Уэллс Герберт Джордж. Киппс (История простой души)

   Энн побледнела еще больше.
   - Как же так? - спросила она.
   - Поедем в Лондон и поженимся. Прямо сейчас.
   - Как же так?
   - Да вот так: поедем и поженимся с тобой, пока я еще ни на ком другом не женат, - очень серьезно и просто объяснил Киппс. - Поняла?
   - В Лондон?
   - В Лондон.
   Они снова поглядели друг другу в глаза. И вот ведь удивительно: обоим казалось, что все так и должно быть.
   - Не могу я, - сказала Энн. - Первое дело, я еще месяц не отслужила, больше трех недель осталось.
   На мгновение это их смутило, словно перед ними встала неодолимая преграда.
   - Слушай, Энн! А ты отпросись. Отпросись!
   - Не пустит она, - сказала Энн.
   - Тогда поехали без спросу, - сказал Киппс.
   - Она не отдаст мой сундучок.
   - Отдаст.
   - Не отдаст.
   - Отдаст.
   - Ты не знаешь, какая она.
   - Ну, и провались она... и наплевать! Наплевать! Эко дело! Я куплю тебе сто сундучков, если поедешь.
   - А как же та девушка... Неладно это.
   - Ты об ней не заботься, Энн... Ты обо мне подумай.
   - Нехорошо ты со мной поступил, Арти. Нехорошо. Зачем ты тогда...
   - А я разве говорю, что хорошо? - перебил Киппс. - Я же такого не говорил, я кругом виноват. Только ты отвечай: поедешь или нет? Да или нет... Я свалял дурака. Вот! Слышишь? Я свалял дурака. Ну, хватит? Я тут бог знает с кем связался и совсем запутался, и вышло, что я круглый дурак...
   Короткое молчание.
   - Энн, - взмолился Киппс, - мы ж с тобой любим друг друга!
   Она будто не слышала, тогда он снова поспешно принялся ее убеждать.
   - Я уж думал, больше тебя и не увижу никогда. Правда, правда, Энн. Если б я видел тебя каждый день, тогда дело другое. Я и сам не знал, чего мне надо, вот и свалял дурака... это со всяким может случиться. А уж теперь я в точности знаю, чего мне надо и чего не надо.
   Он перевел дух.
   - Энн!
   - Ну?
   - Поедем!.. Поедешь?..
   Молчание.
   - Коли ты мне не ответишь, Энн... я сейчас отчаянный... коли ты не ответишь, коли нет твоего согласия ехать, я прямо пойду и...
   Так и не закончив угрозу, он круто повернулся и кинулся к двери.
   - Уйду! - сказал он. - Нет у меня ни единого друга на свете! Все порастерял, ничего не осталось. Сам не знаю, чего я наделал да почему. Одно знаю: не могу я так больше, не хочу - и все тут. - У него перехватило дыхание. - Головой в воду! - выкрикнул он.
   Он замешкался со щеколдой, бормоча что-то жалостливое, шарил по двери, точно искал ручку, потом дверь открылась.
   Он на самом деле уходил.
   - Арти! - резко окликнула Энн.
   Киппс обернулся, и опять оба застыли без кровинки в лице.
   - Я поеду, - сказала Энн.
   У Киппса задрожали губы, он затворил дверь и, не сводя глаз с Энн, шагнул к ней, лицо у него стало совсем жалкое.
   - Арти! - крикнула Энн. - Не уходи. - Рыдая, она протянула к нему руки. И они прильнули друг к другу...
   - Ох, как мне было плохо! - жалобно говорил Киппс, цепляясь за нее, точно утопающий; и вдруг теперь, когда все уже осталось Позади, долго сдерживаемое волнение прорвалось наружу, и он заплакал в голос.
   Модный дорогой цилиндр свалился на пол и покатился, никому не было до него дела.
   - Мне было так плохо, - повторял Киппс, уже и не стараясь сдержаться. Ох, Энн, как мне было плохо!
   - Тише, - говорила Энн, прижимая его бедную головушку к своему плечу, задыхаясь и дрожа всем телом. - Тише. Там старуха подслушивает. Она тебя услышит, Арти, она там, на лестнице.
