корабля. К сожалению, на его стороне было преимущество в возрасте, а
значит, и в скорости. Наконец мне пришлось прекратить преследование, так
как я окончательно запыхался. Мы уже собирались подняться на борт и
доложить капитану обо всем, что с нами случилось, но проклятое дерево
снова начало хлопать ветками. Нам даже издали было прекрасно видно, как со
свистом хлещут по воздуху большущие листья. Стоя у самого входа в шлюз, мы
обернулись и с удивлением воззрились на это. И тут заговорил Эл Стор,
причем в голосе его явственно слышались металлические нотки: - Где Кли
Янг?
Никто из нас этого не знал. Я начал припоминать все случившееся и
понял, что, когда мы тащили Джепсона домой, Кли Янга с нами не было.
Последний раз я видел его, еще стоя под деревом, и у меня бегали по спине
мурашки при виде того, как он двумя глазами одновременно разглядывает две
разные ветки.
Армстронг нырнул в корабль и вскоре вернулся с известием, что на
корабле Кли Янга нет абсолютно точно.
Молодой Уилсон, глаза которого еще были выпучены почти так же, как у
пропавшего марсианина, заявил, что он вообще не помнит, чтобы Кли Янг
выходил вместе с нами из леса. После этих слов мы выхватили излучатели и
на всех парах помчались обратно к треклятому дереву. Оно не переставало
махать крыльями так, будто к земле эту сумасшедшую птицу привязывали
только корни. Добежав до чудовищного дерева, мы начали обходить его по
периметру, стараясь не оказываться в пределах досягаемости ожесточенно
хлопающих листьев и пытаясь взглядом отыскать прилипшего к одному из них
марсианина. Но его там не было.
Наконец мы обнаружили его на стволе на высоте приблизительно сорока
футов. Пятью могучими щупальцами он крепко держался за ствол, а другими
пятью крепко сжимал зеленого аборигена. Пленник бился в объятиях
марсианина, тщетно пытаясь вырваться, и непрерывно что-то визгливо кричал.
Кли Янг начал осторожно спускаться вниз. То, как он двигался и
выглядел, делало его ужасно похожим на какой-то невероятный гибрид
университетского профессора и морского осьминога. Абориген же с
вытаращенными от ужаса глазами бессильно колотил марсианина по шлему
дыхательного аппарата. Кли полностью игнорировал недружественное поведение
зеленого туземца и спустился наконец к той ветке, которая добралась до
Джепсона. Покрепче ухватив свою жертву, марсианин осторожно пополз вдоль
ветки и добрался до ее конца, где отсутствовал лист. Здесь его и аборигена
ветка стала мотать вверх и вниз с амплитудой футов в двадцать. Рассчитав
маневр до секунды, Кли Янг отцепился от ветки, когда та опустилась почти
до самой земли, и тут же скользнул прочь из-под кроны, чтобы его не
зацепила ни одна из других. С опушки леса вдруг донесся певучий вой, и
что-то похожее на кокосовый орех, пролетев по воздуху, упало и разбилось
под ногами у Дрейка. Странный снаряд был хрупким, как пустая яичная
скорлупа, внутри оказался белым и, похоже, совершенно пустым.
Не обращая ни малейшего внимания ни на вой, ни на бомбу, которая вовсе
не была бомбой, Кли Янг потащил своего все еще пытающегося вырваться
пленника прямо к "Марафону".
Дрейк удивленно отшатнулся, затем с любопытством нагнулся над "кокосом"
(или как его назвать?) и презрительно пнул расколовшуюся при падении
скорлупу носком сапога. В тот же самый момент что-то невидимое, вылетевшее
из осколков, валяющихся у его ног, набросилось на него, он судорожно
втянул щеки, закатил глаза и отступил назад. Затем его стошнило, причем
так сильно, что он чуть не упал. У нас хватило ума не пытаться выяснять, в
чем дело, а схватить его в охапку и помчаться следом за Кли Янгом. Всю
дорогу его тошнило, и рвота утихла, только когда мы наконец добрались до
покатого борта "Марафона".
- Боже милостивый! - наконец выдавил он, потирая живот. - Какая мерзкая
вонь! По сравнению с этим скунс - роза животного мира! - Он вытер губы. -
У меня желудок просто наизнанку вывернулся.
Мы отправились к Кли Янгу, пленника которого уже посадили за
примирительную трапезу. Стягивая шлем, Кли Янг сказал:
- На это дерево взобраться оказалось совсем не так уж и трудно. Оно,
конечно, пыталось схватить меня, но, как выяснилось, ветки не могут
дотянуться до ствола. - Он недовольно фыркнул и потер свое плоское лицо
уроженца Красной Планеты гибким кончиком огромного щупальца. - Ума не
приложу, как это вы, примитивные двуногие, можете постоянно хлебать суп,
который называете воздухом. Да в нем хоть плавай!
- Слушай, Кли, а где же ты нашел зеленого? - спросил Бренанд.
- Он притаился на стволе в сорока футах от земли. Там в коре оказалось
углубление, где он спрятался. Я и заметил-то его почти случайно, когда
подобрался чересчур близко и ой начал дергаться, боясь, что я его
обнаружу. - Марсианин поднял свой шлем. - Поистине замечательный пример
естественной маскировки. - Продолжая одним глазом взирать на шлем, второй
он устремил на любопытного Бренанда и сделал недовольный жест щупальцем: -
А как насчет того, чтобы хоть где-нибудь откачать воздух и позволить
представителям высшей формы разумной жизни хоть какое-то время провести в
покое и с удобствами?
- Ладно, так и быть, откачаем воздух из правого шлюза, - пообещал
Бренанд. - И не больно-то выпендривайся, ты, жалкая карикатура на
резинового паука.
- Ха! - с большим достоинством ответствовал Кли Янг. - Кто, по-твоему,
придумал шахматы, но до сих пор с трудом отличает черную пешку от белой?
Кто не в состоянии даже камешки побросать без того, чтобы не вляпаться во
что-нибудь этакое? - С этим презрительным замечанием по поводу земной
несостоятельности он снова нахлобучил шлем и знаком попросил меня откачать
в нем воздух, что я и сделал. - Благодарю! - глухо донесся его голос из-за
диафрагмы шлема. Теперь следовало побольше узнать о нашем зеленом госте.
Капитан Макналти беседовал с аборигеном лично. Босс величественно
восседал за своим металлическим столом и взирал на хрупкого туземца
взглядом, в котором было поровну высокомерия и добродушия. Туземец стоял
перед ним и то и дело испуганно зыркал своими черными глазенками по
сторонам. Теперь, вблизи, я разглядел на нем набедренную повязку, цветом
почти не отличающуюся от кожи. Спина его казалась чуть темнее, чем грудь и
живот, а кожа на ней выглядела гораздо грубее, более пористой и напоминала
кору дерева, на котором он пытался от нас спрятаться.
