«А как хорошо, что мне перестанет лезть в голову вся эта ерунда про чужие болячки… Будет только покой, абсолютный покой!»
Вика вскочила, лихорадочно огляделась. Неподалеку, у дома, висела веревка.
– Есть!
Вика схватила веревку и, тихо смеясь, принялась искать перекладину. «Кажется, за домом растет старая береза – очень удобно…»
Вика уже была готова бежать за дом, но тут очередная мысль посетила ее голову. Будет очень нехорошо, если она подложит такую свинью бабе Зине. Чем та заслужила? Просыпается старушка утром, а в саду у нее – болтается на веревке Виктория Бортникова.
«Лучше уж как кошка бабы Зины… Уйду, и никто не узнает, где могилка моя. Растворюсь в воздухе, исчезну. А что, правильно! – возликовала Вика. – И Андрею меньше хлопот – с опознанием, милицейской нервотрепкой, похоронами, ненужными тратами… А баба Зина решит, что я просто ушла. Да, да – я ведь так ей вчера вечером и сказала – завтра уйду!»
Вика бросила веревку и побежала к калитке.
Выскочила на улицу, огляделась. Справа были дома, на заднем фоне высилась водонапорная башня, слева – лес. Туда, к лесу! Подальше от людей!
Она не шла, а бежала. Легко, едва касаясь земли. Деревня еще спала, лишь кое-где во дворах лаяли собаки, услышав ее шаги.
В первый раз за очень долгое время Вика чувствовала себя счастливой. Выход найден! И почему она не могла раньше сделать это?..
Лес был довольно близко. Но, когда Вика добежала до него, то обнаружила, что это не лес вовсе, а так, чахлая рощица. Заблудиться в ней, сгинуть в лесной чащобе – как первоначально решила для себя Вика – при всем старании не получилось бы. Настоящий лес был дальше, вон он!
Чуть в стороне, за рощей, стояла старая церковь. Вернее, ее развалины – все стены выщерблены, словно в них из орудий палили…
Вика обежала церковь, стоявшую на небольшом холме, и чуть не вскрикнула от неожиданной радости – там, внизу, было озеро. Большое! Вика потому его не заметила раньше, что оно почти все пряталось в густом утреннем тумане.
Вода… Вот что хорошо умеет хранить тайну!
Вика побежала вниз, чувствуя, как щиколотки хлещет мокрая от росы трава.
Остановилась на берегу, на кромке влажного песка, всмотрелась в воду. В темно-коричневой мгле покачивались водоросли, мелькали тени – то ли рыбешки плавали, то ли это был какой-то оптический эффект.
Смутная мгла неудержимо манила к себе Вику, зазывала неслышными голосами, обещала покой и спасение. Этот покой был во сто крат лучше жизни. Что жизнь – тяжкая, утомительная ноша, вечная борьба, бесплодные судороги…
Даже окружающий пейзаж показался отвратительным – влажный песок вперемешку с обломками почерневших веток и камней, трава с острыми кромками – она исхлестала Викины щиколотки до крови. А каким противным было набухшее рассветом небо! И этот скользкий туман…
Лишь вода являлась прибежищем и спасением!
Вика сняла галоши и медленно ступила в нее. Вода была холодной, не успевшей прогреться за июнь, но в этом холоде было нечто вроде анестезии, снимавшей мучительную боль. Вика сделала пару шагов – вода сразу достигла колен. А впереди, сквозь клочья тумана, темнело черное дно – судя по резкому наклону, глубокое.
«Минутку! Зачем я оставила на берегу галоши? Догадаются!» Вика рванула назад. Она очень не хотела, чтобы кто-то раскрыл ее тайну. «И, потом… Ну, утону я… А тело-то потом всплывет!»
В памяти мелькнуло воспоминание – она, девочкой, из-под палки читает повесть Тургенева «Муму». Всей душой протестует, но читает. Готова тысячу других книг прочитать от корки до корки, но только не таких жестоких! Гувернантка стоит рядом, строго следит за процессом – девочка не имеет права отлынивать от уроков… А то, что маленькой Вике до слез жалко несчастную собачонку и она готова изорвать книгу в клочья, – плевать.
