Страница:
Доброжелательной! Господи! У Дайена заныло сердце. Он всегда посмеивался, когда говорили, что Эрос, мол, пронзает мужчину стрелами любви, но теперь он понял, что это значит. Он ничуть не удивился бы, если бы увидел сейчас торчащую из его груди стрелу.
— Я оскорбила тебя? — спросила девушка, неверно истолковав его молчание.
— Нет, нет, — ответил Дайен, потом покачал головой и посмотрел на нее сквозь гущу рыжих волос, упавших со лба на глаза. — Юноша-король звучит не очень лестно, верно?
— Я не уверена, что мой отец прав, — констатировала девушка, оценивающе глядя на него. — Мне ты кажешься мужчиной.
Дайену хотелось завыть, начать скакать по лесу, разжечь костер, потерев друг о друга сухие палки, поймать какого-нибудь огромного зверя и бросить к ее ногам. Но, глядя на нее, он понял, что она-то куда ловчее отловит зверя и разведет костер…
Он ничего не ответил ей, потому что не мог найти слова, этот пристальный взгляд золотистых глаз пронзил его насквозь. Он подобрал куртку, пропахшую рыбой, и отдал ее девушке.
— Возьмите, — сказал он, глядя на ее смуглые голые руки, — лучше вы ее наденьте.
Солнце село за вершины гор. Его отблеск окрашивал небо мягким, мерцающим пурпурным заревом с красно-оранжевыми пятнами.
— Я обидела тебя, — сказала девушка. — Прости меня. Мама говорит, что я, как грон, неуклюжая.
Взяв куртку, она приблизилась к нему вплотную, набросила ее ему на плечи, запахнула на груди, разгладила своими мягкими пальцами.
— Вот так. Сейчас ты согреешься.
Дайен схватил ее руки, сжал их, привлек ее к себе. Он смотрел ей в глаза, говоря без слов то, что нельзя сказать вслух, а только — от сердца к сердцу.
Она поняла. Опустила глаза, ресницы легли тенью на горящие щеки. Голову тоже опустила. И он увидел, что волосы у нее вовсе не светлые, как ему показалось сначала, а переливающиеся радужным блеском пепельные, светлые и каштановые. Они были короткими, наверно, она подстригла их, чтобы они не мешали ей на охоте. Он представил себе, как ее голова покоится у него на груди, как он гладит ее волосы, перебирая пальцами. Жгучая боль в горле чуть не задушила его.
Вдруг она отпрянула, отбежала от него.
— Мне же надо рыбу взять!
Дайен отпустил ее. Ему надо было перехватить дыхание, снова почувствовать почву под ногами.
Она сняла с крючка рыбу, барахтающуюся в мокрой сети.
— Подержи, — сказала она, передавая садок Дайену.
Она сбегала к опушке леса и принесла кожаный мешок и несколько удочек с металлическими крючками. Она повесила мешок на плечо, подняла удочки и протянула руку за рыбой.
— Нет, нет, — запротестовал Дайен. — Я сам понесу.
— Уверен?
Но очень скоро он сморщился от резкого запаха, исходившего от корчащихся, разевающих пасть противных существ.
— Уверен. Должен же я свою лепту внести в рыбную ловлю. По-моему, мне следует вернуть вам вашу куртку, — сказал он, глядя на ее голые руки, на просторную рубашку. Она стояла к нему боком, и через вырез он видел ее округлые, маленькие, твердые груди.
— Чепуха! — сказала она решительно. — Это тебе холодно. А мне нет. У тебя мурашки небось по коже бегут.
Дайен мог бы сказать, что он дрожит вовсе не от холода, но понял, что лучше промолчать. Они пересекли прибрежную полосу, пошли лесной дорожкой, которая огибала озеро, она была вытоптана и утрамбована бесчисленными Олефскими. У девушки был размашистый шаг и совершенно мужская походка. Она шла пружинисто, не покачивая бедрами.
Дайен боялся от нее отстать — рыба стесняла его движения, да и дороги он не знал. Споткнулся и попал ногой в ямку. Она схватила его, помогла удержать равновесие, и он вдруг заметил, что она идет по левую сторону от него, с той стороны, где всегда держат щит, и внезапно он вспомнил, где он видел эти золотистые глаза.
— Все в порядке? — озабоченно спросила она, остановившись. — Не вывихнул коленку? Мне самой надо было нести рыбу…
— Все отлично! — ответил он, стараясь успокоиться, чтобы кровь перестала пульсировать в висках. Он отбросил ее руку в безотчетном порыве гнева, вызванного тем, что она обращается с ним, как с ребенком. — Да понесу я эту чертову рыбу!
Между ними возникло молчание, как уродливый, весь в колючках, куст куманики. Они бросали друг на друга украдкой сердитые, косые взгляды. Когда же их взгляды случайно встречались, они торопливо и пристыженно отводили их в сторону. Почти полпути вокруг озера они прошли молча. Зарево на небе сменилось мягким, приглушенным закатом. В лесу залегла темнота.
— Мы не доберемся домой засветло, — сказала девушка, оглянувшись вокруг, — а я не захватила фонарь. Но мы увидим свет в окнах нашего замка. На них и пойдем.
— Я, кажется, нашел свет, который выведет меня, — сказал тихо Дайен, останавливаясь подле нее и с горечью думая, до чего же трудно быть романтиком, когда держишь судок с двадцатью дохлыми рыбами.
Девушка сперва не поняла, о чем это он, насторожилась, словно думала, что он сейчас вытащит горящую головешку из кармана. А он смотрел на нее не отрываясь, и взгляд его говорил больше всяких слов.
Она вспыхнула. Опустила голову, но не отодвинулась от него. Потом они молча медленно двинулись дальше, но теперь молчание это было пронизано теплом и взаимопониманием.
— Тебя зовут Дайен, — сказала она робко. — Тебя все так всегда называют?
— Да, — сказал он, пожимая плечами. — А вас зовут — М-Мейгри? — ему трудно было произнести имя, обращаясь к этой девушке. Оно не подходило ей, в нем было заключено для него слишком много боли.
— Нет. Только в день ангела, а потом моим родителям стало трудно называть меня так. Меня теперь все зовут моим вторым именем, Камилой. И ты можешь называть меня так, если хочешь.
— Очень красивое имя, Камила. А вы зовите меня Дайеном.
— Хорошо… Дайен. Ты ведь не знаешь дороги, держись ближе ко мне.
