центры. Здесь к услугам желающих допоздна работали бары, рестораны, казино, кинотеатры, ночные клубы и тому подобные заведения. Меня они не привлекают. Я выбрал какой-то простенький клуб, где звучала тихая ненавязчивая музыка, исполняемая с маленькой сцены группой странного вида личностей – к примеру, одеяние певицы сильно напоминало ночную рубашку. Чтобы не видеть музыкантов, я сел в соседнем зале, где мелодия звучала совсем тихо, что мне и требовалось. Ожидать чего-то особенного от этих «виртуозов» было глупо, а необходимый шумовой фон присутствует... Интересное всё-таки свойство человеческой натуры – заниматься чем угодно, обязательно имея вокруг себя шумовой фон: телевизор во время завтрака, новости по Сети во время уборки комнаты, простые мотивчики плеера во время езды... Кого ни спроси – каждый, пожалуй, скажет, что теле– и радиоэфир переполняет сплошная глупость, и тем не менее каждый привычным движением ткнёт в кнопку телевизора раньше, чем нальёт себе чашечку утреннего кофе.Я заказал в полукруглом баре горячий чай – продрог после долгой прогулки, несмотря на плащ, – и какое-то мясное блюдо с картошкой. Повар от души полил пищу таким количеством соуса, что я даже засомневался: почувствую ли какой-нибудь иной вкус?
Заметив в уголке свободный столик, я направился туда со своим подносом. Антей не любит острой пищи –странный человек! Зато конфеты и леденцы пачками он ест. Я вовсе не пропагандирую лечебные свойства перца – в конце концов есть и другие специи, не такие жгучие, однако придающие блюду пикантность... Речь о другом: с приправами можно съесть даже совершенно невкусное кушанье. Можно, конечно, столоваться в шикарных ресторанах, где кутит великосветская элита – если средства позволяют, а официант готов брать плату за каждое своё слово. Так что выбор есть у любого.
Хлеб, которым меня тоже снабдили в довесок к порции, имел такой вид, будто его сначала вымочили в воде, а потом, не до конца просушив, пустили на раздачу. Блюдо же оказалось превосходным. Без спешки разжёвывая покрытый золотистой корочкой кусок картошки, я подумал, что так, наверное, и рождаются привязанности. Медленно, в такт звучащей за стеной музыке отрезая кусок мяса и отправляя его в рот, я решил, что сюда надо заглядывать почаще.
Внезапно ко мне присоседились двое молодых людей. Один из них, с вытянутым худым лицом, одетый в клетчатый зелёный пиджак поверх расстёгнутой тёмно-синей рубахи, принялся задавать мне вопросы, вроде того: где я купил свои ботинки? У какого мастера заказывал плащ? Где достал такую стильную рубашку? И прочее в том же духе... Даже его товарищу, видимо, было неловко присутствовать при этом «интервью», но парень положительно собрался обновить свой гардеробчик в стиле «а-ля Митер». Наконец, подстёгнутый моим грубым ответом, он оскорблённо удалился... Типичный представитель нового общества. Такие искренне считают, что главные достоинства мужчины – хорошо одеваться и производить прекрасное впечатление на других, не быть дерзким и резким, потрясать всех тактичностью, слыть любимцем дам и обаяшкой, а также, по возможности, сердцеедом... В «джентльменский набор» входят также требования руководствоваться компромиссами и следовать духу примирения...
Когда я расправился только с половиной порции, свободных мест в зале не осталось. Ко мне подсел странного вида мужчина: усы он сбрил, оставив, однако же, короткую бородку; волосы на голове также были сбриты, и обнажились неровности непропорционально большого черепа. Черты лица не потрясали безупречностью, но, напротив, отличались грубоватостью. Глубоко посаженные глаза в туманно-жёлтом полумраке клуба странно поблескивали. Уши плотно прижимались к голове и, как я вскоре убедился, имели особенность двигаться во время еды – будто непосредственно от них зависело пережёвывание пиши. Пухленькими пальчиками человек поставил на стол поднос с малюсенькой чашечкой дымящегося кофе и с чем-то, напоминающим батон хлеба, внутрь которого напихали салатных листьев и кусочков мяса, залив всё коричневым соусом, источавшим поистине чарующий запах.
