Уэллс Герберт Джордж. Киппс (История простой души)

   Потом озабоченно сдвинул брови и, шевеля губами от усердия, принялся читать с отмеченного абзаца.
   "Усвоив таким образом суть темы, не следует направлять свой скромный корабль сразу в глубокие воды, пусть он сперва неторопливо и плавно скользит по мелководью; иными словами, начиная беседу, не следует что-либо решительно утверждать или сразу высказывать свое мнение или, того хуже, поучать; в этом случае может получиться, что предмет сразу окажется полностью исчерпанным, беседа не завяжется, либо вам только и ответят кратко, односложно: "В самом деле" или "Вот как". Ведь если человек, которому вы адресовали свои категоричные слова, с вами незнаком и притом придерживается другого мнения, он может не пожелать прямо возразить вам или вступить с вами в спор. Надо научиться вступать в беседу незаметно, понемногу, не привлекая поначалу к себе внимания"...
   Тут Киппс озадаченно запустил пальцы в волосы и принялся перечитывать все с самого начала.
   Когда Киппс явился наконец с визитом к Уолшингемам, все получилось настолько непохоже на сценку из руководства "Как вести себя в обществе" (раздел "Визиты"), что он с самого начала совершенно растерялся. Дверь ему отворил не дворецкий или горничная, как полагалось по руководству, а сама мисс Уолшингем.
   - Очень рада вас видеть, - сказала она и улыбнулась, а ведь она улыбалась нечасто!
   И посторонилась, пропуская гостя в узкий коридорчик.
   - Вот, решил зайти, - сказал Киппс, не выпуская из рук шляпу и палку.
   Она затворила дверь и провела его в маленькую гостиную, которая показалась ему еще меньше и скромнее гостиной Филинов и в которой ему прежде всего бросилась в глаза медная ваза с белыми маками на столе, покрытом коричневой скатертью.
   - Заходите, мистер Киппс. Правда, мамы нет дома, - сказала она. - Но ведь вас это не смущает?
   - Мне все равно, коли вы не против, - ответил он, простодушно улыбаясь.
   Элен обошла стол и теперь глядела на Киппса с выражением то ли задумчивого любопытства, то ли одобрения, которое ему запомнилось с их последней встречи на уроке резьбы по дереву.
   - А я все думала, зайдете вы до отъезда из Фолкстона или не зайдете.
   - Я покуда не уезжаю, а и уезжал бы - все равно бы зашел.
   - Мама будет огорчена, что не повидала вас. Я ей о вас рассказывала, и она будет рада с вами познакомиться.
   - А я ее видал... тогда... в магазине... Это она была? - спросил Киппс.
   - Да, в самом деле... Она отправилась с деловыми визитами, а я не пошла. Мне надо писать. Вы знаете, я ведь пописываю.
   - Вон как! - промолвил Киппс.
   - Ничего особенного, - сказала она, - и, конечно, ничего из этого не выйдет. - Она взглянула на письменный столик, на небольшую стопку бумаги. - Но надо же что-то делать... Смотрите, какой у нас тут вид, - неожиданно перевела она разговор и прошла к окну, Киппс стал рядом. - Наши окна выходят прямо на пустырь. Но ведь бывает и хуже. Правда, перед самым окном тележка соседа-носильщика и этот ужасный забор, но все-таки это лучше, чем вечно видеть напротив точную копию твоего дома, правда? Ранней весной здесь славно - кустарник покрывается яркой зеленью... и осенью тоже славно.
   - Мне нравится, - сказал Киппс. - Вон та сиренька симпатичная, правда?
   - Ребятишки то и дело совершают на нее набеги, - ответила Элен.
   - Это уж как водится, - сказал Киппс.
   Он оперся на свою палку и с видом знатока выглянул из окна, и в эту минуту она кинула на него быстрый взгляд. Наконец он придумал, о чем заговорить - видно, недаром он читал "Искусство вести беседу".
   - А сад у вас есть? - спросил он.
   Элен передернула плечами.
   - Крохотный, - сказала она и прибавила: - Хотите посмотреть?