— Можно я возьму вас за руку? — спросил Дайен и вдруг понял, до чего же хорошо, когда с тобой обращаются как с ребенком! — Тогда я точно не заблужусь.
Они приблизились в темноте друг к другу, их руки встретились, пальцы сплелись — плотно-плотно.
Ночные тени облепили стволы деревьев, дороги почти не было видно, они шли медленно, не торопясь. Торопиться было опасно. Скоро деревья расступились, и они увидели высоко в горах замок. Из окон лился приветливый свет, отчего трава сияла и блестела.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Вопреки самым сенсационным репортажам, Преддверие Ада получило свое название по той причине, что это — последняя обитаемая планета перед выходом на трассу, ведущую в Коразианскую галактику, а не потому, что эта планета была гиблым местом, грешной землей и еще чем-нибудь таким, что принято связывать с крепостью Люцифера. Те, у кого была охота, время и деньги, чтобы истратить их на греховные цели, путешествовали в Ласкар и в тысячи других злачных местечек, где они могли вкусить запретного плода. Но те, кто отправлялся в Преддверие Ада, попадал сюда не по доброй воле или от нечего делать — времени у них было в обрез, и отправлялись они туда за деньгами, а не для того, чтобы истратить их.
Преддверие Ада было тихим местом, деловитым, замкнутым, здесь было царство тайн, а не мертвых. На самом деле планета была вовсе не планетой, а луной, спутником, который вращался вокруг неизвестной и не имевшей названия планеты. Поверхность у него была серой, открытой всем ветрам, голой, половина ее жарилась на солнце, на второй была вечная мерзлота и ночь. Ее единственный город, находящийся на солнечной стороне, состоял из множества геодезических куполов разных размеров, в зависимости от их назначения, все они были построены под одним общим гигантским куполом с искусственной атмосферой.
Мейгри нашла на карте этот город и облетела луну, Агис изучил сверху летательные аппараты, находящиеся на этой планете, прежде чем выбрал место для посадки. Их появление никого не напугало — ни государственных чиновников, ни диспетчеров, которые обычно дают подлетающему кораблю указания, как произвести безопасную посадку. Готовясь здесь к посадке, вы должны рассчитывать только на себя, как, впрочем, и во всем другом.
У них ушло какое-то время на то, чтобы переодеться в скафандры. Вернее, у Агиса и Мейгри ушло изрядное количество времени, пока они надели на Фиделя скафандр. До этого священнику всего несколько раз приходилось надевать его: во время учебной тревоги на «Фениксе» надо было производить эвакуацию больных и раненых. Ему всегда казалось, что он неправильно надевал его, но никто никогда не показал ему, как именно надо это делать.
— Может, брат… я хочу сказать, Фидель… останется на корабле? — предложил Агис Мейгри тихим голосом, когда они на пару старались натянуть на него антигравитационные ботинки.
— Я тоже подумала об этом, — прошептала в ответ Мейгри, затягивая шнурки. — Но он должен пойти и сам убедиться, в какую авантюру добровольно залез.
— А если он захочет из нее выбраться? Мы же не сможем его запереть на корабле.
— Не захочет, Агис. Поймите это наконец, — сказала Мейгри. — Я хочу, чтобы он пошел на все с открытыми глазами, был ко всему готов. Нравится вам это или нет, мой друг, он — один из нас.
— А он —то что думает? — Агис дернул головой в сторону корабля Спарафучиле, севшего рядом с ними.
Рассмотрев летательные аппараты, стоявшие вокруг, Мейгри с удовлетворением и не без улыбки подумала: «К каким только уловкам не прибегают аборигены, чтобы придать своим орудиям смерти невинный вид!»
— Кто знает, что он вообще думает, — пробормотала Мейгри, вставая. — Вот, брат… Ох! Черт бы его побрал! — сказала она Агису. — Давайте представлять его как брата Фиделя. Мы же его так зовем. Кто-нибудь из нас двоих непременно ошибется, а памятуя о его легенде, мы можем спокойно его так называть.
Агис кивнул.
Брат Фидель, не привыкший к тяжелым ботинкам, принялся неуклюже прохаживаться по палубе, ему казалось, будто ноги у него приклеены к полу. Мейгри понаблюдала за ним и начала помогать советами, потом решила не сбивать его с толку и занялась своими делами. Проверила меч, который висел на поясе, экипировку, которая понадобится ей на планете Преддверие Ада.
— Лазерный пистолет возьмете? — спросил Агис, протягивая ей оружие.
Мейгри подумала. Ее меч был надежнее. Он способен разрубить сталь с такой же легкостью, с какой вонзается в плоть человека. С его помощью те, в чьих жилах текла Королевская кровь, могут оказывать психическое воздействие на любого смертного, за исключением тех, у кого сверхсильная воля. Правда, в битве, в которой участвует лазерное оружие, меч мало пригоден.
«Но ведь я тоже не гожусь для этого», — подумала Мейгри. Особы Королевской крови никогда не попадали в унизительные ситуации, когда надо было защищать свою жизнь с помощью иного оружия, они даже мысли не допускали, что подобное может с ними случиться. Мейгри вообще не стала бы учиться стрелять, если бы Саган не настоял, а потом заметил с пренебрежением, что она скорее способна напугать врага, чем попасть в цель.
Она покачала отрицательно головой, решив не брать пистолет. Надо учесть и психологический фактор. Она не собиралась отправляться в таверну «Изгнанник», вооружившись до зубов, точно хотела обезопасить себя оружием. А с мечом она будет чувствовать себя абсолютно уверенно, будет спокойна, что в состоянии справиться с любой ситуацией.
Мейгри занялась кораблем, надо было его надежно запереть до их возвращения. Агис, держа в руках лазерный пистолет, повернулся к священнику.
— Брат Фидель?
Мейгри, искоса наблюдавшая за монахом, увидела, что он покачал головой.
— У меня свое оружие, — ответил он и сложил вместе ладони, что было ему сложновато сделать, поскольку на нем были герметические перчатки, защищавшие его от холода и от разреженной атмосферы.
Агис посмотрел на Мейгри, она пожала плечами. Центурион подошел к ней помочь.
— Вы верите, миледи, что он может прибегнуть к Божьей помощи?
— Лорд Саган верит этому, — ответила лаконично Мейгри.
— А вы , миледи? — настаивал Агис.
