Трублаини Николай. Шхуна 'Колумб'

   Андрий заперся в рубке и отсиживается там. Что же он думает делать? Марко
   знал устройство рубки. Она была сделана из толстых, десятисантиметровых
   бревен в два слоя. Так ее построили еще прежние владельцы. Дуб сох, мок и
   становился все крепче и крепче. Дверь, правда, была наполовину тоньше, но
   изнутри в нее были забиты крепкие железные скобы. Если в них засунуть,
   скажем, лом, что стоял в рубке среди противопожарного инструмента, то даже
   с помощью топора разбить дверь было бы нелегко. Оставался еще иллюминатор,
   но его размер, даже если выдавить стекло, не позволял просунуть туда
   голову. Однако поступок Андрия все же казался очень смелым - пираты могли
   его просто расстрелять через тот же иллюминатор, тогда как он сам в таком
   положении ничего не мог сделать захватчикам.
   Анч отошел от двери и, приблизившись к командиру-пирату, заговорил с
   ним о чем-то. Говорили они тихо, хотя никто здесь не понимал их языка.
   Очевидно, запертая дверь обеспокоила захватчиков.
   Марко ожидал, что пираты немедленно начнут стрелять по рубке. Это
   угрожало смертью шкиперу. Но никто не стрелял. Командир-пират подошел к
   дверям, чтобы лично удостовериться, что они заперты изнутри, подергал, а
   потом взял тоненький металлический трос и стал крепко завязывать дверь
   снаружи. В это время Левко обернулся и, не понимая, что они делают около
   рубки, крикнул:
   - Скоро вы пустите меня к раненому?
   - Ваш раненый не в таком уж тяжелом положении, - ответил Анч. - Он
   заперся в рубке и не пускает к себе.
   Юнга не понимал, почему пираты не стреляют.
   А не стреляли они потому, что после ожесточенного обстрела Зори
   Находки в их револьверах осталось только по одному заряду. Они берегли
   патроны.
   Глава V
   В Е Д Р О  Н А  В О Л Н А Х
   Шхуна быстро шла на юг. На том месте, где ее захватили пираты,
   осталось только большое черное, слегка поржавевшее ведро. Оно плавало
   вверх дном, легонько покачиваясь на волнах. Не один год служило оно
   рыбакам для мытья, палубы, для растворения каустической соды, для
   переноски рыбы и для других надобностей. Словом, оно ничем особенным не
   отличалось от любого другого рыбачьего ведра.
   На расстоянии двухсот метров его уже почти нельзя было различить, да
   захватчики и не придали ему значения. Однако внимательный наблюдатель
   наверняка заинтересовался бы им. Оно было погружено в воду значительно
   глубже, чем обычное ведро в подобном случае. Покачивалось оно тоже меньше
   обычного, как будто какая-то сила заставляла его точно сохранять
   вертикальное положение.
   В тихую погоду, глядя на поплавки, всегда можно определить
   направление и скорость течения. Внимательный глаз заметил бы, что пока
   "Колумб" стоял на месте, ведро также не двигалось, но как только он
   отошел, поплыло и ведро. Оно направилось в противоположную сторону, словно
   течение сразу подхватило его и понесло на север. Затем ведро задрожало,
   из-под воды показалась голова. Пловец, очевидно успокоенный тем, что шхуна
   уже далеко, вынырнул на поверхность. Это была Зоря Находка.
   Стоя на палубе около Марка, с заложенными за голову руками, девочка
   сперва не собиралась бежать со шхуны. Но во взгляде, брошенном на нее
   Анчем, она прочла смертельную опасность для себя, и мозг ее лихорадочно
   заработал: как вырваться, как убежать от захватчиков? Еще выходя из рубки,
   Зоря заметила на воде опрокинутое ведро. Вспомнив слова Левка, что
   Лебединый остров близко, она решила незаметно для пиратов спрыгнуть в воду
   и поплыть к острову. Но подходящего случая не было - пираты внимательно
   следили за своими пленными. Возможно, она долго ожидала бы удобного
   момента для бегства, но когда Анч обратился к ней, она прочитала в его
   глазах свой приговор. Она бросилась в воду с левого борта, сама еще не
   зная, что будет делать дальше.
