Трускиновская Далия. Кот и крысы

   Оставалось лишь продержаться несколько минут - пока в открытые Ваней Носатым и Тимофеем ворота не вбегут архаровцы и не распространятся по всему дому.
   Разумеется, кто-то кинулся к дверям, которые охранял Клаварош, и тут же напоролся на выставленный шпажный клинок. Но Клаварош держал оборону против тех, кто наступал спереди, и совершенно не подумал о враге, способном напасть сзади. Дверь толкнула его спину, он сумел, качнувшись вперед, удержаться на ногах, - и тут же Левушка, охранявший с обнаженной шпагой Архарова, закричал «берегись!», бросаясь вперед.
   Он успел в своем коронном выпаде ударом вверх отбить клинок, едва не доставший Клавароша. И тогда только взглянул в лицо противнику.
   Перед ним стоял князь Горелов-копыто.
   – Говорил я, сударь, что мы еще встретимся, - сказал князь. - Ну, берегитесь!
   – На сей раз дырявой рубахой не отделаетесь! - крикнул Левушка.
   Они схватились драться на шпагах.
   Клаварош захлопнул дверь, достал свой пистолет и выстрелил в люстру. Он хотел всего лишь произвести побольше грохота, чтобы захваченные врасплох игроки бежали без рассуждений прочь и на крыльце попадали в когти архаровцам. Но выстрел оказался лучше, чем рассчитывал Клаварош, - люстра грохнулась на паркет, Архаров еле успел отскочить.
   Со стороны лестницы раздались возмущенные крики - русские и французские.
   – Прелестно, - сказал Клаварошу Архаров. - Жаль, кулаками помахать не пришлось, а так чесались… Тучков, гони его к лестнице, там найдется, кому встретить!
   – С наслаждением! - отвечал Левушка.
   Но арест игроков, среди которых большинство составляли совершенно невинные жертвы, не был главной целью Архарова. Об игроках он собирался подумать потом, а сейчас быстро пошел навстречу Саше Коробову и сопровождавшему его, с учетом его полной неспособности за себя постоять, Ване Носатому. Парочку они представляли ту еще - хрупкий, маленький, похожий на переодетую девочку Саша, и огромный страшный Ваня. Ему и замахнуться кулаком ни разу не пришлось - визжащие дамы, увидев его рожу, предпочитали упасть в обморок, а кавалеры попросту шарахались.
   – Сашка, где ты там застрял? Ну-ка, показывай задние комнаты! - приказал Архаров.
   Тут подбежал Демка.
   – Девок вязать? - деловито осведомился он, показывая рукой с мотком веревки на перепуганных француженок.
   – Сгони вниз и затолкай в одну карету. И тут же чтоб ее сдать под присмотр драгунам, - распорядился Архаров.
   Одна из девок, в серебристом платье, оказалась сообразительней прочих. Она подбежала к Архарову и весьма грациозно опустилась перед ним на колени. К глазам она прижимала кружевной платочек, а изогнулась так, чтобы ему сверху было удобно заглянуть к ней в глубочайшее декольте. И заговорила срывающимся голоском, весьма убедительно, но совершенно непонятно.
   – Что она толкует? - спросил Архаров.
   – Просит пощадить, - перевел Клаварош.
   – Ну что ж, придется. А теперь?
   – Просит не отсылать во Францию.
   – Ну, это как Сартин решит. Мне в Москве такое добро ни к чему. Своих блядей довольно. Спроси-ка - кто тут из мазуриков самый главный.
   Клаварош перевел вопрос. Коленопреклоненная девица несколько задумалась. Произнесла несколько французских слов.
   – Всем делом заправляет господин де Ларжильер, - перевел Клаварош.
   – Нет, врет. Спроси еще.
   – Сдается мне, это она приезжала к господину Захарову играть на ля-рулет, - сказал Клаварош. - Но тогда на ней было меньше румян и белил.
   – Не подавай виду, что признал ее. Пусть вместе с Сашкой покажет задние комнаты. Все, сколько их там есть.
