– И-и-и-и!..
Табун уже был готов растоптать Вику, но в последний момент чьи-то сильные руки подхватили ее, перекинули одним неуловимым движением через спину Ветра. Вика словно оказалась в середине урагана, где царило относительное спокойствие. И ее несло, несло вперед, а от гула и хриплого, угрожающего дыхания лошадей заложило уши.
На траве лежала женщина, упавшая с лошади. Из ее тела торчали стрелы. Стреляли и свои и чужие. А в глазах медленно гасла тоска – она не получила того, что хотела. Никому не нужна была ее любовь, ее страсть…
К ее телу склонился он, тот, единственный. Его губы шептали ее имя.
А по обе стороны стояли войска. И с той и с другой стороны жаждали войны. Битвы. Крови. Женщина с черными косами стояла между ними, она мешала. И в то же время она была поводом. Ее отец – старик с узкими глазами, лицом степняка, неподвижно сидел на коне и смотрел на дочь. Он как будто не верил в ее смерть. А потом войска с глухим ревом начали сходиться.
…Вика очнулась. Открыла глаза и обнаружила, что лежит на траве. Подняла голову – неподалеку вполне мирно паслись лошади.
«Что это было?» Вика потерла лоб, села.
Ее рассудок отказывался верить в произошедшее. «Мне показалось. Это была галлюцинация! Призраков не существует!»
Вика представила, как она рассказывает об этом Герману Марковичу, лежа на кушетке и таращась в потолок с трещинкой… Ах, Герман Маркович, я была чудесным образом спасена ханской дочерью Алтынай, которая жила семь веков назад!..
«Мне показалось. А табун? Ну, допустим, табун был. Лошади вот-вот были готовы растоптать меня, но я каким-то чудом умудрилась уцепиться за шею Ветра, и он меня вынес… Конечно, чудесам вольтижировки меня никто не обучал, но в экстремальных ситуациях человек способен на многое!»
Рядом остановилась Рогнеда и тихо всхрапнула.
Вика уже ничего не боялась. Она была свободна. Ото всего. От всех. Навсегда и окончательно.
– Рогнеда, иди сюда, девочка… – Вика подошла к лошади – спокойно, уверенно. Рогнеда тряхнула гривой. – Надо перевезти Никиту в деревню. Тело Никиты… – зачем-то добавила Вика.
Не с первой, не со второй и даже не с третьей попытки ей удалось сесть на лошадь. Но все-таки села, взгромоздилась на Рогнеду, словно мешок с сеном. Ударила пятками в бока.
– Вперед.
* * *
На поляне все было по-прежнему. Чуть в стороне лежал Никита (пока не надо смотреть туда, а то кончатся силы, она ослабеет от слез!), в центре – огромная яма. Разоренный Мироном курган. Вика заглянула вниз – мумия царевны лежала на месте, скаля двумя рядами зубов.
– Привет, Алтынай, – то ли в шутку, то ли всерьез сказала Вика. А затем взяла лопату, оставшуюся еще от Егора, и принялась забрасывать кости рыхлой землей. – Ты помогла мне, а я помогу тебе.
«Смерть – это тайна. Никто не должен знать. Ты не хотела, чтобы тебя нашли, ну, тебя и не найдут больше!»
Вика забрасывала яму землей. Работа была непосильной, и вряд ли слабая женщина справилась бы с ней, но Вика к идеалу и не стремилась – так, лишь бы сторонний наблюдатель ничего не заметил.
Внезапно рыхлая жирная земля дрогнула под ее ногами. Вика взвизгнула и отскочила назад. Очень вовремя – громадный пласт земли съехал вниз, в одну секунду завершив ее работу.
Некоторое время Вика растерянно таращилась в то место, где только что была яма. Затем пожала плечами и отбросила лопату.
Теперь второе дело. «Господи, дай мне сил!»
Вика решительно подошла к Никите и подхватила его за подмышки. Ей надо было перекинуть тело на Рогнеду.
Никита едва слышно застонал. Вике показалось, что теперь-то она точно спятила… Она осторожно опустила Никиту на землю. И в первый раз прямо посмотрела ему в лицо. Оно было бледным, с легким розовым румянцем на скулах. Румянцем?! У мертвых не бывает румянца!..
Он приоткрыл глаза и едва слышно прошептал:
– Ты…
– Я! – Вика осторожно обняла его. – Миленький, хороший… А я думала, ты умер!
