Уэллс Герберт Джордж. Киппс (История простой души)

   - Так это же самое интересное! - воскликнул Читтерлоу, проделав три па какого-то фантастического танца. - В этом же вся штука. Там может быть что угодно... ну, хоть миллион. Вот бы хорошо! А что там очистится для Гарри Читтерлоу?
   Киппса стала бить легкая дрожь.
   - Но... - начал он и задумался. - А вы бы на моем месте... - опять заговорил он. - И как же насчет этого Уодди?..
   Он поднял глаза и увидел, что второй ученик, глазевший на них из витрины, молниеносно скрылся.
   - Что там такое? - спросил Читтерлоу, но не получил ответа.
   - Господи! Хозяин! - произнес Киппс и в мгновение ока нырнул в дверь.
   Он ворвался в магазин, когда Шелфорд в сопровождении младшего ученика проследовал к остаткам хлопчатобумажных плательных тканей, чтобы рассортировать их, и уже требовал Киппса.
   - Ага, Киппс! Прогуливался.
   - Вышел поглядеть, в порядке ли витрина, сэр, - ответил Киппс.
   Шелфорд только хмыкнул.
   Некоторое время Киппсу, занятому по горло, было не до Читтерлоу и не до скомканного в кармане брюк обрывка газеты. Но в какую-то минуту он с тревогой заметил, что на улице за стеклом витрины возникла какая-то суматоха. И совсем перетрусил, когда за стеклянной дверью, ведущей в его отдел, замаячил знакомый любопытный нос и яркий карий глаз: Читтерлоу искал причину внезапного бегства Киппса - потом, должно быть, углядел лучезарную плешь мистера Шелфорда, мигом все понял и удалился.
   Киппс облегченно вздохнул и опять занялся своими неотложными делами, объявление же по-прежнему лежало у него в кармане.
   Не сразу он сообразил, что Шелфорд спрашивает его о чем-то.
   - Да, сэр, нет, сэр, совершенно верно, сэр. Завтра буду сортировать зефир, сэр.
   Но вот, наконец, он улучил минутку и, укрывшись за только что распакованным тюком с летними кружевными занавесями, достал из кармана обрывок газеты, разгладил его и перечел. Поди разберись, что тут к чему. "Артур Уодди или Артур Киппс" - один это человек или два? Надо бы спросить Пирса или Баггинса. Только вот...
   Тетка с детства внушала ему не отвечать ни на какие расспросы про мать: видно, было в ее жизни что-то, требовавшее тайны.
   - Станут спрашивать - знай помалкивай, - наказывала тетушка. - Ничего, мол, не знаю, и все тут.
   Так вот оно что... Так, может быть, она?..
   Лицо у Киппса стало хмурое и озабоченное, и он энергично подергал свои усики.
   Он всегда утверждал, что его отец был "фермер из благородных". "Но ферма не оправдывала себя", - говорил он обычно, и при этом ему представлялся измученный заботами и преждевременно состарившийся аристократ из какого-нибудь грошового журнальчика. "Я круглый сирота", объяснял он как человек, хлебнувший горя на своем веку. Он рассказывал, что живет с тетей и дядей, но умалчивал об их лавчонке, и уж, конечно, у него хватало ума скрывать, что дядюшка в прошлом был дворецким, то есть, попросту говоря, слугой. Да и все младшие служащие в заведении Шелфорда говорили о своих родителях туманно и сдержанно, избегая вдаваться в подробности: ведь это так постыдно, если тебя причислят к простонародью! Спросить, что значит это "Уодди или Киппс", - значит разрушить невинную легенду о своем происхождении и сиротстве. В сущности, Киппс и сам очень смутно представлял, каково его положение в мире (да, по правде говоря, он вообще все на свете представлял себе довольно смутно), но он знал, что в его положении есть что-то... незавидное.
   А если так?..
   Взять, что ли, да и разорвать это объявление, не то хлопот не оберешься.
   Но тогда придется все объяснить Читтерлоу!
   - Нет уж! - выдохнул Киппс.
   - Киппс! Киппс, живо! - скомандовал Каршот, который сегодня исправлял должность старшего.