   - Я люблю копаться в саду, - ответил Киппс, вспомнив, как однажды вырастил на помойке у дяди дешевенькие настурции.
   Она с явным облегчением пошла из комнаты.
   Через двойную дверь цветного стекла они вышли на маленькую железную веранду и по железным ступенькам спустились в обнесенный стеной игрушечный садик. Здесь еле-еле уместилась клумба и клочок газона величиной с носовой платок; в углу рос единственный кустик неприхотливого пестрого бересклета. Но ранние июньские цветы - крупные белоснежные нарциссы и прелестная желтофиоль - веселили глаз.
   - Вот и наш сад, - сказала Элен. - Не велик, правда?
   - Мне нравится, - ответил Киппс.
   - Совсем маленький, - сказала Элен. - Но такое уж теперь время: все измельчало.
   Киппс не понял и заговорил о другом.
   - Я, верно, помешал, - сказал он, - вы ведь писали, когда я пришел.
   Она обернулась к нему и, стоя спиной к перилам, взялась за них обеими руками.
   - Я кончила, - сказала она, - мне сегодня что-то не пишется.
   - Вы прямо сами сочиняете? - спросил Киппс.
   - Я пытаюсь... тщетно пытаюсь... писать рассказы, - не сразу ответила она и улыбнулась. - Надо же что-то делать. Не знаю, достигну ли я чего-нибудь... во всяком случае на этом поприще. По-моему, это совершенно безнадежно. И, конечно, надо изучать вкусы читателей. Но сейчас брат уехал в Лондон, и у меня вдоволь досуга.
   - А я его видал, вашего брата?
   - Да, вероятно, видели. Он раза два приходил к нам на занятия. Сейчас он уехал в Лондон сдавать экзамены, чтобы стать адвокатом. После этого, я думаю, перед ним откроются кое-какие возможности. Только, наверно, все равно очень скромные. Но он удачливее меня.
   - Так ведь у вас есть эти курсы и еще много всего.
   - Да, работа должна бы давать мне удовлетворение. Но не дает. Наверно, я честолюбива. Мы оба такие. Но нам негде расправить крылья. - И она кивком показала на убогий садик в тесных четырех стенах.
   - По-моему, вы все можете, лишь бы захотели, - сказал Киппс.
   - А между тем мне ничего не удается сделать.
   - Вы уже вон сколько сделали.
   - Что же именно?
   - Так ведь вы прошли это... как его... ну, в университете.
   - А, вы хотите сказать - меня приняли в университет!
   - Уж, верно, если б меня приняли, я бы так задрал нос - ой-ой! Это уж как пить дать.
   - А вы знаете, мистер Киппс, сколько народу поступает в Лондонский университет каждый год?
   - Нет, а сколько?
   - Около трех тысяч человек.
   - Ну и что ж, а сколько не поступает!
   Элен вновь улыбнулась, потом не выдержала и засмеялась.
   - О, эти не в счет, - сказала она, но тотчас спохватилась, что слова ее могут задеть Киппса, и поспешно продолжала: - Так или иначе, мистер Киппс, но я недовольна своей жизнью. Вы сами знаете, Фолкстон - город приморский, коммерческий, здесь оценивают людей просто и грубо: по их доходам. Ну, а у нас доходы весьма скромные, вот мы и живем на задворках. Нам приходится здесь жить, ведь это наш собственный дом. Еще слава богу, что нам не нужно его сдавать внаем. В общем, нет благоприятных возможностей. Когда они есть, ими, может быть, и не пользуешься. И все-таки...
   Киппс был тронут ее доверием и откровенностью.
   - Вот то-то и оно, - сказал он.
   Он весь подался вперед, опираясь на палку, и сказал проникновенно:
   - А я верю, вы сможете все, лишь бы захотели.
   Элен только руками развела.
   - Уж я знаю, - и Киппс глубокомысленно покивал головой. - Я иногда на вас нарочно смотрел, когда вы нас учили.