Сев напротив, мой новый сосед деловито и споро расставил приборы, прихлебнул из чашечки кофе, придвинул к себе тарелку с «батоном», уперев её край в покрытый синим свитером живот, достал вилку и нож и принялся за еду. Ловко отрезав и отправив в рот несколько кусков своего кушанья, он поднял голову, встретился с моим внимательным взглядом и проговорил:
– Ma dir, tu so strily watta me, as tu wanna me dire smesin. (Милейший, вы так пристально смотрите на меня, как будто желаете что-то сказать.)
– Me jut luk da tos fud – me ne luked any sutbef. (Точнее, на ваше блюдо – никогда не видел ничего подобного.) – ответил я.
Он засмеялся резким тонким смехом и сообщил мне, что не помнит, как оно называется. То же самое я ему сказал насчёт своего, что рассмешило его ещё больше. Мы разговорились, быстро перейдя на родной язык собеседника. Я изучал его в Клане. Это был один из доапокалиптических языков, ныне принятый в качестве официального у Пауков. Как я уже рассказывал, самые богатые и преуспевающие люди общества – элита – сохраняют этот язык и многие другие в память о прошлом.
Непринуждённо беседуя, мы быстро покончили с едой и, откинувшись на мягкие спинки диванчиков, неторопливо попивали напитки. Ни к чему не обязывающий разговор о хороших клубах и ресторанах постепенно принял необычный оборот. Вскоре я сидел молча, потягивая обжигающий чай, а мой собеседник изливал на меня потоки слов, смысл которых был примерно следующим:
– Посмотри, – говорил он, тыча пальцем в своё пирожное, – тебе нравится цвет этой ягоды? Мне – нет!
Он взял двумя пальцами ягодку и посмотрел сквозь неё на свет.
– Ты, возможно, сейчас думаешь, что нет совершенно никаких причин, по которым эта красная ягодка, сквозь которую свет лампы кажется розовым, может мне не нравиться. Однако всё зависит от индивидуального восприятия цвета. С детства каждый воспринимает мир по-своему – в своём редко повторяющемся спектре цветов. И с детства нам указывают: «Это – красный!» Или: «Это – зелёный». И мы принимаем условность за закон! Иначе говоря, соглашаемся с унификацией своего сознания! По мере взросления мы вообще забываем о том, что все люди – разные, что и восприятие у каждого из нас – своё... Возможно, эта ягодка кажется тебе синей, однако ты, подчиняясь инстинкту стадности, никогда и никому не признаешься в этом. А как же? Ведь тогда ты пойдёшь против установленной нормы, и тебя немедленно зачислят в разряд ущербных... И так во всём. Человек, например, не догадывается, надевая безумно нравящееся ему пальто серого цвета, что другим оно видится грязно-коричневым или тёмно-зелёным и поэтому неприятно... Нет, все привыкли полагать, что вокруг холят их немного изменённые копии, которые воспринимают мир в усреднённо-обших красках. А сунь человека в шкуру его соседа – и он обнаружит оранжевое небо и салатовые тротуары! Хотя ему самому всю жизнь небо представлялось, допустим, тёмно-синим, а тротуары – серыми... Достаточно признать во всеуслышание этот простой факт – мы видим разные цвета! – и станет ясно, почему одного необъяснимо влекут чёрные расцветки, другого – синие тона, третьего – коричневые... Тогда станет понятно, почему одни и те же картины вызывают у людей разные чувства, почему одни и те же вывески кому-то кажутся стильными, а кому-то – безвкусными... Один видит мир в тех цветах, которые ему нравятся – и он всегда весел. Другой видит всё в тонах, которые он терпеть не может, и мир для него – большая мусорная куча...