   Киппс скомкал обрывок газеты, снова сунул его в карман и поспешил к покупательнице.
   - Мне бы хотелось что-нибудь такое, чем можно покрыть небольшую скамеечку. Ничего особенного, какой-нибудь остаточек, что угодно, говорила покупательница, сквозь очки рассеянно глядя по сторонам.
   На долгих полчаса Киппс оторвался от мыслей о газетном объявлении, и к концу этого получаса скамеечку все еще нечем было покрыть, а на прилавке у Киппса образовалась богатейшая выставка тканей, которые ему предстояло вновь убрать на полки. Он так разозлился на злосчастную скамеечку, что совсем позабыл о скомканном в кармане объявлении.
   В тот вечер Киппс сидел на своем жестяном сундучке под газовым рожком и листал сборник "Ответы на все вопросы", составлявший справочную библиотеку Баггинса, - надо же найти имя Юфимия и узнать, что оно значит! Киппс надеялся, что Баггинс по своему обыкновению спросит, что это он ищет, но была суббота, и Баггинс собирал белье в стирку.
   - Два воротничка, - бормотал он, - один носок, две манишки. Рубашка?.. Хм... Где-то должен быть еще воротничок.
   - Юфимия, - не выдержал наконец Киппс; он не мог не поделиться осенившей его счастливой догадкой о своем высоком происхождении. Юфимия... ведь правда, в простой семье так девочку не назовут?
   - В простой, - фыркнул Баггинс, - ни в какой порядочной семье так не назовут, - заявил он.
   - Вот тебе и на! - воскликнул Киппс. - Это почему?
   - Да потому, что, когда у девчонки такое имя, она почти наверняка пойдет по дурной дорожке. С таким имечком только собьешься с панталыку. Была бы у меня дочка, чего там - десять дочек, я бы всех назвал Джейн. Всех до одной. Самое распрекрасное имя. А то - Юфимия! Выдумают тоже... Эй, слышь! Там у тебя под кроватью, случаем, не мой воротничок?
   - А по-моему, не такое уж плохое имя, - сказал Киппс, доставая из-под кровати воротничок.
   Но после этого разговора он уже не мог успокоиться.
   - Вот возьму и напишу письмо, - сказал он; видя, что Баггинс, занятый своим бельем, ничего не замечает и не слышит, он добавил про себя: Напишу - и все тут.
   Итак, он достал пузырек с чернилами, одолжил у Баггинса перо и, не особенно раздумывая над правописанием и стилем, сделал, как решил.
   Примерно через час он вернулся в спальню; он немного запыхался и даже побледнел.
   - Где пропадал? - спросил Баггинс, проглядывая "Дейли Уорлд Мэнеджер", который по заведенному обычаю перешел к нему от Каршота.
   - Ходил на почту, опускал письма, - ответил Киппс, вешая шляпу.
   - Насчет места?
   - Само собой, - сказал он и прибавил с нервным смешком: - Чего ж еще?
   Баггинс снова углубился в газету. А Киппс сел на свою койку и задумчиво уставился на оборотную сторону его газеты.
   - Баггинс, - решился он наконец.
   Тот опустил газету и посмотрел на Киппса.
   - Послушай, Баггинс, чего это такое, когда в газете помещают объявление: такого-то и такого-то, мол, просят зайти туда-то в его собственных интересах?
   - Разыскивают людей, - ответил Баггинс, снова углубляясь в газету.
   - А для чего? - спросил Киппс. - Чтоб передать им наследство? Или еще что?
   Баггинс покачал головой.
   - Долги, - сказал он. - Чаще всего долги.
   - Какой же тогда человеку интерес?
   - А на эту удочку скорей клюнешь, - объяснил Баггинс. - Обычно это жены стараются.
   - Как так?
   - Ну когда брошенная жена хочет вернуть мужа из бегов.
   - А все-таки бывает, что это и наследство, правда? К примеру, кто-нибудь отказал кому-нибудь сто фунтов?..
   - Очень редко.
   - Ну, а как же... - начал было Киппс, но его вновь одолели сомнения.
   Баггинс вновь погрузился в газету. Его взволновала передовая о положении в Индии.