   Это ее почему-то насмешило, она рассмеялась очень мило и ничуть не обидно, и Киппс воспрянул духом: вот какой он остроумный, как успешно ведет светскую беседу.
   - Видимо, вы один из тех немногих, кто в меня верит, мистер Киппс, сказала она.
   - А как же! - поспешно отозвался Киппс.
   И тут они увидели миссис Уолшингем. Вот она уже прошла через двойную стеклянную дверь, точно такая же, как тогда в магазине, - настоящая леди, в шляпке и слегка увядшая. Несмотря на все успокоительные заверения Филина, при ее появлении у Киппса упало сердце.
   - Нас навестил мистер Киппс, - сказала Элен.
   И миссис Уолшингем сказала, что это очень, очень мило с его стороны, и прибавила, что в нынешние времена у них почти никто не бывает, кроме старых друзей. При виде Киппса миссис Уолшингем явно не была неприятно удивлена или шокирована, как тогда в магазине: наверно, она уже слышала, что он теперь джентльмен. Тогда она показалась ему заносчивой и спесивой, но сейчас, едва ощутив ее дружеское рукопожатие, он понял, что глубоко ошибался. Она сказала дочери, что не застала миссис Уэйс дома, и, снова обернувшись к Киппсу, спросила, пил ли он уже чай. Киппс сказал, нет, не пил, и Элен пошла к дому.
   - Но послушайте, - сказал Киппс, - не хлопочите вы из-за меня...
   Элен исчезла, и он оказался наедине с миссис Уолшингем. В первое мгновение у него захватило дух, и лицо стало чернее тучи.
   - Вы ведь ученик Элен, занимались у нее резьбой по дереву? - спросила миссис Уолшингем, спокойно, как ей и подобало, разглядывая гостя.
   - Да, - ответил Киппс, - поэтому, значит, я имел удовольствие...
   - Она очень увлекалась этими уроками. Она ведь, знаете, такая деятельная, а это какой-то выход для ее энергии.
   - По-моему, она учила нас, ну, прямо лучше некуда.
   - Да, так все говорят. Мне кажется, за что бы Элен ни взялась, у нее все получится превосходно. Она такая умница. И чем бы ни занялась, она отдается делу всей душой.
   Тут миссис Уолшингем с милой бесцеремонностью развязала ленты своей шляпки.
   - Она все-все рассказывала мне про свой класс. Она была полна этим. И рассказывала, как вы поранили руку.
   - Господи! - выдохнул Киппс. - Да неужто?
   - Да-да. И как мужественно вы держались!
   (По правде говоря, Элен рассказывала больше о том, каким своеобразным способом Киппс пытался остановить кровь.)
   Киппс залился краской.
   - Она говорила, вы и виду не подали, что вам больно.
   Киппс почувствовал, что ему придется не одну неделю покорпеть над "Искусством вести беседу".
   Пока он подыскивал подходящий ответ, вернулась Элен, неся на подносе все, что требуется для чаепития.
   - Вам не трудно, мистер Киппс, подвинуть этот столик? - сказала миссис Уолшингем.
   Это тоже было совсем по-домашнему. Киппс пристроил в углу шляпу и палку и с грохотом выдвинул железный в ржавчине зеленый столик, а потом вполне непринужденно отправился с Элен за стульями.
   Когда он наконец, выпил чай и поставил чашку на стол - от еды он, разумеется, отказался, и дамы, слава богу, не настаивали, - он почувствовал себя на удивление легко и свободно. Вскоре он даже разговорился. Скромно, без затей он говорил о том, как переменилась его жизнь, о своих затруднениях, о планах на будущее. Он раскрыл перед ними всю свою бесхитростную душу. Скоро они почти перестали замечать его неправильную речь и начали понимать то, что уже давно поняла девушка с веснушками: в этом Киппсе есть много хорошего. Он доверился им, ждал их совета, и обеим льстили его явное благоговение и почтительность.
   Он пробыл у них чуть не два часа, начисто забыв, что сидеть так долго не полагается. Но мать и дочь ничего не имели против столь затянувшегося визита.