Даже набедренная повязка сзади оказалась гораздо темнее, чем спереди.
Ноги у него были широкими и босыми, а на пальцах ног имелось по два
сустава почти такой же длины, что и пальцы рук. Одежды у него, кроме
набедренной повязки, никакой не было, как, впрочем, и оружия. Но
наибольший интерес у присутствующих, конечно, вызывала своеобразная
хризантема у него на груди.
- Его накормили? - заботливо спросил капитан.
- Ему предлагали поесть, - ответил Эл. - Но он отказался. Даже не
прикоснулся к пище.
Насколько я понимаю, единственное, чего ему хочется, - это вернуться
обратно на дерево.
- Хм-м-м-м, - проворчал Макналти. - Всему свое время. - И, снова
напустив на себя вид добродушного дядюшки, он спросил у туземца: - Как
тебя зовут?
Видимо, по интонации капитана поняв, что ему задали вопрос, зеленый
абориген замахал руками и возбужденно зачирикал на непонятном языке. Он
говорил и говорил, то и дело подкрепляя свои слова очень выразительными,
но совершенно непонятными нам жестами. Язык был довольно благозвучным, а
голос певучим.
- Понятно, - пробормотал Макналти, когда поток непонятных слов наконец
иссяк. Он вопросительно взглянул на Эла Стора: - Как ты считаешь, этот
парень не может быть телепатом, вроде тех омаров?
- Более чем сомнительно. По уровню развития я бы поставил его где-то в
один ряд с конголезскими пигмеями, а может, и ниже. У него даже
примитивного копья нет, не говоря уже о луке со стрелами или духовой
трубке.
- Думаю, ты прав. Мне тоже показалось, что он не больно-то разумен. -
По-прежнему сохраняя отечески-покровительственный вид, Макналти продолжал:
- В любом случае мы пока друг друга не понимаем, и нам, видимо, придется
каким-то образом решить проблему языкового барьера. Посадим нашего лучшего
лингвиста: пусть осваивает язык этого парня и потихоньку учит его основам
нашего.
- Позвольте, я попробую, - предложил Эл. - Худо ли бедно, но у меня
перед всеми остальными есть одно преимущество - электронная память.
Он приблизился к зеленому туземцу, бесшумно неся свое могучее,
идеальных пропорций тело на толстенных эластичных подошвах. Похоже,
туземцу пришлось не по душе то, как тихо Эл к нему подошел, да и его
сверкающие глаза тоже. Он попятился и прижался спиной к стене, снова шаря
глазами по сторонам в поисках возможного пути для бегства.
Эл, заметив его испуг, остановился и хлопнул себя по голове могучей
ручищей так, что мне этот хлопок наверняка размозжил бы череп.
- Голова, - сказал он. Потом он еще с полдюжины раз повторил движение,
каждый раз приговаривая: - Голова, голова!
Уж настолько-то глупым зеленый быть просто не мог: он наконец понял,
чего от него добиваются, и чирикнул:
- Мах!
Снова коснувшись своей головы, Эл спросил:
- Мах?
- Бья! - отозвался туземец, вроде уже начавший приходить в себя.
- Ну вот, это, оказывается, чертовски просто, - одобрительно пророкотал
Макналти, явно становясь все более и более высокого мнения о своих
лингвистических способностях. - Мах - голова, бья - да.
- Совсем необязательно, - возразил Эл. - Все зависит от того, как он
интерпретировал мои жесты. Например, "мах" может означать и голову, и
лицо, и череп, и человека, и волосы, и бога, и ум, и мысль, а может, и
инопланетянина или даже черный цвет. Если же он решил, что речь идет о
контрасте между моими черными волосами и его зелеными, то "мах" вполне
может означать "черный", в то время как "бья" будет значить уже не "да", а
"зеленый".
- Верно, я об этом как-то не подумал. - Капитан явно сник.
- Нам придется заниматься подобными вещами до тех пор, пока мы не
выясним точного значения, достаточного для составления простейших фраз. А
уже после этого значение слов будет достаточно легко установить по
контексту. Так что дайте мне хотя бы два-три дня.
- Что ж, валяй. И прошу тебя, ты уж постарайся, Эл! А то и впрямь,
нельзя ведь надеяться, что через пять минут после встречи мы уже будем
говорить с ним о чем хотим!
Уводя туземца в кают-компанию, Эл прихватил с собой Миншула и
Петерсена. Он решил, что одна голова - хорошо, а три - лучше. Тем более
что Миншул и Петерсен и так знали по несколько языков и свободно владели
идо, эсперанто, венерианским, высоким марсианским и низким марсианским, в
особенности здорово - низким. Только они из всех членов экипажа были в
состоянии дать достойный отпор этим маньякам от шахмат на их родном языке.
У себя в оружейной я нашел Сэма, который пришел, чтобы сдать то, что
брал. Я спросил у него:
- Ну как, Сэм, что вы там увидели из своей шлюпки?
- Не так уж и много. Мы слишком быстро вернулись. Успели пролететь
где-то около тысячи двухсот миль. И под нами все время был только лес, лес
и ничего, кроме леса. Разве что время от времени попадались полянки.
Правда, пару раз мы видели целые луга площадью с хорошее графство. Один из
них, самый большой, находился у длинного голубого озера. А еще мы видели
несколько рек и ручьев.
- А признаков цивилизации не попадалось?
- Никаких. - Он указал в сторону кают-компании, где Эл и его помощники
возились с аборигеном, пытаясь изучить его язык. - Такое впечатление, что
здесь должны быть более цивилизованные народы, но сверху их в любом случае
довольно трудно обнаружить. Все скрывает этот густой покров леса. Уилсон
сейчас проявляет отснятые пленки в надежде обнаружить на них нечто такое,
чего мы не заметили глазами. Но я сильно сомневаюсь, что его камера
запечатлела что-нибудь примечательное.
- Да о чем речь! - пожал я плечами. - Какие-то тысяча двести миль, да
еще в одном направлении, - это просто ерунда по сравнению с целым миром. С
тех пор как один парень всучил мне банку краски в полоску, меня на мякине
не проведешь.
- А что, полоска не вышла?
- Да нет, просто банку неправильно открыл, - ответил я.
В самый разгар нашей шутливой словесной дуэли меня вдруг осенила
сногсшибательная идея. Я вслед за Сэмом выскочил из оружейной и опрометью
бросился в радиорубку.
Стив Грегори с умным видом сидел у своих приборов и, как обычно, валял
дурака. Но я был уверен, что сейчас-то уж точно сражу его своей
сообразительностью наповал. Только Стив нацелил на меня свою мохнатую
бровь, как я выпалил:
- Слушай, а что, если прочесать все радиочастоты?
- А может, тебя самого сперва прочесать как следует? - нахмурившись,
сразу огрызнулся он.