   - Господи боже мой! - воскликнул он. - Да разве можно давать этим черномазым право голоса!
   - Они, небось, и не дадут, - сказал Киппс.
   - Это ж какой народ! - горячился Баггинс. - Ни тебе английского здравомыслия, ни характера. И они всегда готовы мошенничать, лжесвидетельствовать и всякое такое... У англичанина этого и в мыслях нет. У них прямо возле суда сидят свидетели и ждут, чтоб их наняли... Верно тебе говорю, Киппс, истинная правда. Такая у них профессия. Ты идешь в суд, а они тебе кланяются, перед тобой шляпы снимают. Англичанину такое и в голову не придет, уж можешь мне поверить... А у них это в крови. Больно они трусливые, откуда ж им быть честными. Характер у них рабский. Они не привычны к свободе, не то, что мы; дай им свободу, а они и не знают, - что с ней делать, и ничего хорошего не получится. А вот мы... А, черт!
   Газовый рожок неожиданно погас, а Баггинсу оставалось прочесть еще целую колонку светской хроники.
   Теперь Баггинс уже вовсе не слушал Киппса, он принялся честить Шелфорда: сквалыга, в этакую пору выключает газ! Он не пожалел для хозяина самых язвительных слов, разделся в темноте, ударился босой ногой о сундучок, выругался и мрачно, злобно умолк.
   Киппс попытался уснуть, прежде чем все связанное с письмом, которое он только что отправил, вновь завладеет его мыслями, но это ему не удалось. И, вконец измученный, он принялся вновь обдумывать все с самого начала.
   Теперь, когда первоначальный страх утих, он все-таки не мог решить, рад он или не рад, что отправил письмо. А вдруг он получит сто фунтов!
   Конечно же, сто фунтов!
   Если так, он продержится целый год, - чего там, даже два, три года, пока не найдет себе места.
   Даже если только пятьдесят фунтов!..
   Баггинс уже мерно дышал, когда Киппс снова заговорил.
   - Баггинс, - окликнул он.
   Притворяясь спящим, Баггинс задышал громче, и даже стал похрапывать.
   - Послушай, Баггинс, - немного погодя снова окликнул его Киппс.
   - Ну, чего еще? - весьма нелюбезно отозвался Баггинс.
   - Вдруг бы ты увидал в газете объявление и свою фамилию: дескать, тебя приглашают зайти к какому-то человеку, и он тебе сообщит что-то такое, очень тебе интересное... Ты бы что сделал?
   - Удрал бы, - буркнул Баггинс.
   - Но...
   - Я бы удрал и носу не высовывал.
   - А почему?
   - Спокойной ночи, старина. - Баггинс произнес это таким тоном, что стало совершенно ясно: разговоры кончены, пора спать.
   Киппс надолго притих, потом тяжело вздохнул, повернулся на другой бок и снова уставился во тьму.
   Дурак он, что отправил это письмо!
   Господи! Вот дурак-то!
   Ровно через пять с половиной дней после того, как был выключен свет, что помешало Баггинсу дочитать газету, на набережной появился бледный молодой человек с широко раскрытыми горящими глазами. На нем был лучший его костюм, и, несмотря на хорошую погоду, в руках - зонтик, словно он шел из церкви. Он приостановился в нерешительности, потом повернул направо. Он пристально вглядывался в каждый дом, мимо которого проходил, и вдруг резко остановился. "Хьюгенден" - было выведено строгими черными буквами на воротах. "Хьюгенден" - гласили золотые буквы, выписанные на стекле полукруглого окна над дверью. Прекрасный оштукатуренный дом, прямо дух захватывает, и балкон дивного цвета морской волны да еще с позолотой. Молодой человек, задрав голову, оглядывал этот прекрасный дом.
   - Боже милостивый! - благоговейно прошептал он наконец.
   Во всех окнах нижнего этажа богатые темно-красные портьеры, а над ними - жалюзи на медных карнизах. В окне гостиной в большом, изящной работы вазоне - пальма. На двери - добротный бронзовый дверной молоток; были тут и два звонка, под одним табличка - "Для прислуги".
   - Боже милостивый! Прислуга, а?