   Последние слова Энн, когда час спустя они расстались - они услышали, как вернулись и поднялись в комнаты миссис и мисс Биндон Боттинг, заслуживают отдельной подглавки.
   - Запомни, Арти, - прошептала Энн, - я бы не для всякого так поступила.
   9. ЛАБИРИНТОДОНТ
   Теперь представьте, как они спасаются бегством путаными и извилистыми путями, установленными в нашем обществе, - сперва порознь пешком на Фолкстонский Центральный вокзал, потом вместе, в вагоне первого класса, с чемоданом Киппса в качестве единственного провожатого, до Черинг-Кросс, а оттуда в извозчичьей тряской карете, неторопливо громыхающей по людскому муравейнику Лондона, - к дому Сида. Киппс то и дело выглядывает из окна кареты.
   - Вот за следующим углом, сдается мне, - говорил он.
   Ему не терпелось поскорей оказаться у Сида: там-то уж никто его не настигнет и не разыщет. Он щедро, как и подобало случаю, расплатился с извозчиком и обернулся к своему будущему шурину.
   - Мы с Энн решили пожениться, - сказал он.
   - А я думал... - начал Сид.
   Киппс подтолкнул его к дверям мастерской - мол, все объясню там...
   - Чего ж мне с тобой спорить, - заулыбался очень довольный Сид, выслушав, что произошло. - Что сделано, то сделано.
   О случившемся узнал и Мастермен, медленно спустился вниз и оживленно стал поздравлять Киппса.
   - Мне так и показалось, что светская жизнь будет не по вас, - сказал он, протягивая Киппсу костлявую руку. - Но я, право, никак не ждал, что у вас хватит самобытности вырваться... Должно быть, молодая аристократка клянет вас на чем свет стоит! Ну и пусть ее... Что за важность!
   - Вы начали подъем, который никуда не вел, - сказал он за обедом. - Вы карабкались бы с одной ступеньки утонченной вульгарности на другую, но так никогда и не добрались бы до сколько-нибудь достойных высот. Таких высот не существует. Все там вертятся, как белки в колесе. В мире все вверх дном, и так называемый высший свет - это сверкающие драгоценностями картежницы и мужчины, которые только и знают, что бьются об заклад, а для приправы - горсточка архиепископов, чиновники и прочие лощеные блюдолизы и сводники... Вы бы застряли где-нибудь на этой лестнице, много ниже тех, у кого есть собственные автомобили, безутешный, несчастный и жалкий, а ваша жена тем временем шумно развлекалась бы или, напротив, терзалась оттого, что ей не удалось подняться на ступеньку выше. Я давным-давно все это понял. Видал я таких женщин. И больше я уже не лезу вверх.
   - Я часто вспоминал, что вы говорили в прошлый раз, - сказал Киппс.
   - Интересно, что ж это я такое говорил? - как бы про себя заметил Мастермен. - Но все равно, вы поступили разумно и правильно, а в наше время такое не часто увидишь. Вы женитесь на ровне и заживете по-своему, никого не слушая, без оглядки на тех, кто стоит ступенькой выше или ниже. Сейчас только так и следует жить: ведь в мире все вверх дном, и с каждым днем становится все хуже и хуже. А вы прежде всего создайте свой собственный мирок, свой дом, держитесь за это, что бы ни случилось, и женитесь на девушке вашего круга... Так, наверно, поступил бы я сам... если б нашлась мне пара... Но, к счастью для человечества, люди вроде меня парами не родятся. Так-то! А кроме того... Однако... - Он вдруг умолк и, пользуясь тем, что в разговор вмешался юный мистер Уолт Порник, о чем-то задумался.
   Но скоро он очнулся от раздумий.
   - В конце концов, - сказал он, - есть еще надежда.
   - На что? - спросил Сид.
   - На все, - ответил Мастермен.
   - Пока есть жизнь, есть и надежда, - сказала миссис Порник. - А что ж это никто ничего не ест?
   Мастермен поднял стакан.
   - За надежду! - сказал он. - За светоч мира!