- Мне это ни к чему - я перхотью не страдаю, - с достоинством отозвался
я. - Ты лучше вспомни те странные посвистывания и шум водопадов, которые
мы обнаружили в эфире на Механистрии. Так вот, если на этой кучке перегноя
и есть какие-нибудь высокоцивилизованные обитатели, они, вполне возможно,
тоже производят разные шумы. А если так, то ты легко их засечешь.
- Это точно. - Он на какое-то мгновение ухитрился удержать свои юркие
брови в неподвижном состоянии, но сразу все испортил тем, что начал
шевелить огромными ушами. - Но только если они действительно их
производят.
- Тогда почему бы тебе прямо сейчас не начать прочесывать эфир? Мы бы
хоть знали, есть тут цивилизация или нет. Чего ты тянешь?
- Послушай, - как-то подозрительно осторожно начал он, - а вот
излучатели у тебя в оружейной... они у тебя все вычищены, заряжены и
готовы к бою?
Я недоуменно уставился на него:
- А ты думал! Готовы, да еще как. Это же моя работа.
- Так вот: то твоя работа, а это - моя. - И он снова задвигал ушами. -
Ты опоздал примерно часа на четыре. Я прошерстил весь эфир сразу же после
посадки и не обнаружил ничего, кроме слабенького немодулированного шипения
на волне 12,3 метра. Это характерные помехи излучения Ригеля, да и шли они
явно из космоса. Неужели ты мог подумать, что я такой же раздолбай, как
наш змеерукий засоня Саг Фарн?
- Да нет, что ты. Извини, Стив... мне просто показалось, что это
отличная идея.
- Ничего, сержант, - дружелюбно отозвался он. - Просто каждый должен
заниматься своим делом, а не лезть в чужие. - Он начал рассеянно вертеть
ручки своих высокоточных радиоселекторов.
Вдруг из динамика раздался кашель, как будто кто-то прочищал горло,
сменившийся резкими звуками: "Пип-шш-уоп! Пип-пип-уоп!"
Нельзя было выбрать момента удачнее. Успокоившиеся ненадолго брови
нашего радиста сразу взбеленились, и могу поклясться, что на сей раз они
не только сразу улетели куда-то под самую шевелюру Стива, но и продолжали
ползти по его голове, перевалили через макушку, спустились по затылку и
исчезли на спине под воротничком.
- Морзе, - растерянно пробормотал он тоном обиженного ребенка.
- А я почему-то всегда думал, что Морзе пользуются только на Земле, а
не на других планетах, - заметил я. - Тем не менее раз ты считаешь, что
это азбука Морзе, значит, с легкостью сможешь прочесть-сообщение. - Тут
меня прервал новый шквал громких писков из динамика: "Пип-пиппер-пииуоп!"
- Нет, это не Морзе, - промямлил Стив, противореча сам себе. - Но это
искровые сигналы. - При этих словах он бы с удовольствием нахмурился, не
будь его брови так далеко на затылке, что их просто было слишком долго
возвращать на лоб. Одарив меня одним из самых скорбных, какие мне
когда-либо приходилось видеть, взглядов, он схватил блокнот и начал
записывать импульсы.
Мне еще предстояло - на всякий случай - проверить скафандры, зарядные
устройства скорострельной пушки и еще кое-что, поэтому я ушел, вернулся в
оружейную и принялся за дело. Когда стемнело, Стив все еще сидел за столом
у себя в радиорубке. Эл и его ребята по-прежнему возились с аборигеном, но
вскоре случилось непредвиденное.
Солнце село, и даже его последние вечерние зеленоватые лучи начали
исчезать за горизонтом. На лес и поляну, где лежал наш корабль, опустился
бархатный полог ночи. Я как раз шел по коридору на камбуз и не успел дойти
до кают-компании, как вдруг ее дверь распахнулась и оттуда пулей вылетел
зеленый туземец. Лицо его выражало беспредельное отчаяние, а ноги мелькали
так быстро, будто он рвался к финишной ленточке, на которую какой-то
остряк прилепил целую тысячу международных кредитов.
Не успел я схватить беглеца, как из кают-компании донесся крик Миншула.
Наш зеленый друг извивался как угорь, пытался кусаться и даже сделал мне
неуклюжую подсечку. От его шершавого грубого тела исходил слабый
ананасово-коричный аромат.
Тут из кают-компании выскочили остальные, выхватили у меня туземца и
начали успокаивающе ему что-то говорить. Наконец он немного затих и
расслабился. Уставившись вороватыми глазками на Эла Стора, он стал что-то
чирикать, ожесточенно размахивая руками, напомнившими мне при этом ветки
того коварного липучего дерева. Элу все же удалось что-то втолковать ему
довольно связно, хотя и с запинками. Похоже, за это время им удалось
набраться слов достаточно для хоть какого-то, пусть и не полного
взаимопонимания. Одним словом, худо ли бедно, но конфликт был улажен.
Наконец Эл сказал Петерсену:
- Знаешь, скажи-ка ты капитану, что я хочу отпустить Калу.
Петерсен тут же умчался, но уже через минуту вернулся обратно.
Он говорит, делай так, как считаешь нужным.
- Отлично. - Эл довел аборигена до шлюза, показал на открытый люк и
что-то сказал. Зеленому два раза повторять было не нужно - он с места
ласточкой нырнул вниз. Похоже, кто-то одолжил ему свою набедренную повязку
и он боялся опоздать вернуть ее, поскольку шуршание его ног, бегущих по
траве, сливалось в один сплошной шорох, как у человека, который ни в коем
случае не может терять ни секунды. Эл все еще стоял в шлюзе и смотрел ему
вслед горящими глазами.
- А чего это ты решил выпустить птичку из клетки, Эл?
Повернувшись ко мне, он ответил:
- Я пытался убедить его вернуться завтра утром на рассвете. Может, он
вернется, а может, и нет... Посмотрим. Времени у нас было не так уж много,
и вытянуть нам из него ничего особенного не удалось, но мы успели понять,
что язык их чрезвычайно прост. Его зовут Кала, и он из племени Ка. Все его
соплеменники носят имена, начинающиеся на "Ка". Например: Кали, Кану или
Кахир.
- Вроде как марсиане с их Кли, Лейдами и Сагами.
- Вот-вот, - согласился он, невзирая на то, что марсианам могло бы и не
понравиться сравнение их цивилизации с примитивными зелеными аборигенами.
- А еще он рассказал, что у каждого члена их племени есть свое дерево.
Я не совсем понимаю, что он хотел этим сказать, но из его объяснений
выходило, что жизнь каждого из них каким-то таинственным образом связана с
деревом, на котором они должны проводить каждую ночь. Непременно. Я
пытался удержать его, но он так рвался уйти, что мне стало его жалко. Он
был готов скорее умереть, чем провести ночь вдали от своего дерева.