Он продолжал распространяться на эту тему, когда мне в голову пришла интересная мысль, и я оборвал его не очень учтиво на полуслове:
– А если звуки мы тоже слышим no-разному? Может, спокойная музыка, звучащая за этой стеной, вам представляется такой, которую я называю визгливой? Вдруг мы и в отношении определения характера мелодии тоже – рабы условностей, старательно маскирующие индивидуальные особенности?
От неожиданности он даже съел ягодку, которую всё это время бесцельно вертел в руках, и, помолчав, задумчиво произнёс:
– А ведь это идея, над которой стоит поразмышлять, мой друг! Действительно, если мы по-разному видим цвета, то почему бы нам тогда не слышать по-разному музыку?.. Спасибо, милейший, вы натолкнули меня на мысль, которая обеспечит мне не меньше месяца раздумий! Это очень, очень интересно!
Он вытащил из кармана лёгкой куртки, небрежно валявшейся на диване рядом с ним, кисет, зачерпнул несколько шепоток табака, положил их в машинку для сворачивания сигар и вертел её колесики до тех пор, пока на его ладонь не выпала готовая сигара. Закурив, он скрылся в клубах ароматного дыма. Я как раз допил свой чай и собрался покинуть заведение. Он сердечно со мной попрощался, сообщил, что его зовут Лерой и что он бывает здесь практически каждый вечер. Это прозвучало как приглашение продолжить удачно завязавшееся знакомство. В принципе я не имел ничего против. Ужин на самом деле прошёл насыщенно.
«Кого только не встретишь в полисе!»– подумал я, вспоминая по дороге домой своего нового знакомого. Парень явно был доволен жизнью и слыхом не слыхивал о душевных метаниях, рефлексии и прочей галиматье, которой увлекаются «интеллектуалы». Самое главное для него – найти мысль, стоящую раздумий. Он свободен от проблем и бед, но не потому что не сталкивался с ними, а потому что выстроил свой иллюзорный замок. И в нём чувствует себя повседневно счастливым. Безоговорочно... Я не понимаю, как это возможно. Я бываю счастлив лишь краткие мгновения – например, когда, замёрзнув, подношу корту чашку с горячим чаем... Когда нажимаю курок пистолета, нацеленного во врага... Когда нахожу решение задачи, над которой бился месяцами... Речь не идёт о сколько-нибудь продолжительных периодах счастья. Возможно, я на них просто не способен?.. Возможно, именно поэтому мой лоб бороздят морщины, между бровей залегла складка, под глазами часто появляются мешки, а взгляд – обычно слишком тяжёл и закрыт для других...
* * *
На следующий день я отправился на фирму, прихватив свой тайный инструментарий для работы с компьютерами: дело чести – подчинить себе этого несговорчивого Старикана. Когда я входил в зал, меня встретила Ната. Она прощебетала несколько фраз – вот уж кто всё и всегда видит в розовом цвете! – и пригласила меня на ужин в один из её любимых ресторанчиков. Впрочем, она не удержалась от язвительно-прозаической мотивировки: дескать, её долг – поддержать новичка, перенесшего к тому же нелегкие испытания. Я скупо поблагодарил, и мы распрощались до вечера.Дампи к моему приходу успел выйти из себя из-за очередной выходки Старикана: абсолютно надёжные диски, записанные «дедулей», отказывались считываться на других компьютерах. Напарник видел причину в том, что на Старикане вместо единой панели чтения-записи стояли устаревшие дисководы. Внимание Дампи к моей персоне – в свете предстоящего не совсем традиционного для людей обследования компьютерных потрохов – было совсем некстати, и я отправил его в столовую за пакетиком орешков, таким образом, совмещая полезное с приятным.
Когда парень ушёл, как всегда налетев на угол стола, я достал из сумки длинный провод, который и подсоединил к Старикану через подходящий разъём. На другом конце провода находился беспроводной передатчик. Мне доводилось уже сталкиваться со старыми моделями, не оборудованными беспроводной связью, поэтому в своё время мы разработали вместе с Антеем переходник. Теперь каждый кланер пользуется таким.