   Уже в воде Зоря решила отплыть от шхуны, показаться, а потом под
   водой вернуться назад. Всплыв, чтобы передохнуть, она тотчас же нырнула
   снова: ее обстреливали. Она нырнула прямо вглубь, на том же месте,
   надеясь, что захватчики будут ожидать ее дальше, и пока они переменят
   прицел, она успеет передохнуть. Расчет оправдался, и поэтому она
   убереглась от пуль, пущенных в нее минутой позже.
   Погрузившись в третий раз, она повернула назад, намереваясь снова
   проплыть над водой пройденное уже расстояние, нырнуть под киль "Колумба" и
   только после этого снова высунуть голову на поверхность. Даже для такого
   пловца, как Зоря, это было опасно. Когда впереди показались мутные
   очертания киля шхуны, она почувствовала, что задыхается. Ее охватило
   непреодолимой желание открыть рот, но она знала: достаточно одного глотка
   воды, чтобы уже не всплыть на поверхность. Зоря крепилась. Последнее
   напряжение - и она плывет, почти касаясь головой пологого днища шхуны.
   Девочка осторожно вынырнула под самым бортом. Прошло около минуты, пока
   она отдышалась. Дольше она боялась оставаться на поверхности. Каждый миг
   кто-нибудь из пиратов мог заглянуть через борт и заметить ее. В двух
   метрах от нее на воде покачивалось ведро. Зоря знала: надо нырнуть и
   всунуть в него голову, тогда можно три - пять минут не показываться, если
   только держать ведро в вертикальном положении. Так она и сделала. В
   продолжение нескольких лет она тренировалась с ведром и без него, плавала
   по воде и под водою. Никто не заставлял девочку делать это, но никто и не
   мешал ей. Она самоучкой овладела этим искусством в совершенстве. Попади
   она к хорошему тренеру, из нее вышел бы со временем выдающийся мастер
   водного спорта.
   Ведро служило ей водолазным колоколом. Однако выдыхала она не в
   ведро, а прямо в воду, и потому количество воздуха в ведре уменьшалось, но
   углекислота не попадала в него. Труднее всего в таких случаях держать под
   водой тело. Когда она, упражняясь, глубоко ныряла с ведром, то обычно
   брала какую-нибудь тяжесть, подобно водолазам, которые берут свинцовые
   грузила. В случаях же, когда приходилось плавать под ведром, находящимся
   на воде, Зоря старалась держать ноги перпендикулярно поверхности моря.
   Зоря понимала, что воздуха в ведре ей надолго не хватит. Поэтому она
   старалась не двигаться под ведром. Минуты через три, оставив свой
   "колокол", она поплыла под водой к нависающей корме, высунула голову,
   глотнула свежего воздуха и услышала разговор, из которого узнала, что на
   шхуне ее считают потонувшей. Потом вернулась назад, под свое ведро. Она
   быстро перевернула его, пополнила чистым воздухом и вновь спряталась,
   ожидая ухода шхуны. Этого момента она и ждала и боялась. Ее могло ударить
   винтом, борт шхуны мог зацепить ведро и перевернуть его, наконец одному из
   пиратов могло придти в голову вытащить ведро. Но, на счастье Зори, ничего
   этого не случилось. Шхуна отошла, не коснувшись ее. Она же не выглядывала
   из воды, крепко держа ведро за дужку и тем самым сохраняя его в
   неестественной неподвижности на волнах. Наконец, когда дышать стало совсем
   нечем, она вынырнула и поплыла, прикрываясь ведром, прочь от шхуны.
   Очутившись одна в море, без единого спасательного прибора, кроме
   неудобного и ненадежного ведра, Зоря растерялась. У нее не оказалось ни
   резиновой подушки, ни пробкового пояса, и, главное, собираясь плыть к
   берегу, она не знала, где именно он находится. Даже стоя на шхуне, она не
   заметила его на горизонте, хотя и помнила слова Левка, что берег близко.
   Оставалось ориентироваться по солнцу да по шхуне. Шхуна несомненно пошла
   прочь от острова, а солнце показывало, где запад. Девочка должна была
   плыть на север, но определить точно, где этот север, она не могла.
   Между тем всякое отклонение на запад грозило увеличить ее путь до
   семидесяти - восьмидесяти километров, а маленький поворот к востоку делал
   его равным сорока - пятидесяти километрам. Девочка поплыла так, что солнце
   было от нее слева. Она не знала, что в этом направлении ей придется плыть
   до берега сто двадцать километров. А это непосильно даже для лучшего в
   мире пловца. Лебединый остров оставался чуть в стороне от ее пути, и она
   непременно проплыла бы мимо, не заметив его.