- Чушь какая-то. - Я улыбнулся от внезапно пришедшей мне в голову
мысли. - А должно быть, еще большей чушью это показалось бы Джепсону.
Эл по-прежнему смотрел куда-то в непроглядную тьму, откуда плыли
странные ночные запахи и доносились все те же глухие удары, напоминавшие
барабанный бой.
- А еще мы узнали, что во тьме обитают какие-то существа, гораздо более
могущественные, чем Ка. У них необычайно сильный гамиш.
- Что-что? - переспросил я.
- Сильный гамиш, - повторил он. - Это слово меня просто убивает. Он
повторял его снова и снова. Например, он сказал, что у "Марафона" очень
сильный гамиш. У меня и у Кли Янга - тоже. А вот у капитана Макналти, по
его словам, гамиш так себе. У самих же Ка его и вовсе нет.
- Так это нечто, чего он боится?
- Не совсем. Это скорее благоговение, чем страх. Насколько я смог
понять, гамишем изобилует все удивительное или уникальное. У просто не
совсем обычных гамиша поменьше. А во всем заурядном гамиша нет ни капли.
- Неплохой пример трудностей взаимопонимания. Получается, что
договориться вовсе не так просто, как кажется начальству там на Земле.
- Да, это верно. - Сверкающие глаза Эла переместились на Армстронга,
который стоял возле шлюза, облокотившись на пушку. - Сейчас твоя вахта?
- До полуночи - моя, а потом заступает Келли.
Назначать Келли нести вахту у пушки показалось мне довольно глупым.
Этот с головы до ног покрытый татуировками тип никогда не расставался с
четырехфутовым гаечным ключом и в любой критической ситуации предпочитал
пускать в ход именно указанный инструмент, а вовсе не какую-то там
новомодную скорострельную восьмиствольную пушку или игольный излучатель.
Ходили слухи, что он даже во время венчания не выпускал из рук ненаглядную
железку и будто его жена пыталась развестись с ним на том основании, что
вышеозначенный предмет действует ей на нервы. Лично же я считал, что Келли
- это просто неандерталец, которого волею судеб занесло не в то время.
- Ладно, лучше не будем рисковать и задраим люк, - решил Эл. - Черт с
ним, со свежим воздухом.
Это было типично для него, и именно из-за таких вот вещей он всегда и
казался самым настоящим человеком. Сейчас он упомянул свежий воздух так,
будто сам его употреблял. Но то, как обыденно это в его устах звучало,
заставляло забыть о том, что с того самого дня, когда старый Кнуд Йохансен
поставил его на ноги и включил, он не сделал ни вздоха.
- Пожалуй, пора закрывать. - С этими словами он повернулся спиной к
царящему снаружи мраку и двинулся обратно в корабль.
В этот момент откуда-то снизу послышался певучий голос:
- Ноу байдерс!
Эл остановился как вкопанный. Прямо под люком послышался топот ног.
Затем в шлюз влетело что-то круглое и блестящее, пролетело над левым
плечом Эла и разбилось о пушку. При этом на пол выплеснулась золотистая и
очень летучая жидкость, которая почти мгновенно испарилась. Эл мгновенно
обернулся и стал вглядываться в темноту. Удивленный Армстронг отскочил к
стене и протянул руку к кнопке тревоги. Но до кнопки он так и не
дотянулся. Внезапно замерев, он начал сползать вниз по стене и растянулся
на полу, будто его оглушили чем-то тяжелым.
Выхватив излучатель, я начал осторожно продвигаться вперед - туда, где
на фоне темноты маячила могучая фигура Эла. Конечно, это было ошибкой с
моей стороны: сначала все же следовало нажать эту дурацкую кнопку. Стоило
мне сделать всего три шага, и ядовитая дрянь из разбившегося шара
шарахнула меня по мозгам точно так же, как и Армстронга. Очертания фигуры
Эла вдруг расплылись у меня перед глазами, подобно мыльному пузырю,
становясь все больше и больше, наконец пузырь лопнул, я рухнул навзничь, и
перед глазами у меня все померкло.
Даже не знаю, сколько я так пролежал, потому что, когда я открыл глаза,
в голове у меня сохранились смутные воспоминания о какой-то суете, криках
и топоте ног вблизи моего неподвижного тела. Похоже, пока я валялся в
беспамятстве, вокруг что-то происходило. Я лежал на влажной от ночной росы
траве. Совсем неподалеку виднелась опушка барабанящего леса, а с ночного
неба на меня равнодушно взирали звезды. Я был спеленут, как египетская
мумия. С одной стороны от меня лежала мумия Джепсон, а с другой - мумия
Армстронг. Дальше лежало еще несколько человек, обездвиженных таким же
способом.
В трехстах или четырехстах ярдах от нас ночную тишину то и дело
взрывали звуки сердитых голосов: смесь земных ругательств и непривычно
певучих фраз аборигенов. Как раз в той стороне находился "Марафон", но его
самого в темноте видно не было, а выделялось только освещенное отверстие
люка. Светлое пятно то и дело мигало, - видимо, там происходила какая-то
возня. Раз или два свет ненадолго вообще заслоняли чьи-то очень широкие
спины.
Джепсон преспокойно храпел, будто отдыхал воскресным полднем у родных
пенат, зато Армстронг уже полностью пришел в себя и понял, что
единственным его свободным органом остался рот. Он сразу решил
использовать и его, и вернувшееся сознание. Подкатившись к Блейну, он
начал зубами развязывать его путы. Из темноты к нему тут же приблизилась
тень, похожая на человеческую, и резко взмахнула над ним рукой.
Армстронг снова затих. К этому времени мои глаза уже достаточно
привыкли к темноте, и я различил неподалеку еще несколько фигур, почти
незаметных из-за темноты. После этого я успокоился, решил, что пока лучше
побыть паинькой, и продолжал лежать неподвижно, недобрыми словами поминая
про себя Макналти, "Марафон", старика Флетнера, который придумал этот
корабль, а заодно и всех тех идиотов, которые поддержали его и морально, и
материально.
Меня и раньше частенько преследовало чувство, что все они рано или
поздно сведут меня в могилу, а теперь были все основания считать, что
нехорошие предчувствия сбываются.
Где-то глубоко в моем сознании тоненький сварливый голосок вдруг
пропищал: "Слышь, сержант, а помнишь - ты обещал своей матушке больше не
ругаться? Помнишь, как ты однажды получил от венерианского гуппи в обмен
на банку сгущенки самоцветный опал величиной с башенные часы? Так что
лучше покайся, сержант, пока еще есть время!"
Так я лежал и пытался припомнить все дурные поступки, которые
когда-либо совершал. А тем временем там, у корабля, где мелькал то и дело
свет, голоса аборигенов становились все громче и громче, а голоса наших в
конце концов затихли. То и дело слышалось, как там разбивается что-то
хрупкое.
