Уэллс Герберт Джордж. Киппс (История простой души)

   - Ведь не век же вам здесь жить, все одно не заживетесь.
   Возникали и совершенно неожиданные затруднения.
   - Если у нас будет дом побольше, - вдруг с горечью сказала тетушка, без служанки не обойтись. А мне все эти вертихвостки без надобности. Станет надо мной хихикать, да фыркать, да во все совать свой нос, да насмешничать! Нет уж, не бывать этому! А купим дом поменьше, так и плюнуть негде, - прибавила она.
   Да, тут уж ничего не попишешь. Это очень важно, чтобы в доме было где плюнуть. Необходимость в этом приходит нечасто, но все же приходит...
   - Хорошо бы поблизости было где поохотиться... - мечтательно сказал Киппс-старший. - И я не желаю отдавать дом и лавку за гроши, - продолжал он. - Сколько лет обзаводился... Я вот выставил в окошке билетик "Продается", а толку чуть. За весь вчерашний день только и пришел один покупатель, чтоб им пусто было, - духовое ружье ему, видите ли, понадобилось. Уж я-то их насквозь вижу: пришел разнюхать, что к чему, а ушел и, небось, еще хихикает над тобой в кулак. Нет уж, спасибочки! Вот как я смотрю на это дело, Арти.
   Они еще и еще толковали о том, где и как они заживут, и чем дальше, тем трудней было Киппсу найти удобный повод и перевести разговор на величайшее событие в его жизни. Правда, в какую-то минуту, желая уйти от опасного разговора о переезде, Киппс-старший спросил:
   - Ну, а ты там чего поделываешь у себя в Фолкстоне? Вот скоро приеду и погляжу на твое житье-бытье.
   Но Киппс и рта не успел раскрыть, а дядя уже вещал, как надо обращаться с квартирными хозяйками, какие они все хитрющие, как ловко обсчитывают, и удобный случай был упущен. Киппс решил, что ему только и остается пойти прогуляться, на досуге придумать, с чего бы начать, а вернувшись, с места в карьер объявить им все со всеми подробностями. Но даже на улице, оставшись один, он никак не мог собраться с мыслями.
   Он бессознательно свернул с Главной улицы на дорожку, ведущую к церкви, постоял у калитки, до которой когда-то бегал наперегонки с Энн Порник, и не заметил, как уселся на ограду. Надо поуспокоиться, думал он; душа его была сейчас, точно потревоженная ветерком гладь озера. Образ Элен и великолепное будущее разбились на мелкие кусочки, к ним примешались отражения далекого прошлого, и добрый старый Мафусаил - три звездочки, и давно уснувшие воспоминания, которые пробудила в нем Главная улица игрой предвечернего света...
   И вдруг совсем рядом раздался приятный, звучный голос:
   - Здорово, Арт!
   Вот те на, да это Сид Порник! Облокотился на калитку, ухмыляется во весь рот и дружески протягивает Киппсу руку.
   Он был вроде совсем прежний Сид - и какой-то другой. Все то же круглое лицо, усыпанное веснушками, тот же большой рот, короткий нос, квадратный подбородок и все то же сходство с Энн, только нет ее красы; но голос совсем новый - громкий, грубоватый, и над верхней губой жесткие белобрысые усики.
   Они пожали друг другу руки.
   - А я-то сижу и думаю про тебя, - сказал Киппс. - Сижу и думаю: свидимся ли еще когда... доведется ли? И вдруг ты тут как тут!
   - Надо же иной раз понаведаться в родные места, - сказал Сид. - Как поживаешь, старик?
   - Лучше некуда, - ответил Киппс. - Я ведь получил...
   - Ты не больно изменился, - перебил Сид.
   - Да ну? - Киппс даже растерялся.
   - Я как вышел из-за угла, сразу признал тебя по спине. Хоть на тебе и шикарная шляпа. Провалиться мне на этом месте, если это не Арт Киппс, говорю. И впрямь ты.
   Киппс повернул было голову, словно хотел проверить, каков он со спины. Потом поглядел на Сида.
   - Ишь, какие усы отрастил! - сказал он.
