Трускиновская Далия. Кот и крысы

   – Прочитаешь им из показаний и донесений все, что есть про подозрительных французов. Может, которого-нибудь сразу опознают. Возьми показания Вельяминова, Тучков тоже тебе должен был продиктовать. Другое - сегодня к этому князю Горелову шел человек, денщик господина Фомина. То ли шел, да не дошел, то ли он там побывал и оставил письмо. Попробуйте узнать. Саша! Пойдешь с ними. Коли будут говорить по-французски или по-немецки, парнишки не поймут, вся надежда на тебя.
   Саша растерялся, но тут же сообразительный Демка стал придумывать, во что его нарядить. На сей предмет в подвалах у Шварца с дочумного времени уже было прикоплено кое-какое добро и даже дамские платья. Они-то и навели на мысль.
   Эта мысль вызвала у Устина протест. Он вспомнил, что и в Святом писании не велено в платье иного пола одеваться.
   – Скажи это нашей государыне, - посоветовал Левушка. Все знали, что Екатерина любила одеваться кавалером, лишь после шелковой революции стала отходить от этой забавы.
   – А как именно не велено? - полюбопытствовал Максимка.
   Они пустились в рассуждения, и оказалось, что попович грамотнее дьячка: бабам в мужское переодеваться не след, а насчет мужиков ничего не сказано.
   – Мальчишек погонят прочь, а девку никто не тронет, - подводя итог прениям, сказал Демка. - Почему-то им во всем послабление.
   Архаров вспомнил, как Шварц толковал про те послабления в пыточном деле, - и промолчал.
   Но когда Саша всерьез воспротивился, он прикрикнул на своего секретаря так, что архаровцы невольно шарахнулись и заткнулись. Один только Левушка захохотал - и никакого с ним не было сладу, пока сам не угомонился.
   Полчаса спустя команда из четырех человек - Демьяна, Макарки с Максимкой и переодетого Саши в премилом кокетливом белом чепчике с голубенькой ленточкой - отправилась на Знаменку. Шли пешком, по отдельности, чтобы там, даже не встречаясь, неприметно занять свои места.
   По дороге к Горелову на Знаменку архаровцы сделали крюк и стянули на Ильинке большую шляпную картонку. Ее повесили Саше на локоть, и теперь он мог беспрепятственно совать нос во все дворы, якобы потеряв бумажку с адресом и отыскивая заказчицу наобум лазаря.
   Отправив эту экспедицию, Архаров и Левушка вошли в кабинет и послали Клашку Иванова за обедом в ближайший трактир. Их на Москве развелось чуть ли не полтораста. Тот, что у Мясницких ворот, звался «Татьянка» - хозяин утверждал, что у него, и только у него, кутила когда-то со своими молодцами известная налетчица Татьянка из Ростокинских лесов. Очевидно, он был привычен к буйствам, потому что и архаровцев привечал.
   На худой конец, всегда можно было потребовать той каши, что готовил в верхнем подвале Филя-Чкарь для узников, и сдобрить ее толченым салом. Но Архаров, сам не брезговавший едой из Филиного котла, хотел побаловать Левушку.
   – Не удивлюсь, когда они выловят там того волосочеса, что ходит к княжне Шестуновой, - сказал Левушка. - А чего бы тебе, Николаша, не послать меня туда вызнать про волосочеса и про лакея, как бишь его… Павлушку?
   – Ну и чего ты добьешься? Либо княжна из глупости примется его покрывать, либо он пропал, сгинул и адреса не оставил.
   – А коли княжна поумнела?
   Архаров только рукой махнул - не могла она за столь короткий срок поумнеть!
   И оказался неправ.
   Когда пообедали, вернулся Федька, сказал, что Черепанов помог договориться с попом. Тот недоволен, но коли заплатят - отпоет Фомина, как полагается. Кроме того, Федька обшарил все имущество покойного и смутился отсутствием бумаг. У него хватило ума заглянуть в печку. Там нашелся пепел, но старый или новый - Федька сказать не мог. На вопрос о Степане отвечал - нет, денщик не вернулся, сгинул.