Появилось еще несколько смутных фигур, которые принесли еще несколько
значит, и в скорости. Наконец мне пришлось прекратить преследование, так
как я окончательно запыхался. Мы уже собирались подняться на борт и
доложить капитану обо всем, что с нами случилось, но проклятое дерево
снова начало хлопать ветками. Нам даже издали было прекрасно видно, как со
свистом хлещут по воздуху большущие листья. Стоя у самого входа в шлюз, мы
обернулись и с удивлением воззрились на это. И тут заговорил Эл Стор,
причем в голосе его явственно слышались металлические нотки: - Где Кли
Янг?
Никто из нас этого не знал. Я начал припоминать все случившееся и
понял, что, когда мы тащили Джепсона домой, Кли Янга с нами не было.
Последний раз я видел его, еще стоя под деревом, и у меня бегали по спине
мурашки при виде того, как он двумя глазами одновременно разглядывает две
разные ветки.
Армстронг нырнул в корабль и вскоре вернулся с известием, что на
корабле Кли Янга нет абсолютно точно.
Молодой Уилсон, глаза которого еще были выпучены почти так же, как у
пропавшего марсианина, заявил, что он вообще не помнит, чтобы Кли Янг
выходил вместе с нами из леса. После этих слов мы выхватили излучатели и
на всех парах помчались обратно к треклятому дереву. Оно не переставало
махать крыльями так, будто к земле эту сумасшедшую птицу привязывали
только корни. Добежав до чудовищного дерева, мы начали обходить его по
периметру, стараясь не оказываться в пределах досягаемости ожесточенно
хлопающих листьев и пытаясь взглядом отыскать прилипшего к одному из них
марсианина. Но его там не было.
Наконец мы обнаружили его на стволе на высоте приблизительно сорока
футов. Пятью могучими щупальцами он крепко держался за ствол, а другими
пятью крепко сжимал зеленого аборигена. Пленник бился в объятиях
марсианина, тщетно пытаясь вырваться, и непрерывно что-то визгливо кричал.
Кли Янг начал осторожно спускаться вниз. То, как он двигался и
выглядел, делало его ужасно похожим на какой-то невероятный гибрид
университетского профессора и морского осьминога. Абориген же с
вытаращенными от ужаса глазами бессильно колотил марсианина по шлему
дыхательного аппарата. Кли полностью игнорировал недружественное поведение
зеленого туземца и спустился наконец к той ветке, которая добралась до
Джепсона. Покрепче ухватив свою жертву, марсианин осторожно пополз вдоль
ветки и добрался до ее конца, где отсутствовал лист. Здесь его и аборигена
ветка стала мотать вверх и вниз с амплитудой футов в двадцать. Рассчитав
маневр до секунды, Кли Янг отцепился от ветки, когда та опустилась почти
до самой земли, и тут же скользнул прочь из-под кроны, чтобы его не
зацепила ни одна из других. С опушки леса вдруг донесся певучий вой, и
что-то похожее на кокосовый орех, пролетев по воздуху, упало и разбилось
под ногами у Дрейка. Странный снаряд был хрупким, как пустая яичная
скорлупа, внутри оказался белым и, похоже, совершенно пустым.
Не обращая ни малейшего внимания ни на вой, ни на бомбу, которая вовсе
не была бомбой, Кли Янг потащил своего все еще пытающегося вырваться
пленника прямо к "Марафону".
Дрейк удивленно отшатнулся, затем с любопытством нагнулся над "кокосом"
(или как его назвать?) и презрительно пнул расколовшуюся при падении
скорлупу носком сапога. В тот же самый момент что-то невидимое, вылетевшее
из осколков, валяющихся у его ног, набросилось на него, он судорожно
втянул щеки, закатил глаза и отступил назад. Затем его стошнило, причем
так сильно, что он чуть не упал. У нас хватило ума не пытаться выяснять, в
чем дело, а схватить его в охапку и помчаться следом за Кли Янгом. Всю
дорогу его тошнило, и рвота утихла, только когда мы наконец добрались до
покатого борта "Марафона".
- Боже милостивый! - наконец выдавил он, потирая живот. - Какая мерзкая
вонь! По сравнению с этим скунс - роза животного мира! - Он вытер губы. -
У меня желудок просто наизнанку вывернулся.
Мы отправились к Кли Янгу, пленника которого уже посадили за
примирительную трапезу. Стягивая шлем, Кли Янг сказал:
- На это дерево взобраться оказалось совсем не так уж и трудно. Оно,
конечно, пыталось схватить меня, но, как выяснилось, ветки не могут
дотянуться до ствола. - Он недовольно фыркнул и потер свое плоское лицо
уроженца Красной Планеты гибким кончиком огромного щупальца. - Ума не
приложу, как это вы, примитивные двуногие, можете постоянно хлебать суп,
который называете воздухом. Да в нем хоть плавай!
- Слушай, Кли, а где же ты нашел зеленого? - спросил Бренанд.
- Он притаился на стволе в сорока футах от земли. Там в коре оказалось
углубление, где он спрятался. Я и заметил-то его почти случайно, когда
подобрался чересчур близко и ой начал дергаться, боясь, что я его
обнаружу. - Марсианин поднял свой шлем. - Поистине замечательный пример
естественной маскировки. - Продолжая одним глазом взирать на шлем, второй
он устремил на любопытного Бренанда и сделал недовольный жест щупальцем: -
А как насчет того, чтобы хоть где-нибудь откачать воздух и позволить
представителям высшей формы разумной жизни хоть какое-то время провести в
покое и с удобствами?
- Ладно, так и быть, откачаем воздух из правого шлюза, - пообещал
Бренанд. - И не больно-то выпендривайся, ты, жалкая карикатура на
резинового паука.
- Ха! - с большим достоинством ответствовал Кли Янг. - Кто, по-твоему,
придумал шахматы, но до сих пор с трудом отличает черную пешку от белой?
Кто не в состоянии даже камешки побросать без того, чтобы не вляпаться во
что-нибудь этакое? - С этим презрительным замечанием по поводу земной
несостоятельности он снова нахлобучил шлем и знаком попросил меня откачать
в нем воздух, что я и сделал. - Благодарю! - глухо донесся его голос из-за
диафрагмы шлема. Теперь следовало побольше узнать о нашем зеленом госте.
Капитан Макналти беседовал с аборигеном лично. Босс величественно
восседал за своим металлическим столом и взирал на хрупкого туземца
взглядом, в котором было поровну высокомерия и добродушия. Туземец стоял
перед ним и то и дело испуганно зыркал своими черными глазенками по
сторонам. Теперь, вблизи, я разглядел на нем набедренную повязку, цветом
почти не отличающуюся от кожи. Спина его казалась чуть темнее, чем грудь и
живот, а кожа на ней выглядела гораздо грубее, более пористой и напоминала
кору дерева, на котором он пытался от нас спрятаться.