   - Ты чего, на побывку, что ли? - спросил Сид.
   - Да вроде того. Я еще тут получил...
   - Я вот тоже гуляю, - продолжал Сид. - Только я теперь сам себе хозяин. Когда хочу, тогда и гуляю. Свое дело открыл.
   - Здесь, в Нью-Ромней?
   - Еще чего! Дурак я, что ли! У меня предприятие в Хэммерсмите, небрежно, будто он вовсе и не раздувался от гордости, пояснил Сид.
   - Магазин тканей?
   - Еще чего! Я механик. Делаю велосипеды.
   Сид похлопал себя по грудному карману и вытащил оттуда пачку розовых рекламных листков. Вручил один листок Киппсу и, не давая времени прочесть, принялся объяснять и тыкать пальцем:
   - Вот это наша марка... верней сказать, моя. Красный флажок... вон, гляди. Вот и документ на мое фамилие. С покрышками Пантократа - восемь фунтов... да, а вот, гляди - системы Клинчера - десять, Данлопа одиннадцать, дамский - на фунт дороже - вот он. За такую дешевую цену лучше машины не сыщешь. Никаких тебе гиней и никаких скидок - дело чистое. Я их делаю на заказ. У меня на счету... - он задумался, глядя в сторону моря, - уже семнадцать штук. Считая еще не выполненные заказы. А сейчас вот приехал пошататься по родным местам, - перебил себя Сид. - Мамаша нет-нет да и пожелает на меня поглядеть.
   - А я думал, вас всех и след простыл...
   - Это после смерти папаши? Где там! Мамаша вернулась обратно и живет в коттеджах Маггета. Ей морской воздух на пользу. Ей тут нравится, не то, что в Хэммерсмите... ну, а мне это по карману. У ней тут подружки закадычные... Языки чешут... Чайком балуются... Слышь, Киппс, а ты, часом, не женился?
   Киппс помотал головой.
   - Я вот... - снова начал он.
   - А я женатый, - сказал Сид. - Третий год пошел, и малец уже есть. Парень - лучше некуда.
   - А я позавчерашний день обручился, - наконец удалось вставить Киппсу.
   - Да ну! - беззаботно воскликнул Сид. - Вот и хорошо. Кого осчастливил?
   Киппс очень старался говорить небрежным тоном. Он засунул руки в карманы и начал!
   - Она адвокатская дочь. Живет в Фолкстоне. Из хорошей семьи. В родстве с графами. С графом Бопре...
   - Врешь! - воскликнул Сид.
   - Понимаешь, Сид. Мне повезло. Я получил наследство.
   Сид невольно скользнул взглядом по костюму Киппса.
   - Сколько?
   - Тыщу двести в год, - еще небрежнее сказал Киппс.
   - Ух ты! - чуть ли не со страхом воскликнул Сид и даже отступил на шаг.
   - Это мне дед завещал! - прибавил Киппс, изо всех сил стараясь говорить спокойно и просто. - А я и знать не знал про этого деда. И вдруг - бац! Когда старина Бин - это поверенный его - сказал мне про это, я прямо ошалел.
   - Так сколько, говоришь? - резко переспросил Сид.
   - Тыщу двести в год... вроде этого.
   Сиду потребовалось не больше минуты, чтобы совладать с завистью и изобразить на лице искреннюю радость. С неправдоподобной сердечностью он пожал Киппсу руку и заявил, что ужасно рад.
   - Вот это повезло так повезло, - сказал он. И повторил: - Везет же людям! - Его улыбка быстро увяла. - Хорошо, что эти денежки достались не мне, а тебе. Нет, я не завидую, старик. Мне бы их все равно не удержать.
   - Это почему же? - спросил Киппс; явная досада Сида огорчила его.
   - Видишь, какое дело: я социалист, - ответил Сид. - Богатство я не одобряю. Что есть богатство? Труд, украденный у бедняков. В лучшем случае оно дано тебе на хранение. Я по крайней мере так считаю.
   Он призадумался.
