Жители деревни, вытаращив глаза, внимательно наблюдали за Викой.
– На стол его положите. Да, на стол! – скомандовала Вика мужикам. – Осторожней, не трясите… Вот так, прямо на одеяле несите! Фу, Палыч, сколько же вы выпили?!
– Дык это… Дык я… Ой, помираю!
Жена Палыча вновь зарыдала в голос, дети в углу тоже заревели с новой силой. «И чего я им всем «выкаю»… Неудобно даже как-то!»
– Зачем ты, Палыч, пьяным на водонапорную башню полез? – сурово спросила Вика. – Делать тебе было больше нечего?
– А там насос… В третий раз за год ломается! – сипло сообщил какой-то старик. – А коровам вода нужна – руками-то много не натаскаешь ее!
«Значит, так – вывих плеча… «Вывих необходимо вправлять как можно раньше. Способ Гиппократа: сустав вправляется в положении пациента лежа. Далее накладывается гипсовая повязка по типу Дезо на один месяц…» Отличница Вика прекрасно помнила теорию. Но вот как все будет на практике?
– Все вон. Дети – вон. А вы останьтесь – за ноги его будете держать… Палыч, будет больно, слышишь? Но ты, пожалуйста, терпи!
Народ повалил из комнаты. Жена Палыча заголосила:
– Ой, и на кого ты нас си?ротами оставляешь, Палыч…
– Вон! – холодно повторила Вика. – И прекратите орать! У вашего Палыча плечо вывихнуто только. Сейчас вправлю.
Народ столпился за дверью, явно не желая расходиться.
– Помню, после войны жила у нас Марья Кисляева… – сиплым голосом начал старик. – Так вот, кости тож хорошо умела вправлять. Вот мы горя тогда не знали…
Жена Палыча принялась истово креститься.
Вика ногой захлопнула дверь.
* * *
Люди стояли молча, прислушиваясь к тому, что творится в соседней комнате.
Потом раздался дикий крик.
А еще через минуту дверь распахнулась, и из нее вышла Вика.
– Будет жить, – сказала она. – Конечно, если опять на водонапорную башню не полезет. Так, а теперь, граждане, мне нужен гипс…
* * *
Никита и Егор шли по тропинке вниз, к церкви.
Они были под большим впечатлением от увиденного.
– Да, повезло этому дураку… – улыбаясь, пробормотал Егор. – Представь себе, Никитон, – везли бы его полдня до станции, потом полдня обратно… А так ему доктора прямо на дом доставили! А она ничего так баба, да?
– Она не баба.
– Здрасте – мужик, что ли?.. – развел руками Егор.
– Она девушка.
– Это в каком смысле? – хихикнул Егор.
– В смысле возраста.
– Ой, вот не надо… Варька – да, в смысле возраста, она не старуха. А эта…
– Заткнись, – мрачно произнес Никита.
Егор резко повернулся и затряс его за плечи:
– Ты ей все рассказал, да?! Только честно!
– Да ничего я ей не говорил… – Никита стряхнул его руки.
– Ну о чем-то вы с ней говорили, ведь так?
– Отстань.
– Я же видел, как ты на нее смотрел!
– Да как, как я на нее смотрел? – Никита тоже разозлился. – Чего ты придумываешь?..
Он толкнул Егора, тот споткнулся, но все-таки сумел устоять на ногах.
– Эй, ты чего, спятил?..
– Не надо выступать.
– А кто выступает? – Егор отряхнул брюки, потом продолжил после паузы уже другим, рассудительным тоном: – Никто не должен знать. Никто не должен знать, зачем мы на самом деле здесь! Пусть эти тупые скоты думают, что ради фресок сюда приперлись…
– Они и так думают, что ради фресок! Я, между прочим, уже половину отреставрировал… – огрызнулся Никита.
– Это они! Тупые скоты! А она…
– Она не тупая! – перебил Егора Никита.
– Вот именно. Вот именно, она-то как раз – не тупая. Не такая, как твои спившиеся односельчане. Она – ушлая городская штучка… Она может догадаться. А если до Мирона дойдут слухи, что мы здесь окопались, и в первую очередь, конечно, – я, то он…
– Вика с Мироном незнакома.