   Клаварош объяснил девице, что от нее требуется, и помог встать. Она, всячески изъявляя готовность услужить, вдруг уставилась на Сашу в превеликом недоумении.
   – Скажи ей, Клаварош - мы знаем поболее, чем ей бы хотелось, - велел Архаров. - Ушаков! Харитон! Пойдете с Ваней и Сашкой! Девку - с собой! Чтоб все закоулки обшарили и всех крыс повыгоняли!
   Тут откуда-то сверху раздались выстрелы.
   – Мать честная, Богородица лесная, они ж еще брыкаются! - возмутился Архаров.
   – Архаров! - откуда-то завопил Левушка. - Он в стенку ушел!
   И точно - когда он, заставляя князя отступать, в какую-то несчастливую минуту позволил ему прижаться спиной к стенке, там отошла панель и Горелов-копыто исчез, панель же встала на место.
   – Далеко не уйдет! - утешил его Архаров. - Он в подземный ход подался! А там Шварц с молодцами!
   – Я здесь, - сказал, возникая в арке между двумя помещениями анфилады, Шварц. - Я пребываю в беспокойстве, как бы в суете мазурики не погубили одного из главнейших доказательств их вины. Тимофей! Иванов!
   Архаровцы подтащили к обер-полицмейстеру кавалера де Ларжильера со связанными за спиной руками.
   – Прелестно, - сказал Архаров. - Ларжильер, Перрен и этот, де Берни… Так, Сашка? Осталось изловить еще двух - и дело, почитай, сделано. Да еще того проклятого волосочеса Франсуа и князя-копыто!
   – Не совсем, - возразил Шварц. - Клаварош! Надобно узнать, где эти господа хранят все свои важные бумаги и казну. Переведи ему - только чистосердечное признание облегчит его скорбную участь.
   Клаварош подошел и обратился к французу с короткой речью. Тот выругался, но, получив от Клавароша сдачи той же монетой, несколько погрустнел. Клаварош еще добавил, де Ларжильер совсем скис.
   – Он раскаялся, - сказал Клаварош.
   – Что ты ему такое сказал? - удивился Архаров.
   – Назвался сыщиком от ведомства господина де Сартина, нарочно присланным в Москву ради ловли… поимания? Беглых шулеров, - невозмутимо отвечал Клаварош. - Они могут изображать оскорбленную невинность перед чужими… пусть полагают, якобы я знаю все.
   Архаров расхохотался.
   – Тогда - пошли! - приказал он.
   Они по лестнице для слуг поднялись в третье жилье - возглавлял шествие Клаварош с обнаженной шпагой, следом шел Архаров, за ним Тимофей тащил кавалера де Ларжильера, а замыкал это шествие невозмутимый Шварц.
   Вдруг Клаварош остановился и принюхался.
   – О-о! - воскликнул он. - Я известен сей аромат!
   И устремился по коридору отнюдь не туда, куда собирался отвести Архарова в соответствии с указаниями кавалера де Ларжильера.
   Он распахнул дверь, и открывашися перед обер-полицмейстером вид был таков, что Архаров удивленно воскликнул:
   – Да что там у них, предбанник, что ли?
   Но это был отнюдь не предбанник. Когда сизый дым, плававший слоями в полутемном помещении, несколько разошелся, Архаров, Клаварош и Тимофей увидели комнату, которую в хороших домах называют диванной - вдоль всех стен стояли канапе и кушетки. Однако их оказалось мало - кое-кто из господ, пересидевших в этом странном помещении штурм притона, безмятежно дремал на диванчике, а кое-кто - и прямо на полу, на большом турецком ковре.
   Клаварош, войдя, нашел и показал Архарову трубку с длинным чубуком.
   – Извольте - опьяс… Дым как хмель, вреда меньше, радости больше.
   – Вижу, - с неодобрением глядя на полуодетые и пребывающие в блаженстве тела, буркнул Архаров. - Ну, эти никуда не денутся. Они, поди, и у тебя, черная душа, в подвале не скоро проспятся. Пошли, а то нанюхаемся дряни.
   Когда Клаварош закрыл дверь и стук шагов сделался неуловимым, одно из обкурившихся тел подняло голову.