   - Нынешнее распределение богатств... - начал он и вновь замолчал. Потом заговорил с нескрываемой горечью: - Где ж тут смысл? Все устроено по-дурацки. Кто станет работать да еще думать о пользе общества? Вот работаешь, работаешь какую-никакую работу, а получаешь вроде как шиш, а потом вдруг говорят: можешь сидеть сложа ручки... и платят за это тыщу двести в год. Ведь это разве настоящие законы да порядки? Глупость одна. Какой дурак станет их уважать?
   И, переведя дух, повторил:
   - Тыща двести в год!
   Поглядел на расстроенное лицо Киппса и смягчился.
   - Да ты тут ни при чем, старик, это система виновата. Уж лучше пускай тебе досталось, а не кому еще. А, все равно... - Он взялся обеими руками за калитку и повторил:
   - Тыща двести в год... Ну и ну! Ай да Киппс! Заважничаешь, небось!
   - Нет, - без особой убежденности сказал Киппс. - Еще чего!
   - При таких-то деньгах как не заважничать? Ты, гляди, скоро и разговаривать со мной не станешь. Я ведь кто? Как говорится, простой механик.
   - Еще чего! - на сей раз убежденно возразил Киппс. - Я не из таких. Сиди.
   - Э! - недоверчиво отмахнулся Сид. - Деньги сильней тебя. И потом... ты вон уже заважничал.
   - Это как же?
   - А девчонка, твоя невеста, это как называется? Мастермен говорит...
   - Это кто ж такой?
   - Один знакомый, парень первый сорт... снимает у меня комнату на втором этаже. Мастермен говорит, тон всегда жена задает. Всегда. Жене всегда надо лезть вверх: хочется занять положение получше.
   - Ну, ты ее не знаешь! - с чувством произнес Киппс.
   Сид покачал головой.
   - Видали! - сказал он. - Арт Киппс - и вдруг на тебе... тыща двести в год!
   Киппс попытался перекинуть мост через эту зияющую пропасть.
   - Сид, а помнишь гуронов?
   - Спрашиваешь! - откликнулся Сид.
   - А помнишь тот разбитый корабль на берегу?
   - Да уж вонища была... и сейчас в нос ударяет!
   Киппс, захваченный воспоминаниями, глядел на все еще озабоченное лицо Сида.
   - Сид, слышь-ка, а Энн как поживает?
   - Что ей делается! - сказал Сид.
   - Где она сейчас?
   - В услужении она... в Ашфорде.
   - Вон что!..
   Лицо Сида еще больше потемнело.
   - Понимаешь, какое дело, - сказал он. - Не больно мы с ней ладим. Не по душе мне, что она живет в прислугах. Конечно, мы люди простые, а все равно мне это не по душе. Почему это моя сестра должна прислуживать чужим людям? Не желаю я этого. Будь у них хоть тыща двести в год.
   Киппс попытался направить его мысли по другому руслу.
   - А помнишь, мы тут бегали с ней наперегонки и ты сюда заявился?.. Она хоть и девчонка, а неплохо бегала.
   И при этих словах он вдруг ясно увидел Энн; он и не ждал, что она встанет перед ним вот так, совсем как живая; и образ ее не потускнел даже через час-другой, когда Киппс вернулся в Фолкстон.
   Но никакие воспоминания об Энн не в силах были отвлечь Сида от горьких и ревнивых мыслей, которые породило в нем богатство Киппса.
   - И что ты будешь делать с этакими деньжищами? - вслух размышлял он. Что хорошего ты с ними сделаешь? И вообще можно ли с деньгами сделать что-нибудь путное? Вот бы тебе послушать Мастермена! Он бы тебя надоумил. К примеру, достались бы они мне, что бы я сделал? Государству возвращать их при нынешнем устройстве нечего: добра от этого не будет. Фабрику, что ли, завести бы, как у Оуэна, а прибыли чтоб всем поровну. Или новую социалистическую газету открыть. Нам нужна новая социалистическая газета.
   В этих давно взлелеянных идеях он пытался утопить свою досаду...
   - Мне пора идти к моему автомобилю, - сказал наконец терпеливо слушавший его Киппс.
   - Чего?! У тебя автомобиль?
   - Нет, - виновато ответил Киппс. - Просто нанял на денек.
   - Сколько отдал?