   Явился Клаварош, который вместе с Тимофеем Арсеньевым разбирал драку возле церковной лавки.
   Это было вечное горе Архарова - заступая на полицмейстерский пост, он не подозревал, что теперь в ответе за Божьи храмы…
   Государыня определила главную задачу полиции - благочиние. И всякий, кто, в пьяном виде придя поставить свечку Николаю-угоднику, говорил в храме чересчур громко, уже подпадал под соответствующие статьи Наказа полицейским от 1766 года. Равным образом, коли какой батюшка в престольный праздник своего храма затеет крестный ход, Архаров должен был посылать архаровцев следить - чтобы в лавках по пути продвижения хода не торговали спиртным. Самое занятие для людей, которым полагается вылавливать мошенников. А тут еще и такая морока повисла на Архарове, как соблюдение всевозможных строительных правил. Это тоже все еще было в ведении полиции. Хорошо хоть, многое он мог спихнуть на канцеляристов и на старых офицеров - пусть их и мало, однако все грамотные. Сам же норовил высвободить время для сыска.
   Потом он выслушивал очередной доклад - о фонарях. Их количество росло - когда Архаров вступил в свою неожиданную должность, то обнаружил, что бунт и тут прогулялся: была чуть ли не тысяча, осталось втрое меньше. И теперь их ставили чуть ли не по сотне новых в месяц, на больших улицах - через каждые сорок саженей, в кривых переулках - чаще, чтобы не оставалось темных уголков. Удовольствие было недешевое - один столб с фонарем обходился казне в рубль, и Архаров сам проверял, где их устанавливают.
   В разгар доклада заглянул Устин и сказал, что прибежал Макарка со Знаменки, смертельно перепуганный. Архаров решил дослушать до конца, так что Макарку сразу к нему не пустили. Оно и к лучшему - перед тем, как войти в кабинет, парнишка успел отдышаться.
   – Чего принесся? - спросил Архаров.
   – Ваша милость посылала за гореловским домом на Знаменке посмотреть, не будет ли гостей-французов…
   – Ну, что, были?
   Макарка рухнул на коленки.
   – Ваше сиятельство, Николай Петрович, простите дураков!
   – За что прощать-то? - удивился Архаров.
   – Мы господина Коробова потеряли!
   – Как потеряли? - Архаров был ошарашен и не скрыл этого.
   – Сами не знаем, одна шляпная картонка, какую ему держать дали, осталась! И та вся истоптана!
   – Вставай, дурак, и говори вразумительно. Не то Шварца позову, - пошутил Архаров.
   Вразумительность оказалась такова - установив Сашу собственно на Знаменке, Демка и мальчишки зашли со стороны Знаменского переулка и полезли между домишками искать подступы к службам при гореловском особняке. Заодно заводили знакомства с бабами, девками и такими же, как Максим с Макаркой, парнишками, Демка задавал вопросы, люди отвечали, и так выяснилось, что князь, приехав из Петербурга, живет по-всякому, то целыми днями из дому не вылезает, слоняется в халате, то вдруг затевает светские развлечения, выезжает в карете нарядный, возвращается к утру. И в последнее время именно так баловался…
   – Да много чего наговорили, - перебил себя Макарка. - Это все Демьян Наумович расскажет!
   – Ишь ты, Наумович, высоко себя ставит, - недовольно заметил Архаров. - Ну а ты что скажешь?
   – Так господин Шварц учили - нельзя слишком долго глаза мозолить. Меня послали господина Коробова сменить. Прибегаю - а его нет, а перед воротами шляпная картонка, копытами помятая, а его нигде нет!
   – Вот черт… - пробормотал Архаров. - Прохожих расспросили?
   – Да какие там прохожие! Которые были - за теми уж не угонишься, - доложил Макарка. - А бабка одна сидела там на приступочке, так та врет - сперва, говорит, девка в чепце с кавалером амурилась и обжималась, потом он ее увез.