Мейгри положила руку на грудь, туда, где когда-то висела звезда, а теперь ее не было.
— Именно поэтому я разрешила ему лететь с нами, Агис.
— Понятно, миледи.
«Неужели? — подумала Мейгри. — Может, и мне объяснил бы…»
— Звездная дама!
— Спарафучиле!
На ублюдке был старый скафандр, в таком ходили, когда Мейгри была еще девчонкой. Тяжелый и неуклюжий, с бесчисленными клапанами и запорами, сложной системой пряжек и шнуров; все это скрипело и бренчало, прямо как на ряженом в цирке, стоило Спарафучиле пошевелиться. Мейгри улыбнулась невесело, подумав, сколько же разного оружия запихал он себе под костюм, какие позывные сигналы зашифрованы в этих безобидных звуках.
— Вы помните Агиса, капитана Почетной гвардии лорда Сагана? Бывшего капитана? — поправилась она.
Агис и убийца-наемник обменялись взглядами, ничего не сказав; Агис кивнул головой, Спарафучиле сделал какое-то странное движение. Они были знакомы: Агис частенько препровождал убийцу к его сиятельству.
«Я ведь предупредила Агиса, — подумала Мейгри. — Он готов ко всему. К тому же им и не надо симпатизировать друг другу, достаточно уважения профессионалов».
И тут она вспомнила о священнике. Судя по тому, куда был повернут шлем ублюдка, он с любопытством разглядывал юношу.
— Это брат Фидель. Брат Фидель, это Спарафучиле, — сказала она монаху. — Он — профессиональный убийца.
Фидель, будучи подготовленным к подобным сообщениям, поклонился.
— Брат Фидель, — сообщила Мейгри убийце, — священник.
— Саган-лорд тоже священник.
Мейгри не была удивлена, что убийца посвящен в самую сокровенную тайну Командующего. Хотя ей редко доводилось встречаться с ним, благодаря досье, собранным Саганом, она знала, что Спарафучиле — умный, проницательный, с обостренной интуицией человек. Потому-то она и решила сказать ему правду. Он бы так и так сам это обнаружил, а она хотела, чтобы он ей доверял, — насколько это возможно.
— Именно поэтому мы взяли брата Фиделя с собой. У него нет оружия, он не способен никого убить. Его сила — Божья помощь.
Романтическая чушь, но впечатляет. На убийцу это явно подействовало, потому что он не стал выражать никакого недовольства в адрес монаха, а когда они отправились в таверну «Изгнанник», он пошел рядом со священником.
— Не убивал никогда? — спросил он.
Брат Фидель сражался со своими тяжеленными ботинками, он молча кивнул. Он никак не мог овладеть техникой — катиться вперед, как на коньках, а норовил на каждом шагу поднять ногу и смахивал на птицу, совершавшую некий брачный ритуальный танец.
— Но если я попытаюсь убить тебя, ты попытаешься убить меня. Верно? — настаивал Спарафучиле.
— Нет, — ответил брат Фидель. Он посмотрел, как вышагивает ублюдок, и попробовал двигаться так же.
Спарафучиле задумался над словами монаха, потом сказал:
— Понятно. Твой Бог убивает вместо тебя.
Мейгри, которая прислушивалась к их разговору, подумала: как же юноша выберется из этой теологической трясины? Она понадеялась, монах сообразит, что сейчас не место и не время для этих дебатов, смолчит, не сделает ничего такого, что заставит убийцу засомневаться в серьезности его убеждений, а соответственно в серьезности их намерений.
Спарафучиле крякнул: видно, его пробрало, хотя он вряд ли уразумел подлинный смысл этих слов. А что до брата Фиделя, тот довольно бойко говорил о «смерти» и «аде», отметила про себя Мейгри, поскольку он просто не знает, что это такое, пока не знает.
«Он уже в воротах Преддверия Ада, — подумала она мрачно, — ему скоро предстоит все это узнать. Скоро».
Никто не подал им руки (или то, что заменяло им руку) в знак приветствия, никто никому не говорил ни слова, даже если (особенно если) встречались знакомые. В Преддверии Ада был свой этикет, сложившийся за долгие годы, смысл которого сводился к тому, что во главу угла ставилась защита тех, кто прибыл сюда заниматься своим бизнесом. Нарушали этот этикет в самых крайних случаях.
В таверну «Изгнанник» вела одна-единственная дверь. Другая, с тыла, — служила выходом. Внутри все здесь было оборудовано для людей и их гостей, но специальные помещения были отведены для других — для пародышащих или еще каких-либо существ, если они выражали желание очутиться в привычной «домашней» обстановке.
Оружие у входа не проверяли, споры и диспуты тут были запрещены согласно этикету. Таверна «Изгнанник» была нейтральной полосой. Смертельные враги, которые поклялись убить друг друга, если их дороги пересекутся, встретившись в таверне, угощали друг друга выпивкой. Оружие здесь держали при себе для развлечения. За долгие годы существования таверны не было случая, чтобы кто-нибудь, вспылив, выхватил пистолет.
Мейгри не довелось бывать раньше в таверне «Изгнанник», да и на Преддверии Ада тоже, но Саган здесь был и, как обычно, сделал обширное досье на него и на его посетителей. Поэтому она знала, как себя вести и чего ждать.
Она вошла в вестибюль. Все помещения таверны «Изгнанник» были круглыми, с куполообразными потолками, напоминая разрезанное напополам яйцо. Самым большим «яйцом» была сам таверна, занимавшая центральное место под городским куполом. На четырех уровнях вокруг нее были отдельные номера, они выходили окнами к таверне, так что клиенты этих номеров видели всех посетителей.
Для того чтобы попасть в зал, следовало пересечь вестибюль. А для того чтобы попасть в отдельный номер, следовало пересечь зал.
Мейгри шла на шаг впереди своих спутников, тем самым давая понять, что она — вожак. Только она будет вступать в разговоры. Остальные тянулись за ней гуськом: Агис, Спарафучиле и замыкающий шествие брат Фидель; центурион готов был прийти на выручку монаху, если тот оплошает и нарушит здешние неписаные законы. К счастью, Фидель, воспитанный в строжайшей дисциплине монастыря, привык к молчанию и безропотному подчинению.