   - Пять фунтов.
   - Пяти семьям хватило бы на неделю! Тьфу, пропасть! - Сид был возмущен безмерно.
   И, однако, не устоял перед искушением - пошел поглядеть, как Киппс садится в автомобиль. Он с удовольствием отметил про себя, что машина не из самых последних моделей, но это было слабое утешение. Киппс судорожно подергал звонок при лавке, чтобы предупредить стариков, что отбывает, и поспешно взобрался в автомобиль. Сид помог ему завернуться в отделанное мехом автомобильное пальто и с интересом осмотрел очки.
   - Бывай здоров, старик, - сказал Киппс.
   - Бывай здоров, - эхом отозвался Сид.
   Дядя и тетя вышли проститься. Киппс-старший весь так и сиял.
   - Ей-богу, Арти, мне и самому охота прокатиться! - крикнул он. И вдруг вспомнил: - Да ты же можешь прихватить ее с собой!
   Он заковылял в лавку и скоро вернулся с дырявой литографией с гравюры Морленда.
   - Береги ее, сынок, - наказывал он. - Отдай в хорошие руки, пускай зачинят. Это штука ценнейшая, ты мне поверь.
   Автомобиль взревел, зафыркал, попятился и чихнул, а Киппс-старший беспокойно вертелся на тротуаре, словно ожидая неведомых бедствий, и твердил шоферу: "Все в порядке, сейчас пойдет".
   Он помахал своей толстой палкой вслед племяннику и обернулся к Сиду.
   - Ну-с, молодой Порник, если бы ты завел себе такое, ты бы уж звонил по всему свету!
   - Я еще и не того добьюсь, - буркнул Сид и засунул руки поглубже в карманы.
   - Где уж тебе! - с презрением отозвался Киппс-старший.
   Автомобиль истошно взвыл и скрылся за углом. Сид долго стоял неподвижно, словно не слышал, что там еще язвил Киппс-старший. В этот час молодой механик понял, что собрать семнадцать велосипедов, считая еще не выполненные заказы, не такая уж большая удача, как ему казалось, а подобные открытия - тяжкое испытание для мужчины...
   - А, ладно! - сказал он наконец и зашагал к дому матери.
   Она приготовила для него сдобные булочки и обиделась, что сын едва ли замечает их вкус - такой он хмурый и озабоченный. А ведь он сызмальства любил сдобные булочки, и она-то старалась, пекла, а он и не рад даже.
   Сид ни словом не обмолвился матери - да и никому другому - о встрече с Киппсом-младшим. Ему пока вовсе не хотелось говорить о Киппсе.
   5. ВЛЮБЛЕННЫЙ УЧЕНИК
   Когда Киппс задумался обо всем, что произошло в этот день, он впервые начал догадываться, как много несообразностей и помех оказалось на пути его любви. Он ощутил, еще не понимая, как несовместимо с представлениями дяди и тети то, о чем он хотел им сообщить. Он ведь хотел поделиться с ними своей радостью, а промолчал, пожалуй, как раз оттого, что почувствовал: приехав из Фолкстона в Нью-Ромней, он из круга людей, которые считают его помолвку с Элен поступком вполне разумным и естественным, попал к людям, которые отнесутся к этому шагу подозрительно и недоверчиво и иначе отнестись не могут. Думать об этом было очень неприятно, а тут еще и Сид - ведь старый друг, а как сразу переменился, услыхав о богатстве Киппса, как враждебно сказал: "Ты, небось, скоро так заважничаешь, что и разговаривать не захочешь с простым механиком вроде меня!" Для Киппса была горькой неожиданностью прискорбная истина, что путь из низов в верхи общества усыпан обломками разбитых дружб, и это неизбежно, иначе не может быть. Впервые столкнувшись с этой истиной, он пришел в смятение. А ему скоро предстояли куда более неприятные столкновения с нею - из-за приятелей по магазину и милейшего Читтерлоу.