Но вот оно и пригодилось – настал звездный час гувернантки!
Кажется, бедняга Герасим привязал к шее собаки два кирпича… Ничего, сгодятся и камни!
Вика засмеялась этой подсказке из прошлого. Теперь она знала, что следует привязать к себе камень. Но веревку она с собой не взяла, да и больших камней поблизости не наблюдалось!
Тогда Вика принялась набивать глубокие карманы бабы-Зининого платья галькой. Заполнила их доверху («О, как давит на плечи! Очень хорошо!») и снова – в воду, подняв тучу брызг, прижимая к груди галошки. Скорей, быстрей!
Бухнулась на колени, поползла вперед, купая ладони в мягком иле… Неудержимая тяжесть влекла ее вниз – надо было только зайти как можно дальше, дальше!
И в этот момент Вика услышала вдруг далекое ржание. Лошади?! Этот звук заставил ее замереть. Лошади – еще один повод сбежать из этого глупого мира… Лошади – чудовища. Сбежать от чудовищ навсегда!
Но вместо того чтобы плыть дальше, Вика замерла. Лошадиное ржание словно напомнило ей о чем-то.
«Ах да… Я же совершаю грех. Очень тяжкий грех!»
Не то чтобы эта мысль остановила Вику, отринув желание покончить жизнь, – нет. И то, что она совершает грех, тоже не особенно пугало. Но надо было еще кое-что сделать, самое последнее… И только потом с чистой совестью уйти навсегда.
Вика, поднимая тучи брызг, во второй раз выбралась на берег. Задыхаясь, выкинула из карманов гальку, нацепила на ноги резиновую обувку и зашлепала к старой церкви, стоявшей на пригорке.
Вода хлюпала в галошах, мокрый подол прилипал к ногам, волосы лезли в глаза…
С окончательно сбитым дыханием Вика подбежала к церкви, распахнула деревянные двери (они оказались не заперты), влетела внутрь и упала навзничь, на каменный пол.
– Господи, если можешь, прости меня… Я знаю – это страшный грех. Но другого выхода у меня нет! Я уже давно решила – надо исчезнуть. Навсегда… Ада я не боюсь. Мой ад – вот он, вокруг меня. Все то, чего я боюсь и ненавижу, обрушилось на меня разом… А возвращаться мне некуда, да и незачем! – скороговоркой прошептала Вика, прижавшись щекой к полу.
Она рывком подтянулась, села на колени, размашисто перекрестилась, намереваясь вскочить и снова бежать к озеру, но в этот момент вдруг какой-то грохот раздался у нее прямо над головой.
Не то чтобы Вика испугалась (она была уже в том состоянии, когда мало что может испугать), но все-таки невольный крик сорвался с ее губ:
– Ой, мамочки!
Она подняла голову и увидела, как высоко, под гулкими сводами, в полутьме, мечется стая голубей. Потом они куда-то исчезли – словно по мановению волшебной палочки.
Вика огляделась – часть стен была в строительных лесах, висели веревки, напоминающие лианы в джунглях… Пустые окна без стекол – скорее всего, голуби через них и улетели.
С потолка летела пыль…
А потом кто-то наверху прокашлялся.
– Кто там?! – в ужасе закричала Вика. Вскочила, задрав голову, оглядела стены с лесами. В этих развалинах не могло быть ни одной живой души! Ну, если только бог не решил отговорить Вику от ее поступка…
Впрочем, через мгновение все разрешилось – Вика на одном из верхних ярусов увидела мужчину в рабочем комбинезоне, с кистью в руке. У его ног стоял фонарь – тусклый огонь метался за стеклянным колпаком.
– Пардон, мадам… Я вовсе не хотел вам мешать. Вы сюда молиться пришли, а я, так сказать, сбил вам лирический настрой… – этот фатовской голос, эти банальные до пошлости слова моментально привели Вику в чувство. Бога нет, граждане… Это какой-то маляр красит здесь стены!