Вестибюль был небольшим, ярко освещенным, стены обшиты красным бархатом. Андроид, сидевший за конторкой из светлого резного дерева, смахивал на обычного клерка. Над его головой красовались десятки мониторов, на которых мелькали лица клиентов, их успели заснять на пленку, когда они входили в таверну. Мейгри понимала, направляясь к конторке, что ее снимок и снимок ее спутников уже транслируется на сотнях видеоэкранов таверны «Изгнанник».
Взглянув на монитор, Мейгри поняла также, что их появление вызвало уйму толков. Ее меч, к примеру, блестел в лучах света и не мог скрыться от «глаз» камеры. Так что посетители наверняка его увидели и сделали соответствующие выводы.
Агис шел теперь слева от Мейгри — высокий, прямой, с квадратными плечами, с бесстрастным лицом, холодным взором, невозмутимый, собранный. Соответственно наблюдавшие сделали вывод: отличная подготовка, вояка-ветеран.
За спиной Мейгри — Фидель. Молчаливый, со светлым и торжественным лицом; весь его облик олицетворял удивительную безмятежность, а в подобном месте это было чрезвычайно опасно, вызывало страх. Те, кто следил за ними, наверняка насторожились при виде монаха.
По правую руку от Мейгри, чуть позади, — убийца, смахивающий скорее на кучу тряпья, выброшенного кем-то на дороге, чем на живое существо. Он шел шаркающей походкой, с опущенными плечами, голова неправильной формы постоянно дергалась, когда он пытался сфокусировать свои раскосые глаза на чем-то одном.
Все это могло обмануть только легкомысленных, неосторожных. Те, кто знал его, сразу сказали бы: перед вами один из самых опасных людей галактики.
Такая странная компания, решила она, заставит всех держать ухо востро.
Дверь за ними захлопнулась. В вестибюль разрешалось входить или поодиночке, или небольшими группами.
— Добро пожаловать в таверну «Изгнанник», — сказал андроид запрограммированным, механическим голосом, лишенным всякого выражения. — Я объясню вам наши правила.
Он в одинаковой манере приветствовал всех посетителей, независимо от того — завсегдатаи они или нет. И это тоже было частью этикета. Как только ты уходишь из таверны, считай, что ты никогда в жизни там не был.
Правила были просты: оружие можно держать при себе, но пользоваться им запрещено. Никаких драк, ссор, скандалов — ни в помещениях, ни на сотни метров вокруг. Мейгри выслушала, подтвердила, что все поняла и будет подчиняться правилам, а также, что готова понести наказание, если нарушит их. Наказанию, правда, — мгновенной аннигиляции — никто никогда не подвергался.
— Мне нужен отдельный номер, — ответила Мейгри.
Андроид заверил ее, что ее просьба будет удовлетворена.
— Мне нужен номер наверху. На шесть часов, — добавила она.
— Сто тысяч золотых орлов, — сказал андроид.
Мейгри согласилась, не обращая внимания на легкий вздох позади нее: без сомнения, брат Фидель вздохнул.
Андроид подошел к банкомату. Мейгри дала номер банковского счета Сагана. Клерк проверил его.
— Посмотрите сюда, — приказал он, показывая на сканер.
Мейгри повиновалась. Крошечныйлуч резкого света вырвался из аппарата, ударил ей в правый глаз, ослепил ее. Затем сканер захлопнулся. Она отступила, моргая, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь черную пелену, застлавшую глаза.
— Через несколько минут пройдет, — сказал андроид. В красной бархатной стене появился проход в узкий коридор, залитый бледно-голубым светом. — Сюда. Две рюмки за счет заведения.
Они пошли по коридору.
Дверь захлопнулась за ними. Больше она уже не откроется. Отсюда можно идти лишь вперед. Выход — с противоположной стороны, только для тех, кто пройдет через всю таверну.
Коридор представлял собой стальную трубу шести метров длиной. В противоположном конце брезжил свет вокруг темного круглого пятна — голубая неоновая гирлянда.
— Если цены на выпивку здесь такие же безумные, как на номера, сомневаюсь, чтобы нам хватило денег Командующего, — пробурчал Агис, вышагивая рядом с Мейгри.
— Да за такие деньги аббатство можно купить, — неодобрительно подхватил брат Фидель. — А нам дают всего одну комнату?
— И только на шесть часов, — ответила Мейгри. — По правде говоря, я сняла самый дорогой номер. Тут есть подешевле, но я плачу за то, что нам будут обеспечены тишина, безопасность, изолированность, это — номер-люкс. Нам ни к чему торговаться. Я заказываю самый хороший номер и хочу, чтобы все знали, что я в состоянии платить.
Они дошли до зала. Вместо дверей — подобие лестницы, ведущей в какую-то черную дыру. Их обступила кромешная тьма, в которой ни зги не было видно. Они не чувствовали пол под ногами, не видели стен вокруг себя. Мейгри поняла, что они попали в зал депривации ощущений, и поборола мгновенно охватившую ее панику. Прошло несколько секунд, и она увидела свет, ощутила почву под ногами. Она была в другом зале.
Круглая, куполообразная комната, высотою — на все четыре уровня этого строения, представляла собой буйство света и вакханалию тьмы. Гигантский круглый бар возвышался по центру зала, вокруг него могло сесть несколько сотен посетителей. Бар был сделан из акрила, освещен неоновыми лампами, тремя лентами опоясывающими его понизу. Белый свет придавал лицам сидящих мертвенный оттенок.
Повсюду в зале стояли круглые столики разных размеров. В центре каждого возвышался стеклянный шар-лампа. Они были разного цвета — белого, голубого, красного, зеленого. Лишь вблизи этих шаров можно было различить сидящих, остальное тонуло в темноте, в которой мелькали фигуры официантов — полураздетых мужчин и женщин, причем степень стриптиза была у каждого индивидуальной, голые и полуголые тела были разрисованы фосфоресцентной, светящейся в темноте, краской.
На каждом столике, помимо лампы, был видеоэкран, на котором мелькали лица входящих, клиенты могли также следить на своих экранах за теми, кто находился в отдельных номерах.
— Я оскорбила тебя? — спросила девушка, неверно истолковав его молчание.
— Нет, нет, — ответил Дайен, потом покачал головой и посмотрел на нее сквозь гущу рыжих волос, упавших со лба на глаза. — Юноша-король звучит не очень лестно, верно?
— Я не уверена, что мой отец прав, — констатировала девушка, оценивающе глядя на него. — Мне ты кажешься мужчиной.