   Сид, широко улыбаясь, поглядел на Киппса, словно говорил: "Не каждый день встретишь такого человека".
   - За надежду! - повторил Мастермен. - Нет ничего лучше надежды. Надежды жить... Да. Так-то.
   Эта величественная жалость к самому себе нашла отклик в их сердцах. Даже Уолт притих.
   Дни перед свадьбой они посвятили увеселительным прогулкам. Сперва отправились пароходом в Кью и очень восхищались домом, полным картин, изображавших цветы; в другой раз встали чуть свет, чтобы насладиться долгим-долгим днем в Кристальном дворце. Они приехали в такую рань, что все еще было закрыто; все павильоны темные, а все прочие развлечения под замком. В огромном и безлюдном в этот час зале они даже сами себе казались какими-то козявками, а их отдававшиеся эхом шаги - неприлично громкими. Они разглядывали отлично вылепленных гипсовых дикарей, в непринужденных позах, и Энн-подумала: чудно было бы повстречать таких на улице. Хорошо, что в Англии они не водятся. Задумчиво и по большей части молча Энн с Киппсом созерцали копии классических статуй. Киппс только заметил, что чудно, видать, жили люди в те времена; но Энн вполне здраво усомнилась: неужто люди и впрямь ходили в таком виде? А все-таки вокруг в этот ранний час было слишком пустынно. Как тут было не разыграться фантазии! И они с облегчением вышли на огромные террасы парка, под скупое октябрьское солнце, и бродили среди множества искусственных прудов, по тихим просторным угодьям; все тут было такое огромное, сумрачное, пустынное впору великанам, а вокруг ни души - все удивляло и восхищало их, но куда меньше, чем можно бы ожидать.
   - Ни в жизнь не видал такой красоты, - сказал Киппс и повернулся, чтобы лучше разглядеть огромный зеркальный фасад с гигантским изображением Пакстона посредине.
   - А уж что денег стоило такое построить! - почтительно протянула Энн.
   Скоро они вышли к пещерам и протокам, где всевозможные диковинки напоминали о неистощимой изобретательности того, кто создал все живое. Они прошли под аркой из китовых челюстей и остановились: перед ними на лугу паслись отлично вылепленные, раскрашенные золотом и зеленью огромные доисторические звери - игуанодоны, динотерии, мастодонты и прочие чудища; одни щипали траву, другие просто стояли и глядели по сторонам, словно дивились на самих себя.
   - Чего тут только нет! - сказал Киппс. - После этого и на графский замок смотреть не захочешь.
   Огромные чудовища очень заинтересовали Киппса, он никак не мог с ними расстаться.
   - И где только они добывали себе пропитание, ведь им какую прорву нужно! - повторял он.
   Нагулявшись, они сели на скамью перед озером, над которым нависал великолепный зеленый с золотом лабиринтодонт, и заговорили о будущем. Они плотно позавтракали во дворце, насмотрелись на картины, на многое множество всяких диковинок, и все это да еще ласковое янтарное солнце настроило их на особый умиротворенно-философский лад, словно они причалили к тихой пристани. А потом Киппс нарушил это задумчивое молчание, он вдруг заговорил о том, что гвоздем сидело у него в голове.
   - Я перед ними извинюсь и предложу ее брату денег в возмещение. Ну, а уж если она все равно подаст в суд, потому как я нарушил обещание, что ж... с меня взятки гладки... Из моих писем они на суде не больно много вычитают, потому как я ей писем не писал. В общем, выложу тыщу-другую - и все уладится, это уж верно. Я не больно боюсь, Энн. Чего ж тут бояться... Вовсе и нечего. - И помолчав, прибавил: - А здорово, что мы женимся! Интересно, как все в жизни получается. Вот если б не наткнулся я на тебя, что бы со мной сейчас было?.. Да уж потом мы и встретились, а у меня все равно ничего такого и в мыслях не было... то есть, что мы поженимся... вот до того самого вечера, как пришел к тебе. Правда-правда, и в мыслях не было.
   - И у меня, - сказала Энн, задумчиво глядя на воду.