   Солнце коснулось горизонта, когда Зоря перевернулась на спину, чтобы
   отдохнуть. Утомление от пережитых приключений еще давало себя знать.
   Девочка чувствовала, что сил у нее теперь меньше, чем три дня назад, и
   должна была их беречь. Лежа на спине, она смотрела вверх, в темную синеву
   неба, и вдруг заметила двух белых чаек. Птицы после дневной охоты
   возвращались с моря на берег. Они летели ровно, не снижаясь, не
   поднимаясь, никуда не поворачивая; должно быть, они спешили к своим
   гнездам. Вероятнее всего это были чайки с Лебединого острова. С высоты они
   видели остров и направлялись прямо к нему. Зоря проводила птиц взглядом.
   Девочка завидовала им - они ее быстро опережали. Следя за птицами, она
   обратила внимание, что летят они не в том направлении, в котором она
   плыла.
   Зоря повернула за чайками. Вскоре они скрылись из глаз. Тогда она
   стала ориентироваться на солнце. Впрочем, ей трудно было определить
   необходимый угол между своим курсом и солнцем. К тому же солнце скоро
   зашло, и пришлось определять направление по луне. Но луна двигалась по
   небосклону. Только когда высыпали звезды и Зоря нашла среди них маленькую
   Полярную, к девочке пришла уверенность, что теперь у нее точный ориентир и
   она уже не собьется с прямой линии.
   Время от времени она поднимала голову и смотрела на маленькую
   неподвижную светящуюся точку, вокруг которой вращается небосвод.
   Небо было чисто и как будто не собиралось покрываться тучами. Но, к
   сожалению, так только казалось. Если бы Зоря разбиралась в погоде, как
   разбирался в ней Стах Очерет, она, взглянув на небо после захода солнца,
   могла бы предвидеть кратковременный, но сильный ветер.
   Девочка плыла "по-лягушечьи", то есть брассом, она двигалась
   медленно, чтобы не утомляться.
   Спускалась ночь. Ярко горели звезды.
   Зоря плыла и плыла, ничего не видя, кроме своей Полярной звезды,
   точно собиралась доплыть до нее. Ложась на спину отдохнуть, она не
   смотрела на звездное небо, а закрывала глаза и прислушивалась, не
   раздастся ли шум парохода или рыбацкие голоса. Но до нее не долетали
   никакие звуки, кроме шепота волн, и девочке казалось, что в мире нет
   ничего, кроме нее и моря, что время тянется бесконечно и волны всегда
   будут нашептывать ей свой непонятный рассказ. Потом она переворачивалась и
   плыла дальше. Но вот стали подниматься волны, и вскоре девочку нагнал
   ветер, а по небу пронеслась какая-то дымка, затемняя звезды и луну. За
   дымкой с моря ползло черное покрывало. Оно загораживало звезды и сгущало
   тьму.
   Глава VI
   Ш К В А Л
   Летние месяцы - месяцы гроз. На суше грозы чаще всего бывают в конце
   дня, между тремя и шестью часами вечера. Но на море они большей частью
   проходят ночью. Метеорологи объясняют это тем, что ночью водная
   поверхность теплее, чем суша. Воздух над морем охлаждается быстрее, чем
   вода, что вызывает усиленное вертикальное движение в атмосфере и приводит
   к быстрой концентрации водяных паров наверху и к возвращению их на землю в
   виде ливня. Картина возникновения грозы еще подробно не изучена, но моряки
   знают, что она всегда приносит с собой шквал - воздушный вихрь. Он,
   неожиданно налетая, будоражит воду, рвет паруса, причиняет массу
   неприятностей и быстро исчезает. Шквал с грозой опасен для маленьких
   парусных судов, но, впрочем, все же меньше, чем шторм. При шквале порывы
   ветра достигают семи баллов, то есть его максимальная скорость равна
   пятнадцати метрам в секунду, а шторм только начинается с двадцати метров в
   секунду - с девяти баллов.
   Шквал захватил "Колумб" внезапно. Единственный человек, способный
   предвидеть перемену погоды - Стах Очерет, - лежал тяжело раненный в
   запертой рубке. Впрочем, никто из команды, кроме, может быть, Андрия
   Камбалы, не знал, жив он или нет. Но, прежде чем "Колумб" попал в шквал,
   произошло событие, задержавшее движение шхуны. Левко, пользуясь темнотою,
   сумел незаметно для захватчиков испортить что-то, и мотор стал стучать и
   давать перебои. Командир-пират первый обратил внимание на ненормальность в
   работе мотора, и Анч спросил, что случилось. Левко заявил, что мотор
   загрязнен и, если его не прочистить, "Колумб" скоро совсем остановится.