– Откуда ты знаешь?
– Знаю.
– Ты ее спрашивал?
– Нет.
– Ну тогда откуда ты знаешь?! – свирепо заорал Егор. – Никитон, мы не можем рисковать – ты понимаешь?
– Понимаю, – пробормотал Никита и отвернулся.
Он точно знал, что Вика не может знать о Мироне, что она наверняка даже слыхом об этом человеке не слыхивала! Такие, как Вика, живут в особом мире. Как описать его, этот мир?
Он чист и справедлив, в нем нет зла. Люди, населяющие его, хоть и сильны, но порой беспомощны, милы, смешны… Это большие дети, которых грех обижать.
Как она пыталась набрать воды из колодца, с какой наивной досадой ругала здешнюю жизнь… Забавное и милое существо. Красивое.
И очень загадочное. Пожалуй, в этой женщине была тайна – такая, что вполне могла поспорить с той, которую пытались разгадать Никита с Егором.
«Экстрасенс она, что ли?.. Но это все ерунда, я не верю в людей с паранормальными способностями – знахарей, колдунов… А Палычу она вправила плечо совсем как заправский медик! Но тогда почему я ощутил нечто странное, когда она водила вокруг меня своими руками? «Ты очень здоровый человек», – сказала она. А потом вдруг стала уверять, что это была просто шутка!»
Когда Вика водила вокруг него руками, внутри все покалывало и пощипывало, словно Никиту слегка кололи иголками, как в кабинете иглотерапии. А поскольку Никита был абсолютно невнушаемым человеком, то ощущения эти были настоящими.
Эта женщина с прозрачными глазами явно обладала какой-то силой!
«Может быть, она сможет нам с Егором помочь? С ее-то способностями… Егор дурак, он ничего не понимает!»
И Никита задумался о том деле, которое соединяло его с Егором.
Они встретились в начале этой зимы в Москве, он, Никита, – бывший деревенский мальчишка, а ныне нищий художник (коих несть числа, жаждущих славы и денег), и Егор – прожженный авантюрист, из бывших гаменов, городских уличных шпанят, не раз битый за свои сомнительные делишки, вечно нарушающий запреты.
Встретились случайно (просто оказались за одним столиком в битком набитой людьми пивнушке), случайно разговорились, разоткровенничались – так откровенничают с незнакомцами, с которыми завтра уже не встретятся. Но, вопреки всему, уже не расставались.
Потому что очень многое могло родиться из их союза, от знаний каждого.
А Вика могла стать третьей.
* * *
Вика, вдоволь накупавшись в озере, шла по пыльной деревенской улочке от озера к дому бабы Зины.
Был ранний вечер – солнце только-только начало опускаться к горизонту. «Почему, когда солнце садится, хочется плакать? Потому что я дура, наверное…»
Сзади послышался какой-то шум.
Вика оглянулась и увидела в конце улочки облако пыли, сквозь которое проглядывали мощные темные силуэты. Это пастух вел стадо коров обратно с выгона в деревню. Коровы двигались быстро, их нетерпеливое мычание казалось страшным стоном, тоскливой песней каких-то чудовищ!
С одной Зорькой Вика еще могла справиться, но вот с целым стадом…
Вика беспомощно огляделась, но бежать было некуда – вдоль улицы шли одни заборы. Врываться с воплями во двор какой-нибудь тети Шуры или бабы Кати – глупо, стыдно и неприлично… На нее и так уже все смотрят какими-то странными глазами!
Вика мгновение колебалась, а потом скользнула в один из домов, с выцветшей вывеской – «Гастроном». Это заведение гастрономом никто не считал, в лучшем случае деревенские говорили – «гастрит», но чаще называли заведение каким-нибудь непечатным словом или отзывались о нем витиеватой фразой, опять же, не годной к прямому цитированию.
Владельцем этого «Гастронома» был некто Абдурахман – приезжий из ближнего зарубежья. Вика уже несколько раз общалась с ним – в первый раз, когда меняла кольцо на водку и лекарства, потом – когда бегала за хлебом для бабы Зины.