   Некоторое время Киппс молча глядел на нее. До чего же милое у нее сейчас лицо! По озеру проплыла утка, легкая рябь пошла по воде, трепетные отсветы заиграли на щеках Энн и тут же истаяли.
   - Верно, так было суждено, - вслух подумала Энн.
   Киппс немного поразмыслил.
   - Прямо даже чудно, как это меня угораздило с ней обручиться, - сказал он.
   - Она тебе не подходит, - сказала Энн.
   - Вот то-то и оно. Еще бы! То-то и оно, что не подходит. Даже не пойму, как это все получилось?
   - Уж, верно, все ее рук дело, я так понимаю, - сказала Энн.
   Киппс уже готов был согласиться. Но тут он почувствовал угрызения совести.
   - Да нет, Энн, - сказал он. - Вот ведь что чудно. Я и сам не пойму, как оно вышло, да только она тут ни при чем. Даже и не припомню... Ну, никак... Одно скажу: заковыристая штука жизнь. И я тоже, видать, парень с закавыкой. Иной раз найдет на меня, накатит - и тогда мне все трын-трава, сам не знаю, что делаю. Вот и тогда так вышло. Да только...
   Оба задумались, Киппс скрестил руки и подергал свои редкие усики. Но вот он слегка улыбнулся.
   - Заведем себе славный домик где-нибудь в Хайте.
   - Там поуютней, чем в Фолкстоне, - сказала Энн.
   - Славный домик и чтоб беспременно маленький, - сказал Киппс. - Оно, конечно, у меня есть Хьюгенден. Так ведь он отдан внаем. И велик больно. Да и не по душе мне больше жить в Фолкстоне... никак не по душе.
   - Это бы хорошо, свой домик, - сказала Энн. - Бывало, в услужении я сколько раз думала: вот бы похозяйничать в собственном домике!
   - Да, уж ты всегда будешь знать про наших слуг, чего там у них на уме, - пошутил Киппс.
   - Слуги? На что нам слуги! - испугалась Энн.
   - А как же, у тебя беспременно будет прислуга, - сказал Киппс. - Хоть для всякой черной работы.
   - Вот еще! Тогда и в собственную кухню не войдешь.
   - Без прислуги никак нельзя.
   - Всегда можно принанять женщину на черную работу, она придет и все сделает, - сказала Энн. - А потом... если мне попадется какая-нибудь девица из нынешних, так я все равно не утерплю, отберу у нее метлу и все сама переделаю. Так уж лучше вовсе без нее.
   - Уж одна-то прислуга нам беспременно нужна, - сказал Киппс. - А то захочется пойти куда вдвоем или еще что, как же тут без прислуги?
   - Ну, тогда я подыщу совсем молоденькую, выучу ее по-своему, - решила Энн.
   Киппс удовольствовался этим и вновь заговорил о доме.
   - По дороге, как ехать на Хайт, есть такие домики, нам в самый раз: не слишком большие и не слишком маленькие. Там будет кухонька, столовая и еще комнатка, чтоб сидеть по вечерам.
   - Только чтоб в нем не было полуподвала, - сказала Энн.
   - А это чего такое?
   - Это в самом низу такое помещение, там света никакого нету, и все надо таскать по лестнице вверх-вниз, вверх-вниз с утра до ночи... и уголь и все. Нет уж, раковина и слив - это все пускай будет наверху. Знаешь, Арти, вот я сама жила в услужении, а то бы и не поверила, до чего ж иные дома глупо да жестоко построены... а лестницы какие... будто нарочно строили, назло прислуге.
   - У нас будет не такой домик, - сказал Киппс. - Мы заживем тихо, скромно. Куда-нибудь сходим, погуляем, потом посидим дома. А нечего будет делать, может, книжку почитаем. А там в иной вечерок старина Баггинс заглянет. А то Сид приедет. На велосипедах можно прокатиться...
   - Чудно что-то: я - и вдруг на велосипеде, - сказала Энн.
   - А мы заведем тандем, и будешь сидеть, как настоящая леди. И я быстренько свезу тебя в Нью-Ромней, в гости к старикам.
   - Это бы можно, - согласилась Энн.