   3. ПОМОЛВЛЕН
   Не прошло и двух месяцев, а Киппс почти достиг всего, о чем мечтал.
   Это произошло потому, что Уолшингемы, - видимо, их уговорил Филин - в конце концов раздумали ехать в Брюгге. Они остались в Фолкстоне, и этот счастливый случай открыл перед Киппсом все возможности, которых ему так не хватало.
   Счастливейшим днем для него оказалась поездка в Лимпн, задолго до того, как лето пошло на убыль, ибо август выдался на редкость жаркий. Кто-то предложил отправиться на лодках на плес старого военного канала в Хайте, устроить пикник у кирпичного мостика, а потом подняться к Лимпнскому замку. И с самого начала было ясно, что хозяин сегодня Киппс, все же прочие - его приглашенные.
   Все веселились на славу. Канал зарос водорослями, то и дело попадались мели, и компания разместилась в плоскодонках. Киппс еще прежде научился грести; то был первый вид спорта, которым он овладел; а вторым будет велосипед - он уже взял несколько уроков езды, остается еще три-четыре урока. Греб Киппс совсем не плохо, руки его привыкли перетаскивать тяжелые рулоны кретона, его мышцы были не чета Филиновым, и девушка с веснушками, та самая, что так хорошо его понимала, села к нему в лодку. Они поплыли наперегонки с братом и сестрой Уолшингем, а позади усиленно работал веслами Филин - весь мокрый, он тяжело дышал, но не желал сдаваться и при этом, как всегда, был безупречно учтив и внимателен. Его пассажиркой была миссис Уолшингем. Никто, конечно, не ждал, что она станет грести (хотя она, разумеется, предложила свою помощь), и, облокотившись на приготовленные специально для нее подушки, под черно-белым солнечным зонтиком, она наблюдала за Киппсом и дочерью и время от времени заботливо спрашивала Филина, не жарко ли ему.
   По случаю пикника все приоделись; глаза девушек поблескивали в тени широкополых шляп; даже веснушчатая подружка Элен была сегодня очень мила, а сама Элен с такой грацией разбивала веслом солнечные лучи, что Киппс едва ли не впервые за время их знакомства заметил, какая у нее прелестная фигурка. На Киппсе был безукоризненный спортивный костюм, и когда он снял модную панаму и волосы его растрепались на ветру, он оказался не хуже большинства молодых людей, да и цвет лица у него был отличный.
   Обстоятельства, погода, спутники и спутницы - все были к нему благосклонны. Молодой Уолшингем, девушка с веснушками. Филин, миссис Уолшингем любезно подыгрывали ему, и сама судьба словно сговорилась с ними: на прелестном лужке между тем местом, где они пристали к берегу, и Лимпном заботливо поместила молодого бычка. То был не матерый грозный бык, но и не телок; молодой бычок, с еще неопределившимся нравом, вроде Киппса, пасся на лужке, "где ручей впадает в речку". И наша компания, ничего не подозревая, держала путь прямо на него.
   Когда они пристали к берегу, молодой Уолшингем с братской непринужденностью бросил сестру на Киппса и присоединился к девушке с веснушками, предоставив Филину нести шерстяную шаль миссис Уолшингем. Он тут же пустился в путь - ему хотелось как можно скорее остаться наедине со своей спутницей и притом избежать неотвязной опеки Филина. Я, кажется, уже упоминал, что у молодого Уолшингема были темные волосы и наполеоновский профиль - естественно, он дерзко мыслил и язвительно острил и давно приметил, что девушка с веснушками способна понять и оценить его таланты и остроумие. В тот день он был в ударе, ибо Киппс только-только сделал его своим поверенным (старик Вин был отставлен без всяких объяснений), а это совсем не плохо для начала, ведь молодой адвокат всего несколько месяцев назад закончил учение. Кроме того, он недавно прочитал Ницше и полагал, что он тоже сверхчеловек, стоящий по ту сторону добра и зла, из тех, кого имеет в виду писатель. Шляпа у него, во всяком случае, была куда больше, чем следовало. Ему хотелось подробно рассказать девушке с веснушками о сверхчеловеке, для которого не писаны законы морали, хотелось поверить ей свои мысли, и, чтобы никто не помешал, они сошли с тропинки и удалились в рощу, избежав таким образом встречи с молодым бычком. Им удалось скрыться от остальной компании, да и то случайно, ибо за ними по пятам следовали Филин и миссис Уолшингем, оба прирожденные и искусные менторы, не склонные сегодня, по мотивам весьма серьезным, мешать Киппсу и Элен. Они дошли по тропинке до перехода в живой изгороди, за которой пасся бык, и при виде животного в Филине тотчас заговорило присущее ему отвращение ко всему грубому и жестокому. Он решил, что перелаз слишком высок, лучше им обойти кругом, и миссис Уолшингем охотно с ним согласилась.