По здравом размышлении Абдурахман ничем особым от местных жителей не отличался – разве что был немного хитрей и оборотистей, чем прочие.
Вика влетела в тесное помещение, от пола до потолка заставленное коробками и ящиками с самыми разнообразными товарами – от пряников до стирального порошка.
Звякнул колокольчик у входа, оповещая о появлении посетителя, и сразу же затрещала занавеска над другой дверью – из задней комнаты выплыл Абдурахман. Это был пожилой, невысокий мужчина, с безволосым восточным лицом, которое напоминало лицо скопца. При виде Вики Абдурахман расплылся в улыбке – от сияния золотых зубов Вика даже на миг зажмурилась.
– Ах, какая сиводня день! Какой гостья… Чего желаете, дарагой Вики… Викиторья?
Вика вздохнула и огляделась.
Коробки с тушенкой, мыло, куриные окорочка за мутным стеклом холодильника… Под самым потолком была развешана одежда – цветные халаты из ситца, футболки с развеселыми аппликациями, тренировочные штаны и даже дубленка розового цвета с золотыми пуговицами.
Вика сразу же вспомнила картины Энди Уорхола, его знаменитый томатный суп в консервной банке.
Какая жалость, что этот самый Уорхол не бывал в лавке у Абдурахмана! Уж здесь бы он много чего интересного нашел, достойного быть запечатленным на века…
А эти липкие ленты, свисающие с потолка, сплошь покрытые мухами? Нет, тут не Уорхол нужен, а сам Иероним Босх!
– Чего желаете? – любезно повторил свой вопрос Абдурахман.
– Ничего я не желаю, Абдурахман… Я… я от коров спасаюсь, – подумав, честно призналась Вика.
Абдурахман вытаращил глаза и подбежал к зарешеченному окну – как раз в этот момент стадо шло мимо, поднимая тучи пыли. Впрочем, в полуподвальном помещении были видны только мелькающие коровьи ноги.
Абдурахман снова повернулся к Вике, продолжая таращить глаза:
– Как такова пынимать?!. Коров напали на дарагой Викиторья?..
– Да ничего они не напали! – с досадой воскликнула Вика. Потом добавила осторожно: – Но могут ведь же, правда?.. У них вон какие рога! И вообще, они очень тупые создания… Кто знает, что у них в голове творится? – Вика села на какой-то ящик. – Помню, я в Испании видела корриду…
– Так то Испанья, а у нас очин, очин смирный животный! – тонким голосом произнес Абдурахман и укоризненно покачал головой. – Кроткий, как… как мама. Ви видели мой мама? Мама! – еще более тонким голосом завопил он.
Из соседней комнаты стремительно выплыла низенькая и очень толстая старушка. Усатая, в отличие от Абдурахмана. При виде Вики она расплылась в улыбке, показав золотые зубы.
– Здравствуйте… – пробормотала Вика.
Старушка кивнула, продолжая улыбаться.
Абдурахман с гордостью продолжил:
– Мой мама – Венера Ицхаковна. Мама, я тибя очин люблю! – он послал старушке воздушный поцелуй. Та закатила глаза и молча прижала руки к сердцу. – Ну все, мама, иди, иди к себе…
Венера Ицхаковна попятилась (поскольку развернуться в тесном помещении с ее комплекцией было невозможно) и незамедлительно исчезла в соседней комнате.
– У тебя замечательная мама, Абдурахман, – вежливо произнесла Вика.
– Я знаю. Так вот, дарагой Викиторья… Смотри здесь, – он повел вокруг себя рукой. – Что видишь?
– О чем ты, Абдурахман? – вздохнула Вика. Потом все-таки начала честно перечислять: – Ну, глазированные сырки я вижу… пошехонский сыр… краковскую колбасу… Вафельный торт. Детское питание в банках. Творог, сосиски… – Вика нагнулась, заглянула под стол. – Ботинки вижу мужские, очень большого размера… Сумку вижу из клеенки… Что еще? Ах да, дубленку на стене вижу, розового цвета, мэйд ин чина, наверняка…
Абдурахман буквально взвился:
– Самый настоящий Тоскана! Мамой клянусь! Никакой не чина…
– Да ладно… – махнула рукой Вика, заядлая шопингоманка.