Даже набедренная повязка сзади оказалась гораздо темнее, чем спереди.
Ноги у него были широкими и босыми, а на пальцах ног имелось по два
сустава почти такой же длины, что и пальцы рук. Одежды у него, кроме
набедренной повязки, никакой не было, как, впрочем, и оружия. Но
наибольший интерес у присутствующих, конечно, вызывала своеобразная
хризантема у него на груди.
- Его накормили? - заботливо спросил капитан.
- Ему предлагали поесть, - ответил Эл. - Но он отказался. Даже не
прикоснулся к пище.
Насколько я понимаю, единственное, чего ему хочется, - это вернуться
обратно на дерево.
- Хм-м-м-м, - проворчал Макналти. - Всему свое время. - И, снова
напустив на себя вид добродушного дядюшки, он спросил у туземца: - Как
тебя зовут?
Видимо, по интонации капитана поняв, что ему задали вопрос, зеленый
абориген замахал руками и возбужденно зачирикал на непонятном языке. Он
говорил и говорил, то и дело подкрепляя свои слова очень выразительными,
но совершенно непонятными нам жестами. Язык был довольно благозвучным, а
голос певучим.
- Понятно, - пробормотал Макналти, когда поток непонятных слов наконец
иссяк. Он вопросительно взглянул на Эла Стора: - Как ты считаешь, этот
парень не может быть телепатом, вроде тех омаров?
- Более чем сомнительно. По уровню развития я бы поставил его где-то в
один ряд с конголезскими пигмеями, а может, и ниже. У него даже
примитивного копья нет, не говоря уже о луке со стрелами или духовой
трубке.
- Думаю, ты прав. Мне тоже показалось, что он не больно-то разумен. -
По-прежнему сохраняя отечески-покровительственный вид, Макналти продолжал:
- В любом случае мы пока друг друга не понимаем, и нам, видимо, придется
каким-то образом решить проблему языкового барьера. Посадим нашего лучшего
лингвиста: пусть осваивает язык этого парня и потихоньку учит его основам
нашего.
- Позвольте, я попробую, - предложил Эл. - Худо ли бедно, но у меня
перед всеми остальными есть одно преимущество - электронная память.
Он приблизился к зеленому туземцу, бесшумно неся свое могучее,
идеальных пропорций тело на толстенных эластичных подошвах. Похоже,
туземцу пришлось не по душе то, как тихо Эл к нему подошел, да и его
сверкающие глаза тоже. Он попятился и прижался спиной к стене, снова шаря
глазами по сторонам в поисках возможного пути для бегства.
Эл, заметив его испуг, остановился и хлопнул себя по голове могучей
ручищей так, что мне этот хлопок наверняка размозжил бы череп.
- Голова, - сказал он. Потом он еще с полдюжины раз повторил движение,
каждый раз приговаривая: - Голова, голова!
Уж настолько-то глупым зеленый быть просто не мог: он наконец понял,
чего от него добиваются, и чирикнул:
- Мах!
Снова коснувшись своей головы, Эл спросил:
- Мах?
- Бья! - отозвался туземец, вроде уже начавший приходить в себя.
- Ну вот, это, оказывается, чертовски просто, - одобрительно пророкотал
Макналти, явно становясь все более и более высокого мнения о своих
лингвистических способностях. - Мах - голова, бья - да.
- Совсем необязательно, - возразил Эл. - Все зависит от того, как он
интерпретировал мои жесты. Например, "мах" может означать и голову, и
лицо, и череп, и человека, и волосы, и бога, и ум, и мысль, а может, и
инопланетянина или даже черный цвет. Если же он решил, что речь идет о
контрасте между моими черными волосами и его зелеными, то "мах" вполне
может означать "черный", в то время как "бья" будет значить уже не "да", а
"зеленый".
- Верно, я об этом как-то не подумал. - Капитан явно сник.
- Нам придется заниматься подобными вещами до тех пор, пока мы не
выясним точного значения, достаточного для составления простейших фраз. А
уже после этого значение слов будет достаточно легко установить по
контексту. Так что дайте мне хотя бы два-три дня.
- Что ж, валяй. И прошу тебя, ты уж постарайся, Эл! А то и впрямь,
нельзя ведь надеяться, что через пять минут после встречи мы уже будем
говорить с ним о чем хотим!
Уводя туземца в кают-компанию, Эл прихватил с собой Миншула и
Петерсена. Он решил, что одна голова - хорошо, а три - лучше. Тем более
что Миншул и Петерсен и так знали по несколько языков и свободно владели
идо, эсперанто, венерианским, высоким марсианским и низким марсианским, в
особенности здорово - низким. Только они из всех членов экипажа были в
состоянии дать достойный отпор этим маньякам от шахмат на их родном языке.
У себя в оружейной я нашел Сэма, который пришел, чтобы сдать то, что
брал. Я спросил у него:
- Ну как, Сэм, что вы там увидели из своей шлюпки?
- Не так уж и много. Мы слишком быстро вернулись. Успели пролететь
где-то около тысячи двухсот миль. И под нами все время был только лес, лес
и ничего, кроме леса. Разве что время от времени попадались полянки.
Правда, пару раз мы видели целые луга площадью с хорошее графство. Один из
них, самый большой, находился у длинного голубого озера. А еще мы видели
несколько рек и ручьев.
- А признаков цивилизации не попадалось?
- Никаких. - Он указал в сторону кают-компании, где Эл и его помощники
возились с аборигеном, пытаясь изучить его язык. - Такое впечатление, что
здесь должны быть более цивилизованные народы, но сверху их в любом случае
довольно трудно обнаружить. Все скрывает этот густой покров леса. Уилсон
сейчас проявляет отснятые пленки в надежде обнаружить на них нечто такое,
чего мы не заметили глазами. Но я сильно сомневаюсь, что его камера
запечатлела что-нибудь примечательное.
- Да о чем речь! - пожал я плечами. - Какие-то тысяча двести миль, да
еще в одном направлении, - это просто ерунда по сравнению с целым миром. С
тех пор как один парень всучил мне банку краски в полоску, меня на мякине
не проведешь.
- А что, полоска не вышла?
- Да нет, просто банку неправильно открыл, - ответил я.
В самый разгар нашей шутливой словесной дуэли меня вдруг осенила
сногсшибательная идея. Я вслед за Сэмом выскочил из оружейной и опрометью
бросился в радиорубку.
Стив Грегори с умным видом сидел у своих приборов и, как обычно, валял
дурака. Но я был уверен, что сейчас-то уж точно сражу его своей
сообразительностью наповал. Только Стив нацелил на меня свою мохнатую
бровь, как я выпалил:
- Слушай, а что, если прочесать все радиочастоты?
- А может, тебя самого сперва прочесать как следует? - нахмурившись,
сразу огрызнулся он.