   Анч ответил на это угрозой немедленно застрелить моториста и успокоился
   только после заверения Левка, что чистка отнимет не больше часа. Моторист
   получил приказание немедленно чистить мотор. Ссылка на засорение мотора
   показалась захватчикам подозрительной, и они охотно спровадили бы Левка за
   борт, но сам командир-пират, хотя и разбирался в моторах, провозился бы с
   чисткой, не имея навыка, до утра.
   На некоторое время место командира-пирата занял Анч, а тот поднял на
   шхуне паруса, желая воспользоваться легоньким, почти попутным ветром,
   чтобы увеличить ход. Он поднял фок, натянул кливер и, показав Марку, как
   править, отошел к Левку, чтобы следить за его работой.
   Шхуна еле-еле продвигалась вперед и, казалось, каждую минуту могла
   остановиться. Марко мысленно одобрял поведение Левка, понимая, что
   моторист нарочно возится с мотором, чтобы задержать шхуну. Не надеясь на
   положительный результат, они оба мечтали как-нибудь задержать шхуну и
   разрушить неизвестные им, но безусловно преступные планы захватчиков. А
   потом, может быть, удастся встретиться с каким-нибудь пароходом или другим
   судном, внимание которого можно будет привлечь криком. Марко решил, что
   если такой случай представится, он обязательно бросится в море, даже со
   связанными ногами.
   Анч подошел к рубке и, припав ухом к двери, стал прислушиваться.
   Шпиона волновало поведение раненого, который сумел так крепко запереться.
   "Возможно, у него есть какое-нибудь оружие", - рассуждал шпион. Учитывая,
   что в револьвере остался последний патрон, Анч не отваживался активно
   выступить против шкипера, хотя и не мог допустить, чтобы рана Стаха была
   очень легкой. Он сам стрелял в Очерета, видел под ним лужу крови и имел
   основание надеяться на смертельный исход. После захвата шхуны Анч
   внимательно осмотрел рубку. Огнестрельного оружия он там не нашел, но
   помнил, что видел противопожарный инструмент: огнетушитель, лом и два
   топора. Здоровый человек с такими орудиями представлял для пиратов
   некоторую опасность - с тяжелораненым можно было не считаться.
   Подслушивая, Анч хотел выяснить состояние Очерета.
   Минуты две шпион ничего не слышал. Наконец в рубке послышался шорох
   кто-то там передвигался и шептал, но через толстую дверь слов нельзя было
   разобрать. Неужели шкипер бредит или говорит сам с собою? Казалось,
   человек в рубке что-то рассказывает. Потом долетел стон. Анча это
   встревожило. А что, если другой рыбак не убит, а тоже ранен? Это усложняло
   дело. Впрочем, из рубки не донеслось больше ни звука. Шпион слушал еще
   минут пятнадцать, но вдруг порыв сильного ветра тряхнул судно; оно
   рванулось с места, парус надулся в обратную сторону, и шхуну бросило
   кормой вперед.
   В ту же минуту забурлили волны, поднятые внезапным ветром. Зюйд-вест
   налетел таким порывом, что угрожал перевернуть "Колумб". Пират оставил
   моториста и бросился спускать паруса, но сделал это недостаточно ловко, и
   Марко чуть не полетел за борт. Когда был спущен фок, юнга повернул шхуну
   так, чтобы, маневрируя, идти против ветра, под одним кливером.
   Шхуна пошла переменным курсом, но в прежнем, указанном пиратами,
   направлении. Оставив юнгу, пират вернулся к мотористу. Дело с мотором
   усложнялось - началась качка, и моторист не мог как следует работать.
   Левко проявил исключительную старательность и, казалось, намеревался
   завоевать полное доверие пиратов. Конечно, ни рыжий, ни Анч не верили ему
   ни на грош, но, решив, что на моториста влияют их окрики, относились к
   нему все более строго. Левко время от времени искоса посматривал на
   ближайшего конвоира, прикидывая, как бы неожиданным ударом свалить его,
   вырвать револьвер и пристрелить налетчиков одного за другим. Но пираты
   были чрезвычайно осторожны и становились или за спиной пленного, или не
   ближе полутора - двух метров от него.