– Не дождетесь! – Он пошевелил указательным пальцем. Никита умудрялся шутить даже в таком состоянии, а это было очень хорошим знаком. – Тихо, тихо… ты меня задушишь…
– Ты жив! – с все возрастающим восторгом произнесла она. Поцеловала его, потом заплакала. Провела ладонью над его грудью, над тем местом, где была рана, – запекшаяся кровь уже превратилась в корку. Вот след от пули, вот разорванные ткани… Но никаких смертельных повреждений. Пульсируют напряженно-багровые края разрывов, но ни одного оттенка черного! Может быть, тогда, ночью, она сумела остановить его смерть? И у нее есть дар, такой дар, который способен исцелять?..
– Ну все, все… не плачь. Не такой уж я неженка, чтоб так запросто коньки отбросить…
– Я вспомнила про гадание… Тогда, на Ивана Купалу. – Вика помогла Никите встать. Тот едва держался на ногах. – Помнишь?
Никита тихо засмеялся, потом закашлялся:
– Витаминка… Только старые бабки во всю эту ерунду верят.
– Я тоже в это не верю. Рогнеда, стой! Но… но у меня такое ощущение, что во всем произошедшем был какой-то смысл… Да, с самого начала. С того момента, как я врезалась в столб!
Никите удалось вскарабкаться на Рогнеду, и он теперь сидел, обхватив шею лошади и лежа на ней щекой…
– Ну конечно… смысл был… – пробормотал Никита. – А как иначе мы с тобой бы встретились?
Вика хлопнула Рогнеду по крупу, и та сдвинулась с места, пошла, осторожно переступая ногами. Оглушительно пели птицы в деревьях, и так же оглушительно пахло болотными цветами.
– Как хорошо, что ты никуда не уехала… – бормотал Никита, закрыв глаза. – Без тебя я умер бы.
– Правда?
– Правда. Ты моя жизнь, Витаминка…
Вика смахнула слезы с лица.
– Ты тоже моя жизнь. Я тебя так люблю, так люблю… прямо не знаю как! – уже отчаянно рыдая, призналась она.
– Мою любовь… широкую… как море… вместить не могут… жизни берега?.. Да?
…Они оказались на дороге, подсохшей после ночного дождя. Вика уже едва передвигала босыми, разбитыми в кровь ногами. Рогнеда продолжала осторожно нести на себе Никиту.
Сзади раздалось тарахтение. Вика оглянулась и увидела сквозь клубы пыли старенький «Москвич». Он затормозил, и из него выскочил Митяй.
– Это… починил я его все-таки, едрить твою в корень! – похлопал Митяй по капоту. Потом сглотнул, глядя на распластанного на лошади Никиту. Потом перевел взгляд на Викины ноги. – Ну, куда едем?
– В город, – сказала Вика. – Никиту ранили.
– А ты чего ж? – опять сглотнул Митяй.
– А я не доктор. У меня ни инструментов, ни опыта… Помогла Никите чем смогла, а дальше уж пусть специалисты разбираются! – с досадой произнесла Вика. – Помоги-ка его снять с лошади… Рогнеда, а ты домой иди… Ну, пошла, пошла, милая! Дойдет она сама, Митяй, как ты думаешь?
– Куда денется… Она ж не дура!
* * *
На этой оптимистической ноте историю можно закончить. А можно попробовать заглянуть в будущее – так, мельком, чтобы понять, кто с чем остался. Или кто с кем, где, опять же. Итак…
Пару недель спустя
За окнами районной больницы вовсю жарило солнце.
По холодному кафельному полу скользили ноги в бахилах. На полную мощность работал кондиционер – оттого в операционной царила прохлада.
Медсестра – пожилая, в очках, с серьезными кустистыми бровями, натянула простыню на обнаженное тело, лежавшее на операционном столе.
Выключила мощную лампу под потолком.
Врач стянул с себя маску, подошел к умывальнику и принялся ожесточенно тереть под струей руки.
– Все-таки, Галина Романовна, не могу привыкнуть к смерти. Не старый, в общем, мужик… Обидно!
– Иван Игнатьевич, вы все сделали, что смогли. Тут сам господь бог его бы не спас! – уважительно возразила медсестра.
– Да, Галина Романовна, вы правы… – вздохнул доктор. – С таким сепсисом люди не живут! Если бы он чуть раньше к нам обратился…
За дверями раздалась ругань.
– Куда… Куда! Сюда нельзя посторонним… Гражданин!