Дайену хотелось завыть, начать скакать по лесу, разжечь костер, потерев друг о друга сухие палки, поймать какого-нибудь огромного зверя и бросить к ее ногам. Но, глядя на нее, он понял, что она-то куда ловчее отловит зверя и разведет костер…
Он ничего не ответил ей, потому что не мог найти слова, этот пристальный взгляд золотистых глаз пронзил его насквозь. Он подобрал куртку, пропахшую рыбой, и отдал ее девушке.
— Возьмите, — сказал он, глядя на ее смуглые голые руки, — лучше вы ее наденьте.
Солнце село за вершины гор. Его отблеск окрашивал небо мягким, мерцающим пурпурным заревом с красно-оранжевыми пятнами.
— Я обидела тебя, — сказала девушка. — Прости меня. Мама говорит, что я, как грон, неуклюжая.
Взяв куртку, она приблизилась к нему вплотную, набросила ее ему на плечи, запахнула на груди, разгладила своими мягкими пальцами.
— Вот так. Сейчас ты согреешься.
Дайен схватил ее руки, сжал их, привлек ее к себе. Он смотрел ей в глаза, говоря без слов то, что нельзя сказать вслух, а только — от сердца к сердцу.
Она поняла. Опустила глаза, ресницы легли тенью на горящие щеки. Голову тоже опустила. И он увидел, что волосы у нее вовсе не светлые, как ему показалось сначала, а переливающиеся радужным блеском пепельные, светлые и каштановые. Они были короткими, наверно, она подстригла их, чтобы они не мешали ей на охоте. Он представил себе, как ее голова покоится у него на груди, как он гладит ее волосы, перебирая пальцами. Жгучая боль в горле чуть не задушила его.
Вдруг она отпрянула, отбежала от него.
— Мне же надо рыбу взять!
Дайен отпустил ее. Ему надо было перехватить дыхание, снова почувствовать почву под ногами.
Она сняла с крючка рыбу, барахтающуюся в мокрой сети.
— Подержи, — сказала она, передавая садок Дайену.
Она сбегала к опушке леса и принесла кожаный мешок и несколько удочек с металлическими крючками. Она повесила мешок на плечо, подняла удочки и протянула руку за рыбой.
— Нет, нет, — запротестовал Дайен. — Я сам понесу.
— Уверен?
Но очень скоро он сморщился от резкого запаха, исходившего от корчащихся, разевающих пасть противных существ.
— Уверен. Должен же я свою лепту внести в рыбную ловлю. По-моему, мне следует вернуть вам вашу куртку, — сказал он, глядя на ее голые руки, на просторную рубашку. Она стояла к нему боком, и через вырез он видел ее округлые, маленькие, твердые груди.
— Чепуха! — сказала она решительно. — Это тебе холодно. А мне нет. У тебя мурашки небось по коже бегут.
Дайен мог бы сказать, что он дрожит вовсе не от холода, но понял, что лучше промолчать. Они пересекли прибрежную полосу, пошли лесной дорожкой, которая огибала озеро, она была вытоптана и утрамбована бесчисленными Олефскими. У девушки был размашистый шаг и совершенно мужская походка. Она шла пружинисто, не покачивая бедрами.
Дайен боялся от нее отстать — рыба стесняла его движения, да и дороги он не знал. Споткнулся и попал ногой в ямку. Она схватила его, помогла удержать равновесие, и он вдруг заметил, что она идет по левую сторону от него, с той стороны, где всегда держат щит, и внезапно он вспомнил, где он видел эти золотистые глаза.
— Все в порядке? — озабоченно спросила она, остановившись. — Не вывихнул коленку? Мне самой надо было нести рыбу…
— Все отлично! — ответил он, стараясь успокоиться, чтобы кровь перестала пульсировать в висках. Он отбросил ее руку в безотчетном порыве гнева, вызванного тем, что она обращается с ним, как с ребенком. — Да понесу я эту чертову рыбу!
Между ними возникло молчание, как уродливый, весь в колючках, куст куманики. Они бросали друг на друга украдкой сердитые, косые взгляды. Когда же их взгляды случайно встречались, они торопливо и пристыженно отводили их в сторону. Почти полпути вокруг озера они прошли молча. Зарево на небе сменилось мягким, приглушенным закатом. В лесу залегла темнота.
— Мы не доберемся домой засветло, — сказала девушка, оглянувшись вокруг, — а я не захватила фонарь. Но мы увидим свет в окнах нашего замка. На них и пойдем.
— Я, кажется, нашел свет, который выведет меня, — сказал тихо Дайен, останавливаясь подле нее и с горечью думая, до чего же трудно быть романтиком, когда держишь судок с двадцатью дохлыми рыбами.
Девушка сперва не поняла, о чем это он, насторожилась, словно думала, что он сейчас вытащит горящую головешку из кармана. А он смотрел на нее не отрываясь, и взгляд его говорил больше всяких слов.
Она вспыхнула. Опустила голову, но не отодвинулась от него. Потом они молча медленно двинулись дальше, но теперь молчание это было пронизано теплом и взаимопониманием.
— Тебя зовут Дайен, — сказала она робко. — Тебя все так всегда называют?
— Да, — сказал он, пожимая плечами. — А вас зовут — М-Мейгри? — ему трудно было произнести имя, обращаясь к этой девушке. Оно не подходило ей, в нем было заключено для него слишком много боли.
— Нет. Только в день ангела, а потом моим родителям стало трудно называть меня так. Меня теперь все зовут моим вторым именем, Камилой. И ты можешь называть меня так, если хочешь.
— Очень красивое имя, Камила. А вы зовите меня Дайеном.
— Хорошо… Дайен. Ты ведь не знаешь дороги, держись ближе ко мне.
— Можно я возьму вас за руку? — спросил Дайен и вдруг понял, до чего же хорошо, когда с тобой обращаются как с ребенком! — Тогда я точно не заблужусь.
Они приблизились в темноте друг к другу, их руки встретились, пальцы сплелись — плотно-плотно.