Больше мне не нужно стучать пальцами по клавиатуре Старикана, которая трещит и щёлкает так, что диву даёшься её живучести!.. Наконец я получил возможность обследовать состояние компьютера, что называется, изнутри...
...Бесконечные огни – как будто город передо мной – мигают и гаснут время от времени, совсем не давая тепла. Где я?.. Не имеет значения...
Кто я?.. Олин из скачущих по проводам огоньков, чья судьба – загораться и гаснуть на поверхности сложной платы, которая поддерживает жизнь системы.
Смотри – и увидишь... Положи руку на пульс – и почувствуешь...
Вот и точка, где в искрящемся потоке всё словно замирает на мгновение, замолкает, пересекая опасный участок. Я парю над платой – и могу воображать себя её всевластным богом. Кто воспротивится мне, кто посмеет не явиться на мой зов?
Я – бог... Я– бог... Я– бог...
Буду повторять до тех пор, пока сам не поверю в это.
Что за сбой в моём математически выверенном мире? Кто там таится, не желая подчиняться утверждённому мною порядку? Здесь нет места анархии, здесь один закон – повиновение...
В гармонии рождается резкость... В безупречности всегда скрыт изъян...
...Через полторы минуты я уже прекрасно видел неисправности: сбой в программе, который легко исправить чисткой ненужных файлов, а также отошедший и рассыпающийся от старости разъём. А ещё в самом дальнем углу, куда не заглядывают при проверках, обнаружилась программка, которая сканировала всю информацию Старикана. Этот «жук» не проявлял себя никак: не мешал работать и не искажал данных. И тот, кто его внедрил, был полностью осведомлён о всех дополнениях к гигантским базам нашего ветерана. Другой вопрос – кому понадобились архивы Старикана, используемые для хранения лишь малозначимых сведений, не имеющих никакого отношения ни к политике корпорации, ни к её разработкам?
Когда пришёл Дампи, неся мой пакет орешков и свою газировку, я резво стучал по клавишам, изображая работу в поте лица. Будто бы неожиданно наткнувшись на что-то важное, я не сдержал восклицания, и далее мы уже вместе вывели на чистую воду искусно замаскированную шпионскую программку. Между делом я сообщил напарнику, что где-то внутри Старикана, видимо, отошёл один из важных разъёмов и что небольшую проблему с файловой системой удалось уже разрешить. Дампи был потрясён моими оперативностью и профессионализмом.
Мы доложили о результатах начальству, и лично мистер Уоренс пришёл удостовериться в том, что в недрах Старикана выловлен «жук». Провели анализ программы и выяснили, что используется она давно, а последнее обращение за информацией состоялось задолго до моего прихода. Так что те подозрения, которые мистер Уоренс наверняка имел вначале на мой счет, испарились без следа. Нам с Дампи выписали премиальные, и мы приступили к поиску отошедшего разъёма.
Разобрав заднюю стенку Старикана, среди нагромождения блоков мы обнаружили оплавившийся провод, выскользнувший из разъёма. Он упал на нижнюю плату и серьёзно повредил её.
Мистер Уоренс был безутешен. Ведь найти или починить рухлядь, которой комплектовался Старикан, представлялось делом совершенно безнадёжным. Оставался только один выход: перекачать информацию в более современные компьютеры. На этом и порешили.
Естественно, перемещение баз данных доверили Дампи, а мне поручили проверку всех машин на предмет поиска «жучков» и ошибок в системах, которые могли повлечь потерю или искажение информации. На этих моделях уже имелись платы беспроводной связи, и мне оставалось лишь симулировать работу, потому что все неполадки я мог определить за считанные минуты.
Во время обеда, когда я сидел, прислонившись спиной к стене, пережёвывал бутерброды, запивая их соком, ко мне присоединилась Элис. Она была одета в обтягивающий серый костюм из гладкого материала с матовым отливом.
– Привет, Нейромант, – сказала она, устраиваясь напротив со своим стаканом газировки.
– Привет, Паук, – ответил я, ставя локти на стол и складывая пальцы домиком.
– Я слышала от Дампи о твоих успехах. Поздравляю. Он говорит, что вы обнаружили «жучка».