– Кто вы такой? И что здесь делаете? – раздраженно спросила Вика. И про себя, тихо, с ненавистью: – Дур-р-рак…
Мужчина поднял фонарь, и свет упал на его лицо.
Это был даже не мужчина, а парень – лет двадцати пяти, двадцати восьми.
– Все очень просто – я реставратор… – тем же фатовским голосом произнес парень. – Мы с Егором получили заказ от местной епархии – отреставрировать фрески.
– С каким еще Егором? – Вика снова завертела головой. Оказывается, тут и Егор какой-то есть!
– Это приятель мой. Не ищите, мадам, его здесь нет. У него на вчерашний вечер было назначено романтическое свидание… Судя по всему, оно до сих пор не закончилось. Так что сейчас работаю за двоих!
– Работаете? – раздраженно переспросила Вика. – В такую рань?
– Это деревня, мадам. Здесь всегда встают рано!
– А-а… – пробормотала Вика. Откинула с лица пряди мокрых волос, подошла ближе к стене. В самом деле, какие-то фрески… Краски были выцветшими, часть их вообще осыпалась.
– Сейчас вы видите перед собой картину Страшного суда, – тоном экскурсовода произнес парень. – А если рискнете подняться ко мне, то можете увидеть лики двенадцати апостолов – я почти закончил их реставрировать. Красота неописуемая! – добавил он уже другим тоном, хвастливо.
– А что потом?
– Когда?
– Когда вы с Егором все тут восстановите?
– Обещают батюшку прислать. Церковь вновь станет действующей – спустя столько времени-то. Раньше здесь авторемонтная мастерская была. Службы тут будут вести. Хотя…
– Хотя – что? – спросила Вика, разглядывая фрески.
– Народ тут пьющий, не до служб ему. Все разваливается, деревня умирает…
– Зачем же вы приехали сюда? Ради денег?
Парень помолчал. Потом ответил просто:
– Вообще я из местных. Родился здесь, в Овражках.
– Не похожи вы на местного…
– Нет-нет, я правда из местных! – засмеялся парень, и смех его гулким эхом заметался под сводами церкви. – В семнадцать уехал в Москву, закончил Строгановку… И вот спустя двенадцать лет я снова здесь.
– Зачем же сюда вернулись? – угрюмо спросила Вика. – Это такое жуткое место, ваши Овражки… По-моему, добровольно сюда никто не захочет вернуться!
– А вас, мадам, каким макаром сюда занесло? – опять засмеялся парень. Потом повернулся к Вике спиной и принялся кисточкой подправлять фрески. Вика вгляделась снизу – кажется, у него неплохо получалось…
– Случайно, – отчеканила Вика. – Скоро уйду… то есть уеду отсюда.
– Так и я ж тут не навсегда, на одно только лето вернулся! – Он принялся протирать кисточку тряпкой. – Надо ж когда-то возвращать долги своей малой родине! Подкиньте-ка шпатель – вон там, слева от вас…
– А что такое «шпатель»? Я даже не знаю, как он выглядит… – растерянно оглянулась Вика.
– Ну вы даете, мадам… – весело произнес парень и в следующий момент сделал то, чего Вика никак не могла ожидать. Схватившись за веревку, скользнул вниз, словно акробат в цирке.
Она и ахнуть не успела, как этот сумасшедший покачивался в воздухе прямо перед ней, лицом к лицу. Правда, вверх ногами. Волосы, довольно длинные и нечесаные, нимбом стояли надо лбом. Вернее, висли вниз, подчиняясь земному притяжению. В одной руке он по-прежнему держал кисточку.
– Вот дела… – удивленно и развязно произнес незнакомец, уставившись Вике в лицо. – А я думал, ты тетка какая-то… А ты вовсе и не тетка!
– Что-о?! – Вика едва не задохнулась от возмущения.
Парень перевернулся, встал на ноги, оглядел ее с ног до головы – так бесцеремонно, что Вике захотелось его ударить.