   Это был князь Горелов-копыто, в одном камзоле, с головой, обмотанной полотенцем.
   Он приподнялся на локте, долго прислушивался, наконец вскочил на ноги.
   – Мишель, за мной, наверх, - приказал он. - Оттуда через камин - только они нас и видели…
   – Тебя признали, - сказал Мишель.
   Это и впрямь был молодой граф Ховрин.
   – Но тебя не признали.
   Князь чуть приоткрыл дверь и, убедившись, что в коридоре никого нет, выскочил из опиумокурильни. Мишель, тоже в одном камзоле, последовал за ним.
   Архаров, Шварц, Клаварош и де Ларжильер в это время смотрели, как умело Тимофей вскрывает главную дверцу изящного белого бюро-кабинета, расписанного сценами из китайской жизни.
   – Этим занимался господин де Перрен, я лишь принимал гостей, я заботился об их удобствах, - повторял де Ларжильер, и так убедительно, что Архаров его и без Клавароша понял.
   – Ага, блядей под них подкладывал, - отвечал он французу. - Ну, что, Тимоша?
   – Есть, ваша милость.
   – Прав ты был, - обратился Архаров к Шварцу, - когда додумался взять мортусов в полицию. Кто бы еще так ловко дверцы отворил? И ведь ни царапинки не оставил!
   Тимофей стал выкладывать на стол связки бумаг и разнообразные ларцы из бюро-кабинета.
   – Приступим? - сам себя спросил Архаров и открыл первый ларец. Сокровищ в нем не было, а лежали бумажки.
   – Тимофей, посмотри в ящиках, - велел Шварц.
   Тот кивнул - их было двенадцать, каждый заперт особо, возни бы хватило надолго.
   – Мать честная, Богородица лесная, - пробормотал Архаров, добыв из первого же ларца неровную стопочку бумаг и на манер пасьянса раскладывая их по столу. - Карл Иванович! Ты глянь - они же пол-Москвы в карты выиграли! Ты только глянь - какие фамилии…
   Шварц склонился над векселями.
   – Занятно было бы все это предъявить ко взысканию, - заметил он.
   – Так ни один же суд не возьмет.
   – У шулеров не возьмет. А коли бы эти векселя скупило третье лицо да перепродало, то весьма трудно было бы доказать, что деньги незаконным образом проиграны в карты. Года два-три спустя - тем более…
   – Черная ты у нас душа, - беззлобно заметил Архаров, перебирая векселя и дивясь проигранным суммам. - Все бы тебе козни строить… А по мне - весь этот позор надо кинуть в камин и поворошить кочергой, чтобы ни клочка не осталось.
   – Так хорошо рассуждать лицу благородного звания из соображений охраны дворянской чести, - возразил Шварц, как всегда, заунывно-рассудительный. - А по мне, кое-что следовало бы приберечь.
   – На кой черт? Ты, Карл Иванович, и впрямь решил на этих векселях нажиться, что ли? - сильно удивился Архаров и сделал строгое лицо. Всем видом он старался показать: векселям место в горящем камине!
   – Можно и так выразиться, коли угодно, - отвечал невозмутимый Шварц. - А можно иначе. Ваша милость в Москве не первый год обер-полицмейстером, пора делать то, что ранее было невозможно.
   – Ты о чем?
   – Вы, государь Николай Петрович, теперь осмотрелись, обжились, обнаружили многие трудности своего дела. Коли бы я год назад дал Вам сегодняшний совет, то вы, пожалуй, и слушать бы не пожелали. Теперь же вы меня выслушать готовы.
   – Говори, Карл Иванович.
   – Нам осведомители нужны. Архаровцев не так уж много и всюду сунуть нос они не в состоянии. К тому же, все их знакомцы низкого и подлого звания. А нам нужны люди из хорошего общества, которые при необходимости поделятся сведениями, так сказать, семейного характера. За вознаграждение, - Шварц приподнял за уголок один из векселей. - Извольте прочитать, сию глупейшую бумагу подписал господин Вельяминов. По-вашему, ей место в горящем камине. А по-моему, нет. Коли ее показать богатой тетушке господина Вельяминова, вдове князя Хворостинина, эта сударыня сгоряча может сделать господину Вельяминову некоторую неприятность.