– Да. Случаем, не ваш?
– Нет, это скорее конкуренты постарались. Ты получил доступ к базам данных?
– Главное – я получил приказ на проверку нужных систем, а подобрать коды доступа к базам не составит труда.
– Когда можно ожидать результат?
– Завтра. Мне тут придётся поторчать, изображая тотальную мозговую атаку, иначе, чего доброго, никто и не поверит в мой трудовой героизм и исключительные таланты.
– Если потребуется помощь, позовёшь.
Она допила газировку и отправилась к себе. Правильно. Незачем нам вместе маячить. Я доел бутерброд, швырнул в урну пустой пластиковый стаканчик и с сознанием честно выполненного долга покинул фирму.
* * *
Дома меня ждал сюрприз: сообщение о приезде курьера. Я дал ему знать, что готов к встрече, и вышел из дома. Он должен был ждать меня в клубе, про который Антей писал: «Удивительно немноголюдный и тихий, но готовят там отвратительно – практически нечего заказать у вежливых официантов. Годится, чтобы выпить стаканчик чего-нибудь за деловым разговором».Курьер Клана сидел, естественно, там, куда не падал свет, в то время как собеседник оставался освещённым. Его плащ небрежно висел на спинке удобного кресла, а сам он вертел в руках тускло поблескивающую металлическую зажигалку, потягивая из круглого бокала тёмно-зелёный ликёр.
– Ты опоздал на три минуты, – сказал он бесцветным голосом, не упрекая, а просто констатируя факт.
– В подземке случился затор, – ответил я, устраиваясь напротив.
Он молча дожидался, пока я заказал и получил из рук шустрого официанта бокал газированной минеральной воды со льдом и лимоном.
Наконец мы остались одни, и он перешёл к делу:
– Ну что ж, здравствуй, адепт Митер. Меня зовут Алексей. Я буду твоим курьером.
Не помню, были ли мы с ним знакомы раньше... Его слегка небритое, носившее следы недосыпа лицо ничем особенным не выделялось среди многих других лиц, которые всегда окружали меня. Движения пальцев, вертевших зажигалку, характеризовали его, как человека спокойного и флегматичного, но немного неуверенного в себе. Глаза у него были тусклыми и почти не двигались в глазницах.
Курьер потянулся к карману плаща, достал плоскую пластиковую коробочку с десятком дисков и передал её мне.
– Здесь то, что тебе переслали из Клана. У тебя есть какие-то новости по заданию?
– Скорее всего нападение готовится на Пауков. Они потеряли почти всех своих людей в полисе, их операция раскрыта Бионами. Однако сведения не проверены. Возможно, готовят удар фирмы-конкуренты, опасающиеся усиления Пауков.
– Что ж... Тебе придётся заняться этим плотнее, потому что происходит событие исключительной важности. Мы сейчас ведём переговоры с Пауками по вопросу объединения наших кланов. Слияние – вопрос времени, осталось согласовать несколько второстепенных моментов. Представь себе, одна из загвоздок – как назвать новый синдикат. Смешно, да? Ну и тому подобные мелочи... В общем, ты сам понимаешь: если только идея осуществится, равных нам по совокупной мощи не будет...
Я был потрясён словами курьера! Хотя... Подобное развитие событий буквально напрашивалось. Последние контракты и договора сблизили наши позиции до предела. Объединение выглядело логичным и закономерным исходом. Новый Клан, несомненно, надёжнее обеспечит общие интересы.
Мы с курьером попрощались, и я отправился бродить по улицам полиса, коротая время до встречи с Натой.
Я уже говорил, что люблю города больше, чем их обитателей. Знакомство с Сентополисом только укрепило меня в этом. Его дома, площади, улицы, неожиданные укромные уголки в десяти метрах от оживлённых магистралей – всё это пришлось мне по душе. Забыть бы о борьбе кланов, купить пакетик жареных орехов и бродить по городу ночь напролёт, постепенно открывая для себя его секреты...