– Нет, но прикид, конечно, атасный! – Он потрогал оборку на ее плече. – В таком платье только ворон пугать…
Этого Вика уже не смогла вынести. Она ударила парня. Если точнее, попыталась ударить – размахнулась изо всех сил и… промахнулась. Этот циркач вовремя отскочил назад.
– Ой-ой-ой… какие мы сердитые!
– Да как вы смеете! Хам! Нахал! Деревенщина!
Парень, стоя на безопасном расстоянии, почесал себе нос испачканным в краске пальцем, а затем изрек глубокомысленно:
– Я так полагаю, барышня прибыла из Москвы? Что же наша барышня здесь позабыла?
Вика снова хотела его ударить, но он опять вовремя отскочил – как раз на тот участок пола, на который падал из окна золотой луч. Значит, солнце уже встало, машинально отметила про себя Вика…
Только теперь, в солнечном свете, Вика смогла разглядеть своего оппонента как следует. Ему действительно было около тридцати – еще свежая кожа, которая обманчиво молодила его, но щетина на щеках – жесткая и густая. Такой у юных не бывает. Невысокий, худощавый. Глаза ясные, светло-зеленые, оливковые… А и правда на оливки похожи! Вика не любила зеленого цвета, он почему-то ассоциировался у нее с ложью.
Этот тип – лживый и хитрый. Опасный. Наверное, даже безжалостный!
– Смотри, ты вся мокрая… – Он указал на пол под ее ногами. С подола изрядно натекло воды. – Прямо в одежде купалась, что ли? Как тебе наше озеро?
– Какое озеро?
– Ищеево озеро. Оно так называется.
– Ищеево… Иди ты к черту! – со злостью произнесла Вика, отступая назад, к выходу.
Парень вдруг схватил очередную веревку, оттолкнулся от пола и через мгновение вдруг оказался снова перед Викой.
Она невольно отшатнулась назад.
– Тсс… Никогда не зови черта, – шепотом произнес парень. – А то он и в самом деле придет.
Где-то сверху опять завозились голуби. Вика вздрогнула и огляделась. Она вспомнила, где находится, – да, в этом месте не стоило говорить о нечистой силе.
– Надолго к нам? – с любопытством спросил парень.
– Что? – рассеянно отозвалась Вика. – Нет. Я же еще раньше сказала – нет…
– Жалко. – Он ловко перекинул в пальцах кисточку, затем засунул ее себе за ухо.
– Почему это тебе жалко? – Вика умышленно тоже перешла на «ты».
– А я только обрадовался – вот, думаю, модель подходящая попалась…
– Модель? Я не модель! Какая я тебе модель?! – окончательно взбесилась Вика.
– Тихо, тихо… Я же художник – ты не забыла? А художника всякий может обидеть…
И он кисточкой быстро коснулся ее носа. Коснулся – и тут же взлетел на леса с помощью своих веревок.
Вика потрогала нос, увидела на пальцах белую краску. Этот тип испачкал ей краской нос!
– Ты!!! – закричала она. – Что ты себе позволяешь?..
Он только засмеялся в ответ.
Голуби стремительно сорвались с места, полетели. Вика услышала рядом с собой шлепок – это голуби прицельно метили в нее.
Она взвизгнула и выскочила вон.
…С тех пор как она была здесь, мир неузнаваемо изменился. Туман над озером растаял, потеснился к другому, дальнему берегу. Небо тоже было каким-то странным – с одной стороны темнела ночь, с другой – наступал рассвет. Словно неведомая птица раскинула над миром крылья: одно крыло было темным, другое светлым.
И еще – Вике уже не хотелось себя убивать.
То есть хотелось, еще как хотелось! Но момент был безвозвратно упущен. Она уже не могла сделать то, что полчаса назад казалось ей таким простым и легким.
– Все испортил! – едва не плача, прошептала Вика. – Он мне все, все испортил!
Она скинула галоши и быстро зашла в воду. Наклонившись, принялась тереть нос, смывая краску. Вода уже не казалась ей холодной – какой-то теплый поток снизу охватил ее ноги.