Ночные тени облепили стволы деревьев, дороги почти не было видно, они шли медленно, не торопясь. Торопиться было опасно. Скоро деревья расступились, и они увидели высоко в горах замок. Из окон лился приветливый свет, отчего трава сияла и блестела.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Глубокая, невыразимая печаль,
Знакомая изгнанникам одним…
У. Е. Эйтун. Остров шотландцев
Вопреки самым сенсационным репортажам, Преддверие Ада получило свое название по той причине, что это — последняя обитаемая планета перед выходом на трассу, ведущую в Коразианскую галактику, а не потому, что эта планета была гиблым местом, грешной землей и еще чем-нибудь таким, что принято связывать с крепостью Люцифера. Те, у кого была охота, время и деньги, чтобы истратить их на греховные цели, путешествовали в Ласкар и в тысячи других злачных местечек, где они могли вкусить запретного плода. Но те, кто отправлялся в Преддверие Ада, попадал сюда не по доброй воле или от нечего делать — времени у них было в обрез, и отправлялись они туда за деньгами, а не для того, чтобы истратить их.
Преддверие Ада было тихим местом, деловитым, замкнутым, здесь было царство тайн, а не мертвых. На самом деле планета была вовсе не планетой, а луной, спутником, который вращался вокруг неизвестной и не имевшей названия планеты. Поверхность у него была серой, открытой всем ветрам, голой, половина ее жарилась на солнце, на второй была вечная мерзлота и ночь. Ее единственный город, находящийся на солнечной стороне, состоял из множества геодезических куполов разных размеров, в зависимости от их назначения, все они были построены под одним общим гигантским куполом с искусственной атмосферой.
Мейгри нашла на карте этот город и облетела луну, Агис изучил сверху летательные аппараты, находящиеся на этой планете, прежде чем выбрал место для посадки. Их появление никого не напугало — ни государственных чиновников, ни диспетчеров, которые обычно дают подлетающему кораблю указания, как произвести безопасную посадку. Готовясь здесь к посадке, вы должны рассчитывать только на себя, как, впрочем, и во всем другом.
У них ушло какое-то время на то, чтобы переодеться в скафандры. Вернее, у Агиса и Мейгри ушло изрядное количество времени, пока они надели на Фиделя скафандр. До этого священнику всего несколько раз приходилось надевать его: во время учебной тревоги на «Фениксе» надо было производить эвакуацию больных и раненых. Ему всегда казалось, что он неправильно надевал его, но никто никогда не показал ему, как именно надо это делать.
— Может, брат… я хочу сказать, Фидель… останется на корабле? — предложил Агис Мейгри тихим голосом, когда они на пару старались натянуть на него антигравитационные ботинки.
— Я тоже подумала об этом, — прошептала в ответ Мейгри, затягивая шнурки. — Но он должен пойти и сам убедиться, в какую авантюру добровольно залез.
— А если он захочет из нее выбраться? Мы же не сможем его запереть на корабле.
— Не захочет, Агис. Поймите это наконец, — сказала Мейгри. — Я хочу, чтобы он пошел на все с открытыми глазами, был ко всему готов. Нравится вам это или нет, мой друг, он — один из нас.
— А он —то что думает? — Агис дернул головой в сторону корабля Спарафучиле, севшего рядом с ними.
Рассмотрев летательные аппараты, стоявшие вокруг, Мейгри с удовлетворением и не без улыбки подумала: «К каким только уловкам не прибегают аборигены, чтобы придать своим орудиям смерти невинный вид!»
— Кто знает, что он вообще думает, — пробормотала Мейгри, вставая. — Вот, брат… Ох! Черт бы его побрал! — сказала она Агису. — Давайте представлять его как брата Фиделя. Мы же его так зовем. Кто-нибудь из нас двоих непременно ошибется, а памятуя о его легенде, мы можем спокойно его так называть.
Агис кивнул.
Брат Фидель, не привыкший к тяжелым ботинкам, принялся неуклюже прохаживаться по палубе, ему казалось, будто ноги у него приклеены к полу. Мейгри понаблюдала за ним и начала помогать советами, потом решила не сбивать его с толку и занялась своими делами. Проверила меч, который висел на поясе, экипировку, которая понадобится ей на планете Преддверие Ада.
— Лазерный пистолет возьмете? — спросил Агис, протягивая ей оружие.
Мейгри подумала. Ее меч был надежнее. Он способен разрубить сталь с такой же легкостью, с какой вонзается в плоть человека. С его помощью те, в чьих жилах текла Королевская кровь, могут оказывать психическое воздействие на любого смертного, за исключением тех, у кого сверхсильная воля. Правда, в битве, в которой участвует лазерное оружие, меч мало пригоден.
«Но ведь я тоже не гожусь для этого», — подумала Мейгри. Особы Королевской крови никогда не попадали в унизительные ситуации, когда надо было защищать свою жизнь с помощью иного оружия, они даже мысли не допускали, что подобное может с ними случиться. Мейгри вообще не стала бы учиться стрелять, если бы Саган не настоял, а потом заметил с пренебрежением, что она скорее способна напугать врага, чем попасть в цель.
Она покачала отрицательно головой, решив не брать пистолет. Надо учесть и психологический фактор. Она не собиралась отправляться в таверну «Изгнанник», вооружившись до зубов, точно хотела обезопасить себя оружием. А с мечом она будет чувствовать себя абсолютно уверенно, будет спокойна, что в состоянии справиться с любой ситуацией.
Мейгри занялась кораблем, надо было его надежно запереть до их возвращения. Агис, держа в руках лазерный пистолет, повернулся к священнику.
— Брат Фидель?
Мейгри, искоса наблюдавшая за монахом, увидела, что он покачал головой.
— У меня свое оружие, — ответил он и сложил вместе ладони, что было ему сложновато сделать, поскольку на нем были герметические перчатки, защищавшие его от холода и от разреженной атмосферы.
Агис посмотрел на Мейгри, она пожала плечами. Центурион подошел к ней помочь.
— Вы верите, миледи, что он может прибегнуть к Божьей помощи?
— Лорд Саган верит этому, — ответила лаконично Мейгри.
— А вы , миледи? — настаивал Агис.
Мейгри положила руку на грудь, туда, где когда-то висела звезда, а теперь ее не было.
— Именно поэтому я разрешила ему лететь с нами, Агис.
— Понятно, миледи.
«Неужели? — подумала Мейгри. — Может, и мне объяснил бы…»
* * *
Спарафучиле терпеливо ждал возле их корабля. Мейгри не без удовольствия заметила на нем шлем, закрывающий уродливые черты лица. Уродство Спарафучиле объяснялось тем, что он по своему происхождению был побочным, неудачным результатом генетических экспериментов, которые одно время были весьма популярны в республике, но потом под давлением прессы их запретили, а «результаты» — уничтожили. Кое-кому из подопытных удалось спастись. В окружении лорда Сагана Спарафучиле называли ублюдком, намекая на незаконность его появления на свет. Урод не обижался. По скорости реакций, остроте слуха и зрения, способности ориентироваться в необычных ситуациях и добиваться своего он намного превосходил даже самых тренированных и обученных солдат.— Звездная дама!