В Сентополисе было четыре главных центральных района, в которых сосредоточилась административная и деловая жизнь полиса. Вокруг каждой станции подземки имелся свой анклав, в принципе обеспечивавший всем необходимым его обитателей. Окраинные кварталы мне понравились даже больше центральных, потому что дома там не громоздились друг на друга, было много свободного места и воздуха... Я так увлёкся экскурсией, что не заметил, как пролетело время. Мне нужно поспешить, если я не хочу показаться даме неучтивым.
Ната пришла уставшей и невесёлой. Она рухнула за столик, уронила голову в ладони и некоторое время сидела так, не двигаясь и не говоря ни слова. Я не беспокоил её и не спрашивал ни о чём, хотя ни разу ещё не видел такой измученной.
Наконец она подняла на меня глаза.
– Прости, Митер, я сегодня не в форме... Наверно, испорчу тебе вечер, поэтому можешь уйти. Я не обижусь.
– Куда я пойду? Мне надоела моя комната, ноут и Клан. Позволь мне просто посидеть с тобой.
– Что ж, давай поскучаем вместе. Не знаю, что со мной сегодня... ужасно кружится голова... Даже улыбку не могу изобразить – она получается кривой. Мне хочется уйти в тёмную комнату, запереть дверь и никого не впускать. Просто лежать на спине и смотреть вверх, воображая, что там нет потолка, а вокруг нет стен, что комната – бесконечна... Все вокруг только и делают, что говорят со мной, а я так хочу просто помолчать. Но все ждут от меня слов и улыбок. Потому что если уж и я не буду улыбаться и веселиться, то кто же тогда?.. Вы все такие угрюмые и мрачные, даже ты, Митер...
Она помолчала пару минут, кромсая ножичком лежавшее перед ней яблоко.
– Я начинаю понимать, в чём преимущество вольных адептов, – тихо продолжила Ната. – Вы работаете в разных полисах, и в каждом можете быть не таким, как в предыдущем. В одном – весёлым, в другом – мрачным, в третьем – печальным.
– Если у тебя так много масок, в конце концов путаешься в них и забываешь настоящее лицо, – заметил я, только чтобы вывести её из ступора.
Она посмотрела на меня, оторвавшись от нарезания яблока.
– А не всё ли равно, Митер, какая из масок – твоё лицо? Оно тоже – лишь маска.
Мы замолчали. Мне было неловко нарушить тишину первым. Вдруг она опять подняла голову, но смотрела не в мои глаза, а куда-то сквозь меня – словно я стал прозрачным дымом.
– Расскажи мне, Митер, что ты делаешь в своей комнате, когда больше не можешь работать? Просто лежишь без сил? Спишь? Развлекаешься в Сети? Или уходишь из дома и расслабляешься в клубах?
– Зачем ты задала этот вопрос? Ты хочешь отнять у меня моё последнее пристанище?
– Какое пристанище?
– Не имеет значения. Зачем ты спросила?
– Просто хочу помолчать и послушать чей-нибудь рассказ.
Она подозвала официанта и заказала белого вина.
– Что с тобой, Ната? Не припоминаю, чтобы ты любила алкоголь.
Она лишь безучастно пожала плечами, всё так же глядя сквозь меня:
– Люди меняются... Послушай, ответь на мой вопрос – мне это важно.
– Не знаю, что тебе сказать. Я ещё не освоился со статусом постоянного адепта. Привык быть вольным и перемешаться в пространстве, не задерживаясь нигде дольше, чем того требуют обязанности. Обычно я просто гуляю по улицам, грызу орехи...
– Орехи? – Она впервые за вечер улыбнулась.
– Да, простые орехи. Жареные или солёные. Это моя страсть, не могу остановиться.
Она хмыкнула и стала наливать вино в свой бокал, внимательно следя за тонкой искрящейся струйкой.
– Иногда просто лежу, смотрю в потолок, размышляю. Бывает, покопаюсь в Сети, полистаю что-нибудь из электронной библиотеки. Недавно вот купил себе книгу какого-то Гуттена, но пока ещё не читал.