   Архаров тяжко вздохнул.
   Если бы такое стряслось с тем же Макаркой или Максимкой - сам пропал, от всего маскарада осталась лишь смятая картонка, - Архарову и на ум бы не взбрело беспокоиться: парнишка увязался за кем-то сильно подозрительным, потом даст о себе знать. Но Саша…
   – А что за кавалер? - вдруг спросил он. - Ты не думай, бабки не всегда врут, порой и дельное говорят.
   Макарка задумался.
   – Сказывала, у ворот околачивался. Должно, говорит, ту девку поджидал. Потом к ней подошел, обнимать зачал, она не кричит - тоже, выходит, его искала… Ваша милость, Николай Петрович, того же не может быть! Чтобы господин Коробов на улице с кавалерами амурился!
   – Все может быть, - веско сказал Архаров. - Вставай, дуралей, отряхни штаны и ступай к Шварцу…
   – Батюшка, Николай Петрович! - мальчишка на коленях пополз к полицмейстеру. - Я не виноват, я как велели, так и делал, это все Демка-мортус, ему меня раньше посылать надо было!
   – Уже не Наумович? Эк ты его в звании понизил. Говорю тебе - спускайся к Шварцу, - Архаров чуть подождал, глядя, как ужас переполняет мальчишескую рожицу, - и зови его сюда. Приказ всегда до конца выслушать надо, понял, дуралей?
   Макарка вскочил - и его как ветром вымело из кабинета.
   Вскоре поднялся Шварц, сильно недовольный, что оторвали от дела.
   – У тебя, Карл Иванович, такое раньше случалось - чтобы лазутчик среди бела дня на улице пропал, одна шляпная картонка осталась?
   – Пропадали, - согласился немец. - И не раз.
   – Что присоветуешь?
   – Пойти в храм Божий, отслужить панихиду. Свечку поставить за упокой души. Можно сорокоуст заказать в поминовение, - сказал Шварц и добавил, впрочем, с некоторым сомнением: - Милостыню раздать…
   – Хорошо же ты наш обычай усвоил, - почему-то обидевшись за это на немца, молвил Архаров. - А прежде, чем панихиду служить, искать не пробовал?
   – Николай Петрович, - строго сказал Шварц. - Коли ваш подчиненный при расследовании дела о шулерской шайке пропал, то я полагаю, начинать следует с отпевания и панихиды. Вам известно, как они расправились с доктором Ремизовым - а знал он, поди, немного, иначе бы расправились ранее.
   – Полагаешь, эти два дела между собой увязаны? - на всякий случай спросил Архаров.
   – Да, - спокойно сказал Шварц. - И тут, и там французский след. Что же касается господина Горелова-копыта, то его нежелание говорить правду само по себе уже является потребной нам правдой. Возможно, и он проиграл этим господам немыслимые деньги. Потому и не выдает их - выдать тех, кому проиграл, особливо коли среди них лица из древних и почтенных фамилий, для него прямой позор и бесчестие.
   – Полагаешь, оба они с покойным Фоминым - собратья по несчастью?
   – Допускаю. А крови господа шулера не боятся. Человек, который был ими замечен в наружном наблюдении, скорее всего, лежит уж где-то с перерезанным горлом. Но из сего не следует, что его более незачем искать. Напротив, поиск того человека поможет напасть на след шайки. Только вести его должно по горячим следам и це-ле-нап-рав-лен-но. Сразу бросить все силы, коими мы на сей момент располагаем.
   – Секретарь мой, Карл Иванович… - потерянно сказал Архаров. - Тихоня, красная девица… Он и воспротивиться не умел…
   Шварц развел руками.
   – Вольно ж вам, сударь, держать в секретарях красных девиц. Секретарь господина Архарова должен быть… - Шварц задумался на миг, собираясь огласить список качеств, но, видать, список оказался больно длинным, и он сбил его весь в единое слово: - Архаровцем. Возьмите себя в руки, милостивый государь Николай Петрович. Шулера, напав на вашего секретаря, вам же подарок сим сделали. Потому что теперь, да по горячим следам, вы у них на плечах в их логово тут же ворветесь.