Но Абдурахман вошел в раж:
– Я тибе сичас документ покажу, своими глазами увидишь… Серетификат… Тоскана! – от волнения его голос вновь перешел на ультразвук.
– Ну бог с тобой, пусть Тоскана… Абдурахман! Абдурахман, что означал твой вопрос?
Абдурахман мгновенно успокоился.
– Все очина просто, дарагой Вики… Дарагой Викиторья. Ибо все, ну, пачити все, что ты видишь здэсь сваим хорошеньким глазками – все от нее, – он с кротким видом кивнул в сторону окна. – От коровки, которой ты назвал тупой скотина. Вот это, это, это… – он указал пальцем на коробки и упаковки. – Все это ее кровь, ее мясо, ее шкура. Все это сделано из нее и ее детей.
Вика молча смотрела на лицо Абдурахмана, потемневшее от печали за нее, за Вику.
– Она – мать! – с пафосом воскликнул Абдурахман. – Наша мать. Без нее мы бы все погибли. Дети наши погибли! – Он для убедительности потряс коробкой с детским питанием. – Мать не может быть тупой, быть глупой… Мама!
Из соседней комнаты стремительно выплыла усатая старушка.
– Мой мама, Венера Ицхаковна. Мама, я тебя люблю! – он послал старушке воздушный поцелуй. – Мамуличика мой бесценный! Ну все, все, иди к себе…
Венера Ицхаковна незамедлительно исчезла.
Вика посмотрела Абдурахману в глаза. Потом ответила:
– Я тебя поняла, Абдурахман.
– Викиторья!
– Да? – обернулась она уже от двери.
– Мне очин неудобно… – вздохнул он. – Но профессий у меня такой! Я насчет колечика вашего… Так вот, ви свабодно ходить в мой магазин, бери что хочешь… Бесплатно!
– Хорошо, Абдурахман… – усмехнулась Вика.
«Хитрый какой… Мое кольцо дороже стоит, чем вся его лавка! – думала Вика, заходя во двор. – Бесплатно, гм… Действительно, выжига. Но что-то в нем есть, при всей его жадности. Какая-то посконная правда, истина, доступная не всем!..»
Дверь в хлев была распахнута.
Баба Зина, сидя на табурете, доила Зорьку. У старухи это получалось не совсем хорошо, поскольку снимать с руки бинт Вика пока запретила.
Некоторое время Вика стояла у входа, прислонившись к притолоке.
– Баб Зин…
– Ай?
– Баб Зин, дай мне подоить! – решительно попросила Вика. Она быстро ополоснула руки под рукомойником, шагнула вперед.
– А то, попробуй… – согласилась баба Зина, встала с табурета. – Оно ж вам, городским, как развлечение!
Зорька недовольно покосилась на Вику, переступила копытами.
– Да тихо ты! – похлопала баба Зина корову по боку. – Зорька! Жалко тебе, что ли?
– Ты хорошая, – тихо обратилась Вика к Зорьке. – Ты самая умная. Ты добрая. Тебя так мало любят… – Она почему-то вспомнила мадам Черткову, нацепившую на Клёпу бриллиантовую диадему. – Собак и то больше любят! Если собаку убьет кто-то, этого человека посадят в тюрьму. А тебя каждый день убивают! Это несправедливо, так несправедливо – забывать о тебе…
Зорька тяжело вздохнула.
Вика погладила ее вымя и принялась осторожно тянуть за соски.
– Ты вглубь, вглубь движения делай… – подсказала баба Зина. – И не бойся, сильней!
Молоко по косой брызнуло вниз. Потом еще.
– Получается! – удивилась Вика, уперевшись лбом в Зорькин бок. – Ты смотри… Я корову дою! По-настоящему!
Потом баба Зина процедила молоко, осторожно отлила его в кружку.
– Дай мне.
– Пить будешь? – поразилась старуха. – Я тебя, Вик, совсем не узнаю… Ладно, сейчас прокипячу.