Медсестра подала врачу полотенце.
– Что за возня там? – устало поинтересовался врач.
– Да этот все рвется, здоровущий…
В операционную влетел Николай. Сразу ринулся к операционному столу, сорвал простыню и принялся завывать над телом Мирона – громко, словно собака.
– Ладно, пусть уж… – шепотом произнес доктор и вместе с медсестрой вышел в коридор. – Судя по всему, причиной был небольшой порез на указательном пальце. В ранку попала инфекция, и начался сепсис. В таких случаях пациентов обычно спасают. Вскрывают гнойный очаг и хорошо дренируют его. Дают антибиотики. Если этого не сделать, возникает угроза ампутации. А если и с ампутацией промедлить, то… Мементо мори!
– Вот жизнь! – покачала головой медсестра, оглянувшись на дверь операционной. – От обычного пореза помереть можно…
– Галина Романовна, что у нас на сегодня еще?
– Этого выписываем, из третьей палаты. Художника.
Врач потер нос.
– У него жена такая странная. Ну не жена, а кто она там ему…
– Эта, на артистку которая похожа?
– Да. Представьте себе ситуацию, Галина Романовна, – сделал я этому художнику операцию. Все чин чином, никаких осложнений, ранение неприятное, но не сложное… А потом приходит эта женщина и начинает со мной обсуждать операцию.
– И что?
– А то, многоуважаемая Галина Романовна, что женщина в операционной не присутствовала, когда я ее мужу грудную клетку вскрывал… Но она в точности знала, что там было.
– Сердце, легкие… – хихикнула деликатно медсестра. – Это все знают!
– А вот нет, Галина Романовна, я про совершенно другое. Эта женщина точно знала весь путь пули. Что было задето, повреждено, в каком все состоянии… Все, все тонкости и особенности! И это при том, что она не видела вскрытую грудную клетку!
– Откуда ж она знала-то все? – озадачилась медсестра.
– Непонятно! Очень странная женщина, очень… Я прямо какие-то мистические чувства испытал, когда с ней разговаривал… И ранение тоже странное! Вроде свежее, а вроде там уже что-то зажить успело, само срастись… Так не бывает!
Полгода спустя
Герман Маркович Пелле, психотерапевт, профессор, кандидат медицинских наук и прочая, и прочая, сидел в своем кабинете, за полированным столом и вертел в пальцах чернильную ручку (сейчас мало кто такими пользуется, но психотерапевт обожал старомодные прибамбасы…).
Внезапно тяжелая ручка вырвалась из пальцев, брякнулась на стол и брызнула на костюм Германа Марковича. Новый, очень дорогой, очень стильный – тоже из тех вещичек, в которые влюбляешься раз и навсегда и потом ни при каких обстоятельствах уже не можешь с ними расстаться. Герман Маркович неслышно зашевелил губами – вслух он таких слов никогда не произносил.
Надо было срочно замыть пятно, но Герман Маркович этого сделать не мог. На кушетке у него лежал пациент.
– …Продолжайте, я вас слушаю! – доброжелательно произнес психотерапевт.
– Так вот, – вяло произнес Андрей, уставившись на трещину в потолке. – Так вот, я все думаю – кто я на самом деле? Чего хочу? – Он с треском почесал небритый подбородок. – Я всегда считал себя хорошим человеком. Я считал, что никто ни в чем не может меня упрекнуть. Я кристально чист перед всеми! Но… Оказывается, я лгал сам себе.
Андрей, не глядя, протянул руку и взял очередную салфетку со столика рядом. Промокнул себе глаза.
– Например? – спросил Герман Маркович, горестно рассматривая чернильное пятно на лацкане пиджака.
– Например… Я никогда никого ни о чем не просил напрямую, но… Ох, как трудно все это объяснить! Вот взять Черткова… Это мой компаньон, бывший. Я знал, что на него наедет налоговая. Я мог остановить процесс, я мог спасти Черткова, но я даже пальцем не пошевелил. Я сделал вид, что ничего не знаю, что я даже как будто сожалел о случившемся.
– Зачем вы это сделали? Вернее – не сделали?
– Я даже себе не мог признаться, что хочу единолично владеть компанией – вот почему! – Андрей опять промокнул глаза.
– Андрей Владимирович, не концентрируйтесь на прошлом… – благожелательно произнес психотерапевт. Потом посмотрел на часы. – В конце концов, мы не можем контролировать свои желания.