   Со дня прогулки к Лимпнскому замку его отношения с Элен стали другими. Вначале он мечтал о ней, точно верующий о рае, и, как все верующие, не очень понимал предмет своих мечтаний. Но время, когда он униженно прятался в тени алтаря в храме своей богини, осталось позади; сбросив покрывало таинственности, богиня спустилась к нему с высот, завладела им, завладела прочно и безраздельно и пошла с ним рядом. Он ей нравился. Самое поразительное, что она в скором времени трижды поцеловала его и, что забавно, - в лоб (так ей вздумалось), а он не поцеловал ее ни разу. Киппс не умел разобраться в своих ощущениях, он только чувствовал, что весь мир вокруг чудесно изменился; но хоть он по-прежнему боготворил ее и трепетал, хоть он безмерно, до смешного гордился своей помолвкой, невесту свою он больше не любил. То неуловимое, чем полна была его душа и что сплетается из тончайших нитей себялюбия, нежности, желания, незаметно исчезло, чтобы уже никогда больше не возвращаться. Но ни Элен, ни сам Киппс и не подозревали об этом.
   Она добросовестно взялась за его воспитание. Она учила его правильно говорить, правильно держать себя, правильно одеваться, правильно смотреть на мир. Острой рапирой своего ума она проникала в самые чувствительные местечки его души, в заповедные уголки тайного киппсова тщеславия, и на гордости его оставались кровавые раны.
   Он пытался предвидеть хоть часть ее выпадов, всячески используя Филина, и не подставлять себя под удары, но это удавалось далеко не всегда...
   Элен находила особую прелесть в простодушной готовности Киппса учиться всему на свете. Да, чем дальше, тем он все больше ей нравился. В ее отношении к нему было что-то материнское. Но его воспитание и окружение были, по ее мнению, просто ужасны. Нью-Ромней едва ли ее заботил: это дело прошлое. Но при инвентаризации - а Элен делала опись душевных качеств и свойств Киппса так хладнокровно и основательно, точно ей достался не человек, а дом - она обнаружила более поздние влияния: ее поразило, что Киппс по вечерам с увлечением распевает песенки. Какой стыд - петь под банджо! А чего стоят пошлые сентенции, позаимствованные у какого-то Баггинса! "Да кто он, собственно, такой, этот Баггинс?" - спрашивала Элен; а эти неясные, но определенно вульгарные фигуры - Пирс, Каршот и в особенности страшный бич общества - Читтерлоу!
   В первый же раз, как Элен и Киппс вышли вместе на улицу, он обрушился на них как снег на голову во всем своем назойливом великолепии.
   Они шли по набережной в Сандгейт на школьный спектакль - в последнюю минуту оказалось, что миссис Уолшингем не может их сопровождать, - и тут над новым миром, в котором ныне обитал Киппс, угрожающе навис Читтерлоу. На нем был костюм из полосатой фланели и соломенная шляпа, купленные на аванс, который он получил у Киппса за курс красноречия; руки он глубоко засунул в карманы и поигрывал полами пиджака, и по тому, с каким вниманием он разглядывал прохожих, по улыбке, чуть тронувшей губы, по дерзкому носу, ясно было, что он изучает характеры - для какой-нибудь новой пьесы, надо полагать.
   - Эй, там! - воскликнул он, увидев Киппса, и, снимая шляпу, так широко размахнулся своей ручищей, что перепуганная Элен вообразила, будто он фокусник и на ладони у него сейчас окажется монетка.
   - Привет, Читтерлоу, - стесненно ответил Киппс, не снимая шляпу.
   Читтерлоу замялся было, потом сказал:
   - Секундочку, мой мальчик, - и придержал Киппса, упершись рукой ему в грудь. - Прошу прощения, дорогая, - прибавил он, отвешивая Элен изысканнейший поклон (так кланялся в его пьесе русский князь), и одарил ее улыбкой, которая могла бы и за милю поразить женщину в самое сердце.
   Он отошел немного с Киппсом, доверительно наклонился к нему - ясно было, что у них свои секреты, - а Элен, ошарашенная, осталась в стороне.
   - Я насчет той пьесы, - сказал Читтерлоу.
   - Как она? - спросил Киппс, всей кожей ощущая присутствие Элен.
   - Дело на мази, - заверил его Читтерлоу. - О пьесе пронюхал синдикат и создает ей рекламу. Похоже, что ею заинтересуются, очень похоже.