   - Домик мы выберем с умом и обзаводиться тоже будем с умом. Никаких этих картин и всякого художества, никаких фокусов да выкрутасов, все только добротное, нужное. Мы будем очень правильно жить, Энн.
   - Без всякого социализма, - высказала Энн свое тайное опасение.
   - Без всякого социализма, - подтвердил Киппс, - просто с умом.
   - Которые в нем понимают, те пускай и занимаются социализмом, Арти, а мне его не надо.
   - Да и мне тоже, - сказал Киппс. - Я не умею про это спорить, а только, по-моему, это - все одно воображение. Но вот Мастермен - он башковитый.
   - Знаешь, Арти, сначала я его невзлюбила, а теперь он мне даже по душе. Такого ведь не сразу поймешь.
   - Он до того умен, я и половины не разберу, куда он гнет, - признался Киппс. - Я такого башковитого сроду не видал. И разговору такого не слыхал. Ему бы книги сочинять... Какой-то сумасшедший этот мир, - чтоб такой парень и не мог заработать на хлеб.
   - Это потому, что он хворый, - сказала Энн.
   - Может, и так, - согласился Киппс и на время умолк. Потом вдруг сказал: - Нам будет хорошо в нашем домике, верно, Энн?
   Она поглядела ему в глаза и кивнула.
   - Я прямо его вижу, - сказал Киппс. - Такой уютный. Вот скоро время пить чай, а у нас сдобные булочки, сбоку в камине чайник греется, на коврике кошка... беспременно заведем кошку, Энн... и ты тут же сидишь?! А?
   Они окинули друг друга одобрительным взглядом, и Киппс вдруг заговорил о том, что вовсе не относилось к делу.
   - Да что ж такое, Энн, - сказал он, - я не целовал тебя, поди, целых полчаса. Как из пещер вышли, так и не целовал.
   Ибо они уже не теряли поминутно голову и не начинали целоваться, не глядя на время и место.
   Энн покачала головой.
   - Веди себя как следует, Арти, - сказала она. - Расскажи лучше еще про мистера Мастермена...
   Но мысли Киппса уже приняли другое направление.
   - Мне нравится, как у тебя заворачиваются волосы вон там, - сказал он и показал пальцем. - Ты когда девочкой была, они тоже так заворачивались, я помню. Вроде как колечком. Я часто про это думал... Помнишь, как мы бегали наперегонки... тот раз, за церковью?
   Посидели молча, каждый думал о чем-то приятном.
   - Чудно, - сказал Киппс.
   - Чего чудно?
   - Как все получилось, - сказал Киппс. - Полтора месяца назад мы и думать не думали, чтоб нам с тобой вот так тут сидеть... А что у меня будут деньги - да разве кто бы поверил?
   Он перевел взгляд на огромного лабиринтодонта. Сперва просто так, нечаянно поглядел и вдруг с любопытством всмотрелся в огромную широкую морду.
   - Провалиться мне на этом месте, - пробормотал он.
   Энн спросила, что это он. Киппс положил руку ей на плечо и показал пальцем на огромного зверя. Энн испытующе поглядела на лабиринтодонта, потом с немым вопросом - на Киппса.
   - Неужели не видишь? - удивился Киппс.
   - Чего не вижу?
   - Да ведь он вылитый Филин!
   - Он же вымерший, - возразила Энн, не поняв.
   - Ну да, я знаю. А все равно он точь-в-точь наш Филин в старости.
   И Киппс задумался, глядя на изображения доисторических чудовищных зверей и ящеров.
   - А интересно, почему все эти допотопные твари вымерли? - спросил он. Разве кому было под силу их перебить?
   - А я знаю! - догадалась Энн. - Их потоп загубил...
   Киппс поразмыслил.
   - Так ведь в ковчег полагалось взять всех по паре...
   - Ну и взяли, сколько могли, всех-то не увезешь, - сказала Энн.
   На том и порешили.
   Огромный зелено-золотой лабиринтодонт пропустил мимо ушей их разговор. Неколебимо спокойный, он устремил взор своих удивительных глаз поверх их голов - в бесконечность. Может, это и вправду был сам Филин, столь чуждый высокомерия Филин, который больше не желал их замечать.