– Но я и сам не знаю, чего хочу! – рыдающим голосом произнес Андрей. Снова потянулся за салфеткой. – Или еще случай… Много лет назад я бросил одну женщину, которая искренне и преданно меня любила. И я ее любил… – Он промокнул глаза. – Потому что появилась другая женщина у которой был очень влиятельный отец, с деньгами и связями… Я женился на ней. И убедил себя, что люблю свою жену. Хотя любил ту, первую! А вообще меня не в чем упрекнуть, я хорошо относился к своей жене, я заботился о ней, я очень деликатно вел себя по отношению к той, первой женщине, я… Господи, доктор, что мне теперь делать? Кто я на самом деле? Чего мне надо? Чего хочу? Доктор, я вас умоляю – сделайте так, чтобы я снова стал самим собой!!!
– Ну, голубчик, необходимо еще несколько сеансов…
– Я заплачу?! У меня сейчас не очень хорошо идут дела… если честно, то совсем паршиво… Но я заплачу?! Только помогите мне, пожалуйста!
Об Эмме
С Эммой, если кого беспокоит, было все в порядке. По приезде в город она первым делом отправилась в поликлинику. Там у нее ничего не нашли.
Можно было успокоиться и отнестись к словам Вики как к предсказанию сумасшедшей, но Эмма была очень упрямой женщиной и почему-то она Вике поверила…
Так вот, Эмма отправилась к другому специалисту, и тот после небольшого исследования заявил – да, есть новообразование, очень маленькое. Сделали гистологию – опухоль была доброкачественной, но из тех, которые имеют свойство перерождаться.
Своевременная операция была максимально щадящей, и оттого внешность Эммы никак не пострадала. Все закончилось максимально благополучно.
Эмма время от времени вспоминала Вику – и ловила себя на мысли, что неплохо бы найти свою бывшую соперницу и поблагодарить ее. Нет, даже не поблагодарить, а сказать что-то такое, особенное… Например: «Ты спасла мне жизнь. Я теперь здоровый человек. Абсолютно здоровый!» Но Эмма почему-то чувствовала, что Вика и так знает, что она, Эмма, ей благодарна.
Поэтому Эмма поступила проще – она мысленно обратилась к Богу и попросила его, что если Вика вдруг сделает что-то неправильно, то пусть Бог не наказывает Вику, а накажет ее, Эмму. Она готова нести наказание за Вику. Любое. Как скажет…
Но то ли Вику не за что было наказывать, то ли Эммина просьба не была услышана… Словом, если заглядывать совсем уж в далекое будущее, то Эмма прожила очень, очень долгую и вполне счастливую жизнь.
У нее была своя фирма, она стала очень богатой женщиной, о ней писали в журналах, несколько раз показывали по телевидению…
С личной жизнью у Эммы тоже было все в порядке. Нет, она не вышла замуж, у нее было немного другое счастье. Ее любили. Ею восхищались. Их было довольно много, ее поклонников. Она часто смеялась. Ее потом вспоминали – с восторгом и тоской. У нее была столь бурная, столь яркая жизнь, что некоторые женщины, нашедшие свое счастье в тихой семейной гавани, даже ей завидовали.
О Клавдии Петровне
Клавдия Петровна Четыркина привезла своего внука Иннокентия в эту самую деревню, уже ни на что не надеясь.
– Сколько? Дорого, поди, берет? – спросила она у раскрашенной в пух и прах девицы (секретарши, что ли?), сидевшей в приемной.
– Ничего не берет, – равнодушно бросила девица, записывая данные Клавдии Петровны в толстый гроссбух. На халате девицы висел бейджик: «Варвара», написанный от руки.
– Совсем? – поразилась приезжая. Внук Иннокентий, мальчик пяти лет, сидел на деревянном стуле и сосредоточенно ковырял в носу. – Кеша, прекрати немедленно!
Кеша вздрогнул и опустил руку.
– Вот… – горестно воскликнула Клавдия Петровна. – Все слышит, а не говорит. Уж к кому мы его только не таскали… Такое мучение с этими детьми! Вы не представляете…
– Почему же, представляю, – сказала девица. – У самой сын есть. Егор. Помладше вашего, конечно… Егор Егорович. – Девица почему-то душераздирающе вздохнула. – Золотце мое! Сегодня, кстати, крестины. Приходите. Церковь отреставрировали, открыли, батюшку нам прислали… Все чин чином. Приходите.