   – Наследства лишить за дурость.
   Шварц важно кивнул.
   – Понял, - отвечал на кивок Архаров. - Хочешь сделать из недоросля архаровца.
   – Нет, сударь, архаровец из него не получится, кишка тонка, - неожиданно простонародно выразился Шварц. - А, бывая в свете, может он иногда узнавать, что нам потребно. Коли не захочет это делать в вознаграждение за спасение от мазуриков, надобно припугнуть векселем. На мой взгляд, невелика наука. Кабы у нас сим летом в высшем свете имелись осведомители, мы бы сей вертеп разврата взяли куда раньше и с меньшими хлопотами.
   Аххаров подумал и сгреб бумаги обратно в ларец.
   – Забирай, держи у себя в подвале, - велел он Шварцу. - Глаза б мои на всю эту дрянь не глядели.
   – Благодарствую, - чинно молвил Шварц, принимая ларец в обе руки. - Весьма разумное решение.
   – Ваша милость, уж не эта ли табакерка у нас пропавшей вместе с госпожой Пуховой числится? - спросил Тимофей. - Алмаз больно хорош.
   – Статочно, она, - полюбовавшись вещицей, сказал Архаров. -Ишь, сколько тут побрякушек! Клаварош, Тимофей, сыщите-ка ну хоть наволочку, покидайте в нее все это добро - и ко мне в карету.
 

* * *

   Продовольствие, которое было оставлено возле постели Вареньки, и сухари в Федькиных карманах кончились. Оба огарка приказали долго жить. В подвале сделалось душно, да и воняло.
   Федька в полной темноте, встав на сложенное в несколько раз Варенькино одеяло, замотанное, чтобы не расползалось, в его мундир, наощупь пробивался сквозь потолок. Он уже вкопался довольно высоко, он уже выломал какие-то доски, повисая на них всем телом, и был уверен - осталось всего несколько вершков, вон уже пальцы путаются в корнях.
   – Врешь, со мной не справишься, - шептал он. - Врешь, не возьмешь… Чума не взяла - и ты не возьмешь…
   Причем и сам ведь не ведал, к кому обращается.
   – Я долго не проживу, - сказала Варенька. - Но коли Бог судил уцелеть - я вас, сударь, вовеки не забуду. Я себя знаю - я коли кому благодарна, то ему во всех злополучиях верна…
   – Помолчите Христа ради, - отвечал на это Федька. - Наглотаетесь земли, вам нельзя…
   – А вам?
   – Мне после чумы все можно…
   Федька замолчал, принюхиваясь.
   Точно! Сверху потянуло свежим воздухом.
   – Ну, сударыня, молитесь - я, кажись, и впрямь на волю пробился, - внезапно охрипнув, сказал он. - Только как бы мне еще повыше вскарабкаться? Что у нас еще есть? Вот черт, руки прямо отваливаются…
   – Меня на тюфяке вниз снесли, - догадалась Варенька. - Можно его тоже свернуть.
   – Так вы ж на голой земле окажетесь.
   – Это ненадолго! Вы, сударь, дыру расширите и тюфяк мне тут же вернете.
   Федька услышал, как Варенька возится, кашляя, где-то у его ног. Вдруг он ощутил на своем колене слабые, легкие, почти невесомые пальцы.
   – Это я, - смущенно сказала Варенька, словно бы в подвале был еще кто-то, способный хвататься за колени. - Держитесь за стенку, я вам под ногу тюфяк подложу, потом под вторую… Ах!…
   В подвале более не было кромешной тьмы - из щели, которую столь успешно завалил землей Федька, просачивался свет.
   Кто-то был в той части подземного хода, которая вела к шулерскому притону.
   – Они… - прошептала Варенька.
   – Тихо, - приказал, соскакивая с возвышения, Федька. И, что было уж вовсе нелепо, выставил перед собой палаш.
   В коридоре прозвучала матерная ругань. Тот, кто шел к выходу, обнаружил, что пути дальше нет.