   Испортить мотор было нелегко. Нужна была большая ловкость, чтобы
   сделать это незаметно для рыжего. Не теряя надежды на осуществление своего
   намерения, Левко прежде всего сделал так, чтобы горючее поступало в мотор
   в меньшем количестве и давало неполное сгорание. Тем самым ход шхуны
   уменьшался почти вполовину. Лаг на шхуне был неисправен. Его еще утром
   разобрали и не успели собрать, и пираты не могли определить скорость хода.
   Шхуну качало все сильнее, волны подымались и заливали палубу. Потом
   хлынул ливень. Ударил гром. Непроглядная мгла окутала море и легкую шхуну,
   которая взлетала на волнах, как игрушка. Марку только при свете молний,
   время от времени прорезавших тьму, видны были настороженные фигуры
   захватчиков и локоть Левка.
   Попадая в шторм или шквал, шхуна начинала скрипеть, а при сильной
   качке откуда-то из-под палубы доносились звуки, напоминавшие удары
   колокола. Причины скрипа до сих пор никто не установил, это была тайна
   корабельного мастера. А звон начался после одного ремонта. Какой-то
   рассеянный рабочий оставил в металлическом воздушном ящике под палубой
   железный предмет, должно быть висящий на крючке. На большой волне этот
   предмет начинал раскачиваться, ударяясь о стенки ящика. Теперь как раз и
   зазвучали эти глухие удары. Моторист и юнга относились к ним равнодушно,
   но пираты встревожились. Казалось, звон шел с моря и напоминал печальный
   церковный благовест, обычный в их стране, но неизвестный ни Левку, ни тем
   более Марку. Впрочем, пираты ничего друг другу не сказали.
   Под удары грома, шум дождя и вой ветра юнга приводил в исполнение
   задуманный план задержки шхуны. Воспользовавшись тем, что рыжий теперь
   почти не глядел на компас, Марко медленно повернул шхуну не менее чем на
   девяносто градусов и повел ее поперек указанного ему курса. С каждым
   порывом ветра "Колумб" удалялся от цели захватчиков. Ветер немного стих и
   стал ровнее, но волна увеличивалась и все сильнее раскачивала судно.
   Усилился гром, чаще сверкала молния.
   Когда тьма лишь на миг прорезывается молнией, раскаты грома звучат
   под аккомпанемент невидимых, но ощутимых волн, под связанными ногами
   содрогается дощатая палуба, а к голове приставлено дуло револьвера,
   необходима исключительная сила духа и непоколебимость воли, чтобы не
   впасть в отчаяние, сохранить рассудительность и веру в спасение.
   У молодых советских рыбаков были холодные головы и горячие сердца.
   Если бы захватчики присмотрелись при свете молнии к выражению глаз своих
   пленных, они увидели бы не испуг, а спокойствие, даже радость. Пленникам
   казалось что стихия пришла им на помощь в их стремлении задержать шхуну и
   помешать пиратам осуществить их планы.
   Шквал шел узкой полосой, неся с собою тучи и ливень. Ветер еще дул,
   но дождь прекратился, молния сверкала уже за левым бортом, а гром стал
   ослабевать. "Колумб" выходил из шквала. Рыжий пират подошел к компасу.
   Суровая расправа была неизбежной. Сверив курс, компас и направление ветра,
   любой моряк понял бы, куда рулевой направляет судно. Но в это время ветер
   стал заходить с западных румбов, треугольник паруса полностью брал ветер,
   и юнга стал быстро переводить судно. Перемена ветра объясняла маневр, и
   это не дало пирату возможности определить, куда перед этим направлялась
   шхуна. Меняясь, ветер утихал. Для быстрого хода одного кливера было уже
   недостаточно, а фок поднять пираты не могли - молния уничтожила половину
   мачты. К Левку снова подошел Анч, и теперь моторист должен был пустить
   мотор. Придерживаясь указаний компаса, шхуна пошла прежним курсом, но
   определить, куда именно она направляется, можно было только по звездам.
   После полуночи снова вызвездило, и командир-пират принялся старательно
   вычислять местонахождение "Колумба". Возился он очень долго. Результаты
   вычислений все время казались ему ошибочными. Выходило, что, несмотря на
   все усилия идти с полной скоростью на юг, шквал отнес шхуну назад, почти
   до Лебединого. Рыжий не мог поверить в это и вновь повторял свой расчет,
   проверяя все данные с максимальной точностью.