— Спарафучиле!
На ублюдке был старый скафандр, в таком ходили, когда Мейгри была еще девчонкой. Тяжелый и неуклюжий, с бесчисленными клапанами и запорами, сложной системой пряжек и шнуров; все это скрипело и бренчало, прямо как на ряженом в цирке, стоило Спарафучиле пошевелиться. Мейгри улыбнулась невесело, подумав, сколько же разного оружия запихал он себе под костюм, какие позывные сигналы зашифрованы в этих безобидных звуках.
— Вы помните Агиса, капитана Почетной гвардии лорда Сагана? Бывшего капитана? — поправилась она.
Агис и убийца-наемник обменялись взглядами, ничего не сказав; Агис кивнул головой, Спарафучиле сделал какое-то странное движение. Они были знакомы: Агис частенько препровождал убийцу к его сиятельству.
«Я ведь предупредила Агиса, — подумала Мейгри. — Он готов ко всему. К тому же им и не надо симпатизировать друг другу, достаточно уважения профессионалов».
И тут она вспомнила о священнике. Судя по тому, куда был повернут шлем ублюдка, он с любопытством разглядывал юношу.
— Это брат Фидель. Брат Фидель, это Спарафучиле, — сказала она монаху. — Он — профессиональный убийца.
Фидель, будучи подготовленным к подобным сообщениям, поклонился.
— Брат Фидель, — сообщила Мейгри убийце, — священник.
— Саган-лорд тоже священник.
Мейгри не была удивлена, что убийца посвящен в самую сокровенную тайну Командующего. Хотя ей редко доводилось встречаться с ним, благодаря досье, собранным Саганом, она знала, что Спарафучиле — умный, проницательный, с обостренной интуицией человек. Потому-то она и решила сказать ему правду. Он бы так и так сам это обнаружил, а она хотела, чтобы он ей доверял, — насколько это возможно.
— Именно поэтому мы взяли брата Фиделя с собой. У него нет оружия, он не способен никого убить. Его сила — Божья помощь.
Романтическая чушь, но впечатляет. На убийцу это явно подействовало, потому что он не стал выражать никакого недовольства в адрес монаха, а когда они отправились в таверну «Изгнанник», он пошел рядом со священником.
— Не убивал никогда? — спросил он.
Брат Фидель сражался со своими тяжеленными ботинками, он молча кивнул. Он никак не мог овладеть техникой — катиться вперед, как на коньках, а норовил на каждом шагу поднять ногу и смахивал на птицу, совершавшую некий брачный ритуальный танец.
— Но если я попытаюсь убить тебя, ты попытаешься убить меня. Верно? — настаивал Спарафучиле.
— Нет, — ответил брат Фидель. Он посмотрел, как вышагивает ублюдок, и попробовал двигаться так же.
Спарафучиле задумался над словами монаха, потом сказал:
— Понятно. Твой Бог убивает вместо тебя.
Мейгри, которая прислушивалась к их разговору, подумала: как же юноша выберется из этой теологической трясины? Она понадеялась, монах сообразит, что сейчас не место и не время для этих дебатов, смолчит, не сделает ничего такого, что заставит убийцу засомневаться в серьезности его убеждений, а соответственно в серьезности их намерений.
процитировал брат Фидель.
— … цепи ада облегли меня,
и сети смерти опутали меня,
Спарафучиле крякнул: видно, его пробрало, хотя он вряд ли уразумел подлинный смысл этих слов. А что до брата Фиделя, тот довольно бойко говорил о «смерти» и «аде», отметила про себя Мейгри, поскольку он просто не знает, что это такое, пока не знает.
«Он уже в воротах Преддверия Ада, — подумала она мрачно, — ему скоро предстоит все это узнать. Скоро».
* * *
Таверна «Изгнанник» была самым большим строением на Преддверии Ада. Она находилась в центре города, над которым возвышался купол диаметром в несколько километров. Все окружавшие строения как бы дополняли ее. Прохожие, люди и инопланетяне, встретившиеся им в пути, шли или туда, или оттуда.Никто не подал им руки (или то, что заменяло им руку) в знак приветствия, никто никому не говорил ни слова, даже если (особенно если) встречались знакомые. В Преддверии Ада был свой этикет, сложившийся за долгие годы, смысл которого сводился к тому, что во главу угла ставилась защита тех, кто прибыл сюда заниматься своим бизнесом. Нарушали этот этикет в самых крайних случаях.
В таверну «Изгнанник» вела одна-единственная дверь. Другая, с тыла, — служила выходом. Внутри все здесь было оборудовано для людей и их гостей, но специальные помещения были отведены для других — для пародышащих или еще каких-либо существ, если они выражали желание очутиться в привычной «домашней» обстановке.
Оружие у входа не проверяли, споры и диспуты тут были запрещены согласно этикету. Таверна «Изгнанник» была нейтральной полосой. Смертельные враги, которые поклялись убить друг друга, если их дороги пересекутся, встретившись в таверне, угощали друг друга выпивкой. Оружие здесь держали при себе для развлечения. За долгие годы существования таверны не было случая, чтобы кто-нибудь, вспылив, выхватил пистолет.
Мейгри не довелось бывать раньше в таверне «Изгнанник», да и на Преддверии Ада тоже, но Саган здесь был и, как обычно, сделал обширное досье на него и на его посетителей. Поэтому она знала, как себя вести и чего ждать.
Она вошла в вестибюль. Все помещения таверны «Изгнанник» были круглыми, с куполообразными потолками, напоминая разрезанное напополам яйцо. Самым большим «яйцом» была сам таверна, занимавшая центральное место под городским куполом. На четырех уровнях вокруг нее были отдельные номера, они выходили окнами к таверне, так что клиенты этих номеров видели всех посетителей.
Для того чтобы попасть в зал, следовало пересечь вестибюль. А для того чтобы попасть в отдельный номер, следовало пересечь зал.