   Была в этом его спокойствии какая-то терпеливая уверенность, равнодушие могучей силы, ожидающей своего часа. И Энн с Киппсом смутно почувствовали это, обоим стало не по себе, и, посидев еще немного, они поднялись и, то и дело невольно оглядываясь, пошли своей дорогой.
   В должный срок эти две простые души сочетались браком, и Урания, богиня супружеской любви, богиня поистине великая, благородная и добрая, благословила их союз.
   ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. ЧЕТА КИППС
   1. КАКИМ БУДЕТ ДОМ
   Медовый месяц, как и все на свете, приходит к концу, и вот уже мистер и миссис Артур Киппс выходят на перрон Хайтского вокзала, они приехали в Хайт искать славный маленький домик, осуществить лучезарную мечту о домашнем очаге, впервые высказанную в парке Кристального дворца. Киппсы храбрая чета, вы это, конечно, уже заметили, но ведь они лишь песчинки в нашем огромном, нелепом и сложном мире. На мистере Киппсе серый костюм, воротничок с широкими отворотами и щегольской галстук. Миссис Киппс - все то же пышущее здоровьем юное существо, с которым вы встречались на вересковой равнине на протяжении всего моего объемистого труда; ей ничуть не прибавилось ни роста, ни солидности. Только теперь она в шляпе.
   Однако шляпа ее совсем не похожа на те, которые она надевала прежде по воскресеньям, это роскошная шляпа, с перьями, с пряжкой, с бантами и прочими украшениями. От цены этой шляпки у многих захватило бы дух: она стоила две гинеи! Киппс сам ее выбирал. Сам за нее заплатил. И когда они вышли из магазина, у обоих пылали щеки и на глаза просились слезы, оба не чаяли поскорей убраться подальше от снисходительной усмешки надменной продавщицы.
   - Арти, - сказала Энн, - зря ты это...
   И больше ни слова упрека. И, вы знаете, шляпа совсем ей не шла. Все новые наряды совсем ей не шли. На смену простеньким, дешевым и веселым нарядам появилась не только эта шляпа, но и несколько других подобных вещей. И из всей этой пышности смотрело хорошенькое личико умного ребенка - чудо безыскусственности пробивалось сквозь нелепую чопорную роскошь.
   Киппсы купили эту шляпу, когда пошли однажды полюбоваться магазинами на Бонд-стрит. Киппс разглядывал прохожих, и вдруг ему пришло в голову, что Энн дурно одета. Ему приглянулась шляпа весьма надменной дамы, восседавшей в роскошном автомобиле, и он решил купить Энн такую же.
   Носильщики на вокзале, извозчики, толпившиеся у дверей, два игрока в гольф, леди с дочерьми, которая тоже сошла в Хайте, - все заметили какую-то несообразность во внешности Энн. Киппс чувствовал, что на них смотрят, ему было не по себе - он побледнел и тяжело переводил дух. А Энн... трудно сказать, что из всего этого заметила Энн.
   - Эй! - окликнул Киппс извозчика и огорчился, что это прозвучало не слишком внушительно.
   - У меня там чемодан. И метка есть - А.К., - сказал он контролеру, проверявшему билеты.
   - Обратитесь к носильщику, - бросил контролер и повернулся к нему спиной.
   - Тьфу, пропасть! - не сдержался Киппс, и вышло это у него довольно громко.
   Одно дело - сидеть на солнышке и беседовать о своем будущем доме, и совсем другое дело - отыскать такой дом, как хочется. Мы, англичане, - да в сущности и весь мир - живем ныне странной жизнью: нам нет никакого дела до величайших общечеловеческих проблем, мы покорились наступающим со всех сторон, торжествующим свою победу мелочам; мы всему предпочли приятную незначительность общения со своим ограниченным кружком; мелочная благопристойность, тщательно соблюдаемые правила светского обхождения вот основа нашего существования. И уйти от этого надолго никак не удается, даже если совершил из ряда вон выходящий поступок: сбежал в Лондон с девушкой без всяких средств и притом низкого звания. Туманная дымка благородного чувства, окутывающая вас, неминуемо растает, и, отторгнутый от своих божеств, вы снова окажетесь на виду у всех, беззащитная овечка под неусыпным взором ревнивого стража, стоглазого Аргуса - нашего общества, и на вас обрушится град мелочных, низких придирок и беспощадных суждений: о вас самих, о вашей одежде, о вашей манере себя держать, о ваших стремлениях и желаниях, о каждом вашем шаге.