– Может быть… – рассеянно кивнула Клавдия Петровна, а потом вернулась к интересовавшему ее вопросу: – А почему не берет?
– Нет, если дадут что-нибудь – продукты там, или вещи, или помощь какую, – очень даже берет…
– Вот, а вы говорите!
– Она себе почти не берет. Если чего лишнее – нам отдает. Тем и живы.
– Однако какой фанатизм! – уважительно прошептала Клавдия Петровна. – В святые, что ли, метит?
– Ну вас! – беззлобно огрызнулась девица. – Нормальная она женщина. Сами увидите. Медицинский заканчивает… Диплом у нее будет – все чин чином!
– Из потомственных?
– Что?
– Я говорю – из потомственных колдуний?
– Нет. Да и не колдунья она вовсе. И не зазывает никого специально… Сами едут.
– Ну да, ну да…
– В общем, так: часа через три приходите сюда. Она вас примет. А пока погуляйте, посмотрите… На крестины можете заглянуть. Потом, опять же, наше озеро… Вы слышали легенду?
– Какую легенду? Ой, нет, мне не до легенд… – Клавдия Петровна торопливо подхватила внука Иннокентия за руку, и они вышли на улицу.
У дороги вертелась на колышке привязанная коза. Внук Иннокентий потянулся к ней, но Клавдия Петровна вовремя успела его оттащить:
– Кеша, не смей!
Они пошли к озеру. Действительно, красивые места. Только вот портили вид какие-то деревянные конструкции и нелепые скульптуры, стоявшие на берегу. Возле них суетился народ – в основном мужики, богемного такого вида. Что-то тесали, рубили, вытачивали… Ну их!
Клавдия Петровна вспомнила: ах да, тут проходит фестиваль художественного творчества, понаехало отовсюду художников да скульпторов… Она видела репортаж накануне по телевизору и, помнится, даже удивилась: деревня-деревня, а туда же!
Погуляв по берегу, Клавдия Петровна отправилась с внуком Иннокентием к церкви. Там, у входа, уже стояли люди, судя по всему, местные.
– Абдурахман, а ты куда? Ты ж не наш! У тебя ж – Аллах!
– Палыч, не привязывайся…
– Бог одна. Одна. Имен у него много, но он одна! И я иду посмотреть, и мама мой… Мой мама, Венера Ицхаковна!
– Ну и ладно, ну и пусть! Чужих нету! Пущай!
– Вот, вырастила доченьку, принесла она в подоле…
– Зато внук какой!
– А куда зять-то усвистал?
– Не зять он, а самая настоящая сволочь! Кабы знал, что дите без отца растет…
– Может, помер он?
– Как же! Такие не мрут! Варька, ну где ты там?..
– Да иду я, иду… Ой, вы тоже пришли? Молодцы! Спасибо вам!
– Баб Зин, привет! Все цветешь?..
– А чё не цвести? Меня Вика каждый день навещает, руками над мной машет… Я ей грю – дай уж помереть спокойно! А она смеется – нет, ты, баб Зин, еще поживи…
Постепенно Клавдия Петровна разобралась в ситуации: Варвара (та самая, секретарша) родила ребенка без мужа. Где муж – неизвестно. Ее мать очень убивалась по этому поводу. Женщина властная, с характером – сразу видно. Дочь гуляет, а она – с внуком. С рук не спускает…
Абдурахман какой-то… Мать свою притащил зачем-то…
Тот, кого они называют Палычем, – алкаш. Типичный алкаш.
Интересно, а сколько лет той старухе? Бодрая, шустрая, глазки так и сверкают… Не-ет, в городе до таких лет не доживешь! И, главное, крепкая какая старушенция – небось ни одной болячки на свежем-то воздухе!
Далее все толпой повалили в церковь. Внутри все, конечно, красиво… Действительно, недавно реставрировать закончили – до сих пор краской пахнет.
Появились и художники – бородатые, чудные; девицы какие-то, поспешно платки себе на головы наверчивают…
Батюшка – молодой, серьезный, даже мрачный, начал обряд крещения. Егор (малыш лет двух – двух с половиной) вопил, пытался пнуть батюшку голой пяткой.
Внук Иннокентий очень серьезно за всем этим наблюдал.
Потом вышли на улицу. Клавдия Петровна оказалась рядом с молодым мужчиной. Кто-то пожал ему руку:
– Никита, супер! Такая работа… Не хуже храма Святого Петра в Ватикане получилось! А то и лучше… Ты, брат, как этот – Микеланджело! Самый лучший с нашего курса…
Никита засмеялся, потом обнял подошедшую к нему молодую женщину:
– Вика, ты слышала? Меня сейчас Микеланджело назвали!