   Молодой человек отошел в сторонку, не сводя глаз с дома, потом возвратился на прежнее место. Нерешительность совсем одолела его, он отошел еще дальше, к морю, сел на скамью, облокотился на спинку и опять уставился на "Хьюгенден". Тихонько насвистывая какую-то песенку, он склонил голову направо, потом налево. Затем некоторое время хмуро, в упор смотрел на дом.
   Тучный краснолицый пожилой джентльмен с глазами навыкате сел рядом с Киппсом, снял панаму с необыкновенно лихо изогнутыми полями и, шумно отдуваясь, отер пот со лба. Потом стал вытирать панаму изнутри. Киппс глядел на соседа, пытаясь сообразить, какой у него годовой доход и где он купил такую необыкновенную панаму. Но скоро "Хьюгенден" снова завладел его мыслями.
   - Послушайте, - поддаваясь внезапному порыву, сказал Киппс, обратившись к пожилому джентльмену.
   Пожилой джентльмен вздрогнул и обратил взор на Киппса.
   - Что вы сказали? - свирепо спросил он.
   - Вы, небось, не поверите, а ведь этот вот дом мой. - И Киппс ткнул пальцем в сторону "Хьюгендена".
   Пожилой джентльмен повернул голову и поглядел на дом. Потом обернулся к Киппсу, налитыми кровью глазами человека, которого вот-вот хватит апоплексический удар, уставился на его плохонький "парадный" костюм и вместо ответа лишь запыхтел.
   - Правда, мой, - повторил Киппс, уже не так уверенно.
   - Не болтайте глупостей, - сказал пожилой джентльмен, надел панаму, глаза сразу скрылись под ее полями. - И так жарко, - возмущенно пропыхтел он, - а тут еще вы со своими глупостями.
   Киппс перевел взгляд с пожилого джентльмена на дом, потом снова на пожилого джентльмена. Пожилой джентльмен поглядел на Киппса, фыркнул, отвернулся к морю и снова, фыркнув весьма презрительно, посмотрел на Киппса.
   - Не верите, что он мой? - опросил Киппс.
   Пожилой джентльмен вместо ответа через плечо мельком взглянул на дом, а потом сделал вид, будто тут и нет никакого Киппса, будто рядом с ним пустое место.
   - Нынче утром я получил его в наследство, - сказал Киппс. - И этот дом и еще кое-чего.
   - Ох! - выдохнул пожилой джентльмен с видом вконец измученного человека. Казалось, он ждет, чтобы прохожие избавили его от Киппса.
   - Да, получил, - сказал Киппс.
   Он помолчал, неуверенно поглядывая на дом, словно его все сильнее одолевали сомнения.
   - Я получил... - снова начал он и осекся.
   - Да нет, чего ж говорить, раз вы не верите, - сказал он.
   После нелегкой внутренней борьбы возмущенный пожилой джентльмен решил на сей раз обойтись без апоплексического удара.
   - Знаю я эти штучки, - пропыхтел он. - Вот сдам вас в полицию!
   - Какие штучки?
   - Не первый день живу на свете, - сказал пожилой джентльмен, отдуваясь. - Достаточно на вас поглядеть! - прибавил он. - Знаю я таких...
   Пожилой джентльмен кашлянул, покивал головой и снова кашлянул.
   Киппс поглядывал то на дом, то на пожилого джентльмена, то снова на дом. Похоже, разговаривать им больше не о чем.
   Вскоре он поднялся и прямиком через газон медленно зашагал к внушительному подъезду. Остановился и неслышно, одними губами произнес волшебное слово: "Хьюгенден". Домик первый сорт! Он поглядел через плечо, словно призывая пожилого джентльмена в свидетели, потом пошел своей дорогой. Такого разве убедишь?
   Он шел медленно, очень медленно, словно какая-то невидимая нить тянула его назад. Когда с тротуара дом перестал быть виден, Киппс сошел на мостовую. И наконец, сделав усилие, оборвал нить.
   Завернув в тихую боковую улочку, он украдкой расстегнул пиджак, вынул конверт с тремя банковыми билетами, посмотрел на них и положил обратно. Потом выудил из кармана брюк пять новеньких золотых и полюбовался ими: вот каким доверием прониклись к нему мистеры Бин и Уотсон; а все потому, что он точная копия портрета его покойной мамаши!