   Наш сегодняшний мир устроен нечестно, и скрывать это было бы тоже нечестно. И вот одно из следствий этого нечестного устройства: в нем очень мало славных маленьких домиков. Они не являются пред вами по первому требованию; в наше постыдное время их не купишь за деньги. Их строят на землях чудовищно богатых бессовестных вымогателей несчастные алчные скупцы, одержимые страстью не ударить лицом в грязь перед соседями. Чего же можно ждать при таких нелепых порядках? Пустившись на поиски дома, поневоле убеждаешься, что мир наш, который пыжится изо всех сил, пытаясь выглядеть роскошно, на самом деле гол, что наша цивилизация неприглядна, если содрать оборки, занавеси и ковры, что люди в суете и растерянности тщетно пытаются свести концы с концами. Видишь подло задуманные и в подлых целях подло осуществленные планы, отброшенные условности, разоблаченные тайны и убеждаешься: от всего, что проповедуют, что считают основой бытия наши Филины, остались только грязь, лохмотья, запустение.
   И вот наша милая чета бродит по Хайту, Сандгейту, Ашфорду, Кентербери, по Дилу и Дувру и, наконец, даже по Фолкстону; в руках у Киппса "разрешение на осмотр" - розовые, зеленые, белые листочки бумаги и ключи с ярлыками, ходят они озадаченные и хмурят брови...
   Они сами толком не знают, чего хотят, но зато твердо знают: из того, что они уже осмотрели, они не хотят ничего. Повсюду до отчаяния много домов, которые им не подходят, и ни одного, который подошел бы. Взамен розовой мечты - пустые, заброшенные комнаты, на выцветших обоях темные пятна - следы некогда висевших здесь картин, все двери - без ключей. Они видели комнаты, где в деревянных полах зияли дыры, торчали занозы и в щели между половицами проваливалась нога, а плинтусы красноречиво свидетельствовали о предприимчивости мышей; видели кухни с дохлыми тараканами в пустых буфетах и множество разных, но одинаково мерзких и неудобных подвалов для хранения угля и темных кладовых под лестницами. Они выглядывали из чердачных люков, в наивном изумлении таращили глаза на грязные крыши в саже и копоти. Подчас им казалось, что все агенты в заговоре против них: уж слишком унылы, мрачны были эти пустые дома по сравнению с любой самой жалкой, но обитаемой лачугой.
   Обычно дома были чересчур велики. Огромные окна требовали широченных занавесей; множество комнат; бесчисленные каменные ступени, их надо мыть и чистить; а кухни приводили Энн в ужас. Она уже настолько правильно представляла себе высокое положение Киппса в обществе, что примирилась с мыслью о прислуге - об одной прислуге.
   - Господи! - восклицала она. - Да с таким домом девушке нипочем не справиться, неужто брать мужчину!
   Если же дом оказывался не очень велик, это была, чаще всего, дрянная, наспех сбитая постройка из тех, каким сейчас нет числа, - плод спекуляции, которую вызывал небывалый рост населения, сущий бич девятнадцатого столетия. От новых домов Энн отказывалась наотрез: они были сырые, - а те, в которых уже кто-то пожил, даже построенные совсем недавно, сразу выставляли напоказ свои пороки: штукатурка отваливалась, полы проваливались, обои покрывались плесенью и отставали, двери слетали с петель, кирпич крошился, перила ржавели; пауки, уховертки, тараканы, мыши, крысы, плесень и неистребимые малоприятные запахи наводняли дом - природа брала свое...
   И вечно, неизменно никуда не годилось расположение комнат и всего прочего. У всех домов, которые они пересмотрели, был один общий недостаток - Энн не могла подыскать для него название, но вернее всего назвать это хамством.