Вика подумала мгновение, а потом, не снимая платья, вдруг рухнула в воду и поплыла. Дальше вода снова показалась ей ледяной – Вика завизжала, но останавливаться и не подумала. Доплыла до середины озера и затем легла на спину, подставив лицо утренним лучам.
* * *
– Ой, батюшки! – всплеснула руками баба Зина. – Топили тебя, что ль?..
– Нет, к-купалась… – У Вики зуб на зуб не попадал.
– Чё, прям в одеже?! Ну ты даешь, девка! И так до дому шла, мокрой?
– Ага.
– Ой, шебутная… ну-ка, сымай скорей! – Баба Зина помогла Вике снять через голову платье. – Аж синяя вся! Сымай, сымай…
Она накинула Вике на плечи одеяло, потом достала из шкафчика бутылку с мутным содержимым, граненый стакан.
– Пей… Согреешься!
– Не буду.
Баба Зина с укором посмотрела на Вику. Потом произнесла печально, без всякой злобы:
– Ну и дура.
Вздохнула. Потом ушла – Вика увидела, как за окном старуха развешивает на солнце мокрое платье. Потом баба Зина принесла сверток. Развернула. Вика увидела светло-голубую плотную ткань.
– Вот, купила о прошлом годе, занавески себе хотела сшить. – Старуха села напротив Вики, разложив на коленях ткань. – Но потом невестка из города уже готовые прислала. Так что бери, пользуйся…
– Мне не нужны занавески! – воскликнула Вика.
– Я говорю – ты из них платье пошить сможешь? Носить больше неча, только юбки да кофты мои старые…
Вика взяла ткань в руки, ощутила нежную податливость материала. Потом скинула с себя одеяло, подошла к зеркалу. Приложила ткань к себе.
Голубой всегда был ее, Викиным, цветом.
– Я не умею шить… – призналась Вика.
– Что, совсем? – расстроилась баба Зина.
– Нет, меня учили когда-то рукоделию… Пожалуй, строчку могу сделать на швейной машинке! У тебя есть швейная машинка, баб Зин?
– А то! – с гордостью произнесла старуха и выкатила на середину комнаты какую-то тумбочку. Сняла кожаный футляр и из глубин тумбочки ловко, словно фокусник, вынула странный агрегат, место которому было в музее. – «Зингер»! Ей цены нет…
– Да, настоящий антиквариат! – восхищенно согласилась Вика. Заглянула вниз, полюбовалась ажурной ножной педалью, кончиками пальцев прикоснулась к блестящему, отполированному маховику. – Но, баб Зин, ткань ведь надо еще раскроить… Это самое сложное!
– Ничо, раскроим! – воинственно воскликнула старуха. – Это я умею… Как-никак в шестьдесят пятом мешки кроила для колхоза!
Вика засмеялась, хотя ей сейчас меньше всего хотелось веселиться. Но происходящее напоминало театр абсурда. Изба, «Зингер» с ножным приводом, платье из занавески… Тогда скорее уж саван!
Она, Вика, словно опускалась по ступенькам вниз, в самые глубины ада. Плохо, еще хуже, совсем-совсем плохо… Ступенькам не было числа, но, странное дело, в какой-то момент этот спуск стал Вику даже веселить.
Каким будет конечный пункт? Что ждет ее там, на самом дне?.. Какие чудовища рыщут на глубине, в темном иле, дожидаясь ее прихода? Может, стоит посмотреть?
– Я поживу у тебя какое-то время? А, баб Зин? – тихо спросила Вика.
Старуха в этот момент раскладывала ткань на столе. Не поворачивая головы, она буркнула:
– А ты и так у меня живешь… Вон, гандероб тебе справляем. Не, конечно, в магазин можно сходить, к Абдурахману. Но там все китайское, по ниткам расползается… Этот Абдурахман – выжига тот еще!
– Абдурахман? – переспросила Вика. – Джинн?
– Не то слово! Тот еще джинн… – хихикнула старуха.
Вика была уверена, что у бабы Зины ничего не получится с шитьем.
Но нет – та очень ловко разрезала ткань на куски, сколола их булавками. Старуха лукавила – она не только мешки умела шить.