   – Ага, застряли, - весело отметил Федька. Сейчас он был безмерно рад тому, что перекрыл для шулеров путь к бегству, и даже то, что сам чуть навеки не остался в подвале, как-то сразу забылось.
   Но того, что было дальше, Федька, очевидно, не мог предусмотреть.
   Из верхней части щели, там, где оставалась дырка - не всякой крысе проскользнуть, раздался выстрел.
   Варенька вскрикнула.
   Пуля взрыла землю там, где несколько минут назад лежал ее тюфячок.
   – Ранил, что ли? - спросил незримый мужчина.
   – Сейчас прикончу, к такой-то матери. Хоть одну дуру молчать заставим.
   Федька схватил Вареньку в охапку и, толкнув в самый безопасный угол, прикрыл собой.
   Второй выстрел оказался столь же бесполезен, но проверить это убийцы не могли. Переругиваясь и в чем-то неясном друг друга виня, они поспешили прочь. Но, видать, недалеко ушли - в подземном ходу раздались крики, началась какая-то суматоха.
   – О Господи! Да это ж наши притон штурмуют! - догадался Федька. - Ну, теперь-то мы уж точно спасены!
   И он заорал во всю глотку:
   – Архаровцы! Сюда, ко мне! Сюда, архаровцы!
   Этот призыв он повторил еще несколько раз - пока с ужасом не понял, что кричать ему больше нечем. От восторга и азарта Федька сорвал голос.
   – Кто там глотку дерет? - донеслось издалека.
   – Сударыня, - прошипел Федька. - Крикните ему, Бога ради, это Демка! Крикните - тут Савин в подвале…
   – Это Савин! - как могла, закричала Варенька.
   – Ты, Федька, что ли?! Что это с тобой французские мазурики поделали?!
   Федька попытался ответить так же звонко - и ничего у него не вышло.
   – Ничего, они сейчас придут… - прошептал он. - Сейчас нас отсюда вытащат…
   Некоторое время в подземном ходу было тихо, потом голоса опять зазвучали.
   – Бери, подымай, поворачивай… - услышали Федька и Варенька. - Не так, чего ты его ногами вперед, жив же…
   И тут же опять просочился в подвал свет.
   – Федька! Ты цел? - раздался Левушкин голос. - Тебя завалило, что ли?
   – Господин Тучков, - устремляясь к щели, проскрежетал Федька. - Тут лопаты надобны.
   – Где ж я тебе лопаты возьму?
   – Должны быть, они же как-то этот ход рыли…
   – Потерпи малость, тут дел по горло. Раненого надо из хода вынести. Потом тебя вытаскивать будем.
   – Кого ранило-то? - забеспокоился Федька.
   – Кабы я знал! Мужик какой-то непонятный! Потерпи, Христа ради, до утра, найдем лопаты, откопаем.
   – Не могу! Тут со мной девица…
   – Так тем более - есть с кем терпеть! - вставил Демка.
   – Госпожа Пухова, - просипел Федька.
   – Врешь! - чуть ли не хором воскликнули Левушка и Демка.
   – Как Бог свят!
   После чего и свет, и Левушка, и Демка - все исчезло.
   Федька кое-как выпростал свернутое одеяло из мундира и закутал Вареньку, впотьмах то и дело попадая руками не туда.
   – Еще немного потерпите, сударыня, еще самую малость, они сейчас вернутся, сейчас помогут, - ужасаясь собственному голосу, бормотал он. Варенька молчала, молчала - да и закашлялась. Наконец в ходу появились и свет, и Демка.
   – Федька, ты не знаешь, что там над тобой сверху? - спросил Демка. - Там всюду наши с фонарями, может, ты как-то дашь знать?
   – Я в погребу под сгоревшим домом, их там, кажись, четыре, и прокопался вверх, - отвечал Федька. - Коли я выставлю палаш с навязанной тряпицей - могут его увидеть?
   – Выставляй! Да шевели им, слышишь? А я наверх побегу!