   Да, все верно.
   Так оно и есть.
   Он бережно спрятал золотые и вдруг повеселел - и радостно зашагал дальше. Все чистая правда: у него есть свой дом, он богатый человек и сам себе хозяин. Он уже свернул было за угол, направляясь к Павильону, но передумал и повернул назад: сейчас он пойдет в магазин и все им расскажет!
   Далеко впереди кто-то переходил дорогу, кто-то, с кем до странности связано его нынешнее настроение. Да это же Читтерлоу! Тот самый Читтерлоу, от которого все и пошло! Драматург бодро шагал по перекрестку. Голова высоко вскинута, велосипедный картузик сдвинут на затылок, в веснушчатой ручище два романа из библиотеки, утренняя газета, завернутая в бумагу новая шляпа и корзинка, полная лука и помидоров...
   Надо его догнать и рассказать о поразительной перемене, только что совершившейся в мире, решил Киппс, но в эту минуту Читтерлоу скрылся за винным магазином на углу.
   Киппс уже окликнул было его, но прикусил язык и только помахал зонтиком. Потом, ускорив шаг, заторопился вдогонку. Повернул за угол - а Читтерлоу уже и след простыл, почти бегом дошел до следующего угла - и тут Читтерлоу не оказалось. Тогда Киппс повернул назад, напрасно отыскивая глазами еще какой-нибудь таинственный угол, за которым мог исчезнуть Читтерлоу. В недоумении он прижал палец к губам, постоял на краю тротуара, озираясь по сторонам. Но Читтерлоу как сквозь землю провалился.
   Нет как нет!
   А между тем для его смятенной души оказалось целительно даже мельком увидеть Читтерлоу - все сразу стало на свои места, а это было ему сейчас так необходимо!
   Все правильно, все хорошо.
   Его вдруг взяло нетерпение рассказать о том, что с ним случилось, в магазине, всем и каждому. Это как раз то, что требуется. Вот тогда он наконец и сам поверит, что все это чистая правда. И, подхватив зонтик как попало, он скорым шагом направился к магазину.
   Вошел он через хлопчатобумажный отдел. Стремительно распахнув дверь, сквозь стекло которой еще так недавно со страхом следил за любопытным носом Читтерлоу, он увидел второго ученика и Пирса, занятых разговором. Пирс ковырял булавкой в зубе и между делом вещал о том, что такое хороший тон.
   Киппс подошел к прилавку.
   - Слышь, - сказал он. - У меня новости!
   - Чего еще? - отозвался Пирс, не вынимая изо рта булавки.
   - Угадай.
   - Ты смылся, потому что Тедди в Лондоне.
   - Лучше.
   - Тогда чего?
   - Получил наследство.
   - Рассказывай!
   - Вот ей-ей!
   - Ври больше!
   - Верно говорю. Получил наследство - тыщу двести фунтов. Тыщу двести в год!
   И он двинулся к маленькой дверце, ведущей из магазина в жилую часть дома, точно regardant passant [посторонний прохожий (франц.)], как говорят герольды.
   Пирс застыл, разинув рот, с булавкой в руке.
   - Врешь! - вскрикнул он наконец.
   - Вот ей-богу, - сказал Киппс. - Я ухожу из магазина.
   И шагнул через половик, постеленный перед дверью из магазина в жилую часть дома.
   В это время мистер Шелфорд как раз был в Лондоне - закупал товары для летнего сезона и, надо думать, беседовал с претендентами на место Киппса.
   И вот слух о необычайном происшествии вихрем пронесся из конца в конец магазина. Мужчины все до одного, встречаясь, первым делом спрашивали: "Слыхали про Киппса?"
   Новая кассирша узнала о событии от Пирса и ринулась в отдел безделушек, спеша всех поразить. Киппс получил наследство - тысячу фунтов в год, нет, двенадцать тысяч фунтов! Киппс получил наследство - миллион двести тысяч фунтов в год. Цифры назывались разные, но суть была верна. Киппс пошел наверх. Киппс укладывает вещи. Киппс сказал: он и за тысячу фунтов не останется в этом заведении больше ни одного дня! Передавали даже, что он вслух честил старину Шелфорда.