– Вот, глянь сюда… Здесь делаешь вытачку, вот так – понятно? А потом ведешь прямую строчку, до самого низа. Дале – рукав…
Как ни странно, но Вика поняла.
Даже больше того – разобралась и со швейной машинкой. Поначалу очень непривычно было пользоваться механическим ножным приводом, но после небольшой тренировки Вика и его освоила.
Работа так увлекла ее, что она на время забыла о том, что находится в аду, что она не живет, а только снова дожидается того момента, когда ей станет совсем плохо, – как давеча утром, и она опять побежит к озеру, топиться.
– Не, смотри, криво как – тут ты далеко заехала… Распори да сострочи заново! – командовала баба Зина.
– А по-моему, неплохо…
– Я говорю – пори! Будет потом сидеть на тебе все сикось-накось… Тебе это надо?!
– Ну ладно, ладно… – ворчала Вика.
– Ты работай, а я пока к Зорьке сбегаю – подоить ее надо. Молока хошь?
– Не-ет!!!
– Ну и дура.
– Баб Зин, хватит ругаться! А то я от тебя сбегу, честное слово! – грозилась Вика.
На следующий день она продолжила шитье, а к обеду его закончила.
Наступил торжественный час примерки.
Баба Зина торжественно села на стул посреди комнаты.
Вика переоделась в сенях, а потом вышла походкой манекенщицы, закружилась перед старым зеркалом. Платье, которое сейчас было на Вике, не шло ни в какое сравнение с тем убогим нарядом, который выдала старуха ей в первую встречу.
– Красота! Что скажешь, а, баб Зин? – в полном восторге закричала Вика. – Не хуже, чем в ателье, получилось! И точно по фигуре…
Она снова закружилась по комнате, потом замерла и продолжила тихо, с чувством:
– Как Скарлетт О’Хара… Она тоже себе платье из занавески сшила.
– Какая еще харя? – обиделась баба Зина. – Сама ж говоришь – к лицу!
Вика засмеялась. И с удивлением осознала, что уже давно не смеялась так неудержимо и с таким удовольствием.
– Подол, подол неровно! – вдруг заметила старуха. – Вон там, сзади, еще на сантиметр подогни…
И она указала на платье перебинтованным пальцем.
– А что у тебя с пальцем? – спохватилась Вика.
– Да занозила где-то… Ерунда, пройдет! – отмахнулась старуха.
– Баб Зин, ты бы другой тряпкой его перебинтовала, почище… – с досадой заметила Вика. – Бинт есть?
– Ну тебя! Как будто в первый раз… Заживет!
Вика отвернулась к зеркалу, продолжая любоваться платьем. Вещь, сделанная своими руками, обладала какой-то магической силой. Она восхищала и восхищала, восхищала и восхищала…
– Какая же красота! – снова вырвалось у Вики.
– Ты подол, подол еще маленько подшей… – беспокоилась баба Зина.
– И так хорошо! – Вика отрицающим жестом помахала ладонью перед старухой, и вдруг холодок пробежал у нее между лопаток. Она что-то опять почувствовала. Другое. Новое. И это «новое» в организме старухи представляло бо?льшую опасность, чем медленно тлеющий остаток поджелудочной.
– Дай руку, баб Зин.
– Зачем?
– Ну дай, я тебе сказала!
– Да зачем, зачем?
– Занозу твою посмотрю.
– Чего на нее смотреть? – запыхтела недовольно старуха. – Заживет, небось… Это вы, городские, неженки, а мы тута о такой ерунде и не думаем!
– Это не ерунда! – рассердилась Вика. – Покажи руку, баб Зин!
– Еще чего! – старуха и не думала подчиняться. – Ты докторша, что ли?
– Почти. Покажи руку, – сурово потребовала Вика.
«Воспалительный процесс. Глубокий. Вот-вот начнется сепсис! – подумала Вика, отвернувшись в сторону и нетерпеливо постукивая ногой, пока баба Зина разматывала грязно-серый лоскут. – Сейчас и узнаем, мерещится мне это или нет!»