   – По кровавым следам!
   – Не без крови… Кот, когда амбар от крыс очищал, тоже покусан от них бывал, - неожиданно заметил Шварц. - Однако ж одолел. Потому что они - крысы…
   – А я - кот!… Карл Иванович, и ты эту басенку слыхал?
   – Да еще и от кого слыхал… Любимая у него басенка была. Потому что они - крысы, а я - кот. Коли ко мне более вопросов нет, дозвольте, сударь, в подвал идти. У меня там злоумышленник на дыбе отдыхает, чего доброго, заново упрямства наберется. Это тот, который купца Денисова с женой зарезал.
   – Ступай, черная душа… И всех ко мне сюда гони!
   – Всех?
   – Архаровцев!
   Это означало, что канцеляристов с подканцеляристами и старых полицейских на сей раз не надобно. Архаров звал свою буйную молодежь. Звал обормотов и выпивох, драчунов и матерщинников, знатоков байковского наречия и шуровских ухваток, звал тех, кого чуть ли не зубами и когтями вытащил из тюрьмы. Звал вора Демку и убийцу Федьку, мародера Клавароша и грабителя Тимофея, звал бесшабашных мортусов - Сергейку, Михея, Харитошку-Ямана, Яшку-Скеса, звал тех, кто промеж собой именовал его самого пертовым мазом и наотрез отказывался разъяснить, что такая кличка значит…
   И они пришли. Они поодиночке втиснулись в кабинет, и над всеми возвышалась лохматая башка безносого Вани, которого в последнее время стали кликать Носатым.
   – И ты? - спросил Архаров. Имелось в виду - ты служишь у Шварца в глубоком подвале, сам себя там заточил, редко вылезаешь наружу, чтоб не позорить своей каторжной рожей Рязанское подворье, и все-таки явился?
   – Всех же звали.
   Архаров встал.
   – Всем - на Знаменку. Там Костемаров с парнишками и мой секретарь Коробов вели наружное наблюдение. Коробов пропал, сдается, что похищен. Подробнее Демка скажет. Перетряхнуть все! Пошли!
   Давно архаровцы не видели командира таким злобным. Перечить не посмел никто.
   Ваню Носатого он задержал.
   – Пойдешь со мной.
   И тут же велел Устину озаботиться - чтобы подали оседланного коня.
   Храм Гребенской Богоматери стоял при входе на Мясницкую улицу с Лубянской площади, как раз по правую руку. Гребенская Богородица была прославлена тем, что лет с сотню назад при пожаре дивным образом сама себя спасла - поднялась на воздух. Видимо, за это архаровцы и признали ее своей.
   Был храм мал и темен, но именно это и способствовало молитве.
   Архаров и Ваня шли по улице рядом, так что человек посторонний, не из здешних улиц, пожалуй, стал бы пнем, от изумления крестясь: плотный, начальственного вида господин в шитом золотом мундире, при шпаге, и с ним вровень верзила-каторжник.
   Они вошли в храм.
   – Шварц сказал за упокой свечку ставить. А ты что думаешь? - спросил Архаров.
   – Рано вроде.
   Ваня понятия не имел, за какие добродетели сам обер-полицмейстер взял его с собой в церковь. А дело было просто - Архаров вдруг с неожиданной и болезненной остротой ощутил, насколько Ване охота быть вместе со всеми. Однако посылать на Знаменку вести розыск полицейского с вырванными ноздрями, заклейменного по всем правилам, Архаров не мог. Нужно было что-то взамен…
   – Тогда стой и молись о здравии раба Божия Александра.
   – А Карл Иванович?…
   – Я тебе Карл Иванович. Стой и молись, дурья башка.
   Ваня подошел поближе к дивному образу и опустился на колени.