Мейгри шла на шаг впереди своих спутников, тем самым давая понять, что она — вожак. Только она будет вступать в разговоры. Остальные тянулись за ней гуськом: Агис, Спарафучиле и замыкающий шествие брат Фидель; центурион готов был прийти на выручку монаху, если тот оплошает и нарушит здешние неписаные законы. К счастью, Фидель, воспитанный в строжайшей дисциплине монастыря, привык к молчанию и безропотному подчинению.
Вестибюль был небольшим, ярко освещенным, стены обшиты красным бархатом. Андроид, сидевший за конторкой из светлого резного дерева, смахивал на обычного клерка. Над его головой красовались десятки мониторов, на которых мелькали лица клиентов, их успели заснять на пленку, когда они входили в таверну. Мейгри понимала, направляясь к конторке, что ее снимок и снимок ее спутников уже транслируется на сотнях видеоэкранов таверны «Изгнанник».
Взглянув на монитор, Мейгри поняла также, что их появление вызвало уйму толков. Ее меч, к примеру, блестел в лучах света и не мог скрыться от «глаз» камеры. Так что посетители наверняка его увидели и сделали соответствующие выводы.
Агис шел теперь слева от Мейгри — высокий, прямой, с квадратными плечами, с бесстрастным лицом, холодным взором, невозмутимый, собранный. Соответственно наблюдавшие сделали вывод: отличная подготовка, вояка-ветеран.
За спиной Мейгри — Фидель. Молчаливый, со светлым и торжественным лицом; весь его облик олицетворял удивительную безмятежность, а в подобном месте это было чрезвычайно опасно, вызывало страх. Те, кто следил за ними, наверняка насторожились при виде монаха.
По правую руку от Мейгри, чуть позади, — убийца, смахивающий скорее на кучу тряпья, выброшенного кем-то на дороге, чем на живое существо. Он шел шаркающей походкой, с опущенными плечами, голова неправильной формы постоянно дергалась, когда он пытался сфокусировать свои раскосые глаза на чем-то одном.
Все это могло обмануть только легкомысленных, неосторожных. Те, кто знал его, сразу сказали бы: перед вами один из самых опасных людей галактики.
Такая странная компания, решила она, заставит всех держать ухо востро.
Дверь за ними захлопнулась. В вестибюль разрешалось входить или поодиночке, или небольшими группами.
— Добро пожаловать в таверну «Изгнанник», — сказал андроид запрограммированным, механическим голосом, лишенным всякого выражения. — Я объясню вам наши правила.
Он в одинаковой манере приветствовал всех посетителей, независимо от того — завсегдатаи они или нет. И это тоже было частью этикета. Как только ты уходишь из таверны, считай, что ты никогда в жизни там не был.
Правила были просты: оружие можно держать при себе, но пользоваться им запрещено. Никаких драк, ссор, скандалов — ни в помещениях, ни на сотни метров вокруг. Мейгри выслушала, подтвердила, что все поняла и будет подчиняться правилам, а также, что готова понести наказание, если нарушит их. Наказанию, правда, — мгновенной аннигиляции — никто никогда не подвергался.
— Мне нужен отдельный номер, — ответила Мейгри.
Андроид заверил ее, что ее просьба будет удовлетворена.
— Мне нужен номер наверху. На шесть часов, — добавила она.
— Сто тысяч золотых орлов, — сказал андроид.
Мейгри согласилась, не обращая внимания на легкий вздох позади нее: без сомнения, брат Фидель вздохнул.
Андроид подошел к банкомату. Мейгри дала номер банковского счета Сагана. Клерк проверил его.
— Посмотрите сюда, — приказал он, показывая на сканер.
Мейгри повиновалась. Крошечныйлуч резкого света вырвался из аппарата, ударил ей в правый глаз, ослепил ее. Затем сканер захлопнулся. Она отступила, моргая, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь сквозь черную пелену, застлавшую глаза.
— Через несколько минут пройдет, — сказал андроид. В красной бархатной стене появился проход в узкий коридор, залитый бледно-голубым светом. — Сюда. Две рюмки за счет заведения.
Они пошли по коридору.
Дверь захлопнулась за ними. Больше она уже не откроется. Отсюда можно идти лишь вперед. Выход — с противоположной стороны, только для тех, кто пройдет через всю таверну.
Коридор представлял собой стальную трубу шести метров длиной. В противоположном конце брезжил свет вокруг темного круглого пятна — голубая неоновая гирлянда.
— Если цены на выпивку здесь такие же безумные, как на номера, сомневаюсь, чтобы нам хватило денег Командующего, — пробурчал Агис, вышагивая рядом с Мейгри.
— Да за такие деньги аббатство можно купить, — неодобрительно подхватил брат Фидель. — А нам дают всего одну комнату?
— И только на шесть часов, — ответила Мейгри. — По правде говоря, я сняла самый дорогой номер. Тут есть подешевле, но я плачу за то, что нам будут обеспечены тишина, безопасность, изолированность, это — номер-люкс. Нам ни к чему торговаться. Я заказываю самый хороший номер и хочу, чтобы все знали, что я в состоянии платить.
Они дошли до зала. Вместо дверей — подобие лестницы, ведущей в какую-то черную дыру. Их обступила кромешная тьма, в которой ни зги не было видно. Они не чувствовали пол под ногами, не видели стен вокруг себя. Мейгри поняла, что они попали в зал депривации ощущений, и поборола мгновенно охватившую ее панику. Прошло несколько секунд, и она увидела свет, ощутила почву под ногами. Она была в другом зале.
Круглая, куполообразная комната, высотою — на все четыре уровня этого строения, представляла собой буйство света и вакханалию тьмы. Гигантский круглый бар возвышался по центру зала, вокруг него могло сесть несколько сотен посетителей. Бар был сделан из акрила, освещен неоновыми лампами, тремя лентами опоясывающими его понизу. Белый свет придавал лицам сидящих мертвенный оттенок.
Повсюду в зале стояли круглые столики разных размеров. В центре каждого возвышался стеклянный шар-лампа. Они были разного цвета — белого, голубого, красного, зеленого. Лишь вблизи этих шаров можно было различить сидящих, остальное тонуло в темноте, в которой мелькали фигуры официантов — полураздетых мужчин и женщин, причем степень стриптиза была у каждого индивидуальной, голые и полуголые тела были разрисованы фосфоресцентной, светящейся в темноте, краской.
На каждом столике, помимо лампы, был видеоэкран, на котором мелькали лица входящих, клиенты могли также следить на своих экранах за теми, кто находился в отдельных номерах.