   - Вот и хорошо, - сказал Киппс.
   - Только пока незачем болтать об этом всем и каждому, - сказал Читтерлоу, приложив палец к губам, и выразительно повел бровью в сторону Элен, так что совершенно очевидно было, кто это "все и каждый". - Но, по-моему, дело верное. Да, но что ж это я вас задерживаю? До скорого! Заглянете ко мне?
   - Беспременно, - ответил Киппс.
   - Сегодня вечерком?
   - В восемь.
   И, отвесив церемонный поклон, достойный уже не какого-нибудь там князя, а самого наследника русского престола, Читтерлоу удалился. Он бросил быстрый, победительный и вызывающий взгляд на Элен и сразу признал в ней аристократку.
   Некоторое время наши влюбленные молчали.
   - Это Читтерлоу, - сказал наконец Киппс.
   - Он... он ваш друг?
   - Вроде того... Видите, какое дело: я на него налетел. Вернее, он на меня налетел. Велосипедом на меня наехал, ну мы и разговорились.
   Киппс старательно делал вид, что ничуть не смущен. Элен сбоку испытующе смотрела на него.
   - Чем же он занимается?
   - Он из артистов. Вернее сказать, пьесы сочиняет.
   - И продает их?
   - Кое-что.
   - Кому же?
   - Разным людям. Он паи продает... Тут все по-честному, вот ей-ей!.. Я давно собирался вам про него рассказать.
   Элен обернулась, чтобы взглянуть на удаляющуюся спину Читтерлоу. Нет, эта спина не внушала ей особого доверия.
   И спокойно, властно, тоном, не допускающим возражений, она сказала жениху:
   - Расскажите мне об этом Читтерлоу. Сейчас же, не откладывая.
   И Киппс принялся объяснять...
   Когда они наконец подошли к школе, Киппс вздохнул с облегчением. В суетне и толкотне при входе он мог на время забыть о своих титанических, но безнадежных попытках объяснить, что же его связывает с Читтерлоу, а во время антрактов он тоже изо всех сил старался не помнить об этом. Однако на обратном пути Элен мягко, но настойчиво возобновила свои расспросы.
   А попробуйте объяснить, что за человек Читтерлоу. Вы даже и не представляете, каково это!
   Но Элен упорно допытывалась, что же все-таки связывает Киппса с Читтерлоу, допытывалась чуть ли не с материнской тревогой и в то же время с неумолимой твердостью классной дамы. Вскоре уши Киппса пылали огнем.
   - А вы видели хоть одну его пьесу?
   - Он мне одну рассказывал.
   - А на сцене видели?
   - Нет. Их еще не представляют. Но беспременно будут представлять.
   - Обещайте мне, - сказала в заключение Элен, - что вы ничего не предпримете, не посоветовавшись со мной.
   И Киппс, конечно же, горячо обещал.
   Некоторое время они шли молча.
   - Надо быть разборчивее в своих знакомствах, - подытожила Элен.
   - А ведь без него я, может, и не узнал бы про наследство.
   И Киппс путано и смущенно поведал Элен историю с объявлением.
   - Мне не хотелось бы так сразу взять и раззнакомиться, - прибавил он.
   - Мы переедем в Лондон, - помолчав, неожиданно ответила Элен. - Так что все это ненадолго.
   То были ее первые слова об их совместном будущем.
   - Снимем славную квартирку где-нибудь в западной части Лондона, не слишком далеко от центра, и там у нас будет свой круг знакомых.
   Весь конец лета Киппс оставался воспитанником-влюбленным. Он не скрывал, что стремится к самоусовершенствованию, напротив, Элен даже пришлось намекнуть ему разок-другой, что его скромность и откровенность чрезмерны, а все новые знакомые Киппса каждый на свой лад старались облегчить задачу Элен и помочь Киппсу обрести непринужденность, освоиться в том более цивилизованном обществе, куда он теперь стал вхож. Главным учителем-наставником по-прежнему оставался Филин - на свете столько всяких мелочей, о которых мужчине гораздо легче справиться у мужчины, нежели у любимой женщины, - но и Филин и все прочие добровольные помощники были уже, так сказать, сверх штата. Даже девушка с веснушками сказала Киппсу однажды, мило улыбаясь: "Надо говорить не так, как пишется: не "антре нус", а "антр ну" [entre nous (франц.) - между нами; девушка объясняет Киппсу, что эти слова произносятся по-французски не так, как пишутся], - а ведь он позаимствовал это выражение из "Правил хорошего тона".