   Архаров постоял, помолчал, молитвенные слова на память пришли, да на язык все никак не укладывались. Он не мог сейчас молиться.
   Стало быть, вся надежда по этой части - на каторжника Ваню Носатого…
   Не на Устина даже, мастера по этой части, усвоившего наизусть весь молитвослов, а не только «Отче наш» и «Трисвятое», умевшего молиться истово, не замечая течения времени и впадая - правда, не всякий раз, - в исторгающую слезы радость. А на Ваню - который мало того, что обращался к Господу и Богородице своими словами, так еще и слова это наполовину были, поди, взяты из байковского наречия. Не Богу молился, а Стоду чунался, не в церкви, а в оклюге…
   Каким-то непостижимым образом Ваня это уразумел.
   Постояв и ни слова не сказав Господу, Архаров вышел из храма. Он безмолвно доверил свои слова кнутобойце, подвальному жителю, человеку, не носившему в себе более ни прошлого, ни будущего, ни ответа за свою судьбу - ответ взял на себя той чумной осенью Архаров. Вот и настала пора получать тот хлеб, что был отпущен по водам.
   У Лубянки его ждал конюх Григорий, держа в поводу оседланную рыжую кобылку с древнегреческим именем Фетида. Архаров выбирал ее под себя - не слишком высокую в холке, с длинной сильной спиной, с чуть расходящимися передними ногами, что обещало быструю езду. Сев в седло, он послал кобылку рысью и довольно скоро, выехав к Охотному ряду, миновал Кремль и оказался на Знаменке.
   Там он никого не искал - был уверен, что свои тут же заметят. Так и вышло.
   Словно бы конный монумент, торчал Архаров на своей рыженькой кобылке посреди Знаменки, неподалеку от дома графа Романа Воронцова, где был устроен театр. К нему подбегали, докладывали, убегали, и от этой суеты архаровцев на улице стало как-то подозрительно пусто, одни лишь экипажи да телеги проезжали.
   Наконец нашли бабу, которая божилась, что невысокая девка, одетая на французский лад и белом чепце, стремглав неслась в сторону Каменного моста, хотя за ней никто, кажись и не гнался. Поиски перенесли ближе к мосту, а там объявились те добросердечные кумушки, которые даже подсобили усадить «французенку» в карету к никому не известным дамам.
   – Какие еще дамы? Что он, умом, что ли, тронулся? - спросил Архаров свое взъерошенное и ошалевшее от столь стремительного поиска воинство.
   Никто ничего не понимал. За кем гнался Саша, почему согласился, чтобы его усадили в карету - осталось покрыто мраком. И чья карета - тем более.
   Описать ее кумушки никак не могли. Вспомнили они лишь, что небольшая, лазоревая с золочеными резными накладками на самый модный манер, и на дверцах голые младенцы намалеваны.
   – Теперь все московские петиметры и щеголихи в таких разъезжают, с амурами, и сами там в них амурятся, - сказал Тимофей. - Иной раз катит карета, а из нее такое доносится!
   – Кто у нас коренной москвич? Ты, Костемаров? - спросил с высоты седла Архаров.
   – Я, ваша милость.
   – Куда могла дальше покатить та карета?
   Демка пожал плечами и стал объяснять, что Замоскворечье велико, но ничего там как будто нет подходящего - владельцы дорогих и модных карет селятся совсем в других частях Москвы.
   Архаров послал на розыски Демку с Макаркой, остальным велел продолжать наблюдение за гореловским особняком. Сам же вернулся на Лубянку. До вечера след кареты мелькнул в Кадашах, а далее она как сквозь землю провалилась.
   – Ночевать здесь будем? - полюбопытствовал Левушка, когда Архаров засиделся в кабинете. - Сенька с каретой который час ждет.
   – Нет, домой поедем, - буркнул тот.
   Они вышли на Мясницкую. Был теплый летний вечер. Архаров вдохнул полной грудью и яростно, уже не боясь повредить Никодимкины труды, поскреб в затылке.