   Киппс спустился вниз! Киппс в конторе! И тотчас все кинулись туда. (Бедняга Баггинс занимался с покупательницей и не мог понять, какого черта все словно с цепи сорвались. Да, да, Баггинс ровно ничего не знал!)
   Он видел, что в магазине поднялась беготня, слышал, что то и дело поминается имя Киппса. "Динь-динь-динь", - надрывался звонок, возвещая обед, но никто не обращал на него внимания. У всех горели глаза, все были возбуждены, всем не терпелось поделиться новостью, хоть тресни, найти кого-нибудь, кто еще ничего не знает, и первым выпалить: "Киппс получил наследство, тридцать, сорок, пятьдесят тысяч фунтов!"
   - Что?! - вскричал старший упаковщик. - Он? - И стремглав кинулся в контору, словно ему сказали, что Киппс сломал себе шею.
   - Тут один наш только что получил наследство - шестьдесят тысяч фунтов, - сказал старший ученик покупательнице, которая давно уже его дожидалась.
   - Неожиданно? - спросила покупательница.
   - В том-то и дело...
   - Уж если кто заслужил наследство, так это мистер Киппс, - сказала мисс Мергл и, шурша юбками, поспешила в контору.
   На Киппса градом сыпались поздравления. Он стоял весь красный, волосы растрепались. В левой руке он все еще сжимал шляпу и свой лучший зонтик. Правой он уже не чувствовал: ее все время кто-нибудь пожимал и тряс. "Динь-динь-дон, дурацкий дом, все вверх дном", - надрывался всеми забытый обеденный колокол.
   - Дружище Киппс! - говорил Пирс, тряся его руку. - Дружище Киппс!
   В глубине конторы Буч потирал свои бескровные руки.
   - А вы уверены, что тут нет никакой ошибки, мистер Киппс? - спросил он.
   - Я уверена, что нам всем следует его поздравить, - заявила мисс Мергл.
   - Господи помилуй! - воскликнула новенькая продавщица из отдела перчаток. - Тысяча двести фунтов в год! Господи помилуй! Вы не собираетесь жениться, мистер Киппс?
   - Три фунта пять шиллингов и девять пенсов в день, - сообщил мистер Буч, чудесным образом подсчитавший это прямо в уме.
   Все твердили, что они рады за Киппса, все, кроме младшего ученика: единственный сынок любящей матери-вдовы, привыкший и считавший своим правом получать все самое лучшее, он стал чернее тучи: его терзала зависть, он не мог примириться с такой явной несправедливостью. Все же остальные и в самом деле радовались от души, радовались в эту минуту, пожалуй, больше самого Киппса, которого ошеломило это нежданное-негаданное счастье...
   Он спустился в столовую, бросая на ходу отрывочные фразы: "Ничего такого не ждал... Когда этот самый Бин сказал мне, я совсем ошалел... Вам, говорит, оставили в наследство деньги. Но я и тут не чаял такого, думал, может, фунтов сто. Это уж самое большее".
   Пока сидели за обедом и передавали друг другу тарелки, общее возбуждение поулеглось. Домоправительница, разрезая мясо, поздравила Киппса, а служанка чуть было не залила кому-то платье: загляделась на Киппса, - где уж тут было ровно держать полные тарелки! Удивительно, как она все их не опрокинула. Казалось, новость прибавила всем проворства и аппетита (всем, кроме младшего ученика), и домоправительница оделяла всех порциями мяса с небывалой щедростью. В этой комнате, освещенной газовыми рожками, было сейчас совсем как в добрые старые времена, поистине как в добрые старые времена!
   - Уж если кто заслужил богатство, - сказала мисс Мергл, - передайте, пожалуйста, соль... да, уж если кто заслужил богатство, так это мистер Киппс.
   Шум поутих, когда в столовой раздался лающий голос Каршота.
   - Ты теперь заделаешься важной персоной, Киппс, - сказал он. - Сам себя не узнаешь.