– Гляди, докторша… – протянула ей руку баба Зина. Вика метнулась к ней.
Хватило одного взгляда – ранка на указательном пальце была очень нехорошей. То, что она оказалась права, то, что интуиция ее не подвела, – поразило Вику. Она, как медик, в первый раз сумела убедиться в правильности своего диагноза. Ее предчувствия и ее знания – в первый раз совпали. Любой другой специалист наверняка согласился бы с ней – рану необходимо срочно почистить. Иначе… Люди и не от такой ерунды умирали, если упускали нужный момент!
– Тебе надо в город. К настоящему доктору. Срочно. Не дожидаясь этого вашего… фельдшера на «козлике»!
– Еще чего удумала! – перепуганно запыхтела баба Зина. – Сроду к докторам не ходила! Я капустный лист приложу, он завсегда помогает…
– Какой капустный лист?! – рассердилась Вика. – Капуста тебе не поможет! Дикость!
– Может, и дикость, но в город не поеду… Двадцать километров до станции! – напомнила старуха. – Из-за одного пальца…
– А если что-то серьезное у вас в деревне случается?
– Да сроду ничего такого не было! Ну вот, например, Прокофьевна зимой преставилась – но это от старости, возраст у ей…
– Баба Зина! – закричала Вика. – У меня просто уши вянут от всех этих глупостей! Наверняка твою Прокофьевну можно было спасти, если вовремя оказали бы медицинскую помощь!
– Спасти! – иронично скривилась старуха. – Этой Прокофьевне, между прочим, девятый десяток был. Никакой доктор не помог бы.
– Какая же ты упрямая… – Вика в отчаянии схватилась за голову. – Стоп. У этого, как его… У Митяя есть машина! Я сейчас сбегаю к нему, попрошу, чтобы он отвез нас до станции.
– Машина… Это не машина, а смех один. Пять минут ездит, а потом месяц починяется. И к чему мне в город, если ты сама – докторша, как говоришь? – хитро напомнила баба Зина.
– Да, немного разбираюсь… Но, понимаешь, тут нужна операция. Небольшая, совсем несложная, но… операция! И без нее никак не обойтись. Собирайся, баб Зин, пойдем к Митяю.
Баба Зина обиженно поджала губы.
– И не подумаю! – сварливо заявила она.
«Ну вот, о поджелудочной теперь можно уже не беспокоиться. Старуха умрет совсем от другого! И на целых два года раньше».
– Я тебя очень прошу.
– Нет. Раз ты докторша, то сама и сделай мне эту… операцию.
Вика не выдержала, сорвалась на крик:
– Какая ж ты упрямая старушенция, баб Зин! Ну где я буду ее делать? Здесь? Или, может быть, в хлеву, у Зорьки твоей?.. И, главное – чем? – Вика схватила с подоконника нож, больше напоминающий тесак – им старуха обычно разрезала буханки хлеба. – Этим?!
– А хоть бы и этим, – кротко изрекла баба Зина. – Я не возражаю. Но в город не поеду, вот что хошь со мной делай… Ежели суждено мне помереть, то я тут и помру.
Вика поняла – старуху не уговоришь. «Но, может быть, я зря подняла панику и все еще обойдется?» – с надеждой подумала Вика.
Но ее надежды не оправдались, к вечеру бабе Зине стало плохо – зазнобило, поднялась температура. Но она упорно продолжала отказываться от поездки в город.
«Гнойный очаг надо срочно вскрыть и дренировать. Если этого не сделать, старухе грозит ампутация. А если вовремя не сделать и ампутацию – летальный исход…»
И тогда Вика решилась. Сбегала в магазин к Абдурахману, взяла у того две бутылки водки и антибиотиков – в обмен на свое обручальное кольцо. Безусловно, Вике до слез было жаль расставаться с ним, но иного выхода она не видела. Сказала решительно, когда вернулась:
– Ладно… сама тебе рану прочищу. Только это больно – наркоза-то нет!
– Как нет? – подала слабый голос старуха со своей лежанки. – А что у тебя в руках?