Она поцеловала этого самого Никиту в щеку. «Вика! – спохватилась Клавдия Петровна. – Это ж та самая!»
Она отозвала женщину в сторону:
– Прошу прощения… Можно вас на минутку?..
Женщина была красивой. Честно говоря, Клавдия Петровна не понимала, что такой красотке делать в деревне. Босая, в сарафане, с пластмассовыми бусами на шее… Дурочка, что ли? Закопать себя в этой дыре! С такой внешностью в золоте можно ходить! Открыла бы магический салон где-нибудь на Тверской – народ бы валом к ней валил! И не Никита бы этот рядом с ней был, а кто-то уровня Романа Абрамовича…
– Что такое? – улыбнулась молодая женщина.
– Мы к вам записаны на сегодня… – кивнула на внука Клавдия Петровна.
– Да? – Женщина села на корточки, взъерошила Иннокентию волосы на затылке, потом провела ладонью у него перед лицом. – А зря…
– Почему это – зря? – обиделась Клавдия Петровна. – Вы же даже не спросили, что с ним! Мы, может, все глаза выплакали… Ребенка в спецучреждение отдавать надо… для недоразвитых!
– Очень он доразвитый! – все так же легко произнесла женщина и поцеловала ребенка в лоб.
Клавдию Петровну чуть удар не хватил. Она в такую даль ехала по этакой жарище… А ее даже слушать не захотели! И какая из этой Вики целительница?! Вовсе она на целительницу не похожа… Врут все люди!
Настоящие целительницы – женщины объемные, в возрасте, глазищи у них – ух!
Клавдия Петровна подхватила внука Иннокентия и, проклиная все на свете, помчалась к автобусной остановке.
Оглянулась на миг – мужчина и женщина уходили, взявшись за руки, на фоне малиново-розовых облаков. Им, счастливым, – этой Вике с ее хахалем, не было дела до других, несчастных! – сделала вывод Клавдия Петровна.
На удачу, автобус подошел быстро, минут через десять. Народу в него набилось…
Боясь давки, Клавдия Петровна полезла в него последней, усадила внука Иннокентия за водительским креслом, сама встала рядом. Час или полтора – до станции трястись!
– Осторожно, двери закрываются! – сглотнув, сообщил водитель. И автобус покатился по пыльной дороге. От нечего делать Клавдия Петровна принялась разглядывать фотографии на панели – женщина с ребенком, дочкой, наверное.
– Мои… – заметив взгляд Клавдии Петровны, с гордостью сообщил водитель. – Нина моя и Викуся, дочура… Болтушка та еще! На днях три года исполнилось… А вашему сколько?
– Пять, – сухо ответила Клавдия Петровна. «Болтушка! – с горечью подумала она. – Про нашего мальчика никто не скажет, что он болтун…»
– А у нас вот автобус пустили… Раньше до станции добраться невозможно было… – вещал водитель, глядя на дорогу. – Прямо ужас! А теперь ничего. Живем, – затормозил, открыл двери. – Карасевка, граждане… Выходит кто? Карасевка!
Какая-то тетка с мешками полезла к выходу.
Водитель обернулся и протянул внуку Иннокентию карамель на палочке:
– На, держи. Как зовут-то тебя, парень?
Клавдия Петровна хотела перехватить карамель – мало ли что…
Но не успела. Внук Иннокентий взял карамель и принялся сосредоточенно обдирать обертку.
– Кеша, – едва слышно буркнул тот.
– Как? Кеша? Хорошее имя… Ну, погнали, Кеша?
– Ага.
Водитель нажал на газ, и автобус дернулся с места.
Клавдия Петровна стояла словно истукан, вцепившись мертвой хваткой в поручень. Несмотря на жару, ей было холодно. Она смотрела сверху вниз на своего внука Иннокентия, сосредоточенно облизывающего карамель. «Кеша… Он сказал – Кеша. И еще сказал – ага… Сказал! СКАЗАЛ!!!»
А тем временем вдоль озера шли двое, взявшись за руки. Он и она.
Но не грусти – земное минет горе,
Пожди еще – неволя недолга –
В одну любовь мы все сольемся вскоре,
В одну любовь, широкую, как море,
Что не вместят земные берега!