   - Прямо как настоящий джентльмен, - сказала мисс Мергл.
   - Мало ли настоящих джентльменов со всей семьей живут на меньшие деньги! - сказала домоправительница.
   - Мы еще увидим тебя на набережной, - сказал Каршот. - Лопни моя... начал было он, но поймал взгляд домоправительницы и прикусил язык. Она уже раньше выговаривала ему за это выражение. - Лопни мои глаза! - покорно поправился он, дабы не омрачать торжественный день препирательствами.
   - Небось, поедешь в Лондон, - сказал Пирс. - Станешь настоящим гулякой. Сунешь в петлицу букетик фиалок и будешь эдак прохаживаться по Берлингтонскому пассажу.
   - Я бы на твоем месте снял квартирку где-нибудь в Вест-Энде, продолжал он. - И вступил бы в первоклассный клуб.
   - Так ведь в эти клубы разве попадешь, - сказал Киппс, вытаращив глаза и с полным ртом картофеля.
   - Чего уж там. Были бы денежки, - сказал Пирс.
   А девица из отдела кружев, относящаяся к современному обществу с цинизмом, почерпнутым из беззастенчивых высказываний мисс Мари Корелли, подтвердила:
   - В наши дни с деньгами все можно, мистер Киппс.
   Зато Каршот показал себя истым англичанином.
   - А я бы на месте Киппса поехал в Скалистые горы, - сказал он, подбирая ножом подливку, - стрелять медведей.
   - А я бы первым делом скатал в Булонь, - сказал Пирс, - и хоть одним бы глазком глянул, что там за жизнь. На пасху уж как пить дать, все равно поеду, вот увидите.
   - Съездите в Ирландию, - прозвучал мягкий, но настойчивый голосок Бидди Мерфи, которая заправляла большой мастерской; с первого же слова Бидди залилась румянцем и вся засветилась - чисто по-ирландски. - Съездите в Ирландию. На свете нет страны краше. Рыбная ловля, охота на дичь, на зверя. А какие красотки! Ах! Вы увидите озера Килларни, мистер Киппс! - На ее лице выразился беспредельный восторг, она даже причмокнула.
   Наконец было решено достойно увенчать великое событие. Придумал это Пирс.
   - С тебя причитается, Киппс! - сказал он.
   А Каршот тут же перевел его слова на язык более поэтичный:
   - Шампанского!
   - А как же! - весело откликнулся Киппс.
   И за всем остальным, а также за добровольными курьерами дело не стало.
   - Вот и шампанское! - раздались голоса, когда на лестнице появился посланный за этим напитком ученик.
   - А как же магазин? - спросил кто-то.
   - Да пропади он пропадом! - ответил Каршот и ворчливо потребовал штопор и что-нибудь, чем перерезать проволоку. У Пирса - ну и ловкач - в перочинном ноже оказался специальный ножичек. Вот бы у Шелфорда полезли глаза на лоб, если б он вдруг вернулся ранним поездом и увидел бутылки с золотыми головками! Хлоп, хлоп! - выстрелили пробки. И полилось, запенилось, зашипело шампанское!
   И вот Киппса обступили со всех сторон и в свете газовых рожков с важностью, торжественно повторяют: "Киппс! Киппс!" - и тянутся к нему бокалами, ибо Каршот сказал:
   - Надо пить из бокалов. Такое вино не пьют из стаканов. Это вам не портвейн, не херес какой-нибудь! Оно и веселит, а не пьянеешь. Оно ненамного крепче лимонада. Есть же счастливчики, каждый день пьют его за обедом.
   - Да что вы! По три с половиной шиллинга бутылка?! - недоверчиво воскликнула домоправительница.
   - А им это нипочем, - сказал Каршот. - Для таких это разве деньги?
   Домоправительница поджала губы и покачала головой...
   Так вот, когда Киппс увидел, что все обступили его, чтобы поздравить, у него защекотало в горле, лицо сморщилось, и он вдруг испугался, что сейчас заплачет на виду у всех. "Киппс!" - повторяли они и смотрели на него добрыми глазами. Как это хорошо с их стороны и как обидно, что и им на долю не выпало такое счастье!