   Тем самым они оставили путь открытым для Киппса и Элен, и эти двое и повстречались с быком. Элен его не заметила, но Киппс заметил; однако сегодня он готов был сразиться хоть со львом. Бык пошел прямо на них. То не был настоящий боевой бык, он не делал отчаянных выпадов, не бодался, но просто шел на них, и глядел на них большими, злобными синеватыми глазами, пасть у него была открыта, влажный Нос блестел, и если он не ревел, то, уж во всяком случае, мычал и злобно тряс головой и всем своим видом говорил, что не прочь поднять их на рога. Элен испугалась, но чувство собственного достоинства ей не изменило. Киппс побелел, как полотно, но сохранил полное спокойствие, и в эти минуты она совсем забыла, что он неправильно говорит и робеет в обществе. Он велел ей спокойно отходить к перелазу, а сам сбоку пошел на быка.
   - Убирайся прочь! - прикрикнул он.
   Когда Элен оказалась за изгородью, Киппс спокойно и неторопливо отступил. Он ловко отвлек внимание быка и перелез через изгородь; дело было сделано - он не совершил ничего особенного, но и этого было достаточно, чтобы Элен рассталась с ложным представлением, будто человек, который так постыдно трусит перед чашкой с чаем, и во всем остальном жалкий трус. В эту минуту она, пожалуй, даже впала в другую крайность. Прежде она считала, что Киппс не слишком крепок душой и телом. И вдруг оказалось, что на него можно положиться. И есть у него еще немало других достоинств. В конце концов и за такой спиной вполне можно укрыться!..
   Все эти мысли нетрудно было прочесть в ее глазах, когда они проходили мимо поросших травой развалин Portus Lemanus и поднимались по крутым склонам на гребень горы, к замку.
   Каждый, кто попадает в Фолкстон, рано или поздно непременно отправляется в Лимпн. Замок давным-давно превратился в ферму, почтенная ферма эта и сама уже в годах, а древние стены, окружающие ее, - точно пальто на дитяти с чужого, взрослого плеча. Добрейшая фермерша принимает бесчисленных посетителей, показывает им огромный каток для белья и просторную кухню, ведет их в залитый солнцем садик, разбитый на плоской вершине, откуда видны крутые склоны, на которых пасутся овцы, а вдалеке, за каналом, под деревьями, покоятся вечным сном рассыпавшиеся в прах останки Римской империи. По извилистой каменной лесенке, по избитым, стоптанным ступеням поднимаешься на главную башню - и вокруг распахивается неоглядная ширь, и кажется, нет ей ни конца, ни края. Далеко внизу, у самого подножия горы, начинается вересковая равнина и стелется, стелется вольным полукружьем, и простирается до самого моря, и переходит в невысокие синие холмы Уинчелси и Гастингса, и по всей равнине, то здесь, то там, поднимаются церкви забытых и заброшенных средневековых городков, на востоке между морем и небом маячит Франция; а на севере, за бесчисленными фермами, домами, рощами, поднимаются Меловые холмы с крутыми срезами выработок и каменоломен, и по ним то и дело проходят тени плывущих мимо облаков.