   Он еще не закончил своей работы, когда Анч тронул его за плечо и
   показал на море. Пират обернулся и увидел мигающий свет. Во тьме то
   вспыхивал, то угасал огонек маяка: две длинные и три короткие вспышки с
   равными интервалами.
   - Это маяк на Лебедином острове, - сказал Анч.
   Он мог этого и не говорить: командир видел этот маяк в предыдущие
   ночи и сразу узнал его. Кроме них, родной маяк узнали и пленные. Марко от
   волнения едва держал руль. Там, на маяке, в это время находились самые
   близкие ему люди. Если бы отец знал, сколько горя и радости принес он в
   эти минуты своему сыну! Горя - потому, что если бы маяк не светил,
   "Колумб" наверняка налетел бы на гряду подводных камней, проходящую
   поблизости, и тогда пираты нашли бы там свое последнее пристанище, радости
   - потому, что юнга снова видел свет дорогого ему маяка.
   Глава VII
   О Д Н А
   Маяк то зажигался, то гас, словно дразня своим белым светом. Так, во
   всяком случае, казалось Зоре, с жадностью следившей за его огоньком.
   Большие волны поднимали тело на гребень, и когда этот момент совпадал со
   вспышкой маяка, она чувствовала прилив сил и бодрости. Иногда маяк
   вспыхивал в такие моменты, когда девочка находилась между волнами или вода
   заливала ее голову, и тогда маяк на несколько минут пропадал из виду.
   Взмахи рук слабели, тело охватывала вялость. Где-то за островом, над
   материком, небосклон пересекали молнии, но звуки грома уже не долетали
   сюда. Над Зорей мерцали яркие, точно вымытые грозою, звезды, за горизонтом
   исчезал узенький серп молодого месяца. Но внимание плывущей не привлекали
   ни звезды, ни месяц. Ее мысли сосредоточивались только на свете маяка.
   После грозы воздух и вода стали холоднее. Девочка чувствовала, как
   стынет тело и силы покидают ее; руки болели от утомления, пальцы на ногах
   свело. Удары волн все чаще попадали в лицо, и, не в силах поднять голову,
   Зоря напивалась горько-соленой воды. После каждого такого глотка тело
   тяжелело и все сильнее охватывало желание не поднимать рук, закрыть глаза.
   Будь что будет, только бы отдохнуть!..
   Но вот призывно вспыхивает маяк, и снова руки находят силу загребать
   воду, возвращается надежда, возобновляется упорное желание доплыть до
   берега.
   Долго борется с волнами девочка, а маяк светит все так же ровно, но
   не приближается, и кажется, что невозможно доплыть до манящего огонька.
   Исчезают надежда и силы. Зоря еще механически разводит по воде
   руками, но глаза ее уже закрыты, и она не видит ни света маяка, ни неба
   над собою. Волны поднимают тело, бросают вниз, снова поднимают. Она уже
   почти потеряла сознание, только руки, как заведенные, все так же упорно
   загребает воду.
   Как в тумане, встают неясные воспоминания. Обрывками мелькают
   события, одно за другим проплывают знакомые лица. Но вот их сменяют
   какие-то страшные, фантастические чудовища, в ушах звучит дикий визг,
   кажется - светит огонь, пылает пожар, обжигает грудь, и вновь все
   пропадает.
   Пока девочка борется за свою жизнь, перенесемся на берег острова,
   туда, где высится маяк. Груды подводных камней на мелях преграждают здесь
   путь судам на протяжении нескольких километров. Ближе к острову отдельные
   камни уже выступают из воды. Этот барьер заканчивается россыпью невысоких,
   разрушенных ветром и водой известковых скал, над которыми возвышается
   маяк. Между скалами лежат небольшие песчаные мели, выползающие далеко на
   берег, обозначая своим верхним краем границу прибоя.
   Море, разбуженное южным шквалом, который сменялся западным ветром,
   создавало над подводными скалами множество бурунов, накатывало огромные
   волны прибоя и с гулом разбивало их об остроконечные скалы. Затем валы с
   шипеньем растекались по песку, достигая белыми языками линии прибоя.
   Только ловкий и хорошо знающий побережье человек мог бы в такое время с
   огромным напряжением подвести к берегу лодку. Да и то в единственном месте
   - справа от маяка, приблизительно в ста шагах от маленького домика, в
   котором жил смотритель со своей семьей. Там подводные скалы немного
   расступались, создавая воронкообразное углубление. Туда набегала сильная