- Мне это ни к чему - я перхотью не страдаю, - с достоинством отозвался
я. - Ты лучше вспомни те странные посвистывания и шум водопадов, которые
мы обнаружили в эфире на Механистрии. Так вот, если на этой кучке перегноя
и есть какие-нибудь высокоцивилизованные обитатели, они, вполне возможно,
тоже производят разные шумы. А если так, то ты легко их засечешь.
- Это точно. - Он на какое-то мгновение ухитрился удержать свои юркие
брови в неподвижном состоянии, но сразу все испортил тем, что начал
шевелить огромными ушами. - Но только если они действительно их
производят.
- Тогда почему бы тебе прямо сейчас не начать прочесывать эфир? Мы бы
хоть знали, есть тут цивилизация или нет. Чего ты тянешь?
- Послушай, - как-то подозрительно осторожно начал он, - а вот
излучатели у тебя в оружейной... они у тебя все вычищены, заряжены и
готовы к бою?
Я недоуменно уставился на него:
- А ты думал! Готовы, да еще как. Это же моя работа.
- Так вот: то твоя работа, а это - моя. - И он снова задвигал ушами. -
Ты опоздал примерно часа на четыре. Я прошерстил весь эфир сразу же после
посадки и не обнаружил ничего, кроме слабенького немодулированного шипения
на волне 12,3 метра. Это характерные помехи излучения Ригеля, да и шли они
явно из космоса. Неужели ты мог подумать, что я такой же раздолбай, как
наш змеерукий засоня Саг Фарн?
- Да нет, что ты. Извини, Стив... мне просто показалось, что это
отличная идея.
- Ничего, сержант, - дружелюбно отозвался он. - Просто каждый должен
заниматься своим делом, а не лезть в чужие. - Он начал рассеянно вертеть
ручки своих высокоточных радиоселекторов.
Вдруг из динамика раздался кашель, как будто кто-то прочищал горло,
сменившийся резкими звуками: "Пип-шш-уоп! Пип-пип-уоп!"
Нельзя было выбрать момента удачнее. Успокоившиеся ненадолго брови
нашего радиста сразу взбеленились, и могу поклясться, что на сей раз они
не только сразу улетели куда-то под самую шевелюру Стива, но и продолжали
ползти по его голове, перевалили через макушку, спустились по затылку и
исчезли на спине под воротничком.
- Морзе, - растерянно пробормотал он тоном обиженного ребенка.
- А я почему-то всегда думал, что Морзе пользуются только на Земле, а
не на других планетах, - заметил я. - Тем не менее раз ты считаешь, что
это азбука Морзе, значит, с легкостью сможешь прочесть-сообщение. - Тут
меня прервал новый шквал громких писков из динамика: "Пип-пиппер-пииуоп!"
- Нет, это не Морзе, - промямлил Стив, противореча сам себе. - Но это
искровые сигналы. - При этих словах он бы с удовольствием нахмурился, не
будь его брови так далеко на затылке, что их просто было слишком долго
возвращать на лоб. Одарив меня одним из самых скорбных, какие мне
когда-либо приходилось видеть, взглядов, он схватил блокнот и начал
записывать импульсы.
Мне еще предстояло - на всякий случай - проверить скафандры, зарядные
устройства скорострельной пушки и еще кое-что, поэтому я ушел, вернулся в
оружейную и принялся за дело. Когда стемнело, Стив все еще сидел за столом
у себя в радиорубке. Эл и его ребята по-прежнему возились с аборигеном, но
вскоре случилось непредвиденное.
Солнце село, и даже его последние вечерние зеленоватые лучи начали
исчезать за горизонтом. На лес и поляну, где лежал наш корабль, опустился
бархатный полог ночи. Я как раз шел по коридору на камбуз и не успел дойти
до кают-компании, как вдруг ее дверь распахнулась и оттуда пулей вылетел
зеленый туземец. Лицо его выражало беспредельное отчаяние, а ноги мелькали
так быстро, будто он рвался к финишной ленточке, на которую какой-то
остряк прилепил целую тысячу международных кредитов.
Не успел я схватить беглеца, как из кают-компании донесся крик Миншула.
Наш зеленый друг извивался как угорь, пытался кусаться и даже сделал мне
неуклюжую подсечку. От его шершавого грубого тела исходил слабый
ананасово-коричный аромат.
Тут из кают-компании выскочили остальные, выхватили у меня туземца и
начали успокаивающе ему что-то говорить. Наконец он немного затих и
расслабился. Уставившись вороватыми глазками на Эла Стора, он стал что-то
чирикать, ожесточенно размахивая руками, напомнившими мне при этом ветки
того коварного липучего дерева. Элу все же удалось что-то втолковать ему
довольно связно, хотя и с запинками. Похоже, за это время им удалось
набраться слов достаточно для хоть какого-то, пусть и не полного
взаимопонимания. Одним словом, худо ли бедно, но конфликт был улажен.
Наконец Эл сказал Петерсену:
- Знаешь, скажи-ка ты капитану, что я хочу отпустить Калу.
Петерсен тут же умчался, но уже через минуту вернулся обратно.
Он говорит, делай так, как считаешь нужным.
- Отлично. - Эл довел аборигена до шлюза, показал на открытый люк и
что-то сказал. Зеленому два раза повторять было не нужно - он с места
ласточкой нырнул вниз. Похоже, кто-то одолжил ему свою набедренную повязку
и он боялся опоздать вернуть ее, поскольку шуршание его ног, бегущих по
траве, сливалось в один сплошной шорох, как у человека, который ни в коем
случае не может терять ни секунды. Эл все еще стоял в шлюзе и смотрел ему
вслед горящими глазами.
- А чего это ты решил выпустить птичку из клетки, Эл?
Повернувшись ко мне, он ответил:
- Я пытался убедить его вернуться завтра утром на рассвете. Может, он
вернется, а может, и нет... Посмотрим. Времени у нас было не так уж много,
и вытянуть нам из него ничего особенного не удалось, но мы успели понять,
что язык их чрезвычайно прост. Его зовут Кала, и он из племени Ка. Все его
соплеменники носят имена, начинающиеся на "Ка". Например: Кали, Кану или
Кахир.
- Вроде как марсиане с их Кли, Лейдами и Сагами.
- Вот-вот, - согласился он, невзирая на то, что марсианам могло бы и не
понравиться сравнение их цивилизации с примитивными зелеными аборигенами.
- А еще он рассказал, что у каждого члена их племени есть свое дерево.
Я не совсем понимаю, что он хотел этим сказать, но из его объяснений
выходило, что жизнь каждого из них каким-то таинственным образом связана с
деревом, на котором они должны проводить каждую ночь. Непременно. Я
пытался удержать его, но он так рвался уйти, что мне стало его жалко. Он
был готов скорее умереть, чем провести ночь вдали от своего дерева.