   Придравшись к случаю, она попыталась дать ему урок правильного произношения и долго толковала о разных хитроумных тонкостях грамматики, так что он окончательно запутался.
   ...Мисс Филин занялась художественным образованием Киппса. Она чуть не с первой встречи решила, что он обладает незаурядным художественным чутьем; его суждения о ее собственных работах показались ей на редкость разумными, и всякий раз, как он навещал Филинов, она непременно показывала ему какое-либо произведение искусства: то иллюстрированное издание, то цветную репродукцию Ботичелли, то Сто лучших картин, то "Академическую школу", то немецкий справочник по искусству, то какой-либо журнал с рисунками и чертежами мебели.
   - Я знаю, вы любитель таких вещей, - говорила она.
   - Оно конечно, - отвечал Киппс.
   Вскоре у него образовался кое-какой запас хвалебных присловий. Когда Уолшингемы взяли его с собой на выставку Искусств и Ремесел, он вел себя безупречно. Сперва осторожно помалкивал, потом вдруг остановился у какой-то цветной репродукции.
   - Очень миленькая штучка, - сказал он миссис Уолшингем. - Вон та, поменьше.
   Он всегда предпочитал высказывать подобные суждения не дочери, а матери; к Элен он обращался, лишь когда был совершенно в себе уверен.
   Миссис Уолшингем нравилась Киппсу. Его подкупали ее несомненные такт и утонченность; она казалась ему воплощением истинного аристократизма. В этом его убеждала педантичная тщательность ее туалета, не допускавшая ни малейшей небрежности, и даже то, что ее лицо, волосы, манера держаться, проявления чувств - все словно тронуто было увяданием. Киппс был невелик ростом и никогда не чувствовал себя крупным мужчиной, но рядом с миссис Уолшингем ощущал себя огромным и неуклюжим, точно землекоп или дровосек, который еще и отравился каким-то непонятным ядом и раздувается прямо на глазах - вот-вот лопнет! И ему все чудилось, будто он вывалялся в глине и волосы у него слиплись от смолы. И голос-то у него скрипучий и резкий, и говорит-то он бестолково, неправильно и нескладно - ни дать ни взять ворона каркает. От всего этого он еще сильнее уважал и почитал будущую тещу. И рука ее, которая частенько мимоходом касалась его руки, была такая прохладная и такой удивительно красивой формы. И с самого начала она называла его просто "Артур".
   Она не столько учила и наставляла его, сколько тактично им руководила и служила ему образцом, не столько поучала, сколько приводила полезные примеры для подражания. Обычно она говорила: "Мне нравится, когда человек поступает так-то и так-то!" и рассказывала ему истории о том, как люди бывают любезны и милы, изящно предупредительны, совершают истинно джентльменские поступки; она делилась с ним наблюдениями над каким-нибудь соседом по омнибусу или поезду; вот, к примеру, человек по ее просьбе передал деньги кондуктору. "Совсем простой на вид, - говорила миссис Уолшингем, - а снял шляпу". С ее легкой руки Киппс так прочно усвоил привычку снимать шляпу в присутствии дам, что обнажал голову даже в железнодорожной кассе, завидев особу женского пола, и так и стоял, церемонно держа шляпу в руке, но приходилось все-таки получать сдачу, и тогда, хоть на время, виновато и сконфуженно он снова нахлобучивал злополучный головной убор. Миссис Уолшингем так искусно преподносила эти свои притчи, словно в них не таилось для Киппса никаких намеков, и щедро пересыпала их рассказами о своих детях - своих двух сокровищах. Она говорила об их дарованиях и характерах, о том, к чему они стремятся и как они нуждаются в широких возможностях. Широкие возможности нужны им как воздух, опять и опять повторяла она.