   Немало времени прошло, пока полицейские драгуны, всюду шаря с огнем, обнаружили этот торчащий из земли клинок с окровавленной тряпицей.
   Досками раскидали землю, в два десятка рук разломали пол - и на краю дыры явился, освещенный фонарями, Левушка в великолепном кафтане, сверкающий позументом, изысканный, как на придворном балу.
   – Федька, держи!
   В подвал были спущены веревки, Федька обвязал ими Вареньку под мышки, подсадил - и лишь ножка в одном чулке мазнула его по груди.
   – Погоди-ка, - сказал сверху Левушка. - Сейчас госпожу Пухову уложим в карете…
   Федька остался в подвале совсем один, грязный, с полной головой и полным ртом праха и пыли - только и знал, что отплевывался, уже напрочь лишенный голоса. Азарт прошел, уступив место обиде. Красавец-гвардеец, явившись в полном блеске героем-спасителем, увлек с собой Вареньку… а на что и мог рассчитывать простой полицейский служитель?…
   Вскоре над дырой навис Демка.
   – Лови веревку, - сказал он. - Ох, жаль, тебя не было! Тут такое делалось! Наши три кареты арестованными набили да их собственных - две! Золото, алмазы, каменья - полными наволочками выносили! Талыгай-то наш сияет, как начищенный самовар! Погоди, не дергай, дай упрусь посильнее.
   Федька выбрался наружу и, переведя дух, хотел было спросить о Вареньке, да передумал. И так будет много смеха, когда узнают, что он сутки просидел в погребе с богатой невестой. Надо полагать, Вареньку тут же отправили к старой княжне Шестуновой. И - все. И более не будет ни единой встречи.
   Да ей и стыдно было бы с ним встретиться. Она - девица тонкого воспитания, а за сутки совместного житья в подвале изведала подлинный срам - когда пришлось при постороннем мужчине в уголку облегчаться. Даром что он отвернулся - а все равно же слышно… И ему тоже деваться было некуда…
   Да уж, после такого - точно им новая встреча не суждена.
   Демка привел Федьку к Архарову, который наблюдал за погрузкой добычи в кареты.
   – Явился, сыщик хренов? - спросил Архаров. - На готовенькое? Давай-ка на конь, будешь сопровождать обоз.
   Обоз получился знатный - не хуже тех, что в чумную осень приходили из столицы в Москву с одеждой и продовольствием.
   Федьке выпало вместе с Ушаковым сопровождать карету с шулерами и их подругами.
   – Одного из головки живьем взяли, - рассказывал Ушаков. - Скудрошный оказался, чуть не плачет, как дитя без мамки. Одного Абросимов застрелил - хотел в камин уйти. Два, сдается, ухряли.
   – Как же они могли ухрять? Ход-то я завалил! - возмутился Федька.
   – Сам бы я хотел знать! Они через лаз в стене сперва ушли, вниз спустились, там стрельбу затеяли. А когда наши туда полезли, они выстрелом фонарь расшибли. В потемках много не навоюешь. Опять же, Харитон думал, что мы одного подстрелили, и там в ходу мы на лоха наткнулись, лежал раненый. Ну, думаем, он! Да остремались - как вытащили, так и увидели: приколот ножом, и с виду - уж точно не француз. А время потеряли и тех французов упустили… Как-то в суматохе они проскочили.
   – Головка у них была - три мазурика, Перрен, Ларжильер и де Берни, - вспомнил Федька полученное Архаровым письмо с того света, которое не раз прочитали вслух безграмотным архаровцам. - И тот волосочес. Так вы кого взяли?
   – Ларжильера. Волосочеса, сдается, Абросимов уложил. А главный-то был Перрен, обидно…
   – Смуряки охловатые, - обругал товарищей Федька.
   Однако долго сердиться в такое утро он не мог - да и кто смог бы?
   Мир был пронизан теплым и свежим светом, каждая травинка им дышала, каждое облачно было неимоверной чистоты. Дыхание от всего этого открывалось глубочайшее - кажись, весь воздух мира вобрал бы в себя, до того состояния, когда душа захлебывается блаженством.
   Левушка, сопровождавший карету с аристократами, оставил ее на драгун и подъехал к Демке.