   И здесь, вознесенные высоко над будничным миром, перед лицом пленительных далей Элен и Киппс очутились только вдвоем; сначала как будто все шестеро собирались подняться на главную башню, но миссис Уолшингем испугалась узких, неровных ступенек, а потом почувствовала легкую дурноту, так что и она, а с ней и девушка с веснушками остались внизу и стали прохаживаться в тени дома; а Филин вдруг обнаружил, что ни у кого нет ни одной сигареты, и, прихватив с собой молодого Уолшингема, отправился в деревню. Элен и Киппсу покричали и все это объяснили, но вот крики стихли, они снова остались наедине с окрестными далями, повосхищались красотами и умолкли.
   Элен храбро уселась в амбразуре, Киппс стал рядом.
   - Мне всегда нравилось глядеть, когда вид красивый, - немного погодя (и уже не в первый раз) вымолвил Киппс.
   И вдруг мысль его сделала неожиданный скачок.
   - По-вашему, Филин все правильно говорил?
   Она вопросительно на него взглянула.
   - Про мое фамилие.
   - Что на самом деле это испорченное Квипс? Не уверена. Вначале я тоже так подумала... С чего он взял?
   - Да кто ж его знает? - Киппс развел руками. - Просто я думал...
   Она быстро испытующе взглянула на него и стала смотреть вдаль, на море.
   Киппс растерялся. Он хотел перейти от этого вопроса к рассуждениям о фамилиях вообще, о том, что фамилию можно и переменить; ему казалось, это самый легкий и остроумный способ высказать то, что было у него на уме, - и вдруг он почувствовал, что все это ужасно грубо и глупо. Недоумение Элен спасло его, заставило вовремя остановиться. Он замолчал, любуясь профилем Элен в рамке изъеденного временем камня, на голубом фоне моря и неба.
   Нет, не стоит больше толковать про свое имя. И он снова заговорил о красотах природы.
   - Вот погляжу на красивый вид... и вообще на... на какую ни то красоту - ну, и чувствую себя... как-то так...
   Элен быстро взглянула на него и увидела, с каким трудом он подыскивает нужное слово.
   - Дурак дураком, - докончил он.
   Она окинула его взглядом собственницы, впрочем, пожалуй, даже ласковым. И заговорила голосом столь же недвусмысленным, как и ее взгляд.
   - Вы не должны так чувствовать, - сказала она. - Право же, мистер Киппс, вы слишком дешево себя цените.
   Ее взгляд, ее слова ошеломили Киппса. Он посмотрел на нее, словно пробуждаясь от глубокого сна. Она опустила глаза.
   - А по-вашему... - начал он. И вдруг выпалил: - А вы цените меня не дешево?
   Она подняла глаза и покачала головой.
   - Но... к примеру... вы же не считаете меня... за ровню.
   - Ну отчего же?
   - Господи! Так ведь...
   Сердце его бешено колотилось.
   - Кабы я думал... - начал он. Потом сказал: - Вы такая образованная.
   - Какие пустяки! - возразила она.
   Потом, - так показалось обоим, - они долго-долго молчали, но молчание это многое договорило и довершило.
   - Я ведь знаю, кто я есть, - сказал наконец Киппс. - Кабы я думал, что это возможно... Кабы я надеялся, что вы... Да я бы горы своротил...
   Он замолчал, и Элен вдруг как-то притихла, опустила глаза.
   - Мисс Уолшингем, - сказал он, - неужто... неужто вы относитесь ко мне так хорошо, что... что захотите помочь мне? Мисс Уолшингем, неужели вы вправду хорошо ко мне относитесь?
   Ему казалось, прошла вечность. Наконец она заговорила.
   - По-моему, - сказала она и подняла на него глаза, - вы самый великодушный человек на свете... Только подумайте, как вы поддержали моего брата! Да, самый великодушный и самый скромный. А сегодня... сегодня я поняла, что вы и самый храбрый тоже.
   Она отвернулась, глянула вниз, помахала кому-то и встала.
   - Мама зовет, - сказала она. - Пора спускаться.
   Киппс по привычке вновь стал вежлив и почтителен, но чувства его были в полном смятении.