   – Черт бы их всех побрал… Садись, Тучков. Французов мне тут еще недоставало…
   Когда архаровская карета подъехала к особняку на Пречистенке, Сенька почему-то не стал въезжать в курдоннер, а вступил с кем-то в переговоры. Левушка выглянул в окошко, чтобы понять причину, и вдруг распахнул дверцу.
   – Николаша, кажись, по твою душу!
   – Мать честная, Богородица лесная! Это что еще за катафалк?! - спросил потрясенный до глубины этой самой души Архаров.
   Он увидел карету, но какую карету! Старинный дормез, еще тех времен дормез, когда каретные мастера не выучились делать хорошие рессоры! В длину эта колымага была, коли считать от облучка до запяток, саженей четырех, не меньше. Кузов же - целое жилище. И впрямь, в таких каретах можно было, путешествуя целым обществом, и спать, и готовить пищу, и в коммерческие игры играть.
   Великолепие этой кареты, расписанной красивыми гирляндами невероятных роз, усугублялось сопровождавшим ее народом. Это и точно был целый народ - кучер, с ним кто-то в епанче, сидевший на облучке, лакеи, ждущие приказа вскочить на запятки, форейтор, а также два парня верхом, очевидно, гайдуки. Все они укрывались от дождя, как умели, кто - рогожей, кто - епанчой.
   – Ваше сиятельство, не погубите! - с таким криком бросился к Архарову незнакомец в епанче. - Барыня Марья Семеновна за вами карету прислала! Садитесь скорее, она вас с обеда к себе ждет!
   – Княжна Шестунова, - вполголоса объяснил Левушка. - Это, Николаша, по-московски, сперва нос задрать, потом за тобой кареты по всему городу рассылать. Терпи!
   – Дурь несусветная, - тихо заявил ему Архаров, имея в виду, что уж до Воздвиженки он и на своих лошадях прекрасно доберется.
   – Полезай в колымагу, - шепотом велел Левушка. - Думаешь, они твой чин уважают? Они уважать будут, когда ты из себя вельможу корчить начнешь.
   Архаров подумал - и, перебежав от кареты к карете, еще должен был ждать под дождем, пока лакеи откроют ему дверцу. В последний миг туда вскочил и Левушка.
   – Одному негоже, буду твоим секретарем, - объявил он. - Этих старых дур иначе не проймешь.
   – Может, прикажешь все Рязанское подворье посадить на-конь для сопровождения? - спросил недовольный Архаров, но выпихивать друга из кареты не стал.
   Ехать было недалеко - тут же, по Пречистенке, потом по Волхонке, по Моховой, и сразу налево.
   Старая княжна Шестунова ждала его не в спальне с приживалками, а в гостиной, полностью одетая и нарумяненная. Было на ней темно-коричневое платье, отделанное красным, с темно-зелеными бантами спереди, на шее - красная кружевная горжеточка, по ней пущен ряд крупных жемчужин, справа на груди большая шелковая роза с листьями, в просто причесанных волосах, на самой макушке, - другая, и закрытый веер в руке. То есть, княжна решила щеголять не старческими хворями, как выпало на долю Левушке, а, напротив, всем, что уцелело от молодости. Левушка хотел было шепнуть Архарову, что этак ему большую честь оказывают, да воздержался.
   Разумеется, при княжне находилась и компаньонка - та самая худая женщина в старомодном чепце, знающая назубок, кто с кем в родстве и свойстве. Очевидно, за это ее и держали, как живое московское родословие.
   Более никого в гостиной не обнаружилось - даже мосек выс тавили вон.
   – Сударыни, - сказал Архаров. - Чему обязан?
   Хотя прекрасно он знал, чему обязан! Со сведениями, сообщенными Левушке в шестуновском доме, можно было Варвару век искать - и не найти. Хорошо хоть, Федька не растерялся, исхитрился расспросить дворню.
   И тут он шарахнулся от неожиданного крика.