– Не надо, – покачала головой Вика. – Дай так.
Она взяла обеими руками кружку, принюхалась. Запах был специфический – раньше от него Вику бы вывернуло наизнанку. Но теперь она и сама себя не узнавала.
Отпила глоток, потом еще.
– Если бы у жизни был вкус… если представить, баб Зин, что у жизни есть вкус, – можно ведь, да? То у нее, наверное, вкус молока! – между глотками говорила Вика.
– Не скажи… – покачала головой старуха. – С тобой не все согласились бы… Взять, например, мужиков наших. У ихней жизни вкус самогонки!
Вика засмеялась, молоко потекло у нее по подбородку.
– Дураки – эти мужики ваши. Господи, сколько ж дураков на свете! А уж я какая дура… – засмеялась Вика, облизнулась.
Баба Зина охотно подхватила ее смех.
– За хлебом завтра сходишь, Вик? Ты шустрая, быстрей меня бегаешь… К моему приходу почти все разобрать успевают. А я тебе прям сейчас денежку дам… – старуха полезла в карман.
– Не надо, – остановила ее руку Вика. – Абдурахман мне обещал бесплатно хлеб дать.
– Да иди ты?!
– Я серьезно.
* * *
На следующее утро Вика побежала к Абдурахману в лавку.
Но ее ждало разочарование – перед лавкой стояла толпа народу, все возмущенно шумели.
– А что случилось? – обратилась Вика к какой-то девчонке с тощими голыми ногами.
– Да вот, говорят, хлеба нет… – смущенно объяснила та.
На крыльцо вышел Абдурахман.
– Эй, Абдурашка, где хлеб? – закричали в толпе.
– Где хлеб, басурман?..
– Понаехали тут всякие, кровушку нашу пьют! – басом заорала тетка в вылинявшем халате.
Абдурахман повел глазами и взвизгнул:
– Не привезли хлеба!
– Да ты не финти…
– Почему не привезли?
– Откуда я знаю! – тонко-тонко завизжал Абдурахман. – Может, опять мост обвалилась, может, аварий какой!
Вика постояла еще минутку в толпе, потом несолоно хлебавши отправилась обратно.
– Баб Зин, ты представляешь – не привезли хлеба! – кинулась она к старухе. – То ли мост сломался, то ли авария на дороге…
– Бывает, – философски отозвалась старуха. – Но это ничо… Чё-нибудь придумаем.
«Что-нибудь придумаем» означало – испечем хлеб сами.
Вика пришла в восторг – она никогда ничего подобного не делала. Нет, конечно, кое-какие представления о кулинарии у нее были, несколько раз после замужества она даже устраивала Андрею семейный ужин – то со спагетти по-итальянски, то с яблочным парфе… Но печь обыкновенный хлеб?!
Вика с азартом бросилась помогать старухе.
Вода, мука, кусочек заветренных дрожжей из морозилки старенького холодильника…
Баба Зина влезла рукой в кастрюлю и принялась мешать. Но Вику вопросы санитарии уже не волновали.
– Дай я!
– Да за-ради бога… – уступила ей баба Зина место у стола. Села в сторонке и начала ворчать для проформы: – Умотала меня этакая жизнь! Все, осенью к сыну в город поеду! Хоть Любашу напоследок повидаю…
– Ты скучаешь о внучке?
– А то! И вообще, ничего тут нет, окромя огурцов с картошкой! Никакой радости в жизни… – Баба Зина прищурилась на Вику. – Вот ты, Вик, этих… восьминогов пробовала?
– Осьминогов? – усердно мешая тесто, отозвалась Вика. – Да, конечно… Давно только очень. Я в последнее время что-то разлюбила морепродукты.
– А еще чего пробовала? – с интересом спросила баба Зина и даже расположилась поудобней, чтобы слушать. – Ну, из этого… из ненашего?..
– То есть из экзотической кухни? Много чего… Фуа-гра, например, устрицы ела. Даже рыбу фугу однажды пробовала!
– Живут же люди! – мечтательно вздохнула баба Зина. – Замесила? Как следует? Теперь пусть в тепле постоит… Тесто должно подняться!