   Ему недоставало в этот час музыки.
   – Ну-ка, запевай, - приказал он.
   Демкин заливистый тенор был у архаровцев в почете, хотя петь просили главным образом скоромное - такое, чтобы непременно не для благородного уха. Но тут ему и самому было после бурной ночи слишком светло на душе, чтобы изощряться.
   – Утица луговая, солдатка полковая, - завел он звонко и радостно, - ой, лели-лели-лели, лели - полковая!
   Голос полетел нал всей колонной. Песню подхватили.
   – Солдатка полковая - головушка ой да удалая! Ой, лели-лели-лели, лели - удалая!
   Колонна двигалась по набережной к Каменному мосту, а песня, словно бы повиснув над ней, будила окрестности - и не одна невеста, вскочив, кидалась к окошечку, чтобы увидеть откуда вдруг взялись эти сильные мужские голоса:
   – Где ты была, была-пропадала? Где ты ночку, ой да ночку ночевала? - спрашивал Демка, да так, что слабое девичье сердце пронизывала дрожь.
   И уходила колонна, таяла песня, и совсем издалека доносилось прощальное:
   – Вы, гудочки, не гудите, меня, младу, ой да не будите…
   Под эту песню Москва просыпалась, еще знать не зная и ведать не ведая, что ее избавили от стаи крыс.
   Везти всю добычу в Рязанское подворье Архаров не мог - господа из почтенных семейств, лучшие фамилии, и непременно у них полон Санкт-Петербург чиновной родни. Решил - этих можно допросить и на Пречистенке, с почетом. Опять же - правду не скажут. Коли кто из них обеспечивал своим присутствием необходимость считать карточный долг долгом чести - не признается, а будет врать, что приехал-де побаловаться в картишки и с французскими девками, которые нашим не чета.
   Правда, возможно, хранилась в стопках векселей, которые Архаров решил исследовать первым делом.
   Когда целый караван карет, сопровождаемый полицейскими драгунами, прибыл на Пречистенку, окончательно рассвело. В третьем жилье архаровского особняка было довольно пустых комнат. Оставив там под надзором полицейских драгун тех пленников, который как-то нехорошо было запирать в подвалах у Шварца, обер-полицмейстер с архаровцами повезли шулерскую шайку на Лубянку.
   – Николай Петрович, я рекомендую прежде всего избавиться от лишних людей, - сказал Шварц.
   – Ты о ком, Карл Иванович?
   – О дворне. Это простые люди, которые доподлинно не знали, чем их хозяева занимаются. Их допрашивать означает зря терять время. Все, что они могут сообщить полезного, уместится на одной странице. Потому предлагаю начать с них.
   Архаров усмехнулся.
   – Сдается мне, Карл Иванович, тут ты не больно прав. Но послушаю твоего совета…
   Шварц несколько забеспокоился. Он уже знал, что обер-полицмейстер вычитывает в выражении лиц всякие неожиданные вещи. Но беспокойства своего постарался не показать, кликнул Ваню с другим кнутобойцем, столь же приятной внешности, из монахов-расстриг, по имени Пигасий и по прозвищу Вакула, что свидетельствовало о его ярославском происхождении, так там звали почему-то буйных шалопаев.
   Они помогли архаровцам затолкать в кабинет «замоскворецкий полон», как прозвал его Тимофей, - понурых мужчин и женщин, одетых кто во французскую ливрею или открытое платье, кто - в сарафан или даже в армяк, а по лицам - доподлинно русских мужиков и баб. Их взяли на кухне, в конюшне и каретном сарае, в людской, горничных - в комнатах их блудливых хозяек, а лакеев - в общей толпе, окруженной и плененной в больших сенях.
   Некоторое время Архаров задумчиво смотрел на шулерскую дворню. Смотрел исподлобья, тем самым своим взглядом, который не всякий даже безвинный человек мог спокойно вынести.
   – Эти - по моему ведомству, - твердо сказал Шварц. Стоявший рядом с ним Ваня Носатый кивнул и, повернувшись к пленникам, вдруг подмигнул.