   – Батюшка, голубчик! - старая княжна готова была рухнуть на колени. - Сыщи мне ее, ведь помрет без меня!
   – Кто, воспитаннице ваша? С чего бы ей помирать? - удивился, чуть опомнившись, Архаров.
   – Грудка у нее больная, травками и декохтами отпаиваем! Полон дом травознаек назвала, чего только не пробовали! Доктора у нас живмя живут! Такая погода ей - смерть!
   – Что же вы, сударыня, раньше молчали да моих подчиненных крыли всякими словами почем зря? - строго спросил Архаров, имея в виду ее беседу с князем Волконским.
   – Так как же не крыть, все Москва кроет! Архаровцы же! - без малейшего стеснения выпалила огорченная княжна.
   Обер-полицмейстер вздохнул - по милости князя Орлова досталось ему весьма беспокойное и бестолковое хозяйство…
   – Садитесь, сударыня, и теперь уж выкладывайте все как есть. - сказал он. - Господин Тучков, приготовьтесь писать.
   – Как вашей милости угодно, - подобострастно отвечал проказник Левушка. - Благоволите, сударыня, приказать, чтобы принесли перо, чернильницу и бумагу.
   – Татьяна Андреевна, вели, да поскорее, матушка, что ты, как сонная муха!
   Компаньонка выскочила за дверь.
   Когда же, с трудом сообразив, где в доме такое добро хранится, притащили необходимое, Левушка сильно расстроился из-за того, что перо плохо очинено, и Архарову пришлось, чтобы кончить это театральное представление, исподтишка показать другу кулак.
   – Итак, сударыня, вопрос первый. Чья дочь ваша Варвара?
   – Да побойся Бога, батюшка, при чем тут это?
   – Без всех сведений искать не могу, - отрубил Архаров.
   – Ничья она не дочь, я ее младенцем взяла для своей утехи и чтобы доброе дело сотворить!
   – Тучков, пиши - девица Варвара, точного прозвания нам не сообщили, ничья дочь. Князю Волконскому будет любопытно. Такого он еще не видывал.
   – Да что ты, сударь мой, каждое лыко в строку! - возмутилась княжна.
   – Должность такая, - ответствовал Архаров. Ему очень хотелось получить дурацкую запись, чтобы сунуть ее в нос Михайле Никитичу и отбояриться от отчетов о поисках девицы - не дают-де способов к отысканию, и все тут. То же, что в связи с ней сделалось известно, пустить в ход при розыске шулерской шайки.
   – Да на что ж тебе прозвание? Коли ее кто увез, так прозвание по дороге будут скрывать, - сопротивлялась старая княжна.
   – А коли их повенчали - так что, по-вашему, в церковные книги вписали? Варвару без роду и племени? Коли найдется батюшка, чтобы этак венчать, я первый его Священному Синоду с рук на руки сдам. Сдается мне, вам, сударыни, ни к чему, чтобы девицу сыскали. Может, вы сами ее и упрятали, - перешел в наступление Архаров.
   – Для чего, батька мой?!
   – А мне почем знать. К замужеству принуждаете. Или, скажем, принять постриг. А чтобы скрыть пропажу, вы и придумали, будто бежала. Окна-двери-то на запоре были, а сквозь стенку девицы проходить еще не выучились. И подземных ходов у вас не выкопано - они под Кремлем да под Москвой-рекой все нарыты, к вам не ведут.
   Княжна показала, что вот-вот упадет без чувств, и зашарила в воздухе рукой, отыскивая спинку кресла. Компаньонка сразу ей кресло подвинула, и княжна повалилась, ахая и собираясь помирать.
   Архаров переглянулся с Левушкой - этого еще недоставало. Левушка исподтишка показал пальцами знак - как если бы кисть руки шла пальцами по воздуху. Что означало - уходим!
   По части московских тетушек Архаров ему вполне доверял - Левушка имел их достаточно и знал их повадки.
   – Я вижу, мы не ко времени, - сказал, вставая со стула, Архаров, и тут же агония кончилась.