…К вечеру хлеб был готов.
Его достали из печи, положили на стол.
– Господи, как пахнет! – простонала Вика. – Можно, я уже отрежу?
– Да погоди, еще горячий. Пусть хоть чуток отмякнет!
– Баб Зин, я не могу терпеть! – завопила Вика.
– Режь уж, ладно…
Вика отрезала ломоть, поднесла его к лицу, вдохнула.
– Баб Зин, это чудо… Мой первый хлеб. Даже плакать хочется почему-то!
– Совсем сдурела девка… – покачала головой старуха. – Ох, чудная!
В этот момент за открытым окном кто-то прокашлялся.
– Приятного вам аппетиту… – в комнату заглянул мужчина. Вика вспомнила – его звали Митяем. Митяй, у которого старенький автомобиль и жена на сносях.
– Хлебушка, Митяй? – благодушно произнесла баба Зина. – На вот, и для Нинки еще буханку… Вы ж, молодые, и хлеб, если чего, толком спечь не сможете!
Вика отрезала еще один ломоть и поднесла его к Митяю.
Но Митяй стоял за окном молча, смотрел на протянутый хлеб и то и дело сглатывал – кадык ходуном ходил на его жилистой шее. В сумерках Митяй казался смуглым, почти чернокожим – абориген из южных стран, да и только.
– Митяй! Не спи!
– Я это… – тоскливо начал Митяй. – Аккумулятор разобрал. Барахлил он чего-то. А Нинка…
Вика с бабой Зиной тревожно уставились на Митяя. Вика вдруг вспомнила – тазовое предлежание, бедной женщине давно надо было уехать в город, в больницу!
– Короче, Нинке же еще через две недели… – словно услышав Викины мысли, продолжил Митяй. – Ну, я думал, что успею этот аккумулятор собрать… А Нинка, ну… Короче, Вик, ты ведь у нас единственная докторша!
Вика с бабой Зиной ошеломленно переглянулись.
– Я никогда не принимала роды… – с ужасом произнесла Вика.
– Ты же докторша!
– Но я… – Руки у Вики задрожали, и она инстинктивно прижала их к груди. – Баб Зин, что делать?..
– Нешто я знаю… – растерянно пробормотала старуха. – Но, окромя тебя, Нинке никто не поможет, наверно. – Потом добавила с неожиданным оптимизмом, обратившись к Митяю: – А ну как она сама разродиться сможет? Плевое ж дело! Раньше докторов вообще не было, и вот – не повымерли же люди без них!..
Митяй судорожно сглотнул.
«Не сможет! – чуть не закричала Вика. – У твоей Нинки – тазовое предлежание…» Но она вовремя сдержалась, боясь, что несчастный мужчина вот-вот грохнется в обморок – такое у него было лицо.
– Идем, Митяй. Посмотрим, что получится… – Вика вытерла руки о полотенце. – Баб Зин, я не скоро.
– Да уж думаю… – вздохнула старуха.
По дороге, торопливо шагая за Митяем, Вика думала: «Роды – процесс долгий. Особенно если в первый раз. Больше двадцати часов могут длиться! Сейчас пошлю Митяя к станции, там и телефон, там и все… Бегом он быстро добежит! Часа через три, четыре, максимум – через пять! – за Нинкой приедет машина, ее увезут в районную больницу, там ей помогут… Все обойдется, ей вовремя помогут!»
В доме у Митяя стояла странная тишина.
– Где она?
– Туда… Спальня там, – судорожно сглотнув, просипел Митяй.
– Чисто у тебя, хорошо… Настоящая городская квартира! – пробормотала Вика. – Нина! Нина, это я. Ну, как дела?..
Нина лежала в маленькой комнате, служившей спальней. Веселые обои в цветочек, игривый орнамент на занавесках, массивная кровать с завитушками, шелковый абажур… Нинкино лицо странно не гармонировало с этими легкомысленными мотивами. Оно было темным, красно-синего цвета, с зажмуренными глазами и открытым ртом. Нина молча вертела головой из стороны в сторону, не закрывая рта.