   Он шел впереди нее к маленькой дверце, что открывалась на винтовую лестницу. "Вверх и вниз по лестнице всегда иди впереди дамы". И вдруг на второй ступеньке решительно обернулся.
   - Но... - сказал он, глядя на Элен снизу вверх; в тени белел его спортивный костюм, блестели глаза на побледневшем лице, никогда еще он не казался ей таким взрослым - настоящим мужчиной.
   Элен остановилась, держась за каменную притолоку, и посмотрела на него.
   Он протянул руку, словно хотел ей помочь.
   - Вы только скажите, - продолжал он. - Уж верно, вы знаете...
   - О чем вы?
   - Вы хорошо ко мне относитесь?
   Элен долго молчала. Казалось, мир неотвратимо движется к катастрофе и вот сейчас взорвется.
   - Да, - вымолвила она наконец, - я знаю.
   Шестым чувством он вдруг разгадал, каков будет ее ответ, и замер.
   Она наклонилась к нему, и прелестная улыбка смягчила и озарила ее лицо.
   - Обещайте мне, - потребовала она.
   Его замершее лицо было само обещание.
   - Раз уж я вас ценю высоко, вы и сами должны ценить себя по достоинству.
   - Цените меня? Так, значит, по-вашему...
   На сей раз она наклонилась совсем близко.
   - Да, я вас ценю, - перебила она и закончила шепотом: - И вы мне очень дороги.
   - Это я?
   Элен громко рассмеялась.
   Киппс был потрясен. Но, может быть, он все-таки чего-то не понял! Нет, тут надо все выяснить до конца.
   - И вы пойдете за меня замуж?
   Она смеялась, переполненная чудесным сознанием своей силы, своей власти и торжества. Он славный, такого приятно покорить.
   - Да, пойду, - со смехом ответила она. - Что же еще я могла этим сказать? - И повторила: - Да.
   Киппс обомлел. У него было такое чувство, точно у отшельника, которого вдруг схватили посреди тихой молитвы, в рубище, с главой, посыпанной пеплом, и ввергли в сияющие врата рая, прямо в объятия ясноглазого праздничного херувима. Он чувствовал себя точно смиреннейший праведник, вдруг познавший блаженство...
   Он изо всех сил вцепился в веревку, которая служила перилами на этой каменной лестнице. Хотел поцеловать руку Элен и не отважился.
   Он не прибавил ни слова. Повернулся - лицо у него было застывшее, чуть ли не испуганное - и стал медленно спускаться впереди Элен в поджидавшую их тьму...
   Казалось, все понимали, что произошло. Не было никаких слов, никаких объяснений, достаточно было взглянуть на обоих. Киппс потом вспоминал: едва все собрались у ворот замка, Филин как бы невзначай крепко сжал ему локоть. Конечно же, он знал. Он ведь так и лучился благожелательством, он поздравлял, конечно же, он был очень доволен, что хорошее дело пришло к благополучному концу. Миссис Уолшингем, еще недавно столь утомленная подъемом в гору, явно оправилась и почувствовала необычайный прилив любви к дочери. И мимоходом потрепала ее по щеке. Спускаясь с горы, она пожелала опереться на руку Киппса, и он, как во сне, повиновался. Совершенно безотчетно он пытался быть внимательным к ней и скоро в этом преуспел.
   Миссис Уолшингем и Киппс шли неторопливо и беседовали, как умудренные жизнью солидные люди, а остальные четверо бежали вниз бойкой, легкомысленной стайкой. Интересно, о чем они говорят? Но тут с ним заговорила миссис Уолшингем. А где-то, бог весть в каких глубинах, никому и ему самому неведомых, оглушенное и притихшее, затаилось, замерло его сокровенное "я". Эта первая их беседа, похоже, была интересная и дружеская. Прежде он побаивался миссис Уолшингем, - наверно, она над ним смеется, - а оказалось, она женщина понимающая и душевная, и, несмотря на все свое смятение, Киппс, как ни странно, не оплошал. Они поговорили об окружающих красотах, о том, что древние развалины всегда навевают грусть, о минувших поколениях.