- Чушь какая-то. - Я улыбнулся от внезапно пришедшей мне в голову
мысли. - А должно быть, еще большей чушью это показалось бы Джепсону.
Эл по-прежнему смотрел куда-то в непроглядную тьму, откуда плыли
странные ночные запахи и доносились все те же глухие удары, напоминавшие
барабанный бой.
- А еще мы узнали, что во тьме обитают какие-то существа, гораздо более
могущественные, чем Ка. У них необычайно сильный гамиш.
- Что-что? - переспросил я.
- Сильный гамиш, - повторил он. - Это слово меня просто убивает. Он
повторял его снова и снова. Например, он сказал, что у "Марафона" очень
сильный гамиш. У меня и у Кли Янга - тоже. А вот у капитана Макналти, по
его словам, гамиш так себе. У самих же Ка его и вовсе нет.
- Так это нечто, чего он боится?
- Не совсем. Это скорее благоговение, чем страх. Насколько я смог
понять, гамишем изобилует все удивительное или уникальное. У просто не
совсем обычных гамиша поменьше. А во всем заурядном гамиша нет ни капли.
- Неплохой пример трудностей взаимопонимания. Получается, что
договориться вовсе не так просто, как кажется начальству там на Земле.
- Да, это верно. - Сверкающие глаза Эла переместились на Армстронга,
который стоял возле шлюза, облокотившись на пушку. - Сейчас твоя вахта?
- До полуночи - моя, а потом заступает Келли.
Назначать Келли нести вахту у пушки показалось мне довольно глупым.
Этот с головы до ног покрытый татуировками тип никогда не расставался с
четырехфутовым гаечным ключом и в любой критической ситуации предпочитал
пускать в ход именно указанный инструмент, а вовсе не какую-то там
новомодную скорострельную восьмиствольную пушку или игольный излучатель.
Ходили слухи, что он даже во время венчания не выпускал из рук ненаглядную
железку и будто его жена пыталась развестись с ним на том основании, что
вышеозначенный предмет действует ей на нервы. Лично же я считал, что Келли
- это просто неандерталец, которого волею судеб занесло не в то время.
- Ладно, лучше не будем рисковать и задраим люк, - решил Эл. - Черт с
ним, со свежим воздухом.
Это было типично для него, и именно из-за таких вот вещей он всегда и
казался самым настоящим человеком. Сейчас он упомянул свежий воздух так,
будто сам его употреблял. Но то, как обыденно это в его устах звучало,
заставляло забыть о том, что с того самого дня, когда старый Кнуд Йохансен
поставил его на ноги и включил, он не сделал ни вздоха.
- Пожалуй, пора закрывать. - С этими словами он повернулся спиной к
царящему снаружи мраку и двинулся обратно в корабль.
В этот момент откуда-то снизу послышался певучий голос:
- Ноу байдерс!
Эл остановился как вкопанный. Прямо под люком послышался топот ног.
Затем в шлюз влетело что-то круглое и блестящее, пролетело над левым
плечом Эла и разбилось о пушку. При этом на пол выплеснулась золотистая и
очень летучая жидкость, которая почти мгновенно испарилась. Эл мгновенно
обернулся и стал вглядываться в темноту. Удивленный Армстронг отскочил к
стене и протянул руку к кнопке тревоги. Но до кнопки он так и не
дотянулся. Внезапно замерев, он начал сползать вниз по стене и растянулся
на полу, будто его оглушили чем-то тяжелым.
Выхватив излучатель, я начал осторожно продвигаться вперед - туда, где
на фоне темноты маячила могучая фигура Эла. Конечно, это было ошибкой с
моей стороны: сначала все же следовало нажать эту дурацкую кнопку. Стоило
мне сделать всего три шага, и ядовитая дрянь из разбившегося шара
шарахнула меня по мозгам точно так же, как и Армстронга. Очертания фигуры
Эла вдруг расплылись у меня перед глазами, подобно мыльному пузырю,
становясь все больше и больше, наконец пузырь лопнул, я рухнул навзничь, и
перед глазами у меня все померкло.
Даже не знаю, сколько я так пролежал, потому что, когда я открыл глаза,
в голове у меня сохранились смутные воспоминания о какой-то суете, криках
и топоте ног вблизи моего неподвижного тела. Похоже, пока я валялся в
беспамятстве, вокруг что-то происходило. Я лежал на влажной от ночной росы
траве. Совсем неподалеку виднелась опушка барабанящего леса, а с ночного
неба на меня равнодушно взирали звезды. Я был спеленут, как египетская
мумия. С одной стороны от меня лежала мумия Джепсон, а с другой - мумия
Армстронг. Дальше лежало еще несколько человек, обездвиженных таким же
способом.
В трехстах или четырехстах ярдах от нас ночную тишину то и дело
взрывали звуки сердитых голосов: смесь земных ругательств и непривычно
певучих фраз аборигенов. Как раз в той стороне находился "Марафон", но его
самого в темноте видно не было, а выделялось только освещенное отверстие
люка. Светлое пятно то и дело мигало, - видимо, там происходила какая-то
возня. Раз или два свет ненадолго вообще заслоняли чьи-то очень широкие
спины.
Джепсон преспокойно храпел, будто отдыхал воскресным полднем у родных
пенат, зато Армстронг уже полностью пришел в себя и понял, что
единственным его свободным органом остался рот. Он сразу решил
использовать и его, и вернувшееся сознание. Подкатившись к Блейну, он
начал зубами развязывать его путы. Из темноты к нему тут же приблизилась
тень, похожая на человеческую, и резко взмахнула над ним рукой.
Армстронг снова затих. К этому времени мои глаза уже достаточно
привыкли к темноте, и я различил неподалеку еще несколько фигур, почти
незаметных из-за темноты. После этого я успокоился, решил, что пока лучше
побыть паинькой, и продолжал лежать неподвижно, недобрыми словами поминая
про себя Макналти, "Марафон", старика Флетнера, который придумал этот
корабль, а заодно и всех тех идиотов, которые поддержали его и морально, и
материально.
Меня и раньше частенько преследовало чувство, что все они рано или
поздно сведут меня в могилу, а теперь были все основания считать, что
нехорошие предчувствия сбываются.
Где-то глубоко в моем сознании тоненький сварливый голосок вдруг
пропищал: "Слышь, сержант, а помнишь - ты обещал своей матушке больше не
ругаться? Помнишь, как ты однажды получил от венерианского гуппи в обмен
на банку сгущенки самоцветный опал величиной с башенные часы? Так что
лучше покайся, сержант, пока еще есть время!"
Так я лежал и пытался припомнить все дурные поступки, которые
когда-либо совершал. А тем временем там, у корабля, где мелькал то и дело
свет, голоса аборигенов становились все громче и громче, а голоса наших в
конце концов затихли. То и дело слышалось, как там разбивается что-то
хрупкое.
Появилось еще несколько смутных фигур, которые принесли еще несколько