Вот почему в доме царила эта странная, тревожная тишина – на самом деле Нинка кричала. Только беззвучно.
И, как уже происходило не в первый раз, при виде человеческих страданий страх у Вики исчез, отступил.
– Так, что у нас там? – спокойно произнесла Вика, и провела ладонями над Нинкиным животом. В багровом тумане ягодицами вниз, прятался младенец, окутанный мутной пеленой плаценты. Воды уже отошли (впрочем, для того чтобы убедиться в этом, не надо было делать магических пассов – Нинка буквально плавала в луже). Кесарево ей сейчас никто не стал бы делать, поскольку ребенок уже пошел по родовому пути.
Какая станция, какая «Скорая»! Здесь и сейчас.
– Ну, как? – сглотнув, сипло спросил Митяй.
– Где у вас руки можно вымыть? – спросила Вика. – И еще, Митяй, пожалуйста – накипяти воды, принеси чистых тряпок, бинтов – что там у тебя есть… Не стой ты на месте! И йоду принеси, как можно больше.
«Тазовое предлежание возникает по нескольким причинам… Например – узкий таз, многоводие и чрезмерная подвижность плода. Впрочем, уже неважно, отчего…»
– Нина, ты доктору показывалась? Гимнастику тебе прописывали специальную?
Нина, сморщившись, рывком качнула головой вправо-влево. Нет, значит. О гимнастике, которая помогает изменить положение плода, она и слыхом не слыхивала.
Вика вымыла руки и ощупала живот роженицы – так, как и требовала каноническая медицина. И без всякого удивления поняла: ее предчувствия полностью оправдались. Дела обстояли именно так, как она видела. Факты подтвердились – ничего нового. Младенец шел ягодицами вперед.
«На тридцать шестой – тридцать седьмой неделе можно было сделать наружный поворот. Опытный врач смог бы! Хотя есть вероятность отслойки плаценты. Впрочем, об этом тоже поздно думать. А ребенок крупный!!! По всем показаниям ей бы сделали кесарево!»
– Нина, дыши глубоко, ровно. Посмотри на меня. Нина, ты должна меня слушаться! – ласково произнесла Вика. – Посмотри на меня!
Нина медленно повернула голову, открыла глаза. Глаза были совершенно бессмысленными, в них ничего не было – ни мыслей, ни чувств. Только боль.
– Смотри на меня! – повторила Вика. – Дыши медленно, глубоко… Вот так, как я показываю. Поняла? Сейчас не тужься. Я скажу тебе, когда будет можно.
«Второй период родов при тазовом предлежании состоит из четырех этапов. Рождение плода до пупка, рождение плода до нижнего угла лопаток, рождение ручек, и, последние – рождение головки. На уровне пупка головка плода прижимает пуповину к костям таза матери. Если роды начиная с этого опасного момента не закончатся в течение десяти минут, плод, то есть ребенок, гибнет от удушья. Ну, Господи, благослови».
…Поздний вечер, почти ночь. Ребенок вышел наполовину.
За окном сияла полная луна, под абажуром вились мотыльки.
– Нина, миленькая, тужься… Ну!..
Нина только беззвучно открывала рот, словно выброшенная на берег рыба.
– Тужься!
«Время… Время! Десять минут уже прошли!!!»
И в этот момент в руки Вики скользнул младенец – целиком.
«Пуповина была зажата слишком долго, господи, весь синий… Неужели поздно?!»
Вика была в ужасе. Ребенок молчал. Вика шлепнула его. Крик прочищает легкие, дает возможность дышать.
В следующий момент ребенок пискнул и начал медленно розоветь!
Только не он, а она…
В этой суматохе Вике было не до таких пустяков, как пол ребенка, но теперь можно было немного расслабиться.
– Митяй! Митяй, ну где ты там? – нетерпеливо позвала Вика, сдувая с лица прядь мокрых от пота волос. – Посмотри, кто у нас родился, а? Кто у нас такой хороший родился, на две недели раньше…
Митя на негнущихся ногах подошел ближе. Судя по обезумевшему взгляду, он мало что соображал.